Текст книги "История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя"
Автор книги: Олег Трубачев
Жанры:
Языкознание
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)
Для правильного понимания славянских слов важно помнить, что они продолжают отдельные варианты индоевропейской формы: *atta в otьсь, *tāta в польск. tata, чешск. tata, аблаут *tett в teta, tetъka (tet: tot, подробнее – см. о названии тетки), ср. еще te-, ta- с суффиксом в литовск. tevas, латышск, tevs, др.-прусск. taws.
Изложенное представляет собой своеобразную предисторию собственно слав. *otьсь ‘отец’, восходящего к и.-е. *atta[103]103
Известно также санскр. attā со значением ‘мать, старшая сестра’ при обычном значении и.-е. *atta ‘отец’ (см. С. С. Uhlenbeck, стр. 5; Ernst u. Julius Leumann. Etymologisches Wörterbuch der Sanskrit-Sprache. Leipzig, 1907, стр. 12; M. Mayrhofer. Kurzgefasstes etymologisches Wörterbuch des Altindischen. Heidelberg, 1953, стр. 27–28; последний даже допускает заимствование из неиндоевропейского дравидийского языка). Ниже, в заключительном разделе нашего исследования мы еще раз коснемся вопроса о значении этой формы.
[Закрыть]. В. Скаличка считает, что фонетическая редукция в слав. *-ot-, при готск. atta ‘отец’, компенсируется морфологическим расширением в слав. otьcь[104]104
В. Скаличка. О фонетической редукции. – Сб. «Пражский университет Московскому университету». Прага, 1955, стр. 268.
[Закрыть]. Мысль глубокая, но нельзя не выразить опасения, что пример не вполне удачен: морфологическое расширение otьcь имеет собственные индоевропейские корни. Восстанавливаемая для *оtьсь этимологическим путем древняя форма *attikos действительно существовала и является индоевропейской, ср. сохраненное греческим языком ‘Αττικός, ‘Αττική, явно адъективного характера (суф. – ικός, ική, ср. образование ίπος, ‘лошадь’: ίππικός, ίππική лошадиный, конский, −ая’), которое можно правдоподобно объяснить как ‘отчий, отеческий’: att-ilco-s < atta. Таким образом, греч. ή, ‘ Αττική, [χώρα] собственно = ‘отцовская страна’ с последующим забвением конкретного смысла и употреблением как собственного названия части Греции.
А. А. Шахматов[105]105
A. A. Schachmatow. Zu den ältesten slavisch-keltischen Beziehungen. – AfslPh. Bd. 33, 1911, стр. 91–92.
[Закрыть] называет слав. otьcь в числе заимствований из кельтского, ср. кельт. otikos — ирл. aithech, athech ‘Mann aus einer der besitzenden Klassen’, брет. ozech ‘homme’, причем кельт. otikos< *potikos (утрата р в начале кельтского слова), ср. греч. δεσποτικός. В итоге Шахматов принимает первоначальное значение слав. otьсь: ‘Hauswirt, хозяин’. В противном случае он считает неясной исходную славянскую форму для otьсь. Известное otьnь возможно < otьcьnь, др.-русск. отьчьнь, под влиянием братьнь и под. Шахматов не учитывает возможности самостоятельного развития слав. otьсь < и.-е. *аttiko-s, а также наличия несомненных следов *-oto-.
Таким образом, в основе слав. otьсь лежит значение ‘отцов’, как о том свидетельствует этимология: otьсь<*att-iko-s<*atta. В принципе такое толкование вполне закономерно, ср. другие примеры: др.-в.-нем. eninchili ‘внук’, собственно ‘дедов’ (др.-в.-нем. апо, нем. Ahn ‘дед, предок’), а не ‘маленький дед’ как полагал В. Шульце[106]106
KZ, Bd. 40, 1905, стр. 409; ср. Wilmanns. Deutsche Grammatik, II, 1. Hälfte, § 250, 269 (о производных на −l- как первоначально притяжательных, а не уменьшительных).
[Закрыть]. Это находится также в полном соответствии с единственно правильным представлением о первичности всякий раз именно притяжательных и вторичности уменьшительных значений. Вот почему мы не видим в слав. otьсь уменьшительного значения, якобы со временем вытесненного[107]107
Ср. К. Brugmann, KVCr., стр. 339.
[Закрыть].
Интересно изучить возможные условия возникновения этого производного слова. Дело в том, что слав. otьсь ‘отец’ останется совершенно непонятным, если полагать, что оно всегда обозначало отца. Отца обозначало и.-е. *аita, с которым *otьсь связано притяжательными функциями, особенно прозрачными в древней форме *attikos (см. выше).
Попробуем при анализе слав. *otьсь исходить из структуры древнего рода и современных ему воззрений на родство. Тесная связь между членами рода и единое кровное происхождение большинства их (за вычетом фактов экзогамии) находили, как известно, выражение в том, что каждый род знал своего предка. Развившиеся на такой почве воззрения могут, очевидно, объяснить тот факт, что индоевропейская терминология родства знает единые названия отца, матери, но дает сбивчивые, несогласные показания о конкретных названиях восходящего кровного родства: дед, бабка и т. п. Это можно объяснить тем, что при родовом строе каждый кровный родич по восходящей линии (т. е. реальный отец, дед, прадед) мог считаться отцом любого младшего кровного родича, т. е. реального сына, внука, правнука[108]108
Ср. интересное свидетельство из современного быта индоевропейцев-таджиков у А. К. Писарчика («О некоторых терминах родства таджиков.» Сборник статей по филологии и истории народов Средней Азии, посвященный 80-летию со дня рождения А. А. Семенова. Сталинабад, 1953, табл. 1, прим. 5): «В Ура-Тюбе первые один-два ребенка обычно называют своего деда и бабку с отцовской (но не материнской) стороны отцом и матерью – „дада“ и „апа“ (или 6ywa), а отца, если он молод, вместо „дада“ называют „ако“: старший брат». Очевидно, что эти особенности употребления, а также структура слав. otьсь сохраняют реминисценции уже отцовского рода, ср. четкое отражение отношения к отцу. Совершенно естественно, что современная терминология родства сохраняет следы разных этапов развития родственной организации.
[Закрыть]. Вернувшись к слав. *otьсь и уже будучи знакомы с его этимологической структурой, мы можем прийти к тому выводу, что первоначально члены рода употребляли термин otьcь как название ближайшего отца, который сам был в сущности ‘отцов’ (*att-iko-s), т. е. происходил от старшего, общего отца (слав. *оtъ, и.-е. *atta).
В плане относительной хронологии следует отметить, что образование *attikos стало возможным лишь ко времени широкого употребления суффикса −iko-s, который генетически связан с основами на −i-, ср. санскр. avi-kah, слав. ovь-ca, литовск. avis.
Вполне возможно, что вплоть до балто-славянской эпохи образование и.-е. *att-iko-s> балто-слав. *at-ika-s с суффиксом −ika- сохраняло притяжательное значение, утраченное впоследствии. Во всяком случае в балтийском этот суффикс встречается в аналогичном употреблении и сейчас, ср. значение литовск. brol-ika-s ‘племянник по брату, сын брата’ (т. е. ‘братов’): brolis ‘брат’.
Развитие значения otьсь в славянском ‘отцов’ > ‘отец’ – пример встречающейся деэтимологизации производных с суффиксом принадлежности; при этом производное снова принимает значение непроизводной основы – ‘отец’. Ср. нем. Mensch ‘человек’ < др.-в.-нем. mennisco ‘der von Mannus Stammende’ с суффиксом −isco[109]109
F. Kluge. Nominale Stammbildungslehre der altgermanischen Dialekte, 2. Aufl. Halle, 1899, стр. 10.
[Закрыть].
Специально славянским приобретением является в *otьсь суффиксальное −с-, развившееся из и.-е. *k. Это развитие носило характер палатализации, которую принято называть третьей, иначе – законом Бодуэна де Куртене[110]110
Cm. Baudouin de Courtenay. – IF, Bd. 4, стр. 45–53.
[Закрыть]. X. Педерсен[111]111
H. Pedersen. Die Nasalpräsentia und der slavische Akzent. – KZ, Bd. 38, 1902, стр. 384–385.
[Закрыть] считает это изменение очень древним (*otьk’o-s > *otьсь), гораздо древнее палатализации в слав. сепа. В. Вондрак возражает против понимания Бодуэном де Куртене третьей палатализации как некоей аналогии известному закону Вернера (k, g, ch > с, z, s только в подударном слоге). Он считает решающим для этого перехода узкое, напряженное качество гласного, сказавшееся на последующем задненебном согласном, ср. немецкие так называемые ach- и ich-Laute: otьсь < otьkь[112]112
W. Vondrak, Bd. I, стр. 266 и след.
[Закрыть].
Вопросу образования с в otьсь, как и проблеме третьей палатализации в целом, посвящено много исследований. Здесь мы скажем только о некоторых интересующих нас положениях. В настоящий момент нас больше всего привлекает гипотеза, выдвинутая недавно Иреной Грицкат-Вирк[113]113
См. И. Грицкат-Вирк. Joш о тpeħoj палатализациjи. «Jужнословенски филолог», књ. XIX, 1951–1952, стр. 87–110.
[Закрыть]. Эта гипотеза исходит из расхождений между восточнославянским и польским материалом, с одной стороны, и южнославянским, с другой, причем в восточнославянском и польском k выступает часто там, где в южнославянском имеется с. Согласно гипотезе, причина этого положения коренится в характере предшествующего согласного: при его мягкости, что типично для современного русского, польского, выступает часто k, при твердости – с (последнее регулярно в южнославянском). Суть явления заключается в диссимиляции по палатальности. Преимущество этой гипотезы – в ее перспективности. Так, в непоследовательном отражении палатализации можно видеть результат поздних местных восстановлений k по диссимиляции. Следовательно, во-первых, непоследовательность прогрессивной палатализации не есть доказательство ее позднего или недолговременного характера, как полагает И. Грицкат-Вирк; во-вторых, примеры вроде русск. диал. отёк ‘отец’ никоим образом не отражают древней формы *attikos, но получены в итоге местного процесса: о.-слав. otьc’ь > вост.-слав. оt’ьсь > диссимилированное отёк. Гипотеза позволяет правильнее оценить относительную хронологию явлений, связанных с прогрессивной палатализацией задненебных в славянском. Форма *оtькъ является в сущности дославянской. Напротив, форма otьcь реальна с самого начала славянского периода как проявление общей тенденции изменения задненебных в соседстве с гласными переднего ряда. Следующий за k передний гласный при этом оказывал более сильное воздействие на k, откуда зв. п. otьce, но было бы неверно заключать, что последняя форма отражает слав. *оtьkъ[114]114
Как это делают В. Вондрак (Bd. I, стр. 266–268) и А. Белич [ «Наjмлаħа (треħа) промена задњенепчаних сугласника k, г и х у прасловенском jезику». – «Jужнословенски филолог», књ. II, 1921, стр. 22].
[Закрыть]. Это, очевидно, исказило бы картину праславян-ской звуковой системы. Признавая древность формы otьcь, необязательно предполагать звук с во всей парадигме склонения. Наличие им. п. ед. ч. otьcь естественно к моменту образования зв. п. ед. ч. otьče в тот период, когда сиč являлись позиционными вариантами одной фонемы.
Новоакутовое ударение русск. отеческий[115]115
См. I. Kurylowicz. L’accentuation des langues indo-européennes. Krakow, 1952, стр. 252.
[Закрыть] свидетельствует о древней окситонности слав. *otьcь (ср. русск. отец, отца) <и. – е. *attikоs, греч. ‘Αττικός. Ср. то, что говорится у Ю. Куриловича об аналогичном показании новоакутового ударения в сложных порядковых числительных типа русск. четвёртый (< *сetvьrtъ). Древняя окситонность и.-е. *att-ikо-s объясняется его производным характером[116]116
Там же (в различных местах).
[Закрыть]. Последовательное сохранение этой окситонности в славянском, на что указывают определенные следы: подвижность ударения русск. отец, отиа, новоакутовое ударение русск. отеческий, — говорит о том, что, как видно, производный характер образования слав. *otьcь вполне отчетливо ощущался и в славянскую эпоху. Таким образом, историческая акцентология представляет ценное свидетельство для изложенной выше этимологии слав. otьcь.
Наконец, о некоторых словах типа русск. вотчина, которые рассматриваются как специфически русские образования[117]117
A. Vai11ant. Grammaire comparée des langues slaves, t. I, стр. 187. Специально об этом о в русском см.: Л. Л. Васильев. О значении каморы о некоторых древнерусских памятниках XVI–XVIII вв. Л., 1929. Ср. еще М. Dolobkо Das sekundäre v- Vorschlag im Russischen. – ZfslPh, Bd. 3, 1926, стр. 87 и след.
[Закрыть]. Ср., однако, в других славянских языках: польск. диал. uесес[118]118
A. Tomaszewski. Mowa t. zw. Mazurow wielenskich. – «Slavia Occidentalis»14. 1935, стр. 106.
[Закрыть], uojciec (вармийско-мазурский диалект)[119]119
См. «Poradnik Jezykowy», 1953, zesz. 1, стр. 37, текст, записанный X. Курковской.
[Закрыть], укр. род. п. ед. ч. вiтця. (при отця), н.-луж. wosc. Слав, otьcь имело исконно краткое о. Перечисленные выше польские, украинские, нижне-лужицкие формы – в отличие от прочих славянских (русск. отец, чешск. otec, сербск. отац) — содержат о лабиализованное: uо-, vo-. Его происхождение естественно объяснить удлинением прежнего краткого о > ō. Причем, как это обычно для физиологии славянской речи с ее довольно слабым напряжением голосовых связок, одинаковый артикуляционный уклад не сохраняется на протяжении всей артикуляции долгого гласного[120]120
Как, например, в долгих гласных французского е:, о:, у:.
[Закрыть] и выделяется лабиальный призвук и, а иногда и согласный v[121]121
Этот лабиальный элемент вряд ли можно называть протезой. Происхождение протетических j, v иное, оно не может быть объяснено в фонетических границах одного слова.
[Закрыть]. Положение усложняется тем, что в форме otьcь этого не могло произойти и после падения редуцированных, ср. русск. отец. Упомянутое удлинение о могло иметь место лишь в формах косвенных падежей otьca и под. (> otca > otca, uotca). В некоторых славянских языках и диалектах это удлинение могло затем распространиться аналогическим путем на всю парадигму склонения, ср. польск. диал. uojciec, в иных же не распространилось и сохраняется только в органически обусловленных позициях, ср. укр. род. п. ед. ч. вiтця (< иo-) при им. п. отeць, русск. вотчина.
Из прочих названий отца остается, собственно, только слав. *пап-, представленное только в луж. пап, nań, а также в отдельных диалектах, ср. перечисление в начале настоящего раздела. В других индоевропейских языках: лат. паппа, аппа ‘кормилица’, вост. – фриз. папп ‘отец’, др.-инд. папа ‘мать’. В этой связи можно отметить многозначность близких терминов в разных языках (‘отец’, ‘мать’), которой мы коснемся специально в заключительном разделе.
Уникальным является древнерусское производное от названия отца, отмечаемое Ф. П. Филиным в летописном сказании 6491 г. о первых христианских мучениках: «имь же оученьемъ побѣжаемъ противнаго врага попирающе подъ ноги якоже попраста и си отѣника» (Лавр. л. 27, стр. 83; в Ипат. и Тверск. отьченика, Радз. и Акад. отечника). Как свидетельствует Ф. П. Филин, слово отѢника, отьченика, пока что известное в данной форме только в этом летописном сказании, обозначало отца и сына вместе, как одно понятие[122]122
Ф. П. Филин. Лексика русского литературного языка древнекиевской эпохи. – «Ученые зап. Ленингр. гос. пед. ин-та им А. И. Герцена», т. 80, 1949, стр. 21–22.
[Закрыть]. Др.-русск. отѢника, отьченика (дв. ч.), являясь формально производным только от отьць ‘отец’, означало одновременно ‘сын и отец’, т. е. представляло собой пример эллиптического двойственного числа, иногда встречающегося среди индоевропейских терминов родства, ср. аналогичную эллиптическую форму др.-исл. feðgar ‘сын и отец’, производную от названия отца. Эллиптический[123]123
Т. е. выражающийся в неупоминании одного из обозначаемых лиц. О явлении и его примерах в индоевропейском см. К. Brugmann, KVGr., стр. 416.
[Закрыть] характер носят, далее, формы множественного числа литовск. tevai ‘отец и мать, родители’ (букв.: ‘отцы’), укр. батьки ‘родители’ от батъко ‘отец’.
Непосредственно к названиям отца примыкает первый рассматриваемый нами здесь термин сводного родства – название отчима. Особой древности по понятным причинам эти образования не обнаруживают (см. введение к настоящей книге). Наибольший интерес представляет русск. отчим и близкие ему формы: диал. ωтч’им, вотч’им[124]124
С. С. Высотский. О говоре д. Лека. «Материалы и исследования по русской диалектологии», т. II. М.—Л., 1949, стр, 15.
[Закрыть], укр. вiтчим, прибалт.-словинск. vо. icim, vо. tсim, польск. диал. ojcim || осут[125]125
Geiza Horak. Narecie Pohorelej. Bratislava, 1955, стр. 179.
[Закрыть]. Суффикс −im- здесь, видимо, глагольного происхождения[126]126
Так полагает Р. Брандт («Дополнительные замечания к разбору Этимологического словаря Миклошича». – РФВ, т. 23, 1890, стр. 289).
[Закрыть], ср. русск. проходим, подхалим (в последнем корень хал-: нахал, охальничать, родственные хулить, хвалить) — отчетливые отглагольные образования с суффиксом −им. Правда, относительно отчим правильнее будет заключить, что оно аналогического образования, возможно, по образцу побратим, так как исходный глагол для самостоятельного образования отчим отсутствует[127]127
И. И. Срезневский, т. II, стлб. 832, приводит только др.-русск. отьчитисѧ ‘потакать, считаясь родством’.
[Закрыть]. Вряд ли можно в этих образованиях с −им видеть значение уменьшительности, как это делал А. М. Селищев[128]128
А. М. Селищев. Происхождение русских фамилий, личных имен и прозвищ. – «Ученые зап. МГУ», вып. 128, 1948, стр. 148.
[Закрыть]. Далее, как нам представляется, русское слово изменило первоначальное ударение: óтчим вместо *отчúм, ср. ударения прочих образований с −им русского языка (подхалúм, побратúм). В этом смысле ценно свидетельство украинского, сохранившего старое ударение: вiтчúм[129]129
Подробно см. соответствующее место цитированной выше статьи М. Долобко («Das sekundäre v-…»).
[Закрыть]. Из неславянских сюда, возможно, относятся такие суффиксальные образования литовского, как прилагательные svet-imas ‘чужой’, аrt-imas ‘близкий’, также art-ymas, árt-ymas. Аналогично образовано с суффиксом −им- среднеболг. побащимь[130]130
С. Аргиров. Люблянският български ръкопис от XVII в. – СбНУ, кн. XVI–XVII, 1900, стр. 309.
[Закрыть], др.-русск. женима ‘наложница’.
С префиксом па-: русск. паотец (В. И. Даль: ‘неродной отец, воспитатель приемыша’ [131]131
Ср. Р. М. Цейтлин. К вопросу о значениях приименной приставки па-в славянских языках. – «Ученые зап. Ин-та славяноведения», т. IX, 1954, стр. 206.
[Закрыть]), ср. литовск. patevis ‘отчим’ – tevas ‘отец’ [132]132
A. Salys. Musu gentivardziai. «Gimtoji kalba», 1937, II, стр. 22; ср. латышск. patevis ‘отец’ (см. И. М. Эндзелин. Латышские предлоги, ч. 1. Юрьев, 1905, стр. 149).
[Закрыть]. Сюда же, возможно, относится болг. пастрок, пасторок ‘отчим’ < *роpətor. С префиксом при-, pri-: болг. притáтко, н.-луж. psinank от соответствующих названий отца. Оригинальным обозначением отчима является ст.-слав. отьчухъ, сербск. диал. очух[133]133
П. Ровинский. Черногория в ее прошлом и настоящем, т. II. – Сб. ОРЯС, т. LXIII, 1897, стр. 285.
[Закрыть], производное от названия отца с древним суффиксом слав., −ихо– *-ouso- = литовский суперлативный −iáusias[134]134
Ср. W. Vondrak, Bd. I, стр. 476, 477. Сюда же болг. диал. очув ‘отчим’, с заменой х > в (Д. Mapинов. Думи и форми из Западна България. – СбНУ, кн. ХШ, 1896, стр. 260).
[Закрыть].
Описательные образования: в.-луж. prirodni nan ‘отчим’.
Как уже говорилось, термины сводного родства представляют собой позднее приобретение славянских и вообще индоевропейских языков. Общеиндоевропейские термины такого рода отсутствуют. Можно привести в пример позднее оформление этих терминов в германских языках: нем. Stief-vater, Stief-mutter, Stief-sohn, англ. step-father, stepmother, step-son.
МатьСт.-слав. мати, др.-сербск. мати, др.-русск. мати, русск. мать, диал. матьр[135]135
Р. И. Аванесов. Очерки диалектологии рязанской мещеры. – «Материалы и исследования по русской диалектологии», т. 1. М.—Л., 1949, стр. 206.
[Закрыть], мат’ер’а, мат’ер’, мáтка[136]136
В. Г. Орлова. О говоре с. Пермас Никольского р-на Вологодской обл. – «Материалы и исследования по русской диалектологии», т. I, стр. 53.
[Закрыть], укр. мáтiр, мáти[137]137
См. также: А. А. Бурачок. Назви спорiдненостi i свояцтва в украïнськй мовi. Поняття «рiдна мати». – «Лексикографiчний бюлетень», вип. V. Киïв, 1955, стр. 47–65.
[Закрыть], белор. мáцi (несклон.), мáтка, сюда же русск. диал. мáти ‘крестная мать’[138]138
К. А. Иеропольский. Говор д. Савкино (Псков. губ.). – ИОРЯС АН СССР, т. III, кн. 2, 1930, стр. 595.
[Закрыть]; польск. matka, macierz, кашуб. mác-ere, прибалт.-словинск. тaс, тaсеra, н.-луж. mas>таsеrе, полабск. motei, чешск., словацк. matka, словенск. máti, сербск. мати, болг. диал. мáтер ‘майка’[139]139
«От Пирот». Записал С. Христов. – СбНУ, кн. VII, 1892, стр. 232.
[Закрыть]. Др.-русск. мама, мамъка ‘кормилица, мамка, няня’, русск. мáма, диал. мáмушка ‘мать’ при маменька ‘свекровь’[140]140
Е. Будде. К диалектологии великорусских наречий (исследование особенностей рязанского говора). – Отд. отт. из РФВ, 1892, стр. 139.
[Закрыть], чешск. диал. maminka, nase máma обращение детей к матери[141]141
Q. Ноdura. Nareci litomyslske. V Litomysli, 1904, стр. 69.
[Закрыть], в.-луж. zamama ‘посаженая мать на свадьбе’, полабск. máma ‘Mutter, Mama’, др.-сербск. маика, сербск. маja, маjка ‘die Mutter, mater’, болг. мáйка, сюда же помáйчима ‘посаженая мать’[142]142
Образование помайчима аналогично разработанному выше отчим и другим словам на −им.
[Закрыть].
Укр. неня ‘мать, родимая’, болг. диал. нане, также нине (обращение) ‘мама’[143]143
«Думи и форми от говорите в Видин, Вратца, Царибродско и пр.» Записал Цано Сталийский. – СбНУ, кн. V, 1891, стр. 223; кн. XVI–XVII, 1900, стр. 407.
[Закрыть], польск. диал. nаnа ‘мать’, кашуб. nеnа, nаnа, nenka ‘мать’, сербск. нана, нена ‘мать’.
Индоевропейским названием матери является *mater, форма, общая всем индоевропейским языкам и не имеющая себе равных среди родственной терминологии по широте распространения. Для старшего периода индоевропейского сравнительного языкознания еще характерны попытки дать этимологию *mater, точно так же, как и *pəter, ср. толкование Боппа[144]144
Fr. Воpp. Vergleichende Grammatik, 1. Aufl., стр. 1134. Цит. по В. Dеlbrück, стр. 384.
[Закрыть]: др.-инд. matár ‘мать’ < mа ‘измерять’, с префиксом nis- ‘производить, создавать’, т. е. мать – ‘родительница’. Для нового периода языкознания характерно признание недоказуемости этимологических попыток такого рода, но уже с Дельбрюка намечается тенденция возводить *mater к примитивному образованию «детского лепета» mа-[145]145
См. О. Schrader. Reallexikon, стр. 564. Ср. далее Е. Boisacq. Dictionnaire étymologique de la langue grécque, 2-ème ed., стр. 635; A. Walde. Lateinisches etymologisches Wörterbuch, стр. 469; P. Kretschmer. Einleitung, стр. 353 и след.; С. С. Uhlenbeck, стр. 221; Wа1dе – Роkоrnу, Bd. II, стр. 229–230; Ernout – Меillet, t. II, стр. 693–694; A. Zimmermann. Lateinische Kinderworte als Verwandtschaftsbezeichnungen. – KZ, Bd. 50, 1922, стр. 147; J. Роkоrnу, стр. 700–701. Этимологический обзор славянских, балтийских форм см.: Мiklоsiсh, стр. 184, Е. Berneker, Bd. II, стр. 26–27; R. Trautmann, BSW, стр. 171.
[Закрыть].
Как характерные для фонетического облика и.-е. *mātér указываются долгота корневого гласного[146]146
К. Brugmann, KVGr, стр. 78.
[Закрыть] и ударение *mātér[147]147
К. Verner. Eine Ausnahme der ersten Lautverschiebung. – KZ, Bd. 23, 1875, стр. 97 и след.
[Закрыть]> причем последняя особенность сближает его с и.-е. *pətér, ср. выше.
Хорошо изучена история и.-е. *mātér в славянскую эпоху. Поскольку последнее не ощущалось как производное образование, оно не смогло удержать наконечного ударения в славянском: и.-е. *mātér > слав. *mátē-. В дальнейшем *mátē- > *mátě, причем это −ě (с циркумфлексной интонацией) дало i[148]148
W. Vondrak, Bd. I, стр. 52, 59; A. Vai11ant. Grammaire cornparée des langues slaves, t. I, стр. 211–212.
[Закрыть]: *matь, ср. другие случаи такого ě >i, (местн. ед. ч.). В формах типа *matь (русск. мать и др.) можно видеть сокращение конца слова, аналогичное истории суффикса инфинитива −ti, −tь[149]149
См. J. M. Korinek, Od indoeuropského prajazyka k praslovancine. Bratislava, 1948, стр. 19.
[Закрыть]. Впрочем существует гипотеза о двух различных индоевропейских фонетических вариантах этого имени: циркумфлексной интонации *mātẽr и акутовой *тātēr[150]150
Там же.
[Закрыть]. Подобное предположение не имеет веских аргументов в свою пользу. Так, греч. μήτηρ отнюдь не свидетельствует об акутовой интонации, оно – результат местного противопоставления πατήρ и в итоге возводится к и.-е. *mātēr, как и внешне отличное санскр. mātā-. Гипотеза об отражении в слав. *mati (из *matě) циркумфлексной разновидности, а в слав. *matь — акутовой общего признания в современной науке не получила, и история слав. *mati из и.-е. *mātēr излагается обычным способом (ср. выше). Впрочем, оригинальную точку зрения развивал А. А. Шахматов, предполагая общеславянское изменение matī в matь с напряженным редуцированным, откуда русск. мать и др. Формы чешск. máti и под. он объясняет поздним влиянием слав. dъči[151]151
A. A. Schachmatov. Die gespannten Vokale ъ und ь im Urslavischen. – AfslPh, Bd. 31, 1910, стр. 502.
[Закрыть]. Рассмотренное развитие конца слова *mati из и.-е. *mātēr стало возможным после отпадения характерного согласного −r, которого не знают в им. п. ед. ч. уже ни славянский, ни балтийский (слав. *mati, литовск. móte)[152]152
Факты употребления в им. п. ед. ч. формы матерь, укр. маmip, польск. macierz являются не чем иным, как использованием формы вин. п. ед. ч. (materь < и.-e. *māterm: греч. μητέρα) в плане аналогического выравнивания основ.
[Закрыть]. Впрочем, как полагают, редукция и.-е. *mātēr ‘мать’, греч. μήτηρ и т. д. В mātē, ср. санскр. mātā, латышск. māte, слав. mati… восходит к индоевропейскому[153]153
A. Vaillant. Grammaire comparée des langues slaves, t. I, стр. 202. Как особую балто-славяно-арийскую черту отмечает это Г. Арнц (Н. Arntz. Sprachliche Beziehungen zwischen Arisch und Balto-Slavisch. Heidelberg, 1933, стр. 12).
[Закрыть]. Относительно восстановления балто-славянской парадигмы склонения см. у Ю. Куриловича[154]154
J. Кurуlоwiсz. L’accentuation, стр. 203–204.
[Закрыть].
Из балтийских форм этого слова назовем литовск. mote ‘женщина’ далее motere[155]155
P. Skardzius. Lietuviu kalbos zodziu daryba. Vilnius, 1943, стр. 306.
[Закрыть] то же, moteris то же – результаты тенденции аналогического выравнивания основ; moteriske то же, производное с суффиксом принадлежности −isk-, собственно ‘женская’ (ср. чешск. zenska ‘женщина’). Литовск. motina ‘мать’ представляет собой производное от того же корня, с той лишь особенностью, что это – относительно позднее образование, произведенное уже не от исконной основы на −r– (mote, род. п. moter-s), а от усеченной (mot-ina) прибавлением суффикса −ina, генетически – индоевропейского суффикса принадлежности *-in-, видимо, утратившего основное значение. Ср. аналогичное расширение основы другого старого термина родства – устаревшего литовск. avynas (av-yna-s): слав. ujь < и.-е. *auo-s ‘дядя по матери’. Сюда же принадлежат образования от усеченной основы литовск. mote ‘corka chrzestna’, motis ‘syn chrzestny’[156]156
К. Buga. Medziaga lietuviu kalbos zodynui ir snektoms tirti (Vieksniu parapijos zodziai). – «Tauta ir zodis», t. I, 1923, стр. 347.
[Закрыть]. Вторичность значения литовск. mote ‘женщина’ ввиду достоверности генетических связей представляет факт, не вызывающий сомнений[157]157
Ср. Е. Fraenkel. Problemi di grammatica e vocabolario lituani. – «Studi baltici», vol. 6. Roma, 1936–1937, стр. 115–116.
[Закрыть], ср. распространенный в разных языках обычай называть жену в семейном кругу ‘матерью’: русск. мать в этом значении, нем. Mutter. На последнее как на аналогию литовск. mote ‘женщина’ < ‘мать’ указывает Б. Дельбрюк[158]158
В. Delbrück, стр. 435. Ср. еще С. D. Buck, стр. 95.
[Закрыть]. Старое значение литовск. mote ‘мать’ сохранило ясные следы, например, в pamote ‘мачеха’[159]159
Е. Hermann. Einige Beobachtungen an den indogermanischen Verwandtschaftsnamen. – IF, Bd. 53, 1935, стр. 98.
[Закрыть], в отдельных формах от mote: mocia, тоciute ‘мать, матушка’, ср. в народной песне: Ner man mociutes kraiteliui krauti ‘Нет у меня матушки, чтоб копить приданое’.
Интересное и к тому же весьма древнее производное от *mater-представлено в русск. матерóй, ст.-слав. маторъ, словенск. mator и др. В. Вондрак[160]160
W. Vondrak, Bd. I, стр. 178.
[Закрыть] справедливо утверждает, что из двух огласовок matorъ и materъ первая (matorъ, matoreti) старше, чем matereti, подвергшееся ассимиляции и в свою очередь вызвавшее появление materъ. Таким образом, обозначается чередование mater-: mator-. Согласно указанию Ю. Куриловича, формы с −tor появляются в определенных исторически засвидетельствованных сложениях и знаменуют отличие производных форм от непроизводных[161]161
J. Kurylowicz. Études indoeuropéennes, I. Krakow, 1935, стр. 90–100; его же. L’apophonie en indo-europeen. Wroclaw, 1956, стр. 40–41.
[Закрыть]. Это хорошо видно в греч. μήτηρ: άμήτωρ, в которых отражено соотношение, восходящее к индоевропейскому языку.
На том же основании мы считаем, что слав. *mator- происходит из сложений типа za-mator- (ср. русск. заматореть) со ступенью −о- от *mater- ‘мать’, в то время как матереть, матерой (с е) – уже вторичны, диссимилированы. Тут следует еще раз подчеркнуть, что этимологическая связь *mater ‘мать’ и слав. *matorъ ‘матерой, сильный, старый’, лат. maturus ‘зрелый’, а также древность производного *mator-, возможно, представляют один из следов положения женщины-матери в древности[162]162
В связи с этим считаем нужным отметить, что некоторые ученые приписывают, на наш взгляд, несколько прямолинейно, выдающейся роли матери отдельные перемещения в словаре. Так, югославский этнограф Шпиро Кулишич увязывает, вслед за Миланом Будимиром, факт сохранения и.-е. *mātēr и параллельную утрату и.-е. *pətēr в балто-славянском словаре с тем обстоятельством, что в свадебной обрядности славян роль отца совершенно вытесняется ролью матери, тещи и свекрови, а также сохранением у славян ряда черт индоевропейского матриархата (Spiro Kulisic. Tragovi arhaicne porodice u svadbenim obicajima Crne Gore i Boke Kotorske. – «Глас-ник Земаљског Музеjа у Capajeвy». Историjа и етнографиjа, свеска XI, 1956, стр. 224; Милан Будимир. Протословенски и староанадолски Индоевропљани. – «Зборник филозофског факултета», И. Београд, 1952, стр. 259). Эта мысль противоречива в принципе. Известно, что форма *pətēr сложилась еще в общеиндоевропейскую эпоху и носит на себе печать классификаторской системы родства времен матриархата. Если это слово возникло и было необходимо в матриархальной организации, почему оно должно было исчезнуть в балто-славянском, сохранившем ряд остатков древнего матриархата? Ясно, что причина утраты и.-е. *pətēr кроется не в наличии этих матриархальных пережитков. История языка дает ценнейшие свидетельства для истории жизни его носителей, но, используя эти свидетельства, нельзя также забывать о специфике развития самого языка. Причину утраты *pətēr надо, по-видимому, искать в самом языке: эта форма могла оказаться неудобной в плане фонетико-мор-фологической системы славянского языка и рано была заменена другими известными образованиями. С другой стороны, славянский отразил другую форму от и.-е. *pətēr – stryjь. Слав. stryjъ, кстати сказать, сохраняет память о древней классификаторской системе, наряду с другими следами матриархата у славян.
[Закрыть].
Формы типа болг. майка являются сокращенныхми, от о.-слав. mati[163]163
Е. Berneker, Bd. II, стр. 8.
[Закрыть]. Их вероятная первоначальная сфера употребления – звательная форма[164]164
Е. Fraenkel. Zur Verstümmelung bzw. Unterdückung funktionsschwacher oder funktionsarmer Elemente in den baltoslavischen Sprachen. – IF, Bd. 41, 1933, стр. 400, 401; его же. Miszellen. – KZ, Bd. 54, 1926, стр. 300.
[Закрыть], которая, как известно, благоприятствует преобразованиям, сокращениям, даже «искажениям». Наряду с толкованием *mātēr из слова «детского лепета» та-у имеются объяснения отдельных форм как упрощений в речи *mātēr: греч. μα, μαια [165]165
E. Fraenkel. Miszellen. – KZ, Bd. 54, 1926, стр. 300.
[Закрыть].
Простейшие формы типа та- обнаруживают собственные словообразовательные тенденции. Сюда относятся – удвоение, при котором в одних случаях экспрессивность выражалась удлинением согласного (ср. греч. μάμμα, μάμμη ‘мама, мать, бабушка’), в других – удлинением гласного: слав. тaта, ср. нем. Миhте<герм. *moma (<и.-е. *māma); вторичное разложение, которое мы, по-видимому, имеем в нем. Amme ‘мамка, кормилица’ и других из m-am-[166]166
Изложение традиционной точки зрения на соотношение форм та-та и *mātēr см.: A. Walde. Lateinisches etymologisches Wörterbuch, стр. 458–459; Walde – Pokorny. Bd. II, стр. 221; G. Meyer. Etymologisches Wörterbuch der albanesischen Sprache, стр. 272; P. Kretschmer. Einleitung, стр. 338 и след.; Ernout – Meillet, t. II, стр. 679; J. Pokorny, стр. 694.
[Закрыть].
Относительно широко распространено в индоевропейских языках название матери от корня *пап-, *папа-, *апп-, который встречается также в роли названия отца (ср. выше): алб. папε, nεnε, тохарск. nani ‘matri_mihi’ хеттск. annas и др.[167]167
См., кроме известных словарей, еще Н. Pedersen. Tocharisch vom Gesichtspunkte der indoeuropäischen Sprachvergleichung, 2. Aufl. København 1949 стр. 136–137.
[Закрыть]
О генезисе этих индоевропейских образований можно, видимо, повторить то, что уже говорилось о названиях матери *mam-, *am-, так как они представляют совершенно аналогичные в структурном отношении словообразовательные типы: сложение папа, простая форма an-. Это важно для обоснования связи форм *nana, *an(n)a между собой. Очевидная аналогичность структуры словообразовательных типов от обоих корней (папа, ап(п)а: mama, am(m)a) объясняется близостью условий их употребления. Отсюда – тождественное выражение экспрессивности, которая, по-видимому, издавна характеризует эти образования[168]168
Русск. няня (как и тятя) развило экспрессивную палатализацию, ср. папа и tata большинства славянских языков, в которых выражение экспрессивности, как правило, ограничилось общеславянским удлинением гласного.
[Закрыть]: удвоение согласных, удлинение гласных. Существенная разница между этими двумя экспрессивными названиями матери состоит в том, что в отличие от *mamat связанного с *mater, и.-е. *папа, *пап(п)а, *ап(п)а стоят в известном смысле особняком среди прочих названий матери. Но они в свою очередь связаны с рядом других индоевропейских терминов родства, ср. пап в значении ‘отец’, слав. *vъп-иkъ <и.-е. *an-.
Образованию *пап из *ап- аналогично, в частности, кашубское местоимение личное пеп, па, по ‘ow’, которое З. Рысевич выводит из праиндоевропейского местоименного корня *п-[169]169
Z. Rysiewicz. Kaszubskie nen i formacie pochodne. – «Slavia Occidentalis», t. 15, 1937, стр. 43–46.
[Закрыть]. Скорее пеп редупли-цировано (*n-en-) из *еn-/*оn- (указ. местоим.), ср. ст. – слав, онъ и др. Вполне возможно также, что это указательное местоимение и разбираемая нами корневая морфема ряда терминов родства связаны самым тесным образом, о чем см. ниже.
К названиям матери примыкают названия мачехи: ст.-слав. маштеха, матерьша др. – серб. маштеха, русск. мачеха, укр. мачуха, белор. мачаха, мачыха, польск. macocha, кашуб. тасеха, прибалт.-словинск. maciеxа, в.-луж. macocha, полабск. motech’a, словенск. maceha, сербск. маħеха (в Дубровнике), болг. мащеха.
Перечисленные слова восходят к *matjexa, общеславянскому названию мачехи, самому распространенному в славянских языках. Образование *matjexa весьма древнее по своей форме, оно может быть объяснено как *mat-ies-a, где mat- связано со слав. mati, – tere ‘мать’ и −ies-индоевропейский суффикс сравнительной степени. Таким образом, *mat-ies-a ~ ‘подобная матери’, ср. образование лат. mater-tera ‘тетка по матери’[170]170
Е. Berneker, Bd. II, стр. 27.
[Закрыть]. При всей своей древности, *mat-ies-a представляет собой чисто славянское образование, поэтому усложнять его предполагаемый прототип, как это делает Э. Бернекер, чрезмерно архаизируя исходную форму, нет надобности. Бернекер выводит славянское слово из *mat(r)-ies-i, хотя совершенно очевидно, что оно образовано от усеченной основы mat-. Поэтому единственно закономерным прототипом можно считать *mat-ies-a. Выделять в слове в качестве суффикса одно −ха[171]171
А. И. Соболевский. Из области словообразования. – РФВ, т. LXVI, 1911, стр. 385.
[Закрыть] вряд ли верно с исторической точки зрения. О первоначальном значении *matjexa можно судить лишь на основании изложенного выше морфологического анализа: это образование с суффиксом сравнительной степени, предположительно значившее ‘подобная матери’. Различные уничижительные оттенки[172]172
Там же.
[Закрыть] – вторичное стилистическое приобретение славянских суффиксов с характерным согласным −х>. Поздние аналогические образования – русск. бабёха, тетёха — с этим суффиксом носят только уничижительный характер. Безоговорочно сравнивать их с мачеха[173]173
См. А. Преображенский. Т. I, стр. 517. Ср. еще полемику о слове А. Смирнова и Я. Грота (РФВ, тт. XIV, XV).
[Закрыть] вообще нет смысла, ср., помимо явной разницы в возрасте, еще характерное различие ударений. Славянские языки в общем последовательно отражают форму *matjexa. Исключение представляет только укр. мачуха с неорганическим изменением, как видно, под влиянием распространенных образований с особым суффиксом −уха < *-ous-.
Из восточнославянского (белорусского) заимствовано литовск. тociuka, moceka ‘мачеха’[174]174
К. Buga. Medziaga lietuviu kalbos zodynui ir snektoms tirti. «Tauta ir zodis». I, 1923, стр. 360; A. Salys. Musu gentivardziai. – «Gimtoji kalba», вып. 2, 1937, стр. 22.
[Закрыть].
В индоевропейском языке отсутствуют какие-либо общие обозначения мачехи при множестве местных. Правда, эти местные образования обнаруживают общие семантические особенности, ср. значение *mātruia, выводимого из греч. μητρυιά и арм. таurи ‘мачеха’: ‘некоторое подобие матери’[175]175
В. Delbrück, стр. 473.
[Закрыть]. Русск. обл. паматерь[176]176
См. Р. М. Цейтлин. К вопросу о значениях приименной приставки па-в славянских языках, стр. 206.
[Закрыть] тоже – ‘некоторое подобие матери’, ср. значения ряда других славянских сложений с префиксом ра-. Сюда примыкают литовск. pamate ‘мачеха’[177]177
A. Salys. Указ. соч., стр. 22; P. Skardzius. Lietuviu kalbos zodziu daryba. Vilnius, 1943, стр. 411.
[Закрыть] (ср. patevis ‘отчим’), латышcк. pamate ‘мачеха’[178]178
И. М. Эндзелин. Латышские предлоги, ч. 1, стр. 149.
[Закрыть].
Из описательных значений мачехи: словенск. pisana mati с уничижительным оттенком значения.
