Текст книги "Шоколадная лихорадка (СИ)"
Автор книги: Олеся Перепелица
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
Уно растерялся, кинул взгляд на дом юродивого соседа, но поспорить не успел – Джими схватил за руку и чуть ли не поволок в сторону "Подполья", продолжая тараторить про атлантов и жуткую шумиху в приюте. Настойка Аврелия вселила в него столько энергии, что его просто разрывало на части желание действий.
– У нас вообще со смотрительницами что-то странное творится: носятся как угорелые, на нас внимания не обращают. Хоть приют подпаливай! Атланты вертятся, да и люди иногда мелькают незнакомые. Чувство будто сдал кто-то грымз за нелегальный обмен талонов. А, может, и похлеще что.
– А ты слышал имя Клэн? – поспешно переставляя ноги, чтобы поспеть за летевшим вперед Джими, спросил Уно.
– Клэн? О, а кто про него байки не травил! Легендарная личность!
– Расскажи, что с ним случилось?
– Это вроде как бывший надзиратель наш, то есть, смотритель. Грымза в мужском обличье, – сворачивая и чуть не спотыкаясь о камень, охотно ответил сирота. Шага сбавлять он и не думал. – Работал, работал, да нелегально талоны менял, но, сам знаешь, что этим все в Таксонии занимаются. Но он вроде из приюта вещи выносил: заселял в комнаты по несколько человек, а из пустующих все забирал и обменивал. Об этом прознали в городе А, и однажды ночью наведались к нему атланты и утащили уже его. На его место назначили нового смотрителя тут же – причем откуда так быстро взялся – никто не понял. А Клэра потом видели в городе. Сидел у свалки, слюни в прямом смысле слова пускал, камешки в жижу кидал и смеялся. В общем, туп стал как пробка. Только смеяться и кидать камни и мог. Дальше уже страшилок много рассказывали: как в приют забирался и стучал в окна, двери, а потом, смеясь убегал. Как на сирот нападал и на свалку утаскивал, а там топил. Но это уже байки наши местные. А ты чего спросил-то?
– Да услышал имя, – ответил Уно. – А про девятый отдел ты что-то знаешь?
– Впервые слышу. Так, мы пришли, потом поболтаем, а то сейчас по макушке от Рэя получим.
Работодатель расхаживал у клетки: туда-сюда, да так быстро будто и ему Аврелий выписал настойку. Но на появление ребят отреагировал мгновенно, тут же замер и прожег их взглядом.
– Джими, всех оповестил? Ставки есть?
– А то! – лаконично ответил сирота и в подтверждение выудил из кармана скрученную в тубус пачку листов.
– Чахлик, ты где шляешься? Я Джими за тобой еще час назад послал! Раз ставки не принимал, то быстро приберись здесь! Чтобы все блестело. Напиши и развесь новые объявления. Пока все. А ты со мной иди – отчитаешься.
Вздохнув, Уно поплелся за тряпками – а ведь в это время он собирался обменивать талоны. Проведя рукой по карману, он проверил на месте ли карточки, и довольно улыбнулся. Ну, ничего – обменяет после боя, если успеет, или уже завтра рано утром. Главное, с Арчи не столкнуться пока на руках не будут продукты, а то мерзких насмешек не избежать.
Настроение мальчика улучшалось, несмотря на то, что ему пришлось оттирать застывшую кровь от железных прутьев. Дома его ждал Фыр – его новый друг, у него была куча талонов, которыми он мог утереть нос Арчи, да и вместе с Джими и Шэр он смог сделать то, что не удавалось ни одному ребенку Таксонии – пробраться на монстра! Это был он, а не умник Лонни или задира Дэви. Так что даже уборка доставляла Уно удовольствие, ведь он чувствовал, что жизнь налаживается. С двойным усердием он стал оттирать прутья клетки.
Кхр. Кхр. Кхр.
Капли светло-розовой воды оставляли на перчатках разводы, но кровь тоже перестала пугать. Кровь и кровь – подумаешь. Да и когда стали пребывать люди, мальчик уверенно, со знанием дела стал маневрировать в толпе и уточнять ставки. Это другой Уно волновался, боялся шумящих незнакомцев, а сегодня родился новый человек!
Бой выдался так себе: сражался Рон с прозвищем Гром, которого раньше никто не видел, и Юркий Санчи, запомнившийся по жуткой усмешке и совсем не детскому взгляду. Уно плохо разбирался в драках, так что слушал, что говорят болельщики. Как он понял, Санчи по-прежнему бил лишь одной рукой и носился как умалишенный, но, несмотря на это, победа досталась ему. Он смог вымотать противника, а затем смачно заехал в подбородок, да с таким чувством, что хруст был слышен даже через восторженное улюлюканье.
Санчи улыбнулся еще более злобно, когда его объявили победителем, даже скорее осклабился, вытерев потеки крови и пыли с лица. Он стал любимчиком и метил в фавориты, но Уно не было до этого дела. Разве что мурашки пробежали по коже, когда мелкий боец посмотрел прямо него. Как прожег взглядом насквозь.
Передернув плечами, мальчик отогнал от себя образ измазанного в пыли бойца и принялся за работу. Можно было не спешить, ведь в обменный пункт идти было поздно – давно прозвучал сигнал отбоя. Время в "Подполье" летело очень быстро.
Уно зевал и даже начал клевать носом – жутко хотелось спать, а ведь еще Сара весь день без присмотра была, и ее покормить, помыть придется по возвращению. Уже всех соседей переполошила, наверное, плачем. От этой мысли мальчик зевнул так широко, что чуть челюсть не вывернул. Мысли плавали в голове как в вязкой жиже свалки.
– Чахлик, сворачивайся. Домоешь перед следующим боем. Давай, давай! Я тебе талоны даю не за то, чтобы ты спал!
Медленно Уно встал, не задумываясь взял талоны и запихнул в карман, а затем, продолжая зевать, направился из подвала. Голова напоминала чугун, и все на чем мог сосредоточиться мальчик, так это на мысли: "Нужно быстрее моргать. Или вообще не моргать. Если глаза закрою, то сразу засну. Интересно, а можно спать стоя? Или спать и идти?". Но, на самом деле, ему не было так уж интересно, он видел взбитую подушку, покрывало и мягкий матрас, а больше в целом мире его ничего не волновало. Скажи Уно в этот миг, что нужно кого-то убить, чтобы лечь спать, то он бы сделал это не задумываясь.
Даже холодный ветер, взлохмативший волосы и забравшийся под защитный костюм, не привел в чувство. Уно на несколько секунд замер, еще шире, хоть и казалось это невозможным, зевнул и потопал в сторону дома.
Все плыло перед глазами, а дома превращались в уродливые кляксы, как на картине одного художника, что выставил работу на Ярмарке Диковинок. Кажется, он назвал это сюрреализмом.
– И почему нельзя лечь спать на улице? – пробурчал мальчик, с трудом переставляя заплетающиеся ноги и спотыкаясь о каждый камешек.
– Немедленно остановитесь! Если вы сейчас не остановитесь, то будете оштрафованы по статье 54-78! – внезапно раздался механический голос прямо над ухом Уно.
Мальчик испуганно дернулся, в одно мгновение скидывая всю сонливость, и резко повернулся. Последнее, что он увидел, металлические лапы атланта, обхватывающие его тело, но почувствовать их прикосновение не успел – лишь легкий укол пронзил шею, и сознание помутнело.
Уно заснул прямо на улице.
Нестерпимо яркий свет пронзил глаза – словно ножом резанули по хрусталику, и непрошеные слезы покатились из глаз очнувшегося мальчика. Уно дернулся вперед, еще не осознавая, что происходит, и чуть не свалился с кресла на пол – только в последнюю секунду инстинктивно ухватился руками за подлокотники.
– С пробуждением, – раздался насмешливый и до боли знакомый голос Сая.
Ничего не понимая, мальчик поднял голову: на деревянном стуле, вольготно покачиваясь, сидел Сутулый, но одетый не в привычный белый костюм, а в тонкие синие штаны из незнакомого материала и рубашку в клетку – мальчик видел такую в одном журнале, что раздобыл однажды папа. Тогда и узнал странное слово "рубашка". Горба за спиной знакомого не было, скорее, у того оказалась идеальная осанка.
Абсолютно белая комната без предметов вызывала оторопь: будто в детский игральный кубик запихнули, да и двери сделать забыли. Оставалось загадкой, как же мальчик сюда попал – не сквозь стену же прошел.
– Что происходит? Где я?
– Ты арестован. Попал в лапы атланта после отбоя. Очень жаль, но тебя придется оштрафовать на все талоны, что у тебя с собой, – развел руками Сай, но сочувствия во взгляде даже не мелькнуло, скорее, любопытство.
– Ты из людей А? – озарило мальчика, и он во все глаза уставился на сумасшедшего знакомого из "Людей Моро".
– А ведь говорил же всем, что ты умный мальчик. Правильно. Но речь сейчас не обо мне, а о тебе.
– Но у меня столько вопросов, – робко заметил Уно.
– Боюсь, мои ответы тебе не помогут. Ты ничего не запомнишь. Мы преуспели в подмене воспоминаний, но случаются, к сожалению, и непредвиденные ситуации, – с задумчивым видом ответил Сай, а на последней фразе со странным выражением посмотрел на мальчика. – Все еще в процессе доработки. В чем-то "сверхразум" прав: нам нужны умные люди.
– Такие как Лонни? – отчего мальчик не вовремя вспомнил про очкарика.
– Да, непременно нужны, но насчет твоего друга еще есть вопросы. Все войны начинали умные люди, так что одного ума, к сожалению, мало. Как ты думаешь, ты готов стать человеком класса А?
Уно показалось, что он ослышался: неужели его спрашивают о таком? Неужели ему дают шанс перебраться за Стену?! От неожиданности у мальчика перехватило дыхание, а язык стал ватным – как им только можно шевелить и выговаривать слова?
– Так что, Уно, ты готов стать человеком А и навсегда покинуть город, погруженный в нищету и бесконечные склоки?
– Да, – выпалил мальчик и задержал дыхание.
Сутулый, хотя теперь он совсем не соответствовал прозвищу, встал и достал из кармана пробирку с аквамариновой жидкостью. Цвет был знаком Уно, а когда Сай откупорил пластиковую крышечку, то горький запах не оставил сомнений – также пахла свалка закрытого завода номер шесть.
На губах знакомого блуждала хитрая улыбка, которая совсем не понравилась Уно – ох не улыбаются так по-доброму настроенные люди.
– Смотри, сам подписался. Мог бы отделаться легким испугом как Дэви, и мы бы оставили тебя в покое, но выбор твой. Все дальнейшие испытания лишь по твоей инициативе. Никто не настаивал.
Мальчик открыл было рот, чтобы задать еще один вопрос, как острая точечная боль пронзила шею, и он вновь потерял сознание.
Третий день рождения Уно выпал на четверг: отец в этот день отрабатывал двойную смену – уходил с рассветом, а возвращался под сигнал отбоя. Мальчику нравился этот протяжный звук – он означал, что скоро папа будет дома.
Мама, как она говорила, старалась получить дополнительные талоны, так что с работы сразу ушла в один из домов на улице Зеленых крыш, чтобы посидеть с маленькой дочкой богачей. Мальчик не понимал, почему она должна идти к какой-то девочке, когда он сидит один. Нос все еще был покрасневший от слез, а внутри зрела обида, и если бы не ожидание отца, то Уно совсем бы загрустил – не так ему хотелось отметить праздник.
Усевшись на крыльце, мальчик играл спаянной из железок снежинкой: подарок папы, оставленный под подушкой.
– Дай! – грубый голос раздался совсем близко.
Перед Уно столпилось несколько ребят постарше: Дэви скоро исполнилось пять, Юстафу – четыре, а Йорику три стукнуло еще пару месяцев назад.
– Не слышишь? Дай! – угрожающе повторил Дэви и надвинулся на мальчика.
Уно дернулся назад и прижал к груди игрушку, стараясь защитить, но драчун был на две головы выше, так что жалкая попытка не удалась. Дэви одним движением вырвал из пальцев мальчика подарок, а затем резко пихнул в грудь.
– Когда говорят "дай", нужно отдавать. Запомни.
– Понял?! – тонким голосом воскликнул Юстаф и пнул перед собой щебенку так, что мелкие камешки полетели в лицо Уно.
Щеку мальчика обожгло, а на глаза снова навернулись слезы. Это был его подарок! Его! Но что он сделает против троих?
Ребята это тут же увидели и загоготали.
– Да он плачет! Маленькая девочка!
– Да девочки и то так не плачут! Слюнтяй!
– Это хочешь? Это? Игрушку? – Дэви издевательски повертел ей перед лицом Уно, а затем размахнулся и швырнул ее изо всех сил куда-то за ближайший дом.
Уно дернулся, словно получил хлесткую пощечину, и между бровей залегла складка, но сон не спешил отпускать. Мальчику очень хотелось проснуться, но сновидения сковали его цепкими лапами, прямо как атлант, и не спешили отпускать в реальность.
Папа снова ушел. Мальчик опустил руки с зажатым рисунком, на который отец даже не взглянул – его озарила очередная теория о людях А, и он буквально вылетел из дома не попрощавшись.
Уно со злостью скомкал картинку и кинул в стену, а потом присел на пол.
– Я хоть кому-то нужен?! – вырвался вопрос в никуда, но ответа не было. Мальчик остался дома один. – Мне нужно стать человеком А, чтобы ты меня заметил?!
В ответ снова лишь тишина. Мама как всегда пропадала на работе.
Старая обида царапнула сердце, и Уно во сне прикусил губу. Он помнил тот вечер, отлично помнил – тогда он захотел пробраться за Стену, чтобы папа наконец-то заинтересовался им также, как счастливчиками. Не успел.
Здание кремации мало чем отличается от остальных: разве что все серое, будто каждый предмет окунули в краску. Уно встал рядом с матерью – у нее красные и опухшие глаза, а нос вспухший. Пахнет лекарствами, точнее, той настойкой, что дал Аврелий. Папа лежит на железном столе, укрытый самым красивым покрывалом, что нашлось в доме – в красную клетку.
Мальчик с любопытством смотрел на неподвижное лицо папы и невольно вспоминал его последнюю фразу: всего за пару часов до смерти. Он казал, что победил. Уно понимал, что победа – это хорошо, а потому совсем не грустил. Да и много еще было причин радоваться.
Он переминался и не знал, что должен делать, ведь ему ничего не объяснили, разве что молчать сказали. Раньше он не был на кремации, всегда ждал дома. Теперь Уно понял, что когда кто-то умирает, нужно непременно молчать, а еще плакать, но вот слезы не лились, как бы он не старался. Ведь он уже знал, что скоро получит теневой талон, а, значит, наконец-то попробует шоколад. В этот раз точно должен быть шоколад!
Мама подошла и поцеловала отца в лоб, а потом кинула взгляд на Уно, намекая, что он должен сделать также.
Папа холодный. Будто совсем продрог, и целовать его неприятно, но мальчик понимал, что эта плата за теневой талон. Он ему очень нужен! Тогда ребята примут его! Позовут гулять на строящийся завод на окраине Фонарного района.
Тело вкатывают в железный ящик, от которого тянет теплом, даже жаром, но что случается дальше, Уно уже не увидел – крышка закрылась.
От волнения кровь застучала в ушах: скоро будет теневой талон!
Впервые воспоминание было приятным, и мальчик перестал ворочаться. На губах мелькнула улыбка: ребята его приняли, зауважали. Хотя Дэви и презрительно фыркнул: «Всего одна шоколадка? Ха», но это был лучший день в жизни. На зубах вязла сладость, а он гулял вместе со всеми по стройке и даже сбегал от рабочих.
Снова метка изгоя. Уно старался проглотить слезы обиды: он так хотел похвастаться, что научился читать! Ребята же смеялись.
Когда мальчик плелся домой, в ушах стояли насмешки:
– Читать? Да кому оно нужно, мелкий? Если на работе понадобится, то научат. Чего ты приперся с этими бумажками? Умный, что ли?
– Он не умный, он изгой. С нами развлекаться не пошел, вот и расхлебывает пусть!
– Придурок. Мозгов совсем нет! Кто на такую чушь время тратит?
Мальчик шел, понурив голову: он делал что-то не так, но ведь отец говорил, как важно уметь читать... Правда, сам же потом сошел с ума, а родители ребят получили разнарядки на престижные заводы. Наверное, они правы.
Лучи заходящего солнца осветили лицо Уно, и он внезапно проснулся. Спина затекла от неудобного положения, и, пошарив руками вокруг, мальчик сообразил, что лежит на щебенке.
Он валялся в переулке недалеко от дома. В панике вспомнив о талонах, Уно полез рукой в карман – там было пусто.
Его оштрафовали. Атлант забрал все талоны.
Восемнадцатая глава. Точка невозврата
Разбитый и упавший духом, мальчик плелся домой, со злобой пиная попадающиеся на дороге камешки. С металлическим отзвуком они разлетались в разные стороны – парочка даже чуть не попала в проходящих мимо людей, но Уно не было дела до осуждающих взглядов и окриков.
Он потерял все талоны – ни одного не осталось. И самое обидное то, что юродивый сосед не упустит шанса подшутить. Будет измываться изо всех сил, на сколько фантазии хватит.
Мальчик ничего не помнил: последнее, что мелькнуло перед глазами – это лапы атланта, а затем лишь сон. Очень странный сон. Будто специально кто-то в голову вбил самые обидные и болючие моменты. И эмоции были такие реальные, будто это произошло минуту назад!
Погруженный в мрачные воспоминания, мальчик дошел до дома и понадеялся, что сможет пройти незамеченным, но Арчи не мог упустить момент триумфа. С отвратительно наглым и сочащимся самодовольством лицом юродивый вышел на встречу. Уно с раздражением смотрел, как соседа просто разрывает на части от довольства, а тонкие губы растягиваются в пренеприятнейшей ухмылки.
– Я уж думал смелости вернуться не хватит. Не решился сбежать с концами, а? И где же продукты?
– Меня атлант оштрафовал! – Уно предпринял глупую попытку оправдаться, зная, что Арчи не поверит.
– Долго думал, что соврать? Всю ночь, что ли? Значит, нет талонов, да? А я уж всем ребятам рассказал, чтоб за тебя порадовались, – еще сильнее осклабился сосед. – Мы тебя вчера ждали, а ты сбежал. Не понравилось это всем.
Уно прошиб холодный пот: если сосед не врал и рассказал всем, да еще и выставил его вруном, то в ближайшие дни можно ждать очередного "привета", как говорил Дэви. Неужели к нему снова прицепятся? Снова обидные прозвища, идиотские шутки и мертвые крысы в окно?! Нет, нет, не должны так все отреагировать – ну соврал и соврал, что страшного?
– Похоже, все решили, что ты богатенького из себя строишь. Зазнался совсем, – издеваясь заметил Арчи, видя как напрягся мальчик. – Так еще и на пустом месте, оказывается...
– Отстань от меня! – как можно увереннее воскликнул Уно, непроизвольно сжимая ладони в кулаки. – Оштрафовали меня вчера!
– Рассказывай, рассказывай, попрошайка, – хмыкнул юродивый. – Без талонов совсем, да? Не то что конфет, картошки не видишь? Держи, это тебе, хоть в руках подержишь.
Мальчик сначала не понял, что ему в лицо кинул Арчи, но инстинктивно уклонился, а когда повернул голову, то увидел упавшую н щебенку скомканную фольгу от шоколадки.
– Ты посмотри повнимательнее, может, чуть шоколада растаявшего осталось. Делюсь по доброте, а то исхудал совсем, да и сестра твоя надрывает глотку весь день – с ней поделись. Она же такой же неудачницей вырастет, что и ты! О конфетах только слышать рассказы и будет.
У Уно что-то перемкнуло внутри: сразу вспомнились и издевки детства, и безразличие родителей, и "Химера" – смятая в шарик фольга стала последней каплей. Он сорвался с места и кинулся на соседа. Тот не ожидал такого поворота и пропустил удар в нос. Кровь окрасила лицо с не успевшей исчезнуть самодовольной ухмылкой, и раздался хруст. Уно потряс рукой – костяшки заныли – кажется, он ударил не слишком удачно, но подумать об этом времени не было: Арчи ринулся в ответ.
Оглушающий удар пришелся в ухо, а за ним еще один в живот. Закрыться Уно не успел, да и не умел: согнувшись от боли, он почувствовал, что теряет почву под ногами, а юродивый обезумел, похлеще Тихони Тома. Он с остервенением ударил ногой, а затем еще раз и еще по упавшему противнику. Железная подошва ботинка врезалась в плечо, и Уно вскрикнул. Ему хотелось подскочить и ударить в ответ, а лучше вцепиться в шею Арчи, хоть зубами, хоть ногтями, но от боли перед глазами заплясали искры, а удары все сыпались и сыпались.
Неловко прикрывшись рукой и сощурившись, Уно попытался отползти и у него вышло. Тишина резанула слух, хоть гул из-за первого удара в ухо все еще откликался в голове. Открыв глаза и убрав дрожащую от напряжения руку, мальчик увидел успокоившегося соседа.
Тот вытер кровь с лица, с любопытством посмотрел на измазанную перчатку и снова ухмыльнулся. Да так, что в этот раз еще гаже получилось.
– И драться не умеешь. Тьфу. В первый раз тебе еще повезло, – сказал Арчи. – Бери уж фольгу и уматывай. Еще об тебя руки марать. Как всегда был изгоем, так и останешься.
Уно остался жалко сидеть на земле, смотря как сосед уходит к себе домой. Изнутри каленными щипцами жгла обида.
Зарычав от злости и несправедливости, мальчик подхватил поблескивающую в вечерних лучах фольгу и швырнул ее подальше, а затем туда же полетела жменя щебенки. Песок попал на разбитые костяшки, но это было не важным. Все было неважным!
С трудом встав и зажав ноющее плечо, Уно, переваливаясь, зашел в дом, захлопнул дверь и тут же сполз на пол. Пустым взглядом он уставился в стену, а в голове билась судорожная мысль: "Неужели может быть так больно?!", и дело было совсем не в ссадинах.
Мальчик бы еще долго так просидел, если бы не услышал всхлип и не ощутил неприятный запах рвоты. Непонимающе подняв голову, он присмотрелся к колыбельке.
Сару рвало, да и кожа странно покраснела – не как обычно от плача, а прямо ярко-красной стала. Оцепенение немного отпустило, и мальчик подошел к сестре. Странное, непривычно равнодушие сковало его: в любой другой день он бы в панике заметался, увидев, как Саре плохо, но сейчас чувства слова притупились. Будто обида выжгла все изнутри, не оставив сил на другие эмоции. Присмотревшись, Уно разглядел на маленькой ножке бурую сыпь.
– Чем же ты отравилась...
Не задумываясь, а действуя как запрограммированная машина, мальчик вымыл сестру и уложил обратно – вроде бы рвать перестало, и сестра даже заснула. Устало вздохнув, мальчик пошел наверх, в комнату – ему хотелось увидеть Фыра, обнять его, погладить по мягкой шерстке и заснуть. Крысеныш оставался единственным светлым пятном в жизни.
Мальчик достал железный ящик из-под кровати и заглянул внутрь. Маленький друг спал, странно вытянув лапки.
– Эй, ты чего? Фыр? – прошептал Уно и потормошил звереныша.
У рта виднелись красные капельки, а ворсинки шерсти остались на пальцах мальчика. Он еще раз притронулся к зверьку, и тело безвольно перекатилось. Крысеныш не дышал.
Уно, еще до конца не веря, медленно осел на пол. С губ помимо воли срывалось тихое и непонимающее: "Фыр? Фыр, но как же так". Отвернувшись, чтобы не видеть безвольное тело друга, мальчик едва сдержал всхлип. Только не он, только не сейчас! Как так могло случится?! Почему?
Вместо слез пришли отчаяние и злость: Уно подскочил и со всей силы пнул железный ящик. С грохотом тот ударился о ножки кровати, но этого было мало. Мальчик подхватил один из кусков арматуры и, размахнувшись, швырнул в стену, а затем еще один, и еще один.
Дом сотрясло от ударов, но Уно не унимался – вихрем пронесся по комнате и, поддавшись порыву, одним движением перевернул спаянный из металла стол, как будто подхватил пушинку. Одна из ножек упала прямо на ногу, и мальчик зашипел сквозь зубы.
Боль отрезвила, но не более, чем на минуту: ярость застилала глаза – никогда в жизни он не чувствовал такой ненависти ко всему. Ко всей Таксонии, к каждому живущему в ней человеку. Уно в первые в жизни понял, что значит ненавидеть. Это когда хочется вгрызться в глотку, вцепиться в волосы и ударить об стену! В воображении мальчик представлял каждого своего обидчика, начиная от задир из детства и заканчивая насмехающимся Арчи, и видел, как беспощадно убирает мерзкие усмешки с их лиц. Не задумываясь, Уно винил их всех в смерти Фыра – все они были виноваты в его глазах, потому что им везло. Им везло, а ему нет!
Всю жизнь он жил изгоем, терпел насмешки, верил, что однажды переберется в город А и докажет, что не изгой, а лучший! А что получилось? Пинки и издевательские смешки?! Скоро и трупы крыс полетят в окно, если не что похуже, а ведь он обещал себе, что больше не будет слабым, не потерпит издевательств!
Выдохнув, мальчик оперся о подоконник и постарался унять бешено колотящееся сердце. Внутри крепла уверенность, что он не позволит повториться той жуткой ночи, когда комната провонялась разложившейся плотью, а он проснулся с криком от того, что на грудь упала черная, мохната тварь с изъеденной насекомыми мордой. Уно чуть не вывернуло от отвратительных воспоминаний, и он невольно отвернулся к окну, чтобы не видеть кровать.
На щебенке у дома по-прежнему лежала скомканная фольга. Она словно гипнотизировала и заставляла смотреть только на нее. Желанная для каждого ребенка обертка. Если она у тебя в руках, а рот измазан в шоколаде, то каждый будет тебе другом – все будут тебя уважать. Так было всегда, это понимал даже трехлетний малыш, ведь ребята постарше сразу объясняют, как устроен мир. Будь здесь Лонни, то он бы выдвинул заумную теорию о теневых талонах, но Уно был один. И у него получилась не теория, о четкий план: как там говорилось в документах "Людей Моро"? Высокоморален? Сай хотел, чтобы Уно стал таким, вот он и станет – у него будет самый дорогой талон, а затем он достанет еще! Он заставит всех себя уважать, а "Людям Моро" принять его.
Мальчик знал, что собирается делать, и быстро выскользнул из комнаты. Замерев на верхней ступеньке, он присмотрелся к тяжело дышащей во сне сестре. Любимой сестренке. Но как сказала Шэр: любовь, даже самая искренняя, ведь не означает, что ты не можешь убить, если на кону стоит шоколад.
Но с каждой ступенькой мальчик отчего-то все замедлял и замедлял шаг, пока окончательно не замер на нижней. Ладони вспотели, и ему стало трудно дышать от волнения.
– Все так делают, – вслух произнес он, внимательно присматриваясь через прутья колыбели к покрасневшему личику Сары. – Это нормально. Даже если узнают, то никто не будет перешептываться и осуждать! Даже Шэр думала так сделать!
Слова, сказанные вслух, добавляли уверенности, и мальчик ступил со ступеньки в комнату. Осмотревшись, увидел подушку на маминой кровати, и в голове тут же созрел окончательный план.
– Даже атланты никого не арестовывали за такое! Значит, люди А тоже думают, что это правильно!
Еще одна фраза окончательно успокоила, и Уно подхватил мягкую подушку подрагивающими руками.
Сара тихо спала, иногда вздрагивая во сне – будто предчувствовала что-то. Мальчик навис над ней, так что тень от подушки упала на покрасневшее личико. Глаза сестры были плотно закрыты, словно она специально сомкнула веки изо всех сил, чтобы не видеть сосредоточенного лица брата.
Капля пота стекла по виску Уно, и он нервно вытер ее плечом, не отрывая взгляда от колыбельки. Весь мир сжался до спаянной из железок кровати для Сары, и в память мальчика впечатывался каждый неровный изгиб, зазубрина на железной ножке и отметины на неровно спаянной спинке.
– У меня будут талоны. Меня будут уважать, – сам того не замечая, он произнес слова вслух, медленно опуская руки к сестре. – В этом нет ничего плохого!
Губы малышки оказались ярко-красными, прямо как кровь на шерстке Фыра, и Уно вздрогнул – перед глазами появилось безвольно тело зверька. Сердце сжалось, как будто его обхватил холодной лапой атлант, а воздух стал вязким, остающимся комом в горле.
Как же больно было потерять Фыра! Осознавать, что больше никогда его не увидишь, не поиграешь, не погладишь по мягкой шерстке! На глазах мальчика выступили слезы, но он понял, что плачет, только когда почувствовал соленный вкус на губах. Недоумевающее вытерев лицо, он ошарашенно замер.
– Почему мне больно? – вопрос вырвался в пустоту, но Уно наивно ждал ответа. Надеялся, что из кухни вдруг вынырнет Сай, и все объяснит. Сумасшедший ведь знал столько тайн и, кажется, мог объяснить все непонятное. – Ведь не больно, когда умирают...
Уно помнил много смертей – люди в Таксонии жили недолго, а умирали часто, но разве кого-то это огорчало? Все дети радовались, похлопывали в ладоши и со смехом неслись в обменные пункты, чтобы поменять долгожданный теневой талон. Мальчик сам мечтал о заветном шоколаде. Смерть – это шанс получить самое дорогое! Так почему же ему стало больно дышать?
Сара дернулась во сне и перевернулась на бок, скидывая одеяло, и привлекла внимание брата. Он со смешанными чувствами смотрел на сестру, невольно опустив руки с зажатой подушкой.
– Почему?
Громкий стук в дверь прозвучал так неожиданно, что Уно подскочил и испуганно засобирался, словно его застали на месте преступления. В проеме окна мелькнуло лицо Сутулого. Он задорно подмигнул и приглашающе махнул рукой, мол, выбегай сюда – ты же хотел меня видеть.
От волнения забыв отложить подушку, мальчик рванул из комнаты на улицу. Холодный вечерний ветер отрезвил, и Уно, замерев на ступеньках, с наслаждением втянул носом наполненный примесями влажный воздух – в доме он больше не мог дышать спокойно.
– Как мои бумаги поживают? – усмехнувшись, спросил Сай и с любопытством посмотрел на подушку – удивления в хитро прищуренных глазах не было.
– Я все прочитал, но там ничего нет о "Людях Моро"! – заметил Уно и хотел было высказать все накопившиеся обиды, но его перебили.
– Мы те, кто знаем, как попасть в город А. Этих знаний достаточно? И я пришёл спросить, ты этого хочешь? Хотя, о чем это я, вижу по лицу, что хочешь.
– И как туда попасть? – недоверчиво, но поумерив пыл, уточнил мальчик. – И если ты знаешь способ, то почему еще не там?
– Ты ищешь легкие пути, но так просто человеком А не стать. Нужно сделать то, чего боишься. Потерять то, что дорого. Сделать так, чтобы тебя зауважали.
– Ты говоришь загадками! Я не понимаю тебя! – в голосе Уно мелькнула обида.
– Подумай, кого уважают в Таксонии, и будет тебе ответ, – сказал Сай и ухмыльнулся, видя как мальчик переводит мрачный взгляд на подушку.
– Уважают тех, у кого есть талоны. Ты хочешь сказать...
– Я ничего не хочу сказать. Уж прости, но это не мои тайны, однако, скажу тебе, что ты на правильном пути, – показательно посмотрев на подушку, ответил Сутулый и потянулся. – Поздно уже, так что не знаю, как ты, а я иду спать. Тихой ночи, Уно. Надеюсь, твоя сестра не будет сегодня плакать, а то соседи жалуются.
Под напряженным взглядом мальчика, странный знакомый зевнул, а затем, отчего-то нахмурившись, полез рукой в карман – оттуда лилия яркий красный свет. До слуха мальчика донесся щелчок и тихо бормотание: "Снова сбоит".
– Мы с тобой еще поговорим.
Смотря вслед уходящемy Саю, Уно изо всех сил сжал пальцами подушку, понимая, что ему только что недвусмысленно намекнули: "Хочешь в город А, тогда получи теневой талон". Вернувшись в дом, мальчик не спешил подходить к колыбельке – замеров у двери, он издалека наблюдал за ворочающейся малышкой и чутко слушал ее прерывистое дыхание. Ведь он может никогда больше его не услышать. В полумраке лицо сестры выглядело сосредоточенным и донельзя серьезным, тени залегли на детском лице как морщинки, и Уно мелькнула мысль, что он никогда не увидит Сару состарившейся. Но ведь на кону стоит город А! Все, о чем мальчик мог только мечтать – горы конфет, а еще расцветающие в чистом, незамутненном небе яркие огни фейерверков! Ему больше не придется бояться атлантов и дорожать от мысли, что шастает по улицам после отбоя! Но самое главное – он докажет всем обидчикам, все умникам, всем сиротам, что он лучше!
