Текст книги "Выстрелы с той стороны (СИ)"

Автор книги: Ольга Чигиринская

Соавторы: Екатерина Кинн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

– Я понесу, – сказала Мэй, отбирая у него пакет.

Придя в себя, Аннемари Эллерт обнаружила, что лежит в шкафу, а шкаф едет в машине. Можно было бы побиться об заклад, что это тот самый шкаф, но вот партнера для заклада не было. Если они меня везут убивать в южный док, подумала она, – это будет шутка в совсем дурном вкусе.

Вкус у выкормышей Ростбифа и вправду оказался дурной, хотя, по запаху судя, это был не южный, а какой-то другой док – не промышленный. Фрау Эллерт вынули из шкафа и засунули в форпик. Потом были шаги, голоса, звук мотора и лёгкая речная качка. Аннемари Эллерт начала отсчитывать время и вышло у нее что-то вроде трёх четвертей часа между тем моментом, когда ее затолкали в каморку под палубой и тем моментом, когда её извлекли на воздух и посадили в шезлонг.

Эней сел напротив, на бухту каната. Ещё трое стояли позади и впереди – треугольником. Сквозь занавески салона пробивался жёлтый свет, бакены обозначали фарватер, где-то вдали горела цепочка огней – слишком далеко, чтобы Аннемари Эллерт могла узнать ландшафт. Над водой склонялись какие-то деревья, но Гамбург – город большой, они не могли за сорок пять минут покинуть его на яхте, разве что… Разве что она была без сознания дольше, чем предполагала, и док, где ее перегрузили из машины в форпик, был уже за городом… Нет, вряд ли: это какая-то "зелёная зона" в городе. Огни далеко, и люди далеко, и никто не придет на помощь.

Фрау Эллерт несколько раз резко дернула шеей. Было слышно, как с хрустом встали на место сместившиеся позвонки.

– Как я уже говорила, вы – злобный идиот. Вас даже возраст не извиняет.

– Если бы вам вправду было жаль своих охранников, – глухо сказал Эней, – вы бы повели себя со мной по-честному. Или допросили, прежде чем убивать, узнали, где группа, и сыграли на опережение. А теперь… теперь вы мне расскажете всё, что знаете. О нас, о наших связях, о том, где и как хранятся данные… о Ростбифе – и обо всех, кто его приговорил.

Ему было нелегко удержать взгляд на лице фрау Эллерт – реальность начала смещаться куда-то вправо, словно они все кружились на огромном диске против часовой стрелки.

– С вами, молодой человек, бессмысленно по-честному. Потому что вам все равно, сквозь кого проходить, – глаза женщины были тусклыми. – Я, видите ли, тоже идиотка. Я надеялась, что ваши попробуют прихватить меня по дороге, откатятся и придут в чувство. И уж на это… – её лицо перекосилось так, что не нужно было быть телепатом, чтобы понять, что она говорит об Игоре, – я тоже не рассчитывала. Кем будете кормить вашего варка, когда "предатели" кончатся? Не удивительно, что Юпитер принял вас за СБ.

– Я сказал вам правду. Варка больше нет. Он не варк, – Эней вытолкнул из горла внезапно возникшую воздушную пробку. – Он данпил. Можете встать, подойти и потрогать. Приложить кусочек серебра. Он не проснётся даже.

– Обязательно. Но… позвольте, да с этого надо было начинать… – Если и были у кого сомнения, что журналистика – вторая древнейшая профессия, то они должны были испариться тут же. Только что в кресле сидело серое, неживое существо – и вот глаза горят, на щеках румянец, спина прямая, руки вцепились в подлокотники шезлонга. – Это не спонтанное исцеление? Это действительно методика? Хотя бы наполовину надёжная? Вы поэтому заинтересовались О’Нейлом?

Мэй качнулась вперёд…

– Да подождите вы с этими глупостями, – отмела её бровью фрау Эллерт. – Штаб прогнил целиком, кто не продал, тот боится. За то, чтобы сдать Ростбифа с Пеликаном, голосовали все, кроме меня и Рено, а решение молчать об этом деле было принято единогласно. Контрабандистов я просто нашла. Каспер использовал воду слишком часто, у меня накопились данные – а в числе тех, кого отбил Михель в Братиславе, был человек с дипломом по гражданскому судостроению. Сравнительно недавно кусочки состыковались. Это моё, я ни с кем не делилась, но кто-то другой мог сделать те же выводы. Но все это не важно. А вот он важен. Вы этого добивались, молодой человек? Как это произошло? При каких обстоятельствах?

Энея качнуло. Вот, значит, как. Значит, если бы я рассказал про такой полезный горшочек – меня бы пощадили… Добрая бабушка. Нет, нельзя, это опять "пыль"…

– Над ним был совершен обряд экзорцизма, – сказал он. – На моих глазах.

Пока они поднимались по Эльбе вверх, Эней ещё немного полежал в обнимку с аппаратом, и ему опять полегчало. Но вспышка гнева, даже подавленная – это снова учащенное сердцебиение и подача новой порции отравы… Эней уже научился предчувствовать появление галлюцинаций.

– Что значит – экзорцизма? – Лицо доброй бабушки снова опало.

Он плохо видел Стеллу – как в тусклом стекле. Мир окрасился в разные оттенки тёмно-зеленого. Эней сосредоточился на допросе – как в додзё, как на операции. Думать было тяжело, мысли пузырями уходили вверх.

– Ну, как что – как обычно, – сказал он, потом истратил несколько вдохов на то, чтобы сформулировать по-немецки: – "Во имя Господа нашего Иисуса Христа, замолчи и выйди из этого человека". Вы… Евангелие читали?

Что-то я не то несу, думал он. Правду же говорю, а не то…

– Вы сошли с ума? Если бы это было так просто…

Сошёл. Как Райнер. Как О'Нейл. О'Нейла штаб тоже не жаловал. Штаб. Нами правят крысы, у них есть крысиный король, с тремя головами и в короне… Одна палочка и девять дырочек победят целую армию… тьфу, надеюсь, я не вслух это сказал. Или хотя бы по-русски…

– Но всё равно, вы должны были сказать мне сразу, – эти слова вышли изо рта фрау Эллерт заключенными в комиксовый "баллончик", повисели в воздухе и лопнули.

– Чтобы вы знали, кого вам брать живым? А остальных – в расход? – Эней прикрыл глаза, надеясь, что так станет легче. Стало. – Сколько лет штаб торговал с варками нашими жизнями? Под тем же соусом: сохранить как можно больше? Чем подполье от кровососов отличается? Они ведь тоже считают, что небольшой процент жертв – приемлемая цена за жизнь остальных.

– А у вас, значит, будет иначе, – усмехнулась Эллерт. – Допустим, у вас что-то сработало, как у О'Нейла. И что же вы будете делать – как О'Нейл, объявите потенциальными пособниками дьявола всех инаковерных?

– Мы просто хотим, чтобы людей перестали жрать…

Он умолк, потому что понял – говорит в пустоту. Она не слушает, не хочет слушать. Старая курва заочно продала его ради еще нескольких лет спокойной жизни. Хрен ей, а не жизнь. Лечь. Нужно пойти и лечь, а то я тут доиграюсь.

– Кэп, – сказал в ухе Антон. – Я, кажется, отследил хранилище, но там система самоуничтожения. Я её не обойду, даже с командой не обойду.

– И вы сегодня сожрали как минимум пятерых – и рисковали жизнями еще четверых гражданских, чтобы иметь возможность сказать мне эти слова.

И тут Эней понял, что на вопрос об О'Нейле не сказал ей "нет". Ни тогда в кабинете, ни сейчас. Сознание пропустило оборот. Или не сознание. Он не сказал "нет", а она услышала, что он не сказал. Он ошибся дважды в одном месте. Может быть, не случайно, может быть, потому что где-то внутри хотел войны, большой, последней, на уничтожение, хотел, чтобы кончилась эта мутная карусель и всё раз и навсегда стало ясно. Но не сознательно, не… Вот что она подумала, вот что она увидела – и не удивилась, конечно же, с её-то опытом – две трети радикальных групп требуют ещё и не такого, и половину этих двух третей он сам бы отстрелил для профилактики, будь у него на то силы и время, и спокойно бы спал по ночам…

– Я днем пришел к вам безоружный и только что не голый. Мир предлагать. Вы плохо слушали меня, я плохо слушал вас, но я пришел с миром, а вы меня убили, пытались. Какой плохой мальчик – вместо чтоб тихо сдохнуть, взял да и отбился. Бегаю тут, спать мешаю…

– Кэп, ты осторожнее, – сказал Костя по-русски. – Тебя сейчас поведёт, я смотрю. Или уже повело?

Эней кивнул.

– Да, хватит, – он снова повернулся к Эллерт. – Я не в том состоянии сейчас, чтобы долго вас уговаривать. И времени у нас маловато. Мне нужны ваши коды и пароли к базам данных. Мне нужно точно знать, кто, где и когда.

Фрау Эллерт обвела взглядом всю эту довольно живописную группу – полотняно-бледного Энея, который чуть не падал в обморок, красивую квартеронку с недобрым взглядом, здоровенного бородатого парня и молчаливого серолицего – видно, тоже сколько-то крови потерял – парня поменьше. И ей вдруг стало всё равно.

– Молодые люди, вы мне надоели. Вами стоило бы заняться, а штабом точно стоит заняться, но на первое у меня нет сил, а второе я вам не доверю. Робертсон сейчас в Копенгагене, глава тамошнего отделения "Сименса". Кто-нибудь из вас другого да убьёт, всё мир безопаснее станет.

– Логин и пароль к серверу с базой данных, – теперь у Энея ни с того ни с сего начали дёргаться мышцы лица – то одна, то другая, причем те, которые, по идее, дергаться вообще не должны. Он старался управлять хотя бы голосом, и от этого голос получался сдавленным и низким.

Кто говорил, что русский – лучший язык для ругани? Фразу, которую хрупкая старушка тщательно выговорила в ответ, ни по-русски, ни по-польски выдумать невозможно было, не то, что произнести. А всего три слова. Правда, длинных.

Тут вступила Малгожата – и стало ясно, что нехватку языковой специфики польки с лихвой компенсируют темпераментом.

– Ах ты, курва! – фраза началась где-то на грудных низах меццо и постепенно разворачивалась, ускоряясь и взлетая по нотному стану до колоратуры. – У меня не так много мужей, чтобы я спокойно смотрела, как старые суки травят их всякой дрянью и топят как котят! Мне наплевать на штаб, на подполье, на варков и на весь этот сраный мир – но в нем есть один человек, ради которого мне хочется жить, и этого человека ты чуть не убила! Если ты можешь ему что-то сказать – говори, и быстро. Потому что иначе я попрошу его выйти, и у нас тут будет приватный женский разговор.

Фрау Эллерт, сощурившись, посмотрела на Энея.

– Ну что, разрешишь ей? А вдруг получится?

Искушение было сильным. Свалить всё на Мэй – и ни о чем не думать, пока дело не закончится.

Да ты что, идиот! – тут же закричал он мысленно сам себе.

– Андрюха, мне её увести? – спросил Кен. Он ни черта не понимал из того, что было сказано – но видел, что дело принимает гнусный оборот. Тот самый оборот…

– Да, – кивнул Эней.

– О чём это вы? – резко спросила Мэй.

– Он проводит тебя в салон.

– Он может идти куда хочет, я остаюсь здесь.

– Нет, не остаёшься. Ты не держишь себя в руках.

– Хорошо, я сейчас возьму себя в руки. Эней, мы должны её расколоть. А у тебя не хватит сил. Отдай её мне. Отдай. Я тебя прошу. Я тебя о чём-нибудь когда-нибудь просила?

– Попроси о другом.

Мэй склонилась к Энею и взяла его за плечи.

– Ты сейчас медленно соображаешь. Тебе плохо, я же вижу. Ты пойди, полежи. А я здесь все закончу. Еноту нужен логин? Все ему будет – логин, пароль, полный список крыс… дай мне двадцать минут – и у вас всё будет…

Эней кивнул Косте и тот взял Мэй за плечо.

– Пошли отдохнём.

Он недооценил бойцовские качества "черной жемчужины". Обратный удар пяткой в исполнении женщины на каблуках, хоть и невысоких – страшная вещь. Даже если женщина ранена и про себя мечтает о поверхности, на которую можно упасть. Костя и крикнуть не успел – бухнулся на колени, дыша через оскаленные зубы.

Уловив движение сбоку, Мэй ударила и туда – махнула ножнами, без всяких мыслей, на одних рефлексах. Эней, пойманный посередине попытки провести захват, шатнулся от удара, неловко переступил, под колени ему подвернулась бухта – и не подхвати его вовремя Десперадо, он нырнул бы ещё раз.

Хлоп. Хлоп. Хлоп.

Фрау Эллерт, закинув ногу на ногу, театрально аплодировала.

– Давай. И вот так любого, кто помешает в святом деле. С предателями всё можно, – губы фрау Эллерт стянулись в ниточку. – С убийцами всё можно, правда? А то, что делаете вы – это совсем другое. Это по необходимости. Или ради Бога. Во имя торжества истины, ради искоренения пособников дьявола.

Мэй резко развернулась, дрожа всем телом.

– Всё лучше, чем по-твоему, ведьма! Ах, мне отдали приказ – а сама я чистенькая! Так вот, я тебе говорю: мне никто никаких приказов не отдавал! И на Бога мне плевать. Я сейчас сделаю то, что давно хочу сделать – по собственному желанию!

Костя всё ещё не оправился после удара в пах, Эней – после удара в бок, а руки Десперадо были заняты Энеем, впрочем, он как раз, похоже, не имел ничего против.

Движение тёмной ладони было таким быстрым, что никто и не сообразил в первую секунду – отчего это подтянутая пожилая фрау так безобразно хрипит, бьет каблуками в палубу и мотает головой, зажимая рукой ухо. Потом все увидели в пальцах Мэй серьгу – простое элегантное колечко из белого золота.

Выдранное из уха с мясом.

– Логин и пароль, – сказала Мэй. – И попробуй сказать что-нибудь кроме этого, курва. Только попробуй.

– Иди к чёртовой матери! Тебя там хорошо примут! Им нужны девочки, готовые резать старух, – злость в голосе Эллерт не сменилась страхом.

Мэй выдернула у Стеллы вторую серьгу.

– Ах ты кошёлка с дерьмом! – крикнула она, когда взвизг сменился всхлипами. – Ты, значит, стыдишь меня тем, что прожила втрое дольше меня – а за чей счёт? Почему мы должны умирать в двадцать, а вы – жить до ста? Логин и пароль. Не то всё ухо отрежу.

– Вы не хотите жить до ста! Вы вообще не хотите жить! – Кровь текла у Стеллы по шее, сейчас она орала не хуже Мэй. – Вы резать хотите! Сначала варков, потом кого угодно. Давай! Доживи до ста! Правнукам рассказывай! Я СБ ни одного имени не сдала – даже тех, кого стоило бы!

– Мэй, отойди, – раздался голос Энея. Такой, что Мэй без разговоров отошла – раньше, чем увидела револьвер.

– Ты никого не будешь пытать в моем присутствии. Пока я в сознании. Кен, уведи её.

В том, что Эней будет стрелять, если Мэй сделает хоть шаг – никто не усомнился ни на секунду, такое у него было лицо. Кен крепко взял Мэй за руку и повёл вниз, свободной рукой прикрывая уязвимое место. Эней повернулся к Эллерт.

– Прошу прощения за… это. Вы… вам нужно было выбрать другое оружие… извините. Нож или пуля, чтобы наверняка. Я правильно вам не нравлюсь. Я и себе не нравлюсь. Я не могу управиться с вашей химией, то есть, я надеюсь, что это химия, а не… У меня слов нет, как сейчас вас всех ненавижу. Но я вас отпущу. Вы не виноваты в том, что я считал, будто у меня за спиной стена, а не болото. Я вас отпущу. И будь что будет.

– Ференц. Аш-ве-ге – двести семьдесят шесть– це-двенадцать-пе-аш. Это на сегодня. У вас такое в руках, а вы… Монте-Кристо… – голос был глухим и мёртвым, видно, адреналин отошел. – Меня спалили два года назад. Морис, я точно знаю, но я не могла этого доказать штабу, не объяснив, что произошло. А они попробовали меня на прочность и отпустили. Им нужен был канал, а не имена. Имён у них без меня хватало. И они знали, что я одна всё равно ничего не смогу сделать. А теперь стреляйте.

– Идите, – Эней опустил пистолет и отошел в сторону. – Здесь мелко. Шоссе – в сотне шагов.

– Стреляйте, тупица! Меня возьмут завтра же, не СБ, так подполье, потому что после шума, что вы учинили, скрыться мне теперь негде! А с вами я никуда не пойду. Потому что я знаю, чем это кончится, и не хочу принимать в этом участие. Стреляйте, не то клянусь – завтра у вас на хвосте будет СБ всей Европы, и эта ваша польская сука получит вдесятеро против моего!

Эней выстрелил.

***

Игорь спит. Игорь бдит. Игорь мыслию поля мерит от великого Дона до малого Донца…

Мы совершили ошибку. Мы все совершили ошибку. Нам не нужно было связываться со штабом. Там слишком плотно всё закручено, там нельзя скальпелем. Только распутывать, распутывать только – и только когда появятся люди и средства. Не так… не железом, не с налёта. Стукнула земля, зашелестела трава – о борт, почему-то… Нам нужно было уходить в отрыв. Может быть, даже как-то особо эффектно сгореть, чтоб искать перестали. И тихо начать вязать своё. А у нас всё пошло наперекосяк. Кроме, пожалуй, Братиславы. И ведь стучало в него, после Курася уже стучало – нет, не сюда, не ходи, опасно… А он решил, что это наведенное, чужое беспокойство до него добирается. Добралось.

Сейчас и до Энея доберётся – и он захочет свернуть с дороги. А нам уже нельзя. Нам совсем нельзя. Нам теперь нужно сделать так, чтобы штаб сам не захотел нас искать…

И ещё одного я командиру не скажу… не скажу. И Антошка не скажет…

…К тому моменту как перекрыли порт, «Чёрной стрелы» там уже не было – группа готовилась к отступлению загодя и перед тем, как пойти к Эллерт, Эней увел яхту вверх, в сторону Драге, и поставил на прикол на платной стоянке водохранилища, оплатив сутки.

В двенадцатом часу, безбожно рискуя нарушить правила водного движения, яхта отчалила с дешёвым офисным шкафчиком на борту. Успев уложиться в урочное время, она пристала к другому берегу, более дикому – вдоль него лежала четырёхкилометровая зелёная зона. Яхта провела там ночь и к утру имела на борту уже не подозрительный шкафчик, а то, что армейцы исстари называют "груз 300". Килограмм примерно пятьдесят.

Утром яхта отправилась по течению выше и пристала к островку, настолько маленькому и никчемному, что, кроме деревянной пристани для любителей рыбачить с лодки, там ничего не было. По всем признакам, её обитатели никуда не торопились, а просто наслаждались отпуском на воде. Двое молодых людей загорали, развалясь на шезлонгах, а девица, которой загорать было совершенно незачем, купалась.

…Эней лежал в своей каюте и смотрел новости через Антонову планшетку. Игорь лежал в соседней – раны затянулись, пули Кен вчера вынул. Бедный Антошка. Не сгорел бы он там, на палубе, заснувши… Эней приподнялся, его сразу же потащило вбок, и он решил снова лечь и продолжить сбор информации.

Полиция выжала из осмотра места происшествия всё, что смогла, и теперь туда пустили журналистов.

– …Тела охранников уже убрали, но стены и потолки по-прежнему забрызганы кровью. Убиты четверо, трое пропали без вести: глава агентства "Глобо" Аннемари Эллерт, сотрудник службы безопасности "Глобо" Генрих Фогель и референт Магдалена Саадат-заде…

В самом деле ещё не нашли девушку или темнят? Или парни из чёрной машины успели перехватить её – и лечь на дно? Эней мысленно пожелал им удачи.

Сцены погрома сменились портретами пропавших. Милая старушка, приятные с виду юноша и девушка…

– Террористы, предположительно – из ультралевой анархической организации "Роте Фане", также захватили в заложники одного из репортеров "Глобо", Макса Горовица.

Сами "Роте фане" участие в акции отрицали, но на всю сеть восхищались "мужеством неизвестных героев".

А Макс выглядел так, что хоть сейчас хорони – но, принимая свои пятнадцать минут славы, держался бодренько.

– Один из них был размалеван как клоун, – рассказывал он. – Другие в масках. Всего я насчитал пятерых, но могу и ошибаться. Меня заставили выпить наркотик с… каким-то препаратом для лечения глаз… У меня до сих пор всё расплывается…

Это у тебя пройдёт, мысленно сказал Эней. И быстрее, чем у меня.

– Господин Горовиц находился в слишком тяжёлом состоянии, чтобы составить словесный портрет похитителей, – продолжал диктор. – Но, по его словам, двое из пяти преступников – европейцы северного типа, двое – новые европейцы, принадлежность третьего, загримированного под клоуна, пока не установлена. База данных "Глобо" разрушена вирусом, и специалисты сейчас работают над тем, чтобы получить данные камер внутреннего наблюдения. С терактом в здании "Глобо" связана и хулиганская выходка на Бецирксаммт-Эйсбюттель. – Картинка сменилась, теперь на ней был давешний кристаллический торговый комплекс с высаженным фасадом. – Эти кадры любезно предоставлены каналу АТ-1 Максом Горовицем, сотрудником "Глобо". Каким образом преступники сумели завладеть первым фургоном – пока неизвестно… Полицейский комиссар Гамбурга Омар Салим, – продолжал диктор, – не сомневается в том, что головной офис был разгромлен террористами-профессионалами, хотя ещё ни одна группировка не взяла на себя ответственность за похищение и убийство. В Гамбурге и по всей прилегающей территории объявлена антитеррористическая тревога…

Диктора сменил комиссар Салим.

– Мы призываем всех граждан сознательно отнестись к поиску террористов. Наши сотрудники, возможно, будут отвлекать вас от работы или отдыха, останавливать на улице и проверять ваши транспортные средства. Но у нас нет другого способа отыскать убийц и восстановить общественный порядок. Прошу вас сообщать нам обо всех незнакомых людях в вашем окружении, обо всех, кто ведёт себя странно. Помните: террористы не ходят по улицам с красным черепом на футболке, натянув на головы маски. Они выглядят как вы и я.

Это он прав. Как вы и я. И так и должно остаться. Нужно уходить за Драге и выше – а потом спуститься по каналам, когда они будут измотаны этой беготней, где-то через недельку. Отправить Костю с Антоном, а самим поодиночке наземным транспортом в Глюкштадт… Глюк-штадт… город счастья… Штат глюка… Господи, неужели опять начинается?

Эней переключил машинку на режим записи, закрыл глаза. Лежать и лежать, пока кровь не очистится вся, пока восемь литров раствора не пройдут через систему. Это двенадцать часов, что ли? Да меня разорвёт от внутреннего напряжения. А каково Мэй изображать там, снаружи, веселье и детский визг на лужайке? А ещё нужно будет в Драге пошляться по кафе, позаигрывать с барменами… Хотя она сделает всё, что угодно – лишь бы не лежать тут, точнёхонько над головой нашей бабушки Аннемари, со мной, гадом, который был готов в неё стрелять…

"Это безумие", – сказала Мэй, узнав, что Эней хочет похоронить тело Эллерт. Похоронить, а не просто утопить втихаря по тёмному времени. Но тут Энея поддержали все. Даже Десперадо…

…К тому моменту как навалилась темнота, огни города остались далеко позади – только звезды двоились в реке да призрачно мерцали бакены, крашеные флуоресцентной краской. Мотор заглушили – и в полной тишине шестеро встали над телом, зашитым в простыню. Костя сказал недлинную молитву, тело переложили на доску, приподняли край – белый сверток соскользнул в черную воду, и по звездам пошла рябь.

Тело пошло ко дну не сразу – какое-то время плыло довольно близко к поверхности, ткань пузырилась, зашитый в неё груз делал свое дело медленно. Но всё же делал – ткань намокла, тело пошло вниз почти вертикально, оставляя след из мелких серебристых пузырьков. Эней зарядил в барабан один патрон, над рекой раскатился выстрел – а затем всплеск: "Питон" Ростбифа ушел в Эльбу. Больше Эней ничего не мог сделать для старой женщины-солдата.

Погода стояла прекрасная – для перехода конечно. Прогноз – самый радужный. План отступления не дал ни одной трещины – три недели хождения на яхте оказались достаточной школой, чтобы Антон и Костя смогли спуститься каналами до Глюкштадта.

Костя рассказал, как на обратном пути через Гамбург его проверила полиция. Костя и Антон показали документы, доверенность на яхту, рассказали историю про польского друга, у которого "накрылся отпуск", позволили обшарить судно (никакого криминала на яхте не было, весь криминал вывез Цумэ), предложили полицейским кофе. Видели ли они этих людей? – им предъявили россыпью кучку снимков, в том числе и старые снимки Энея, и компьютерные реконструкции, в которых, напрягшись, можно было узнать Мэй Дэй и Десперадо. "Нет, не видел. А кто они?" – "Как, вы не слышали последние новости из Гамбурга?" – "Шутите, я от руля не отрывался. А что случилось?" – "Теракт." – "Вот блин." – "Простите, что?" – "Это я так, выругался. Гады." – "Большое спасибо, герр Неверов, герр Маковский" (такой была фамилия в польском аусвайсе Антона). – "Да не за что…"

– Это хорошая новость, – сказал Эней, услышав, что полиция по-прежнему думает, что у него лицо Савина, снимков Мэй и Десперадо в обороте нет, а Ростбиф всё ещё значится в сомнительных покойниках. – Они попетляют какое-то время. Но в канал мы не пойдём. А двинем мы в Санкт-Петер.

– Куда? – изумился Костя.

– Санкт-Петер. Есть тут такой город-тёзка.

Ну и двинули. Погода меняться не собиралась, полиция больше не проявляла интереса к яхте, ребята смогли, наконец, выспаться – словом, все было хорошо, если не считать того, что все было плохо.

И когда между Энеем и Мэй грохнуло, все почувствовали облегчение, как после грозы. А грохнуло знатно. И деваться на десятиметровой яхте было совершенно некуда.

– Милые бранятся – только тешатся, – сморщился Игорь. – Когда ж они натешатся, наши Бонни и Клайд…

Бранилась в основном Мэй. И как бранилась. Стах бы покраснел.

– Сильно фонит? – поинтересовался Антон.

– До небес.

Наконец, дверь носовой каюты с грохотом раздвинулась и с таким же грохотом схлопнулась. Пригнувшись, чтобы заглянуть через окно в салон, Антон увидел Энея – тот стоял, упершись руками в стол, и смотрел на столешницу так, как будто это она, а не Мэй, только что поминала всю родословную балтийской селёдки, начиная с Дарвина. Не замечая Антона, командир поднял руку, словно продолжал диалог без слов – и уронил её в жесте отчаяния. Глянул вокруг, не обнаружил ничего, пригодного к употреблению в качестве поля яростной деятельности – посуда перемыта, еда подъедена – и хлопнулся на диван, руки на тот же стол, головой на руки.

– Иди поговори с ним, – шепнул Антон Косте, выпрямляясь.

– Я?

– Ты у нас поп. Иди.

– Я… не думаю, что ему нужен поп.

– Ты знаешь, как с ним разговаривать.

– Ему сейчас не нужен исповедник. Ему с человеком поговорить надо.

– А ты кто, ископаемая рыба латимерия?

Десперадо ткнул Костю в бок и одними губами, но весьма энергично сказал: "Иди!"

– Пойми, – объяснил Игорь. – Я для него пока еще – чужой. Антошка – ребенок, а Десперадо, конечно, прекрасный слушатель, но…

– Я понял, – Костя вздохнул, – Давай вводную тогда, эмпат. Что он, что она.

Игорь сделал Антону и Десперадо знак глазами – отойдите, мол. Любопытный тинэйджер попытался изобразить непонятливость, но Десперадо попросту уволок его на нос. Игорь положил руки на штурвал.

– He needs to get laid. Badly.

– А по-русски? Ему все еще надо лежать после отравы, или…?

– Или. Ему то утешение, которое наша Церковь повелевает супругам уделять друг другу. Ну, ты сам знаешь, как в Писании сказано – «груди ее да упоявают тебя во всякое время».

– Ты, я смотрю, из Писания самый изюм выковыривал.

– А то. Они, идиоты, меня стесняются обычно, но друг от друга не шарахаются: то приласкает один другого, то прижмет слегка, обычные нежности. А теперь это между ними прекратилось. Полностью.

– Это я и сам вижу. Ну, колбасит человека. Бывает. В принципе, и должно его колбасить. Я думал, само пройдет – что я упустил?

– Ты упустил из виду Мэй.

– А что с ней не так? Ну, помимо того, что с ней все не так.

– Она решила, что теперь кэп ею попросту брезгует.

– Господи Иисусе…

– Ты здесь Его официальный представитель. Вперед.

Костя окончательно передал штурвал Игорю и спустился в салон, ощущая себя кистеперой и напрочь ископаемой рыбой латимерией.

Из-за дверей носовой каюты доносились сдавленные рыдания. Эней поднял голову и вопросительно посмотрел на Костю.

Кен молча открыл бар, достал две стопки, налил в обе коньяку до половины и одну пододвинул к Энею. Он ждал отказа, но кэп неожиданно легко опрокинул полсотни, шумно вдохнул через нос и выдохнул через рот.

Костя опустошил свой стаканчик и налил еще. Повторили.

– За что она на тебя ополчилась? – спросил Кен.

– А почему ты решил, что не я на неё?

– А потому что я вас уже немного знаю.

Эней помял ладонью лицо, словно хотел придать ему нужное выражение вручную.

– Ты не поверишь – за то, что я исповедовался.

Костя задумчиво побарабанил пальцами по стопке.

– Знаешь, а ведь я на тебя тоже наехать должен. Потому что выходит – исповедь твоя была неполной и неискренней, раз, – священник загнул палец. – Епитимью наложенную мной, ты самовольно счел недостаточной и сам усугубил – два. И подвергаешь ей не только себя, но и другого человека, который о том не просил – три.

– Это почему же неискренней? – наклонил голову Эней.

– А потому что ты, исповедуясь, думал себе: мели, поп, а уж насколько тяжел мой грех и как себя за это наказывать, я сам разберусь. Что, не так?

– Не так. Ничего такого я не думал.

– Думал. Может, словами про себя не так формулировал – но до этого твоего теперешнего образа действий надо было додуматься.

– А что, нужно продолжать в прежнем духе, как ничего и не было? Мы с ней человека пытали и убили, падре. И ты думаешь, я прочитаю положенное число Розариев, и буду жить как жил, да? Не делай такое лицо, я знаю, что ты сейчас скажешь: это она, а я хотел помешать, но был отравлен, так что Эллерт сама себе эту постель постелила. Нет. Ты сам говорил, что мы теперь едина плоть. Едина. Один человек. И часть меня – внутри, там, глубоко, она хотела этого, Кен. Я этого хотел.

– Вы в Братиславе весьма жестко обошлись с «толкачом». А потом убили его. И ты так не раскисал по этому поводу, а знаешь, отчего? Не оттого, что он был мразь и уголовник, а она – старушка, Божий одуванчик. Нет. А оттого, что она для вас обоих продолжала оставаться своей. Командиром. Членом штаба. Что не так? – Костя повернул лицо к каюте, где скрылась Мэй, и повторил уже громко: – Что, не так?

Ответом была тишина. Ну, уже лучше, чем слезы.

– А теперь вынь голову из-под мышки и оглянись. Ты все еще командир. У тебя на борту пацан, который, спасая тебе жизнь, впервые убил человека, и тоже весьма не сахарно по этому поводу себя чувствует, у тебя на борту эмпат, которому все ваши закидоны как серпом по молоту, и парень, за которым глаз да глаз, не ровен час опять СБшника замочит. Если тебе охота заняться самобичеванием, я одолжу отличный армейский ремешок, а может, и правую руку, если очень попросишь. Но команду от твоих душевных содроганий трясти не должно, дун ма?

– Дун лэ[5], – Эней невесело усмехнулся. – Только как насчет тайны исповеди?

– А у нас не исповедь. У нас просто разговор под коньячок. Мэй, иди сюда! Иди, я наливаю, – он демонстративно громко стукнул о стол третьей стопкой и налил три порции – так, чтобы она слышала.

В каюте повозились, но никто не вышел.

– Ну, не хочешь – как хочешь, – они снова выпили, Костя нарочито шумно выдохнул.

– Знаешь, – Эней вертел стопку в пальцах. – Когда я был маленький, у нас вышел такой случай… Короче, у отца был друг, у него жена, мы ходили друг к другу в гости, на пикники вместе ездили, нас с сестрой все время припахивали за их малышней следить… неважно. Отец был вольный копейщик, а Стэн… ну, друг этот – он Степан, но все его звали Стэн – они с женой работали на Днепромаше в отделе сбыта, он агентом, она переводчиком. И как-то раз начальник ее мужа проштрафился по-крупному. Взял откат от кого-то. Он спал с одной из переводчиц, она в курилке проболталась, что с этого отката ей что-то обломилось, а Нина, ну, жена Стэна, она доложила по начальству, и того парня поперли, а Стэна взяли на его место. Он сначала удивлялся – почему это его продвинули, как история с откатом наружу выплыла? Потому что он тоже знал, но не донес. Нина сама ему сказала: это-де я, а ты меня не ценишь. Похвасталась, понимаешь? После этого Стэн с ней развелся, причем из дома ушел буквально в чем был, у нас ночевал, пока не снял квартиру. С Днепромаша тоже ушел. И Нину стал просто ненавидеть. До того, что заикался, когда говорил о ней. А она тоже к нам ходила, родители с ней не рвали контактов. Ходила, плакала, жаловалась на него… Я знал, понимал, что родители ее не одобряют, что принимают просто из жалости. У нас же была подпольная станция «железной дороги», в наших обстоятельствах донос – это было бы убийство, я с пеленок именно так привык к делу относиться, но… Костя, это и вправду было самое несчастное на свете существо. Она даже не понимала, что именно сделала не так. Ума не хватало, что в голову вложили с детства – то и окаменело там. Достоинство положить забыли. Бывает. Я ее с трудом терпел, но когда к нам приходил Стэн, я вообще видеть его не мог, меня от него просто тошнило, у него на лбу вот такими буквами было написано «Я прав», и хотелось половую тряпку взять и вот это «Я прав» с его лица стереть. Почему он меня так выводил, я тогда не понимал, но дал себе слово таким не быть и вот в это не превращаться.