Текст книги "Партизаны полной Луны (СИ)"

Автор книги: Ольга Чигиринская

Соавторы: Екатерина Кинн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

– Хватит! – осадил обоих Антон. – По-моему, это… неправильно. Мы сейчас вместе, и… нам нельзя ссориться, и… надо что-то решать. Игорь, Андрей… – Может быть, они не пользовались именами, чтобы не считать друг друга людьми? – Вы бы всё равно не доехали до Польши.

– Мы и не собирались, – выдохнул Андрей. – Я всегда пересекаю границу только пешком, чтоб под снитчи не попасть. Я… знаю человека… но я не дойду. Думаю… ты один пойдешь. Я дам адрес… отдашь тому человеку моё серебро и скажешь…

– Нет, – резко оборвал его Антон, сам себе удивляясь, но как-то отстранённо, как человек, совершивший прыжок с парашютом, несущийся по воле ветра и гравитации и знающий, что трусить теперь поздно и глупо. – Вы не должны умирать. Понимаете, я… я не верю в такие совпадения. Я бежал из Москвы, потому что моя мама стала высокой госпожой, и мотался полгода, искал, что же тут можно сделать, и не находил… и, если честно, совершенно уже отчаялся, пока не встретил человека и варка, которые помогают друг другу – да, помогают, и не нужно отворачиваться. А меня вынесло прямо на вас. Я не знаю, какая тут вероятность, мы разминулись бы, даже если бы вы просто сели в другой вагон. Это не случайность, её нельзя выбрасывать просто потому, что вот сейчас выхода не видно. У меня его шесть часов назад тоже не было… Как в "Матрице", три корабля, три капитана, три цели…

БУМ! Земля надвинулась и выбила из него дыхание. Варк хохотал беззвучно, закинув лицо к пасмурному небу и ударяя себя по бедрам кулаками, "Ван Хельсинг" – ещё хуже: смотрел на Антона молча и сочувственно. Не получилось. Сказать, как надо, не получилось.

– Антон, – сказал Андрей после молчания. – Дай руку.

"Мальчик, протяни свою правую руку… А теперь возьми его правую руку и вложи в мою…"

– Варк – всегда варк, – продолжал Андрей. – У него нет и не может быть привязанности к человеку, он такого человека хочет обратить или сожрать. Так что мы не можем оставаться вместе. Никак. Я тебя с поезда снял, чтобы во Львове ты СБшникам не попался. Но теперь нам в разные стороны.

В ладонь Антона ткнулась сложенная бумажка.

– А теперь бегом на станцию. А ты, – из-под куртки показался пистолет, – стой здесь.

– Мавр сделал свое дело, мавр может уходить, – хмыкнул Игорь. – Знаешь, "агнец", как это тебе удается – удерживать факелочек таким беленьким, при твоей-то работе? Ты не считаешь нас за людей, вот как. Мы для тебя – взбесившиеся вещи. И с нами все дозволено. Ну что ж ты не стреляешь, кретин самовлюбленный?

– Жду, пока уйдет Антон. Беги. Беги, придурок!

– Не в этом дело… Малыш, ты, правда, вали отсюда, а? Адрес взял, ну и вали. Не в этом. Я тебе картину мира порчу. Я выволок тебя из того мотеля и довез сюда, я перевязывал твою дырку, носил тебе пойло и еду и водил тебя в сортир. И вот теперь совесть не позволяет тебе нажать на спуск, да?

– Это слабость, а не совесть. В тебе ещё есть что-то от человека, но это ненадолго. А ты, пацан, уноси ноги.

– Так у вас ничего не получится, – сказал Антон. – Я вас не брошу.

– Мальчик… – Андрей явно терял силы. – У нас нет другого выхода, пойми!

Антон встал между ним и варком. Дуло пистолета удлинилось – и когда Андрей успел навинтить глушитель… верная дорога за горизонт событий.

– Идиот, – Андрей поднял прицел, потому что Игорь был намного выше Антона, но мальчик, весь дрожа, шагнул вперед и ствол уперся ему в грудь.

– Стреляйте так, – прошептал он, чувствуя, как вот-вот сдаст мочевой пузырь. – Пуля же все равно пройдет насквозь.

Игорь, обхватив его сзади за плечи, резко отшвырнул в сторону, Антон из-за этого ударил террориста по руке сильней, чем рассчитывал. Раздался хлопок. С дерева над ними посыпалась кора и листья, сбитые пулей; бросились во все стороны обалдевшие со сна птицы, а Андрей завалился набок и упал, дважды стукнувшись головой – о скамью и тротуарную плитку.

Антон встал над ним на колени, попробовал приподнять… Бесполезно – всё равно что ворочать мешок в четыре пуда.

– Что же делать… – пробормотал Антон. – Здесь оставаться нельзя. Куда двигаться – непонятно.

– Первым делом нужно найти, где укрыться на день, – сказал Цумэ, легко подняв террориста под мышки и вернув на скамейку. – У нас на это примерно три часа.

Антон купил билеты на первый попавшийся автобус, Львов-Тернополь, до станции Ольшанка (в билете и расписании написано было "Вільшанка"). Почему до нее? Он сам не мог бы четко указать ни единой причины, кроме того, что деревня числилась в одном из его списков и до нее можно было добраться в пределах часа.

Андрея удалось привести в чувство, но ходить и говорить одновременно он не мог, так что опротестовать погрузку в автобус у него не вышло. По ночному времени там было мало народу – и его удалось почти положить на одно из задних сидений. Водитель покосился на них с опаской – пьяные, ещё заблюют машину, – но ничего не сказал, тронул автобус с места. Украинская ночь поплыла за окнами в обратную сторону. Тополя, как языки застывшего зеленого пламени, колоннадой факелов охватывали бетонку, которая словно возникала под фарами в ста метрах впереди – и исчезала сзади. Что делаем? Куда едем? Где будем?

– Вiльшанка, – объявил водитель через час. Антон с Игорем почти что вынесли из задней двери полубеспамятного Андрея. Габаритные огни автобуса закатились за холм, и единственным источником света остались люминесцентная разметка дороги да Чумацкий Шлях. Да ещё впереди, метрах в пятнадцати, расплывчато мерцало что-то синее. Игорь рассмотрел это "что-то" глазами варка и нехорошо засмеялся: то был указатель на боковую асфальтовку, с надписью "Вiльшанка – 2 км".

Рассвет застал их в лесопосадке у дороги. Террориста уложили вниз лицом на две куртки, укрыли свитером Антона и украденным в поезде одеялом, пристроив сумку под голову. Игорь раскрыл тубус и достал катану без эфеса; воткнул в землю, принялся копать, ворча:

– Черт, до чего же неудобный инструмент. И как им эти эпические деятели могилы рыли? Не приспособлен он… А, сволочь, порезался…

Антон наклонился над террористом, приложил палец к шее – старшие видят некоторые вещи быстрее и четче, чем люди…

– Та вывой ён, – варк пососал палец. – Это для меня, не дергайся. И если есть желание, помоги.

Антон хотел задействовать нож, но из любопытства открыл тубус и нашел там ещё одну вещь – трость длиной с флейту. Но ведь не будет же человек таскать обычную палку в футляре с оружием. Антон покрутил её в руках, потянул за разные концы – она со щелчком раскрылась, обнажив два коротких лезвия, по длине равных рукоятям, каждая из которых служила одновременно и ножнами.

– И как это я сам не додумался, – Игорь отложил катану и взял у Антона один из кодати.

Дело пошло быстрее. Ещё и солнце не показалось над полем – а в земле уже зияло углубление как раз под рост Игоря (он примерялся несколько раз).

– Чудненько, – сказал варк, решив, что хватит. – Окопались. Теперь я прилягу и ты забросаешь меня ветками, – он покосился на Андрея. – Э… Может, перекусим?

Антон шумно сглотнул.

– Там под ним в моей куртке солёные орешки, – со вздохом пояснил Игорь. – Я же сказал: не дёргайся.

Антон достал орешки из куртки и осторожно вытащил пачку крекеров из своей сумки. Он был голоден. В кармашке сумки отыскался ещё маленький пэт с кока-колой, и Антон напоил раненого. После этого осталось буквально два глотка.

– Выпей сам, – предложил Игорь. Съев несколько крекеров и полпачки орехов, он закурил. – Я понимаю, что ты устал, Антошка, но придется тебе, наверное, сходить на разведку. Когда солнышко поднимется, я буду не лучше нашего Ван Хельсинга.

– Если есть укрытие, день не убивает вас, это я знаю. А что он делает? Ну, субъективно – какие ощущения?

– Попробуй посидеть в парилке после трех-четырех бессонных ночей – поймёшь.

Он надел очки и посмотрел в сторону восхода. Потянулся.

– Чёрт знает сколько времени не радовался рассвету. Птички поют, воздух пьянит… и всякий прочий кал. Антон, пообещай мне одну вещь.

– Какую?

– Ты не спрашивай, ты пообещай.

– Я так не могу.

Игорь вздохнул.

– Если найдёшь кого-то, кто согласится помочь… Пока я буду спать, пусть вот эту штуку, – он показал на кодати, – вобьют мне в сердце, а катаной отрубят голову. Быстро и чисто. И похоронят меня как человека, если это можно…

– Игорь…

– Не спорить. Понимаешь, Ван Хельсинг наш прав: варк – всегда варк. Меня "причастили" два года назад. Я пока могу смотреть на людей как человек, но ещё два года – и вокруг будет не мир, а мясная лавка. Пока я был с Миленой, меня это не волновало. Знал, что нас укоротят рано или поздно. Мне незачем жить, Антон, даже если меня примут в клан: я успел наслушаться за эти два года, что такое высшие варки, которым за пятьдесят. Да и посмотреть на кое-кого. Это куча дерьма, ничего больше. Я хотел Ван Хельсинга попросить об одолжении, но его так неудачно подстрелили…

Нельзя его здесь с такими мыслями оставлять. И Андрея с ним нельзя оставлять.

– Почему вы называете Андрея Ван Хельсингом?

– А как? Баффи? Так он вроде не того пола… Хотя в целом очень похож.

– Почему? – не понял Антон. "Баффи" – это, конечно, сугубо американский сленг, даже англичане террористов так не называют, но Антон еще не слышал, чтобы это имело какое-то отношение к полу.

– Ты что, не знаешь, откуда это словечко пошло? – удивился варк.

– Не-а.

– Дожили, – вампир вздохнул и карикатурно-старческим голосом проскрипел: – Эхх, молодё-ожь… – а потом нормальным голосом добавил: – Выберешься из этого дерьма – обязательно посмотри "Баффи-Истребительницу вампиров", доповоротный сериал. Первый сезон пропусти, а остальное смотри. Представления о нашей своре у предков были сильно идеализированные, драки поставлены так, что со смеху надорваться можно, но в целом все верно, как сама жизнь.

– А вы знаете, на кого похожи? На Цумэ из "Волчьего дождя". Старый рисованный фильм, смотрели?

– А, одинокий волк, – Игорь взъерошил свои белые волосы. – А почему нет? Все лучше, чем "капитан Пероксид". – Он помолчал немного, повернулся к рассвету и поморщился. – Припекает… Ты ничего ещё не чувствуешь, да?

Он снял через голову водолазку.

– Накрой его и этим тоже.

– Вам не холодно?

– Мне никогда не холодно, – варк втиснулся в довольно-таки узкий окопчик и прикрыл глаза. – Давай, забрасывай меня.

В бледном утреннем свете его тело казалось сияющим и чистым – особенно по контрасту с покрытым шрамами телом Андрея, распространяющим тяжелый запах перегара и больного пота. Даже грязь, в которой перемазался Антон, копая "могилу", кажется, не пристала к Игорю. "Высокий господин".

Антон забросал окопчик сверху валежником, которого тут было множество. Вытер посеребрённое оружие о штаны и сложил в тубус. Он хотел спать, но сейчас было слишком холодно. В сумке оставались ещё кое-какие медикаменты, и Антон решил при свете дня осмотреть Андрея ещё раз. Дело явно не пошло на поправку. Наоборот. Бинты почти врезались в тело – так распухла воспаленная мышца. Кажется, "широчайшая" – Антон не был уверен. От раны скверно пахло, кровотечение понемножку продолжалось, температура не спадала. Антон взял последнюю шприц-ампулу – хотя уже было понятно, что это не поможет – и воткнул её под лопатку, прямо в отек. Снова перевязать рану возможности не было – Антон просто прикрыл её новыми (и тоже последними) бинтами, устроив руку Андрея так, чтобы она прижимала бинты к боку. Террорист застонал, но в себя не пришел. Антон осторожно нащупал замок на цепочке и снял с его шеи флешку, а затем потеплее укрыл его всем, что нашлось, включая отданный Игорем свитер.

Аккумулятор планшетки всё ещё был заряжен больше чем наполовину. Вставив флешку в гнездо, Антон ожидал наткнуться на хитроумный пароль. Вопреки ожидаемому, пароля не было. Прочитав список файлов, Антон рассмеялся и, чтобы проверить свою догадку, открыл файл 3musk.

"В первый понедельник апреля 1625 года все население городка Менга, где некогда родился автор "Романа о розе", казалось взволнованным так, словно гугеноты собирались превратить его во вторую Ла-Рошель…"

В файле 3comr лежали, соответственно, "Три товарища". "Кибериада", "Трилогия" и "Quo vadis?" были на польском, что казалось вполне естественным, но и "Полумрак" Сальваторе почему-то на польском, а вот "Ковбойская баллада" Яворски – на немецком, хотя есть отличный русский перевод. Как видно, систематизацией этой библиотеки хозяин не занимался, хватал то, что понравилось, там, где пришлось, и руководствовался при этом исключительно собственным вкусом. Антон какое-то время просматривал файлы – уже не в поисках секретных сведений, которые если и были там, то где-то в глубине какого-то текста, и ну его на фиг искать – а просто так, пытаясь по подборке прозы, стихов и песен распознать личность этого человека. Наконец он отложил планшетку и заплакал. Половина всех этих книг стояла на полке у Серёжки. Они могли бы быть друзьями – его брат и этот террорист. Но Серёжка умер, а Андрей умирал.

Антон выключил планшетку, отсоединил флешку и вернул хозяину. Встал, проверил, как там Цумэ – если ему всего два года, должен был уже заснуть. Так и есть. Антон вернулся и потормошил раненого.

– Андрей! Андрей, вы меня слышите?

– М-м-м… Да… – пробормотал тот. – Где варк?

– Мы выкопали укрытие, он там. Заснул.

– Угу… А ты?

– Я хочу добраться до деревни… Понимаю, что звучит глупо, но… вдруг найду, кого искал?

– Найдешь или нет – когда вернешься, убей варка.

– Да что вы оба заладили одно и то же: убей да убей!

– Он тоже? Ну так послушай его, балда!

Он привстал на здоровой руке, повернув лицо к Антону.

– Я знаю, как это… Но ты больше ничего для него не сможешь сделать, пойми. Это самое лучшее. Пока он ещё почти человек.

Слабость одолела – и Андрей снова повалился лицом на рюкзак.

– Где кодати? – спросил он.

– Вот, – Антон раскрыл тубус и подал оружие террористу. – Я схожу в деревню.

Андрей молча кивнул и закрыл глаза.

Он понимал, что дела его плохи, и понимал насколько. Это был уже второй его огнестрел. Первый раз он отделался легче – в бедро, почти в упор, заражения не было, и, несмотря на здоровенную потерю крови, с поля он ушёл на своих. Андрей знал, чем колоть, как перевязывать – но не мог этого сделать сам, да и нечем.

Умирать было не страшно, но от такой дурацкой раны – чертовски обидно. В какое-либо посмертие Андрей не верил – такое воспитание получил – и был готов к смерти в любой момент, но вот как раз сейчас ему было нельзя. Следовало сначала позаботиться о варке. Он заслужил.

Когда шаги Антона затихли вдали, Андрей начал готовиться к подъёму. Он был не так слаб, как показывал, но стоило ещё немного полежать, собираясь с силами. И дождаться, пока солнышко пригреет как следует… Он страшно мёрз. Все, что на него набросали сверху и подстелили снизу, не спасало. Если начнутся судороги, будет совсем гадко…

Андрей улыбнулся, вспомнив прошедшие двое суток. Удивительная история. Дядя Миша, будь он жив, здорово намылил бы выученику холку за такой безалаберный подход к вопросу – провести с варком почти сутки в ограниченном пространстве и не учинить ему усекновение главы, пока ещё в состоянии её усечь. А может, и нет. Может, он одобрил бы попытку довезти варка до Стаха. Но никак не одобрил бы того, что Эней, чувствуя прогрессирующее ухудшение, так затянул с решением вопроса. Ах, дядя Миша, не надо было оставлять Энея "агнцем". Эффективная приманка, кто спорит. Может быть, сработает даже сейчас – и тогда Эней сможет нанести удар с чистой совестью, и если от чего-то его рука и дрогнет, то от проклятой лихоманки, не от сомнений. Всё-таки не каждый день попадается варк, способный так долго заботиться о человеке в подобных обстоятельствах. Он и в самом деле не вписывается в теории, дядя Миша. Да, недоученный нелегал – но не в этом, кажется, дело. Что-то есть в словах Антошки. Для совпадения все это слишком хорошо. Или слишком плохо. Ты же математик, дядя Миша, вспомни, чему ты меня учил. Это же основы анализа…

…Ростбиф молча выслушал его сбивчивый доклад, явно делая поправку на состояние бойца, а потом сорвал травинку и разжевал её кислый и мягкий стебелек у основания.

– Главная ошибка в твоих рассуждениях заключается в том, что ты считаешь совпадением вещи, которые на самом деле совпадением не являются. Всякая случайность – неосознанная закономерность. Ты знал, что Гонтар осуждена за инициацию любовника. Совершенно логично и естественно, что любовник прибыл на казнь. Да, несколько неожиданным способом – но, как я и говорил, если бы нас не подставили, он бы все равно смешал карты им, а не нам… По какому сценарию развивались бы события в этом случае? Неизвестно. Ты вполне мог бы действовать так же импульсивно, а я мог бы принять совсем не то решение, которого ты от меня ожидал. Я не сторонник принципа "если факт не укладывается в теорию – тем хуже для факта". Да и теория слишком многого не объясняет.

– Похоже, мы не успеем её доработать.

– Ты должен был рассказать мальчику всё.

– Но я не знаю всего. Не знаю, кто нас подставил.

– Ты знаешь, где искать… Ты ведь сам не аналитик, Энеище. Тебе тоже случается отбрасывать факты, не ложащиеся в концепцию. Например, ты беседуешь со мной, напрочь игнорируя тот факт, что я мёртв.

– Я не игнорирую. Мне это просто… не мешает. Я на тебя даже обиделся, дядя Миша. Почему ты ничего мне не сказал про польскую группу?

– Сосредоточься лучше на том, о чём я говорил тогда: секция Сванидзе-Грабова провалилась после того, как начала собирать информацию о случаях потери симбионта за фронтиром. Даже до обработки данных дело не дошло. Райнер погиб, когда попытался сделать то, что хочет сделать этот мальчик: наладить нормальный обмен информацией между всеми. Мы провалились после того, как я предложил охотиться не на варков, а на тех, кто только готовится к инициации, и отстоял это предложение.

– Значит, крысы среди нас…

– Мы и раньше это знали. Копай глубже.

– Мы… нужны варкам… регуляция численности?

– А также сведение междоусобных счетов, выпуск пара и прочее, и прочее. Забудь общие места. Заметь, не отморозков из "Шэмрока" – которые, кстати, религией размахивают на каждом углу, и не наш штаб они отправили под топор. А мечтателя Райнера.

– Так это… не сказки?

– Откуда мне знать. Насколько мне известно, мы даже не пытались это проверить. Над Райнером смеялись. Выпуск святой воды и облаток в промышленных масштабах. И вот тебе ещё один забавный фактик: католическая и лютеранская церкви объявлены антисоциальными деструктивными организациями, православная – нет.

– А либерал-протестанты и воскрешенцы вообще с руки едят… У католиков – организация и центр… ну, взорвали Ватикан – папа сбежал, организация сохранилась… у православных ячейка – приход. Взорвал церковь – деваться им некуда. У попа – семья, у ксендза – нет…

– Вывод сам собой напрашивающийся – и, скорее всего, неверный. Но я знаю одно: здесь, с тобой, варк, который стойко сопротивляется своей зависимости, и пацан, который хочет наладить связи с христианами. И мне кажется, что ты рановато собрался умирать.

– Команда… Сколько у них минимальная ячейка? Трое? У нас тоже. Они тоже были в подполье, я помню историю, дядя Миша! И у них был другой знак – рыба. Надо было сказать Антону…

…И тут логические цепи окончательно разлетелись. Калейдоскоп бреда завертел и понес, в окнах поезда мелькали диковинные рыбы, кресты и собаки, белоголовый варк пил кровь из бутылки "Развесистой клюквы" и объяснял, что настоянная на порохе – вкуснее. Напротив него на столе лежала голова Милены, варк чокался с ней, легонько касаясь бутылкой чистого лба, и вампирка беззвучно смеялась. Два скрещенных серебряных кодати рассыпали искры в солёной воде, а рядом мечтатель Райнер наполнял ею бутылки, приговаривая, что теперь она не хуже, чем святая. Стах хлопал Энея по плечу и орал "Падди Уэст", на ходу превращая эту воду в сливовицу, и с каждым ударом от плеча по всему телу волнами растекалась жидкая сталь, только что слитая из конвертеров Брянского завода, но сказать Эней ничего не мог – это же Стах и обижаться на него бессмысленно… Мёртвая Гренада приподнялась на носилках, попыталась припудрить сожжённое лицо и сказала: "Может, теперь у нас что-то получится?" "Уходи, – крикнула Оксана, в страхе прижимая к себе ребенка. – Посмотри, во что ты превратился". Дверь за ней захлопнулась, и Эней опустился в ночь.

Антон считал шаги. Два километра, четыре тысячи шагов до Ольшанки-Вільшанки. Чем больше он насчитывал, тем большей дурью представлялась ему собственная затея.

Когда он планировал её, еще до Харькова, он придумал легенду студента-историка, собирающего фольклор для дипломной работы. Это дало бы ему возможность перебираться из села в село, расспрашивать людей в открытую, не вызывая подозрений, жить с ними и наблюдать. Сейчас великолепный замысел пошел прахом: нужно было срочно найти хоть кого-то, готового оказать помощь. Довериться первому попавшемуся человеку, рискнуть ва-банк, с одной попытки либо вытянув счастливый билет, либо погубив всех.

Деревня оказалась маленькой, одиннадцать жилых дворов.

Сложившийся было в голове Антона стереотип "садка вишневого коло хаты" обвалился сам в себя. "Садки вишневые" были, да что там садки – деревня тонула в вишнях, яблонях и грушах, часть которых цвела, а часть – уже облетела. Они росли прямо вдоль главной и единственной улицы, щедро свесив на Антона ветки, поникшие от многолетней тяжести плодов, которыми интересовались только мальчишки и птицы. Нежилые дома прятались в зарослях одичавших садов. Жилые – вместе с садами – за высокими каменными заборами. Заборы сработаны на совесть: узорная кладка, кое-где – изразцы, строительная мода двадцатилетней давности.

Антон не набрался смелости постучаться ни в одну из этих крепких калиток, из-за которых доносились звуки какой-то жизни: писк младенца, блеяние коз, собачий лай, шум работающего насоса… Он прошел всю деревню насквозь, поражаясь собственной нерешительности. Не так ещё давно он смело поселялся в хостелах по поддельной студенческой карточке и получал деньги с фальшивого счёта, на который беззастенчиво переводил остаток в доли центов, получавшийся в ходе автоматических банковских операций – каждый месяц ему таким образом капало несколько сотен, и это только с одного банка. И ничего у него внутри при этом не звенело. А теперь…

Он поймал себя за шиворот уже почти за деревней… разогнался называется. Проскочил. Остановился, оглянулся – и увидел неподалёку от дороги серого человека со склонённой головой. Мальчик вздрогнул, но, приглядевшись, сам над собой посмеялся – это был старый памятник. Антон подошёл к нему ближе – неужели вездесущий Сесар Сантана добрался и сюда? Нет. Памятник поставили много раньше, чем прогремел Сантана. Черты лица сгладились под слоями нанесенной за два столетия краски, а цемент местами выкрошился. Кладбищенскую ограду и деревянный крест, тоже потемневший от времени, скрывали от поверхностного взгляда терновые кусты.

Памятник явно принадлежал к числу тех безликих стандартных изваяний, которые ставили на братских могилах во времена империи, и, может быть, он казался тогда невыносимо расхожим – но налет старины и почтение, с которым селяне ухаживали за безымянной могилой, этот тёмный крест, живые цветы перед ним и повязанный на перекладине креста свежий вышитый рушничок – всё это преобразило штамповку.

Антон несколько минут стоял у ограды. Он плохо знал историю Второй мировой: на ходе войн сейчас в школах внимания не заостряли, ограничиваясь в основном датами решающих сражений. Но, будучи сыном своей мамы и мальчиком любопытным, он с детства имел невозбранный доступ к литературе. Так что он лучше многих помнил, кто там с кем и за что воевал. Полночь тоже началась с идеологических цепочек. А пришла к пищевым.

Антон стукнул ладонью по ограде. Сын своей мамы! О чём угодно готов думать, только бы не возвращаться в деревню. Только бы не искать помощь. Только бы не ошибиться. Два человека там, у дороги, а он здесь застрял, будто от промедления что-то изменится…

И тут он увидел – то есть, он видел, но только сейчас увидел – свежий рушничок. Свежий. Недавно стиранный. Повязанный на крест.

Идиот! Ну и идиот!

Антон развернулся и чуть ли не бегом вернулся в деревню. Он больше не выбирал и не прикидывал, просто постучался в первые же попавшиеся ворота.

Открыла ему смугловатая худощавая женщина в джинсах и ковбойке. Судя по испачканным землей резиновым перчаткам и взрытой клумбе перед домом, она высаживала какие-то цветы.

– День добрый, – сказала она. Точнее, "дэнь добрый" – Антон запоздало сообразил, что перед ним сейчас встанет ещё и языковой барьер, пусть даже не очень высокий.

– Добрый день, – ответил он на приветствие. – Я прошу прощения, но вышла такая история… мы с приятелями путешествовали автостопом, и у нас закончилась еда… и питье. Друг стёр ноги, остался у трассы, мы решили ловить машину – но сначала меня послали купить еды… вы не продадите мне немного?

Брови женщины на секунду исчезли под косынкой.

– В мене тут крамниця, чи шо? – спросила она. – Тут десь написано, що в мене тут магазин, га?[11]

Антон смущенно отступил на шаг назад, а женщина высунулась из калитки и осмотрела свой забор – будто проверяла, не появилась ли на нем чудесным образом вывеска. Антон пробормотал: "Извините" – и повернулся было идти прочь, но женщина окликнула его:

– Гей! Я що, бігти за тобою маю? А ну заходь![12]

Через десять минут он был нагружен пирогами с творогом и яйцами, домашней колбасой, домашними же солёными огурцами и двумя пластиковыми бутылями вишневого компота: одна была своя, из-под колы, а другая, на полтора литра – хозяйкина, с отмытой этикеткой. Хозяйку звали Валя, и кроме бесплатной еды (на которую мальчик смотрел в ужасе – вдвоем с раненым Андреем они все это съесть не смогли бы), она дала ему толковый совет: дождаться на окраине села школьного автобуса, который пополудни будет развозить детей по домам, и на нём доехать до райцентра.

Если бы Антон действительно был хич-хайкером, он бы, без всяких сомнений, воспользовался этим советом. Но он не мог оставить ни Андрея, ни Игоря – особенно Игоря, особенно сейчас, перед полнолунием, особенно здесь, в каких-то двух километрах от этого славного дома, где обижаются на просьбу продать еду и дают даром.

Набравшись духу, он, перед тем как сказать "до свидания" ("спасибо" он сказал уже множество раз), выпалил:

– Laudetur Iesus Christus[13].

Валины брови снова подпрыгнули.

– Я іноземної мови не розумію, Антосю. Ідь собі, нехай щастить[14].

Антон внутренне "сдулся". Всё верно: он или слишком умён, чтобы ему везло, или слишком глуп, чтобы распознать везение. Какого лешего он зацепился за этот рушничок? Он значил всего лишь уважение местных жителей к павшим и к традициям. Не больше.

По крайней мере, у него есть еда и питьё…

На полдороги он услышал мотоциклетный рык. Двое парней на мотоцикле "субару" обогнали Антона. Придорожный гравий брызнул из-под заднего колеса. Машина остановилась, преградив мальчику путь. Сидящий сзади спешился. Здоровенный парень. Косая сажень, борода и все такое.

– In saecula saeculorum, amen[15], – сказал он, приближаясь к Антону. – Может, ты и херовое пиво пенистым называешь? Католики на латыни только в кино говорят. И деревня тут православная. Ты бы лучше сразу "шалом алейхем" сказал. Я Костя. А это Богдан.

Костя (если Андрей был собакой с глазами как чайные блюдца, то это была собака с глазами как мельничные колеса, а где-то ж ещё ходит собака с глазами как круглая башня…) отвел Антона в сад перед заброшенным домом и усадил напротив себя за столик для пикников: два пня и каменная крышка. Богдан демонстративно курил у мотоцикла, показывая, что в разговор вмешиваться не собирается. Поначалу беседа не заладилась, но после нескольких уклончивых ответов Константин твёрдо взял его за руку и сказал:

– Слушай, Антон. Хочешь ты этого или нет, но разговор тут такой: сразу все карты на стол – или гуляй ветер. Мне некогда в шпиёнов играть. Может, ты Христа ищешь, а может – приключений на свою задницу. Ляпнешь потом, где не надо – людям навредишь, а то и чего похуже. Знаешь, почему деревня пустая на три четверти? В этом регионе до последних событий три раза свободную охоту объявляли. Три раза, Антоха, – он для убедительности показал три пальца, крепких и тёмных, как корни. – Или ты мне доверяешь, или – свободен.

Антон вздохнул – хуже точно не будет – и рассказал всё: от кого, куда и зачем он бежал, кого встретил в поезде и где их оставил. Чем дальше продвигался рассказ, тем интенсивнее тер бороду Костя. Когда Антон закончил, средней величины сказочный персонаж решительно поднялся, на ходу доставая из кармана старенький комм.

– Богдан, – распорядился он, набирая номер. – Знайды мени брата Михаила.

Даже Антону было слышно, какой у него ужасающий русский акцент, но местные жители, видимо, очень ценили даже попытку говорить с ними на их языке. Рот юного мотовсадника Богдана на миг округлился – видимо, брат Михаил был здесь фигурой серьёзной. Но тут же резко, по-солдатски кивнув, Богдан рванул педаль – и растворился в пространстве. Тем временем на вызов Кости ответили.

– Алло, Роман Викторович! Это Костя. Вы очень нужны. Огнестрел. Где? – обратился он уже к Антону.

– У поворота на Вильшанку в лесопосадке, – ответил мальчик. Он снова чувствовал себя как после прыжка с парашютом: события несли его, а не он направлял их. Энергия Кости равнялась энергии небольшого танка – в чем, вообще-то, ничего удивительного не было.

– А теперь – кросс, – сказал Костя, сунув комм обратно в карман и перехватывая у Антона пакет с едой, выданный щедрой Валей.

Всё-таки они попали на место не бегом, а скорым маршевым шагом, который утомил Антона не меньше, чем бег. Костя даже не запыхался.

– Морская пехота, потом санвойска – пояснил он коротко. – Денег учиться не было, пошел контрактником. Ну, где твои подопечные?

Они нашли их без всякого труда – из лесопосадки раздавались стоны, очень близкие к тому, чтобы перейти в крики. Андрей, распростёртый на земле, в бреду скинул с себя одеяло и перевернулся на спину, подставив небесам открытое и совершенно беззащитное горло. Но стонал не он, как подумал поначалу Антон. Стонал скрючившийся на коленях в четырех шагах от него Игорь. На сей раз он уже не казался чистым и светлым – покрасневшее тело покрывали волдыри, зубы стучали, щёки ввалились, под глазами, как и у Андрея, залегли темные круги, а из оскаленного рта сочилась слюна.

– Господи, – вырвалось у Кости.

Или… нет. Вовсе не вырвалось. Антон, хотя его сердце провалилось даже не в живот, а ниже, вдруг сообразил, что это не восклицание.