Текст книги "Партизаны полной Луны (СИ)"

Автор книги: Ольга Чигиринская

Соавторы: Екатерина Кинн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

Глава 1. ИЩИ ВЕТРА

Еней був парубок моторний

І хлопець хоч куди козак.

Удавсь на всеє зле проворний,

Завзятіший од всіх бурлак.

Та греки, як, спаливши Трою,

Зробили з неї скирту гною,

Він, взявши торбу, тягу дав,

Забравши деяких троянців,

Ошмалених, як гиря, ланців,

П’ятами з Трої накивав[1].

Котляревский И. «Энеида»

Несмотря на конец апреля, дул холодный ветер, поэтому на открытой веранде ресторанчика народу не было. Только за угловым столиком сидел мужчина самого богемного вида – длинные седеющие волосы стянуты на затылке в хвост, усы совершенно гусарского фасона слегка подкручены кверху, замшевый чёрный пиджак дополнен шёлковым платком винного цвета. На остром носу – очки с овальными стеклышками в тонкой оправе. Пижон неторопливо ел ростбиф, попивал вино и, слегка щурясь на солнце, разглядывал реку, набережную и отделенных от него стеклянной стеной немногочисленных посетителей.

На столике перед ним лежала раскрытая планшетка, по экрану бежала лента местных новостей, перемежаясь рекламой и роликами видеоиллюстраций.

"Милена Гонтар – дата казни переносится на 29-е апреля!

Высокая Госпожа Милена Гонтар, приговоренная судом Цитадели[2] к отчислению и прекращению жизнедеятельности, будет казнена 29 апреля. Перенос даты казни связан с резким ухудшением погоды в регионе. Согласно данным Гидрометцентра, 29 апреля будет последним солнечным днем на три недели вперед. Прокурор области главный советник юстиции Владимир Газда сообщил сегодня, что переносить казнь на три недели он не видит необходимости.

Напомним вкратце о том, как развивались события. 30 марта жительница Днепра Мария Шелест во время вечернего сеанса в моби-зале «Караван» вышла посетить дамскую комнату. При выходе она была атакована ЛИФ-нелегалкой. Место атаки явно выбиралось заранее – оно находится в «мертвой зоне», которую не перекрывают камеры наблюдения.

Жизнь Марии спасли, во-первых, ее собственные решительные действия – женщина изо всех сил оказывала сопротивление – а во-вторых, Татьяна Баева – ЛИФ, сотрудница Днепровской Цитадели, находившаяся в это время в ресторане «Сантьяго» этажом выше. Услышав шум, Татьяна, не теряя времени на ожидание лифта и спуск по эскалатору, совершила рискованный прыжок на второй этаж прямо через перила галереи и ворвалась в фойе моби-зала. Почуяв опасность, нелегалка бросила жертву и попыталась прорваться через моби-зал к пожарному выходу. Боевая подготовка Татьяны Баевой оказалась на высоте – нелегалка была схвачена на пожарной лестнице, иммобилизована при помощи охранников «Каравана» и дежурных милиционеров, и препровождена в тюрьму Цитадели.

При дальнейшем расследовании была установлена личность преступницы. Милена Гонтар, некогда сотрудница исследовательского центра в Загребе, Хорватия, инициированная одиннадцать лет назад, была объявлена в розыск за незаконную инициацию своего любовника Игоря Искренникова, бывшего каскадера (место рождения – Минск). Находясь на нелегальном положении, эта пара промышляла кражей драгоценностей и предметов антиквариата. В криминальной среде они были известны под кличками Кобра и Трюкач. Местонахождение Искренникова так и не установлено, однако есть все основания предполагать, что он где-то поблизости (соблюдайте осторожность, не ходите в одиночку после наступления темноты).

Поскольку Загребское управление СБ не претендовало на выдачу преступницы, ограничившись передачей документов, суд над Миленой Гонтар состоялся в Цитадели 24 апреля. Предъявленные обвинения: незаконная инициация, нелицензированное потребление граждан ССН, доказанное нападение на гражданку ССН. В течение одного судебного заседания экстренная судебная комиссия приговорила Милену Гонтар к отчислению и передала в руки городских властей для приведения приговора в исполнение.

Прокурор области Владимир Газда настоял на том, чтобы казнь была публичной. Он заявил: «Люди должны видеть своими глазами, что с угрозой нелегальных инициаций мы боремся самым решительным образом».

Поэтому, считает он, нет смысла заменять световую казнь инъекцией раствора серебра или расстрелом, и нет смысла откладывать ее еще на три недели из-за дождей.

Другие новости по теме:

01.04.2122 – старшая из Хорватии задержана сотрудницей СБ при попытке потребить без лицензии жительницу Днепра.

03.04.2122 – установлена личность ЛИФ-нелегалки, напавшей на жительницу города.

05.04.2122 – Расследование установило: Милена Гонтар работала не в одиночку. Служба Безопасности ищет Игоря Искренникова

08.04.2122 – Искренников еще не найден. Будьте осторожны!

11.04.2122 – новые подробности дела Гонтар. Хорватскую нелегалку будут судить в Днепре.

14.04.2122 – Прокурор области Владимир Газда не видит смысла ждать поимки Искренникова. «Гонтар судят за нападение на Марию Шелест, а не за ее старые грабежи».

15.04.2122 – Милена Гонтар в тюрьме, напарник скрылся.

23.04.2122 – Игорь Искренников: преступник и жертва. История любви без закона

24.04.2122 – Суд над М. Гонтар: вынесен приговор

25.04.2122 – Искренников все ещё в бегах. В полнолуние оставайтесь дома!

26.04.2122 – Последний трюк каскадера: уйдет ли Искренников?

Дочитав до конца, посетитель закрыл планшетку и стал смотреть по сторонам, потягивая вино.

Реку описывать нет смысла – это сделал Николай Васильевич Гоголь в бессмертной своей повести "Страшная месть". Река действительно хороша при тихой погоде – а сейчас её взволнованная синева была холодна даже на взгляд. Набережная, простирающаяся от Нового Моста на много километров в обе стороны, окаймленная каштанами, липами и кленами, пустует – одинокие рыбаки, бросающие вызов волнам и ветру, не в счет. Посетителей в ресторанчике тоже негусто – человек пять. У стойки – парень в косухе, стриженый как мотострайдер, перед ним – высокий бокал с пивом. Через три табуретки от него – девица в легкомысленном алом платьишке. Любитель ростбифов ещё поглазел в полутемный зал и, проигнорировав считыватель в центре стола, положил на стол крупную купюру, прижал пепельницей. Через минуту он уже спустился с ресторанной веранды на набережную и пошел прочь неторопливым шагом.

Как только он покинул ресторан, между мотострайдером и девицей состоялся короткий разговор:

– Девушка пьёт шерри-бренди?

– Если мужчина угощает, то девушка пьёт, – она захихикала.

– А сальсу девушка танцует?

– Как в солнечной Бразилии.

– Почем?

– По желанию заказчика.

Выбеленные длинные волосы расчетливой завесой скрывали половину лица. Симпатичного кукольного личика, едва тронутого косметикой. Она вообще походила на куклу – алая тряпочка в обтяжку, длинные ноги, зачес набок и наивные голубые глаза. Только голос был не кукольный – невыразительный, чуть хрипловатый. Такие девочки и должны нравиться суровым парням в косухах.

– Ну, пошли, – парень поднялся, не допив свое пиво.

Девица подхватила сумочку и легкий бежевый плащ, выскочила следом. Они сели в машину – "фольксваген-рекс", запыленный до того, что цвет "синий металлик" выглядел каким-то зеленоватым.

– А ничего тачка, – сказала девушка, убирая с лица волосы.

– Еще одна нужна, – ответил страйдер.

Знакомиться было незачем. Ее звали Гренада, его – Эней. По документам – Света и Андрей, но кто может интересоваться настоящим именем подпольщика – кроме Службы Безопасности, конечно?

– У тебя в машине курить можно?

– Не стоит.

Гренада щелкнула пару раз зажигалкой, потом убрала её в сумочку.

Они проехали вдоль набережной, потом по мосту на другой берег. Эней вел машину легко и уверенно, как будто всю жизнь сидел за рулем.

– Вон туда, – показала черно-красным ноготком Гренада. Эней кивнул – он уже сам увидел зеленый рекламный флаг с изображением трех колес.

Хозяина "лавки" звали Балу, и "надводная" часть его бизнеса представляла собой автозаправку, мойку и СТО.

Эней завел машину в мойку и получил ее через двадцать минут. Въезжала она с пустым багажником, выехала с полным. Гренада и Эней тем временем делали в обычном продмаркете обычные покупки – все для быстрого и сытного ужина на четверых.

– Мы сейчас на квартиру? А Ростбиф?

– Он сам приедет.

Они опять пересекли мост и поехали вдоль Днепра, прочь от старинного центра города, окруженного высотными домами и утопающего в зелени; потом, сделав несколько петель для проверки, углубились в спальные районы. Миновали обжитые и благоустроенные массивы, проехали мимо блока, уже совсем готового под снос. Дальше пошли опять кварталы блочных домов, изрядно обшарпанных, – ещё не трущобы, но уже и не респектабельное жилье. Несколько длинных девятиэтажек окружали пару двадцативосьмиэтажных "Башен", нелепый памятник ХХ века, чудом переживший войну, а вдоль проспекта тянулась ещё одна реликтовая постройка – девятиэтажка длиной в километр с гаком, "Китайская стена". Сюда-то они и направлялись.

Эней запарковал машину в торце дома, где на площадке уже стояли грязный до изумления джип и "сокол" с задраенным брезентовым верхом. Окна квартир на первом этаже тут были забраны узорными решетками – наследие черт его знает каких лет. Крайний подъезд, ступеньки, квартира справа. Эней позвонил – два длинных, один короткий. Потом пауза и ещё один длинный.

Дверь им открыл седоватый мужчина средних лет, с острым носом – тот самый, что сидел на открытой веранде ресторана на набережной, только уже без очков, усов и шелкового платка, так что узнать его было мудрено – вот Гренада и не узнала.

Из-за его спины выглядывал модно одетый чернявый парень – напарник Гренады.

Группа была в сборе.

– Ой, вы уже здесь, – Гренада бросила на угловой пуфик плащ и сумочку, разулась и пошла на кухню. – Я сейчас приготовлю чего-нибудь поесть. Джо, давай помогай.

Джо (рабочий псевдо – Гадюка) послушно прошел за ней следом и тактично закрыл дверь, оставив Ростбифа и Энея одних. Волнистое дверное стекло сделано под витраж: готическая рамка, солнечно-желтые и алые тюльпаны внутри. Цвета Энею неожиданно понравились: теплые, чистые, летние. Да и вообще квартира выглядела на удивление уютной и ухоженной – по контрасту с обшарпанной древней многоэтажкой в не самом фешенебельном районе. Эней, пока не сбежал из дома, жил в куда более престижной части – на Двенадцатом Кварт`але. Точнее, Кв`артале, как говорили здесь все – даже те, кто во всех прочих случаях ставил это ударение правильно.

Ростбиф прошел в зал. Строго говоря, это была просто комната. Со шкафами, книжными полками, голопроектором и креслами – но здесь было принято назвать такие псевдогостиные залами.

– У тебя чисто? – спросил Ростбиф.

Эней кивнул. По дороге он как следует проверялся, но даже намека на что-то подозрительное не было.

– Как сходил за покупками?

Эней раскрыл сумку и показал три "девятки" "Хеклер и Кох" под игольный безгильзовый патрон, с полностью заряженными батарейками для ЛЦУ, и девять кассет к ним. Ростбиф проверил все девять, как это раньше сделал и Эней. Свинец. Когда Эней высказал Балу некоторое недоумение, тот очень удивлялся. Ну конечно свинец, логично же. Если цель – человек, а этот СБшник, Газда, пока еще человек, значит, патроны – свинец. А что присутствующие на церемонии варки могут вмешаться – это они не подумали, по невежеству и неопытности в оперативных делах. Извините… но серебра мы вам вот так сразу не найдем. И за три дня не найдем – товар редкий.

– Хорошо, что мы со своими гвоздями, да? – спросил Эней.

– Хорошо-то хорошо, только маловато их, – Ростбиф давно не пополнял свои запасы серебра, негде было. Свинец же действует только за счет кинетики, и его должно быть много. Желательно – очень много. – А что сказала девочка?

– Ничего не сказала. Она зеленая. Это её первая боевка, до сих пор она только дацзыбао[3] сбрасывала.

– А парень?

Эней пожал плечами.

– Такой же.

– Ладно. Как говорил давным-давно один из здешних политических деятелей "ми маємо те, що ми маємо".

Улыбка Энея вышла кривоватой. О да – Ростбиф всегда делает свое дело именно с этой позиции: мы имеем то, что имеем. И тем не менее Ростбиф делает дело отлично, и это ещё больше убеждает идиотов из штаба в том, что он умеет творить чудеса. А он не умеет, он просто умнее, чем все эти подпольные наполеоны вместе взятые. И когда Ростбиф в конце концов погибнет, они скажут: ах, он слишком много на себя брал…

На журнальном столике Ростбиф развернул планшетку и подсоединился к голопроектору. Это было одно из его нововведений – отрабатывать акции на трехмерных моделях. Построенных, кстати, той самой программой, при помощи которой в милиции реконструируют картины происшествия. Сейчас эта программа ещё не работала – проектор просто соткал из лучей трехмерный план города.

– Документы на машину прислали, – Ростбиф хлопнул о стол техпаспортом. – "Селяночка" с харьковской регистрацией. С утра поездим, присмотрим. Запасная нора у нас будет все там же – мотель "Тормозок", домик 14. Ночной сменщик там не просыхает. Машину будем менять в промзоне. – Мигнула точка на другом берегу Днепра, Ростбиф нажал "масштабирование" – проекцию целиком занял один квартал: законсервированный трубопрокатный завод. – Сейчас поужинаем, поедем в парк и сделаем окончательную рекогносцировку. Присмотрим точки закладки взрывпакетов, создадим модель и покрутим её… Эней, возьми камеру – будете с Гренадой изображать парочку. Сниматься на фоне.

В дверь деликатно постучали.

– Да, можно, – отозвался Ростбиф.

На пороге показалась Гренада. В джинсах, в футболке, косметика смыта, волосы собраны в хвостик.

– Все готово, идемте есть, – сказала она.

Ужин был немудрящий – курица с рисом из консервов и немного резаных тепличных огурцов с помидорами. Большая часть сегодняшних покупок в пищу не годилась. Ростбиф извинился за то, что сейчас произведет некоторое амбре, достал из кармана коробочку, извлек оттуда головку чеснока, отломил два зубчика, очистил и схрупал, обмакивая в соль.

– А что… и в самом деле помогает? – с почти суеверным трепетом спросил Гадюка, аkа Джо.

– От простуды – в шестидесяти случаях из ста, – серьезно ответил Ростбиф. – Мощный естественный антисептик и антибиотик. Я, кажется, продул себе глотку на этой веранде…

– А как вы думаете, – спросила Гренада, – этот… Искренников… он нам не испортит дело?

– Он уже далеко, – Эней пожал плечами. – По идее, должны усилить меры безопасности, таков протокол, но то по идее. У вас тут такой колхоз развели, что я не удивлюсь, если и на протокол забьют.

– Но ведь он… любит эту Гонтар, – робко возразила Гренада.

– Варки любить не умеют. Особенно криминальные. Они живут по принципу "умри ты сегодня, а я завтра".

– Я не был бы так категоричен, – Ростбиф почти не ел, хорошо подкрепившись в ресторане, но приналег на чай. – Однако считаю, что если Искренников и появится на месте казни, то смешает карты им, а не нам. Ещё один дестабилизирующий фактор никогда не бывает лишним, да и гоняться за двумя зайцами сложнее, чем за одним. Главное – не отвлекаться самим. Появился он или нет – вы действуете так, как условлено: стреляете в охрану Газды, создаете панику. Со всеми непредусмотренными обстоятельствами предоставьте разбираться нам.

***

Джинсы, курточка и хвостик шли Гренаде куда больше, чем наряд проститутки-любительницы, смотрелись естественнее. Неестественность была в выражении лица и в позах, принимаемых на фоне Музея Войны и монтирующегося помоста для казни. Видно было, что ей до смерти хочется выглядеть "правильно", и поэтому она топырит попку, выпячивает грудки и дует губки. Но Эней подозревал, что флиртовать она умеет так же, как и он. То есть, примерно никак. Что видела в моби, то и показывает, переигрывая, как плохая актриса.

Они с Энеем уже изображали парочку – вчера, во время первичной рекогносцировки, когда Эней объяснял ей на местности боевую задачу. Уже тогда у него возникло ощущение, что его кадрят. Теперь оно сменилось уверенностью. Только этого еще не хватало. И так все плохо.

Энею не составляло никакого труда уделять объекту больше внимания, чем напарнице, а вот выглядеть заинтересованным было сложнее. Он тоже переоделся – в синие джинсы и свободный свитерок. Мотострайдер исчез, на его месте появился студент, немного сутулый (наклеенная на грудь от плеча к плечу полоска медицинского пластыря) и с неуверенной походкой (салфетки в носках ботинок). Лицо только слегка не соответствовало образу влюбленного студиозуса – слишком мало выражений. Гренада не могла дождаться, когда же дело будет сделано и можно станет расслабиться. А пока они прошлись от Музея Войны к набережной через парк по широкому спиральному спуску и сделали несколько панорамных снимков. Уже смеркалось, но они всё успели.

Музей Войны построили ещё в двадцатом веке, когда процветал культ героической победы советской Империи над нацистским Рейхом. Тогда там располагалась диорама, прославлявшая героизм советских воинов. Столетие спустя, когда управились с последствиями войны куда более бессмысленной и кровопролитной, его превратили просто в Музей Войны, и разместили там новую диораму, обличающую ужасы "бойни народов". Со стороны центральной улицы музей выглядел обычным старым административным зданием, облицованным плитками ракушечника, с двумя рядами широких окон по фасаду. Сбоку пристроился музей Войны за Независимость и Стена Памяти. А со стороны парка круглился глухой выступ на весь торец. В этой-то части здания и находилась диорама с изображением черного, промороженного Днепра, голодных толп, вооруженных банд и чумных кордонов.

По обе стороны от выступа располагались широкие площадки, раньше на них стояли древние пушки и реактивная установка, но сейчас их там не было: увезли на реставрацию. Напротив круглого торца рабочие ставили помост для завтрашнего представления.

С левой стороны стена в лесах – старое здание опять ремонтируют. Сколько Эней себя помнил, там вечно что-то чинили. Древний бетон крошился, его цементировали заново современными пластифицирующими составами, меняли обветшавшие рамы огромных окон или облицовку из крымского ракушечника.

Эней купил мороженое, и они с Гренадой, не спеша, зашагали по мосту на Монастырский остров. Монастырь там стоял ещё до коммунистов, а потом – короткое время после коммунистов, до Войны и Поворота. Сейчас над деревьями возвышались голова и плечи доктора Сесара Сантаны. Городская легенда гласила, что раньше вместо Сантаны стоял Шевченко.

– А тут раньше был памятник Тарасу Шевченко, – Гренада словно отозвалась на его мысли. – Его хотели перенести в парк Глобы, но когда снимали с постамента – он сорвался с крана и разбился. Про это ещё стишок есть…

– Діти мої, діти мої, скажіть мені – за що? Чим та срака мексиканська вам від мене краща?[4] – проговорил Эней. – Я слышал эту историю… Бывал здесь раньше.

– Знаешь, – сказала Гренада, – ты совсем не такой, как о тебе рассказывали.

– Это случается.

Гренада не знала, о чём ещё заговорить, и надолго умолкла. Они вошли в парк, Эней взял билеты на колесо обозрения. Уже безо всяких рабочих целей – просто хотелось посмотреть на свой сумеречный город в огнях.

Он сбежал из дома в тринадцать лет и с тех пор в Днепре не бывал ни разу. В памяти осталась река, огромная и добрая, целый лабиринт затонов и островов, по которым отец катал его и сестру на водном мотоцикле; канатная дорога, длинный песчаный пляж, ловля окуней на "самодур", раскисший снег, липнущий к лыжам в балке, – здесь были теплые зимы… И вот сейчас он смотрел на город – и не чувствовал его своим. Это был один из многих городов Восточной Европы, где ему предстояла акция – тоже одна из многих.

Может, оно и к лучшему…

– А тебя не косит убивать человека? – прервала его раздумья Гренада.

– Да мне уже приходилось. Косит, конечно. Но они знали, что делали, когда нанимались в охрану к варкам.

– Я не про охрану. Ты понимаешь, про что я.

Эней понимал. Он был, пожалуй, единственным, кто принял предложение Ростбифа с ходу и не раздумывая.

– Газда через три дня станет варком, если мы ему не помешаем. Он согласился есть людей. Ему не угрожали, не запугивали смертью – он ради этого делал карьеру. Он уже людоед.

– Что, если всех перестрелять, никто не захочет идти в варки?

– Призадумаются.

Эней сам не верил в то, что говорил. Уже было. На Западной Украине, в Польше, в Ирландии и Британии – не помогло. Возможно, кто-то и "призадумался", говорят, что среди варков времен Реконструкции ни одного украинца, поляка или ирландца, всех выбили или запугали. Но толку, если это добро всегда можно импортировать. Убили Луценко – поставили Штейна, убили Штейна – поставили Косарева. Легче стало?

Он очень сомневался, что главная цель Ростбифа – Газда, и собирался уточнить после акции, если оно будет, это "после", но он не мог рассказать Гренаде, поэтому чувствовал себя неловко. Прямо скажем, предателем он себя чувствовал.

– Ну, может быть… – Гренада сказала это только для того, чтобы поддержать разговор. Ей было и страшно, и безумно интересно. Это было дело – не то что дацзыбао подкидывать или информашки писать. А с другой стороны – послезавтра её, может, уже не будет на свете… Как ни странно, эта мысль не бросала её в дрожь – наоборот, приподнимала.

– Знаешь, а мы подозрительно выглядим.

– В смысле? – не понял Эней.

– Ну, вроде как парочка – а не целуемся.

Эней помолчал немного, (колесо прошло точку апогея и начало спуск) потом пожал плечами.

– Хорошо. Давай поцелуемся.

Они перегнулись через поворачивающий кабинку "руль" и соприкоснулись губами. Эней почувствовал искусственно-малиновый вкус помады, требовательный напор языка… и больше ничего. Раскрыл губы, попробовал ответить.

Ничего.

И слава Юпитеру, как сказал бы Ростбиф.

Он осторожно отстранился. Гренада достала салфетку, вытерла ему лицо там, где испачкала помадой.

– А знаешь, про тебя говорили, что ты полный банзай. А ты нормальный парень.

Эней подал ей руку, помог сойти с колеса. Эта девочка скоро умрет, подумал он. Я веду ее на смерть, а она мне улыбается.

– Я полный банзай, – сказал он. – Поехали домой. Завтра рано вставать.

***

Светлана оглянулась на пороге кухни и обвела взглядом жилище, которое предстояло бросить навсегда.

Это была её квартира. Бабкино наследство. Светлана поселилась тут, ещё когда баба Лиза была жива и ходила сама. Сбежала от матери.

С матерью нельзя было провести два часа и не поссориться. Ты ей слово – она тебе десять, едких, как спрей-антижир. Гренада была всегда виновата, сколько себя помнила. Виновата, что у матери не было молока, что дочь медленно одевается в садик, что не любит горох, что растрепались косички, что ходила по лужам, что пригорел суп, что ушел отец, что одежда становится мала так быстро, что сиськи растут и мужики пялятся, что ей исполнилось тринадцать и теперь мать могут потребить, как будто дочь могла выключить свое взросление, что нет никаких талантов и никакой надежды на вышку и стипендию, сколько ни зубри, уткнувшись носом в планшетку. Что дочь читает, читает, читает, да не то, что нужно, а всякие глупости. Что наколола на плече лилию. Что не хочет найти себе мужа и родить, добыв хоть так вожделенный иммунитет.

Позже Гренада – тогда уже Гренада – поняла, что матерью двигала паника. Их поколение не застало уже самого страшного – войны, голода, эпидемии – но прихватило скудные годы Реконструкции, тяжело привыкало к вернувшемуся изобилию, и согласилось платить за него кровью до конца своих дней, проголосовав за продление Договора Сантаны. Согласилось за себя и за поколение Светки, самое малочисленное за весь период после Полуночи. Обменяло будущих детей на авто и дешевую еду, а потом не хотело рожать этих детей, несмотря на все поощрительные меры, а на рожденных попыталось повесить свой страх и свою вину: это все вы, это ради вас.

Она поняла, но не простила.

Света устала быть виноватой, и, едва бабка заикнулась, что ей в последнее время все трудней носить покупки на второй этаж, переселилась к ней. У бабки были свои закидоны, она чуть не спалила квартиру дополуночным кипятильником, но отказывалась пользоваться автоматическим чайником, не доверяла мультиваркам и электронным платежным системам, сама варила мыло вместо стирального геля, но с ней Светка могла распрямиться. Над бабкой Людой не тяготел страх. Человек, который может приготовить праздничный пирог из картофельной шелухи и одуванчиков, не боится, что в дверь постучит высокий господин. Баба Люда и похуже гостей видала.

Несмотря на то, что работы по дому стало побольше, Света смогла без суеты закончить школу и сдать Общий Образовательный Тест на приличные 164 балла. В вышку, конечно, с этим никак, но на курсы парамедиков взяли аж с песней, а через год дали и стипендию по сестринскому делу, которому Светлана училась параллельно с работой, еще два года – и у нее на руках был сертификат медсестры. С сертификатом уже можно было уходить со скорого реагирования в больницу, а навыки пригодились, когда бабка стала совсем плоха и после пятого инфаркта слегла окончательно.

Светка по опыту уже знала, что если сердечник сляжет – то угаснет быстро. Баба Люда и правда протянула всего четыре месяца, но за эти четыре месяца ее цепкий ум разложился с ужасающей скоростью, и Света поняла, чего боится больше всего на свете: умереть от старости в своей постели. За годы работы на скорой она видела разные варианты. И этот оказался самым худшим.

Похоронив бабку, Света сделалась хозяйкой квартиры и нескольких золотых слитков в унцию, которые баба Люда держала в тайнике на антресолях. Все, кроме одного, она отдала матери, а свой продала и сделала в квартире ремонт, накупив заодно мебели и техники. Последним уроком из жизни бабы Люды было: не копить, как она. Не отказывать себе в доступных удовольствиях и удобствах текущего дня, откладывая будущее в тайник.

Наконец-то в ее жизни появились парни. Раньше почти не было: с матерью не хотелось ссориться, бабу Люду – стеснять. Да и парни не проявляли особого энтузиазма, зная, что привести их к себе Светка не может. На какой-то вечеринке она лишилась девственности, но это событие что-то никак не впечатлило, даже похмелье ощущалось сильнее. Так что она тоже к парням поостыла. Кроме того, была у нее дурацкая тайна, которой она не могла поделиться ни с кем, даже с бабой Людой.

Как-то Света еще четырнадцатилетней школьницей отбывала наказание за какой-то косяк в библиотеке. Там как раз нужны были руки: рассортировать книги на те, что еще можно спасти и окончательно убитые, первые – отнести в мастерскую на переплет, вторые – сложить в корзины для макулатуры. Светка вытащила из кучи толстый том без обложки, без первых страниц, раскрыла на первом попавшемся месте…

"– Но молю вас, сударь… – продолжал Арамис, видя, что де Тревиль смягчился, и уже осмеливаясь обратиться к нему с просьбой, – молю вас, сударь, не говорите никому, что Атос ранен! Он был бы в отчаянии, если б это стало известно королю. А так как рана очень тяжелая – пронзив плечо, лезвие проникло в грудь, – можно опасаться…

В эту минуту край портьеры приподнялся, и на пороге показался мушкетер с благородным и красивым, но смертельно бледным лицом.

– Атос! – вскрикнули оба мушкетера.

– Атос! – повторил за ними де Тревиль.

– Вы звали меня, господин капитан, – сказал Атос, обращаясь к де Тревилю. Голос его звучал слабо, но совершенно спокойно. – Вы звали меня, как сообщили мне товарищи, и я поспешил явиться. Жду ваших приказаний, сударь!

И с этими словами мушкетер, безукоризненно одетый и, как всегда, подтянутый, твердой поступью вошел в кабинет. Де Тревиль, до глубины души тронутый таким проявлением мужества, бросился к нему…"

…и пропала. Она дочитала до конца главы прямо там, забившись за дальние полки. Читала бы и дальше, да библиотекарша окликнула: работать надо. И сказала Светке, что если ей что-то понравилось, она может взять и дочитать дома.

Конечно, Светка взяла и дочитала, и нашла электронку, и продолжения… Но та потрепанная, до коричневого выгоревшая книга со штампом 2004 года, чудом не пошедшая на отопление, не сгнившая, не съеденная мышами – она осталась у Светки как талисман.

Так у нее появилась тайна. Она влюбилась в мушкетера с благородным и красивым, но смертельно бледным лицом. Да, да, рассказывайте, какая он сволочь, что повесил жену – но кто из вас, услышав, что друг отправляется в опасный путь, просто бросит все и поедет за ним? Кто из вас вообще способен на дружбу? Светка наколола себе лилию еще в школе. Не то чтобы она прям болела за Миледи, но что еще наколоть-то?

После отпуска, взятого на уход за бабой Людой, похороны и восстановление, Света вернулась на службу скорого реагирования. Да, могла бы пойти в больницу, но поняла, что не сможет, выгорит. В скором через тебя проходит много страшных случаев, но они проходят быстро. Не успеваешь привязаться. Кроме того, парни и девушки из экипажа хоть немного да походили на безбашенных мушкетеров. Они лезли в огонь, на лед, под развалины, они страховали Светку, когда она лезла туда, куда они по габаритам не могли, с ними было хорошо и надежно, вот только именно поэтому каждый был нарасхват, и Светка не хотела попадать на этот конвейер. Она несколько раз крутила с разными ребятами из смежных служб – полицейскими, медбратьями, диспетчерами. И каждый раз то, что следовало за ритуалом ухаживания, было разочаровывающе банально. В конце концов она устала тратить время и силы на то, чего добивалась от вибратора за пятнадцать минут.

А потом была история с Виталием Соломатиным.

То есть, и до него было всякое. ССР выезжала на все вызовы, в том числе и на легальные потребления. Их делом было в данном случае констатировать смерть, записать время, занести данные в базу, отвезти тело в морг. Рядом с высокого господина или госпожи снимала показания милиция. Света знала в лицо и по имени всю Днепровскую цитадель, всех восемнадцатерых. Они тоже узнавали ее и всегда здоровались. Память-то абсолютная. Начальница областной СБ, ее зам, четверо оперативников, ведущий инженер-координатор КБ "Южное", двое аналитиков, заместительница главы облсовета, заммэра по вопросам безопасности и их присные – каждый месяц Света принимала в машину безжизненное тело и подписывала документ, стараясь не соприкасаться с протянувшей его холодной рукой.

Но один раз она получила избитого, но вполне живого человека и изрядно поломанного, с выбитым глазом, высокого господина. Просто Виталий Соломатин, спортсмен, слесарь-наладчик на заводе "Интерсталь", шел домой из гаража, и при себе имел разводной ключ…

Высокого господина Ткачука, начальника Муниципальной гвардии, отвезли поправляться в Цитадель – у них был свой штат медиков, умевших пользовать эту породу. Соломатина отправили в ближайший травмпункт, он стал местной знаменитостью. Ему даже выдали деревянную пайцзу. Лично Ткачук и выдал.