Текст книги "Шоколадная лихорадка (СИ)"
Автор книги: Олеся Перепелица
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
Голову с силой окунают в тягучий раствор. Горечь покатывается по языку, а глаза начинает щипать. Издалека доносятся выкрики ребят:
– Вот даже пойди ты с нами, все равно бы остался изгоем – ты слишком много из себя строишь. Ты серьезно думаешь, что сможешь однажды стать человеком класса А?! Если ты кем и станешь, так это сумасшедшим, как и твой папаша! Будешь таким же овощем, пускающим слюни!
Уно почувствовал, что задыхается.
Мальчишка вдруг почувствовал такую реальную боль в плече, что даже очнулся и вынырнул из потока быстро сменяющихся чужих голосов. Вязкий темно-синий кисель по-прежнему окружал его, и сквозь «полный капюшон» можно было рассмотреть лишь пузырьки воздуха, но почему-то Уно двигался вверх. Свет стал пробиваться через ледяной раствор, и какая-то невидимая сила тащила ослабевшего ребенка вверх. Тянущая боль в плече усилилась, но Уно уже не обращал на это внимания, с надеждой смотря на приближающуюся поверхность.
Всего пара секунд, показавшаяся ему вечностью, и вдруг перед глазами появилось ночное небо с такой родной зеленой пеленой заводского дыма. Как же мальчик был рад видеть этот дым, вызывающий судорожные приступы кашля!
Больно стукнувшись о твердую поверхность, он радостно улыбнулся.
– А ну очнись! Мелкий! Или я тебя брошу, – с трудом Уно смог услышать раздраженный и одновременно взволнованный голос Шэр. – Это не шутка, чтоб тебя! Нам нужно бежать!
Тяжесть сковала тело, но неимоверным усилием воли Уно попытался приподняться.
– Онемели, – с ужасом пробормотал он, стараясь пошевелить пальцами.– Мои руки и ноги онемели!
– Идиот! – прошептала Шэр, нависнув над обессиленным мальчиком.– Везучий, но идиот, как ты только додумался в порванном костюме туда лезть?!
Зеленые глаза девочки метали молнии, а губы при этом беззащитно дрожали от страха. Она боялась, да только вот за глупого мелкого или из-за того, что в любой момент их могли схватить атланты – она и сама до конца не понимала. От холода незащищенные колени и ладони Уно почернели. Неразбавленный раствор для охлаждения мог заморозить ткани навсегда, но мальчик не хотел об этом думать.
– Уно, ты должен встать и дойти до дома! – приказным тоном произнесла девочка. – Волочить я тебя не смогу – нас схватят.
– Сил нет, – выдавил мальчик, стараясь сдержать позорные слезы.– Тяжесть во всем теле! Шэр, я не чувствую ног!
– Вставай – ты сможешь! – упрямо повторила девочка, хотя отчаяние в голосе изгоя не на шутку напугало ее.
Уно понимал, что у него нет выбора, но... он не мог.
– Эй, ты еще заплачь, как маленькая девчонка! До твоего дома идти два шага! – раздраженно сказала Шэр, стараясь скрыть страх. – Он за той трубой почти виден – я тебя вытащила через самый южный люк. Мелкий, на кой черт я тебя ждала и тянула, если ты собираешься сдаться?! И не надо тут ныть про "не могу"! Давай же!
Разноцветные крыши домов, и правда, виднелись совсем близко. Только сейчас Уно осмотрелся и сообразил, что они выбрались совершенно в другом месте.
– Стой, это ты меня тащила за плечо? – растерянно пробормотал мальчик, осознав смысл сказанных слов.
– О, Боже, – закатила глаза Шэр. – Ты думал, тебя чудом наверх вытолкнуло? Чудом, как же. В общем, или ты сейчас встаешь и идешь со мной, или я одна отсюда сматываюсь!
– Спасибо, – ошарашенно пробормотал Уно, привыкший справляться сам, даже не надеясь на чью-то помощь – ведь в Таксонии было так принято, особенно если ты оказался изгоем в компании ребят.
Время утекало, и атланты могли найти их в любой момент, так что Уно, сцепил зубы и попытался встать. И рывок!
Едва не прикусив язык от старания, мальчик упал на спину, так и не пошевелив даже большим пальцем ноги. Полнейшее бессилие, конечно же, увидела Шэр, сочувственный взгляд которой тут же прожег Уно насквозь. Теперь они оба знали, что вариантов не осталось.
– Осторожнее, лежи, – коротко, чуть дрогнувшим голосом скомандовала девочка. – Мелкий, я тебя оттащу под пласты брезента, и ты будешь там тихо лежать. И даже не вздумай шевелиться до рассвета: в шесть часов сюда придут рабочие и найдут тебя. Феня – мой старший брат – как раз будет проходить мимо, и я скажу ему, где тебя искать. Самое главное, чтобы в ближайшие пару часов тебя не нашли атланты.
Через силу заставив себя уверенно кивнуть, мальчик чуть прикрыл глаза, ведь он не хотел, чтобы Шэр увидела выступившие слезы страха. Уно боялся показаться в ее глазах трусом – и так с него довольно насмешек.
Сил девочки явно не хватало, но она крепко схватила мальчишку под руки и упрямо, чуть сопя от напряжения, потащила по земле. Тихое шуршание донеслось до ребенка, а затем хватка подруги ослабла. Теперь Уно действительно мог назвать ее подругой. Ведь она рисковала, дожидаясь его в холодном растворе, и даже сейчас не кинула его на растерзание атлантам.
– Иррационально, – почему-то прошептал Уно, вызвав у уставшей девочки удивление.
– Если это ругательство, то я обижусь, – на секунду перед мальчиком мелькнуло покрытое серыми потеками грязи лицо Шэр с робкой улыбкой.
– Это значит, что ты поступаешь нелогично и глупо. Мой папа часто говорил это слово. Так он, видимо, пытался мне сказать, что я глупый.
– Он, похоже, был странным, – уже чуть шире улыбнулась подруга, из последних сил пытаясь подбодрить мальчика. – Меня папа только раздолбайкой называет – это тоже не самое хорошее слово.
– Или он так показывает, что переживает, – заметил Уно, стараясь бессмысленной болтовней оттянуть момент, когда останется в одиночестве.
– Феня его любимый сын, а я так, просто лишний рот в семье, – откровенно сказала Шэр, и между ее бровей залегла маленькая морщинка. – Сиди... то есть, лежи тихо. Осталось подождать всего пару часов и за тобой придут рабочие. Что бы там ни говорили, а мой брат никого и никогда не подводил.
Устало вытерев пот с лица, девочка потянула на себя один из кусков брезента и прикрыла им Уно. В поле зрения мальчика теперь попадал лишь небольшой проблеск темного неба и одна из пыхтящих труб завода. Слух при этом сразу же обострился, и дребезжащий шум железных подошв Шэр стал казаться самым громким звуком во всей Таксонии. Только скоро и это приятное дребезжание исчезнет.
– Шэр, – робко прошептал Уно, боясь остаться в одиночестве. Если бы колени не онемели, то сейчас бы ходили ходуном от страха. – А почему ты сказала "о Боже"? Что это значит?
Девочка ответила не сразу, так что у мальчика мелькнула мысль, что она уже ушла.
– Не знаю. Просто бабушка так говорила, когда мы с Феней делали какую-то глупость. Всегда кряхтела, закатывала глаза и говорила: "О Боже" или "За что мне Бог вас послал". В общем, Бог – это кто-то важный, наверное, из людей класса А, но я не уверена. Глупость, в общем, но я привыкла так говорить.
Возникла небольшая пауза. Уно прислушивался к глубокому дыханию подруги: она чуть посапывала заложенным носом, когда делала вдох – раньше он не обращал на это внимания, но сейчас простой звук стал казаться успокаивающим.
Мальчик хотел попросить Шэр остаться, но не мог решиться.
– Ладно, я побежала, а ты держись, мелкий, – вдруг тихо сказала девочка, и уже через мгновение шум от железных подошв стал быстро отдаляться, пока полностью не исчез.
"Иррационально, но правильно", – пронеслась в голове Уно одна из самых часто повторяемых фраз отца – конечно, до того момента, как тот сошел с ума. Если он и говорил в последние дни до смерти, то только бессвязный бред. Будто за одну ночь превратился в младенца. Разве что слово "победил" мелькало чаще обычного. Но как можно победить, сойдя с ума, мальчик понять не мог.
Тишина обволокла испуганного ребенка, и если бы не далекое дребезжание труб, он бы решил, что оглох.
Онемение не отступало. Уно пытался пошевелить пальцами рук, но ничего не получалось, и он отбросил бессмысленные попытки. Теперь он мог лишь лежать, запрокинув голову и всматриваясь в узкое отверстие перед собой.
Мальчик тысячу раз видел звездное небо над Таксонией, но сейчас оно стало казаться другим. Особенным. Однажды отец сказал, что пока люди не посмотрят на привычные вещи по-новому, ничего в их жизни не изменится. Сейчас, лежа под куском брезента, Уно стало казаться, что он понял папу. Во всяком случае, он впервые посмотрел на небо по-другому.
Жизнь в Таксонии не давала обычно простора для фантазии: когда уж тут помечтаешь, если каждый твой день расписана поминутно. Да и к чему думать, если схема одна для всех: родился; до шестнадцати лет прошлялся по улицам, не зная, чем себя занять – развлечения в городе Б можно было по пальцам пересчитать; получил разнарядку от людей А – пошел работать на указанное место; получаешь талоны и надеешься, что однажды насобираешь достаточно, чтобы к тебе пришел вестник из города счастливчиков. Но, скорее всего, он не придет, и в пятьдесят ты состаришься и умрешь. Конечно, была и другая надежда, кроме прихода вестника: что тебя переведут на один из закрытых заводов и выделят дом на более престижной, чем Заводская, улице – если совсем повезет, то на улице Зеленых крыш.
Но Уно все еще умел мечтать – очередной повод для шуток других ребят. Вот и сейчас он погрузился в фантазии.
А ведь над городом людей А точно такое же небо. Может, в эту секунду кто-то стоит за стеной, запрокинув голову, и всматривается в тоже зеленое или фиолетовое облако выбросов.
Мальчик погрузился в воспоминания. Они окутывали, как теплое одеяло, и защищали от страхов. В голове вновь появился образ отца. Такой теплый, почти ощутимый образ – будто руку протяни и дотронешься до него.
Фантазии – это почти все, что оставалось у Уно, когда речь заходила о папе. Сам отец почти не появлялся в его жизни, ведь большую часть дня он пропадал на фабрике по изготовлению защитных костюмов, а затем до самого отбоя отправлялся гулять по городу. Но мальчик был уверен, что папа был очень сильным и хорошим человеком. Высоким, с добрыми карими глазами и короткими волосами, торчащими смешным ершиком.
Однажды Уно нарушил обещание, данное маме, и пошел вслед за ним – папа гулял рядом с высоченной стеной, окружающей верхний город, город счастливчиков, город людей класса А.
Чуть позже мальчик с радостью начал понимать, что весь пошел в отца – они оба хотели попасть туда! Уно с гордостью и взрослым пониманием смотрел на папу и думал: "Он ведь тоже хочет есть конфеты и шоколадки и смотреть фейерверки близко-близко!". Видимо, это понимала и мама, все чаще кричащая на него из-за того, что он забивал голову глупыми мечтами.
Сам того не заметив, Уно стал робко улыбаться – страх медленно отступал.
Терпкий запах, исходящий от брезента, забивал нос, и время от времени мальчик невольно с шумом втягивал воздух, стараясь не чихнуть. Валяться без возможности почесать нос – это очень неприятно, как оказалось.
Чуть дернувшись, ребенок зацепился плечом за брезент и прямо перед его лицом развернулся очередной агитационный плакат с вдохновляющей надписью: "Не уделяйте время детям – они вырастут людьми, которые ничего не добьются! Ребенок должен быть один!". Мальчик всмотрелся в изображение женщины, уверенно уходящей из дома, где на полу сидел счастливый младенец, и подумал, что он-то должен всего добиться – родители следовали постулату людей А.
Искушение громко чихнуть нарастало, так что Уно снова попытался думать о чем-то другом. Его всегда отвлекали мысли о людях класса А. Это ведь здорово фантазировать о том, какие они и как живут, а иногда даже представлять себя на их месте, смотря на ночное небо.
Они, наверное, выглядят также, но не носят дурацкие защитные костюмы – в идеальном мире за стеной нет заводов, а значит и ядовитых луж и дождей тоже нет.
Мамина подруга, работающая на одном из заводов высокого класса, однажды проговорилась, что она фасует пироги с самыми разными овощами и фруктами. И, как понял Уно, пироги – это как большая картошка, только другая по вкусу, и внутри нее совсем не картофельная масса. Фрукты – это вроде как сладкие овощи, но их очень сложно получить, а потому их и получают по особым талонам. Но самым желанным для каждого ребенка все равно оставался талон на сласти!
Уно мечтал, чтобы однажды теневые талоны бы заменили на какие-нибудь фанерные, которые бы выдавали каждый месяц – тогда бы он смог часто есть конфеты и не был бы изгоем! Тогда и мечтать бы было не о чем.
Иногда мальчик даже думал, что папа сошел с ума как раз из-за того, что давно не ел ничего сладкого – целых пятнадцать лет! Взрослые не получали теневые талоны – это ведь так несправедливо!
Едва Уно начинал думать о такой жуткой цифре, как ему сразу становилось плохо. Это ведь очень долго. Он сам не ел конфет четырнадцать месяцев и это было ого-го каким сроком.
Трепетные воспоминания нахлынули на мальчика: он вспомнил четверть сладкой, чуть подтаявшей шоколадки, которую он съел, получив долгожданный теневой талон. Она оказалась такой сладкой, что не передать словами: даже сейчас только от одних воспоминаний рот Уно заполнился вязкой слюной, а желудок ощутимо забурчал. Мучительная мысль, что он, наверное, еще не скоро вновь ощутит этот вкус, заставила мальчика с грустью поджать губы. Изумительная горечь и одновременно сладость шоколада – это, наверное, и есть съедобное счастье.
Фиолетовые клубы дыма стали чуть светлее, и Уно с часто забившимся сердцем понял, что он дождался рассвета, а значит, еще совсем чуть-чуть и появятся рабочие с ближайшего завода! Собравшись с духом, мальчик попробовал еще раз пошевелить пальцами. Очередная попытка – и ничего, будто руки и ноги принадлежали другому человеку. Черные уродливые пятна на коленях пугали мальчика, но он не хотел думать о том, что это теперь навсегда. Уно даже представить не мог, как это: больше не суметь ходить? Ведь это же просто невозможно!
Скрип донесся слева, но разглядеть источник шума из-под брезента мальчик не мог, так что на всякий случай затаился и стал прислушиваться. Только бы дальше не последовало мерзкое: "тук-тик". Весь сжавшись, Уно старался различить даже малейший шорох, но звуки, словно в издевку, стихли. Инстинкты кричали мальчику не двигаться, но ему так хотелось приподняться и высунуть голову наружу, в надежде увидеть Феню!
Эмоции уже начинали побеждать осторожность, и Уно даже подался всем телом вперед, чуть задевая макушкой брезент.
– Тук-тик, – раздалось совсем близко, и мальчик тут же рухнул обратно на землю, чувствуя, как у него немеет от страха все тело, а не только руки и ноги.
От резкого движения брезент качнулся, и комок пыли упал прямо на лицо мальчика – проклятый нос зачесался еще сильнее – и Уно, не выдержав, оглушительно чихнул. Медленно раскрыв глаза, он увидел громадную тень на земле, достающую до кончиков его ботинок.
– И как ты только два часа пролежал? – прозвучал издевательский голос, а в следующую секунду с шелестом брезент съехал влево.
Феня, одетый в защитный костюм, с наглой ухмылкой навис над лежащим мальчиком. Он напоминал Шэр такими же янтарными, как и у девочки, волосами и темными веснушками, хаотично разбросанными по бледному лицу.
– Струсил, мелкий? – задал провокационный вопрос Феня. – Ожидал уже увидеть жутких атлантов, да? Чего молчишь, Уко?
– Уно, – поправил мальчик, нервно сглотнув и еще не веря, что его мучения закончились.
– Плевать. С тебя три золотых талона за спасение, – абсолютно серьезно сказал старший брат Шэр. – Тебя же еще до дома донести нужно, да и я на завод опоздать могу – это, понимать уже должен, нехорошо.
Волнение охватило Уно, когда он вспомнил, что в ближайшие пару недель ни у него, ни у мамы золотых талонов не будет.
– Извини, но у меня нет золотых, – пробормотал мальчик, не ожидавший такого развития событий: Шэр ничего не говорила про плату за помощь.
– Если так, то... – тут Феня сделал долгую паузу, задумчиво осмотрев колени и ладони Уно. – Это нехорошо, но поправимо. Тогда шесть стандартных талончиков – все равно лучше, чем штраф, согласись. Очень сомневаюсь, что ты хочешь и дальше здесь валяться и ждать атлантов.
Не слишком уверено мальчик кивнул и, как наяву, услышал бурление желудка.
Феня улыбнулся и довольно потер ладони предчувствуя сытный ужин.
Третья глава. По алфавиту
«Проще пареной репы» – Уно понятия не имел, ни что такое «репа», ни почему она пареная, но, заскочивший на беглый осмотр Аврелий, выразился именно так, скептически посмотрев на почерневшую кожу мальчика.
– Разве это нормально? – спросила мама, обеспокоенно покачивая на руках все никак не желавшую задремать Сару.
Малышка чувствовала, что внимание уделяется не ей, и уже который час возмущенно всхлипывала. Может, она плакала просто из-за шума, но мальчику казалось, что она смотрит на происходящее осмысленно. И беготня вокруг старшего брата ей не нравится, а может, она тоже переживала.
Уно постарался улыбнуться малышке, но губы конвульсивно дернулись – такое зрелище лишь напугало сестренку. Однако искреннюю радость мальчик подделать не мог.
Мама нервничала не меньше: волнуясь, она всегда закусывала нижнюю губу, и за сегодняшнее утро уже успела искусать ее до крови. В том, что она еще и злится, можно было не сомневаться: на худом лице явственно выделялись желваки, русые волосы были всклочены, а на руке не нашлось кольца. За одиннадцать лет Уно успел хорошо изучить подобные детали. Она бы никогда не забыла надеть кольцо и расчесаться, если бы была спокойна.
– Абсолютно! Особенно учитывая, что он свалился в охладительный раствор. Верьте мне, Лэсли, – помажете вот этой мазью, и скоро он будет скакать, – поправил маленькие круглые очки доктор и громко шмыгнул длинным носом.
"Для него, может, и проще пареной репы", – со злостью подумал Уно, посматривая на покрытые язвами и шрамами руки Аврелия. Старикашка никогда не нравился мальчику. – А я до сих пор не могу нормально двигаться. На него бы посмотрел, окажись он в таком состоянии!".
По статусу доктор считался чуть ли не выше всех остальных людей класса Б и за работу получал несколько особенных талонов – правда, жил все равно в Заводском районе. Специфика работы докторов: в остальных районах Таксонии были свои умельцы. Однажды Уно разглядел в его кармане фиолетовые картонки, но до сих пор оставалось загадкой, что же на них получал Аврелий.
Но, наверное, именно из-за них серые глаза доктора периодически затягивала мутная пелена, а зрачки расширялись просто до невозможных размеров. Даже говорить в такие моменты он начинал странно, словно не мог управиться с собственным языком. Язвы на руках у него появились тогда же, когда он начал получать особые талоны, но это не удивительно, ведь с тех пор он постоянно падал на ровном месте!
– Тебя же Уно зовут, не так ли? – доктор посмотрел в глаза мальчика и подбадривающе улыбнулся. – Давай, рассказывай. Поспорил с кем-то, что в раствор не побоишься залезть, да? Знаю я вас, умников. Каждую неделю такие ко мне поступают! А я вот всем говорю, что нужно нормальные заборы ставить и на люки замки вешать, но разве меня кто послушает? "Промышленная зона, детей здесь нет". А вот пару месяцев назад случай был! Двое, брат с сестрой, средь бела дня пробрались и в дырку в полу полетели. Насмерть, конечно, разбились... Эх, дети.
Мама побледнела и еще усерднее стала качать на руках Сару. Малышке это понравилось, и она даже перестала жалобно всхлипывать.
– Смертность же вообще жуткая: то в котел для плавки, кто свалится – а это, я вам скажу, не шутки. Все двери закрывают, атланты ходят, а мелкие шкодники все равно пробираются. Тараканы и то спокойнее, – Аврелий стал рыться в чемоданчике, не прерывая бойкого рассказа.– А знаете сколько детей падает в канавы с отходами? Даже говорить не буду. Все же умные пошли, на отбой внимания не обращают, а о том, что света ночью нет, никто не думает. Один шаг и полетели. А сколько Саре лет?
– Полгода, – пробормотала мама, настороженно посматривая на доктора.
– О, самый лучший возраст. Смертность зашкаливает. А у вас ведь еще и без отца растет – надзора ноль. Виттор же месяцев четырнадцать назад умер? Не дождался дочку, эх. А вообще, в любых семьях болеют, болеют, а врача разве кто вызовет, пока младенцы совсем не посинеют? Говорят, что я много беру. Так разве можно много заплатить за жизнь своего ребенка? Вот проходили бы плановые осмотры раз в месяц, так и умирали бы меньше...– на последней фразе Аврелий особенно внимательно посмотрел на Сару. – Но в наше время мало хороших родителей. Да и новое поколение то еще! Про новый законопроект от людей А слышали? Теперь при заключении брака все новоиспеченное семейство переезжает в дом того, кто живет на более престижной улице! Это же сколько браков из-за домов будет! Вот раньше по-другому было: люди чего женились? Чтобы ребенка завести и пособие получить, а сейчас разврат – все ради того, чтобы на улице получше пожить! И какие из них будут родители? В мое время – один раз ребенок чихнул и врача сразу на дом! У вас малышка не чихает?
– Нет, здорова, – настороженно ответила мама.
– Здорова – это вы бойко сказали. Вижу, что бледненькая, да и глаз... Хотя о чем это я. Я же к сыну вашему пришел! Мазь очень сильная – онемение снимает на раз, но не обольщайтесь. Ты, Уно, уже наверняка и руки, и ноги чувствовать начал? Вот, это хорошо. Ты разминай, но бегать не вздумай и лучше далеко не ходи. Это кажется, что уже здоров. С болячками не все так просто. Кажется, что здоров, а может, уже умираешь.
– В каком смысле умираешь?!
– Не переживайте, Лэсли, я образно. Раствор для охлаждения – это не так страшно. Уже научились бороться. Но есть куча других болезней, – протерев очки, заметил доктор и выразительно посмотрел на младенца. – Ладно, завтра-послезавтра я еще заскочу к вам, а пока побегу. Один мальчишка после отбоя полез на улицу и попался атланту. Его родители уже не знают, как этого малолетнего нарушителя в себя привести. Говорить не может, заикается, всхлипывает, так еще и руку сам себе расцарапал. Психоз.
– А как зовут мальчика? – затаив дыхание, спросил Уно.
– Разве вас всех упомнишь – вечно в ваших именах путаюсь, – пробормотал Аврелий, но, пожевав губами, вдруг вспомнил. – А, кажется, его зовут Дэви. Верите или нет, но такого хулигана я еще не встречал. Вечно в какие-то неприятности попадает, но вот на атланта, похоже, впервые – не повезло ему.
– Да уж, – пробормотала мама, кинув предостерегающий взгляд на Уно. – Атланты все-таки жуткие существа.
– Поверьте, диггеры еще страшнее, – аж передернуло доктора. – Отравят газом так, что и я помочь не смогу. Так что, Уно, даже не думай лезть в катакомбы!
Но мальчик уже и так не хотел никуда лезть. Ярлык изгоя после всего пережитого перестал его пугать. Только понял он это с опозданием, и теперь, стоило ему взглянуть на мать или на наконец-то задремавшую сестричку, как щеки сразу вспыхивали от стыда. Смущенно потерев лицо, чтобы краснота не бросалась в глаза, Уно понурил голову. Он ведь чуть не оставил семью без талонов! Сара и так недоедала, а со штрафом могла вообще слечь от голода.
– И да, с вас семь серых талонов за мазь и осмотр.
Лицо матери будто бы осунулось от этих слов: она явно рассчитывала на меньшую цену.
– Либо два золотых, – будто бы спохватился доктор. – Юлить не буду, я очень хорошо к тебе отношусь, Лэсли, но работа есть работа, так что в долг дать не смогу.
– Зачем вы так? – обиженно заметила мама. – От вас мы и не ждали поблажек – конечно, сейчас принесу.
Развернувшись, она поспешила на кухню, где в железной банке хранились продуктовые талоны.
Не прошло и секунды, как вновь захныкала Сара, и доктора передернуло от громкого детского визга. Он показательно поковырял пальцем в ухе, нисколько не смутившись наблюдавшего за ним мальчика.
– Ее давно не кормили, потому и плачет, – пробормотал Уно. – Простите, а вы, правда, видели диггеров?
Резко дернувшись, доктор чуть не выронил чемоданчик и раздраженно посмотрел на любопытного мальчика. Судя по лицу, он уже пожалел, что проговорился о тварях из подземелья.
– Видеть, конечно, не видел – я ведь не какой-то нарушитель, который забирается в катакомбы или лезет к внешним стенам. Но среди моих пациентов нашлась парочка не самых ответственных граждан Таксонии, – нехотя пояснил он.
– Диггеры – они, правда, могут убить?
– Атланты тоже могут убить, – ушел от ответа доктор. – Просто не нарушай закон и у тебя все будет хорошо.
Обрушить еще целый град вопросов, так и вертевшихся на языке, Уно не успел – вернулась мама, сжимающая идеально ровные продуктовые талоны. Не став ничего говорить, она просто отдала их Аврелию и с вежливой улыбкой проводила его к двери. Только Уно видел по напряженной спине, как нелегко матери далось такое наигранное спокойствие.
– Я был рад с вами повидаться, Лэсли, – противно улыбнулся доктор и наконец-то покинул дом, шмыгнув напоследок носом.
Только за ним закрылась дверь, как мама сквозь зубы прошептала: "Лицемерная сволочь – как у нас дома после отбоя отсиживаться, так мы друзья, а теперь, значит, работа есть работа".
– Извини, – тихо выдохнул Уно, опустив взгляд в пол.
– Если хочешь загладить вину, то просто сиди тихо и приглядывай за сестрой, – устало заметила мама.– И не думай никуда сегодня уходить, даже если почувствуешь себя лучше. Надеюсь, это не очень большая просьба, ведь так? Лекарство должно помочь.
Ладони Уно мгновенно вспотели под пронизывающим взглядом матери, так что толстый слой мази тут же стал жиже. Юфтевые сапоги, доставшиеся еще от прадедушки, тоже в один миг будто бы стали малы, и Уно ощутил как теплая жидкость хлюпнула между пальцев. Да и несмотря на то, что одет он был в домашние хлопчатые штаны и майку, мальчику стало душно.
– Закрой за мной дверь и постарайся расходиться. Отлежаться ты еще успеешь, а пока лучше ходи по комнате, но только очень осторожно, как и велел Аврелий, – мама будто бы не замечала, как побледнел мальчик.
– Разве у тебя не выходной? – спросил Уно.
– Нет, я взяла дополнительную смену. Отто, наша соседка, как раз сегодня не смогла выйти на работу. Ее дочку снова беспокоит жуткий кашель – хоть бы Сару эта зараза не тронула.
Пробормотать, что ему очень нужно сегодня уйти, Уно не смог – язык будто бы прилип к небу от одного взгляда на уставшую мать. Разве он может, после всего, что натворил, сказать, что не может выполнить простую просьбу? Астма Сары усилилась в последние дни, и девочку нельзя было оставлять одну. У мамы, конечно, не было времени сидеть с ней – прогул и опоздание на завод каралось огромным штрафом.
Если бы не болезнь малышки, то мать бы со спокойной душой оставляла бы ее одну, покрепче затянув пеленки – так младенцы становились спокойнее и больше спали, но астма все усложняла.
В любой другой день мальчик с удовольствием посидел бы с сестрой – все равно он не любил гулять, да вот только ярко-зеленое манящее приглашение, лежащее на столе в комнате, заставляло его сердце биться чаще. Сегодня был последний день, когда еще оставался шанс попасть в волшебную школу "Химера".
Другой такой возможности могло и не выпасть.
– А ты придешь только в шесть?
– Посмотрим, может, сегодня я останусь у Отто. Она просила помочь в доме, а нам как раз не помешают дополнительные талоны. Не скучайте без меня и, очень прошу, Уно, не попади в неприятности, мне и так очень тяжело справляться и без всяких штрафов и мерзких докторов.
– Я... – уже почти решился сказать про школу мальчик, но передумал. – Ты не переживай, все будет хорошо.
Интуиция подсказывала, что мама воспримет все как очередную глупость – она никогда не верила, что есть даже малейший шанс стать человеком класса А, если тебе не повезло родиться по другую сторону стены. Работай – не работай, а все останется на своих местах.
Правда, папа думал иначе из-за чего, наверное, и погиб. И после этого даже малейшее упоминание счастливчиков за стеной, вызывало у матери жуткие вспышки злости, которые доходили до того, что она била посуду и повышала голос – и это учитывая, какие очереди стояли за посудой в Заводском районе!
– Люблю вас, – мама всегда говорила это на прощание, а затем со стуком закрывала дверь.
"Люблю вас" – фраза все еще пульсировала в голове Уно, когда он, кинув быстрый взгляд на затихшую в колыбельке сестренку, осторожно ступая направился к железному шкафу. Юсовый шкаф – так подшучивал папа, каждый раз складывая очередную кипу бумаг на запыленную полку. Значение этой шутки не понимал никто, хотя отец один раз попытался объяснить Уно, что большинство найденных им бумаг были, как он выразился, "судебно-полицейской направленности", да вот только что такое "суд" и "полицейский" он пояснить не смог. Он, видимо, и сам до конца не понимал: все эти бумажки казались очень-очень старыми, да и запрещенными, и Уно до сих пор казалось чудом, что папа смог их найти.
Раньше все полки были заполнены обрывками газет, потертыми, скомканными листами, но после смерти отца, мама их безжалостно сожгла, не захотев оставлять напоминание о сумасшествии, затронувшем семью. Теперь внутри хранилась другая память об отце – защитные костюмы с небольшим браком, которые он смог принести с завода. Только обуви не было, ведь ее делали в другом цеху.
Открыв плохо слушающимися пальцами дверцы, Уно схватил один из детских размеров и принялся переодеваться. Получалось это не так уж легко, но мальчик не был настроен сдаваться. Ради исполнения заветной мечты он готов был на все!
Если он поспешит, то успеет сходить на Заводскую к тридцать пятому дому, пока Сара не проснется – вряд ли он задержится надолго.
Аврелий оказался прав, насчет мази: она сотворила настоящее чудо – пусть с трудом, но Уно мог шевелить окоченевшими пальцами. Вот только кожа все еще выглядела почерневшей, словно покрытая толстым слоем сажи. Мальчику очень хотелось стереть этот налет.
Вдруг, словно только ждала этого момента, в колыбельке задергала ножками Сара. Плакать она еще не начала, но Уно прекрасно знал, что если не выскользнет из дома в ближайшие пару минут, то просто не сможет уйти из-за душераздирающих воплей. Он и так чувствовал себя не лучшим образом.
Натягивая на ходу ботинки, мальчик на подрагивающих ногах подошел к спаянной из металлических деталей колыбельке, и склонился над сестрой.
Осмысленный взгляд карих глаз остановился на брате, и он смущенно пробормотал:
– Прости. Мне очень-очень нужно пойти! Ради тебя! Если я поступлю в школу и попаду в город А, то вы получите большое-большое пособие! Ты будешь есть столько, сколько захочешь. Понимаешь?
Губы малышки недовольно задрожали, а лицо стало приобретать пунцовый цвет – еще чуть и точно заплачет!
– Прости. Мне, правда, нужно идти, но я быстро вернусь. Обещаю.
