Текст книги "Том 14. Письма 1848-1852"
Автор книги: Николай Гоголь
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц)
Шереметевой Н. Н., 11 февраля 1850*
144. Н. Н. ШЕРЕМЕТЕВОЙ. 11 февр<аля> 1850 <Москва>.
Мне сегодня опять как-то не весьма хорошо, прошу вас покрепче обо мне помолиться.
Весь ваш Н. Г. На обороте: Надежде Николаевне Шереметьевой.
Аксакову К. С., февраль 1850*
145. К. С. АКСАКОВУ. <Первая половина февраля 1850. Москва.>
Зайдите ко мне, любезнейший Константин Сергеевич, я прихворнул и не выхожу. Навестить больного все-таки доброе дело.
Ваш весь Н. Г. На обороте: Константину Сергеевичу Аксакову. Филипповск<ий> переулок, в доме Высоцкого.
Аксакову С. Т., февраль 1850*
146. С. Т. АКСАКОВУ. <Середина февраля 1850. Москва.>
Чувствую лучше. Простуда и жар в голове уменьшается. Овер* одобрил всё, сделанное моим доктором. Надеюсь если не сегодня, то завтра выйти на воздух. Рад, что вы также чувствуете лучше. За всё слава богу.
Ваш весь Н. Г. На обороте: Сергею Тимофеевичу Аксакову.
Марковичу А. М., февраль 1850*
147. А. М. МАРКОВИЧУ. <Середина февраля 1850. Москва.>
Вашу фамилию мне переврали. Я сижу больной и не могу видеть многих, но вас бы принял и с удовольствием побеседовал бы. Итак, не будете ли так добры, чтобы навестить больного, вам искренно преданного и вас искренно любящего.
Н. Гоголь. На обороте: Александру Михайловичу Маркевичу.
Жуковскому В. А., 28 февраля 1850*
148. В. А. ЖУКОВСКОМУ. 28 февраля <1850>. Москва.
Почувствовав облегченье от болезни, в которой пробыл недели полторы, принимаюсь отвечать.[338]338
В черновой редакции. Сейчас получил твое доброе письмо и, несмотря на то, что еще не совсем оправился, почувствовав облегченье от болезни, берусь, как видишь, за перо
[Закрыть] Друг, ты требуешь от меня изображений Палестины со всеми ее местными красками в таком виде, чтобы они могли послужить в пользу твоему «Вечному Жиду»*. Знаешь ли, какую тяжелую ты мне задал задачу? Что[339]339
В черновой редакции: Но что
[Закрыть] могу сказать я, чего бы не сказали уже другие? Какие краски, какие черты представлю,[340]340
В черновой редакции: какие новые черты представил бы
[Закрыть] когда всё уже пересказано, перерисовано со всеми малейшими подробностями? Да и к чему эти бедные черты, когда всякое событие евангельское и без того уже обстанавливается в уме христианина[341]341
В черновой редакции: в уме нашем
[Закрыть] такими окрестностями, которые гораздо[342]342
больше которые гораздо
[Закрыть] ближе дают чувствовать минувшее время, чем все ныне[343]343
В черновой редакции: все ныне сохранившие
[Закрыть] видимые местности, обнаженные, мертвые? Что могут сказать, например, ныне места,[344]344
В черновой редакции: те места
[Закрыть] по которым прошел скорбный путь спасителя ко кресту, которые все теперь собраны под одну крышу храма, так что и св. гроб, и Голгофа, и место, где спаситель показан был Пилатом народу, и жилище архиерея, к которому он был проводим, и место нахождения животворного креста – всё очутилось вместе? Что могут все эти места, которые привыкли мы мерять расстояниями, произвести другого, как разве только сбить с толку любопытного[345]345
В черновой редакции: всякого того
[Закрыть] наблюдателя, если только они уже не врезались заблаговременно и прежде в его сердце и в свете пламенеющей веры не предстоят ежеминутно перед мысленными его очами? Что может сказать поэту-живописцу нынешний вид всей Иудеи с ее однообразными горами, похожими на бесконечные серые волны взбугрившегося моря? Всё это, верно,[346]346
В черновой редакции: может быть
[Закрыть] было живописно во времена спасителя, когда вся Иудея была садом и каждый еврей сидел под тенью им насажденного древа, но теперь, когда редко-редко где встретишь пять-шесть олив на всей покатости горы, цветом зелени своей так же сероватых и пыльных, как и самые камни гор, когда одна только тонкая плева моха да урывками клочки травы зеленеют посреди этого обнаженного, неровного поля каменьев[347]347
В черновой редакции: посреди серизны
[Закрыть], да через каких-нибудь пять-шесть часов пути попадется где-нибудь приклеившаяся к горе хижина араба, больше похожая на глиняный горшок, печурку, звериную нору, чем на жилище человека, как узнать в таком виде землю млека и меда?[348]348
В черновой редакции начато: Какую картину доставит твоей поэме
[Закрыть] Представь же себе посреди такого опустения Иерусалим, Вифлеем и все восточные города, похожие на беспорядочно сложенные груды камней и кирпичей; представь себе Иордан, тощий посреди обнаженных гористых окрестностей, кое-где осененный небольшими кустиками ив; представь себе посреди такого же опустения у ног Иерусалима долину Иосафатову с несколькими камнями и гротами, будто бы гробницами иудейских царей. Что могут проговорить тебе эти места, если не увидишь мысленными глазами над Вифлеемом звезды, над струями Иордана голубя, сходящего из разверстых небес, в стенах иерусалимских[349]349
В черновой редакции: в Иерусалиме
[Закрыть] страшный день крестной смерти при помраченьи всего вокруг и землетрясеньи или светлый день воскресенья, от блеска которого помрачится всё окружающее, и нынешнее и минувшее? Право, не знаю,[350]350
я не знаю
[Закрыть] что могу сообщить тебе такого о Палестине, что бы навело тебя на благодатные мысли и побудило бы тебя вдохновенно принять<ся> за перо и свою поэму. Я думаю, что вместо меня всякий простой человек, даже русский мужичок, если только он[351]351
В черновой редакции: он, верующий
[Закрыть] с трепетом верующего сердца поклонился, обливаясь слезами, всякому уголку святой земли, может рассказать тебе более всего того, что тебе нужно. Мое путешествие в Палестину точно было совершено мною затем, чтобы узнать лично и как бы узреть собственными глазами, как велика черствость моего сердца. Друг, велика эта черствость! Я удостоился провести ночь у гроба спасителя, я удостоился приобщиться от святых тайн, стоявших на самом гробе вместо алтаря,– и при всем том я не стал лучшим, тогда как всё земное должно бы во мне сгореть и остаться одно небесное. Что могут доставить тебе мои сонные впечатления?* Видел я как во сне эту землю. Подымаясь с ночлега до восхожденья солнца, садились мы на мулов и лошадей в сопровожденьи и пеших и конных провожатых; гусем шел длинный поезд через малую пустыню по мокрому берегу[352]352
по самому берегу
[Закрыть] или дну моря, так что[353]353
Далее начато: плоско
[Закрыть] с одной стороны море обмывало плоскими волнами лошадиные[354]354
его лошадиные
[Закрыть] копыта,[355]355
В подлиннике: копыты
[Закрыть] а с другой стороны тянулись пески или беловатые плиты начинавшихся возвышений, изредка поросшие приземистым кустарником; в полдень колодец, выложенное плитами водохранилище,[356]356
Далее начато: под
[Закрыть] осененное двумя-тремя оливами или сикоморами. Здесь привал на полчаса и снова в путь, пока не покажется на вечернем горизонте, уже не синем, но медном от заходящего солнца, пять-шесть пальм и вместе с ними прорезающийся сквозь радужную мглу городок, картинный издали и бедный вблизи, какой-нибудь Сидон или Тир. И этакий путь до самого Иерусалима. Как сквозь сон, видится мне самый Иерусалим с Элеонской горы, – одно место, где он кажется[357]357
Далее начато: прост
[Закрыть] обширным и великолепным: поднимаясь вместе с горою, как бы на приподнятой доске, он выказывается весь, малые дома кажутся большими, небольшие выбеленные выпуклости на их плоских крышах кажутся бесчисленными куполами, которые, отделяясь резко своей белизной от необыкновенно синего неба, представляют вместе с остриями минаретов какой-то играющий вид. Помню, что на этой Элеонской горе видел я след ноги вознесшегося, чудесно вдавленный в твердом камне, как бы в мягком воске, так что видна малейшая выпуклость и впадина необыкновенно правильной пяты.[358]358
В черновой редакции: его пяту чудес
[Закрыть] Еще помню вид, открывшийся мне вдруг* посреди однообразных серых возвышений,[359]359
Далее начато: похо
[Закрыть] когда, выехав из Иерусалима и видя перед собою всё холмы да холмы, я[360]360
и я
[Закрыть] уже не ждал ничего[361]361
В черновой редакции: я уже начал скучать
[Закрыть] – вдруг с одного холма, вдали, в голубом свете, огромным полукружьем предстали горы. Странные горы: они были похожи на бока или карнизы огромного, высунувшего<ся> углом блюда. Дно этого блюда было Мертвое море. Бока его были голубовато-красноватого цвета, дно голубовато-зеленоватого. Никогда не видал я таких странных гор. Без пик и остроконечий, они сливались верьхами в одну ровную линию, составляя повсюду ровной высоты исполинский берег[362]362
В черновой редакции: как берег одинаково неизмеримо высокий
[Закрыть] над морем. По ним не было приметно[363]363
В черновой редакции: нельзя было видеть сквозь
[Закрыть] ни отлогостей, ни горных склонов; все они как бы состояли из бесчисленного числа граней, отливавших разными оттенками сквозь общий мглистый голубовато-красноватый цвет. Это вулканическое произведение – нагроможденный вал бесплодных каменьев[364]364
В черновой редакции: [множество камней] каких-нибудь мелких каменьев
[Закрыть] – сияло издали красотой несказанной. Никаких других видов, особенно поразивших, не вынесла сонная душа. Где-то в Самарии сорвал полевой цветок, где-то в Галилее другой; в Назарете, застигнутый дождем, просидел два дни, позабыв, что сижу в Назарете, точно как бы это случилось в России, на станции. Повсюду и на всем видел я только признаки явные того, что все эти ныне обнаженные страны, и преимущественно Иудея (ныне всех бесплоднейшая), были действительно землей млека и меда. По всем горам высечены уступы – следы[365]365
В черновой редакции: следы уступов
[Закрыть] некогда бывших виноградников,[366]366
В черновой редакции: и это знаменует, что всё <1 нрзб.> виноградом
[Закрыть] и теперь даже стоит только бросить одну горсть земли на эти обнаженные каменья, чтобы показались на ней вдруг сотни растений и цветов: столько влажности, необходимой для прозябенья, заключено в этих бесплодных каменьях! Но никто из нынешних жителей ничего не заводит, считая себя кочевыми, преходящими, только на время скитающимися в сей пораженной богом стране. Только в Яффе небольшое количество дерев[367]367
В черновой редакции: [и малое количество дерев красуется] [шумит в красоте] необыкновенного роста, незнакомые европейцу
[Закрыть] ломится от тягости[368]368
тягости необык<новенной>
[Закрыть] плодов, поражая красотой своего роста.
Друг, сообразил ли ты, чего просишь, прося от меня картин и впечатлений для той повести, которая должна быть вместе[369]369
В черновой редакции: в это время
[Закрыть] и внутренней[370]370
В черновой редакции: истинной
[Закрыть] историей твоей собственной души? Нет, все эти святые места уже должны быть в твоей душе. Соверши же, помолясь жаркой молитвой, это внутреннее путешествие – и все святые окрестности восстанут пред тобою в том свете и колорите, в каком они должны восстать. Какую великолепную окрестность поднимает вокруг себя всякое слово в евангелии! Как беден перед этим неизмеримым кругозором,[371]371
В черновой редакции: горизонтом
[Закрыть] открывающимся живой душе, тот узкий кругозор, который озирается[372]372
В черновой редакции: види<тся>
[Закрыть] мертвыми очами ученого исследователя! Не вознегодуй же на меня, если ничего больше не сумел тебе сказать, кроме этой малой толики.[373]373
В черновой редакции далее начато: точно как с умыслом рука божья обр<екла> [пустын<ю>] запустенью все эти места, чтобы <1 нрзб.> искать в сердце своем не земного, а небесного. Дальше текст черновой редакции значительно расходится с окончательным и потому дается отдельно, после основного текста.
[Закрыть] Мне кажется, если бы ты сделал то же с библией, что с евангелием, то есть всякий день переводил бы из нее по главе, то святая земля неминуемо бы предстала бы тебе благословенной богом и украшенной именно так, как была древле.
Шевыреву я передал и твой поклон и твою просьбу. Теперь он загроможден делами по университету, которых навалили на него кучу. Но «Одиссеей» он займется непременно, как только сколько-нибудь удосужится. Тем более, что это занятье его много занимает. Что же мне написать тебе об «Одиссее»? Сказавши в первом письме, что много есть в России людей, тебе особенно за нее благодарных, и что она совершенство, я сказал всё. Да и что сказать о труде, в котором все части приведены в такую стройность и согласие? Если бы что-нибудь выступало сильней другого или было обработано лучше или же отстало, тогда бы нашлись речи. А теперь вся оценка[374]374
вся оценка и всё
[Закрыть] сливается в одно слово: прекрасно! Притом, если даже и хвалить[375]375
Далее начато: по
[Закрыть] картины, то похвалы все достанутся Гомеру, а не тебе. Переводчик поступил так, что его не видишь: он превратился в такое прозрачное стекло, что кажется, как бы нет стекла. Во II томе[376]376
Далее начато: еще
[Закрыть] «Одиссеи» это еще более поразительно, чем в первом. Но прощай. Да поможет тебе тот, кто один только может быть вдохновителем в труде твоем! Обнимаю тебя всею мыслью, крепко. Бог в помощь!
Твой весь Н. Гоголь.
Обними за меня всё близкое твоему сердцу. Мой адрес: на Никитском бульваре в доме Талызина.
Максимович просит убедительно стихов для альманаха «Киевлянин»*. Хоть двух строчек.
Черновая редакция окончания письма к Жуковскому В. А., 28 февраля 1850*
ЧЕРНОВАЯ РЕДАКЦИЯ ОКОНЧАНИЯ ПИСЬМА № 148 К В. А. ЖУКОВСКОМУ.
Сделай с библи<ей> то же, что с евангели<ем>: всякое утро переводи по главе, и древняя Палестина, верно, предстанет тебе, как живая, еще прежде, чем доберешься до половины библии.
Друг, не гневайся, если[377]377
После этого зачеркнуты начатые фразы: «не в силах тебе», «не сказал больше», «я не доставил»
[Закрыть] сказанного мною для тебя мало.[378]378
В подлиннике: много
[Закрыть] Я хотел сказать много – видит бог! Я хотел бы[379]379
Далее начато: как неясен бессильный
[Закрыть] подать тебе братски руку и быть тебе хоть на полпути вожатым.[380]380
быть твоим вожатым
[Закрыть] Но вижу, что вожатый один и что к нему прямо нужно обратить<ся>. Он же и приведет.
Обнимаю тебя всею душою и всех милых твоему сердцу обнимаю также. Не забывай меня. И<...>
Ничего[381]381
Ничего не скажу тебе
[Закрыть] о II части «Одиссеи»,[382]382
Далее начато: скажу, трудно сказать что-нибудь против того
[Закрыть] право, не знаю, что сказать тебе,[383]383
что сказать тебе о том, что совершенно. Я уже всё сказал
[Закрыть] сказавши в первом письме, что за нее благодарят все, у кого еще бьется эстетическое чувство. Я всё сказал[384]384
сказал в нем
[Закрыть] о труде, который есть совершенство и <в котором> всё приведено в согласие и стройность.[385]385
Далее начато: Ничего другого нам сказать, как только прекрас<но>, ничего, как то<лько?>
[Закрыть] Ничего не говорят.[386]386
не говорят, кроме прекрасно. Просто одно
[Закрыть] Прекрасно, да и только! Если бы одна какая-нибудь часть выступала сильнее другой и была обработана лучше, чем третья,[387]387
Далее начато: тогда бы на что-нибудь
[Закрыть] перед друг<ой>, тогда бы еще другое дело. Но когда всё обработано с равной любовью,[388]388
Далее начато: что
[Закрыть] когда и то, и другое, и третье хоро<шо>, что тут говорить?[389]389
Далее начато: к тому ж
[Закрыть] Все похвалы обращаются[390]390
идут
[Закрыть] к Гомеру. Переводчик поступил так, что его не видишь.[391]391
Переводчика не видишь как-то
[Закрыть] Он превратился в такое прозрачное стекло, что кажется нет стекла.[392]392
Далее было: вот и всё. А потому и нечего говорить о переводчике. А что
[Закрыть] Во II томе видно это еще ощутительнее, чем[393]393
еще более, чем
[Закрыть] в первом. Это ты знаешь и сам.
Всею душой и мыслью обнимаю тебя. Да поможет тебе творец всего прекра<сного> в душах наших!
Твой весь.
Константиновскому М. А., 28 февраля 1850*
149. М. А. КОНСТАНТИНОВСКОМУ. 28 февраля <1850>. Москва.
Как вы доехали? Как нашли всё по приезде вашем во Ржев? О вас нет никаких известий, и граф Александр Петрович, и я, и все ваши вам близкие о вас беспокоятся. Дайте нам о себе одну только строчку. Я между тем, по желанью вашему, обратился к Шереметьевой* с просьбою о девочке вашей. Она была так добра, что поехала тот же час хлопотать, и привезла ответ благоприятный: ее можно поместить, привезя ее в дом Шереметьева к Варваре Сергеевне Шереметьевой*. Впрочем, вот записочка от нее самой; ее здесь же прилагаю. Уведомьте, пришлась ли по вкусу вашему сыну «Всеобщая история»* и не нужно ли вам еще каких книг? Прощайте, добрейший, близкий сердцу моему Матвей Александрович. Не позабывайте меня грешного в молитвах ваших.
Вам весь ваш признательный
Николай Гоголь.
Соллогубу В. А., 10 февраля 1849 или 2 марта 1850*
150. В. А. СОЛЛОГУБУ. <Четверг, 10 февраля 1849 или 2 марта 1850. Москва.>
Завтра, т. е. в пятницу, около 5 часов, гр<аф> Толстой ждет вас к блинам. А с ним вместе и я.
Н. Гоголь. На обороте: Его сиятельству графу В<ладимир>у Александрови<чу> <Солло>губу.[394]394
Часть текста с адресом повреждена.
[Закрыть]
Шереметевой Н. Н., после 11 марта 1849 или 1850*
151. Н. Н. ШЕРЕМЕТЕВОЙ. <После 11 марта 1849 или 1850. Москва.>
Поздравляю вас от всей души! Весьма рад буду видеть вас завтра, если только вам свободно. Весь ваш
Н. Г. На обороте: Надежде Николаевне Шереметьевой.
Шереметевой Н. Н., после 19 марта 1849 или 1850*
152. Н. Н. ШЕРЕМЕТЕВОЙ. <После 19 марта 1849 или 1850. Москва.>
Благодарю вас много. Вашим советом постараюсь воспользоваться. Буду молиться, просить высокого спокойствия душевного,[395]395
сил на работу и
[Закрыть] без которого не двигнется и самая работа, а вы молитесь, чтобы я умел как следует молиться и жить. Прощайте. Христос с вами!
Искренно признательный вам
Н. Г.
Не оставляйте уведомлять о себе. На обороте: Надежде Николаевне Шереметьевой.
Булгакову А. Я., 24 марта 1850*
153. А. Я. БУЛГАКОВУ. Марта 24 <1850. Москва>.
Несказанно обязан за письмо Жуковского, которое при сем возвращаю с чувствительнейшею благодарностью. Что общий друг наш разгневался на немцев, в том нет ничего удивительного. Но я очень рад, что немецкие стенографические протоколы франкфуртских заседаний* подействовали, как он выражается, благодетельно на низшие регионы его телесного состава и на п<· · ·> к<· · ·>. От этого у него голова становится обыкновенно светлей, и мы можем ожидать из нее выхода еще многого добра.
Ваш весь Н. Гоголь.
Константиновскому М. А., 24 марта 1850*
154. М. А. КОНСТАНТИНОВСКОМУ. 1850 г. Марта 24. Москва.
Медлил отсылкою к вам книг по той причине, что нигде не нашел еврейской грамматики на русском или латинском языке. Решился наконец взять на немецком, хоть, может быть, этот язык вам и не так знаком. Впрочем, мне показалось, что в лексиконе есть почти все грамматические принадлежности и объяснения. Если же нет, то вы меня уведомьте; я могу послать в Петербург, куда я уже и послал за грамматикой еврейской, некогда изданной Павским*, которой здесь в Москве нигде не отыскалось. Искренно и от всей души желаю я вам успехов в священном языке, утешаю себя мыслию, что, отыскивая какое-нибудь слово в лексиконе, вы помолитесь и обо мне, грешном, чтобы бог спас мою душу, несмотря на всю мою леность в делах спасения. Несказанно благодарю вас за уведомления о себе и о домашних. Не переставайте хотя изредка давать о себе весть. Граф и графиня посылают вам поклон.
Весь ваш Н. Гоголь.
Прокоповичу Н. Я., 29 марта 1850*
155. Н. Я. ПРОКОПОВИЧУ. Март 29 <1850>. Москва.
На твое письмо не отвечал в ожиданьи лучшего расположения духа. С нового года напали на меня всякого рода недуги. Всё болею и болею; климат допекает; куды убежать от него, еще не знаю; пока не решился ни на что. Рад, что ты здоров и твое семейство также. По-настоящему следует позабывать свою хандру, когда видишь, что друзья и близкие еще, слава богу, здравствуют. Впрочем, и то сказать: надобно знать честь. Мы с тобой, слава богу, перешли сорок лет и во всё это время ничего не знали, кроме хорошего, тогда как иных вся жизнь – одно страдание. Да будет же прежде всего на устах наших благодарность. Болезни приостановили мои занятия «Мертв<ыми> душам<и>», которые пошли было хорошо. Может быть, болезнь, а может быть, и то, что как поглядишь, какие глупые настают читатели, какие бестолковые ценители, какое отсутствие вкуса... просто не подымаются руки. Странное дело, хоть и знаешь, что труд твой не для какого-нибудь переходного современной минуты,[396]396
Так в подлиннике.
[Закрыть] а все-таки современное неустройство отнимает нужное для него спокойствие. Уведоми меня о себе. Всё же и в твоей жизни, как дни ее, по-видимому, ни похожи один на другой, случится что-нибудь не ежедневное: или прочтется что-нибудь, или услышится, или само собой, как подарок с неба, почувствуется такая минута, что хотел бы благодарить за нее долго и быть вечно свежим и новым в своей благодарности. Адресуй по-прежнему: в дом Талызина на Никитском булеваре. Супругу и деток обними.
Твой весь Н. Гоголь.
Жуковскому В. А., март 1850*
156. В. А. ЖУКОВСКОМУ. <Март 1850. Москва.>
В дополненье к письму моему о местностях Палестины, ознаменованных стопами спасителя, посылаю тебе при сем прилагаемую эамечатель<ную> книжку:[397]397
книгу
[Закрыть] «Иисус Христос на Голгофе»*. Автор ее скрыл свое имя, не скрывши только того, что он много перечел по этому предмету и еще более, может быть, перечувствовал. От души буду рад, если книжка придется по душе. Всё в Москве тебе кланяется.
Твой весь Н. Г. На обороте: Василию Андреевичу Жуковскому.
Гоголь Е. В., март-апрель 1850*
157. Е. В. ГОГОЛЬ. <Март – апрель 1850. Москва.>
Хоть ты и пишешь, милая сестра Елисавета, что у тебя, куча занятий, но все-таки будет недурно, если ты сверх этой кучи возьмешь на себя хоть одну грядочку и сама своими руками разведешь для меня хоть репы на соус.[398]398
Далее начато: Все-таки недурно
[Закрыть] Ты жалуешься, что тебя никто не любит, но какое нам дело, любит ли нас кто или не любит? Наше дело: любим ли мы? Умеем ли мы любить? А платит ли нам кто за любовь любовью; это не наше дело, за это взыщет бог, наше дело любить. Только мне кажется,[399]399
Далее начато: если бы ты точно кого
[Закрыть] любовь всегда взаимна. Если только мы постараемся делать что-нибудь угодное и приятное тому, кого любим, ничего от него не требуя, ничего не прося в награду, то наконец полюбит и он нас. Стало быть, размысли об этом, моя добрая и временами весьма неглупая сестра, не в тебе ли самой причина. Над собой нужно бодрствовать ежеминутно. Надо стараться всех любить, а не то в сердце явится такая сухость, такая черствость, такое озлобленье, что потом хоть бы и хотел кого полюбить, но уже не допустит к тому сухость черствая, поселившаяся в сердце и не дающая места в нем для любви. И натура наша сделается только раздражительная, но не любящая. Брату твоей доброй подруги – будущему архитектору – книгу с рисунками церквей пришлю. Я не забыл.
Твой Н. Г.
Насчет помещенья Эмилии, кажется, нет никакой надежды. На что, признаюсь, не очень горюю. Общественные женские[400]400
наши женские
[Закрыть] заведенья вообще дурны, а теперь стали еще хуже. Тому, что всего нужней, везде учат плохо. Вижу и удостоверяюсь всё более, что женщина воспитывается только в семье. На обороте: Елисавете Васильевне.
Марковичу А. М., апрель 1849 или 1850*
158. А. М. МАРКОВИЧУ. <Апрель 1849 или 1850. Москва.>
Христос воскрес!
Обнимаю вас крепко и поздравляю, а порученья не исполнил. Во-первых, потому, что домой возвратился поздно ввечеру и доселе не видался ни с кем из приятелей, посредством которого можно б достать билет. Ни с кем из нынешних театральных служащих я не в сношении. Через Щепкина я мог доставать билет в его бенефис. Очень жалко, что не могу на этот раз прислужиться. Прощайте. Впрочем, надеюсь если не сегодня, так завтра с вами повидаться.
Весь ваш Н. Г. На конверте: Александру Михайловичу Маркевичу.
