Текст книги "Журнал «Если», 2003 № 12"

Автор книги: Олег Дивов

Соавторы: Кирилл Бенедиктов,Дмитрий Володихин,Дмитрий Янковский,Пол Дж. Макоули,Владимир Гаков,Павел (Песах) Амнуэль,Кейдж Бейкер,Эдуард Геворкян,Дмитрий Байкалов,Чарльз Шеффилд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

– Впечатляет, не правда ли? – Бенедикт Валентинович взволнованно потер ладони. – Собственно, это и входит в мои обязанности – протирать линзы с лампочками, следить за температурой, смазывать вращающие механизмы. Как видите, ничего сложного. Термометр на стене, а вон тем рычажком регулируется температура. Тут вот в углу стремянка, если надо протереть свод. А в случае чрезвычайных ситуаций можно в зеркало посмотреть.

– В зеркало?

– Ну, да. Есть тут у нас старенький оптический детектор. Можно, конечно, и без него, но, как говорится, со шпаргалкой всегда сподручнее. – Бенедикт Валентинович смущенно заулыбался. – Помните, как в детских стишках? Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи… В общем, если возникают производственные затруднения – скажем, кориолисово ускорение не то или центр тяжести сместился…

– Чего ты на меня наседаешь, Беня? – Матвей фыркнул. – Зачем мне это?

– Ну, как же! Раз уж вы пришли сюда, думаю, вы должны это знать.

– Должен, но не обязан! – Кожанкин сердито поднял указательный палец. – Я, Беня, не какой-нибудь слесарь-сантехник, я бывший председатель сельсовета! Чувствуешь разницу?

– Ну, разумеется! Только видите ли… Это, конечно, всего лишь модель, но модель действующая. – Последнее слово Бенедикт Валентинович произнес с особой интонацией – чуть ли не с придыханием. – Пусконаладка произведена по всем правилам, комиссия объект приняла. Модель, сами понимаете, молоденькая, неопытная, так что без смотрителя тут никак нельзя.

– Что ж, нельзя – значит нельзя. – Матвей уважительно покачал головой. – Важно, что работенка непыльная!

Лицо бородатого смотрителя просветлело.

– Выходит, вам понравилось?

– А что ж тут не понравится? Тихо, тепло, опять же со жратвой полный порядок. Мне бы кто такую работку подкинул – сказал бы спасибо.

– Так ведь и я о том же! – с пылом воскликнул Бенедикт Валентинович. – Хорошему человеку и работу нужно соответствующую!.. Что же мы тут стоим, пойдемте!

– Е-мое! Опять ты меня куда-то тянешь, – Кожанкин недовольно поморщился. Но юркий Бенедикт не собирался его слушать. Уверенно сворачивая в проходы, он вновь подвел гостя к выходу из пещеры.

– Ну вот, – волнуясь, заговорил он. – Главное – помните: штатная единица предусмотрена одна-единственная. Всех прочих пещера спокойно выпускает.

– Это ты о чем? – недоуменно поинтересовался экс-председатель.

– О том, что с этой минуты вы становитесь здешним смотрителем.

– В каком таком смысле? – Кожанкин все еще не понимал.

– Пожалуй, это проще продемонстрировать, – Бенедикт Валентинович робко шагнул за порог. – Вот и все. Вы там, а я тут.

– Экий ты чудной, – Матвей рассмеялся. – Ну и что?

– Теперь ваш статус подтвержден фактически. Я – бывший смотритель, вы – нынешний. От себя же могу только пожелать всяческих благ и скорой смены!

– Постой! Куда это ты?

Но Бенедикт Валентинович все теми же семенящими шажочками продолжал удаляться прочь.

– Стой! – почуяв недоброе, Кожанкин ринулся за бородачом и грудью уперся в невидимое препятствие. – Черт! Это еще что такое?

Он сделал рывок, но ничего не добился. Нечто крепко удерживало его на пороге. Когда же в панике он ринулся вперед всем телом, та же упругая сила легко и просто отбросила его в глубь пещеры. Это казалось немыслимым, но случилось. Абсолютно пустое пространство оказывало человеку яростное сопротивление.

Опершись о стену, Кожанкин медленно поднялся, испуганно осмотрелся. Все вокруг казалось страшным, и все вокруг было чужим. Тем не менее кое-что он для себя уяснил: судя по всему, Матвей Кожанкин крепко влип. С этой самой секунды он превратился в здешнего пленника.

* * *

Барьер был устроен просто и надежно. Впускать – впускал, а вот выпускать не спешил. При слабом воздействии он мягко прогибался и нежно трепетал, при попытках же силового давления давал адекватный отпор. Так или иначе, но, стараясь пробить барьер телом, Матвей Кожанкин дважды оказывался на полу. Тот, кто строил этот чертов бункер, знал, что делал, и только сейчас до Матвея дошел смысл прощальных слов смотрителя. Штатная единица, как говорил Бенедикт Валентинович, предусматривалась ОДНА-ЕДИНСТВЕННАЯ! Не двое и не трое, а всего одна! Из этого следовало, что барьер включился сразу после того, как ловкач Беня выскользнул за порог. То-то он вытанцовывал такими шажочками! Знал, собака, на что обрекает Матвея!

Кожанкин ударил кулаком по невидимому барьеру и в голос застонал. Он слышал истории про то, как вербуют бродяжек в «пиратские» артели. Здесь попахивало чем-то похожим. И что обидно – ведь не дурачок, не бродяжка! Кажется, и пожить успел, и всякое повидал на свете, а все одно купился! Хотя… Обстоятельства – они и есть обстоятельства. Не свались он в трещину, не наткнулся бы на бункер, не поддайся на уговоры Саньки Губошлепа – давнего любителя чужого добра, не случилось бы и всей этой катавасии. По всему выходило, что не просто так подбросила ему судьба этого Бенедикта. Верно, было какое-то распоряжение сверху – то ли в наказание за воровство, то ли еще за что.

Впрочем, думать об этом не хотелось, а рвать на себе волосы Матвей не собирался. Приняв случившееся как факт, он попросту начал исследовать свое новое жилище. Трижды обошел бункер, внимательно изучил все коридоры. Теперь, когда Кожанкин немного освоился, пещера уже не казалась ему столь необъятной. Всего-то несколько скромных комнатушек и метров сорок узеньких коридоров. Как он здесь появился – оставалось только гадать. Частично постаралась мать-природа, а что-то было доработано человеком. Более всего утешало, что в староватом на вид холодильнике действительно обнаружилась прорва самых разных продуктов. Правда, запечатаны они были в непривычную упаковку, но это Кожанкина особенно не смущало. Опробовав несколько блюд с пюре, рисом и мясной кашей, он взялся проводить ревизию напитков. И вот тут обнаружилось, что его крупно надули. Повсюду, куда ни совался Матвей, он находил молоко, воду, кефир, нечто напоминающее кумыс, газировку и прочую чепуху. Того же, чего жаждала его душа, в холодильнике не водилось. Никаких крепких напитков, ни даже самого слабенького пива. Матвей по-настоящему обиделся. Жизнь тотчас посерела, а думать о будущем стало вдвойне грустно. Наверное, в сотый раз он обругал свое доверчивое поведение, свою деревенскую незадумчивость. А ведь хитрец Бенедикт на что-то такое ему намекал! Неужели так трудно было порасспрашивать смотрителя, побольше разузнать о здешнем житье-бытье? Но так и не удосужился!..

Проходя мимо черного шара, Матвей в ярости пнул огромную махину. От боли в ступне у него тотчас навернулись на глаза слезы. Охнув, Кожанкин схватился за ногу и какое-то время стоял, согнувшись. Кое-как переведя дух, он выпрямился и, со злостью плюнув на шар, вышел из зала.

Остаток дня Матвей провел у выхода из пещеры. Повторные попытки обмануть барьер не увенчались успехом. Устав, он попросту сел у порога и время от времени тоскливо подавал голос. Звал то Губошлепа, то просто добрых людей. Увы, добрые люди, видимо, перевелись, никто не откликнулся…

Уже поздним вечером Матвей пальцем ткнул в хрустальный шар, и осветившаяся поверхность передала изображение какого-то иноземного города. И диктор на экране лопотал что-то непонятное. Лишь часа через два Матвей сообразил, что шар действительно являет собой подобие глобуса. Касаясь пальцем той или иной точки, Кожанкин включал и телепрограммы указанного региона. Правда, расположение стран на глобусе он помнил довольно смутно, однако, действуя наугад, очень скоро сумел обшарить всю Землю, добравшись в том числе и до своего родного края.

Глядя на лица знакомых артистов, на улицы российских городов, Матвей чуть было не расплакался, и только известие об очередной планетарной катастрофе разрушило его лирический настрой. Как выяснилось, за время, проведенное им в бункере, бедная Африка содрогнулась от могучего подземного толчка. Землетрясение разрушило несколько населенных пунктов, оставило без крова сотни семей. Сила подземного толчка по разным оценкам колебалась от десяти до двенадцати баллов. Матвей не знал – много это или нет, но экран демонстрировал плачущих жителей, оставшиеся на месте поселков руины, больницы, переполненные ранеными. На этом фоне безобидным показалось даже фантастическое затопление американского городка Остин. Последнее событие кое-кто из ученых именовал настоящей мистикой. Район, больше знакомый с засухами, нежели с дождями, был подвергнут водной атаке, каковой не знал ни один город мира. Водопад, низринувшийся на крохотный городок, легче легкого смывал мосты и валил деревья, разрушал промышленные предприятия и дома. Даже энергичная помощь властей оказалась бессильной. О количестве погибших никто не сообщал. Видимо, точных цифр пока еще не знали.

Взволнованный всем увиденным, Кожанкин лег спать. Ему было стыдно, но в глубине души бывший председатель сознавал: чужое горе, да еще таких невероятных масштабов, принесло ему некоторое облегчение. Во всяком случае, уснул он действительно быстро. Тревожные сны в эту ночь бывшему председателю не снились.

* * *

Изучением механизмов, вращающих шар, он занялся прямо с утра. Внимательно перечел куцую инструкцию, перелистал книги, стоящие на полках. Увы, все они были довольно странные. Даже названия вызывали если не оторопь, то по крайней мере удивление – «Периодичность бед», «Фатум в свете техногенных тенденций», «Рок и цикличность знаковых событий» и пр. Словом, книги Кожанкина не увлекли. Вместо этого он предпочел заняться тем, что было понятнее – смазал техническим маслом огромные шестерни, стер жирную пыль с желтого плафона, подкрутил гайки металлических станин. Снять кожух с двигателя не удалось, однако, как ему подумалось, в этом не было особой нужды. Вал стремительно раскручивался, ладонь ощущала едва заметную вибрацию, многоступенчатая шестеренчатая передача передавала вращение на шар. Именно на него Матвей и переключил внимание, покончив с механизмами. Правда, изучение поверхности черного шара мало что ему дало. Был шар бугристым и неровным, местами влажным, а местами сухим. Матвей прижимался к нему ухом, и ему казалось, что он слышит, как вздыхает и вздрагивает черная масса. Во всяком случае, от поверхности шара явственно веяло теплом. Это было странно и это настораживало. Словно и не камень исполинских размеров вращался в зале, а необычное живое существо. До боли в глазах Кожанкин всматривался в малейшие складки на черной поверхности, но разглядеть что-либо интересное так и не сумел. Дело осложнялось тем, что, нависая над шаром, Матвей невольно заслонял свет от светильника и прожектора, а спичек с фонарями в бункере отчего-то не водилось.

Еще один сюрприз Матвей обнаружил в ванной комнате. Точнее говоря, Матвея поразила даже не сама комната, сколько зеркало над умывальником. Зеркало было двухсторонним, и почти сразу Кожанкин заподозрил, что здесь также не обошлось без фокусов. Он начал рассматривать зеркало со всех сторон, и фокус действительно скоро обнаружился. Задняя сторона зеркала была более темной и мутной, но главная изюминка заключалась в том, что зеркальная поверхность отражала не ванную комнату, а просторное незнакомое помещение с резными балкончиками под потолком, с высокими черными колоннами. И сам он стоял посреди этого зала – все с той же трехдневной щетиной на щеках, с легкой ссадиной на лбу. А еще в облике Кожанкина наблюдалось нечто странное. Это сложно было описать словами, но имелось какое-то едва уловимое несоответствие. То ли отражение его не так улыбалось, то ли таилось в глазах двойника нечто инородное, пугающее.

Вращая зеркало, Матвей еще долго вглядывался в видимое. В волнении покидал ванную комнату и снова возвращался. Он никогда не считал себя красавцем, однако все-таки верил, что в облике его присутствует нечто исконно мужское, отдающее старорежимным благородством. С чего бы еще сельчане выбрали его председателем? Оно конечно – председательствовать тогда мало кому хотелось, но ведь никто не предложил, к примеру, того же Саньку Губошлепа! Кроме того, был Матвей человеком разносторонним – любил рыбалку, рассуждал о политике, читал местную периодику. А еще Кожанкина волновали кризисы. В первую очередь, тревожил кризис театрального искусства, во вторую – кризис российского хоккея. То есть в театрах ему бывать не приходилось, а вот за хоккейными состязаниями он следил с большим вниманием. Саньке же было плевать и на театр, и на хоккей. Да и нос у Саньки был не по годам пористый, рожа поражала обилием фиолетовых пятен, половина зубов была безнадежно испорчена. А все, конечно, от пьянства. То есть Матвей тоже пил, но, как он считал, весьма умеренно. «Только по праздникам», как говаривают иные мужчины. А вот Санька пил без всяких календарей. Пил, когда мог и когда были в наличии деньги.

Кожанкин продолжал всматриваться в зеркало, и ему начинало казаться, что о чем-то важном он уже догадывается. И все же озарение не приходило. Пугливые мысли только касались его макушки и тут же отлетали прочь. А ведь смотритель тоже говорил что-то такое про зеркало, но что именно – Матвей никак не мог вспомнить.

От всего этого впору было свихнуться, и Кожанкин успокаивал себя тем, что каждый день съедал из холодильника что-нибудь новенькое, благо продукты появлялись в завидном количестве и неведомо откуда. При этом ничто не скисало и не портилось, а недоеденное накануне удивительным образом исчезало.

Засыпая по вечерам, Матвей внушал себе, что никакого бункера нет и в помине, что в действительности он всего лишь спит и видит один затянувшийся сон. Отчаянно хотелось проснуться, однако пробуждение не наступало.

* * *

Догадка явилась не сразу.

Все произошло после того, как однажды утром Матвей Кожанкин, наскоро ополоснув лицо и сделав зарядку, прошелся тряпкой по немногочисленной мебели бункера, а заодно обмахнул веничком черный шар. Такое случалось с ним нечасто, но так уж вышло, что здесь, под крышей бункера, ему захотелось вдруг уюта и чистоты, захотелось мало-мальского порядка. Дома, когда выпадало подобное настроение, Матвей чистил зубы и протирал поверхность стола скомканной газетой. Порой доходило до того, что он появлялся во дворе и начинал воспитывать скучающих малолеток. Рассказывал им про старые времена, про демонстрации и субботники. Вот и в этот день он долго и с удовольствием обрабатывал веником черный шар, а во вращающиеся шестерни вылил добрую половину масленки.

Этим же вечером телеэкран вновь продемонстрировал ему картины жутких разрушений. Страшные ураганы промчались по планете, вызвав опустошение сразу в нескольких странах. Рухнуло наземь около полусотни гражданских самолетов, погиб урожай зерновых на Украине, а очередная война, которую попытались развязать США в какой-то маленькой африканской стране, захлебнулась из-за смерчей, уничтоживших разом несколько эскадрилий. Дрожащим голосом диктор сообщил, что, угодив в шторм, утонул и любимый авианосец США «Гарри Трумэн».

Трумэна, сжегшего некогда Токио и население Хиросимы с Нагасаки, Кожанкину было не жаль, а вот иные разрушения заставили его поежиться. Не подлежало сомнению, что планета переживала очередной катаклизм. Сбывались прогнозы вечно недовольных экологов, а беснующиеся пессимисты вновь потрясали кулаками, хором обещая гораздо худшие времена. Странное дело, но даже отражение в зеркале пыталось показать Матвею кулак. Свои собственные руки он волевым усилием спрятал в карманы. Отражение подчинилось, но как ему показалось, с очень большой неохотой.

Как бы то ни было, но спал Матвей на этот раз беспокойно – часто вздрагивал во сне, то и дело поднимал голову, застывшим взором вглядываясь в близкую стену. От непривычных мыслей его бросало то в жар, то в холод. Хотелось на воздух – под открытое небо, но об этом приходилось только мечтать. Уже под утро Матвею приснился короткий и чрезвычайно неприятный сон. Черный огромный шар крутился в полумгле перед глазами Кожанкина, а бывший председатель силился его остановить. Шар был жутко тяжелым и никак не желал подчиняться. Это выводило Матвея из себя, и он бил по упрямому шару кулаками и ногами, бодал его головой. Уже в момент пробуждения, обессилев от бесплодных попыток, экс-председатель набрал полную грудь воздуха и что есть сил дунул на шар. Черная поверхность пошла рябью, что-то в ее многочисленных складках радужно заискрило. А в следующий миг Матвей с ужасом осознал: причина многочисленных жертв, наводнений и землетрясений крылась отнюдь не в природных катаклизмах. Причиной всех бед был он – Матвей Кожанкин, волею судьбы заброшенный в этот чудовищный подвал…

* * *

К серии экспериментов он подошел по-возможности осторожно. Для начала следовало выдумать что-нибудь простенькое, не влияющее прямым образом на черную махину шара. Основательно поломав голову, Матвей в конце концов ограничился тем, что как следует протер висящий в углу запыленный прожектор. В самом деле, свет – это только свет, и Матвей надеялся, что последствий не будет вовсе. Увы, он ошибся. Результат не заставил себя ждать, и об усилившейся активности солнца разом заговорили все каналы телевидения. На какую бы точку глобуса ни указывал палец Матвея, всюду наблюдалось одно и то же. По словам взволнованных дикторов, практически во всех регионах планеты температура воздуха успела превысить рекордные отметки. Люди получали солнечные ожоги, от жары теряли сознание, падали прямо на улицах. В Египте, Иране, Турции и Испании правители даже вынуждены были ввести чрезвычайное положение, отменив все работы под открытом небом. Таким образом они старались хоть как-то приуменьшить вред, наносимый лучами обезумевшего светила.

Так и не досмотрев цикл вечерних новостей, Матвей в панике метнулся к регулятору температуры и разом перевел его на несколько делений. Результат не замедлил сказаться, и уже на следующий день ученые экологи дружно заговорили о близости очередного ледникового периода. Матвей поднял рычаг чуть выше, и положение стабилизировалось.

На какое-то время он успокоился и перестал экспериментировать. Зеркало также перестало гримасничать, впервые показав Кожанкина улыбчивым и умиротворенным. Все это отдавало явной чертовщиной, и от непривычных мыслей голова Матвея продолжала кружиться. От частых переживаний стало покалывать в левом боку – то ли сердце, то ли какой иной совестливый орган.

Самое обидное, что никаких рациональных выводов он сделать так и не сумел. По всему выходило, что либо над ним откровенно насмехались, либо, рассказывая о должности смотрителя, Бенедикт Валентинович действительно не лгал. Хотя понять – что же именно он имел в виду, говоря о «действующей модели», было довольно сложно. В самом деле, если есть живая планета, при чем тут какая-то модель? И если даже кому-то взбрело в голову изготовить подобие Земли в миниатюре, то каким образом это сказывается на реальном положении вещей – на погоде, на состоянии здоровья людей, на солнечной активности?.. Проще было предположить, что в бункер заманивали простаков вроде него, а после, имитируя телепередачи, потешались над реакцией очередной жертвы. Подобный вариант Кожанкина совершенно не устраивал, и в роли жертвы он оказываться не желал.

Несколько дней Матвей только и думал об этом, и черные мысли дали свои ростки. Следующий эксперимент он проделал скорее со зла, стремясь насолить своим виртуальным тюремщикам.

Верхнюю часть шара, где, по идее, должна была располагаться Арктика, он окропил горячим чаем, а страны, где, согласно рекламе, текли вдоль кисельных берегов молочные реки, щедро припорошил солью.

Вечерний цикл теленовостей он снова не сумел досмотреть до конца. Америка с Европой задыхались от соляных бурь, в Арктике началось таяние льдов, дамбы Нидерландов прорывало одну за другой. При этом журналисты не скупились на эмоции, а всевидящие камеры услужливо показывали разрушенные дома, утонувших животных и покалеченных людей. Это было уже слишком, и, не выдержав, Матвей выскочил из комнаты.

Голова его плавилась от мыслей, руки ходили ходуном.

ОНИ действительно могли засадить его сюда – не столь уж сложно это было сделать! Они могли намудрить с зеркалом и барьером, могли подвесить к потолку черную вращающуюся махину. Но ОНИ не ограничились этим! Они показывали ему картинки! А на картинках люди рыдали и жаловались на невзгоды, ругали бушующую стихию и умирали. По мнению Матвея, ЭТО невозможно было сыграть. Благо и времени на фиктивные съемки отводилось совсем немного. Из всего этого следовала одна простая вещь. Все, что ему показывали, было правдой. Необъяснимой, грандиозной и жестокой.

В состоянии шока он несколько раз ударил кулаком по оскаленному зеркалу. Его отражение глумливо кривилось и показывало язык. Более Матвей находиться здесь не мог. С утробным рыком он ринулся к выходу. С разбегу попытался одолеть силовой барьер, но у него снова ничего не получилось. Все та же незримая сила остановила его, безжалостно отшвырнув назад. На четвереньках бывший председатель сельсовета вернулся к порогу и в голос зарыдал. Вволю наплакавшись, он попробовал звать на помощь. Сами собой на глазах вновь выступили слезы. Наверное, никогда в жизни он не кричал так тонко и жалобно. Очень скоро голос его сел, и крик перешел в сиплый кашель.

Тем не менее Матвея услышали. Знакомый голос откликнулся издалека. Это был Санька Губошлеп.

* * *

Санек ввалился в пещеру веселый и пьяный. Как и уверял Бенедикт Валентинович, барьер на второго гостя не подействовал, и уже через мгновение бывший напарник стоял рядом с Кожанкиным. Никогда прежде Матвей не испытывал столь сильных чувств. Он даже не мог предположить, что появление известного на всю округу пьяницы вызовет у него такую бурю восторга. Кожанкин стиснул Губошлепа в объятиях, лицом вжался в тощенькую грудь.

– Санька! Милый! Наконец-то!..

Губошлеп, не ожидавший такого проявления чувств, был явно смущен.

– Ладно, чего там… Мы своих нипочем не бросим.

– Сколько же я тебя ждал! Думал, уже свихнусь.

– Так это… – Санька виновато заморгал. – Я же за веревкой бегал. Потом узлы вязал. Без нее как бы я к тебе спустился? А потом ведь и товар надо было пристроить. Ну, и это… Немножко, конечно, отметили…

Если верить календарю, губошлеповское «немножко» растянулось на две с половиной недели, однако Матвей не стал упрекать приятеля. Куда важнее было то, что напарник в конце концов появился. А потому он продолжал тискать Саню в объятиях, дружески хлопал его по спине.

– А ты, я вижу, тут тоже неплохо обжился. – Вихрастая голова Сани Губошлепа оживленно вертелась. – Даже не знал, что тут могут быть такие хоромы.

– Это еще что! Я тебе такое покажу – ахнешь! – ухватив Саню за руку, Кожанкин потянул его в глубь бункера. – Здесь, брат, и холодильник волшебный имеется, и самое настоящее телевидение. Я так полагаю, осталось после наших военных. Техника такая, что нам и не снилась.

– Сила! – Губошлеп зачарованным взором уставился на забитые продуктами полки холодильника.

– Холодильник – ерунда! – Матвей захлопнул дверцу рефрижератора и повел Саню в зал с шаром. – Главная сила здесь! Это Земля, понимаешь? Действующая модель.

– Вот это да! – Саня покачал головой, обозревая махину черного шара. – А зачем она нужна – эта твоя модель?

– Я же толкую: наследие союзных времен. Тайное оружие империи. Я сначала не понимал, а потом догадался. У кого есть такая модель, может всем миром заправлять, представляешь?

– Это как же?

– Ну, к примеру, ты берешь и поливаешь шар из шланга. Да не где попало, а там, где расположены страны твоих недругов. И все! У них начинаются потопы, то-се, а правители срочно запрашивают помощь. А ты идешь потом к глобусу и проверяешь результаты.

– Какому еще глобусу?

– А та штуковина на столе, видишь? Это и есть телевизор, только в сто раз лучше. Показывает картинки со всего мира.

– Как же это может быть?

– Откуда мне знать? Я же говорю – техника. В старые времена еще и не такое строили. Или забыл, кто первый спутник запустил в космос?

– Американцы, что ли?

– Сам ты американец! Вот и видно, что неуч.

– Может, и неуч, а только товар грамотно пристроил! – Санька обиженно тряхнул сумкой. Внутри отчетливо звякнуло стекло. – В ящике-то не патроны оказались, а взрывчатка. Самая натуральная. Я и тебе брусочек принес показать. Точь-в-точь как мыло хозяйственное. Заодно пузырей штук пять прихватил.

Матвей невольно сглотнул.

– Паленка небось?

– Ну да! Я же говорю, товар пристроил как положено. Бабок отвалили вагон. – Санька кивнул в сторону холодильника. – Так что давай. У тебя закусь, у меня – основа. Чего время зря терять?

– Что ж, повод и впрямь имеется. – Ощутив колебание, Матвей оглянулся на черный шар.

– Чего ты? Вот же они родимые! Ждут не дождутся, когда их оприходуют! Только взгляни – пузырек к пузырю!

Услышав призывный звон стекла, Матвей решительно зашагал к холодильнику…

* * *

– Не-ет, ты, Кожанкин, точно лох! – орал распаленный Санька. Он приближал свое лицо к Матвею, во все стороны разлетались слюни. – Закуски – море, жилплощадь – царская! Ни тебе участковых с вытрезвителями, никакого, понимаешь, паспортного режима! А ты сопли распускаешь, на судьбу жалуешься!

– Значит, тебе тут нравится?

– А чего! Явно лучше, чем в наших деревенских трущобах. Нашел, с чем сравнивать! В магазине один хлеб с солью, из бесплатных удовольствий – одна вода из колодцев!

– Зато тут ответственность, как ты не понимаешь! – Матвей несогласно качал головой. – Я же не просто сторожем – я смотрителем назначен!

– Ну и что?

– Как это что! Получается, что от меня зависит благополучие Земли.

– Да ну!

– Вот тебе и «да ну»! Я, может, здесь плюну, а где-нибудь сель сойдет, я пальцем чуть сильнее нажму, а там полгорода исчезнет. Вот и думай!

– А чего тут думать? Не хочешь плевать – не плюй. И пальцы где ни попадя не суй.

– Но это ж какое напряжение нервов требуется!

– Нервы! – Санька Губошлеп хохотнул. – Нервов, к твоему сведению, нет.

– Как это нет?

– А так – еще одна сказка ученых. В Европе выдумали, а у нас подхватили. Я статью читал. В одном научном журнале.

– Каком еще журнале?

– Названия я не помню. Помню только, что журнал научный был. И про нервы там было черным по белому написано.

Санька говорил это с такой убежденностью, что Кожанкин не нашел, чем возразить. Увы, водка по-разному влияла на их организмы. У Матвея в голове мутилось, у Саньки же странным образом ум становился более живым и острым, что при возрастающей задиристости превращало Губошлепа в жуткого спорщика. Каждая новая порция алкоголя добавляла ему самоуверенности, а любая аргументация Кожанкина казалась ему смехотворной.

– Да будь я на твоем месте, я бы вот так всех держал! – Санька потряс сухоньким кулачком. – Это ж такое место! Как раз для сильной натуры!

– Так садись! – Матвей великодушно махнул рукой. – Будешь за температурой следить, пыль протирать. Может, и справишься.

– А то нет! – Санька задиристо выдвинул вперед нижнюю челюсть. – Ясное дело, справлюсь!

– Слушай!.. – Матвей взволнованно ухватил Саньку за кисть. – А это ведь идея! Давай меняться? Я на свободу, а ты сюда.

– В смысле?

– Ну, в смысле, что все это, – Матвей обвел помещение рукой, – будет отныне твоим.

– И телевизор?

– Ну да!

– А холодильник?

– И холодильник тоже. Я же говорю – все! Будешь полновластным хозяином бункера.

– Хозяином – это я люблю…

– Ну вот! – хмельная мысль окончательно завладела Матвеем. Он радостно хлопнул Саньку по плечу. – Мне, понимаешь, тяжело, а ты наверняка справишься.

– А то нет! Небось не дурнее паровоза!

Матвей восторженно хохотнул. Все и впрямь вставало на свои места. Раз уж он устал, нужна подмена. Значит, и Санька – не случайность, а все та же судьба. Тем более, что работка действительно несложная. Вполне возможно, именно для таких дурачков, как Санька, она и предназначена. Сиди себе, глотай кефир и смотри телевизор! А он, Матвей Кожанкин, бывший председатель и бывший член партии, создан наверняка для других, более интеллектуальных дел. Опять же и нервы Матвея не сравнить с Санькиными. Может, у того и впрямь никаких нервов нет. А у Кожанкина есть, и, судя по всему, немалое количество.

– Так мы договорились?

– Ну дак…

Матвей подпрыгнул на табурете. Желание оказаться под вольным небом было столь сильным, что ему не терпелось поменяться с Санькой прямо сейчас.

– Тогда давай, командуй. А я, пожалуй, пойду.

– А пузыри? Вон их еще сколько.

– И это тоже будет все твоим.

– Тогда я провожу, – Санька попытался было подняться, но его опасно качнуло, и он вновь шлепнулся на табурет.

– Сиди уж, провожальщик! – Кожанкин беззлобно рассмеялся. – Дорогу я знаю, как-нибудь не заблужусь…

Зайдя в ванную комнату, он омыл лицо холодной водой, без особого любопытства глянул в зеркало. Там гримасничало и подмигивало какое-то чудище с клыками. Погрозив ему пальцем, Кожанкин двинулся к выходу.

На этот раз его ничто не остановило. Все работало, как положено. Двое людей создали критическую массу, и барьер снова был снят.

Пройдя шагов тридцать по устланному хвоей дну расщелины, Матвей разглядел свисающую сверху веревку. Санька не соврал, – по всей длине веревки действительно были накручены массивные узлы. Цепляясь за них, Кожанкин кое-как выбрался из пропасти. Глянув вверх, восторженно всхлипнул.

Над ним расстилалась звездная ночь, густо пахло сосновой смолой, и пели невидимые в темноте комары. Помотав тяжелой от хмеля головой, Матвей поднялся на ноги и шатко зашагал вниз по склону. Выбравшись на открытую поляну, широко раскинул руки и со стоном повалился на землю. Ум кружило в сладком хороводе, от ощущения долгожданной свободы хотелось петь. Но он не запел, а сомкнул веки. Сила выпитого оказалась сильнее, и Матвей заснул.

* * *

Утро давно превратилось в день. Расплываясь от востока, голубая акварель успела залить все небо. В это самое небо Матвей и смотрел сейчас, лежа на мягкой душистой траве. Высоко над ним пролетела сорока, звонко отбил дробь трудяга дятел, в глаз упала какая-то соринка. Все умиляло Кожанкина, все порождало глубоко внутри какую-то священную дрожь. Теперь он уже не жалел, что покинул бункер, оставив волшебный холодильник и всевидящий телеэкран Губошлепу. Свобода того стоила. А Санька – что ж… Он, конечно, с работой справится. Это вам не синхрофазотрон и даже не компьютер. Жаль, не успел рассказать ему про зеркало, да только что в том зеркале? Не такая уж и полезная вещь, как выяснилось. Одни рожи да гримасы неприличные. Словом, мутно и непонятно. Главное – не экспериментировать и вовремя смазывать механизм. А для этого особых талантов не требуется…