Текст книги "Том 14. Письма 1848-1852"
Автор книги: Николай Гоголь
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)
Шереметевой Н. Н., апрель 1849 или 1850*
159. Н. Н. ШЕРЕМЕТЕВОЙ. <Апрель 1849 или 1850. Москва.>
Воистину воскрес!
Благодарю вас много за память обо мне, за молитвы и за поздравление.
Н. Г. На обороте: Надежде Николаевне Шереметьевой.
Гоголь М. И., апрель 1850*
160. М. И. ГОГОЛЬ. <Апрель 1850. Москва.>
Христос воскрес!
Поздравляю вас, почтеннейшая и многолюбимая матушка, с радостнейшим для всех нас праздником! Письма, и ваше и сестер, получил. Посылок, пожалуста, никаких не присылайте. Варенья и в Москве довольно. Вместо того, посылаю вам семян для огорода и конфектов.[401]401
Далее начато: Анне Вас<ильевне>
[Закрыть] Тут же и книжка с полным наставленьем, как обходиться с посевом всякой зелени и кореньев. Анне Васильевне и Николаю Павловичу* поручаю особенно заняться этою частью. Бог да хранит вас! Будьте здоровы!
Ваш сын Н. Г.
Иванову А. А., апрель 1850*
161. А. А. ИВАНОВУ. Москва. 1850. Апрель.
Христос воскресе!
Что вы, бесценный, добрый Александр Андреевич, позабыли меня вовсе? Вот уже скоро год, как я не имею о вас ни слуху, ни духу. На последнее мое письмо вы не отвечали*. Может быть, оно не дошло к вам. Напишите мне[402]402
Далее начато: что
[Закрыть] слова два о намереньях ваших, не встретимся ли мы с вами где-нибудь хоть на Востоке, если вы не располагаете[403]403
не думаете
[Закрыть] приехать скоро в Россию. Пронеслись слухи о вашей картине*, что она будто бы совершен<но> окончена. В таком случае вы ее, верно, отправите в Петербург, а, может быть, и сами лично поспешите вслед за нею. Мне будет очень жаль, если как-нибудь с вами разъедусь. Адресуйте ко мне в Москву или на имя Шевырева в университет, или на квартиру мою в доме Талызина на Никитском булеваре.
Ваш весь Н. Г.
Моллеру*, пожалуста, передайте мой душевный поклон и скажите ему, что я прошу и молю его написать хоть строчку. Уведомьте также о том, спокойно ли теперь в Риме и не мешают ли вам заниматься.
Плетневу П. А., апрель 1850*
162. П. А. ПЛЕТНЕВУ. <Вторая половина апреля 1850. Москва.>
Христос воскрес!
Поздравляю тебя с наступившим радостным днем! От тебя давно нет вести. Последнее письмо было мое. Если ты опять за что-нибудь сердит на меня, то, ради Христа воскресшего, истреби в сердце своем всякое неудовольствие на человека, всё время болевшего, страдавшего много и душевно и телес<но> и теперь едва только кое-как поднявшегося на ноги. Обнимаю тебя от души вместе со всеми милыми твоему сердцу и еще раз говорю: Христос воскресе! Собирался было ехать к тебе в Петербург кое о чем поговорить, кое-что прочесть из того, что написалось среди болезней и всяких тревог. Но теперь не знаю, как это будет. Дела матери моей и сестер от неурожаев и голодов пришли в такое расстройство, и они сами очутились в такой крайности, что я принужден собрать всё, какое у меня еще осталось имущество, и спешить сам к ним на помощь. Потрудись взять из ломбарда последний оставш<ийся> мой билет на 1168 руб. серебром со всеми накопившимися в это время (трех, кажется, лет) процентами и перешли их к Шевыреву. Как только всё сколько-нибудь устроится, увидимся, братски обнимемся. Христос посреди нас устроит души наши к радостной встрече. Бог тебя да хранит.
Твой весь Н. Гоголь.
Константиновскому М. А., апрель 1850*
163. М. А. КОНСТАНТИНОВСКОМУ. <Конец апреля 1850. Москва.>
Христос воскресе!
Благодарю вас, бесценнейший, добрейший Матвей Александрович, за ваше поздравленье с светлым праздником. Не сомневаюсь, что если приобрела что-нибудь доброе душа моя, то это вашими молитвами и других угождающих богу подвижников. О, если бы он не оставил меня ни на минуту и сказал бы мне путь мой! Как бы хотелось сердцу поведать славу божию! Но никогда еще не чувствовал так бессилья своего и немощи. Так много есть, о чем сказать, а примешься за перо – не подымается. Жду, как манны, орошающего орошенья свыше, все бы мои силы от него двигнулись. Видит бог, ничего бы не хотелось сказать, кроме того, что служит к прославленью его святого имени. Хотелось бы живо, в живых примерах, показать темной моей братии, живущей в мире, играющей жизнию, как игрушкой, что жизнь – не игрушка. И всё, кажется, обдумано и готово, но – перо не подымается. Нужной свежести для работы нет. И (не скрою перед вами) это бывает предметом тайных страданий, чем-то вроде креста. Впрочем, может быть, всё это происходит от изнуренья телесного, силы физические мои ослабели. Я всю зиму был болен; не уживается с нашим холодным климатом мой холоднокровный, несогревающийся темперамент; ему нужен юг. Думаю опять с богом пуститься в дорогу, в странствие, на Восток, под благодатнейший климат, навеваемый окрестностями святых мест. Дорога всегда действовала на меня освежительно: и на тело и на дух. О, если бы и теперь всемилосердый бог явил надо мною свое безграничное милосердие, столько раз уже явленное надо мною, когда я уже думал, что не воскреснут мой силы, и не было, казалось, возможности физической им воскреснуть! Но силы воскресали, и свежесть появлялась вновь в мою душу. Помолитесь обо мне крепко, крепко, бесценнейший Матвей Александрович, и напишите два словца ваших.
Ваш вечно вам признательный
Н. Гоголь.
Максимовичу М. А., апрель 1850*
164. М. А. МАКСИМОВИЧУ. <Конец апреля 1850. Москва.>
Христос воскрес!
Всеконечно, у Аксаковых сегодня. Завтра же мы приглашены с тобой к Погодину.
Твой весь Н. Г. На обороте: Михаилу Александровичу Максимовичу.
Шереметевой Н. Н., май-июнь 1849 или май 1850*
165. Н. Н. ШЕРЕМЕТЕВОЙ. <Май – июнь 1849 или начало мая 1850. Москва.>
Слава богу, здоровье кое-как идет. Весьма буду рад вас увидать снова.
Ваш весь Н. Г.
Я пробуду в Москве недолго.
Неустановленному лицу, после 9 мая 1850*
166. НЕУСТАНОВЛЕННОМУ ЛИЦУ. <После 9 мая 1850. Москва.>
Очень жалею, что опять не застал вас дома. Я думал, что вы заглянете навестить больного и по старине провесть денек вместе в погодинском саду, куды я, несмотря на хворость, потащился в надежде обнять всех, привыкших проводить вместе со мной этот день. Но вас и многих других не было. Я еще не уезжаю из Москвы и надеюсь у вас побывать на днях.
Н. Гоголь.
Данилевским А. С. и У. Г., 14 мая 1850*
167. А. С. и У. Г. ДАНИЛЕВСКИМ. 14 маия <1850. Москва>.
Милые друзья мои, я не писал к вам потому, что мне хотел<ось> сказать вам что-нибудь доброе и утешительное, но покуда его не было*. Я не писал к вам еще потому, что много скорбел и страдал как душевно, так и телесно. И до сих пор не выбрал<ся> из этого состояния. И[404]404
Далее начато: до сих пор еще не в силах
[Закрыть] принимаюсь за перо с тем только, чтобы сказать вам, что теперь не в силах писать. Но если будет мне лучше, напишу к вам на будущей неделе.
Весь ваш Н. Гоголь.
Адрес попрежнему: дом Талызина на Никитск<ом> булева<ре>.
Гоголь М. И., 15 мая 1850*
168. М. И. ГОГОЛЬ. Москва. 1850. Мая 15.
Спеша отправить вам посылку с семенами, которую, вероятно, вы уже получили, я позабыл сказать многое насчет вашего дома. Из писем сестер я узнал, что вы все в нем очень зябли в продолжение зимы. Этому горю следует помочь. Дом надобно весь снова запаковать, выщекотурить, а многое и вновь переделать. Разумеется, это можно сделать только при мне, иначе вновь выдет дурно, потому что ни на каких работников нельзя полагаться. Если мне случится ехать в Константинополь, тогда[405]405
тогда доро<гой>
[Закрыть] я могу пробыть с месяц у вас и устроить так, чтобы при мне всё было кончено, а до того времени прошу вас заблаговременно приискивать плотников, щекотурщиков и хороших печников. Отчасти могут вам в этом помочь Тимченковы*, которые еще недавно выстроили дом и кое-что, без сомненья, о них знают. Можете также разузнать в Полтаве от строивших дома. Понадобится также лес, сухой, давно срубленный. Как жалко, что строенье бывшей фабрики* вами продано в Полтаву: теперь оно было бы весьма кстати. Узнайте, нет ли у кого из соседей готового сруба или амбара из крепких брусьев не совсем старого дерева, которые можно бы приобресть было покупкою, а также хорошего сухого дерева, годного на столярн<ую> работу, на двери и проч., потому что многое придется переменить, а другое прибавить. Всё это имейте в виду, а иное можете и купить, с рассрочкой денег до моего приезду, если недорого и случай может быть пропущен[406]406
Далее начато: Думаю, что от
[Закрыть], – особенно досок. Обо всем напишите. Желая вам душевно всякого здоровья и ожидая с нетерпеньем известия о том,[407]407
о весне и со
[Закрыть] как[408]408
какова
[Закрыть] началась у вас весна и каковы обещаются урожаи, остаюсь ваш многолюбящий сын
Н. Г.
Константиновскому М. А., май 1850*
169. М. А. КОНСТАНТИНОВСКОМУ. <Середина мая 1850. Москва.>
К вам моя сильная просьба, бесценнейший Матвей Александрович: добрая старушка Надежда Николаевна Шереметьева, которую вы встретили у меня и которая с такой готовностью бросилась исполнить просьбу вашу о помещенья девочки в Шереметьевское заведение, после 74-х лет[409]409
дн<ей>
[Закрыть] жизни, исполненной добрых дел, скончалась 11-го маия. Она меня любила, как сына, хотя я не сделал ничего, достойного любви ее, и не был к ней даже вполовину так внимателен, как она ко мне. Помолитесь о ней, добрейшая душа, и за себя и за меня. Отслужите по ней панихиду и не позабывайте упомянуть ее имя в то время, когда поминаете имена усопших рабов божиих, вами чаще[410]410
чаще других
[Закрыть] поминаемых.
Вечно вам признательный и всегда просящий молитв ваших
Н. Гоголь.
Гр<аф> Ал<ександр> П<етрович> Толстой и графиня вам кланяются.
Гоголь М. И., 24 мая 1850*
170. М. И. ГОГОЛЬ. Москва. 1850, мая 24.
Благодарю вас, добрейшая матушка, за поздравление с протекшими именинами. Радуюсь, что вы были в это время в Диканьке, равно как и встрече вашей с добрым нашим губернатором* и его племянницей.[411]411
Далее начато: которой перед<айте>
[Закрыть] Опечалило меня только известие, что через нашу деревню хотят пролагать дорогу. От этого только новые повинности, новые заботы и разврат, присутствующий[412]412
сопутствующий
[Закрыть] всегда в деревнях, находящихся при больших дорогах. Всякая проезжая сволочь будет подущать и развращать мужиков, которые, слава богу, до сих пор всё еще нравственней других. Доселе деревенька наша, если заманивала меня, так это только тем, что она в стороне от большой дороги. Теперь и эта прелесть для меня готовится исчезнуть. Не предавайтесь также мечтам, будто вы от этого выиграете относительно доходов. Выиграют только торгаши да переторжники, да жиды, да содержатели кабаков и постоялых дворов, которые настроятся вокруг вас во множестве и с которыми у вас еще заведутся дела по судам, от чего да сохранит вас бог! Употребите лучше все меры и все силы, чтобы всё то, что вы рассказали губернатору о пользе дороги через нашу деревню, не имело бы никакого действия и осталось бы так только в предположении. Поверьте, что если б даже и случилось выиграть какой-нибудь рубль лишний, то он не выкупит разврата крестьян, за которых вы дадите ответ богу. Лучше думать о том, что есть, хранить то, что есть, благодарить бога за то, чем пользуемся; тогда и взгляд наш будет яснее, и душа покойнее, и хозяйство нечувствительно станет идти лучше. А все эти предположенья в будущем только распаляют воображенье, повергают человека в состоянье вечной тревоги и потемняют взгляд на вещи. Ради Христа, берегите себя от этого тревожно-нервического состояния, которого начала у вас уже есть! Вот и теперь, уже при одной вести о посылке, вам пришла мысль, что это непременно должно быть продолженье моего сочиненья, и вы уже поспешили предаться радости, и всё позабыто, – позабыто, что я еще в прежнем письме обещал сестрам прислать огородных семян. Лучше,[413]413
Лучше нам
[Закрыть] вместо всех этих обманчивых ожиданий, молиться с тихой покорностью и полной доверенностью богу, не покидая своей обычной поденной работы. «Довлеет дню злоба его».[414]414
Далее начато: а я покамест еще
[Закрыть] Этого ни вам, ни мне да и никому не должно позабывать.
Вы ничего мне не сказали насчет того, какова у вас стоит погода и каковы удались посевы. Это важно тем более, что опасаются во многих местах засухи. Уведомьте также, сколько в этом году высеяно всякого хлеба и на каких местах. В прежнем письме моем, которое, вероятно, вы уже получили, я говорил о потребности перестроить или, лучше, перечинить и обконопатить потеплее[415]415
теплее
[Закрыть] дом, чтобы вам можно было в нем проводить сноснее зиму. Я просил для этого иметь в виду сколько-нибудь хорошо высушенного дерева и даже приискать у кого-нибудь из соседей готовый сруб или амбар (с сырого леса никак нельзя) и чтобы сруб состоял из бревен крепкого и прочного леса. На заплату я кое-что сберег, и если он не дорог, то станет денег и печникам и даже штукатурщикам, потому что некоторые комнатки нужно будет, для большей теплоты, внутри выштукатурить. Я просил в том же письме хлопотать о печниках заранее, забрав сведение от тех, которые недавно строили себе дома и были своими печниками довольн<ы>, также позаботиться и об отысканьи плотников, которые, сверх уменья мостить полы, умели бы плотно делать двери и всякую столярную работу около дома. Ожидаю обо всем этом от вас уведомления.
Слухи насчет болезни бывшего харьковского архиер<ея>*, о которых вы пишете, ложны. Он недавно проехал через Москву, и хотя я его не видал, но те, которые его видели, говорят, что он здоров совершенно.
Что же до дурных слухов вообще, то они распространяются теперь обо всех в таком изобилии, как никогда доселе. Теперь время лжей и слухов. И о себе я слышал такие слухи, что волосы могли бы подняться на голове, если б я ими покрепче смущался, – в чем отчасти я виноват: зачем приехал на родину! Мне больше, чем кому-либо другому, нужно было держаться вдали.
Андрею Андреевичу, когда будете писать, передайте мой душевный, искренний поклон и скажите ему, что нет дня, в который бы я не вспоминал о нем. Дай бог, чтоб дела его устроились хорошо. За его доброту к вам и ко мне я много ему признателен.
Прощайте. Бог да сохранит вас.
Ваш всегда признательный сын Н. Г.
Соллогуб С. М., 29 мая 1850*
171. С. М. СОЛЛОГУБ. Москва. 29 маия <1850>
Слышал и скорбел о посетившем вас горе, добрый друг София Миха<й>ловна! Тот же час принялся за перо, написал всё, что могла сказать на ту пору утешительного вам душа моя. Но письмо замедлило на почту. Я его распечатал, прочел и не отправил. Всё показалось мне в нем слабым и неуместным. О, как ничтожны все утешенья наши в тех сильных скорбях, где утешителем может быть только один утолитель всех скорбей Христос! О, да воздаст он стократно за вашу скорбь высокими внутренними утешениями! Я слышу, что отложили свой план ехать в Москву; как ни жалко мне не увидать вас в этот раз, но если Ревель вам лучше и полезней, пусть будет, как богу угодно. Там, по крайней мере, вы встретите Жуковского. Его присутствие, верно, вам будет теперь усладительней, чем когда-либо прежде. Эта и прежде прекрасная душа глубоко созрела в последнее время от скорбей и тех тяжелых испытаний, которыми угодно было богу еще более просветлять ее и возносить к небу. Что касается до меня, то, прохворавши всю зиму в Москве, должен снова пуститься в отдаленное странствие, чтобы провести предстоящую зиму на каких-нибудь островах Средиземного моря, хоть еще и не знаю, какими средствами и как совершу это путешествие. Не для здоровья, но единственно для доставленья себе возможности работать и кончить свою работу. Вижу только, что в России мне не следовало заживаться. Нужно было, не останавливаясь нигде долго, всю ее проехать вдоль и поперек, а зиму провести вдали ее на юге, где голова моя способнее к работе. Тогда бы и дорога мне сделала пользу и временный отдых на теплой станции. О, как опасно тому, чей удел быть на земле странником, остановиться где-нибудь долее следуемого, сколько искушений, сколько соблазнов воздвигнется вокруг него! Как вдруг готова ворваться в сердце его мерзость запустенья! Мерзость запустенья на том месте, которое должно быть свято! Друг добрый и скорбящий Софья Миха<й>ловна, ваше сердце сберегает сам спаситель от всего, что может опозорить его святыню, помолитесь обо мне, не забывающем никого из вас в моих грешных молитвах. Всех перецелуйте. Влад<имиру> Александр<овичу> передайте мое искреннее участие в его утрате. Бог да сохранит вас. Если успеете, напишите хоть две строчки в ответ, адресуя в Москву в дом Талызина на Никитском булеваре.
Ваш весь Н. Г.
Еще раз прошу вас перецеловать ручки обеих графинь, Луизы Карловны и Анны Миха<й>ловны.
Армфельду А. О., май – июнь 1850*
172. А. О. АРМФЕЛЬДУ. <Май – начало июня 1850. Москва.>
Многочтимый Александр Осипович*.
Так как благодеяний о помещении сиротки не совершилось, то благоволите облагодетельствовать присылкой метрического о ней свидетельства. Хоть это и неважное, положим, благодеяние, но всё же без него девочка, что корнет без эполет – то есть не только без доброго имени, но даже вовсе без имени.
Ваш весь Н. Г.
Аксакову К. С., май – июнь 1850*
173. К. С. АКСАКОВУ. <Конец мая – начало июня 1850. Москва.>
Оказывается, что вам очень недурно съездить в Киев, Константин Сергеевич: во-первых, чтобы не обидеть первопрестольной столицы, а во-вторых, чтобы, задавши работу ногам, освежить голову, совершая путь пополам с подседом на телегу и с напуском[416]416
с примесью
[Закрыть] пехондачка, совокупно с нами, оттопавши[417]417
совершив
[Закрыть] дорогу до Глухова, откуда Киев уже под носом, и потом, по благоусмотрению, можете устроить возврат.
Вьельгорской А. М., весна 1850*
174. А. М. ВЬЕЛЬГОРСКОЙ. <Весна 1850. Москва.>
Мне казалось необходимым написать вам хотя часть моей исповеди. Принимаясь писать ее, я молил бога только о том, чтобы сказать в ней одну сущую правду. Писал, поправлял, марал, вновь начинал писать и увидел, что нужно изорвать написанное. Нужна ли вам, точно, моя исповедь? Вы взглянете, может быть, холодно на то, что лежит у самого сердца моего, или же с иной точки, и тогда может всё показаться в другом виде, и что писано было затем, чтобы объяснить дело, может только потемнить его. Совершенно откровенная исповедь должна принадлежать богу. Скажу вам из этой исповеди одно только то: я много выстрадался с тех пор, как расстался с вами в Петербурге. Изныл весь душой, и состоянье мое так было тяжело, так тяжело, как я не умею вам сказать. Оно было еще тяжелее оттого, что мне некому было его объяснить, не у кого было испросить совета или участия. Ближайшему другу я не мог его поверить, потому что сюда замешались отношенья к вашему семейству; всё же, что относится до вашего дома, для меня святыня. Грех вам, если вы станете продолжать сердиться на меня за то, что я окружил вас мутными облаками недоразумений. Тут было что-то чудное, и как оно случилось, я до сих пор не умею вам объяснить. Думаю, всё случилось оттого, что мы еще не довольно друг друга узнали и на многое очень важное взглянули легко, по крайней мере гораздо легче, чем следовало. Вы бы все меня лучше узнали, если бы случилось нам прожить подольше где-нибудь вместе не праздно, но за делом. Зачем, в самом деле, не поживете вы в подмосковной вашей деревне? Вы уже более двадцати лет не видали ваших крестьян. Будто это безделица: они нас кормят, называя нас же своими кормильцами, а нам некогда даже через двадцать лет взглянуть на них! Я бы к вам приехал также. Мы бы все вместе принялись дружно хозяйничать и заботиться о них, а не о себе. Право, это было бы хорошо и для здоровья и веселей, чем обыкновенная бессмысленная жизнь на дачах. А если бы при этом каждый помолился покрепче богу о том, чтобы помог ему исполнить долг свой, – мы бы, верно, все стали чрез несколько времени в такие отношенья друг к другу, в каких следует нам быть. Тогда бы и мне и вам оказалось видно и ясно, чем я должен быть относительно вас. Чем-нибудь да должен же я быть относительно вас: бог не даром сталкивает так чудно людей. Может быть, я должен быть не что другое в отношении <вас>, как верный пес, обязанный беречь в каком-нибудь углу имущество господина своего. Не сердитесь же; вы видите, что отношенья наши хотя и возмутились на время каким-то налётным возмущеньем, но всё же они не таковы, чтобы глядеть на меня как на чужого человека, от которого должны вы таить даже и то, что в минуты огорченья хотело бы выговорить оскорбленное сердце. Бог да хранит вас. Прощайте. Обнимите крепко всех ваших.
Весь ваш до гроба
Н. Гоголь.
Данилевскому А. С., 5 июня 1850*
175. А. С. ДАНИЛЕВСКОМУ. Москва. Июня 5 <1850>.
Ты[418]418
Вы
[Закрыть] ни полсловечка не отвечал[419]419
отвечали
[Закрыть] мне, милый друг,[420]420
друг мой
[Закрыть] на мое письмо*, ни ты, ни Ульяна Григорьевна.[421]421
ни ты, Александр, ни вы, Ульяна Григорьевна
[Закрыть] Что с вами, здоровы ли вы? Я всё время болел и вследствие того провел праздно всю зиму, что для меня во всех отношеньях, было тяжело и действов<ало> обратно[422]422
дурно
[Закрыть] на расстройство моего здоровья. Опять перебираюсь на юг, на Средиземное море. Дорогу хочу сделать на Малороссию, чтобы еще повидаться с вами. Так как экипажем заводиться скучно, да и расходно по моим обстоятельствам, то я присоединился к Максимовичу, который едет отсюда в Глухов. Итак, если ты будешь в это время близ Глухова, то сделаешь большое одолжение, и себя показавши и меня подвезши. Если же тебя не случится, то обращусь с просьбой к Александру Миха<й>л<ови>чу Маркевичу, авось у него случится как<ая>– нибудь бричонка, а не то пущусь и «на телеграфе», по выраженью одного станционного смотрителя, не обращая вниманья на хворые бока. Прощай. Обнимаю тебя от всей души в ожидан<ии> обнять лично. Около 20 июня, я полагаю, мы уже будем в Глухове.
Твой весь Н. Г.
