Текст книги "Подвойский"

Автор книги: Николай Степанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

Несколько месяцев пролежал Николай в клиниках Германии. Лишь в конце 1906 года он стал самостоятельно ходить. Врачи решили, что теперь главное – хорошее питание, свежий воздух, постоянные прогулки. Нина и

Николай пешком перебрались в Швейцарию и поселились около Берна. Здесь, в бернской мэрии, они зарегистрировали свой оказавшийся очень счастливым и прочпым брак.

Берн поразил Николая Ильича и Нину своей благоустроенностью и безмятежным спокойствием. Опи целыми днями ходили пешком. Любовались готическим собором XV века, расположенным в центре города, ратушей, крепостью, аккуратными домами с высокими крышами и расписными фасадами, фонтанами, статуями, причудливыми башенками. Подолгу стояли на высоком мосту Кир-хенфельдбрюкке и смотрели с него на город, на бурлящий поток холодной реки Ары. Дивились красоте горных вершин: Глетчер, Эйгер. Юнгфрау. Поднимались на гору Гуртен. Гуляли по ухоженному, как сад, лесу Бремгар-тен. Тихий и зеленый Берн казался им всеми забытым земным раем. Уютные кафе – на каждом шагу. Море цветов. Чисто выметенные, отлично мощенные улицы всегда заполнены нарядной приезжей публикой. И повсюду медведь – символ города. Он напоминал им Ярославль, символом которого также был медведь.

Николай Ильич оживал не по дням, а по часам. Если первое время Нане приходилось проявлять настойчивость, приглашая его на прогулки, то теперь любознательный и жадный до всего нового непоседа, он сам не давал ей сидеть в квартире, вовлекая ее во все более дальние прогулки по окрестностям города.

Однако вскоре это своеобразное эмоциональное пиршество ему стало надоедать. Однажды он назвал их жизнь «бестолковой». А Нина после этого разговора вздохнула с облегчением и повеселела. Она поняла, что ее Николушка настолько окреп, что его потянуло на дело.

Чтобы не терять времени зря, Николай Ильич записался в Бернский университет, где стал слушать лекции на естественно-философском и экономическом факультетах. Одновременно он быстрыми темпами осваивал немецкий язык, благо учительница была рядом – Нина его знала с детства. Она тоже стала учиться на философском факультете. Болыневиков-эмигрантов в Берне почти не было – они, как и В. И. Ленин, находились в России, где шла первая русская революция. Но Николай Ильичи Нина установили связь с немногими еще оставшимися здесь большевиками, посещали их лекции, собрания и диспуты.

В каникулярное время между семестрами Николай Ильич и Нина пешком сходили в недалекую отсюда Италию. Ночевали или в самых дешевых гостиницах, или под открытым небом. Питались скудно: хлебом, молоком, сы-< ром, овощами. Денег было мало. К тому же Николаю Ильичу приглянулись отличные карманные часы швейцарского производства. Они были с крышкой, имели пять циферблатов, показывающих секунды, минуты, часы, дни и месяцы. Супруги решили путем жесточайшей экономии накопить денег и купить эти часы в память о пребывании в Швейцарии. И они их купили. Правда, на цепочку денег не хватило. Так и будет несколько десятилетий носить их Николай Ильич на обыкновенном шнурке. Тогда ни Николай Ильич с Ниной, ни часовщик не знали того, что эти часы ждет поистине легендарная судьба. По ним будет зафиксировано время рождения нового мира. Их остановят и передадут на хранение в музей. Стрелки замрут на 2-х часах 10-минутах 26 октября – времени взятия Зимнего дворца.

...Шел 1907 год, заканчивался второй семестр учебы Николая Ильича и Нины. Спокойная обстановка, горный воздух, прогулки, нежные заботы Нины делали свое дело. Силы Николая Ильича быстро восстанавливались. Но одновременно в нем все сильнее давало о себе знать внутреннее ощущение неустойчивости, временности и случайности такой слишком уж хорошей жизни. Он все чаще стал просить Нину перед прогулкой зайти в библиотеку. Там он брал не книги, не учебники, а подшивки газет. Дело в том, что последние месяцы 1905 года и почти половину 1906 года он из-за болезни не мог следить за событиями, развертывавшимися в России. Здесь, в Берне, он узнавал преимущественно о «сиюминутных» текущих событиях. Случайно попадавшие к нему разрозненные сведения не давали ему возможности понять, что же там происходит. Николай Ильич решил сделать выборку сообщений печати сразу за два года и попытаться как-то сложить из них хронологически последовательную, целостную картину. Он терпеливо листал подшивки, выписывал неровным почерком (еще плохо подчинялась рука) интересующие его сведения. Но на прогулках о добытом материале говорил мало, больше думал. Нина понимала, почему он, живой и непоседливый, говорун, вдруг надолго замолкал. Она не мешала ему, зная, что он непременно поделится с ней своими заботами, когда посчитает нужным. Так они решили в начале своей совместной жизни – все сомнения, радости и печали делить на двоих, ничего не утаивая друг от друга.

Действительно, во время одной из прогулок по Брем-гартен он показал на уютную беседку, расположенную под густыми кронами старых деревьев:

– Давай посидим, Нинуша, поговорим обстоятельно.

– Давай, Николушка.

Николай Ильич уселся поудобнее и достал из кармана исписанный листок бумаги.

– Картина у меня, Нинуша, получилась такая, – без предисловий начал Николай Ильич, не сомневаясь в том, что обстоятельно говорить можно только о России, а не о пустяках каких-нибудь. – В январе пятого года было «кровавое воскресенье». В апреле Третий съезд партии и Ленин сориентировали на вооруженное восстание. В июне произошли восстания в Лодзи и на «Потемкине». В октябре – серия крестьянских восстаний по всей стране. Наиболее крупные были в Прибалтике, на Украине, в Закавказье, в центральных губерниях. В ноябре восстают рабочие в Риге и Либаве. В начале декабря началось, наверное, самое крупное восстание в Москве, вслед за ним или вместе – в Екатеринославе, Новороссийске, Мотовилихе, потом – в Харькове, Ростове. В январе девятьсот шестого года произошли восстания солдат и матросов в Свеаборге, Кронштадте и Ревеле. Дальше сообщений о восстаниях уже нет, есть только о волнениях, стачках, бойкотах. Сейчас уже середина девятьсот седьмого года. Выходит, пик прошел, события идут под гору. Правительство разогнало Думу и даже, обрати внимание, арестовало социал-демократическую фракцию. Значит, правительство почувствовало себя уверенно и переходит к репрессиям. Уж теперь-то оно покажет зубы...

– Клыки, Николушка, – вздохнув, вставила Нина.

– Да, это вернее. Поступают сообщения об арестах в Петербурге – больше сотни человек. Пишут, что среди них есть члены Петербургского Комитета.

Николай Ильич замолчал.

– ...А мы тут в тенечке прохлаждаемся! – Он встал и прошелся по беседке, в сердцах отбросив попавшийся под ногу сучок.

Нина молчала – возразить было нечего. Она окончательно поняла, что Николая тяготит швейцарское отси-живание.

– А еще вот что получается, – тем же тоном продолжал Николай Ильич. – Восстания шли целый год. Одно за другим – то тут, то там. Как в сильную грозу – сверкает сильно, но в разных местах. Все восстания давились по отдельности. Причем везде – войсками. Не только казаками, но и пехотой, кавалерией, саперами – теми, которые были под рукой. Похожее, что теперь армия нужна не для войны с неприятелем, а больше для войны с народом. У нас, в Ярославле, сколько войск! А военных большевиков по пальцам можно сосчитать. Лишь в Фанагорийском полку нам с Емельяном Ярославским удалось партгруппу создать, да и то в самый последний момент... Так дальше нельзя.

Нина согласилась. Она еще в Костроме вместе с «Хромым» думала о том, что их дружине солдат не одолеть. Они тогда и готовились-то действовать только против черносотенцев да полиции. Думали и о том, что к полкам подступиться очень трудно.

События в России стали ежедневной темой разговоров Николая Ильича. Исчерпывающий, всесторонний анализ всего происходившего в России дал В. И. Ленин. Он был там – в самой гуще событий. Его статьи, речи стали поступать в полусонный Берн. Владимир Ильич мужественно признавал, что революция потерпела поражение, что разгон Думы, или «третьеиюньский переворот», есть начало периода реакции. Ленин призывал не терять бодрости; отступая, сохранять силы для грядущих боев, ибо причины, вызвавшие революцию, остались, и новая революция неизбежна.

В Берне появились эмигранты из России – те, которым удалось вырваться за границу. Они рассказывали о страшных репрессиях царизма, о судах, тысячами отправлявших рабочих, крестьян, солдат, матросов на расстрел, на каторгу, в тюрьмы и ссылки. Особенно беспощадно царские сатрапы расправлялись с большевиками.

Николай Ильич и Нина жадно слушали каждого нового человека, приехавшего оттуда, из России, горячо обсуждали новости. Красоты Швейцарии стали блекнуть в их глазах. Глядя во время прогулок на аккуратные улицы Берна, на гуляющую беззаботную публику, они мысленно видели другое – рабочие казармы, грязные улицы, изнуренные лица ярославских и иваново-вознесен-ских ткачей. Письма Николая Ильича и Нины Михаилу и Ольге Кедровым в Петербург, раньше живые и подробные, стали короткими и беспокойными.

Николай Ильич все чаще стал доказывать Нине, но больше самому себе, что он вполне здоров. Она слабо возражала. И вдруг однажды во время такого разговора, как-то зябко поежившись, неожиданно сказала:

– А мое здоровье, Николушка, теперь будет все хуже...

Она заплакала. Николай Ильич испугался, прижал ее к себе и посмотрел в синие, такие дорогие глаза.

– Что с тобой, Нинуша?

Из ее глаз обильно лились слезы. Он растерянно гладил ее пушистые волосы и только повторял:

– Что с тобой, Нинуля, дорогая?

Она постепенно затихла. Потом подняла к нему мокрое от слез лицо и снизу вверх посмотрела на него каким-то обновленным, полным счастья и ласки взглядом.

Николая Ильича наконец осенило.

– Правда? Это правда? – Он стал целовать ее в мокрые глаза.

Она кивнула. Он вновь поцеловал ее, поднял на руки и закружил по комнате.

Нечасто за всю долгую совместную жизнь видел Николай Ильич слезы Нины Августовны. На этот раз Нина расплакалась потому, что окончательно простилась со своим юношеским идеалом и обрела другой. Воспитанная на литературе о народниках, рассказах и легендах о Софье Перовской, Вере Фигнер, она со всем пылом юности готовилась посвятить себя революции, а не семье. Но Николай Ильич не мыслил своей жизни, а значит, и своей семьи без детей. Он страстно убеждал Нину, что ребенок лишь на некоторое время выключит ее из революционной работы, не помешает ни ей, ни ему отдавать все силы революции. Она, конечно, сомневалась в этом, ибо женским чутьем угадывала, что материнство отнимет у нее гораздо больше сил и времени, чем это рисовалось Нико-лушке. В то же время ей хотелось верить ему.

Этот разговор случился в дни, когда Николай Ильич чувствовал себя в Швейцарии, как на горячих угольях, и она видела, что его не удержать, хотя для полного выздоровления еще нужно было время. Николай Ильич и Нина Августовна в полном согласии, без споров и размолвок, решили, что место их, рядовых партийцев, сейчас в России. Они знали, что партия большевиков, отступая, жила и боролась. Она нуждалась в работниках, способных заменить тех, на кого уже обрушились удары самодержавия. Николай Ильич послал Михаилу Кедрову, ра-

ботавшему в Петербургском Комитете партии, даже не просьбу, а скорее требование добиться отзыва их в Россию. Михаил Сергеевич с ответом не задержался.

В сентябре 1907 года Николай Ильич получил шифрованный вызов Петербургского Комитета, явки и пароли. В октябре он выехал на профессиональную революционную работу в Петербург. Нина Августовна еще некоторое время оставалась в Швейцарии, ожидая, пока Николай Ильич закрепится в столице. Оставшись одна, она посвящала все свое время изучению работ К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, которые имелось в библиотеках, – па немецком, французском и русском языках. В конце декабря Николай Ильич прислал ей официальный вызов. Теперь она – Нина Августовна Подвойская, а не разыскиваемая Нина Дидрикиль, – получила возможность легально приехать в Петербург.

6 H Степан-.в

ПРОТИВОБОРСТВО

ПОДНАДЗОРНЫЙ

Петербург встретил Н. И. Подвойского на редкость сухой и солнечной погодой. Николай Ильич без труда нашел дом № 110 на Невском проспекте, где в квартире № 2 жили Михаил и Ольга Кедровы с двумя детьми. Дверь открыл сам хозяин. Те же лукавые цыганские глаза! Только черной бороды раньше не было.

Кедровы приняли Николая Ильича как самого близкого человека. После взаимных расспросов и подробного обмена семейными новостями Михаил Сергеевич обрисовал обстановку, которая сложилась в России и в партии. Картина получилась невеселой.

Революция потерпела поражение. Борьба уставших масс ослабла. Из партии началось бегство мелкобуржуазных попутчиков. Организационные трудности усугублялись идейным разбродом. Меньшевики деморализованы. Они отреклись от революционных лозунгов, добиваются ликвидации нелегальных партийных организаций и нелегальной работы, за что получили кличку «ликвидаторы». Опасные шатания появились и среди нестойких большевиков. Некоторые из них выступают против использования в интересах рабочего класса легальных массовых организаций, требуют отозвать из Государственной думы де-путатов-болыиевиков. Их стали звать «отзовистами». Как меньшевики-ликвидаторы, так и отзовисты отражают взгляды мелкобуржуазных попутчиков, вступивших в партию в период подъема революции. В этих трудных условиях В. И. Ленин повел борьбу за сохранение партии, за укрепление ее рядов, за собирание сил и подготовку партии к новым схваткам.

– Сейчас партия остро нуждается в собственных печатных органах, – закончил рассказ Кедров. – Особенно в своем легальном издательстве. Через него ЦК рассчитывает не только выпускать марксистскую литера-

туру, но и восстановить разрушенные связи с местными партийными организациями.

Николай Ильич слушал Кедрова внимательно, изредка задавал уточняющие вопросы. В числе прочего Михаил Сергеевич сказал, что после смерти отца получил свою долю наследства и передал ее в партийную кассу.

– ЦК предложил мне на эти деньги организовать легальное издательство и самому стать его «владельцем», – сказал Кедров. – Я согласился. Помогает мне Николай Семенович Ангарский. Ты должен его знать по Северному комитету. Думаю привлечь ярославца Данилова. Для издательства мы уже сняли склад. Контора здесь – за стеной. Называется оно с намеком: «Зерно». Договорились с типографией Безобразова, с «Русской ско-ропечатней» о печатании наших изданий.

М. С. Кедров объяснил, что главная задача сейчас – издание работ В. И. Ленина, партийной литературы. Поскольку партия на нелегальном положении, неизбежны запреты цензуры, изъятие продукции, аресты на тиражи.

– Эта возня с властями будет на мне, как издателе, – продолжал Михаил Сергеевич. – Но успех нашего дела очень во многом будет зависеть от энергичного распространителя. Пока я конфликтую с властями, он должен «без моего ведома» успевать рассылать тираж до того, как его конфискует полиция. Задача опасная.

– Я готов! – опередил предложение Кедрова Николай Ильич.

– Отлично! Я интересовался, в случае чего грозит 129-я статья Уголовного уложения. Это – лишение всех прав состояния...

– Все мое состояние на мне, – хлопнул себя по бокам Подвойский.

– И ссылка на поселение... в дальние края.

– Это похуже. Впрочем, это отсюда кажется, что там край. А оттуда – середина. На Украине говорят: «Колы козак у поли, то вин на воли». Поселение – это не тюрьма, оттуда дороги проторены.

– Много времени будет уходить на подготовку рукописей к печати, на вычитку оттисков. Значит, нужно работать быстро и в то же время аккуратно, начисто, чтобы потом не переделывать. Может, Нина согласится? А Ольга поможет, правда, у нее на руках малыши.

– Это ей как раз по характеру. Согласится! Ты же ее знаешь – где комитет скажет, там и будет работать, – уверенно ответил Николай Ильич.

– Ну что ж, к твоему сведению, Петербургский Комитет ваши кандидатуры уже одобрил.

Кедров официально оформил Подвойского конторщиком издательства. Они побывали на квартире Г. М. Кржижановского, где действовала явка Петербургского Комитета для вновь прибывавших работников и осуществлялось их распределение на партийную работу. Николая Ильича здесь ждали. Он был назначен представителем Петербургского Комитета в издательстве «Зерно» и получил задание с помощью издательства восстанавливать старые и налаживать новые связи ПК и ЦК с периферийными партийными организациями. Кроме того, ему было поручено вести организационно-пропагандистскую работу в крупнейшем в городе Московско-Нарвском районе.

Николай Ильич был доволен тем, как складывались его дела в столице. Работать придется с Г. М. Кржижановским, М. И. Калининым, В. А. Шелгуновым – поучиться есть у кого! Его беспокоило только одно – на что жить? Скоро появится ребенок. Надо кормить семью...

Первым крупным изданием «Зерна» был «Календарь для всех на 1908 год», вышедший в свет в конце октября 1907 года. Календарей подобного типа в то время выпускалось много. Но на обложке этого был изображен рабочий-металлист у станка да крестьянин, вспахивающий клочок земли у полуразвалившейся избы. Обложка точно обозначала круг читателей. По просьбе М. С. Кедрова В. И. Ленин написал для календаря популярную статью «Международный социалистический конгресс в Штутгарте». Кроме этой работы, в календаре были помещены статьи Н. Н. Батурина, М. С. Ольминского, Н. А. Рожкова и других партийных публицистов. В них давалась краткая история революционного рабочего движения в России, освещалось экономическое и политическое поло-ящние в стране, показывалась деятельность профсоюзов, имелись сведения о стачечном движении, о положении крестьянства. Пройт-и цензуру календарь из-за своего «подрывного» содержания, конечно, не мог.

М. С. Кедров неторопливо, «с прохладцей» оформлял представление календаря цензору. Одновременно интенсивно шло печатание тиража. Н. И. Подвойский успел разослать подписчикам около 60 тысяч экземпляров. «Календарь этот я страшно полюбил и с удовольствием буду рассылать по России, – писал Николай Ильич в те дни

Нине Августовне, – пусть десятками тысяч расходятся

помещенные там статьи Ленина... Календарь, безусловно, будет конфискован».

Он не ошибся. Календарь был запрещен с первого просмотра. Когда полиция явилась, чтобы конфисковать тираж, ей показали несколько десятков предусмотрительно оставленных экземпляров – якобы первую пробную партию. Она была конфискована, а дальнейшее печатание запрещено.

Удачный опыт издания календаря вдохновил М. С. Кедрова и Н. И. Подвойского. Он показал возможность печатания и распространения большевистской литературы в условиях реакции. Они выпустили в свет и распространили вторую часть книги М. Н. Лядова «История Российской социал-демократической рабочей партии» (первая часть вышла ранее в другом издательстве), а также популярные марксистские брошюры: «Чему учат социал-демократы?», «Чего требуют крестьяне?» и другие. Издательство стало работать в полную силу.

Высоко оценив успешную деятельность «Зерна», ЦК РСДРП поручил издательству выпустить первое Собрание сочинений В. И. Ленина – трехтомник под названием «За 12 лет». Все контакты издательства с В. И. Лениным осуществлял его «владелец» М. С. Кедров. Понимая, что первый же том сочинений В. И. Ленина получит цензурный запрет, М. С. Кедров и Н. И. Подвойский, опираясь на опыт работы с календарем, предусмотрительно подготовили второй, нелегальный, склад издательства.

Первый том отпечатали в конце ноября 1907 года, хотя на обложке был обозначен 1908 год. Тираж его составил 3 тысячи экземпляров. Как и следовало ожидать, 28 ноября Петербургский комитет по делам печати наложил на том арест и ходатайствовал о привлечении к суду автора и издателей. 3 декабря судебная палата утвердила постановление комитета. Но пока власти принимали решение, М. С. Кедров и Н. И. Подвойский успели разослать часть тиража и значительную его часть спрятать на тайном складе для последующего нелегального распространения по партийным организациям. Остальной тираж был конфискован полицией.

Власти не знали, что в издательстве в это время шла лихорадочная работа над вторым томом. Правда, ввиду запрета цензуры, пришлось для маскировки отказаться от названия «За 12 лет», а том разделить на две части. Важно было также привести в готовность партийный актив с тем, чтобы сразу после выхода в свет первой части второго тома взять со склада максимально возможную часть тиража. Для этого Николай Ильич побывал во многих партийных и профсоюзных организациях, в рабочих страховых кассах, переговорил с десятками распространителей литературы.

Возбужденным и осунувшимся застала Подвойского Нина Августовна, приехавшая из Берна.

– Вот теперь я вижу, что ты опять такой же, как в Ярославле, – сказала она.

– И какой же? – удивился он. – Если бы ты знала, какие тут дела!

Он рассказал ей о работе издательства.

– Мы с Михаилом рассчитываем, что ты возьмешься за подготовку к печати рукописей Владимира Ильича, вычитку оттисков. Только делать надо все аккуратно, точно, ведь Владимир Ильич сам следит.

– Хорошо, – спокойно ответила она.

Николай Ильич к ее приезду снял в Поварском переулке небольшую комнату. Кроме кровати, стола и стульев, в ней ничего не было. Лишь па отмытом до желтизны полу стоял чемодан и лежала связка книг.

Вскоре семья их пополнилась. Дочку назвали Ольгой. Счастливый Николай Ильич стал звать ее по-черниговски – Олесей.

В начале 1908 года первая часть второго тома Собрания сочинений В. И. Лепипа была подготовлена и отпечатана. Она вышла в свет под названием «Аграрный вопрос». Все повторилось: часть тиража успели распространить, остальную часть полиция арестовала прямо в типографии – в «Русской скоропечатне», располагавшейся на Екатерининском канале.

Рассылая тиражи местным партийным организациям или вызывая за ними нарочных, Подвойский одновременно выполнял и другую задачу – связывал местных большевиков с Петербургским Комитетом, получал от них информацию, передавал им получаемые через ПК распоряжения и рекомендации Центрального Комитета партии.

Организационная и пропагандистская работа на предприятиях Московско-Нарвского района (одно из важнейших поручений ПК) также отнимала немало сил и времени. Но он вел ее регулярно. Организовал занятия в нескольких социал-демократических кружках, вместе с другими большевиками проводил массовки в Румянцевской роще, а также на заброшенном пустыре, называемом Горячим полем и слывшем у мещан «беспокойным» местом. Именно на этом поле, вспоминал Николай Ильич, в конце 1907 года он впервые лично встретился с В. И. Лениным. Это было как раз накануне отъезда В. И. Ленина в десятилетнюю эмиграцию.

Издательство, выпускавшее в условиях реакции марксистскую литературу, конечно же, было под особым контролем охранки. Она через своих шпиков, внедренных в разные типографии, собирала и сводила воедино данные о «Зерне». Особенно существенную помощь ей оказывал М. Л. Шнеерсон – управляющий типографией Безобразова, где печаталось большинство изданий «Зерна». Ранее он был наборщиком в заграничной «Искре», вроде бы сочувствовал и помогал издательству «Зерно», но к этому времени у него уже установились связи с охранкой.

На рассвете 27 апреля 1908 года издательство «Зерно» и его склад были оцеплены полицией. Одновременно был произведен обыск на квартире у М. С. Кедрова и Н. И. Подвойского, а также у сестер Николая Ильича – Феофании и Марии, проживавших в то время в Петербурге. В руки полиции попала часть переписки Н. И. Подвойского, которую он хранил у сестер. М. С. Кедров и Н. И. Подвойский были арестованы, издательство и склад взяты под охрану.

Николая Ильича целый месяц держали в полицейском участке. Потом перевели в дом предварительного заключения на Шпалерной. Он видел его раньше. Дом как дом, снаружи даже прилично выглядит: три этажа, большие окна – прямоугольные на первом этаже, с полукруглым верхом на втором и третьем. Но внутри... Николая Ильича сначала вели длинными, гулкими коридорами вдоль стен неопределенного, грязного цвета, слабо освещенных тусклыми лампочками. Потом заперли в камере, похожей на каменный мешок, – три шага на пять. Небольшое оконце наверху. Узкая, привинченная к стене кровать, откидывающийся столик, тоже привинченный к стене. Неизменная параша в углу. Подвойский присел на жесткую кровать, случайно оперся о стену и отдернул руку – стена была холодная и, как ему показалось, сальная.

...Следствие тянулось более полугода. Лишь 13 ноября 1908 года был составлен «Обвинительный акт о дворянине Михаиле Сергеевиче Кедрове и еыне священника Николае Ильиче Подвойском». В нем говорилось, что при обыске в издательстве «Зерно» и на его складе «было найдено: 1) свыше шестнадцати тысяч семи сот (16 700) экземпляров брошюр девяноста двух различных наименований, но содержанию своему возбуждающих к ниспровержению существующего в России общественного строя». Одновременно указывалось, что привлеченные в качестве обвиняемых Кедров и Подвойский виновными себя не признали.

Добиться каких-либо сведений от М. С. Кедрова и Н. И. Подвойского следователям так и не удалось. Однако у суда хватило оснований для вынесения приговора – оба они получили по три года тюрьмы. Отбывать наказание определили здесь же, в доме предварительного заключения.

Вскоре после окончания следствия и объявления приговора разрешили свидания. Для Николая Ильича это было большое событие в череде однообразных тюремных дней. Когда надзиратель вел его на свидание, Николай Ильич улыбался, улыбался всему – гулкому звуку шагов, грязно-серым стенам и даже тому, как старательно и тревожно свистел по пути надзиратель, предупреждая о том, что ведут арестанта. Таков был порядок, чтобы арестованные не смогли увидеть друг друга. Каждый арестант, которого вели навстречу, обязан был, услышав свисток, немедленно сделать шаг в сторону и встать, повернувшись лицом к стене.

Перед свиданием офицер строго предупредил:

– Никаких фамилий... Ни одного слова о делах... Иначе свидание будет прекращено.

Через две сетки увидела Нина Августовна мужа в жалкой и унизительной арестантской одежде. Лицо бледное. Он выглядел больным и старше своих двадцати восьми лет. Но глаза улыбающиеся, с прищуром – его глаза!

Николай Ильич огорчился, что Нина не привезла дочку. Оказывается, еще в июне она и Ольга Августовна с детьми уехали в Тверскую губернию к старшей сестре – А. А. Фраучи, а потом перебрались в Лунево Костромской губернии. Там их брат Александр Августович специально арендовал пустующую барскую усадьбу, чтобы три его сестры-революционерки могли восстановить силы и отдохнуть, пережить период острого безденежья. Здесь находили приют не только близкие родственники, но и их друзья – большевики.

Николай Ильич, направляясь на свидание, думал, что ему придется утешать оставшуюся с малым ребенком без средств к существованию жену. Но он увидел свою прежнюю Нину—спокойную, улыбающуюся, и сам услышал от нее слова поддержки. Она предложила использовать имевшееся у них медицинское заключение о его избиении в 1905 году и с двух сторон добиваться сначала перевода его в общую камеру, а потом и досрочного освобождения из тюрьмы по болезни. Она просила его подать прошение тюремному начальству, а сама собиралась с помощью общественности заставить власти пойти на уступки и удовлетворить его просьбу. На том и порешили.

После свидания дни в тюрьме казались особенно длинными и тоскливыми. Николай Ильич уже знал, что в одиночке главное – занять себя. Он начинал день с зарядки, повторял упражнения бесчисленное количество раз, разрабатывая позвоночник и плечо, так как последствия ранений в Ярославле давали о себе знать. Регулярно, с ожесточением оттирал стены и асфальтовый пол камеры. Полностью съедал баланду и неизвестно из чего сваренную кашу. Быстро восстановив в памяти нехитрый шифр для перестукивания – пять рядов по пять букв в каждом, наладил связь с соседями. Потребовал книги. Чтение стало для него самой большой радостью. Книги позволяли ему мысленно уноситься далеко за стены своей камеры, и ему казалось тогда, что он живет настоящей, полнокровной жизнью. Большое удовольствие доставляли прогулки. Во дворе тюрьмы была сооружена высокая вышка, на которой находился часовой. От вышки радиально расходились трехметровой высоты перегородки, сколоченные из досок. «Стойла» были небольшие, не разгуляешься, но сквозь щели можно увидеть тюремный двор и ощутить хоть какое-то пространство. А если поднять голову, то можно видеть плывущие облака и летающих голубей...

К концу 1908 года здоровье Николая Ильича резко ухудшилось. Ему удалось добиться перевода в общую камеру. Здесь начался новый период его тюремной жизни. Во-первых, в общей камере был не так строг режим. Во-вторых, он попал здесь в объятия друзей. Как только его ввели в общую камеру, с нар бросился к нему Е. М. Ярославский:

– Гулак! Ты-то как тут оказался?

– Нэ хоче коза на базар, так ведуть! – ответил Николай Ильич, крепко обнимая Емельяна Михайловича.

– Я даже не поверил, когда «тюремный телеграф» передал, что ты здесь. Думал, что ты в Германии или в Париже где-нибудь. Долго в столице работаешь?

– Полгода продержался...

– Это на тебя непохоже. В Ярославле ты чисто работал.

– Тут дело было такое...

– Ну, ладно, еще расскажешь. Хорошо, что в нашу камеру попал. Теперь хоть повспоминаем, попоем потихоньку!

– Отпелся я, кажется, – вздохнул Николай Ильич. – Легкие отбили. Теперь только для «камерного» пения и гожусь.

Емельян Михайлович познакомил Николая Ильича с товарищами. Среди них были: М. А. Трилиссер,

В. И. Невский, участники московского, свеаборгского, кронштадтского восстаний. Вся камера – политические. Атмосфера была самая дружеская. Верховодил Ярославский. Сын ссыльного поселенца, он с детских лет дышал революционными идеями, отлично знал историю революционной борьбы. Обладая изумительной памятью, он почти наизусть цитировал выдержки из важнейших работ К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, документы съездов и конференций.

Поскольку в камере сидели в основном участники и вожаки восстаний, разговор чаще всего шел о военных вопросах. Само собой, естественно созрело решение использовать время отсидки для коллективного изучения военного дела. Решение было «простукано» политическим заключенным в соседние камеры. Они предложение одобрили.

Оказалось, что в тюремной библиотеке имеется довольно богатый набор книг по военному делу. Они, кстати, годами не снимались с полок, ибо заключенные их почти не требовали. А тут в камеры по заказам арестованных потоком пошли воинские уставы, наставления, книги по тактике, стратегии, даже изданные лекции Академии Генерального штаба. Как потом вспоминал Николай Ильич, в тюрьме он добровольно стал «юнкером революции». Вся военная литература, имевшаяся в тюремной библиотеке, даже наставление по фортификации, была не только прочитана, но изучена и многократно обсуждена. Эта «тюремная академия» помогла Николаю Ильичу освоить основы военных знаний, которые потом очень пригодились ему в революционной работе.