Текст книги "Мир без России"

Автор книги: Олег Арин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц)

Если бы американские теоретики знали русский язык (я лично не встречал ни одного), они бы с удивлением обнаружили, что категория престижа и авторитета как функция ряда переменных была описана советским экономистом-системником А. В. Сергиевым еще в 70-е годы, а мной повторена в одной из книг, опубликованной в 1986 г.⁷7
  Р. Ш-А. Алиев. Внешняя политика Японии в 70-е – начале 80-х годов (Теория и практика). М.: Наука, 1986, с. 284–285.


[Закрыть] Точно так же выглядят наивными новации американских социологов в том, что государство они рассматривают как «социальный организм» и что его самоопределение (идентичность) и нормы влияют на национальные интересы. – Темы, широко обсуждавшиеся в советской политологии 70-х – 80-х годов⁸8
  Международные отношения, политика и личность. (Ежегодник САПН, 1975). М.: Наука, 1976; Политические системы современности (Очерки). М.: Наука, 1978; Национальные интересы: теория и практика (Сборник статей). М.: ИМЭМО, 1991.


[Закрыть].

Как бы то ни было, социологический подход к проблеме национальной безопасности путем анализа категории национальных интересов государства как социального организма получает широкое распространение, свидетельством чему служит и монография группы английских социологов⁹9
  The Origins of National Interests. Editors: Glenn Chafetz, Michael Spirtas, Benjamin Frankel. London*Portland: Frank Cass, 1999.


[Закрыть]. Практические же творцы американской политики безопасности пока предпочитают опираться на подходы неореалистов, в том числе Джордана, Тэйлера и Мазара (ДТМ).

Суть их подхода не очень сложная и заключается в следующем. ДТМ, признавая эластичность термина «национальная безопасность», все-таки различают объем его содержания до и после Второй мировой войны. Сам термин в узком смысле имеет значение «обороны». Но до Второй мировой войны политика национальной безопасности как бы только соприкасалась с внешней политикой и политикой в области экономики, торговли и окружающей среды. После Второй мировой войны части всех этих трех блоков «наехали» друг на друга, т. е. как бы взаимосвязались или переплелись, образовав некую целостность, хотя другие сегменты блоков остались автономными (см. рис.).

Совмещенные части имеют свое название – комплексная национальная безопасность, которая однажды была сформулирована японцами и играла официальную роль в конце 70-х – начале 80-х годов¹⁰10
  См.: Р. Ш-А. Алиев. Внешняя политика Японии, с. 148–164.


[Закрыть]. Она состоит из трех компонентов: военной безопасности, экономической безопасности и политической безопасности.

В принципе мало кто спорит с такой постановкой вопроса (хотя все-таки спорят, и об этом – в соответствующем разделе). Более серьезные споры начинаются с темы увязывания национальной и международной безопасности. Речь идет о том, как совместить первое со вторым, т. е. как сделать так, чтобы национальная безопасность, защищающая национальные интересы, не противоречила международной безопасности, призванной удовлетворить интересы международного сообщества. Некоторые полагают, что выходом из этого противоречия может стать коллективная безопасность. Авторы напоминают: «В рамках такого подхода нападение на одного из членов (сообщества) рассматривается как нападение на всех, и потому все рассчитывают, что такая объединенная оппозиция предотвратит нападение со стороны любого потенциального агрессора». На практике же таких прецедентов не было, нет их и сейчас, полагают ДТМ. И посему «коллективная безопасность в ее универсальном виде не существует и вряд ли будет существовать при нынешней системе суверенных государств и неравенствах между ними» (p. 14).

С большим доверием авторы относятся к альянсам и коалициям, поскольку такого типа системы строятся на взаимных выгодах. Однако большие надежды авторы возлагают на международное право, к которому, как известно, немало международников относятся весьма скептически. Но авторы полагают, что такой скептический взгляд ошибочен. Они пишут: «Закон существует не только для того, чтобы улучшить распределение справедливости, но также и для того, чтобы сделать жизнь предсказуемой, предоставляя всем, кто живет в рамках закона, свод правил в отношении поведения других в системе» (p. 16). К тому же есть «зрелые законы», а есть «примитивные законы». Понятно, что авторы уповают на «зрелые законы» в международных делах. Проблема только в том, как определить их «зрелость». Историческая практика подсказывает, что определяют степень их «зрелости» господствующие государства в мире. Как в свое время писал и поныне актуальный К. Маркс, когда встречаются два равных права, решает сила. И опять мы скатываемся к этой злополучной силе. И сами авторы косвенно подтверждают правоту марксовской формулировки, когда они пишут о России и Китае.

Для начала констатируются некоторые параметры Российского государства: имперская история, обильные ресурсы, мощная индустриальная база, хорошо образованное население и очевидное желание играть значительную роль на мировой арене. Проблема же состоит в следующем: «Каким образом поведет себя Россия во взаимоотношениях со своими соседями и остальным миром, то ли в виде восстановления своей бывшей империи, то ли в благоприятном стратегическом варианте, все это в значительной степени зависит от эффективной способности Запада привлечь Москву на свою сторону. …Запад не может позволить себе, чтобы такой грандиозный эксперимент завершился коллапсом» (p. 556–557). – Вполне естественные намерения американцев осчастливить Россию на базе «зрелых законов» демократии и рынка, вне зависимости от того, насколько эти законы соответствуют природе Российского государства.

То же самое и с Китаем. Авторы не видят серьезных противоречий между США и КНР, их не очень волнует модернизация военных сил Китая, поскольку они все равно значительно уступают американским; не вызывают излишнего беспокойства на данный момент и отношения Пекина с Тайванем. Но если вдруг повторятся события типа Тяньаньмыньских или обострится военная конфронтация в районе Тайваньского пролива, тогда ход нынешних позитивных отношений может измениться. Фиксируют авторы и другой очень важный момент: «Несоответствие между китайским экономическим развитием и его отсталой авторитарной политической системой делает будущие двусторонние взаимоотношения в высшей степени проблематичными» (p. 558). То есть те способы, какими китайское руководство решает свои внутренние проблемы (кстати сказать, тайваньская проблема для Пекина также считается внутренней), не совпадают со стандартами «зрелых законов» Запада. И для того, чтобы их приблизить к «цивилизационным нормам», авторы предлагают проводить политику «вовлеченности» в отношении Китая, так же как и в отношении России. Имеется в виду вовлеченность в западный мир, в его стандарты, которые, естественно, по представлению западных идеологов, являются универсальными.

Убежденность в универсальности стандартов «зрелых законов» подводила и не раз будет подводить всех ученых, которые вбили себе в голову подобные иллюзии. Некоторые из них, как будет показано ниже, начинают избавляться от таких штампов. И поможет им в этом не только Китай со своей китаизированной спецификой, но и Россия, своей практикой посрамляющая все преимущества капитализма.

И все же следует признать, что часть американских ученых, в том числе и упомянутые в данной главе авторы, всерьез взялась за понятийный аппарат, осознавая, что без выработки такого аппарата все рассуждения о внешней политике или международных отношениях будут означать не что иное, как болтовню ни о чем. И в этом я вполне солидарен с Рональде Роговски, который пишет: «Теорию постигает фундаментальная неудача, когда она производит неопределенные понятия, а неопределенные понятия в свою очередь воспроизводят неопределенность для выработки стратегии и способы ее реализации; и поскольку способы остаются неопределенными, то невозможно осуществить убедительную проверку теории. Проблема – в теории. Ее возможно исправить, но трудно понять как»¹¹11
  Цит. по: Michael С. Desch. Culture Clash. Assessing the Importance of Ideas in Security Studies – International Security, Vol. 23, № 1 (Summer 1998), p. 151


[Закрыть]. Продолжая его мысль, Майкл Дэш пишет: «Без системных переменных нет предсказаний. Предсказания, однако, являются центральными в общественных науках не только по теоретическим причинам (нам нужны прогностические теории, чтобы с помощью прогнозов проверять те же теории), но и для политического анализа (теории, которые не делают ясных прогнозов, мало используются политиками)» (p. 153).

Проблема коренится в отсутствии целостной науки о внешней политике и международных отношениях. Существуют отдельные исследовательские направления в изучении тех или иных сегментов мировой политики. Причем каждое из этих направлений оперирует собственным набором терминов, которые только в редких случаях определены в виде понятий, но фактически никогда на уровне категорий.

Так, геостратегический подход использует термины «биполярность», «многополярность», «центры силы», «национальная безопасность», «национальные интересы», в основе которых лежит сила (но никто так и не определил, какая сила – Force? Power? Might? Strength?). Геоэкономический подход эксплуатирует термины «интеграция», «глобализация», «интернационализация» и т. д. В свою очередь идеологический или классовый анализ предполагает иной набор терминов: демократия, диктатура, авторитаризм. Своим терминологическим аппаратом обладает геополитика, цивилизационные, системные и другие подходы. При этом надо иметь в виду, что нередко одни и те же термины в различных подходах могут иметь и различное содержание. Например, термины «полюс», «сила», «интеграция» и т. д.

Если автор заранее не оговаривает поле своего исследования, то становится непонятным, что он анализирует и что он прогнозирует: всю систему международных отношений или какую-то ее часть. Неопределенность усиливается, когда автор не объясняет содержание термина, которым он пользуется в своем анализе.

И если американские ученые, по крайней мере многие из них, стремятся к понятийной четкости, то российские научные работники в своей массе обходятся без таких «мелочей».

ГЛАВА II
Место и роль США в XXI веке в исследованиях американских международников и политологов

В данной главе я намерен пересказать взгляды некоторых американских ученых на структуру международных отношений в XXI веке, место и роль США в системе международных отношений, а также их представления относительно места и роли России в мире, в том числе и с точки зрения внешней политики Вашингтона. У меня нет намерений критиковать американцев, хотя не избегу некоторых комментариев. Главное же – дать возможность им высказаться с тем, чтобы сами читатели оценили их взгляды и подходы. Пусть никого не пугает обилие цитат, поскольку мне хотелось сохранить стиль авторов, не искажая их сглаживаниями и упрощенным пересказом.

Ганс Биннендижк: и снова биполярность?

Есть смысл начать с работы авторов, которые предваряют анализ текущих событий и будущего некоторым историческим экскурсом в описание структур и систем международных отношений.

Среди американских международников заметное место занимает Ганс Биннендижк, директор Института национальных стратегических исследований при Университете национальной обороны, а также главный редактор «Стратегических оценок», к которым мы вернемся сразу же после анализа его работы. В одной из своих статей в соавторстве с Аланом Хенриксоном¹²12
  Hans Binnendijk with Alan Henrikson. Back to Bipolarity? – Strategic Forum, Number 161, May 1999. – Internet.


[Закрыть] он выделяет шесть исторических систем международных отношений.

Первая система функционировала в период между Утрехтским договором (1713 г.) и битвой при Ватерлоо (1815 г.), которую он обозначает как «свободный баланс сил» (loose balance of power) в рамках многополярности.

Вторая система действовала в период между Венским конгрессом (1815 г.) до Крымской войны (1853–1855 гг.), которая также основывалась на балансе сил, но уже с обозначенным балансиром – Великобританией, а также с намечающейся неоформленной биполярностью (на Западе – Франция, Великобритания; на Востоке – Россия, Пруссия, Австрия).

Третья система возникла в период между Крымской и Первой мировой войной. Началась она с многополярности, а закончилась к началу 1900-х годов жесткой биполярной блоковой системой (имеются в виду страны Антанты, с одной стороны, державы Альянса – с другой).

Четвертая система – период между двумя мировыми войнами. Авторы не дают четких характеристик системе данного периода, что естественно, т. к. его сложно определить со структурных позиций. Этот период не был ни многополярным (в середине этого периода сформировалась ось-полюс – Германия, Италия и Япония), ни биполярным (не была четко оформлена до 1941 г. другая «ось»), ни однополярным, т. к. ни одна из «осей» или держава не доминировали в мире.

Пятая система – период холодной войны, которая поначалу проявила себя как «ранняя многополярность», вскоре превратившись в «фундаментальную биполярность».

(В реальности никакой даже «ранней многополярности» не было, а были фактически две державы-победительницы, с самого начала рассматривавшие друг друга с позиции идеологического геостратегического соперничества.)

Авторы обращают внимание на одну важную вещь: все пять систем поначалу возникали как многополярные, а по мере своего развития структурировались в биполярную. Они подчеркивают также, что «биполярность не является единственным фактором, ведущим к основному конфликту, но она создает структуру для этого и делает конфликт наиболее вероятным». На самом деле здесь причины перепутаны со следствием: биполярность как раз и является следствием причины конфликта, вызреваемого вследствие глубинных противоречий между сторонами.

Наконец, шестая система возникла после окончания холодной войны. Эту систему, по мнению авторов, трудно охарактеризовать, поскольку еще не определены долговременные тенденции этой системы. Как писал в этой связи другой крупный американский теоретик-международник Стэнли Хоффман, если не знаешь, как назвать систему, ее называют «после» – «post»: Post Cold War Era, Post Industrialized Era, Post Communist Era и т. д.

Шестая система имеет пять категорий акторов и четыре доминирующие тенденции, которые по-разному влияют на поведение акторов.

Демократические акторы – страны рыночной демократии. Их идеология стала глобальной (авторы напоминают, что из 191 государства 117 присуща демократия). США являются их лидером, и в настоящее время международная система характеризуется однополярностью, т. к. американское влияние носит глобальный характер.

Вторая группа акторов – государства переходного периода от авторитаризма к демократии. Среди них называются, прежде всего, Китай, Россия и Индия.

Третью категорию образуют преступные государства, или, как их чаще называют в русскоязычной литературе, государства-изгои (rogue states). Это Ирак, Иран, Северная Корея, Ливия, Судан, Куба и Сербия. Авторы полагают: «Сдерживание их активности стало главной задачей оборонной политики США в первой декаде возникновения шестой системы».

Четвертая категория состоит из «несостоявшихся государств» (failing states), среди которых упоминаются Босния, Руанда, Камбоджа, Алжир, Сомали и Гаити.

Пятая категория – негосударственные акторы, которые представляют из себя разношерстных субъектов с различными структурами и целями. Например, глобальные компании (в нашей терминологии – ТНК и ТНБ) ратуют за глобализацию мировой экономики; эти же цели отстаивают международные преступные синдикаты, в то время как террористические организации, наоборот, выступают против рыночных демократий.

Основные тенденции в мире: 1) быстрая глобализация; 2) демократизация; 3) фрагментация (имеется в виду процесс обособления государств или группы государств); 4) распространение оружия массового уничтожения (ОМУ). Что касается третьей тенденции, то ирония состоит в том, что она стимулируется глобализацией, в рамках которой группы государств ищут свое место в глобализирующемся мире и увеличивают свою мощь на региональном уровне, т. е. фрагментируются. (Авторы здесь не видят противоречивого процесса взаимосвязи между глобализацией и интеграцией /=фрагментацией/.)

По мнению авторов, эти четыре мировые тенденции дают основание говорить о направлении в сторону неизбежной биполярности: «Взгляд на отношения между основными державами подтверждает тенденцию такой возможности».

Они полагают, что стимулирующими факторами в этом процессе являются Россия и КНР. В первом случае имеются в виду противоречия США с Россией в сфере подхода к НАТО, ПРО, распространению ОМУ, связке проблем вокруг Каспийского региона, а также в связи с политикой НАТО по отношению к Сербии. Во втором случае отмечаются противоположные позиции Китая и США по вопросам Тайваня, Тибета, тех же ПРО, прав человека, шпионажа и экономической политики. «Результатом является то, что Китай и Россия усиливают свои взаимоотношения в сфере безопасности, преодолеваются противоречия, которые в ином случае могли бы препятствовать тесному сближению», – пишут авторы.

Общие подозрения в отношении Запада, по их мнению, дали основания Е. Примакову выдвинуть идею более широкого русско-китайско-индийского альянса против западной демократии, который на практике должен проявлять себя в сотрудничестве с государствами-изгоями.

Если произойдет новая поляризация в шестой системе, могут возникнуть формы общения, похожие на те, что были в годы холодной войны, но «на этот раз основанные не на идеологии, а на общих интересах».

Биннендижк и Хенриксон прогнозируют: «Может создаться схема между технологически развитыми и богатыми странами и бедными. США и их союзники могут оказаться перед лицом неформальной коалиции России, Китая и государств-изгоев. …С этой коалицией более сложно иметь дело и противодействовать ей, чем с нашими врагами времен холодной войны. Такое будущее мало вдохновляет».

И как резюме: «Новая биполярность – не неизбежна! Истории не нужно повторять себя, но современные тенденции ведут нас именно в этом направлении». И авторы призывают своих политиков принять в расчет этот сценарий.

Институт национальных стратегических исследований: Россия – геостратегическое гетто

Теперь рассмотрим взгляды авторов сборников «Стратегические оценки», ежегодно, с 1995 г., публикуемых под эгидой упоминавшегося Университета национальной обороны и примыкающего к нему Института национальных стратегических исследований (ИНСИ). Главным редактором сборников является, как уже говорилось, Ганс Биннендижк, а основными авторами – сотрудники ИНСИ. Нередко в качестве авторов привлекаются и именитые ученые других университетов или институтов. Участвуют в написании тех или иных глав также действующие политики, например из госдепартамента или министерства обороны.

Считается, что идеи, излагаемые в «Стратегических оценках», оказывают серьезное влияние на формулирование официальных доктрин. Это не удивительно, имея в виду, что их авторы сами являлись или являются сотрудниками государственных учреждений, так сказать, «стратегического профиля» (Пентагон, госдепартамент, различные президентские структуры).

Для данного раздела я использую три последних сборника-ежегодника за 1997 г., 1998 г. и 1999 г.¹³13
  Анализ «Стратегических оценок» за 1996 г. сделан в моей книге «Азиатско-тихоокеанский регион: мифы, иллюзии и реальность». М.: Наука, 1997, с. 220–222.


[Закрыть]

В ежегоднике за 1997 г.¹⁴14
  Strategic Assessment 1997. Flashpoints and Force Structure. Wash., NDU, 1997. – Internet.


[Закрыть] видение авторов мировой системы после окончания холодной войны выглядит следующим образом.

Прежде всего, мировая система испытывает на себе три новых качественных явления, которые авторы обозначают как «революции».

Первая революция – геостратегическая. Для нее характерна «мировая асимметричная многополярность», в рамках которой одна держава – США – является наиболее сильной. Остальные великие державы обладают влиянием регионального масштаба. Авторы подчеркивают, что «мир не стал однополярным, как казалось многим в первое время после холодной войны».

Другим аспектом глобальной геостратегии является «триумф идей рыночной демократии». И с этой точки зрения мир делится на три категории: а) государства, успешно внедрившие идеи рыночной демократии; б) государства, находящиеся в переходном периоде от авторитарной системы к рыночной демократии, но еще рискующие заморозить этот процесс политизированной экономикой и частично свободной политической системой; в) беспокойные государства (troubled states), которые отстают от остального мира, во многих случаях сражаясь с этническим и религиозным экстремизмом.

Другая революция – информационная, которая вносит новые параметры в определение национального могущества.

Третья революция – изменение роли правительства, которое демонстрирует «отступление» перед лицом как региональной власти во многих странах (США, ЕС, Россия, Китай), так и перед мощью международного бизнеса. (Эта революция имеет прямое отношение к теории и практике интернационализации, которая будет рассмотрена отдельно.)

Прежде чем дать оценку месту России в мире, авторы оговаривают свое понимание «великой державы». Они считают, что это «такие страны, которые обладают достаточным весом, чтобы быть великим игроком в различных аспектах мировых дел». С точки зрения подобного определения, только США являются великим игроком одновременно в политике, экономике и военных сферах. «Россия не входит в десятку мировых экономик, однако она квалифицируется как великая держава из-за ее военной мощи и образа, унаследованного со времен советской сверхдержавности» (Chapter 1. Context).

Авторы обращают при этом внимание на то, что и военная мощь России постепенно разрушается. В качестве примера они приводят данные о том, что «не более 20% военного персонала боеспособны; в сухопутных войсках только восемь маневренных дивизий способны выполнять свои задачи; 70–75% танков нуждаются в замене, а современные танки составляют только 2–5% вооруженных сил». Причем, по их оценкам, эта пропорция повысится только до 30% к 2005 г.; только 60% штурмовой авиации боеспособно; в ВМФ между 1990–1995 гг. персонал был сокращен на 50% (в морской авиации – на 60%), корабли – на 50%, а морская авиация – на 66% и т. д. в том же духе (Chapter 2. Russia).

Имея в виду интересы США, авторы пишут, что поскольку «будущее политических реформ в России остается под вопросом», то и «надежды на новое стратегическое партнерство между США и Россией исчезли».

В то же время отмечается: «В обозримом будущем Россия сохранит способность нанести неприемлемый ущерб США благодаря своему ядерному арсеналу. Сокращение угрозы от этого ядерного арсенала остается принципиальной задачей США в отношении России» (там же).

Вместе с тем подход США должен строиться на том, чтобы «побуждать Россию следовать демократическим реформам и поддерживать ее в попытках установления рыночной экономики на основе программ двусторонних и международных займов и технической помощи». США также являются главным стимулятором МВФ в деле предоставления займов России.

В следующем сборнике «Стратегических оценок» за 1998 г.¹⁵15
  Strategic Assessment 1998. Engaging Power for Peace. Wash., NDU, March 1998. – Internet.


[Закрыть] были сделаны добавления и уточнения в общее видение международной обстановки в мире. Главное из них: именно идеология, а не сила (power) структурирует мир. В соответствии с этим мир делится на четыре группы государств.

Первая группа состоит из ядра-партнеров, процветающих демократий, которые могут присоединиться к Соединенным Штатам в несении бремени по безопасности ядра и его расширения. Эта группа составляет одну пятую часть мирового населения, но обладает четырьмя пятыми экономической мощи мира.

Вторая группа государств находится в переходном состоянии (это, прежде всего, КНР, Индия, Россия). От судьбы этой группы будет зависеть, насколько вырастет ядро и, таким образом, будет ли будущее более или менее безопасным. В эту группу входит большая часть населения мира.

Третья группа состоит из акторов-изгоев, которые отвергают идеалы, общепризнанные средства и возможности. Они могут нанести ущерб интересам США и их партнерам по ядру. Государства-изгои стремятся заполучить оружие массового уничтожения (ОМУ) и другие опасные технологии. К ним обычно относят Северную Корею, Иран, Ирак, Сирию и Ливию, а также всевозможные террористические организации.

Четвертая группа стран, которых называют несостоятельными (failing states) или беспокойными (troubled states), обычно подвержены переворотам и войнам (например, Босния, Судан, Ангола, Руанда, Сомали, Афганистан).

Однако в целом общее состояние глобальных отношений вызывает удовлетворение у авторов ежегодника, т. к. «врагов Соединенных Штатов мало, они изолированы и относительно слабы… Нет ни одного глобального соперника или враждебного альянса на горизонте» (Chapter one. The Global Environment).

При этом авторы подчеркивают, что, несмотря на свою силу (strength), Соединенные Штаты добиваются уважения других стран к себе, а не гегемонии над ними. Обладая уникальными возможностями, Соединенные Штаты не стремятся к превосходству над ними. «Сила (power) – не их цель, достижение первенства – не их стратегия» (Chapter one. The Global Environment).

Главный интерес США – укрепить демократическое ядро, в том числе и за счет более равномерного распределения ответственности между его членами, расширить это ядро за счет переходных государств и нейтрализовать «преступные» государства, в том числе и путем привлечения переходных государств на свою сторону по этому вопросу.

Вместе с тем США добиваются не только «осязаемых интересов», но и идеальных, т. е. утверждения системы международных норм. При этом подчеркивается, что внедрение этих норм не означает навязывания «западных ценностей» другим государствам и культурам, а скорее предполагает растущее признание законными правительствами базовых стандартов.

Нормы ядра – это: а) те, которые «содействуют международному образу»: воздержание от агрессии, право на коллективную оборону, законы войны, контроль над оружием, мирное разрешение споров, приверженность антитерроризму, уважение авторитета Совета Безопасности ООН, уважение других инструментов и институтов, которые прямо воздействуют на те или иные конфликты; б) те, которые «управляют функционированием международной экономики»: свобода торговли, морское право, доступ к ресурсам, невмешательство в потоки информации, защита окружающей среды, правила открытой многосторонней торговли и сотрудничество в отношении транснациональных проблем; в) те, которые «базируются на управлении населением государства»: права человека, законы, представительское и подотчетное правительство, индивидуальные свободы, свобода прессы и другие атрибуты гражданских обществ и государств.

Авторы верят, что в результате уничтожения коммунизма, расширения ядра и демократизации многих развивающихся государств открываются большие возможности «для принятия этих норм почти всеми».

Большое значение ученые придают КНР, России и Индии. При этом подчеркивают, что «Китай является наиболее важным переходным государством благодаря его размерам, надеждам, громадному человеческому потенциалу, процветающим общинам экспатриантов (имеется в виду хуацяо, где-то около 150 млн человек по всему миру) и местоположению в наиболее динамичном регионе мира».

Что касается России, то ее нынешние проблемы объясняются отсутствием экономических и политических свобод у населения в его истории. «Россия вряд ли возникнет как главная угроза ядру: свободное падение промышленного производства, отсутствие внутренних инвестиций, неблагоприятные условия для предпринимательства с добавленной стоимостью и разрушение человеческого капитала страны указывают на продолжающееся сокращение, а не на увеличение русской силы». Россия, однако, может не только представлять угрозу своему «ближнему зарубежью», но и создавать громадные проблемы для США и их партнеров тем, что она может стать источником распространения опасных технологий для стран-изгоев.

В сценариях на будущее, до 2008 г., наихудшим является тот, когда расширение демократии приостанавливается. Это может произойти из-за усиления враждебности Китая, чьи энергетические потребности будут толкать его на тесные отношения с Ираном и другими преступными государствами. Кроме того, из-за неудавшихся реформ и разочарований Россия также может начать распространение технологий ОМУ.

В главе шестой (Chapter six. The New Independent States), где России уделяется большее внимание, общий вывод сводится к тому, что ее развитие невозможно предсказать. Хотя и отмечается, что Россия вряд ли вернется к советской модели, но проблема в том, «какой тип капитализма будет создан в России». На данный момент авторы сборника видят формирование криминального капитализма, в котором бизнес, правительство и организованная преступность оказались сращенными. В этой связи хотя и предлагается в последующие десять лет оказывать помощь России в ее экономических реформах, однако в большей степени рекомендуется обратить внимание на страны Прикаспийского региона, который имеет потенциал занять четвертое или пятое место в мире по энергетическому производству.

Следующий сборник «Оценок» за 1999 г.¹⁶16
  Strategic Assessment 1999. Priorities for a Turbulent World. Wash., NDU, 1999. – Internet.


[Закрыть] отличается менее оптимистичным взглядом на будущее, чем предыдущие сборники, о чем говорит и его подзаголовок – «Приоритеты в неспокойном мире». В качестве причин, негативно сказавшихся на международных отношениях, называется ряд событий, среди них: азиатский экономический кризис, усиление воинственности Ирака и Северной Кореи, трения с Китаем, провалы реформ в России, ядерные и ракетные испытания в Южной Азии, усиление страха перед распространением ОМУ, война на Балканах. Таким образом, надежды на утверждение демократизации и стабилизации мира, выраженные в «Оценках» 1995 г., явно не оправдались.

Ключевыми акторами авторы называют те же четыре группы государств в уже знакомых терминах, но дают им несколько иные характеристики с точки зрения их поведения и роли в системе международных отношений.

Акторы рыночной демократии сохраняют свое наибольшее влияние, хотя распространение демократии уже не столь очевидно, как в предыдущие годы.

«Переходные» государства – те же (Россия, КНР, Индия), но на этот раз им приписываются другие цели. «Они проводят внешнюю политику в соответствии со своими государственными интересами и стремятся утвердиться как лидирующие державы на мировой арене. Каждая из них пытается ревизовать свой статус-кво, чтобы усилить свое влияние за счет Соединенных Штатов (курсив мой. – О. А.). Только Китай имеет потенциал стать глобальной державой, а Россия и Индия останутся влиятельными на региональных уровнях».

Наиболее конфликтными государствами остаются государства-изгои, к вышеприведенному списку которых здесь прибавили Сербию.

В отношении «беспокойных» государств сказано в том смысле, что они вытягивают из США и их союзников неоправданно большие ресурсы ради внутренней стабильности. (Дескать, сколько же можно тянуть?) Но делать нечего, поскольку эти страны являются источником транснациональных акторов, таких как террористы, наркодельцы, организованная преступность и беженцы.

Несмотря на все это, США остаются единственной сверхдержавой, хотя даже они не в состоянии справиться с международными проблемами в одиночку. На этот раз список потенциальных угроз и опасностей выглядит следующим образом (далее перевод):