Текст книги "Журнал «Если», 2003 № 12"

Автор книги: Олег Дивов

Соавторы: Кирилл Бенедиктов,Дмитрий Володихин,Дмитрий Янковский,Пол Дж. Макоули,Владимир Гаков,Павел (Песах) Амнуэль,Кейдж Бейкер,Эдуард Геворкян,Дмитрий Байкалов,Чарльз Шеффилд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Джефф включил зажигание. Должно быть, с ним что-то неладно. Несмотря на усталость, напряжение и сознание того, что целых два часа потрачено зря и приходится возвращаться с пустыми руками, сержант был счастлив. Потому что радовался жизни неизмеримо больше, чем в любой обычный день.

Припарковав джип у Комплекса обработки отходов, где должна была ждать Лассандра, Джефф вдруг нахмурился, сообразив, что его сотовый целый день хранил молчание, хотя обычно Джефф едва успевал отвечать на звонки. Вероятно, это результат «инициатив» Тома Маркина, постаравшегося намеренно изолировать Джеффа, чтобы потом указать на него как на человека, провалившего расследование гибели Фрэнка Лейзенби.

Джефф отсоединил записывающий прибор. Лассандра оказалась оптимисткой в отношении веса этой штуковины: Джеффу казалось, что он тащит восьмидесятифунтовый мешок цемента.

Он саданул локтем в дверь кабинета Лассандры и, не дожидаясь ответа, ввалился в комнату, уронил прибор на ближайшее свободное место, оказавшееся столом для совещаний. Лассандра держала около уха трубку телефона, и при виде Джеффа вопросительно подняла брови. Тот покачал головой.

– Ничего. Ноль.

Она пожала плечами, ткнула пальцем в тарелку с печеньем и кофейник и жестом показала на стул.

Очередная доза кофеина и сахара. А почему бы нет?..

Лассандра наконец повесила трубку и подошла к Джеффу.

– Дело движется быстрее, чем я ожидала. Мне сейчас сообщили, что завтра с утра прибывают фэбээровцы и представители из Вашингтона… Что с вами?

– Я исколесил всю округу. Облазил каждый метр. Изошел потом. И – ничего.

– А разве коллеги в охране вам ничего не сообщили? Может, кто-то что-то выяснил?

– Если и так, мне это неизвестно.

Джефф выложил свои подозрения по поводу Тома Маркина.

– Или я просто старый параноик?

– Не думаю. Я слышала о Маркине. Он здесь уже двадцать пять лет и никогда не скрывал, что темнокожих не любит.

Лассандра подошла к концу стола и уставилась на прибор, брошенный Джеффом.

– Надеюсь, он нормально работал?

– Наверное. Была даже такая точка, где радиация равнялась нулю, но потом поднялась. Честно говоря, я не слишком обращал внимание на цифры: был слишком занят поисками улик. Которых не нашел.

– Нулевая радиация? – медленно повторила Лассандра.

– По крайней мере, такая цифра высветилась на дисплее.

Лассандра легко подхватила прибор, из чего Джефф заключил, что она гораздо сильнее, чем выглядит, и понесла к компьютеру.

– Один из самых идиотских заскоков у психов, помешанных на охране окружающей среды – это полная ликвидация ядерных отходов, до нулевого уровня радиации, – продолжала она, подсоединяя прибор к компьютеру. – Но дело в том, что естественная радиация есть повсюду. Нулевая радиоактивность неестественна.Действительно неестественна.

Она коснулась клавиши, и на экране появилось сообщение «Синхронизация данных».

– Ну вот. Сейчас сделаем перенос файла, а потом я использую ваши СГО-показания, чтобы поместить сегодняшние измерения радиации в географический формат. Займет минуту-другую.

И, отвернувшись от компьютера, спросила:

– Кстати, вы все еще считаете Гленна Шефера убийцей Фрэнка?

– Пока у меня не было причин изменить мнение.

– Может, вот это изменит? После вашего ухода он явился ко мне в кабинет. Сказал, что смерть Фрэнка крайне его расстроила и еще больше усилила ощущение того, что он занимается не своим делом. Он собирается уволиться и найти должность преподавателя физики старших классов. Что вы на это скажете?

– Я, признаться, думал, что Гленн метит на место Фрэнка…

– Они были в равном положении и делали одну и ту же работу. Конечно, Фрэнк, был более талантлив, чем Гленн, но никто ни у кого не находился в подчинении.

– Тогда вычеркните эту идею из списка. Как я уже сказал, даже если бы Лейзенби был начальником Шефера, решение последнего уйти говорит о том, что мои аргументы слабы.

На экране монитора стали появляться отдельные цветные точки. Чуть пониже и справа от каждой стояла цифра. Лассандра, не сводившая взгляда с экрана, внезапно охнула и подвинулась ближе.

– Вы правы. Здесь есть точка с нулевым уровнем радиации. А вот и еще одна.

Джефф встал и подошел к ней. Он уже был способен различить на экране свой маршрут: виляющая, направленная наружу спираль показаний уровня радиации. Сержант и не представлял, что этих показаний так много: два с половиной часа блужданий дали почти триста точек.

– Черт, будь я проклята! – выдохнула Лассандра.

Он посмотрел на цифры, но ничего особенного не заметил.

– Что?

– Погодите минуту, сами увидите.

Лассандра вновь прилипла к компьютеру.

– Сейчас идет стандартная программа: берется двухмерный массив данных, интерполируется, появляются изограммы; в этом случае программа чертит кривые, где измеренная доза радиации – частное значение. Взгляните на это.

Разбросанные точки показаний, снятых Джеффом во время поездки на электрическом автомобиле, все еще светились на экране, но теперь на них наложился ряд замкнутых кривых, нигде не пересекавшихся и образовавших почти идеальное множество концентрических окружностей.

– Вот здесь нашли тело Лейзенби.

Лассандра щелкнула «мышью», и курсор остановился на полпути между центром и верхней частью экрана.

– Если он действительно шел на север, как вы считаете… если доктор Келлог прав, предполагая, что Фрэнк мог проковылять от ста метров до километра… то все, что случилось с ним, произошло здесь.

Курсор дрогнул и скользнул ближе к центру множества концентрических окружностей.

– А теперь взгляните на цифры измерений. Ноль в центре, ноль повсюду, приблизительно до этой точки… масштаб соответствует приблизительно двумстам метрам. А затем цифры начинают постепенно расти. Примерно через километр значения становятся типичными для этого участка полигона. Фрэнк Лейзенби умер от гигантской дозы облучения, но на теле нет никаких следов остаточной радиации.

Джефф всмотрелся в рисунок. Достаточно ясно. Но все остальное – крайне смутно.

– Я вижу линии. Но что они означают?

– Я думаю, они означают… что я должна подумать.

Джефф знал, когда следует помолчать. И честно ждал, до тех пор пока она наконец вздохнула, положила руки на стол и сказала:

– Кажется, я поняла, что убило Фрэнка Лейзенби. Только представления не имею, почему.

– Давайте начнем с «что».

– Его убило собственное изобретение. Помните мои слова? Проблему радиоактивных отходов можно решить, если распад каждого элемента в цепочке произойдет в доли секунды или минуты – вместо десятков сотен лет. Так вот, Фрэнк решил эту проблему. Вся штука в том, чтобы вызвать распад с помощью лазера с ядерным возбуждением. Вы заставляете энергию ядра спускаться на более низкий уровень точно таким же образом, как обычный лазер вызывает одновременное снижение уровня энергии электронов. Этот процесс был описан еще в 1927 году, когда Эйнштейн опубликовал статью по основным принципам вынужденного, иначе говоря, индуцированного излучения. Разумеется, для этого необходимо очень сложное оборудование с различными уровнями рабочих энергий, потому что в лестнице ядерного распада слишком много ступенек.

Кажется, Джефф понял. И очень медленно произнес:

– Значит, у него был способ решения проблемы ядерных отходов. Но он не хотел говорить о нем, пока не докажет его действенность. Это вполне объяснимо. Но я все же не пойму, что же привело к его гибели. Разве его изобретение не помогало избавиться от радиоактивности? Но вместо этого излучение убило его.

– То, что он хотел сделать, позволяло накопившимся частицам и радиации, которая естественным образом высвобождалась бы тысячи лет, вылететь сразу, одновременно, огромным потоком. Все живое, оказавшееся поблизости, было бы поражено огромной дозой излучающей энергии и частиц. Но после этого, если прибор все еще действовал, вся индуцированная радиоактивность тела была бы уничтожена. Как и произошло в случае с Фрэнком Лейзенби. И, разумеется, в непосредственной близости от тела радиации вообще не осталось бы… что вы и обнаружили.

– Но, доктор Кейн, Фрэнк как никто другой представлял себе опасность. Он не стал бы испытывать прибор, стоя рядом с ним.

– Он и не собирался. Думаю, он вмонтировал в прибор таймер. Хотел выйти ночью на полигон, когда там никого нет, установить таймер на определенное время и понаблюдать с безопасного расстояния, как тот действует. Потом, уже зная, что радиация в том месте нулевая, он спокойно подошел бы, забрал прибор и сделал замеры. Бедняга думал, что проделал всю работу в секрете, но кто-то следил за его экспериментом.

– Гленн Шефер?

– Возможно. Ясно одно, кто-то из лаборатории испортил таймер, чтобы прибор сработал, пока Фрэнк не успел отойти. Этот другой, возможно, последовал за Фрэнком на полигон в электрическом автомобильчике – они работают бесшумно. Дождался, пока прибор сработает, убедился, что Фрэнк мертв, погрузил автомобиль в фургон, в котором приехал Фрэнк, и вернулся обратно.

– Но что преступник сделает с прибором?

Лассандра пожала плечами.

– Спрячет. Изучит как следует. Потом, когда будет уверен, что знает, как собрать второй, разберет. Побоится оставлять свидетельство того, над чем работал Фрэнк Лейзенби. Но зачем он убил Фрэнка? У Гленна Шефера не было причин ненавидеть его.

– Тут не было ненависти, – оживился Джефф, ступив на знакомую почву. – Но у него была чертовски веская причина желать смерти коллеге. Предположим, у вас есть прибор, который можно провезти по огромной площади, одновременно избавившись от избыточной радиации. Сколько он может стоить?

– Стоимость восстановления почвы во всех «горячих» зонах нашей страны достигает триллионов долларов.

– Из которых Фрэнк Лейзенби не получил бы ни цента. Он бы и не пытался держать в тайне свое открытие. Вы сами упоминали, что все патенты, полученные на службе в лаборатории, принадлежат правительству. Но если кто-то не работает на правительство, а, скажем, преподает физику старшеклассникам, в этом случае спустя некоторое время он совершенно законно может запатентовать изобретение на свое собственное имя. И стать миллиардером. Мы с самого начала знали: у Гленна Шефера была возможностьубить Лейзенби. Потом вы объяснили, какими средствамиэто было сделано. Теперь у нас есть мотив, причем очень сильный.

Весь этот день Джефф чувствовал себя полнейшим кретином. Но сейчас был вознагражден за все муки, увидев ошеломленное лицо Лассандры с отвисшей челюстью и вытаращенными глазами.

– Господи Боже, – прошептала она. – Значит, это и вправду жадность. Но вы уверены?

Джефф кивнул, не в силах дать разумное объяснение. С полудня он жил и действовал на чистом адреналине. Теперь же просто физически ощущал падение уровня гормона. Так было всегда, стоило интуиции подсказать, что он идет по верному пути и следствие успешно завершается. Но требовательный взгляд Лассандры вернул сержанта к действительности.

– Что делать дальше?

– Записать все, что мы знаем или предполагаем. Я отдам бумагу Тому Маркину. Завтра сюда прибудут люди из Вашингтона, и мы благополучно сбагрим с рук это дельце. Пусть сами ищут доказательства или раскалывают Шефера.

Лассандра кивала, одновременно хмурясь, будто не соглашалась.

– Есть хотите? – резко спросила она.

– Это слишком мягко сказано.

– Я хочу повезти вас в «Толедо Стейк Хаус» и угостить ужином.

Заметив изумленный взгляд Джеффа, Лассандра пояснила:

– А потом попытаюсь уговорить вас кое на что.

Она уже шагала к двери, уверенная в его согласии. Джефф последовал за ней, испытывая бесконечное опустошение, умственное и физическое, чувствуя себя старым, измотанным и неуклюжим. Они вышли на улицу. Щурясь на огромное красное солнце, опускавшееся за горизонт, он спросил:

– На что именно?

Они забрались в маленький голубой автомобиль, – по крайней мере, хоть сиденье наконец остыло – и направились к южному выезду с полигона.

– Сделать все немного по-другому. Вы ведь собираетесь действовать в обычном порядке, писать очередной ежедневный отчет. И что, по-вашему, произойдет потом?

– Он сделает этот отчет своим. Оттеснит меня в сторону и станет самолично общаться с людьми из Вашингтона.

– Это вполне согласуется с отзывами об этом человеке. Но, предположим, в вашем сегодняшнем отчете вы умолчите о своих гипотезах. Что тогда?

– Трудно сказать. Скорее всего, он выставит меня на позор перед вашингтонской группой: вот, мол, человек, которому было поручено вести расследование и который ни черта не сделал.

– А что если рядом окажусь я? Попрошу допустить меня на совещание, поскольку Фрэнк Лейзенби был моим подчиненным. И когда Маркин объявит, что бывший коп сел в лужу, вы вмешаетесь и объясните, что встречались со мной как раз до прибытия гостей и мы вместе вычислили истину. Ведь это не будет ложью, поскольку мы действительно ее вычислили, эту истину. Она – результат наших совместных усилий. И способ, и мотив убийства – все это определили мы с вами. А потом вы расскажете всю историю, а я поддержу. Каково?

– Том Маркин полезет на стенку. На совещании он, конечно, промолчит, а потом так же молча вышвырнет меня на улицу.

– Теперь сделать это ему будет труднее, потому что вы решили самую сложную проблему, которая когда-либо возникала у службы охраны. Кроме того, у вас есть кто-то, то есть я, на самом верху. И этот кто-то защитит вас, если Маркин протянет к вам руки. Ну?

– Я не слишком силен во вранье, доктор Кейн.

– Лассандра, пожалуйста… мы вне территории базы и сейчас не на службе. Это не совсем вранье, всего лишь отчет, поданный с небольшим опозданием. Мы все прорепетируем сегодня, за трехдюймовым бифштексом и парой кружек пива. Что скажете?

Не получив ответа, она вонзила ему под ребра острый локоть.

– Соглашайтесь, Джефф. Я знаю, как вы ненавидите подлеца. Хоть для разнообразия рискните раз в жизни! Скажите, что сделаете это!

Джефф надолго задумался.

Бифштекс толщиной три дюйма и две кружки пива? Звучит на редкость заманчиво, но это больше, чем недельная норма мяса и алкоголя, установленная врачом. Интересно, на какую степень риска он, по ее мнению, должен отважиться?

Но сержант уже видел вдалеке манящий свет будущего реванша. Только представить себе рожу Тома Маркина!

Джефф вольготно развалился на сиденье. Несмотря на то, что сегодня он ухитрился нарушить все запреты врача, сердце билось ровно. Никаких скачек, никаких пропущенных ударов.

Джефф чувствовал, как она смотрит на него. Смотрит и ждет.

– Лассандра, – выговорил он наконец, – мне страшно не хочется терять работу и снова отправляться на восток. Так что я не скажу «да». Но если в меня попадет немного и выпивки… кто знает, может, меня и удастся убедить.

Перевела с английского Татьяна ПЕРЦЕВА

Андрей Щупов
Смотритель

Бывший председатель сельсовета Матвей Кожанкин и известный сельский шалопай Саня Губошлеп осторожно подползали к складу боеприпасов. От мокрой травы веяло прохладой, за ворот каждую секунду падали сонные букашки, лицо норовила облепить клейкая паутина. Попалась им раз по дороге и ржавая борона. Саня Губошлеп едва не пропорол живот, – в последний момент Матвей успел ухватить его за рукав, оттянул в сторону.

– До чего страну довели! – шипел Матвей. – Добро кругом гниет и пропадает. Богатств, считай, на миллионы рублей, и все одно успокоиться не могут! Воруют и воруют…

– А мы с тобой чего сейчас делаем? – Саня Губошлеп хихикнул.

– Тоже вроде воровать идем.

– Ну, во-первых, не идем, а ползем, а во-вторых, воровать или не воровать – это про каждого отдельно надо говорить.

– Это как?

– А так. Воруют, Сань, тоже по-разному. Ты, к примеру, от шалопайства воруешь, а я по нужде.

– Ничего себе сказанул! – возмутился Саня. – У меня что же, и нужды, по-твоему, нет? Да если хочешь знать, я тоже нуждаюсь! Каждый день – и очень, очень.

– Твоя нужда – бутылки по утрам собирать, – угрюмо отозвался Матвей. – А после новые покупать.

– Ишь ты, какой умный!

– А вот и умный! Во всяком случае, свои патрончики продавать на рынок не побегу.

– Что же ты с ними делать собираешься?

– Да уж знаю – что. Возьму и сохраню, к примеру. Так сказать, на черный день.

– Во дает! Чего же их запасать-то? Не грибы.

– Правильно, не грибы. Только как вспыхнет народный бунт, так и я достану их из загашника.

– А ты точно знаешь, что он вспыхнет?

– Ясное дело! Все к тому идет. Деревни разваливаются, в городах электричество с теплом отключают. Конечно, вспыхнет.

– Вон оно как!.. Значит, обратно коммунизм начнем строить?

– А чем он был плох? Жили спокойно, не тужили. И хлеб был вкуснее нынешнего, и работенки на всех хватало. О людях я уже не говорю. Вконец опаскудился народишко. Всяк на себя теперь одеяло тянет. Никто власти не боится, по телеку порнушку крутят.

– А что, иногда бывает занятно…

– Вот и видно, кто ты есть. Занятно!.. – передразнил Матвей. – Дай таким власть, в одну неделю планету изгадят!

– Так уж и в одну!..

– Ну, не в одну, так в две… Я тебе, Санек, давно хотел сказать. Задумываться надо! Крепко задумываться!

– Это о чем же?

– А вообще… О смысле бытия, к примеру, о других вещах… Жизнь – она ведь штука текучая, – не заметишь, как пробежит мимо. А ты… Такой, понимаешь, лоб вымахал – и по-прежнему ничем не интересуешься.

– Чего это не интересуюсь!

– А того! На собраниях тебя не видать, газет не читаешь. Люди вон космос уже бороздят, по беспроводному телефону разговаривают, а ты как был Пномпень, так им и остался.

– Ты полегче!

– Чего полегче? Я, Сань, правду говорю. Мне тебя жаль. Катишься ведь по наклонной плоскости. Без тормозов.

– Ты будто не катишься!

– Я не качусь, я жду.

– Чего ты ждешь?

– А часа заветного. – Матвей загадочно улыбнулся. – Для таких, как я, заветный час всегда наступает. Тут главное – бдительным быть и ухо востро держать…

Бдительному Матвею капнула на голову птичка. Смахнув с головы непрошеный гостинец, бывший председатель поморщился.

– Давай, что ли, двигаться. Скоро светать будет.

Пробираясь меж низкорослых кустов, очень скоро они добрались до колючей проволоки. Взятыми из дома кусачками Саня Губошлеп живо проделал в изгороди просторное отверстие. Стараясь не шуметь, сообщники проникли на территорию воинской части.

– Ох, нажрусь! – приглушенно хохотнул Санек. Он явно предвкушал скорую наживу.

– Ты сначала дело сделай, ботало! – шикнул Матвей. – Не управимся до рассвета, останемся на бобах.

Саня озабоченно примолк. В словах мудрого Матвея угадывалась истина. До рассвета оставалось всего ничего. Конечно, воровать воинские боеприпасы ходили целыми деревнями, однако с удачей возвращались далеко не все. Оставаться же с пустыми руками отчаянно не хотелось. После вчерашнего у Саньки болела голова и подрагивали конечности. Это была та самая нужда, о которой он говорил Матвею. Нужда в лечении – быстром и качественном.

* * *

Склад только назывался складом. Боеприпасы на территории воинской части хранили под простенькими деревянными навесами, прикрыв для приличия несколькими слоями брезента. Получалось дешево и сердито. Порох, правда, отсыревал быстрее, зато и денег на капремонты не требовалось вовсе.

Приподнявшись с земли, Матвей внимательно осмотрелся. Ни собак, ни солдатиков поблизости не угадывалось. Только на вышке, скучая, курил бритоголовый молодец. Прожектор его светил в одну точку, и можно было с уверенностью сказать, что ничего вокруг часовой не видит.

– Вон та скирда! – нетерпеливо шепнул Санька Губошлеп. – Сержантик болтал, что патроны у них там.

– Скирда… – проворчал Матвей. – Еще скажи – стог.

– А как тогда? – искренне удивился Саня.

– Ясное дело – как. Не скирда, а это… как его… – Матвей, нахмурившись, промычал нечто невразумительное. Наименования кучи-малы, кое-как прикрытой ветхими брезентовыми пластами, он и сам не знал. – Ладно, хватит языком молоть. Если, говоришь, там, доставай нож.

Все свои действия они обсудили заранее, а потому, поддев один слой брезента и взрезав другой, подельники в два счета добрались до заветной тары.

– Ух, какой тяжеленный! – Саня Губошлеп с кряхтением вытянул наружу салатного цвета ящик. – Пуда три, наверное.

Три не три, но тащить ящик оказалось делом действительно нелегким. Пот градом стекал по их лицам, сердца оглушительно бухали под ребрами.

Когда уже пробирались через соснячок, на миг показалось, что за спиной яростно залаяли собаки. Это заставило их повернуть в сторону близкой горной гряды. Уходить низиной было, разумеется, легче, но это же наверняка понимали солдатики. И уж, само собой, никому из преследователей в голову не пришло бы, что найдутся такие умники, которые попрутся с тяжеленным ящиком вверх.

Увы, именно эта хитрость, в конце концов, и погубила отважную парочку. Вернее, погубила она Матвея. Пот по-прежнему заливал глаза, и, выбившись из сил, он попросту не заметил распахнувшейся под ногами расщелины. Препятствие возникло перед ним столь внезапно, что предпринять что-либо он попросту не успел. На миг ему даже показалось, что это даже не расщелина, а гигантский рот, который земля распахнула аккурат под ним. Так или иначе, но почва внезапно ушла у него из-под ног, и Матвей соскользнул вниз.

Если бы полету ничто не мешало, он наверняка бы расшибся насмерть. Но близкие стены тормозили движение. Цепляясь за каменную твердь руками, коленями и всем телом, Матвей крякал от болезненных толчков, проваливаясь глубже и глубже. Когда же падение завершилось, ноги Матвея, словно два солдатских штыка, по щиколотки вошли в податливую почву. Подшутив над бывшим председателем, судьба все же смилостивилась над ним, устлав дно расщелины толстым слоем хвои. Скопившись здесь за долгие десятилетия, она сыграла роль спасительного амортизатора. Затылком прислонившись к холодной скале, Матвей на несколько секунд прикрыл глаза.

– Эй! Кожанкин, как ты там? Живой или нет?

Матвей поморщился. Вопрос был – умнее не придумаешь.

– Мертвый… – прокряхтел он.

– Как это? – изумился наверху Санька.

– Да никак… – руками Матвей ощупал сначала голову, потом плечи и ребра, затем неспешно провел ревизию ног и поясницы. Кости были целы, видимых ран на теле не обнаружилось. Правда, начисто исчез боковой карман штормовки, а под мышкой зияла огромная дыра, но это было пустяком. Следовало радоваться, что после такого кульбита он умудрился уцелеть. Подняв голову, он разглядел далекую физиономию Саньки Губошлепа. На глаз оценил расстояние. Метров десять летел – не меньше.

– Сумеешь выбраться?

– Вот уж не знаю…

Матвей оглядел отвесные стены. Камень кругом был ровный да гладкий. То есть какой-нибудь альпинист наверняка бы выбрался из этой ловушки за пару минут, однако Матвей альпинизмом никогда не увлекался. Во всяком случае, подобный подвиг был ему явно не по зубам.

Санька Губошлеп хмурил лоб – тоже пытался что-нибудь выдумать. Матвею даже показалось, что он слышит, как поскрипывают мозги напарника.

– Ты это… Не скучай! Я сейчас ящик припрячу и за веревкой сгоняю. Лады?

Отпускать Саньку было опасно, однако иного выхода Матвей не видел.

– Только ты по-скорому! – строго прикрикнул он. – Одна нога здесь, другая там!

– Я торпедой, не сомневайся!..

* * *

Выдернув ноги из мягкого дерна, Матвей осторожно огладил ладонью стены расщелины. Подобные разломы в горных породах он встречал и раньше, однако сверзиться в один из них ему довелось впервые.

То и дело задирая голову, он неспешно двинулся вперед. Клаустрофобией Кожанкин не страдал, а вот ощущение того, что сверху того и гляди свалится что-нибудь увесистое, было чрезвычайно неприятным. Скажем, тот же Санька вспомнит о чем-нибудь, вернется и навернется…

Правый бок слегка ныл, саднила ободранная ладонь, но, как говорится – могло быть и хуже. Кроме того, Матвей не слишком рассчитывал на необязательного Саньку и надеялся выбраться из расщелины самостоятельно.

Он продолжал шагать, хотя в некоторых местах стены разлома опасно сужались. Приходилось протискиваться бочком да еще втягивать живот. Но это его не слишком беспокоило, благо заблудиться здесь было невозможно. Пространство из тех, что зовутся одномерными. Либо вперед, либо назад.

Неожиданно дорога пошла под уклон, и, подняв голову в очередной раз, бывший председатель с тревогой поглядел на сузившуюся полоску чистого неба. А еще через десяток шагов края расщелины окончательно сомкнулись, образовав подобие свода. Если бы не сгустившаяся темнота, это могло бы показаться забавным. Наверное, стоило повернуть обратно, но Матвей все же решил продолжить путь. Неудержимое любопытство влекло его в земной разлом. Он уже не сомневался в том, что перед ним расположен вход в пещеру. Многие из подобных пещер он с удовольствием осматривал в далеком детстве, и, возможно, именно эти ожившие воспоминания заставляли его двигаться и двигаться дальше. Руками он ощупывал стены, а после осторожно переставлял ноги.

Через некоторое время сумрак побледнел, каменная твердь глубинного разлома вновь проступила из мглы. Кажется, это была все-таки не пещера. Хотя… Матвей сморгнул и, не поверив глазам, протянул вперед руку…

Это было что-то вроде светящегося мха. Этакое подобие кочки, покрытой мягким сияющим ворсом. Так или иначе, но смотреть на этот свет доставляло странное удовольствие. Матвей погладил кочку и убедился в том, что мох и на ощупь оказался приятным – все равно как шерсть молодого кролика или котенка.

Осматривая источник необычного света, Матвей шагнул вперед и ойкнул. Ноги его вновь провалились в пустоту, и, потеряв равновесие, Кожанкин опрокинулся навзничь. В ту же секунду вокруг стало светло, и незнакомый голос воодушевленно произнес:

– Милости просим! Сколько же я вас ждал-то! Уже, признаться, и не надеялся.

Вздрогнув, Матвей поднял голову.

– Простите за высокий порожек, все никак не соберусь с ремонтом.

Матвей продолжал ошарашенно моргать. Ему протягивал руку маленького роста бородач.

– Бенедикт Валентинович, с вашего позволения. Можно просто Бенедикт.

– Кожанкин, – машинально представился бывший председатель.

– Матвей Кожанкин.

– Вот и чудненько! Уверен, вам здесь понравится!..

* * *

То, что перед ним не обычная пещера, Кожанкин сообразил сразу. Слишком уж светло и сухо. Правда, бетоном здесь тоже не пахло, – коридоры были вырублены в граните. Кроме того, здесь не наблюдалось электрических ламп, свет струился от знакомого мха, облепившего практически все потолки.

– Вот это да-а!.. – ведомый за руку бородатым человечком, Матвей неловко потирал ушибленный бок. – Никак бомбоубежище, а? – он догадливо подмигнул Бенедикту. – Ладно, не бойся, я из своих. В нужный час тоже готовлюсь вдарить.

– Вдарить?

– Ну да. Мы им это просто так спускать не собираемся! Ты-то сам кто? Никак сторож здешний?

– Ммм… Скорее, смотритель.

– Что ж, смотритель – так смотритель. – Матвей покрутил головой. – А где же у вас тут электричество?

– Зачем нам электричество? Мы здесь по-простому живем! Тепло, свет, пища – все исключительно натуральное.

– А телевизор?

– Телевизор? – бородатый обитатель пещеры озадаченно ущипнул себя за ус. – Телевизор, наверное, можно сделать, только надо ли?

– Обязательно! А как же? – Матвей даже удивился. – А новости? А события в мире? Опять же про цены на газ с нефтью надо знать… А если, скажем, война? Или американский президент опять что-нибудь не то затеет? Не-ет… Я, к примеру, без этого не могу.

– Ну, если без этого трудно, можно устроить… – мелкорослый хозяин пещеры забавно засуетился. – Вот, попрошу в наш кабине-тик!

По боковому туннелю он завел Кожанкина в небольшое помещение. Помимо шкафчиков с книгами здесь располагались несколько табуретов и стол. Посредине стола возвышалась конструкция, очень напоминающая школьный глобус. Разве что шар был не бумажный, а из стекла.

– Если не возражаете, это у нас и будет телевизором, – бородатый человечек хлопнул в ладоши, и шар осветился голубоватым светом. Прямо на стекле проступило лицо теледиктора.

– Старенький, – снисходительно произнес Кожанкин. – Навроде линзового. Это плохо.

– Почему плохо? – Бенедикт Валентинович испугался.

– Потому что ни звука, ни цвета. Опять же пульт к нему нужен. Как ты каналы-то переключаешь?

– Ах, вон вы о чем! – Бенедикт Валентинович облегченно вздохнул. – Ну, это как раз несложно. Хлопните еще раз, – появятся звук с цветом. А с каналами еще проще. Стоит ткнуть пальцем в какую-нибудь точку шара, и каналы сами собой переключатся.

– И много их тут?

– Ну-у, я даже не знаю… Должно быть, немало.

– Что ж, тогда ничего. – Матвей хмыкнул. – Тогда жить можно.

– Правда, можно? – Бенедикт Валентинович обрадовался. – Тогда, если вы не против, перейдем к главному.

– К продуктам, что ли?

– Не совсем, но… Если вас интересуют продукты, то брать их можно из рефрижератора. Это в соседнем помещении.

Бенедикт Валентинович снова подхватил Матвея под локоток, маленьким буксиром потянул за собой.

– Эй! Ты куда торопишься?

– В самом деле, – хозяин пещеры смутился. – Но после стольких лет… Вы представить себе не можете, как здесь порой тоскливо. Даже ночью просыпаешься и думаешь – когда же смена? Вроде и работа несложная, и интересно, а все равно невмоготу.

– Знакомо, – Матвей кивнул. – Я, после того как с председательства слетел, тоже сторожем оттрубил несколько лет. Чуть было не запил.

– Вот видите! Вы меня понимаете!

– Что ж тут непонятного. Сторожба – дело трудное. Опять же ответственность нешуточная…

– Вот именно, что ответственность! – воодушевился маленький бородач. – Еще какая! Иной раз подумаешь, сколько судеб зависит от твой работы, прямо страшно становится.

– А то! – Кожанкин сочувственно нахмурился. – Еще страшнее, когда вовсе без телевизора сидишь. Тогда прямо хоть волком вой. Опять же на гражданке не кормят сторожей, как у вас.

– Что, совсем не кормят?

– Естественно! Обычно ведь как? Что с собой принесешь, то и гложешь.

– Нет, нет! У нас с этим хорошо! Даже очень и очень! – испуганно затараторил Бенедикт Валентинович. – И напитки какие угодно имеются, и блюда самые разные.

– Если напитки, это приемлемо…

Бенедикт Валентинович всплеснул руками.

– А теперь предлагаю посмотреть наш главный объект.

– Думаешь, достоин? – Кожанкин чуточку опешил. – То есть я, конечно, не враг, но все-таки…

– Да какой же вы враг! Раз уж вы пришли сюда, конечно, надо показать!

Уже через минуту, проведя Матвея по веренице залитых мягким светом галерей, Бенедикт Валентинович привел своего гостя в огромный затемненный зал. Здесь, в отличие от коридора, светящегося мха уже не было. Зато по всему потолку сияли маленькие огоньки. В одном углу зала висел круглый желтоватого цвета плафон. В другом разместился видавший виды прожектор. Впрочем, плафон тоже был из стареньких – во всяком случае, чистотой не блистал и явно нуждался в хорошей тряпке. Но главной достопримечательностью здесь был, конечно же, темный огромный шар, подвешенный в середине зала.