Текст книги "Поле заколдованных хризантем (Японские народные сказки)"

Автор книги: Нисон Ходза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Находчивый Мой

ного-много лет назад жил на самом юге Японии, на острове Окинава, один правитель. Была у него дочь-красавица. А у главного министра того правителя был сын. Звали его Мой. Вот и решили родители поженить своих детей, когда те подрастут.

Настала пора сватов посылать, а Мой и говорит:

– Не могу я жениться на девушке, которую никогда в глаза не видел. Может, она лицом нехороша, может, врут люди про ее красоту.

Стали Моя отговаривать.

– Не положено, – говорят, – просто так на девушку смотреть. Повод какой-нибудь найти надо.

– Ладно, – согласился Мой, – найду я повод, чтоб на невесту свою посмотреть.

Купил он курицу и в замок отправился. Вошел во двор, выпустил курицу да как закричит:

– Держите! Держите! Это моя курица!

Выбежали из замка придворные и вельможи, а с ними и дочь правителя.

– Что случилось? Кто кричал? – спрашивают.

Обрадовался Мой:

– Видел! Видел! Свою невесту видел!

Еще больше удивились придворные, бросились правителю докладывать:

– Приходил сын главного министра, приносил курицу. Пустил ее по двору бегать, а сам кричать стал, что дочь вашу увидел.

Опешил правитель:

– Не знал я, что у моего главного министра сын дурачок. Вот беда-то, обещал ведь я за него свою дочь-красавицу отдать. Надо бы разорвать договор.

Послал он важного вельможу в дом главного министра. Сел вельможа в паланкин и в путь отправился.

Только к дому министра подъехал, чувствует, застрял паланкин – ни вперед, ни назад. Выглянул вельможа, видит – сидит на большом дереве Мой, в руках удочку держит, а крючком зацепил паланкин.

Рассердился вельможа:

– Эй, негодный, отпусти сейчас же мой паланкин. У меня к твоему отцу важное дело. Некогда мне с тобой разговаривать!

Засмеялся Мой и говорит:

– Паланкин, раз на крючок попавшийся, просто так не отцепится, давший обещание дочь замуж отдать, просто договор не разрывает. Так правителю и передай.

Испугался вельможа и скорее в замок вернулся. Узнал правитель о том, что Мой ответил, задумался: «Может, и не так глуп этот Мой. Ладно, отдам за него свою дочь».

В другой раз случилась с Моем такая история.

Позвал его как-то раз поутру отец и говорит:

– Уезжаю я по делам до вечера. Нечего тебе без толку по улицам шататься. Займись-ка ты хозяйством. Отправляйся в сад и оторви со стеблей хризантем нижние листья, те, что пожухли. Хочу я, чтоб сад мой в порядке содержался.

Уехал отец, а Мой в сад направился листья обрывать. Вернулся отец вечером, смотрит – остались у хризантем одни цветы на стебельках, ни одного листочка не видно, совсем стебли голые.

Рассердился отец, позвал Моя и спрашивает:

– Что же ты, противный мальчишка, наделал? Зачем все листья со стеблей сорвал? Я же приказал тебе только нижние убрать!

Почесал Мой затылок и говорит:

– Не гневайся, батюшка, не со зла я это сделал. Пришел я в сад и, как ты велел, нижние листья со стебельков оборвал. Потом вижу – опять у хризантем нижние листья есть. Я и их оборвал. Гляжу – опять нижние листья остались. Я и их тоже оборвал. А потом посмотрел, а стебли уж и голые вовсе, одни цветочки и торчат.

Вздохнул отец. Что ответишь?

А однажды Мой вот что придумал. Лежал у него в саду большой камень-валун. Да такой огромный, что никому не под силу было его с места сдвинуть. Очень этот валун Мою мешал. Как ни пойдет по саду, обязательно об него споткнется.

Вот как-то раз выбежал Мой из дома да как закричит:

– Пожар! Пожар! Спасите! Помогите! Горим!

Услышали соседи и скорее к дому Моя побежали, кто с ведром, а кто и с двумя. Прибежали, видят – нет никакого пожара, а сам Мой на крылечке сидит – трубку потягивает.

Удивились соседи.

– Это ты про пожар кричал? – спрашиваю!. – Где же твой пожар?

А Мой им как ни в чем не бывало и отвечает:

– Упал у меня из трубки пепел. Вот я и подумал, что пожар случиться может. Испугался очень, потому и закричал. А потом ногой пепел придавил, пожара и не получилось.

Пожали соседи плечами, расходиться было решили, а Мой и говорит:

– Раз уж вы, уважаемые соседи, все равно здесь собрались, пособите мне тогда в другом деле. Лежит у меня в саду камень-валун, никто его с места сдвинуть не может. А для всех вместе это и не работа, а пара пустяков.

Ничего не оставалось соседям, как камень-валун из сада оттащить.

Была мать Моя очень набожная женщина: все свободное время в храме проводила. Не нравилось Мою, что никогда мать дома застать нельзя, вот и решил он ее от храма отвадить.

Собралась как-то раз мать в храм, подошел к ней Мой, руки в молитве сложил и тихонько позвал:

– Матушка, а матушка!

– Что тебе надо? – спросила мать.

А Мой опять ее зовет:

– Матушка, а матушка!

– Ну что, что? – рассердилась мать. – Говори скорее, некогда мне.

А Мой опять за свое:

– Матушка, а матушка!

Совсем мать терпение потеряла.

– Надоел ты мне! – говорит. – Сколько можно одно и то же повторять!?

– Неужели тебе это не нравится? – удивился Мой.

– Конечно, не нравится, – ответила мать. – Кому же понравится, когда кто-то сто раз одно и то же канючит.

– Тогда подумай, – засмеялся Мой, – может ли божеству нравиться, что ты каждый день в храм приходишь и все просишь его, и просишь об одном и том же? Разве божество не сердится?

Ничего не ответила мать Мою, но стала с тех пор в храм только по праздникам ходить.

Надо сказать, что в те времена был правитель Окинавы в подчинении у правителя страны Сацума. Очень любили сацумские вельможи разные задачи придумывать да над вельможами с Окинавы подшучивать.

Вот как-то раз прислали из страны Сацума большое бревно: догадайтесь, мол, где у дерева корни были, а где верхушка.

Собрал правитель Окинавы своих подданных, стали они совет держать. И так прикинут, и эдак, а ничего решить не могут. А в это время как раз Мой в замке оказался. Думал он, думал, как задачу решить, и, наконец, придумал:

– Бросьте бревно в пруд, – говорит.

Не могут вельможи в толк взять, зачем бревно в пруд бросать, но перечить не стали. Отнесли бревно к пруду и в воду опустили.

– Смотрите, смотрите, – закричал Мой, – один конец больше в воду ушел, значит, он ближе к корням был.

Удивились вельможи находчивости Моя. Послали ответ в страну Сацума.

Не понравилось сацумскому правителю, что с его задачей так легко справились. Решил он новую придумать – потруднее.

На следующий день явились вельможи из Сацума к правителю Окинавы и говорят:

– Прислал тебе наш господин редкий подарок – петушиное яйцо. Прими его в знак большого уважения.

Сказали так и удалились. Задумались вельможи, что бы это значило, откуда в Сацума петушиные яйца появились? Поручил правитель главному министру, отцу Моя, ответ придумать. Думал, думал главный министр, да так ничего и не придумал. Тут Мой ему и говорит:

– Позволь мне, батюшка, вместо тебя к сацумским вельможам отправиться. Уж я придумаю, что им ответить.

Явился Мой в замок и спрашивает:

– Где гости из страны Сацума почивать изволят? Ведите меня к ним!

Вошел он в их покои.

– Пришел я вместо отца беседы с вами вести, – говорит.

– А где же твой отец? Почему сам не явился? – рассердились вельможи.

Склонил Мой голову в смиренном поклоне, вздохнул и отвечает:

– Плох мой батюшка нынче, очень плох. Начались у него роды. Ох, тяжелые у него родовые муки, ох, тяжелы!

– Что за чушь ты несешь? – опешили вельможи. – Разве могут у мужчины начаться роды? Разве знает мужчина, что такое родовые муки?

Улыбнулся Мой:

– В каждой стороне свои причуды. Раз в стране Сацума петухи яйца несут, почему бы на Окинаве мужчинам детей не рожать?

Засверкали у вельмож глаза гневом, а ответить-то – нечего!

Пуще прежнего рассердился правитель страны Сацума. «Ну, погодите у меня, думает, – я вам такую загадку загадаю, век не отгадаете!»

Послал он вельмож на Окинаву с новым поручением: хочу, мол, чтоб гора Унно, что на Окинаве высится, ко мне в замок доставлена была.

Растерялся правитель Окинавы.

– В своем уме правитель страны Сацума? – спрашивает. – Где ж это видано, чтобы горы с места на место таскали?

Ну, делать нечего – надо выход искать да задачу решать. Опять собрал правитель своих подданных. Ломают вельможи голову, да все без толку.

– Надо бы сына моего, Моя, позвать, – сказал, наконец, главный министр. – Два раза он нас от позора спасал, может, и теперь что-нибудь придумает.

Позвали Моя в замок, просить стали:

– Помоги нам, почтенный Мой, эту задачу решить.

– Нет ничего проще, – усмехнулся Мой. – Раз хочет правитель Сацума иметь именно эту каменную глыбу, пусть он ее и получит.

Позвал Мой сто каменотесов. Стали они камни с горы Унно отбивать, на лодки грузить да в страну Сацума отправлять. Привезут и у замка правителя сбросят. Скоро у того весь двор камнями усыпали.

Понял тут правитель Сацума, что опять он в дураках остался. Приказал больше камней не привозить, не нужна ему, мол, больше гора Унно, дескать, насмотрелся он уже на ее красоту.

С тех самых пор перестали из страны Сацума разные задачи присылать. А Моя окружили почетом и уважением. Женился он вскоре на дочке правителя, а после смерти отца стал главным министром.

О том, как лошадь лису лягнула

давние времена были барсук и лиса большими друзьями. Гуляли они как-то раз по лесу, поднялись на горную вершину. Смотря! – внизу деревня. Вот лиса и говорит:

– Послушай, барсук, как ни погляжу вниз, все люди на своих полях работают. И растет у них там всякой всячины видимо-невидимо. Давай тоже что-нибудь посадим.

– Посадить можно, – отвечает ей барсук, – да семян-то где взять?

Думала лиса, думала и, наконец, придумала:

– Ты иди на поле, барсук, и людей обморочь, отвлеки как-нибудь, а я тем временем семена украду.

Так они и сделали. Семена принесли, деревья на горном склоне вырубили, пни выкорчевали, землю сравняли – поле получилось хоть куда!

Разбросала лиса семена по полю и к барсуку поспешила.

– Давай, – говорит, – братец барсук, сразу уговоримся, как урожай делить будем: кому достанется то, что на земле вырастет, а кому – то, что под землей.

– Ладно, – отвечает барсук, – только как же мы это решим?

Принесла лиса камень и говорит:

– Я сейчас камушек вверх подброшу. Упадет он в канаву – все, что под землей уродится, моим будет.

Подбросила лиса камень, он в глубокую канаву и закатился.

– Ну, вот, – обрадовалась лиса, – мы с тобой, барсук, урожай и поделили.

Появились скоро на поле зеленые побеги, а потом и цветочки распустились. Настало время – и уродилась у лисы с барсуком морковь.

Пришла лиса к барсуку и говорит:

– Иди, барсук, на поле, забирай свой урожай.

Прихватил барсук серп, срезал ботву и домой отнес. Принялся было ее жевать – а она горькая, противная, рот вяжет. Да и мошек на ней всяких полным-полно, все в нос залететь норовят. Измучился барсук вконец.

А лиса тем временем моркови целую кучу накопала. Уселась на поле и давай лакомиться. Вдруг видит – барсук идет.

– Эй, лиса, – спрашивает барсук, – почему ты одна морковь ешь?

– А с кем вместе я должна ее есть? – удивилась лиса. – То, что под землей уродилось – мое, и ни с кем делиться не буду!

Ничего не сказал барсук. Вздохнул и домой поплелся.

На следующий год снова лиса к барсуку пришла.

– Послушай, братец барсук, – говорит, – давай опять посадим что-нибудь на нашем поле.

– Ладно, – согласился барсук, – давай посадим.

Вспахали они поле, бросили семена в землю. Тут лиса и говорит:

– Надо бы нам, братец барсук, теперь же урожай разделить. Возьми камушек, да подбрось повыше. Коль упадет он в канаву – все, что под землей уродится, твоим будет.

Схватил барсук камень, бросил его далеко-далеко. Камень прямо в глубокую канаву и угодил.

– Попал, попал! – обрадовался барсук. – Теперь мой черед урожай из земли выкапывать!

Появились скоро на поле зеленые побеги, следом – цветочки, а потом и дыни. Много-много дынь уродилось. Ходит барсук по полю и думает: «Что за дивные плоды на земле лежат! Верно, под землей еще больше их окажется!»

Пришла пора урожай собирать. Явилась лиса к барсуку – на поле зовет:

– Иди, братец барсук, забирай свой урожай!

Пришли они на поле, собрала лиса дыни и домой отнесла. Остался барсук один и стал землю копать. Копал, копал, все поле перепахал, а ничего не нашел – корешки одни торчат!

Пришел барсук к лисе и говорит:

– Эй, лиса, копал я землю, копал, да, видно, ничего в земле не уродилось. Нет, выходит, у меня урожая. Что же я есть буду? Поделись со мной дынями!

– Вот еще! – хмыкнула лиса. – Раз договор был, забирай свои корешки, а дынь я тебе не дам!

Просил ее барсук, просил, да все одно – ничего ему лиса не дала.

– Хитрая ты, лиса, – только и сказал барсук. – Ладно, поглядим, что дальше будет.

Так ни с чем и ушел.

Прошло время. Сидел как-то раз барсук под деревом, мясом лакомился. Вдруг видит – лиса идет.

– Здравствуй, братец барсук, – говорит, – давненько я тебя не видела. Чем это ты лакомишься? Дай мне кусочек!

Поделился с ней барсук. Стала лиса угощение нахваливать, да выспрашивать.

– Откуда у тебя, братец барсук, мясо появилось?

– Да вот недавно, – отвечает барсук лениво, – поймал одну лошаденку – очень вкусная она оказалась.

Лиса аж рот от удивления открыла, глаза вытаращила, слова вымолвить не может. Наконец в себя пришла и просить стала:

– Научи меня, братец барсук, как лошаденку поймать. Очень уж мясо лошадиное мне понравилось.

Засунул барсук себе в рот еще кусочек и давай жевать долго-предолго – думает будто. Прожевал, наконец, и говорит задумчиво:

– Очень непростое дело ты, лиса, задумала.

А та уж от жадности рассудок совсем потеряла.

– Пусть, пусть непростое! Все равно научи! – просит.

– Ну ладно, так и быть, – согласился барсук. – Слушай! Видишь ту гору? Перейдешь через нее – луг увидишь. Пасутся на том лугу лошади. Только ты сразу к ним не подходи, спрячься где-нибудь, да вечера дождись. Как уснут они, подойди тихонько, да лошаденку какую-нибудь за задние ноги схвати. Схватишь – считай поймала!

– И только-то? – удивилась лиса.

– Ах да, забыл! – стукнул барсук себя по лбу. – Есть еще одна важная вещь! Лошадь-то тяжелая: как ее в лес-то принести? Надо тебе свой хвост к лошадиному привязать. Дотащишь тогда без труда!

Обрадовалась лиса и сразу на луг, что за горой раскинулся, поспешила. Видит – и вправду лошади там пасутся, много-много, не сосчитать. Выбрала лиса себе лошаденку большую, толстую, да за скалой спряталась.

Наступил, наконец, вечер. Уснули лошади.

«Ах, как славно все! – думает лиса. – Сейчас я лошаденку свою прихвачу, в лес отнесу, лакомиться буду».

Подкралась она потихоньку к лошади, да свой хвост к ее и привязала. А потом как в задние ноги зубами вцепится! Вскочила лошадь, ногами брыкнула – лиса аж к небу подлетела! А деться-то ей некуда – сама себя к лошади привязала! Стала лошадь хвостом во все стороны размахивать – кружит лиса над землей – вот-вот рассудок потеряет. Тут лошадь еще раз как брыкнет – развязался узел, и закружила лиса над лугом. Отлетела она к самой скале, там и растянулась.

Гомбэй-птицелов

а самом севере Японии, на острове Хоккайдо, в деревне Инаги жил крестьянин Гомбэй. Не было у него ни отца, ни матери, ни жены, ни детей. И земли у него не было. Жил он один на самом краю деревни, в маленькой избушке, а промышлял охотой на диких уток.

Каждый день Гомбэй поднимался до зари, шел к большому озеру неподалеку от деревни, расставлял ивовые силки и долго-долго стоял у воды, подстерегая уток. За день ему удавалось поймать когда трех, а когда двух уток. А бывало, что в силки к нему попадала всего одна утка, а то и вовсе ни одной.

Вот как-то ранней весной Гомбэй три дня подряд приносил домой только по одной утке. На третий вечер, возвращаясь с охоты, он стал думать:

«Ставлю я каждый день по три силка, просиживаю у озера с зари до зари, а ловлю всего-навсего по одной утке в день. Вот и завтра мне опять придется встать ни свет ни заря, а потом весь день мерзнуть на берегу. А что, если бы я поставил на озере сто силков? Наловил бы я тогда сразу столько уток, что мог бы целый месяц сидеть дома и греться у печки».

На другое утро Гомбэй никуда не пошел, а сел плести из ивовых прутьев силки. Сплел сто силков, расставил их на озере, а сам на ночь ушел спать. Всю ночь ему снился один и тот же сон: будто со всего света слетаются утки и садятся прямо в его силки. Проснулся Гомбэй среди ночи, быстро оделся и побежал к озеру. Прибегает на берег, а никаких уток на озере нет. Как стояли силки с вечера, так и стоят. Все силки связаны веревкой, а конец веревки обмотан вокруг дерева.

Гомбэй оглядел силки и притаился на берегу у дерева.

Понемногу стало светать. И вдруг откуда-то в самом деле налетело много-много уток. Покружились они всей стаей над озером, а потом на воду села одна утка, за ней другая, третья, четвертая. И как только садилась утка на воду, так прямо и попадала в силки Гомбэя.

Скоро во всех силках было по утке. Только один силок еще оставался пустым, а над озером летала последняя утка. Тут Гомбэй отвязал от дерева конец веревки и стал медленно наматывать ее себе на руку. Ему жаль было вытаскивать силки, пока хоть один силок оставался пустым.

«Еще бы одну утку поймать, и у меня будет целых сто. Тогда я и вытащу силки. Ну, скорее, скорее!» – шептал про себя Гомбэй.

А тем временем уже совсем рассвело, и взошло солнце. Когда оно показалось из-за гребня гор, яркие лучи его упали на озеро, и вода в озере заблестела, засверкала. Утки на воде встрепенулись, замахали крыльями, и все девяносто девять с силками на ногах поднялись над озером. Гомбэй крепко натянул веревку. Но утки были сильнее его – их ведь было девяносто девять. Они поднимались все выше, а с ними вместе уходила веревка. Уже не Гомбэй тянул веревку, а веревка тянула Гомбэя. И вот он отделился от земли и поднялся в воздух. Чем выше летели утки, тем выше поднимался и Гомбэй. Он висел на конце веревки и крепко держался за нее обеими руками. Озеро осталось далеко внизу. Гомбэй только жмурился – он боялся посмотреть вниз. А утки летели все выше, все дальше, пролетели над озером, над деревней, над лесом, взвились над горой. И вдруг веревка, на которой висел Гомбэй, оборвалась. Утки улетели дальше, а Гомбэй повис в воздухе. Сердце у него замерло от страха.

Тут бы Гомбэю и упасть, но он не падал. Удивился Гомбэй и осторожно открыл глаза. И что же? Он увидел, что по-прежнему летит по воздуху. Его подхватил ветер. Сильный ветер нес Гомбэя высоко над землей, над лесами, над горами, над долинами, над морем, далеко-далеко к югу. Летел Гомбэй день, летел другой, летел третий. На третий день ветер немного утих, и Гомбэй стал медленно-медленно спускаться на землю. Смотрит, а под ним крыши домов и кругом поле. На поле крестьяне сеют ячмень. Как раз посреди поля и опустился Гомбэй. Тут крестьяне бросили работу и со всех сторон побежали к нему. Гомбэй потопал ногами, помахал руками – от долгого полета он не чувствовал ни рук, ни ног – а потом вежливо поздоровался с крестьянами и спросил:

– Что это за деревня? Куда я попал?

– Это деревня Акано, – ответили крестьяне.

– Никогда не слыхал про такую деревню. А вы-то сами японцы?

– Конечно, мы японцы! А ты, верно, издалека, раз не знаешь деревни Акано?

– Я с острова Хоккайдо, с самого севера Японии.

– А деревня Акано – на острове Кюсю, на самом юге Японии. Как же ты попал к нам и почему свалился с неба?

Тогда Гомбэй рассказал крестьянам, как его подняли в воздух утки, а потом три дня нес ветер.

– Теперь тебе до дому не добраться, – сказали крестьяне, выслушав рассказ Гомбэя. – Для этого пришлось бы переплыть много проливов и морей и пройти пешком всю Японию с юга на север. Это тебе будет не по силам. Оставайся лучше с нами. Поселись у нас в деревне, помогай нам в работе, а мы тебя будем кормить.

Гомбэй немного подумал и согласился.

– На родине у меня никого и ничего не осталось. Отчего бы мне и не пожить у вас?

Так Гомбэй и остался жить на острове Кюсю, в деревне Акано. Поселился он у крестьян, помогал им в работе, сеял с ними ячмень, вырывал сорняки. Время шло быстро, кончилась весна, а потом и лето. Ячмень вырос и созрел, настала пора жатвы.

Однажды рано утром крестьяне пошли с серпами в поле и принялись за жатву. Гомбэй тоже усердно взялся за работу. Вдруг ему попался очень толстый, высокий колос. Гомбэй пригнул его к земле и хотел уже срезать серпом, как вдруг колос отпрянул обратно и ударил Гомбэя с такой силой, что подбросил его в воздух. Но Гомбэй не упал на землю. Его снова подхватил ветер и поднял высоко над полем.

Гомбэй не удивился. Он сразу понял, в чем дело.

– Это, верно, тот самый ветер, который принес меня на Кюсю! Теперь ветер возвращается обратно и, конечно, донесет меня домой.

На этот раз Гомбэй устроился в воздухе поудобнее, чтобы у него опять не затекли руки и ноги.

А ветер нес Гомбэя высоко над землей: над лесами, над горами, над долинами, над морем, далеко-далеко на север. Целый день несся по воздуху Гомбэй, но вот к вечеру ветер утих, и Гомбэй медленно-медленно опустился на землю.

«Я летел нынче только день, а в тот раз летел три дня. Значит, я еще не прилетел на Хоккайдо», – подумал Гомбэй.

Он огляделся. В самом деле: место было незнакомое. Кругом – пустынная равнина. Не то что жилья – даже деревца или кустика не было видно вдалеке.

Гомбэю стало страшно. К тому же солнце уже село, стало темнеть, и со всех сторон надвигались темные тучи.

«Скоро дождь пойдет. Куда я укроюсь?» – подумал Гомбэй. И он быстро зашагал вперед, надеясь дойти до какого-нибудь жилья.

Вдруг он наткнулся на большой белый гриб.

«Вот какие удивительные грибы растут в этой стране!» – подумал Гомбэй. Но, нагнувшись, он увидел, что это вовсе не гриб, а широкая крестьянская шляпа, сплетенная из рисовой соломы.

«Вот хорошо! – обрадовался Гомбэй. – В такой шляпе я и в дождь не промокну!»

Он поднял шляпу и хотел надеть ее на голову. Но шляпа была ему мала. Долго тянул ее за широкие поля Гомбэй и наконец все-таки напялил ее себе на голову. А чтобы она не улетела, завязал под подбородком тесемками и зашагал дальше.

Не прошел Гомбэй и сотни шагов, как в самом деле стал накрапывать дождь. Все небо застлали тучи. Ветер так и рвал шляпу с головы. Но шляпа плотно сидела на голове у Гомбэя, да и тесемки были завязаны крепко.

Долго рвал ветер шляпу и наконец поднял ее в воздух вместе с Гомбэем, да так высоко, что Гомбэй уже не видел под собой земли – ни лесов, ни гор, ни моря, – а видел только облака под ногами.

Первый раз в жизни Гомбэй видел облака так близко. Одни облака были курчавые, а другие гладкие, одни толстые и пушистые, а другие сплющенные и тонкие.

Так летел он над облаками день, летел другой. А на третий день ветер утих, и Гомбэй стал опускаться на землю.

«Куда-то я теперь попаду?» подумал Гомбэй.

Он посмотрел вниз и увидел, что опускается в большую деревню. Посреди деревни стояла высокая пятиэтажная пагода. Не успел Гомбэй ее как следует разглядеть, как очутился на самой ее вышке и ухватился руками за шпиль пагоды. Стоять так высоко было страшней, чем летать.

Огляделся Гомбэй кругом, поискал, нет ли ступенек, но никакой лестницы не было. Тогда Гомбэй громко, во весь голос, закричал:

– Помогите! Помогите!

На крик изо всех домов выбежали люди. Вся деревня сбежалась к пагоде. Сначала никто не мог понять, откуда слышен голос. Вдруг один мальчик крикнул:

– На пагоде человек!

Тогда все столпились вокруг пагоды и задрали головы кверху. Снизу Гомбэй казался таким крошечным, что его трудно было даже разглядеть. А он смотрел вниз и кричал:

– Помогите! Помогите!

И вдруг у него закружилась голова.

Гомбэй покачнулся, выпустил из рук шпиль и упал с пагоды прямо на столпившихся внизу крестьян. Крестьяне ахнули, бросились в стороны да так стукнулись лбами друг о друга, что у всех из глаз посыпались искры. От искр все кругом загорелось. И крестьяне сгорели. И пагода сгорела. И Гомбэй сгорел. И сказка вся тоже сгорела.