Текст книги "Выстрелы с той стороны (СИ)"

Автор книги: Ольга Чигиринская

Соавторы: Екатерина Кинн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)

Он помолчал и добавил:

– Нагрубил я ему как-то, отец извиняться заставил. Это был первый раз, когда он меня не понял, а я не мог объяснить. Отец действительно считал его очень порядочным и щепетильным человеком, и я не мог разъяснить, что с ним не так. И сейчас, наверное, не смогу. Но я точно знаю, что я не Стэн. И если ради меня моя женщина совершила что-то скверное – то я виноват не меньше, чем наполовину. Потому что я знал, на ком женюсь. И пока она убивала под моей командой – меня все устраивало. Как Стэна устраивала его «стэпфордская жена» без достоинства. Я Мэй не отталкиваю и не наказываю, падре. Я просто знаю, что она обнимет меня – и я все забуду. Тут даже не о прощении речь – я просто всякую вину видеть перестану, я все предам, чему меня перед Крещением учили, один поцелуй – и готово! И все будет как раньше – проехали и забыли.

В каюте была тишина. Пусть послушает, подумал Костя, ей полезно.

– Только она мне не верит, – Эней в отчаянии уронил голову. – Как сделать так, чтобы поверила?

– Никак, – сказал Костя. – Просто пойди, обними ее, поцелуй – и… не будь Стэном, короче, раз уж решил им не быть. Могучую силу полового секаса ты переоцениваешь. Совесть, конечно, половым путем не передается, но и ее отсутствие тоже. Не хочешь предавать свои принципы – так и не предавай, ты сам себе хозяин. И вообще… раз уж ты мне поучительную историю из своего детства рассказал, расскажу и я тебе. Ты краешек её слышал, но насчёт самого главного не в курсе. Жил-был на свете мальчик Костя. Захотелось Косте мир посмотреть, себя показать – и чтоб не сильно потратиться. Пошёл мальчик Костя в армию, а по материальной части его Бог не обидел – и загремел Костя в морской десант. Аккурат семь годиков тому.

В глазах Энея что-то блеснуло.

– Ирландия?

– Она самая. Очередная "гуманитарная интервенция", но это-то не важно. Расскажу только о том, как обратился.

Он налил еще сто грамм и выпил одним духом.

– Мы конвой вели, в центральные графства через Каван. Дублин тогда контролировали сепаратисты, так что конвой шел из Белфаста. Погода – хуже некуда, метеорологи опять пальцем не скажу куда попали, но точно не в небо. Дождь сплошной, и ветер. Поддержка сверху запаздывает минут на пять, если не на десять, а беспилотники еще и чудят. А обстоятельства натурально партизанские – когда угодно, где угодно и что угодно. И с использованием чего попало. И пленных не берут, напрочь. И не разбирают – военный конвой или лекарства кому везёт. У нас никто не понимал ни рожна – сволочи, мы ж с вами не воюем. Если б воевали, мы бы весь ваш остров раскатали в тонкий блин – долго ли умеючи. Но кто ж после Полуночи на такое пойдет? А эти как будто не знают… Мы для них не люди, а так – саранча. И вот под самым Каваном нас атакуют – и мы их выносим к чертовой матери, злые как я не знаю, кто. И… прихватили пленного. Сами удивились. Оружия у него не было. Священник. Один из этих, из-за которых тут весь этот кавардак… Русский.

Костя повертел стакан в руке, но наливать не стал.

– Это было как сумасшествие какое-то. Я не думал, что с ребятами такое может сделаться. Сначала его просто трясли – объясни. Какого ж вы…? Какого же ты, ты же наш, русский же, ну что ты с этими…? А он чем дальше пытается объяснить – тем больше народ злится. Стоит он тут, кашицу свою несет, лицемер. Паства его нас только что обстреливала, а он им, значит, этот грех прощает? А вокруг такое "прости", что дальше некуда уже. Вот и двинули ему, чтобы он врать хотя бы перестал. А он опять за своё. Еще раз двинули. В кураж вошли. И тут наш комотд… Комод натуральный, дубовый… выключил связь. И приказ отдал.

Костя посмотрел на неподвижное лицо Энея, вспомнил, что Игорь рассказывал про мотель и моторовцев, что сам успел увидеть…

– Стреляли по рукам, по ногам… Из мелкого калибра, чтобы не сразу умер. А он, пока мог говорить, говорил: «Боже, прости им, как простил своим… марана та, ребята», – говорил… Я в него не стрелял. Пойми, я это не в заслугу себе ставлю – я мог бы одной пулей положить всему конец – но… растерялся. Не испугался даже. Просто не понимал, что происходит, и как это могло случиться – здесь, сейчас, со мной, с ребятами… А они потом уговорили себя, что ничего не случилось. Даже во время разбирательства повторяли. Да, – кивнул Костя, – конечно, разбирательство, а как же? Связь, она пропадать не должна. И гражданских вне боя убивать тоже нельзя, а уж тем более так. Люди от этого портятся. Наши вот испортились. В один голос почти – мол, какой же это человек? Фанатик. В него стреляют, а он… Если бы он нас хотя бы обматерил, а так – понятно, что оборотень. В общем, тех, кто бил и стрелял – под суд, комода – в тюрягу, с унтеров лычки долой, остальным втык за нарушение инструкции. А мне как-то показалось, что не инструкцию я там нарушил… Не только инструкцию…

– И ты… перевёлся в санвойска.

– Сэр, так точно, сэр.

Он заметил, что дверь носовой каюты приоткрыта и в щели блестит тёмно-карий глаз. Мэй по-русски не говорила, но понимала, похоже, довольно много.

– И как к этому отнеслись?

– Отпустили с дорогой душой. Им неустойчивый элемент в десанте нужен как дырка в затылке. Отправили на переподготовку.

– И помогло? – Эней уже, кажется, тоже сообразил, что разговор идет для троих.

– Кому? Мне – как видишь… Одним словом… у нас есть то, что было, и есть то, что есть. И нет того, что будет. Что решим, то и будет. Знаешь, где лежат грабли – вот и не наступай.

– Есть не наступать, – Эней снова мрачно усмехнулся.

– Мы тут с Игорем прикидывали. Боевую мы… не обойдем. Потому что они нас в покое не оставят – особенно теперь. А потом бросать надо. И хотя бы идти к тем людям, о которых писал твой командир.

– Мэй, – притворяться, что они не замечают, было уже бесполезно. – Дай планшетку.

В каюте пошуршали, потом Мэй раздвинула створки двери и протянула мужу планшетку на ремне. Эней снял с шеи флешку, вставил в гнездо.

– Эй, на палубе! Глуши мотор, иди сюда!

В проеме появилась голова Игоря.

– Светопреставление закончилось?

– Нет, – сказал Эней, – мы на стадии планирования.

Все уселись за стол. Мэй хмыкнула и приняла свою порцию.

– Тоха, свари кофе, – попросил Эней. – Меня что-то от коньяка развезло. Значит, так…

Аналитика следовало искать в Ниме. Псевдо – "Тезка той дамы, которая сделала твоему тезке лишнего врага – но не по твоей любимой книге, а по оригиналу" – потребовало путешествия в Сеть за "Энеидой" не Котляревского, а Вергилия. У Котляревского фурию звали Тезифона. "Потім і Турна навістила пресуча лютая яга, і из цього князька зробила Энею лишнього врага…" А у Вергилия имя фурии было Алекто. Ну а мистический близнец Энея жил в Екатеринбурге.

– А почему мистический? – спросил Антон.

– А потому что мы не знали друг друга, а когда увидели – оказалось, что мы похожи как братья. Он на четыре года старше. А в Екатеринбург его переправляли как раз мы с Ростбифом.

– Что за история?

– А у него за невестой охотился один. Лично за ней. Шантажировал. Квоту он свою выбрал уже, но ведь добровольно-то и сверх квоты можно…

– А сам этот брат твой мистический – не мог принцессу спасти?

– Рвался, еле удержали. Он же не боец, он бы пропал. Там даже Ростбиф спасовал – стрелять стрёмно было. Варк был слишком старый. И слишком близко к ней подобрался. Нас ведь не потому готовят в мечники, что катана вся такая красивая и блестящая, а потому что стрелять можно не всегда.

– Мама дорогая, – вырвалось у Антона. На стол опустилась колба с кофе эспрессо. – Но всё-таки. Мы меняем курс?

– Нет, – Эней поморщился на "эспрессо". Он любил "капуччино". – Мы идем в Гесер. Закончить и забыть.

– Закончим, – сказал Игорь, – и займёмся, наконец, делом.

Эней положил руку на стол ладонью вверх. Сверху положила руку Мэй. Антон. Игорь. Десперадо. Костя. Эней "разбил".

– Кстати о варках, – сказал Антон. – Народ, тут я в своих файлах с молитвами одну классную штуку нарыл. Называется "Молитва оленя". Или "Щит святого Патрика". По-моему, как раз для нас. Она такая, знаете… боевая молитва. Просто ух.

Эней раскрыл файл по его указанию. Начал читать. Улыбнулся.

– Да, Тоха, ты прав. Это как раз для нас.

________________________

[1] Челны сварганив, разместились,

Весельцами взмахнули в лад,

Ватагой по морю пустились

Чесать куда глаза глядят.

Юнона, злая сучья дочка,

Тут раскудахталась, как квочка, —

Энея не любила – страх;

Хотелось ей, чтоб отлетела

К чертям душа его из тела,

Чтоб сгинул этот вертопрах (укр.).

[2] Рация у соседа, а у меня пулемет (укр.). Игра слов с «мати рацію» – быть правым.

[3] Потому, сладкая, что я вообще не хочу убивать эту бабу (пол.).

[4] Отдел по контролю качества наркотиков (нем.)…..плохой приход (англ.).

[5] Понял? – Понял (кит.)

Интермедия. ЧЕЛОВЕК ИСКУССТВА

Компания подобралась странная – возможно, потому что Каменевский приехал прямо из министерства международных связей и совершенно случайно прихватил с собой Лири и Гарфилда, представителей Содружества. Лири тут же начал обхаживать Майю на предмет участия в благотворительном концерте – больших ирландских посиделках в честь дня Патрика. Эти посиделки уже вошли в моду в Европах, а теперь вот приживались в Москве под девизом «среди ирландцев большинство все-таки не террористы». В мире более тринадцати миллионов ирландцев, распространялся Лири. Из них всего четыре – на Острове. Из тех, кто живет на Острове, не более четверти придерживаются религиозных предрассудков и сепаратистских убеждений. Из них не более двадцатой части предпринимают какие-то реальные действия против Аахена на Острове или на Материке. И даже среди этих – убийц совсем немного. Спрашивается: почему клеймо заведомых террористов висит на тринадцати миллионах человек из-за нескольких сотен мерзавцев?

– Потому что на них не написано, что они мерзавцы, – логично заключила Керимбекова, коллега Сергея по ЦСУ. – Пока кто-то из них не взорвет супермаркет или станцию метро. А как начнут опознавать, так и окажется, что фамилия у половины начинается на "О". Или что он эту "О" вычеркнул, чтобы было легче вписаться в общество.

Лири наступили на больную мозоль. Будь Майя на этой вечеринке как частное лицо, она напомнила бы Керимбековой, что каких-то сто лет назад точно так же рассуждали о тех, чья фамилия заканчивается на "еков", "аев", да и "изов" тоже. А потом ушла бы к чертовой матери. Но она была здесь как гейша. Коня в гости зовут не меду пить, а воду возить – и Майя немедленно вмешивалась в разговор, подливала вина, переключала спорящих на иных собеседников, играла и пела, и подыгрывала, когда пели другие, танцевала со всеми по очереди – словом, возила воду и проклинала все на свете: Селянинова, поскупившегося на двух гейш для вечеринки, Каменевского, у которого на хвосте притащилась американская парочка, не дающая ей обхаживать Ганжу, Керимбекову с ее вожжой под хвостом, Лири с его благотворительным концертом, те паскудные обстоятельства, из-за которых она не могла от водовозного мероприятия отказаться – и скопом весь ублюдочный мир, где живет тринадцать миллионов ирландцев и всего несколько сотен террористов, которых, естественно, не дозовешься, когда они нужны. Плохо без данна[1], ах, как же плохо без данна. И вдвойне плохо оттого, что Фазиль Ицхакович умер, а в таких случаях раньше, чем через полгода искать нового данна попросту неприлично, и кабы не совершенно отчаянные обстоятельства, то Майя бы и не искала…

Наконец Лири вытянул из нее клятвенное обещание появиться на благотворительном концерте. В конце концов, подумала Майя, к Патрику она будет или мертва, или так рада, что удалось отделаться от Старкова, что споет им и спляшет – аж дым пойдет.

А лучше все же без дыма, потому что не один в мире Старков – и мало ли кто еще любит искусство на блюде и с печеным яблоком в стратегически избранной точке.

Уже ближе к концу гулянки Майя смогла потанцевать с Ганжой. Связь их пребывала в полудохлом состоянии – главным образом по ее желанию. Гейшам не следует заводить стойкие привязанности – если не из милосердия, то хотя бы из самосохранения. Потому что если мужчина разрушит свою жизнь из-за яркой бабочки – то виноватой, конечно, окажется она. Слава женщины-вамп прилипчива, отделаться от нее тяжело, а работать только в этом амплуа и неприятно, и невыгодно. Нет, бабочка должна быть эпизодом, о котором вспоминают с теплом и благодарностью. Тепло и благодарность приносят в будущем небольшие дивиденды, а от вулканических страстей остается только вулканический пепел. На котором, впрочем, тоже все неплохо растет… но далеко не сразу. А еще он время от времени хоронит города. Не то, чтобы ее городу сейчас что-то могло повредить…

Она как бы невзначай коснулась партнера бедром. Она назвала его Сережей. Она разбудила не такие уж старые воспоминания – и еще не отзвучала "Вернись в Сорренто", как он на ухо попросил ее завершить этот вечер у него дома.

По правилам она могла отказать. И конечно, не собиралась отказывать. Сергей не самый влиятельный из гостей – но он молод, жаден, очень любит гордиться собой и еще до Фазиля подбивал клинья: покровительство гейше придало бы ему веса. Майя тогда выбрала Фазиля: мало что хуже, чем данна-скупердяй. Но как чиновник ЦСУ, Сергей действительно кое-что мог, и по счастью – именно то, что нужно, и ему нравилось думать, что он может много. Как в одной старинной песенке поется, "на хвастуна не нужен нож…"

После вечерники, распрощавшись с гостеприимным хозяином и взяв чип, Майя пошла с Сережей в грузинский ресторан. Он пил кофе. Она ела сациви: за весь вечер удалось вбросить в себя только четыре тарталетки, а чувство было такое, словно вагон разгружала – при том, что ночью отдыха опять не предвиделось. Некогда дамы перед суаре плотно обедали, чтобы потом деликатно клевать, как предписано этикетом. Гейши тоже так поступают: на работе приходится много пить. Только Майе этот рецепт не помогал – от сытости она начинала клевать носом.

Потом они поехали к Сергею домой и освежили воспоминания. Какое-то время после душа Майя колебалась: сказать сейчас или наутро? Нет, утром он будет собираться на работу, хмур с недосыпу и вообще… А сейчас… добыть гору сокровищ или разрушить город этому джинну не под силу, но вот деревянную пайцзу он сотворить вполне способен.

– Сережа, – сказала она, разливая чай. – Со мной случилась беда. Мне нужна пайцза.

По лицу Сергея, длинному, слегка помятому, будто рой солнечных зайчиков пробежал. Разочарование – значит, все что было сегодня, было не просто так; раздражение; интерес – что стряслось; осознание – к нему обратились, рассчитывая, что у него найдется управа на старшего; согласие – найдется, у него, да, найдется; благосклонное – ну чего еще ждать от гейши, конечно, все в свою пользу, но зато… Все это – в доли секунды, и разглядеть успеешь едва. Так оно у многих, кто имеет дело со старшими.

– А что случилось? – спросил он наконец с теплым, даже неподдельным участием.

– Ты же знаешь, я никогда раньше не просила… – Майя поболтала ложкой в чашке, – и не попросила бы. Я думала, это будет быстро: однажды подойдут на улице или в кафе, и… все. Но оказалось, кое-кто может изводить неделями. У меня нет сил, Сережа. Мне нужно, чтобы он отстал.

– Но это ведь не "королевская охота", так? – уточнил Сергей.

– Нет, если Старков пока еще не король.

– Старков? – Сергей вдруг улыбнулся, в основном глазами, как улыбается цапля, глядя на особо крупный экземпляр лягушки. – Он к тебе прилип? И хочет согласия?

Майя кивнула. Тут можно было даже не врать, все так и было. Прилип и хотел согласия.

– Хорошо, – решительно сказал Сергей. – Он отлипнет. Он дорогу к тебе забудет.

Майя улыбнулась.

– Как я люблю сильных мужчин…

– Если бы ты любила одного сильного мужчину, – Сергей плотоядно потянулся. – Одного и только одного… А именно – меня.

– То я бы тебя тут же перестала интересовать, – закончила Майя. – Ты же сам знаешь, тебе нужны препятствия.

– Это да. Это верно, – Сергей уже чуть ли не мурлыкал. До чего же люди готовы верить любой чепухе, лестной для себя… Ему и вправду нужны были препятствия. Умеренные и аккуратные препятствия. Подъем на шеститысячник в идеальную погоду с хорошей профессиональной командой по проложенному маршруту.

Ну что ж, если Старков – умеренное и аккуратное препятствие, то тем лучше. Даже приятно.

День прошел за ерундой. Клиентов у нее по расписанию не было, Майя немного порепетировала, потом созвонилась с мистером Лири и пошла в Ирландский клуб – посмотреть зал, оценить акустику и общий уровень грядущего приема, который всегда виден при подготовке.

Уровень обещал быть высоким. Зальчик на триста мест украшали трилистниками из зеленой фольги и арфами из золотой – ручная работа, а не световой эффект. Маленькая сцена убрана в голубое с золотом. Мистер Лири и его жена, распорядительница вечеринки, улыбались и трясли Майе руки.

Установили репертуар: шесть песен, начиная со "Звездочки графства Даун" и заканчивая "Бродягой". Все по-русски, мистер Лири очень на этом настаивал. В самый разгар обсуждения просвистел Майин комм.

– Да, – она, не глядя, нажала кнопку соединения.

– Ты напрасно обратилась к Ганже, – сказал в наушнике голос, от которого волоски на шее встали дыбом.

– Убирайся к чертям, – нежно сказала Майя в микрофон и отключила комм.

Мистер Лири наклонил голову:

– Что-нибудь случилось?

– Поклонник, – улыбнулась Майя, – издержки профессии.

Они еще немного поговорили, потом распрощались, потом Майя нашла банкомат и перенесла деньги с двух последних чипов на свою карточку – после чего активировала комм и обнаружила пропущенный звонок от Сергея, за которым следовало текстовое сообщение: "Свяжись со мной немедленно". Сообщение было послано восемь минут назад, часы показывали полседьмого – значит, Сергей задержался на работе. В общем-то, в их конторе это было принято.

"Ты напрасно обратилась…" Нет, не может быть. Сколько лет Старкову – двадцать пять? Сергей не один, он не сам по себе, он начальник отдела в московском отделении ЦСУ-1, за ним – его отдел, его начальство, за ним Аахен. Старков не мог ничего ему сделать. Не посмел бы.

– Сережа?

– О, наконец-то! – он был раздражен, даже зол. – Ты знаешь, мне не нравится, когда меня так обманывают.

– Сережа, я никогда бы и не подумала обманывать тебя!

– Такие вещи не обсуждают по комму. Будь через полчаса в "Капитолии". Нам нужно объясниться.

Что? Что произошло? Что ему сказали? Он был раздражен, не испуган. Но по комму говорить не захотел.

В "Капитолии" гудела толпа, это был, в общем-то не ресторан, а кафе-бар с обильной закуской. Майя успела туда раньше, чем Сергей, и дико разозлилась: уж он-то всяко мог опередить ее, пока она ловила такси. Волосы промокли: внезапно пошел холодный дождь, зонта у Майи при себе не было, а шапок она не любила и всегда зимой держалась до последнего, а весной снимала головной убор первой. Майя отошла в женскую комнату и подставила голову под сушилку для рук.

Волосы вполне можно было и уложить, но… Пожалуй не стоит. Будем подрублены и уязвимы.

Когда она вернулась, Сергей уже сидел за столом и листал меню.

– Здравствуй, – Майя села напротив. – Ты чего такой хмурый? Кто тебя охмурил?

– Знаешь, я в таком настроении, что на меня эти штучки не действуют, – он ткнул пальцем в две позиции, меню пискнуло – сигнал передан на кухню.

– Скажи, наконец, что случилось, – Майя взяла меню и заказала мясо по-болонски.

– Ты прекрасно знаешь, – надулся Сергей. – Ты обманула меня. Представила дело как преследование, целую охоту – а оказывается, тебе предлагают инициацию!

– Да я… – Майя задохнулась воздухом, уф, обошлось, – я не думала тебя обманывать… я его боюсь до судорог. И инициации боюсь. Мне кошмары снятся вторую неделю, я жить не могу. Честное слово, лучше б он меня заел.

– Да что ты такое говоришь! Ты… ты не представляешь себе, наверное, сколько людей этого хотят… Как вламывают, на что идут ради того, чтобы только попасть в списки – ведь еще неизвестно, выберет тебя высокий господин или нет. Они же харчами перебирают, – он не заметил весьма скользкого каламбура. – А тебе – так, даром. То, что я, например, должен зарабатывать еще лет десять как минимум…

– Давай поменяемся, – Майя не сумела удержать эти слова, только интонацию сдвинула: получилось улыбчиво-виновато. – Сережа, ну посмотри на меня. Ну какая из меня, к лешему, высокая госпожа? Один смех.

Сергей на нее смотреть не стал, а фыркнуть фыркнул.

– Так чего ты хочешь? – спросил он уже другим тоном.

– Сделай мне пайцзу. Деревянную, как… – Майя кокетливо наклонила голову, – общественно полезному деятелю культуры. Вот, я у ирландцев завтра выступаю. И вообще от меня общественной пользы много. И пусть он облизывается. А будет являться, я милицию вызову.

Сергей разнежился, Сергей сменил гнев на милость. Он уже понял, что Майя не обманщица, а напротив – отличная женщина, просто отчаянная трусиха.

– Хорошо, – сказал он. – Завтра все будет готово. Тебе повезло, у меня как раз есть свободная.

– Спасибо, – это вышло очень искренне, потому что Майя и в самом деле была благодарна.

– И ты права. Пусть облизывается. А мы выпьем и думать про него забудем.

Мысль о том, что он может себе позволить забыть о высоком господине, очень Сергея радовала.

Они покинули "Капитолий" под ручку, сели в машину.

– Ко мне домой? – предложил Сергей. Кажется, ему захотелось еще раз освежить воспоминания. Майя кивнула. В конце концов, он заслужил, да и в его присутствии… спокойнее. "Ты зря обратилась…" Нет, не зря.

В подземном гараже у его дома Майю охватило какое-то предчувствие. Что-то странное, непонятное и… нехорошее.

– Что с тобой? – спросил Сергей, запирая машину.

– Н-ничего, – Майя сглотнула.

Сергей, видимо, что-то почувствовал: подошел к Майе и приобнял ее за талию, погладил по спине, чтобы успокоить.

– Ну что ты. Нам не страшен серый волк…

И тут какой-то вихрь рассоединил, разорвал их и разнес по разным углам.

– Я же говорил тебе, – сказал тот самый голос. – Я же тебе говорил…

И уже нельзя было его отключить. И ничего нельзя было сделать.

– Вон отсюда, – сказал голос.

– Послушайте, – это Сергей, храбрый парень Сергей, – я… это мой дом и я…

– Я знаю, кто. Ты поэтому жив. Впрочем, хочешь, можешь остаться, посмотреть.

– Вы… не должны, – Сергей собирал мысли в кучку, это удавалось ему плохо. – Она не… не подходит вам. Вы просто убьете ее, и все.

– Я сам решаю, кто мне подходит, а кто нет, – Майя еще раз попыталась вырваться из холодных объятий, но не смогла. – Например, человек, который не рискнет обнажить оружие в защиту любимой женщины, мне не подходит. Ну же, Сереженька. У тебя есть табельный пистолет, и по закону о само– и инообороне ты можешь им воспользоваться, – Старков разжал объятия, перехватил Майю одной рукой за плечо и отвел в сторону, открывая свою грудь. – Попробуешь?

У Сергея дернулся подбородок. По штату ему полагались только свинцовые пули.

– Она… не любимая женщина, – пробормотал Сергей.

– А просто дорогая шлюха, с которой ты решил расплатиться безопасностью, – кивнул Старков. – Легко и удобно.

– До чего же ты любишь корчить из себя д’Артаньяна, Вовчик, – хрипло сказала Майя. – Прекрасно зная, как трудно тебя убить даже из табельного оружия.

– У него есть шанс, – проговорил Старков медленно. – Черт подери, Майя, у него есть все шансы. Пусть он неважный стрелок, но я достаточно близко, чтобы он мог размозжить мне голову. Да и пуля в корпус создаст мне изрядные проблемы, даже если не попадет в сердце. Не говоря уж о перебитой коленной чашечке. Во всяком случае, ты успеешь убежать, а я исчерпаю квоту. Ну так как, господин чиновник? Подсказываю еще один выход, совершенно для вас безболезненный: объявите Майю своей женой и подведите под семейный иммунитет.

Майя уже не пробовала вырваться – смотрела на Сергея, а Сергей молчал.

– Хочешь знать, почему он этого не сделает? – спросил Старков, – Потому что это будет значить, что он меня испугался. Это испортит ему карьеру куда больше, чем женитьба на гейше. Так он может сделать вид, что ты для него недостаточно важна.

– Ты все равно противен мне, – оскалилась Майя. – Ты хуже всех.

– Почему? – Старков развернул ее лицом к себе. – Потому что в такой же ситуации я выбрал иное? Я не сбежал. Я сказал: "Возьми меня" – и он взял. А потом я услышал от нее то же самое – "ты хуже всех".

Было? Не было?

– Потому что теперь ты делаешь то же самое.

– Имею право. Поскольку я не трус. Как и ты. Мы похожи, Майя. Мы два сапога пара. Я даже твою ненависть люблю: она правильная, она – то, что надо. Ты такая… – он снова привлек ее к себе, – такая женщина сейчас… что это почти невозможно терпеть.

…Высокие господа, особенно по молодости, редко пользуются зубами, чтобы добраться до вены – больно, грубо, и слишком легко убить. Если они хотят именно убить, и убить больно – другое дело; а для цивилизованного потребления у них есть разные милые штучки. У Старкова был перстень с маленьким выкидным лезвием.

…А Сергей стоял и смотрел. Майя помнила, что Сергей ушел, она видела, как он уходил, пятясь, слышала, как у самой двери гаража споткнулся обо что-то. Она твердо знала, что его тут нет, но почему-то он был, стоял и смотрел. И клубилось вокруг него душное пятнистое облако – страха, унижения, нехорошего любопытства… и зависти. Он хотел – так. Как Старков.

Майя закрыла глаза и разрешила себе соскользнуть в тень. Теперь было уже всё равно. Совсем всё равно.

Очнулась она у себя дома, на своей кровати, под одеялом. Тело говорило, что с ним обошлись очень плохо, память – что с ним обошлись очень хорошо. До судорог хорошо. Ночь была – как серфинг в цунами. Последствия – такие же. В общем, она разбилась. Насмерть.

У занавески на окне двойная тень – сумеречная и солнечная. От второй резало глаза.

– Пойми, – тихо сказал рядом Старков, – ты не сможешь быть с ними и как они. Мы с тобой оба знаем, чего хотим. Мы похожи. И нам обоим нет места среди них. Это судьба, если хочешь, или закон природы, или неизбежность: они сами выталкивают нас из своей среды. Туда, наверх.

Отвечать не было сил. Да и необходимости – сам прочтет. Жалко, что будущих старших не учат на гейш. Хотя тогда, наверное, не было бы никаких старших.

– Я же люблю тебя. – Его рука была очень холодной. Милый дьявол Ганс. – Я увидел тебя и подумал: мне принесли список каких-то чинуш, но почему я должен выбирать среди них? У тебя получится. Ты подходишь. В тебе есть то, что мы ценим. Настоящая сталь. Ты разыгрываешь пушистую кошечку, чтобы понравиться каким-то… – он фыркнул. – А они должны быть благодарны уже за то, что ты вытерла о них ноги. Там нет никого, кто бы стоил тебя. Ни единого.

Они все меня любят. И мне плевать, стоят они меня, или не стоят. Занавеска двигалась, как будто там, снаружи ходило большое, опасное животное. Мне все равно, подумала она, главное, что я не хочу. И не буду. Может быть, Старков прав, может быть, так и становятся вампирами. Но я не хочу и не буду. Тошнит меня.

– Светает. – Постель спружинила, отзываясь на исчезновение тела. Зашуршала одежда. – Нужно ехать. Я вернусь ночью. Что бы ни случилось.

– Сам ад не помеха мне, – пробормотала Майя, не раскрывая глаз.

– Начинаешь что-то понимать, – сказал Старков.

Ничего, милый Ганс. Ты клянись, ты ручайся, ты у меня еще поищешь мыс Горн без компаса. Один такой уже клялся…

Майя снова провалилась в оцепенелую дремоту – одна часть сознания бесстрастно фиксировала процесс наполнения пустой квартиры светом, другая – блуждала какими-то темными пещерами, почему-то с готическими потолками, шепотами по углам и столпами лунного сияния, прорезающими сумрак. Когда свет стал невыносим, Майя решила, что пора вставать и поискать темные очки.

Двигаться было трудно. Предметы двоились и никак не удавалось точно определять расстояния. А главное – не хотелось. Попадания не радовали, промахи не огорчали. Хотелось лечь – и лежать до вечера, пока не придет Старков и не вернет ночи краски, запахи и звуки.

– Шевелись, – сказала себе Майя вслух. – Шевелись, холера!

Подействовало.

На простыне и подушке виднелись кровавые пятна. То ли Старков растормошил рану, нанесенную вечером, то ли еще… прикладывался. Майя подняла чугунную руку, пощупала шею… Пластырь. Заботливая сволочь.

Это… поцелуй. Эндокринное, чтоб его, воздействие. Так всякая нечисть охотится. Впрыснет под кожу желудочный сок, ты потом ходишь, а он тебя переваривает. И становишься ты вкусный-вкусный… мягкий, как вареная рыба. Врешь, господин Нечисть. Ничего у тебя не получится.

Майя позвонила в армянскую лавку и попросила хозяйку прислать сына, Сурена, с бутылкой красного вина и пакетиком сырого мяса. Это чтобы воскреснуть и спуститься в аптеку за гематогеном. Теперь одеться. И шею шарфиком замотать, что ли… Нет. Просто заматывать – бесполезно. Значит, что? Она порылась в памяти, потом в шкафу, потом в городском справочнике – мясо и вино прибыли и были частично поглощены, нет, прав, прав Мольер, женщине только дай задуматься о тряпках, из гроба встанет и всех туда загонит… есть. Длинная юбка, блузка с высоким кружевным воротником-стоечкой, пелерина, шляпка. Патрик у нас или не Патрик? Значит, зеленую ленточку. В цвет лица. Нет, косметика – это потом. Сначала – порепетировать. Все-таки до сих пор это исполнялось перед очень, ну просто очень узкой аудиторией. Хотя и очень, ну просто очень избранной. Кто нам лучший критик и вернейший слушатель, если не мы сами?

Майя отыскала в ящике большие, с прошлого модного поветрия стрекозиные темные очки – огромные, фасеточные, накинула шаль. В принципе, ничто не мешало ей заказать кровевосстанавливающие на дом, но она хотела выйти на улицу. Вернее, она не хотела, но намеревалась. Твердо.

Спустилась вниз, в аптеку. Натолкнулась на Люсинэ, которая собралась к ней, наверх – наверное, Сурен рассказал, в каком бледном виде застал хозяйку. Майя как раз расплачивалась за гематоген. Вышло неловко. Люсинэ, конечно, знала, от чего по утрам гематоген принимают…

– Майя, – зачастила она, едва обе вышли из аптеки. – Не валяй дурака. Нельзя так сидеть и ждать. Мы знаем людей, они помогут. Уедешь. Фиктивный брак сделаем, если надо. И не найдут. Милиция им в этом не помогает, а без нее это что иголку искать. И неправду говорят, что если пометили – так уже с концами. Я священника правильного знаю, он отчитает – все как рукой снимет…

– Люся, – Майю чуть шатнуло, когда она поставила ногу на ступеньку крыльца, пришлось схватиться за перила. – Люся, это… совсем не то, что ты думаешь…

– Ты… – загорелое Люсино лицо стало серым, как будто пылью засыпало.