Текст книги "Партизаны полной Луны (СИ)"

Автор книги: Ольга Чигиринская

Соавторы: Екатерина Кинн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

Глава 5. ЧЕРНАЯ ЖЕМЧУЖИНА

Еней з Дiдоною возились,

Як з оселедцем сiрий кiт.

Качались, бiгали, казились,

Що лився деколи i пiт.

Дiдона мала раз роботу,

Коли пiшла з ним на охоту —

Та дощ загнав iх в темний льох.

Лихий iх зна, що там робили:

Було не видно з-за могили.

В льоху ж сидiли тiлько вдвох[1].

І. Котляревський. «Енеїда»

Когда море порозовело, Игорь (боевик группы, оперативный псевдоним Цумэ) вывел машину на какую-то жуткую грунтовку, указанную Энеем, и все проснулись, потому что спать и даже дремать не было никакой возможности. Антон (аналитик группы, оперативный псевдоним Енот) продрал глаза и, увидев обступившие дорогу сосны, сказал:

– Ух ты!

– А земляники тут! – поддержал Эней.

Никакого забора, никакой ограды – только бетонные столбики через каждые пять метров – и поперек дороги ворота. Цумэ остановил машину. Эней выскочил прямо через бортик (дверь с его стороны открывалась плохо) и, обойдя ворота, открыл засов. Сдвигаемая в сторону створка завизжала на всю ивановскую. Антон прыснул при виде этого театра абсурда.

– Это, – наставительно сказал Костя (капеллан, связник и медик группы, оперативный псевдоним Кен), – ты еще в Дании не был. Тут хоть столбики есть, а там вообще только ворота. Причем бывает так, что дорога сплошь травой заросла. Так и торчат посреди ничего. А когда перед ними еще стадо стоит – ждет, пока хозяин ворота откроет… так и кажется, что на той стороне – Марс.

Эней сделал знак – заезжай! – и Цумэ повел "фальцер"[2] дальше. Фальцером джипик "сирена" окрестили сразу же после покупки – уж больно характерный звук он издавал при включении двигателя.

То ли этот характерный звук, то ли скрежет ворот разбудил обитателей ближайшего к воротам домика. В окошке загорелся свет, за занавеской задвигались тени.

– Тачку – под навес. – Эней показал рукой.

Цумэ увидел в указанном направлении маленькую пристань, где стояли четыре лодки и две прогулочные яхты, и гараж-навес прямо над ней, как бы этажом выше, так что мачты находились вровень с крышами автомобилей.

Игорь вышел из машины, выволок свой рюкзак и рюкзак Антона, поражаясь, как это Эней не сомневается, что его тут после трехлетнего отсутствия встретят пирогами.

Дверь домика, где горел свет, открылась – обитатель вышел на порог. Точнее, обитательница. Цумэ застыл как вкопанный. Эней тоже выглядел несколько озадаченным.

– Ой, – сказал Антон.

Игорь внутренне с ним согласился: действительно "ой".

Явление было облечено в джинсы и короткий топ. И то и другое скорее подчеркивало, нежели скрывало точеные формы. Кожа – Цумэ не мог точно охарактеризовать этот цвет: крепкий свежезаваренный чай с молоком? полированное дерево? – матово светилась, как "мокрый шелк". Огромные, влажные карие глаза сияли с темного лица. Волосы, завитые в бесчисленные косички, переплетались какой-то хитрой короной, а дальше ниспадали на чуть приподнятые плечи и маленькую, почти мальчишескую грудь. У кос был хороший запас длины, потому что шея прекрасной квартеронки высилась… мм… как там у пана Соломона – как башня Давидова? Умри, Денис, лучше не напишешь.

– Антоха, ты будешь носить за мной челюсть, – сказал Цумэ.

– Не будет. Твоя челюсть зацепится за твой же болт, – успокоил его Костя.

– Зато твоя сейчас в самый раз Самсону.

– А твоя будет два дня срастаться…

Эту тихую перепалку прервала сама квартеронка, спросившая, округлив брови:

– Энеуш?

Эней кивнул. Молча.

– А Михал з тобоу? Чи бендзе пузней?

Эней так же молча покачал головой на оба вопроса.

– Естешь сама? – спросил он в свою очередь. – Пеликан где?

– Пеликан згинел, – ответила девушка. – Зостало се нас двое.

Антон мысленно присвистнул.

– Як то згинел? – спросил изумленный Эней.

Квартеронка пожала плечами.

– Як вшистци люде. Он стжелял, в него стжеляли. Згинел. В Монахиум. Газет не читалеш?

– Доперо пшиехалем. Где Стах?

– Там. – Девушка показала на длинный сарай, одним торцом открывающийся к морю. – Одпочива.[3]

Она пояснила жестом, после чего именно.

Эней усмехнулся. Видимо, пьянство Стаха его не удивляло.

– Чещч, хлопаки, – обратилась девушка к компании. – Ким естещче?

Антон недоуменно помотал головой. Скорее всего, его просили представиться, а может, и нет, но промахнуться очень не хотелось. Он открыл рот, однако его уже опередили.

– Естем Игорем, то Антон, а то – Костя. Препрашам ясноосвенцоной пани, але розмавям польскей бардзо зле.[4]

Видимо, с Игоревым польским дело обстояло еще "злее", чем он думал: красавица прыснула, протянула было руку – и, едва коснувшись пальцев Игоря, вдруг резко отдернула, а потом в руке (откуда, в этих джинсах же, кроме нее самой, явно ничего не уместилось бы?) оказался пистолет.

– Энеуш?!

– Спокойне, – сказал Эней, бросил свой рюкзак и заслонил Игоря, подняв руки вперед. – Вшистко в пожондку. Вшистци свое, жадных вомпирув. Оповям, кеды зложимы свое чухи. Лепей покаж мейсце же б мы мугли змагазиновачь.[5]

"Мейсце" нашлось в соседнем домике – скорее даже в хижинке. Темнокожая красавица стукнула в двери и, когда там зашевелились, сказала в щель:

– Лучан! Мамы гощчи. Отверай джви, спотыкай зе своем гитаром.[6]

– О, – сказал Цумэ. – Так меня еще нигде не встречали. У вас там что, цыганский хор?

– Почти, – сказал Эней. – Ты лучше у меня за спиной держись, потому что хор у нас нервный.

За дверью завозились, через минуту отодвинулась щеколда. Польская Аврора толчком открыла дверь – и отступила в сторону. Взору Игоря предстал невысокий чернявый парень, более приземистый и мускулистый, чем Эней, и примерно тех же лет. Парень направлял на них… Игорь достаточно хорошо разбирался в огнестрельном оружии, чтобы сказать "штурмовую винтовку „Штайр“", и недостаточно хорошо, чтобы сказать, какой именно модели. Напарник Авроры и в самом деле походил на цыгана: глаза черные, густые сросшиеся брови – черные, волосы – как вороненая проволока, и смуглая кожа покрыта шрамами, куда более впечатляющими, чем у Энея. Судя по тому, что не прикрывала майка, "цыганский хор" когда-то вылетел через закрытое окно, и окно с ним за это рассчиталось.

– Чещч, Лучан, – Эней шагнул вперед, чуть подняв руки. – Добжа гитара. Вышьменита.[7]

Парень беззвучно засмеялся, опустил ствол, кивком пригласил Энея сесть на кровать, а сам сел на незастеленную койку напротив. Эней, в свою очередь, показал жестом, что приглашение распространяется на всех. Игорь подумал секунду – и опустился на край кровати, Антону Эней глазами указал место рядом с Лучаном, а Костя примостился на табурете.

"Черная роза" осталась в дверях, демонстративно держа ладонь на рукояти заткнутого за ремень джинсов пистолета.

– Ребята, знакомьтесь, – сказал Эней. – Это Лучан Дмитряну, Десперадо, брат Пеликана. Он раньше был братом Корвина, но Корвин погиб. Десперадо не разговаривает. Он не глухой, но не говорит. Это Малгожата Ясира, Мэй Дэй, сестра Пеликана. Кто рассказывает первым?

Лучан посмотрел на Энея, потом на Игоря, потом на винтовку, потом опять на Энея. Виновато улыбнулся. И как-то сразу стало ясно, что говорить должны гости, ибо хозяева… нервничают и хотели бы перестать. Потому что неуютно как-то.

Эней кивнул.

…Когда ему было восемь, их соседям, Роговским, приятель-журналист подарил пекинеса. Пса он привез с Дальнего Востока и клялся, что собака – из тех, что когда-то охраняли богдыхана, и даже обучена правильно. Звали императорского телохранителя Бинки, и весь двор тут же стал называть его Бинькой. Рыжий плоскомордый пес был весел, вездесущ, исполнен чувства собственного достоинства и стоически добр к детям всего квартала. Еще Бинька любил летом спать на внешней стороне подоконника – как раз на высоте роста Андрея, – и его можно было погладить по дороге домой.

А шутка "это наш бойцовый пекинес" держалась в доме года два. Пока однажды вечером какой-то, может, вор, а может, просто пьяный дурак не попытался залезть в окно Роговских. Он успел примерно наполовину перевалиться через подоконник, когда милый ласковый Бинька решил, что ситуация ясна, и разорвал ему горло и сосуды на запястьях. Видимо, не врал журналист, и собаку действительно чему-то учили. Не могло же это выйти на чистом инстинкте… или могло? Вор остался жив – старший Роговский оказался дома, а до "Скорой помощи" было всего два квартала.

Но с Бинькой после этого почему-то никто уже не играл. Хотя он, кажется, обижался.

И вот каждый раз, когда Эней видел Десперадо, почему-то мерещилась ему рыжая Бинькина морда, хотя восточной экзотики в парне было ни на волос, а до пекинесовского добродушия – расти и расти. Эней предпочитал не проверять на прочность пределы его терпения: полумер Десперадо не признавал, а убивать его Энею не хотелось.

Терпеливо и подробно он изложил историю днепровского провала. Дойдя до Вильшанки, в окрестностях которой он потерял сознание, Эней передал слово Цумэ:

– Ты говори. Я переводить буду.

– А ты мне и не оставил ничего. Я ямку себе выкопал, залег, парнишку в деревню отправил, лежу, надеюсь, что меня до появления спасателей солнышком придавит хорошенько и я отключусь. Ни черта. В буквальном смысле слова. Лежу и сквозь землю его, – он кивнул в сторону Энея, – чувствую. Решил, дай-ка я вылезу. Ожоги – такое дело, что кроме них уже о другом не очень-то и подумаешь. Зря решил. Потому что очень быстро я прямо над ним оказался. И ведь полз в противоположную сторону, точно помню. И я уже хотел его выпить. И никакое солнце не мешало. А тут Костя с Антоном подкатили. То есть я тогда еще с Костей знаком не был – и сам остолбенел, когда услышал, что я же сам его попом называю. А дальше, я даже не знаю как, меня из-за руля на заднее сиденье пересадили. Тело двигается, говорит что-то, а ты ничего не можешь, только ощущение полной, запредельной какой-то мерзости. – Игорь краем глаза увидел, как "шоколадка" передернула плечами. – А потом Костя его из меня выселил. Только сначала мне все переломал. Да-да. – Цумэ улыбнулся. – Приказал ему выйти и оставить меня. И он вышел. Потом долго обратно лез. Да и сейчас иногда… но когда знаешь, что это, жить пока можно.

Эстафета совершенно органичным образом перешла к Косте.

– Я православный священник, – сказал он. – У меня своя долгая история, отношения к делу она не имеет. Но я жил в той деревне, меня позвали на помощь, по моей молитве Бог выгнал из него беса, и я решил стать капелланом этой группы. Командир меня одобрил. Все.

– О! Так у вас группа. – Малгожата переводила взгляд с одного на другого, остановилась на Антоне. – Ну а ты?

– А я просто убежал, – развел руками мальчик. – Мать инициировали… потом она попыталась инициировать брата – тот умер. Ну, я понял, что больше так не могу. А теперь скажите, пожалуйста, что у вас стряслось. У вас ведь что-то нехорошее вышло, как у нас.

"У нас, – подумал Эней. – А в Днепре никаких „нас“ еще не было. Или уже было?"

– Это чушь собачья, – сказала Малгожата, – но у нас случилось то же самое. Был такой Эрих Таубе, глава совета директоров "БМВ". Официально сообщил о приеме в клан Нортенберга. Пеликан решил брать его на открытии нового завода двигателей, за неделю до инициации. И перед самой операцией всю группу положили на точке сбора. Мы с Десперадо – смеяться будешь – в пробку влетели. Авария на эстакаде – и заперло нас, ни вперед, ни назад. Мы не горели еще, время было – и тут ко мне на комм сигнал тревоги. Мы бросили жестянку и дернули по запасному варианту. Думали, что кто-то что-то засек и дан общий отбой. А у остальных вышло… как у вас, кроме того, что… – Она прищурилась в сторону Игоря. – Чудес ни с кем не случалось.

Эней сидел и молчал. И молчал. И молчал.

Заговорил Антон:

– Это система. И это либо не один человек, либо кто-то на самом верху. – Он думал, что сейчас придется попробовать объясниться по-польски, но Эней автоматически перевел. – Вы знаете, с кем имел дело ваш… папа?

– Нет. Он был… строгих правил. Только необходимое. У нас оставались резервные каналы – на всякий случай. Только мы не рискнули ими пользоваться. Приехали сюда и стали ждать Михала.

Десперадо пошарил в своих джинсах, перекинутых через спинку кровати, добыл там широкий комм-наруч и нацарапал световым пером на панели: "Михала тоже нет. Что делать?"

– Сначала, – сказал Игорь, – до всего, найти того, кто сдал. Или тех. Потому что без этого нет смысла делать что-то еще. Спалят та й край.

– Хорошо сказал, – саркастически улыбнулась Малгожата. – И как же ты это сделаешь? Заявишься в штаб с ящиком пентотала и будешь допрашивать всех, кто знал о "Крысолове"?

Эней покачал головой.

– Тоха, достань планшетку.

Антон щелкнул крышкой и сказал:

– У нас есть два источника информации. Ростбиф, то есть Михал, оставил Энею записку с наводками – на случай провала. И еще у нас есть данные о характере провала. Вас взяли на точке сбора – тут у нас полная темнота, потому что ваш командир погиб, и мы теперь не знаем, кому, кроме группы, могли быть известны координаты и время. Единственное, что понятно: ни вас, ни нас – опять это автоматическое "мы" – не вели. Поскольку тогда бы в Мюнхене подождали с атакой, пока вы с Лучаном не подтянетесь, а в Днепре не пропустили бы Энея. Тут пока тупик.

Антон развернул планшетку к аудитории и показал схему. Наверное, он в своем лицее в Швейцарии примерно так и делал доклады.

– Но вот в Украине ситуация была другой. Группу брали на квартире. Адреса местных добровольцев были известны местному же подпольному начальству. – Он показал на узелок на схеме. – Но оно не знало – по крайней мере, не должно было знать, – о резервной польской группе.

– Резервной? – моргнула Малгожата.

– Да, – ответил Эней, глядя в сторону. – Народове сили збройне, группа Томаша Вентковского. Не говори ничего, я сам обалдел, когда письмо прочел. Он и мне не сказал. И кстати, меня мгновенно объявили в розыск. Как Савина.

Эней умолк, и Антон решил, что таким образом слово опять перешло к нему.

– И поскольку правила конспирации настолько знаю даже я, то понятно: случайными такие протечки не бывают.

– Кое-какие данные Ростбиф мне оставил, – проговорил Эней. – Все, что нужно, чтобы начать выяснять. Потому что стоит нам ошибиться… в общем, сами понимаете. Штаб начнет охоту на нас, а уровнем ниже все примутся шарахаться друг от друга… Только СБ порадуем.

– У нас был план, – начал Антон, – но он был…

– Но он был, – закончил за него Эней, – рассчитан на Пеликана.

– Михал подозревал Пеликана? – изумилась Малгожата.

– Михал подозревал всех, у кого была информация по делу. Я так понимаю, что имена целей – а значит, и города – знал координатор региона. А еще должен был знать начальник боевой секции – чтобы очистить район.

– Начальник всей боевки… Билл был другом Каспера. Если это Билл… то я вообще в людей верить перестану.

– Всегда хочется, – Игорь серьезно посмотрел на нее, – чтобы это был кто-то посторонний. Чтобы чужой и не жалко. А это хороший парень, свой в доску… а внутри… А бывает, что и внутри хороший. Потому что и с хорошими людьми могут случаться самые паскудные вещи. Никого мы не можем отбрасывать.

– Можем, – вздохнул Эней. – Мы можем отбросить Каспера.

– Если бы я был параноиком, – фыркнул Игорь, – я бы еще подумал, но я не параноик, за мной просто ходит СБ. Так что переходим к следующему кандидату.

– Нет, – сказал Эней на польском, – пусть сначала Мэй и Десперадо решат: они с нами или нет?

– А что, это до сих пор не ясно? – фыркнула Мэй.

– Нет. Потому что веду я, – сказал Эней. – Мы договорились так.

– Раз нашей группы больше нет, то я с тобой. И раз ты сумел выбраться оттуда живым и собрать новую группу, я буду тебе подчиняться.

Эней протянул ей свою ладонь, и Цумэ почувствовал пробежавший от него ток. Эге, командир, внутренне улыбнулся он. Да ты к ней неровно дышишь, и давно. А вот она к тебе… она сейчас, похоже, ошарашена – что для начала очень и очень неплохо, если ты сумеешь воспользоваться ситуацией. Темная ладонь легла на светлую – нет, не сумеешь ты ею воспользоваться, бедняга… Десперадо положил свою руку сверху. Увидев это, Цумэ решил поддержать зародившийся на глазах ритуал. Чем мы не мушкетеры? – он накрыл руку парня своей рукой, тот чуть дернулся, но ладони не убрал. Следующим был Антон, а сверху свою лапищу пристроил Костя.

– Мы, – сказал Эней, – не можем подчиняться штабу подполья. Мы не группа ОАФ, мы сами по себе, и так будет, пока не разберемся с утечкой. Никто из нас не имеет права самовольно покинуть группу – если только мы все вместе не примем решения расформировать ее. У каждого есть совещательный голос, но решения принимаю только я. В случае моей смерти вы обязуетесь продолжать работу. Выберете нового командира и будете подчиняться ему, как мне. Тот, кто не согласен, – уходит сейчас. Потому что потом будет поздно. – Он обвел взглядом присутствующих.

Никто не отнял ладони. Тогда Эней положил свою левую руку поверх Костиной – так что все ладони на несколько секунд оказались в его руках.

– Между прочим, – ехидно улыбнулся Антон, – вкладывать руки в руки – это жест феодальной присяги. Так что мы крупно влипли. А ты, Эней, больше всех.

Обиталищем Стаха был полудохлый пансионатик для любителей рыбалки, купленный когда-то его отцом. Цумэ никак не мог взять в толк, почему Стах еще не прогорел, если в разгар туристического сезона у него живут только две компании – не считая дармоедов из подполья. Не собираясь ломать голову над данным вопросом, он напрямую задал его Энею, и тот, улыбнувшись, поманил его в большой сарай, выходящий одним торцом прямо к морю. В сарае на специальных подпорках – это и есть стапели? – парила красавица яхта в состоянии девяностопроцентной готовности.

– Е-мое! – ахнул Цумэ.

– Он делает дорогие коллекционные яхты, – объяснил Эней. – И с этого живет. Пансионат – так, налоги списывать и для собственного развлечения, ну и делишки кое-какие обделывать.

– С подпольем? – уточнил Цумэ.

– Нет, с подпольем у него связей нет. Он дружит… дружил только с Ростбифом и Пеликаном. Они когда-то его вытащили из тюрьмы СБ в Братиславе. А эти парни, которые сюда приехали рыбку ловить, – продолжал Эней, показав на машины под навесом, – видел, какие у них бегалки?

Бегалки были шикарные: "бээмвэшный" внедорожник-"десятка" и кабриолет "порше-сонет".

– Бандиты, – догадался Цумэ.

– Точно. Через день-другой они отправятся кататься на яхте… и вернется на пару человек меньше, чем ушло. Просек?

– Транспорт, – кивнул Цумэ. – Путешествуя, ты оставляешь след. Платишь карточкой за билеты, предъявляешь документы в аэропорту и на монорельсе… А на воде следов не остается. Слушай, ну твой Ростбиф и молодец!

– У хорошего моряка, – грустно улыбнулся Эней, – жена в каждом порту. И кстати, о портах. Как ты думаешь, кто покупает эти яхты?

– Мм… богатые люди, которые собирают предметы роскоши?

Эней покачал головой.

– За эти яхты Стаху платят всегда наличными и сами вносят их в регистр, – сказал он. – Он нанимает команду, которая перегоняет яхту куда-нибудь в Копенгаген, или Лондон, или Стокгольм, а потом возвращается авионом. А яхту там покупает какой-то другой богатый человек – уже через банк. И деньги поступают на счет, заведенный на предъявителя.

– Плавучий капитал… Который не виден ни СБ, ни налоговому ведомству, если не знать, где искать, или поголовную проверку не устраивать. Блеск. И этот парень держался за Ростбифа и Каспера руками и ногами…

– Потому что Ростбиф и Каспер нередко обеспечивали ему охрану груза или своевременную выплату денег. И мы будем делать то же самое. Это наша плата за то, что Стах дает базу.

– А я-то думал, отчего ты держишься тут как дома…

– А я и есть дома. – Эней пожал плечами. – Я тут жил два года и потом приезжал часто…

Помолчав, он добавил:

– Знаешь, Днепр… мне не показался своим. Как из сна. Из хорошего, доброго сна, но не из этой жизни…

– Ты лучше скажи – все эти тайны мадридского двора ты ведь мне изложил не просто так?

– Да. Если я не вернусь из Варшавы, командиром станешь ты.

– Обалдел? Эта Черная Жемчужина меня не признает.

– Признает. Она привыкнет к тебе, а больше некому. Антон – аналитик, а Костя – ведомый. Ты еще не понял? Он пошел с нами не только потому, что нужен, мы ему нужны не меньше. Мы, – Эней сделал широкий жест, – идем туда, куда он хочет идти и куда никогда не пошел бы сам. Я тебе еще файл оставлю. На всякий пожарный. Закладываться всегда стоит на самый худший вариант. – И это тоже явно была цитата.

– О-о-ох, – донеслось вдруг из недр яхты. – Латвей здэхнонць…

"Легче сдохнуть" – так вот чьим хриплым воем пугал Эней станционного смотрителя в Золочеве…

После энеевских рассказов Игорь ожидал увидеть какого-нибудь средней величины медведя, а выяснилось, что контрабандист и пират больше всего напоминает бесконечную собаку бассета. Вытянутое унылое лицо, непропорционально длинное туловище, брылы, мешки под глазами. Ну и общая аура чего-то неуклюжего и не очень жизнеспособного, то есть это до той поры, пока в поле зрения не покажется добыча.

Он и двигался как-то сразу в несколько разных сторон, приволакивая ногу, словно полупарализованный пес. Из краткого объяснения Энея Игорь узнал, что Стаха в море ударило гиком, он получил жуткую травму позвоночника, так до конца и не восстановился – и полностью посвятил себя кораблестроению.

Увидев Энея, Стах как будто совсем не удивился, и первое, что сказал после долгой разлуки:

– Курка! Ты что, жрать не принес?

– Тебя не прокормишь.

– Х-хор-роба! – выругался Стах. Прокашлялся, сплюнул и спросил: – Где Михал?

Эней ответил, как Мэй до него:

– Згинел. В Днепре.

– Хор-роба… – Стах принялся охлопывать себя по карманам комбинезона. Карманов было много, и смятую пачку сигарет он нашел не сразу.

– Тераз я за него, – сказал Эней. – Стаху, где Хеллбой?

– А-а, курва его мать, не вем! – рыкнул Стах. – Не хце го видзечь…[8]

Из дальнейшего монолога, пересыпанного "хоробами" и "курвами", Игорь понял, что означенный Хеллбой принимал участие в подпольных боях с тотализатором, посоветовал Стаху ставить на своего противника, клятвенно обещая, что ляжет в четвертом раунде, а вместо этого в первом отправил беднягу в полный нокаут. У Стаха пошли с дымом полторы тысячи евро. Он бы с удовольствием привязал Хеллбоя к якорю и отправил на дно Балтики, но, скорее всего, с ним это уже проделали держатели подпольного тотализатора, а если еще нет, то все равно ему, Стаху, пришлось бы встать в очередь.

После того как зажигалка все-таки сработала, поток стаховского сознания стал несколько более прозрачным, и из него отчетливо вычленилась мысль: за какой хоробой приличным ребятам, хотя и на всю сдвинутым террористам, может быть нужен Хеллбой с левой резьбой?

Эней ответил, что должен подготовить группу, и тут Стах как будто впервые заметил Игоря.

– А кто есть? – спросил он.

– Мэй, Десперадо з нами. – Эней загнул пальцы. – Мамы два брати. Мамы коваля.

– Тен бялы? – спросил Стах, кивая на Игоря.

Эней помотал головой и показал на Антона, вышедшего на крылечко кухни.

– Тен курчак? – изумился Стах.

– Справжни коваль,[9] – твердо сказал Эней.

Учитывая, подумал Игорь, что пацан чуть ли не шутя "наковал" для группы пять тысяч юриков за неделю, "настоящий" – это даже не комплимент.

…На завтрак были сардельки для гриля, купленные вчера в Гданьске, – половину здоровенной "семейной" упаковки выпотрошили и съели по дороге, вторую половину насадили на шампуры и зажарили над печкой. Печка у Стаха была совершенно антикварная – на дровах и древесном угле.

– Если бы это был утюг, – сказал Антон, – им бы пришлось размахивать. Раньше, когда утюги были на угле, ими размахивали, чтобы жар равномерно распределялся. Но это, – горько заметил он, – не утюг.

Игорь с сомнением посмотрел на печку.

– Не думаю, что кто-то выиграет, если я начну ею размахивать.

– Вы там осторожнее, – сказал Эней. – Чайки налетят. Они эти сосиски прямо с шампуров таскают.

В конечном счете наелись все, и всем было вкусно. Игорь, ради завтрака боровшийся со сном почти до половины десятого, добрался, чуть пошатываясь, до своего домика, упал на постеленный поверх койки спальник – и отключился.

Стах протестовал. Стах все время протестовал. Ему не нужна была цивилизация. Цивилизация – это для двух парадных коттеджей, да и то… Последняя демонстрация протеста кончилась тем, что Игорь перекрасил волосы в радикально-рыжий цвет, смотался в соседнюю деревню и, объяснившись с первым попавшимся жителем на ломаном немецком, купил, прикинув параметры Стаха, пятилитровую бутыль сливового самогона и трехлитровую – картофельного. В общем, когда Стах снова стал способен протестовать, два домика уже были оборудованы газовым отоплением (баллоны), на общей кухне красовалась новая плита (на теплобрикетах), крыши коттеджей сияли поглотителями солнечных батарей, а в антенне спутниковой связи какие-то представители семейства врановых даже попытались свить гнездо, но были беспощадно выселены.

Стах плюнул и пошел заканчивать яхту.

Кроме него на маленькой верфи работали двое деревенских парней – Феликс и Гжегож. Они знали Энея с детства, были по уши завязаны в делах Стаха, и утечки информации можно было не опасаться.

А еще в пансионатике жили гоблины – так их прозвал Антон, и название закрепилось. Это были натуральные бандиты, которые вели со Стахом какие-то дела и совмещали их с приятным – купанием в море, катанием на яхте, выпивкой и жратвой. Стах и его работники питались тем, что оставалось от ночных пиршеств гоблинов. Гоблины спали – часов до двух пополудни. Потом понемножку выбирались на солнышко, освежались в море, иногда под руководством Феликса или Гжегожа отчаливали на яхте и ловили рыбу. Выловленную оставляли тому же Феликсу или Гжегожу чистить, а сами ехали в город за водкой и закуской – рыба была просто символом их охотничьей удачи. Они жарили ее над костром на шампурах. Им нравилось чувствовать себя викингами.

Костя тренировал Антона. Нарабатывал общую физическую подготовку по армейским стандартам и кое-какие приемы самообороны. Потом отводил в лес и учил обращаться с оружием. До стрельбы пока не доходило – Антон должен был уметь разобрать, почистить, смазать и собрать "железо".

Само "железо" хранилось в лесу, в тайнике. В первый же день Эней отвел Костю и Антона на то место, отсчитал шаги от раздвоенной сосны, разгреб песок и хвою – и обнажил деревянную крышку люка с вделанным кольцом. В подземном укрытии лежало наследство Ростбифа и Пеликана.

Наверное, так себя чувствовал Эдмон Дантес. Или – еще лучше – персонажи "Таинственного острова". Склад "находка для шпиона", он же "радость террориста". Стрелковое оружие на любую руку. Патроны и в "серебряном снаряжении", и в обычном. Взрывчатка. Батареи взрывателей. Распылители под серебряные взвеси. Сами взвеси. Колларгол в ампулах. Жучки. Коммуникаторы. Чипы. Флешки с инструкциями, демонстрациями, разработками. Комментарии Ростбифа к оным.

На самом деле – очень немного. На один зуб. Но затравка в деле очень часто – самое важное. Если есть оружие, можно добыть оружие. Если есть деньги, можно добыть деньги. И если есть информация…

Эней проверил и пересмотрел все содержимое "пиратского сундука". Потом простучал стенки. Потом что-то посчитал, шевеля губами, наклонился, отодвинул два кирпича, пошарил за ними и вытащил на свет небольшую плоскую коробку и крайне недовольного вторжением длинноногого белого паука. Паука он стряхнул, а коробку оставил себе.

– Это что? – спросил Антон.

– От любопытства кошка сдохла, – сказал Эней. – Будешь себя хорошо вести, вечером дам посмотреть.

– А что нужно вскрыть, чтобы ты решил, что я хорошо себя веду?

– Научись не глядя заряжать револьвер. Шучу. Если это то, что я думаю, я тебе обязательно это покажу, сегодня или завтра.

Антон взъерошил макушку.

– Жизнь дала трещину, – сказал он. – Остался последний чемодан денег. Эней, в идеале нам все равно нужен свой источник финансирования. Отдельно от подполья. Нам нужна фирма. Компания. Которая будет делать деньги. Тогда нам не смогут перекрыть кислород даже при самом плохом раскладе.

– Я кое-что придумал, – сказал Эней. – Но это пока так, в воздухе… мы ни с чем не можем заводиться, пока не найдем Хеллбоя и не приведем группу в рабочий вид. А фирма – это неплохо. И свое хозяйство, и прикрытие.

– Но для этого нам нужно семечко. Не просто деньги на текущие нужды.

– Ну, так прикинь. Начинай соображать, что бы такое провернуть. А я пойду у Стаха спрошу – может, у него есть груз.

Груза у Стаха не было и в ближайшее время не предвиделось. Яхта требовала еще месяца работы. И нужно было как-то выручать Хеллбоя.

После темноты Эней и Игорь отсели от общего костра (с печкой решили больше не связываться) для приватной беседы.

– Вот что я думаю, – сказал Эней. – Хеллбой задолжал Стаху полторы тонны. Мы найдем Хеллбоя и эту игорную мафию – и обуем так, что у нас появятся и деньги, и инструктор.

– Надо смотреть на месте. Только, Андрей, мне на ринг нельзя. Я боец так себе и проиграть-то не проиграю, но выдам себя мгновенно. Мы проверяли.

Эней пожал плечами.

– А тебя никто на ринг и не тащит. Ты побереги силы, чтобы выигрыш забрать.

– Тогда расскажи, что ты хочешь делать. Потому что в этой сфере опыт у меня побольше.

– Хеллбой, – объяснил Эней, садясь прямо на песок, – учудил вот что: договорился с хозяевами, что ляжет в четвертом раунде, а сам выиграл. Теперь сидит, хвостом накрывшись, хозяева его ищут. Но я его знаю – он не удержится, высунется. И если мы найдем его раньше, чем хозяева боев, – мы выходим с ними на связь и представляемся такой же группировкой, которую в свое время обул Хеллбой. Зная его как облупленного, они нам поверят. А поскольку единственный способ, которым Хеллбой может вернуть деньги, – это выступить на ринге еще раз, мы предложим замостырить бой: он против нашего бойца. Против меня.

– Он что, принципиально с властями дела не имеет? То, что он приятелей подставлять может, ты мне уже объяснил.

Эней вздохнул.

– Он может подставлять приятелей в денежных делах… Но за того же Стаха он отдаст жизнь. В общем-то, один раз почти отдал… Понимаешь, он… как ребенок. Или как польский шляхтич, который где-то в заколдованном замке пятьсот лет проспал. Ответственности ноль. Он, кажется, вообще не знает, откуда берутся деньги и сколько они стоят. Он в армии служил – в корпусе "Антей", слышал о таком?

Игорь слышал. "Антей" специализировался по операциям против старших. А служили в нем только люди.

– Ходил за фронтир, – продолжал Эней. – Там у него башка совсем съехала набекрень. Он две вещи в жизни любит – драться и пить. Ну и привык, что ему платят за одно удовольствие. Ты думаешь, он подставил Стаха из-за денег? Черта с два. Я на что угодно спорю: он на ринге в кураж вошел и забыл на хрен обо всех договорах. Он… просто такой. Сам увидишь.