Текст книги "История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя"
Автор книги: Олег Трубачев
Жанры:
Языкознание
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)
Индоевропейское название человека претерпело в славянском коренное изменение значения, в итоге которого оно оказалось вовлеченным в сферу терминологии родства[678]678
Ср. С. D. Buck, стр. 80: «In Slavic there was a complete shift from ‘man’ 1 [‘человек’] to ‘man’ 2 [‘мужчина’] and ‘husband’, and in part a later restriction to ‘husband’ with new derivatives in the sense of ‘man’ 2, as SCr. muskarac, Russ. muzcina, etc.».
[Закрыть]. Так образовалось о. – слав, тоzь ‘мужчина, муж’: ст.-слав. мѫжь ‘‘ανήρ’, ‘άνθρωπος’, ‘έπιβάτης’, ‘τίς’, др.-русск. мужд = мѫжь ‘homo, vir, человек’, ‘свободный человек’, ‘именитый, почтенный человек’, ‘maritus, супруг’, мужатаѧ, мужатица = мѫжатица ‘замужняя женщина’, польск. maz ‘муж’, mezczyzna ‘мужчина’, mezatka ‘замужняя женщина’, русск. муж, мужчина, кашуб. тoz ‘муж, мужчина’, чешск. muz ‘мужчина’, диал. muzsky: «zenatf (vozeneli) slovou muzsky»[679]679
Q. Hodura. Nareci litomyslske. V Litomysli, 1904, стр. 70.
[Закрыть], словацк. диал. mus ‘супруг’[680]680
F. Buffа. Указ, соч., стр. 179.
[Закрыть], словенск. moz ‘муж’, za-moz dati ‘выдать замуж’, za-moz iti ‘выйти замуж’, сербск. муж ‘der Ehemann, maritus’, мужатица ‘das Eheweib, mulier’, диал. muskac ‘Mann’[681]681
P. Skok. Mundartliches aus Zumberak (Sichelburg). – AfslPh, Bd. 33, 1912, стр. 365.
[Закрыть], болг. мъж ‘мужчина’, ‘муж, супруг’, мъжа ‘выдавать замуж’, мъжа се ‘выходить замуж’.
Что касается этимологии слав. mozь, то на это слово распространяли старое толкование индоевропейского названия человека: нем. Мапп, др.-инд. тапи– < *тап- ‘думать, мыслить’, якобы в отличие от животных, т. е. ‘homo sapiens’[682]682
В. Delbrück. стр. 432–433, 435.
[Закрыть]. В принципе было бы трудно возражать против такого толкования. Вместе с тем такие образные значения, предполагаемые для глубокой древности, обычно вызывают понятное недоверие. С другой стороны, можно с большей вероятностью допустить существование у и.-е. *тап-, слав. *mozь функции технического термина, который определяет мужских особей древнего рода с наиболее существенной практически стороны, а именно как таковых в противоположность женским членам. Во всяком случае мы вправе искать такое значение в древнем славянском термине *modo ‘testiculi’ (у Преображенского нет), самостоятельном старом производном от и.-е. *тап-’мужчина’ с суффиксом −do. Искать также и в *modo, ст.-слав. мѫдо древнее значение мыслить’ было бы более чем странно.
Слав. mozь образовано самостоятельно из и.-е. *тап- ‘мужчина’ с помощью суффиксов[683]683
Ср. A. Meillet. Études, стр. 209, 354; J. J. Mikkola. Urslavische Grammatik. III. Teil. Heidelberg, 1950, стр. 35.
[Закрыть]: *mon-g-io-s, поэтому −z- в слав, mozь развилось органически, а не в результате контаминации, как думал Г. А. Ильинский, сложно объяснявший возникновение mozь из сочетания zamozь, полученного контаминацией слав. *топъ (= санскр. manuh, нем. Мапп) и za mozь: mogo[684]684
Г. А. Ильинский. – «Рiдна мова», I, 1933, стр. 117 и след. Цит. по «Indogermanisches Jahrbuch», Bd. XIX, 1935, стр. 271–272.
[Закрыть]. Попытка Г. А. Ильинского была продиктована стремлением правильно объяснить укр. замiж, которое, как он полагал, может продолжать только *za mozь, а не *za mọzь. Тем не менее мы предпочитаем остаться при старой точке зрения. Укр. замiж не имеет доказательной силы, ср. еще один случай неорганического украинского i на месте общеславянского носового: дiброва < *dọbrova.
Относительно происхождения славянской формы mọzь[685]685
Греч. ‘Αμαζόνες не имеет к слав. mọzь никакого отношения и хорошо объясняется из греч. μαστός ‘сосок’: ά-μαζ-ονες собств. ‘без соска’, что соответствует мифологическим данным. Иначе см. Н. Jасоbsоhn. Σκυθικά. – KZ, Bd. 54, 1926, стр. 280: к слав. mọzь, т. е. ‘без мужа’.
[Закрыть] существуют различные точки зрения. Одна из них принадлежит А. Вайану. Указывая на неясный характер конца слова, Вайан видит в −z- не суффикс, а результат весьма редкого в славянском фонетического развития: атематическая флексия *тапи- с вин. п. ед. ч. *manui(n), по которому все сложение преобразовалось в склонение на −i-, а −nu- дало −ngu-, т. е. произошло усиление группы согласных типа *-mi– > −mlj-[686]686
A. Vaillant. Slave mọzь. – RES, t. 18,1938, стр. 75–77; его же. Grammaire comparée des langues slaves, t. I, 1950, стр. 96, 185.
[Закрыть]. Другая точка зрения может быть признана общепринятой. Так, А. Мейе, В. Вондрак, Р. Траутман, в последнее время Ю. Покорный и Ф. Мецгер единогласно видят в слав. mọzь образование с суффиксом −g-[687]687
A. Meillet. Études, стр. 354; его же. Les origines du vocabulaire slave. – RES, t. 5, 1925, стр. 12; W. Vondrak, Bd. I, стр. 470; R. Trautmann, BSW, стр. 169; J. Pokоrny, стр. 700; F. Mezger. Zu einigen indogermanischen g- und l-Bildungen. – KZ, Bd. 72, Heft 1–2, 1954. стр. 99 и след.
[Закрыть].
Не возражая в принципе против мысли Вайана о возможности редкого развития g- перед u-[688]688
Такие случаи, действительно, вероятны для славянского, ср. gvozdь < *vozdь, см. нашу статью «Славянские этимологии 1–7». – «Вопросы славянского языкознания», вып. 2. М., 1957.
[Закрыть], в ряде вопросов с ним можно не согласиться. Прежде всего невероятен вин. п. ед. ч. *manui(n) от −u-основы *топи-, и.-е. *тапи, ср. u-основу ст. – слав, сынъ, вин. п. ед.ч. сынъ < *sun-m, литовск. sunu (*sanum). Далее, нет никаких следов этой предполагаемой u-основы в слав. mọzь. Фактические данные говорят только о возможности существования *mongjo-, мужской основы на −о-[689]689
Ст.-слав. вин. ед. мѫжеви объясняется влиянием других обозначений лиц независимо от основы, как правильно отмечал С. Кульбакин в своей критике объяснения слав. mọzь < *mongju- на основании ст.-слав. за. мѫжоү и дат. мѫжеви у Мейе (A. Meillet. Les vocatifs slaves du type mọzu. — MSL, t. XX, 1916, стр. 95–102; позднее ср. его же. Общеславянский язык. М., 1951, стр. 288, 398). С. Кульбакин подкрепляет свое замечание указанием, что различия −u- и −о-основ в славянском были утрачены очень рано (см. «Jужнословенски филолог», књ. V, 1925–1926, Библиографиjа, стр. 329).
[Закрыть]. Эта производная форма образована нанизыванием нескольких суффиксов: *man-g-io. Таким образом, мы не видим необходимости вместе с Вайаном признавать здесь органический фонетический процесс *mangu-< *mangu- < *тапи уже потому, что ни *тапи-, ни *mangu- в славянском неизвестны, а развитие нашего *mangjo- из *mangu- сомнительно. Следовательно, образование *man-g-io-, слав. mọzь, ст.-слав. мѫжь проходило главным образом морфологическим путем[690]690
Особую этимологию недавно выдвинул Я. Отрембский («Miscellanées onomastiques». – «Lingua Posnaniensis», t. II, 1950, стр. 86 и след.): слав, mọzь < *та-n-gh-, ср. вариант готск. magus.
[Закрыть].
Мы подходим к вопросу о материальной природе этих суффиксов. Занимаясь одним из интересующих нас формантов, Ф. Мецгер[691]691
F. Mezger. Указ. соч., стр. 99 и след.
[Закрыть] подчеркивает единичность индоевропейских образований с суффиксом −g-, не позволяющую применить какую-либо классификацию: слав. mọzь, литовск. namiegas ‘домашний, домочадец’, литовск. sargas ‘охранник, сторож’, слав. *storzь[692]692
Кстати, приводить литовск. sargas, слав. *storzь как пример имени с суффиксом −g- еще преждевременно в силу недостаточной ныясненности этимологии.
[Закрыть]. Нельзя, однако, не отметить неполноты перечня, причем упущены слова, как раз наиболее близкие по значению к слав. mọzь: литовск. mer-g-a ‘девушка’ (к греч. μειραξ < *μερ-ιαξ то же), др. – сканд. ekkja ‘вдова’, которое В. Краузе[693]693
W. Кrause. Die Frau in der Sprache der altisländischen Familiengeschichten. – «Ergänzungshefte zur KZ», 1926, № 4, стр. 237.
[Закрыть] объясняет из герм. *einkjo ‘Alleinstehende’. Герм. *ein-kjo восходит к и.-е. *ein-gjā, этимологически прозрачному производному от *ein- ‘один’ (слав. inъ, лат. unus < *oino-s) в соединении с теми же суффиксами, которые мы обнаруживаем в слав. mọzь: *ein-g-ia (ж. р.) – *man-g-io-s (м. р.). Морфологическое тождество образований очевидно, что находит также поддержку в семантической однородности последних слов: mer-g-a ‘девушка’, *ein-gja ‘одинокая (женщина)’, *man-gjo-s ‘мужчина’. Разумеется, относительный возраст этих образований мог быть различным (*ein-gja- только в скандинавских языках, *man-gjo-s только в славянском).
Сравнение слав. mọzь с названными образованиями кажется более оправданным, чем привлечение сильно затемненного образования литовск. zmogus ‘человек’.
Этим не исчерпывается круг сопоставлений слова mọzь. Ср. латышск. muzs ‘век’. Это слово, в котором И. М. Эндзелин[694]694
См. РФВ, т. LXXVI. стр. 308.
[Закрыть] видит старую основу среднего рода −iа-п, может объясняться из балтийск. *mangja-[695]695
К. Буга («Aistiski studijai», I, стр. 52, 114) объясняет латышск. muzs, литовск. amzias ‘век’ вслед зa А. Лескином («Die Bildung der Nomina im Litauischen», стр. 309) из *munzja-s. Но это говорило бы об исконной палатальности задненебного (и.-е. *g), и мы ожидали бы латышск. muzs! Литовск. z и др.-прусск. s, таким образом, неясно.
[Закрыть], формы, тождественной слав. *mongjo- в mọzь, ср. и соотношение значений ‘век’: ‘мужчина, человек’, аналогичное отношению ст.-слав. вѢкъ ‘век, возраст’: чловѢкъ ‘άνθρωπος’. Э. Леви[696]696
E. Lewy. Preußisches, – IF, Bd. 32, 1913, стр. 160, сноска 2.
[Закрыть] указывает на близость ст.-слав. мѫжь и литовск. amzis ‘lange Zeit’, др.-прусск. amsis ‘Volk’, но для него эта близость выражается только в общем окончании *-zis и в возможности взаимного влияния.
Если верно то, что сказано о латышск. muzs: слав. mọzь[697]697
Различные соображения против данного сближения видвигает Э. Бенвенист (Е. Benveniste. Notes d’etymologie prussienne. «Studi baltici», t. 2. 1932, стр. 80, 81). Ср. еще к вопросу о родстве латышск. muzs.: слав. mọzь — К. Мülenbach, II, стр. 681, где прежде всего отмечается родство латышск. muzs, литовск. amzis, др.-прусск. amsis (И. М. Эндзелин). Конечно, *mangja- (слав. mọzь) должно было бы дать латышск. *mudzs. В наличии muzs, возможно, сказалось влияние литовских форм с z, ср. известные примеры в, – латышск. eš вместо es: литовск. as и др. Старые влияния, унифицировавшие здесь характер согласного, были вообще возможны, в том числе и со стороны славянского с z < g, ср. выше Э. Леви.
[Закрыть], то это, возможно, дает еще одно свидетельство о конце основы слав. mọzь, поскольку в таком случае наличие латышск. muzs (−iа-основа) исключает мысль А. Мейе о mọzь < *mon-gju-.
Из местных производных от слав. mọzь интересно русск. мужик ‘крестьянин’, ‘грубый мужчина’, с уничижительным эмоциональным оттенком. Лингвисты объясняли последнее образование различно. X. Педерсен выводил суффикс −ikъ из *-inkъ (ср. литовск. −ininkas) и причину наличия −ik-, вместо −iс-, видел в том, что «закон Бодуэна де Куртене, который, между прочим, действует после n и т, не действовал после −in-: мужик»[698]698
Н. Pedersen. Die Nasalpräsentia und der slavische Akzent. – KZ, Bd. 38, 1902, стр. 384.
[Закрыть]. Иначе объяснял слово А. Вайан: формы на −icь могли развиваться из −ьсь после −уо-основ (словенск. mozic от moz), но это −ic обычно заменялось −ik: русск. мужик[699]699
A. Vaillant. Grammaire comparée des langues slaves, t. I, Paris – Lyon, 1950. стр. 143.
[Закрыть]. Но образование мужик нельзя отрывать от такого же образования русск. старик, для которого объяснение Вайана неприемлемо вообще, поскольку starъ — древняя твердая о-основа. Русск. мужик, старик близки по своему суффиксу немногочисленным, но достаточно древним литовским образованиям с суффиксом −eika-, −eika, ср. jauneika ‘jaunylis’, kabeika ‘kuris kabinejasi’ с характерными эмоционально окрашенными значениями, ср. и значение русск. мужик. Ср. еще литовск. диал. seniekas ‘senas’[700]700
Литовские примеры взяты из кн. P. Skardzius. Lietuviy kalbos zodziu, daryba, 159, 160.
[Закрыть], т. е. sen-ieka-s (чередование различно интонированных долгот −ieka-: eika-), точно соответствующее по структуре, суффиксу и значению русск. стар-ик, стари-ка (русское подвижное ударение говорит о древней форме *star-ei-ko-s). Производные на *-eiko- нашли преимущественное отражение в восточнославянских языках: русск. старик, мужик, диал. молодик ‘молодой, новобрачный’[701]701
А. Подвысоцкий. Словарь областного архангельского наречия, стр. 92.
[Закрыть], сюда же укр. молодик ‘молодой месяц’. Первоначально формы *star-eiko-s и *star-tko-s были очень близки как варианты количественного чередования суффиксального гласного. Положение изменилось только в результате различного отражения закона прогрессивной палатализации: starьcь, старец, но старик.
Весьма загадочно название мужа, из славянских языков лучше всего известное древнерусскому, но по ряду признаков имеющее право считаться древним славянским образованием: др.-русск. лада. Ср. в «Слове о полку Игореве» обращение плачущей Ярославны к ветру: «чему мычеши хиновьскыя стрhлкы на своею не трудною крилцю на моея лады вои?» (стихи 443–445 изд. 1800 г.). А. Г. Преображенский называет еще чешск. ladа[702]702
А. Преображенский, т. I, стр. 428.
[Закрыть]. Ср. сербск. лада ‘супруга’. Слово сохранилось в живом русском языке, в устном народном творчестве почти до наших дней, обозначая всякий раз мужа – ‘милого, любимого мужа’ (возможны переносы на жену), ‘возлюбленного’, а также его противоположность – ‘нелюбимого, немилого мужа’[703]703
См. П. А. Расторгуев. Словарь народных говоров Западной Брянщины. – «Доклады и сообщения Ин-та языкознания АН СССР», VI. М., 1954, стр. 122, со ссылкой на запись песен, сделанную М. Н. Косич (там же, стр. 67).
[Закрыть]. Др.-русск. лада (ср. и другие случаи употребления этого слова) фигурировало «с оттенком ласкательности (следовательно, оно не было собственно термином для обозначения данного понятия)…»[704]704
Ф. П. Филин. О терминах родства и родственных отношений в древнерусском литературном языке. – «Язык и мышление», т. XI, 1948, стр. 341.
[Закрыть].
В восточнославянских народных песнях слово лада употребляется еще и в других, более затемненных случаях, как например в известной песне, которая начинается словами: «А мы просо сеяли, сеяли, ой, дед-ладо, сеяли, сеяли» – считающейся одной из древнейших у славян[705]705
См. Е. Gasparini. L’esogamia degli antichi Slavi. – «Ricerche Slavistiche», vol. II, 1953, стр. 134–135; К. Moszynski. Kultura ludowa Slowian, czesc II, Krakow, 1939, стр. 1085.
[Закрыть]. Еще более затемнено и удалено от своего возможного первоначального значения употребление слова в детской песенке: «Ай, ладушки, ладушки, где были? – у бабушки…» – где форма от лада лишена всякого конкретного значения, близка к междометию. Неудивительно, что именно такие «темные» места в первую очередь давали повод для кривотолков в те времена, когда велись деятельные разыскания древнеславянских божеств. Это порождало и резко противоположную точку зрения. Так, А. Брюкнер отказывался вообще видеть в слове лада что-либо большее, чем простое восклицание из песенного рефрена[706]706
См. A. Brückner. Mythologische Studien. III. – AfslPh. Bd. 14, стр. 161, 185; ср. обзорную статью словенского ученого France Веzlaj. Nekaj besedi о slovenski mitologiji v zadnjih desetih letih. – «Slovenski etnograf», letnik III–IV, 1951, 346.
[Закрыть]. Последняя мысль является другой нежелательной крайностью, так как если междометное употребление в песнях действительно лишено сейчас конкретного значения (хотя есть все основания полагать о развитии этих восклицаний из полнозначного слова), то примеры вроде др.-русск. лада ‘муж’ чужды всякой двусмысленности и нуждаются в ином объяснении.
Форма русск. лада, слав. lada в таком виде, возможно, неисконна и является одним из случаев славянской метатезы плавных, ускользнувших от внимания исследователей. Тогда lada < *ald-, и.-е. *aldh-, которое в свою очередь поддается расчленению на индоевропейский аффикс −dh-(−d-), выражающий состояние, особенно – завершенное состояние[707]707
См. É. Benveniste. Origines de la formation des noms en indoeuropéen, I. Paris, 1935, стр. 189.
[Закрыть], и известный индоевропейский корень *al- расти’[708]708
Там же, стр. 190.
[Закрыть]: *al-dho-s ‘выросший, зрелый’. Полученное гипотетическое значение могло лечь в основу названия человека, мужа, мужчины, что действительно имело место в отдельных индоевропейских диалектах, ср. основанные на близких признаках (‘смертный’, ‘сильный’): греч. βροτός, арм. mard ‘человек’, лат. vir, литовск. vyras ‘муж, мужчина’. К и.-е. *aldhos восходят др.-сакс., др. – англосакс. aldi ‘Mensch’, сюда же лангобардск., др. – бавар. aldius ‘halbfrei’< ‘Mensch’[709]709
См. W. Bruckner. Aldius. – «Beitrage», Bd. 17, 1893, стр. 573–575.
[Закрыть]. Сюда же, далее, принадлежат готск. aids ‘βίος’, aldeis ‘γενεαί’, др. – шведск. aldr ‘отпрыск (дитя), ‘человечество’, др. – сев. – зап. old ‘жизнь, время господства’, на связь которых с готск. alan ‘расти’, aljan (каузатив) кормить’, ср. лат. alo, ирл. alim, производное лат. altus ‘высокий’, указывает В. X. Фогт[710]710
W. H. Vogt. ALDARTRYGGÐIR ok ÆVINTRYGGÐIR. – «Beiträge», Bd. 58. 1934, стр. 1–66; см. еще A. Johannesson. Isländisches etymologisches Wörterbuch. Bern. 1951–1954, стр. 37–38.
[Закрыть]. Отношение значений готск. alds, др. – сев. – зап. old ‘жизнь’: aldius ‘человек’ сопоставимо с выработавшимся в славянском соотношением значений vekъ ‘век, возраст’: celovekъ ‘человек’. Помимо др.-русск. лада ‘муж’, соответствующего указанному герм, aldi- ‘человек’, славянский представляет и другую группу слов, материально восходящих к *al-dh-, а по значениям примыкающих к др.-исл. old, готск. aids ‘жизнь’: русск. лад ‘порядок, согласие’, ладить ‘жить в согласии’, ‘устраивать’, которые состоят в очевидном родстве с др.-русск. лада ‘муж’[711]711
M. Фасмер (REW, Bd. II, стр. 4–5) указывает, помимо родства с др.-русск. лада, на невыясненность этимологии слова лад.
[Закрыть].
Таким образом, слав. lada может быть объяснено из формы *ald-, которая в конечном счете восходит к и.-е. *a1- ‘расти’, ср. выше готск. alan, нем. alt, лат. altus. В славянских языках тот же корень имеется в др.-русск. лода ‘особая кость’, а также в др.-русск. лодья, русск. лодка (< *old-), причем везде точно прослеживается их связь с корнем, обозначающим ‘ствол’, ‘выросшее’ < ‘расти’.
Слав. lada представляет собой применение этого корня в названиях родства, ср. нем. Eltern ‘родители’, собственно ‘старшие’. Этимологические данные позволяют высказать предположение о первичности для слав. lada именно значений ‘старший, муж’, а не ‘жена, супруга’. При наличии известных названий для старшего рода – слав. *voldyka, *starъ (и его производных – компаративных образований *starejьsь, starejьsina) — справедливо предположить, что lada — один из детализирующих синонимов, возможно – часто употребляющийся эпитет, ср. также его очевидную отглагольность: ‘старший’ < ‘выросший’, при собственно названиях старшего в роде. Ср. употребление в песне: «А мы просо сеяли, сеяли, ой, дед-ладо, сеяли, сеяли…», – где дед-ладо представляет собой именно такое словосочетание: *dedъ lada, где dedъ– название старшего родича, a lada — именное определение при нём. Форма ладо — остаток звательной формы от ā-основы (lada). Укр. дiд ладу является в таком случае поздним преобразованием под сильным воздействием аналогии обычных звательных форм на −у от имен мужского рода: дiду, синку, батьку и др., что естественно, ибо в украинском звательная форма – живая категория. Принадлежность мужского термина слав. lada к ā-основам стоит закономерно в ряду других индоевропейских основ на −ā, обозначающих мужчину: слав. *starosta, *voldyka, готск. frauja ‘господин’, лат. scriba ‘писец’.
Сделав попытку этимологически объяснить происхождение слав. lada, мы вполне отдаем себе отчет в ее гипотетичности, в необходимости поисков новых сравнительных данных, в том числе – более близких к славянскому, чем обширный круг германских слов (хотя последние, на наш взгляд, заслуживают в настоящем случае всяческого доверия). Здесь было бы ценно свидетельство балтийского, который для изучения истории сочетаний с плавными в славянском всегда представляет картину, наиболее близкую к славянскому и вместе с тем архаическую, позволяя безошибочно определить фонетическое развитие славянской формы.
Прямые соответствия др.-русск. лада в балтийском неизвестны. Но одно из литовских имен собственных, по-видимому, является словом того же корня в производной форме: Aldona, женское имя[712]712
Ср., однако, критическое замечание А. Брюкнера «…больше всего нам известная [из старых литовских женских имен. – О. Т.] Алдона, т. е. Анна, первая жена Казимира Великого и дочь Гедимина, которая так любила танцы и так трагически кончила, появляется лишь только у Стрыйковского и не вызывает никакого доверия, – я не считаю этого названия подлинным» (A. Brückner. Starozytna Litwa. Ludy i bogi. Szkice historyczne i mitologiczne. Warszawa, 1904, стр. 29). Специально о литовск. Aldona см. J. Safarewicz. Polskie imiona osobowe pochodzenia litewskiego. – JP, t. XXX, 1950, стр. 117–118.
[Закрыть], т. е. Ald-ona с суффиксом −опа от *aldas или *alda (= др.-русск. лада), ‘принадлежащая а’, ‘происходящая от а’. Ср. с тем же суффиксом Liepona ‘левый приток р. Ширвикты’ < liера липа’, с суффиксом −иопа Berzuona, Ezerиопа от berzas ‘береза’, ezeras ‘озеро’, ср. греч. Διώνη ‘дочь Зевса’ от Ζεύς, род. п. ед. ч. ΔιFός ‘Зевс’[713]713
Анализ литовск. Liepona, Berzuona, Ezeruona взят из кн.: Р. Skardzius. Lietuviu kalbos zodziu daryba, стр. 274, 284.
[Закрыть].
Обычай образовывать собственные имена от названий родства (что мы предполагаем для литовск. Aldona от *ald-) давно известен, ср. анализируемые А. М. Селищевым[714]714
A. M. Селищев. Происхождение русских фамилий, личных имен и прозвищ. – «Ученые зап. МГУ», вып. 128. Труды кафедры русского языка, кн. 1. М., 1948 [посмертно], стр. 136.
[Закрыть] древнерусские личные имена Внук, Дед, Дедко, Дедило, Дедилец, Дедун, Дядя, Дядько, Зять, Пасынок.
В свете сказанного следует считать сомнительным сравнение др.-русск. лада с ликийск. lada ‘жена, женщина’[715]715
См. установление этого ликийского слова и его значения у J. Imbert. Termes de parenté dans les inscriptions lyciennes. – MSL, t. 8, 1894, стр. 454–455; это сравнение спрвведливо признается случайным, ср. М. Vаsmer, REW, Bd. II, стр. 5.
[Закрыть], которое навело Г. Гюнтерта на мысль о заимствовании славянским этого слова: русск. лада (sic!) ‘Gattin’, сербск. лада, чешск. lada (ср. греч. Λήδα, ликийск. lada, халд. lutu, аварск. thladi ‘супруга’) – из малоазиатского[716]716
Н. Güntert. Labyrinth. – «Sitzungsherichte der Heidelberger Akademie der Wissenschaften, Philologisch-historische Klasse», 1932–1933, стр. 49; прoтив – P. Kretschmer. Etymologie und Wortforschung. – «Glotta», Ed. 22, стр. 252–253. Недавно гипотезу о близости слав. lada и малоазиатских и переднеазиатских слов поддержал вслед за другими исследователями Б. Поляк, причисляющий этот случай к «лексическим интерференциям языкоюго союза» между славянскими и кавказскими языками (V. Роlak. K problemu lexikalnich shod mezi jazyky kavkazskymi a jazyky slovanskymi. – LF, roc. 70, 1946, стр. 27–28, где указана и литература).
[Закрыть]. Сравнение ликийского и славянского слов приводится также в одной из последних работ В. Георгиева[717]717
В. Георгиев. Вопросы родства средиземноморских языков. – ВЯ, 1954, вып. 4, стр. 65.
[Закрыть]. Подобные сопоставления допустимы как предварительные при отсутствии возможности объяснить фонетическое развитие славянского слова на более близком индоевропейском материале. Однако такая возможность вероятна (см. выше). Кроме того, привлеченный нами германский и другой сравнительный материал вынуждает нас считать первичным для слав. lada мужское значение, ср. др.-русск. лада ‘муж’.
Между тем именно предположение о первоначальном женском значении слав. lada побуждает отдельных исследователей выдвигать важные гипотезы. Так, М. Будимир считает это слово одним из матриархальных реликтов, связывающих доклассическую Анатолию с протославянским словарем. Сам М. Будимир предлагает совершенно новую этимологию слав. lada — из *vladha, ср. vladati с потерей v в начальной группе vl, по закону Лидена, откуда lada = ‘властвующая’[718]718
М. Будимир. Протословенски и староанадолски Индоевропљани. – «3борник филозофског факултета». Београдски универзитет, књ. II, 1952, стр. 262.
[Закрыть]. Все это, однако, чрезвычайно гадательно и маловероятно.
Индоевропейский язык развил еще одно распространенное обозначение мужчины, исходящее из его конкретных физических качеств: *viro-s. Наличие целого ряда сосуществующих обозначений мужчины как ‘старшего, выросшего’ (см. выше, *al-dh-), особенно – ‘сильного’ не должно удивлять, если учесть ту важность, магическое значение, которые древний человек мог придавать подобным названиям, считая, что, называя так мужчину, он одновременно наделял его соответствующими качествами. Вовлечение таких обозначений по мере забвения их конкретного значения в сферу терминов родства состоялось уже потом, в течение письменного периода истории отдельных древних индоевропейских языков. Формы, восходящие к *viro-s в различных индоевропейских языках: санскр. vīra-t авест. vīra-, лат. vir, литовск. vyras, латышск. virs, др.-прусск. wijrs, др.-ирл. fer, готск. wair, др.-исл. verr, др.-в.-нем., др. – сакс, др. – англосакск. wer.
Б. Дельбрюк[719]719
В. Delbrück, стр. 418, 425.
[Закрыть] анализирует значения санскр. vīra- ‘мужчина’, особенно ‘сильный мужчина’, ‘герой’, ‘воин’, затем ‘сын’, ‘самец’, указывая, что значение ‘муж, супруг’, засвидетельствовано только в эпическом языке, в то время как лат. vir с раннего времени значит ‘супруг’. К. К. Уленбек[720]720
С. С. Uhlenbeck, стр. 291.
[Закрыть] сближает санскр. vīros ‘мужчина, герой’ и vayas ‘сила, здоровье’. В. Прельвиц[721]721
W. Prellwitz. Idg. vīros ‘der Mann’. – «Glotta», Bd. 16, 1927, стр. 156.
[Закрыть] считает, что и.-е. *viros < *vier (ср. греч. ίατρός: ίατήρ) значило собств. ‘преследователь, воин’, ср. санскр. vītar- ‘преследователь’. Большей популярностью пользуется толкование К. К. Уленбека, ср. А. Вальде[722]722
A. Wаlde. Lateinisches etymologisches Wörterbuch, стр. 840.
[Закрыть], Вальде – Покорный[723]723
Wаldе – Роkоrnу, Bd. I, стр. 230–231, 314–315.
[Закрыть], Эрну – Мейе[724]724
Еrnоut – Meillet, t. II, стр. 1305–1306.
[Закрыть].
Этимология и.-е. *viros как производного с суффиксом −ro- от и.-е. *vī-, *vei- ‘сила’ является весьма вероятной, но совершенно естественно, она не дает права выделять суффикс −ra- в современном литовск. vyras[725]725
Как это, например, делает П. Скарджюс («Lietuviu kalbos zodziu daryba», стр. 298).
[Закрыть], неразложимом с точки зрения современного литовского словообразования.
В то время как балтийские языки прекрасно сохранили и активно употребляют формы, продолжающие и.-е. uiros[726]726
Ср., однако, отклонение в виде перемены места ударения – литовск. výras при и.-е. *virós, ср. др.-инд. vīrá (J. Kurylowicz. Accentuation, стр. 237).
[Закрыть], славянским языкам это индоевропейское название неизвестно, что дало повод А. Мейе еще раз высказать свою известную точку зрения о существенных пробелах в индоевропейском наследии славянского словаря[727]727
См. реценаию А. Мейе на кн. R. Trautmann. Baltisch-slavisches Wörterbuch. – BSL, t. 24, 1923, стр. 135. (Comptes rendus); его же. Les origines du vocabulaire slave. – RÉS, t. 5, 1925, стр. 11.
[Закрыть]. Указанное расхождение между балтийским и славянским языками Мейе относит к числу существенных: славянский не знает балтийск. viras, балтийский – слав. mọzь. He исключена возможность, что вопрос об отражении и.-е. *vīros и *mangjo-s соответственно в балтийском и славянском обстоит гораздо сложнее. Так, выше уже приводились данные о возможном сохранении следов *mangjo-s в балтийском. С другой стороны, А. Вайан, например, указывает на то, что славянский знал и.-е. vīr-’муж, мужчина’, ср. следы в названии обычая – др.-русск. вира, которое нельзя объяснить заимствованием из германского, ср. нем. wer-geld[728]728
См. еще F. Miklоsiсh, стр. 392. В настоящее время преобладает мнение о невозможности заимствования древнерусского слова из германского, так как, во-первых, германские языки не имеют равнозначного эквивалента, а нем. Wergeld, близкое по значению к вира, дало бы другую форму; во-вторых, все германские формы близкого названия мужчины имеют е, ср. др.-в.-нем. wer и др., что также не объясняет др.-русск. вира (ср. С. Thörnqvist. Studien über die nordischen Lehnwörter im Russischen. Uppsala – Stockholm, 1948, стр. 172).
[Закрыть]. А. Вайан спрашивает, не следует ли здесь видеть, вместо производного, форму родительного падежа, точно соответствующую литовск. vyro (род. п. ед. ч.) и закрепленную в каком-нибудь древнем выражении вроде ‘(плата за) мужа’, после чего, когда форму перестали понимать, она получила значение существительного женского рода[729]729
См. рецензию А. Вайана на кн: J. J. Mikkola. Urslavische Crammatik, III. Teil, Formenlehre. Heidelberg, 1950. – BSL, t. 47, 1951, стр. 190–191. Из старой литературы о др.-русск. вира см. Louise Wanstrat. Beiträge zur Charakteristik des russischen Wortschatzes. Berlin, 1933, стр. 91, где это слово приводится в числе заимствований из нижненемецкого.
[Закрыть].
Последняя мысль А. Вайана не может не вызвать сомнений, тем более, что она не опирается ни на какие подтверждающие факты. Видеть в др.-русск. вира окаменевший родительный падеж существительного мужского рода *виръ в роли нового существительного женского рода вира значит объяснить его как явление единственное в своем роде, во всяком случае– с точки зрения славянских языков. Такое окаменение хорошо известно как способ адвербиализации (ср. наречия сегодня, вчера — собственно родительные падежи существительных мужского рода съ дьнь, вечер), здесь же мотивы этого явления были бы совершенно непонятны. Объяснение сокращением древнего выражения *< plata za > vira> др.-русск. вира выглядит искусственным. Достаточно сказать, что свободное словосочетание этого типа предполагает скорее полнозначность всех его компонентов и тем более объекта *vira (ср. к тому же актуальность соответствующего обычая – штрафа – даже в течение первых веков письменного периода истории Киевской Руси). А в таком случае отсутствие всех других падежных форм, кроме род. п. ед. ч. *vira, выглядело бы очень странно. Точно так же у нас нет оснований видеть в *vira несогласованное определение, предпосланное определяемому, вроде тех, которые широко употребляют литовский и латышский языки.
Напротив, если мы обратимся к другому объяснению, мимоходом упомянутому Вайаном, – vira производное от *virъ, — процесс забвения *virъ в славянском получит весьма естественное толкование: в итоге длительной борьбы за роль общего термина ‘муж, мужчина’ в славянском победило *mọzь, более удобное в силу одинаково легкого употребления в обоих важных значениях, в то время как более узкий семантически термин *virь ‘взрослый мужчина’[730]730
Мысль о более позднем развитии значения и.-е. *vīros ‘муж’, осуществлявшемся собственно уже в отдельных ветвях индоевропейского, подтверждается этимологией. Балтийский развил значение *biras ‘муж’, по-видимому, самостоятельно, отдельно от славянского, в котором употребление *virъ могло рано ограничиваться предположенным образом.
[Закрыть] был рано вытеснен, не найдя поддержки в древнем (и поэтому давно деэтимологизировавшемся) −ā-производном *vir-ā: др.-русск. вира.
Литовская форма vyriskis представляет собой фактическое притяжательное прилагательное на −isk- ‘мужской’, но сейчас не ощущается как, таковое[731]731
См. P. Skardzius. Указ. соч., стр. 158–159; J. Otrebski. Randbemerkungen zu dem Werk von Pr. Skardzius «Lietuviu kalbos zodziu daryba». – Lingua Posnaniensis, t. 4, 1953, стр. 43.
[Закрыть] и значит ‘мужчина’. Забвение производной притяжательной формы с возвращением к значению исходной формы – нередкое явление, ср. чешск. zenskа ‘женщина’, сюда же русск. мужчина из прилагательного’ мужьскъ + суф. −ина в сингулятивном значении, ср. болг. диал. мъшчина ‘мъжкото в хора или животни’[732]732
Д. и К. Молерови. Народописни материали от Разложко. Речник. – СбНУ, кн., XLVIII, 1954, стр. 482.
[Закрыть].
Вторичность и поздний характер специальных обозначений ‘муж, супруг’ становится еще очевиднее при знакомстве с многочисленными местными терминами этого значения, реквизированными сравнительно недавно из других словесных групп: ст.-слав. малъжена, малъженьца (дв. ч.) ‘conjuges’, польск. maizonek, чешск. manzel ‘супруг’, вероятно, из др.-в.-нем. mahal ‘бракосочетание, договор’, и слав. zena[733]733
F. Miklоsiсh, стр. 182; A. Semenovic. Über malzen, manzel, mandzel, manzen, masen, majzen, mazen und mazzen. – AfslPh, Bd. 6, 1882, стр. 26–30, против В. Неринга, который объяснял из ст.-слав. мѫжьлѢтн ‘virum fieri’ (AfslPh, Bd. 5, стр. 466); ср. также Norbert Reiter. Die deutschen Lehnübersetzungen im Tschechischen. – «Slavistische Veröffentlichungen des Osteuropa-Instituts an der Freien Universität Berlin», Bd. 3, 1953, стр. 118.
[Закрыть], сюда же в.-луж. mandzel ‘супруг’; ст.-слав., др.-русск. сѫпрѫuъ, супругъ ‘муж, супруг’, ‘супружеская чета’, очень похожее на кальку греч. σύζυξ; слово известно также в значении ‘пара, упряжка волов’; русск. сам ‘муж, хозяин, барин’, ср. сам в обычном значении местоимения; укр. чоловiк муж’ – значение, известное также диалектам русского[734]734
В. Н. Добровольский. Смоленский областной словарь. Смоленск, 1914, стр. 980: человек 1) ‘муж’, 2) ‘человек’, челавечица ‘жена’: Жаниуся, ачилавéчиуся — взяу сабе чилавечицу.
[Закрыть], сербского и болгарского[735]735
Мирко Барjактаровиħ. Свадбени обичаjи у околини Берана (Иванграда). – «Зборник филозофског факултета», књ. III. Београд, 1955, стр. 243; Стойков, К. Костов, П. Вапкова, Г. Георгиев, Ж. Желев и др. Говорът на с. Говедарци, Самоковско. – «Известия на Института за български език», кн. IV. София, 1956 стр. 330: човéк ‘съпруг’.
[Закрыть], ср. совершенно аналогичное употребление франц. homme ‘человек, мужчина’ в диалектах: оте ‘mari’ – liè è s’n ome ‘elle et son mari’[736]736
С. Jоrеt. Essai sur le patois normand du Bessin. Dictionnaire étymologique. – MSL, t. 4, 1880, стр. 169.
[Закрыть]; чешск. диал. chot ‘супруг’[737]737
Fr. Bartos. Dialecticky slovnik moravsky. Praha, 1906, стр. 120.
[Закрыть], сербск. диал. подруг ‘супруг, муж’[738]738
Гл. Eлeзовиħ. Речник косовско-метохиског диjалекта, свеска II. Београд, 1935, стр. 92.
[Закрыть].
Целую коллекцию частных названий мужа насчитывает литовский народный язык, в котором, кроме общенародного vyras ‘муж’, есть еще preiksas второй муж’
Названия взяты из следующих источников: A. Sаlуs. Musy gentivardziai. – «Gimtoji kalba», 1937, II, стр. 22; K. Вüga. Medziaga lietuviu kalbos zodynui ir snektoms tirti. – «Tauta ir zodis», t. I, 1923, стр. 345; P. Skardzius. Указ, соч., стр. 190, 387, 437.
[Закрыть], ср. сербск. подруг ‘супруг’, укр. дружина ‘жена, супруга’.
Из прочих индоевропейских названий ср. готск. guma ανήρ, муж’, тоже вторичное значение одного из древних индоевропейских названий человека *ghəmon-, *ghmon- ‘земной’, ср. лат. homo[740]740
См. S. Feist. Vergleichendes Wörterbuch der gotischen Sprache, 3. Aufl., Leiden, 1939, стр. 225–226.
[Закрыть].
