355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Степанов » Подвойский » Текст книги (страница 1)
Подвойский
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 03:40

Текст книги "Подвойский"


Автор книги: Николай Степанов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

I.

15 °VS”p"S8?aWKp«™.«ii

ЧТО ТАКОЕ

шмштшш СОШ МОЛОДЕЖИ,

зсо но сказать, академией. Он и сам ощутил жажду учебы, дальнейшего совершенствования. «Мы с тобой пробежали жизнь, задыхаясь, – писал он Нине Августовне. – Надо бы попросить у ЦК года два для изучения математики, физики, технических наук...»

notes

1

2

3

4

5

9/{изнь

ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ

ЛЮДЕЙ

Сс

CjJUSl

f)l

йог

ipacjmu

ОСНОВАНА В 1933 ГОДУ М. ГОРЬКИМ

ВЫПУСК 6

Н. йшшой’

ПОДВОЙСКИЙ

МОСКВА

:МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ» 1989

ББК 66.61(2)8 С 79

Рецензент —

кандидат исторических наук И. П. ДОНКОВ

В книге использованы уникальные архивные фотоматериалы

4702010200-062 С 078(02)—89 151—8!

© Издательство «Молодая гвардия», 1989 г.

ISBN 5-235-00369-1 (2-й з-д)

СТАНОВЛЕНИЕ

ЮНОСТЬ

В 1886 году в селе Чаусы Стародубского уезда Черниговской губернии появился новый священник – отец Илья. В новой рясе, высокий, с окладистой русой бородой и живыми, умными глазами, веселый и общительный, он мало походил на прежнего угрюмого батюшку. Отец Илья совсем недавно был Ильей Михайловичем – учителем в селе Кунашовка Нежинского уезда. Выходец из небогатой духовной семьи, он, окончив семинарию, поначалу решил, что его натуре учительство ближе, чем служба в церкви.

В жены он выбрал себе красивую и добрую девушку Олю – Ольгу Акимовну Павловскую. Она тоже была из духовного сословия, правда, на церковной иерархической лестнице ее семья стояла выше, чем семья Ильи Михайловича. Но Ольга Акимовна никогда об этом не напоминала. Илья же Михайлович, будучи человеком впечатлительным, не забывал этого обстоятельства. И потому, вольно или невольно, после женитьбы он все чаще стал прибегать к приказному тону, излишне подчеркивая свою независимость. Вскоре это вошло у него в привычку, стало чертой характера.

Ольга Акимовна порадовала его сыном. Первенца назвали Иваном. 16 февраля 1880 года родился второй сын – Микола. ...Время шло. В семье учителя было уже пятеро детей, и Ольга Акимовна ждала шестого. Илья Михайлович детей любил, но кормить семью на скромное учительское жалованье становилось все труднее. Беспокоило его и то, как при материальных нехватках дать детям образование, без него он не мыслил их будущего.

Выход был один – его не раз подсказывали Ольга Акимовна и ее родственники. Илья Михайлович наконец решился и круто изменил курс своей перегруженной семейной ладьи. Он сменил потертый учительский сюртук на с непривычки не очень удобную рясу. Теперь его детям была обеспечена бесплатная учеба в духовных училищах и семинариях. Да и кормить семью стало легче.

Получив бедный приход, состоявший из трех деревень, отец Илья п мат} гака Ольга Акимовна поселились с детворой в четырехкомнатном деревенском доме. Николаю Ильичу Подвойскому хорошо запомнился этот дом в Чаусах. Оп всегда олицетворял для него семейный уют и домашнее тепло...

Центром детского мира Миколы был отец. Микола скорее угадывал, че.м понимал, что самые важные события в доме и в церкви были связаны с отцом. От этого отец казался ему большим, сильным и загадочным.

Впоследствии, вспоминая детство, Николай Ильич отмечал два обстоятельства, благотворно повлиявших на него, а также на его трех братьев и трех сестер. Первое. В доме Ильи Михайловича еще с учительских времен было много книг, в том числе учебных и детских. По ним маленький Микола рано овладел чтением, счетом. Дружная семерка детей часто проводила за книжками длинные зимние вечера. Старшие читали, а младшие слушали, а потом незаметпо п сами приучались к чтению. Второе обстоятельство заключалось в том, что Илья Михайлович и Ольга АкимоЕна не отделяли своих детей от деревенской детворы, всячески поощряли их стремление проводить время под открытым небом, в поле, в ребячьих играх. Детские забавы не обходились без потасовок. Попадало и Миколе. При этом, как он замечал, его старались толкнуть побольнее, да еще приговаривали: «На, тебе! На, поповский сын», – а мать называли не иначе, как попадьей. Микола чувствовал, что быть поповским сыном или попадьей плохо, а почему – не понимал.

Илья Михайлович как бывший учитель был набожен в меру. Но, обладая чрезвычайно страстной натурой, он любому делу отдавался целиком, таким он был и в церкви. Видимо, из-за этой своей страстности он вскоре прослыл священником, чья молитва «доходит до бога». В его церковь стало стекаться много народу, даже из соседних приходов. Это очень скоро обострило его отношения со священниками ближайшей округи.

Крестьяне в этих местах жили трудно. Церковь же за обряды – крестины, свадьбы, похороны – брала деньги по тем временам немалые. Микола не раз наблюдал «торги» крестьян с отцом. Крестьянин, как правило, просил снизить плату за обряд, доказывая, например, что сына женит невыгодно. По-мирски прямой и горячий, отец Илья кипятился и настаивал на своей цене. Иногда, волнуясь, он забегал в комнату, где за шитьем сидела Ольга Акимовна с детьми. Мать просила отца уступить крестьянину. Отец говорил:

– Да я бы уступил ему. Ему можно уступить. Но ведь и другие сразу потребуют сбавки! Меня же благочинный сразу к ответу призовет...

Бывали случаи, когда мужик уходил, так и не сторговавшись. Мать тяжело вздыхала. Миколе тоже было жалко мужика. Отец день-два переживал, потом чаще всего шел на уступку и посылал за мужиком. В целом Илья Михайлович считал, что берет с крестьян «по совести».

Как тогда было принято, поп, дьяк, пономарь и звонарь по большим праздникам объезжали на четырех подводах приход. На телегах сидели их жены и дети и принимали подношения прихожан – зерно, муку, яйца, лен, шерсть. Служители во главе с батюшкой заходили в хату, пели молитву, после чего хозяйка или усаживала их за стол, чтобы угостить, или без угощения выносила подношения.

Ольга Акимовна знала, что матушка обязана участвовать в объездах прихода. Но первый же объезд произвел на нее такое тяжелое впечатление, что она категорически отказалась впредь в них участвовать. Микола слышал, как отец говорил ей, что в других приходах матушки дерут прихожанок за косы, если те поскупятся на подношения. Но тихая и покладистая мать вдруг заупрямилась и настояла на своем. Надо сказать, что Илья Михайлович при сборе подношений не раз одергивал своего дьяка Колосовского, жадность которого не знала пределов.

Все священники, в том числе и Илья Михайлович, давали прихожанам деньги взаймы – в рост. Но вместо обычных 12—15 процентов он ссужал под 8—10. Было правилом, что за долги у прихожан отбиралось имущество. Но Илья Михайлович ни разу на это не пошел. Позже Николай в спорах с отцом упрекал его за ростовщичество. Но Илья Михайлович был абсолютно убежден в своей правоте и доказывал, что этим спас от разорения не одно мужицкое хозяйство.

Илья Михайлович считал себя настолько честным и справедливым, что был уверен: его действия не должны вызывать ропота у прихожан. Поэтому свои «законные» распоряжения и «справедливые» требования он формулировал безапелляционно, в повелительном тоне. Так же он общался и со своими коллегами – служителями соседних приходов. И тем не могло это понравиться. Они пытались «образумить» начинающего священника, но он оказался не из податливых. Постепенно их отношение к Илье Михайловичу и Ольге Акимовне переросло во враждебное. Когда Миколе было лет двенадцать, в консисторию на Илью Михайловича поступила жалоба. Дьяк Колосовский, несколько богатых мужиков и священников соседних приходов писали, что отец Илья «обирает» прихожан. От благочинного приехал следователь. Илья Михайлович был возмущен до глубины души. Он потребовал опросить прихожан. Большинство из них сказало, что батюшка берет «по справедливости». Отцу, однако, пришлось оставить Чаусы. Его перевели в Рожев-ку. Но своей линии он не изменил и в новом приходе. Пришлось менять и этот приход на новый – Лукновский. В душе Ильи Михайловича, видимо, шла постоянная борьба между сельским учителем-демократом и священником, причем учитель чаще брал верх. Отец, вспоминал потом Николай Ильич, так и не смог приспособиться к нравам церковнослужителей, к правилам их жизни.

Цепкая детская память Миколы копила до поры многочисленные факты не всегда праведной и бескорыстной жизни низшего духовного сословия. Эти впечатления из детства вдруг ожили, когда он, окончив Нежинское духовное училище, по воле Ильи Михайловича поступил в Черниговскую духовную семинарию.

...Огромный Чернигов с его многолюдием и многочисленными памятниками восьмивековой истории города ошеломил четырнадцатилетнего Николая. Привычный звон колоколов отцовской церкви показался ему слабым и одиноким по сравнению с многоголосым перезвоном черниговских соборов и церквей. В праздники этот густой перезвон катился сплошными тяжелыми волнами. Николаю казалось, что этот звон был и будет всегда, как воздух. Сколько он себя помнил, он жил под этот звон, под многоголосое пение церковных хоров. Он знал, что и здесь, в семинарии, колокольный звон и церковное пение будут обязательным ежедневным атрибутом его жизни.

В первые же месяцы учебы в семинарии в характере

Николая произошел внезапный перелом. Сохранив унаследованные от отца живость, горячность и общительность, он вместе с тем как-то сразу посерьезнел, стал взрослее и рассудительнее. Этой перемене, видимо, способствовало то, что он впервые оторвался от семьи и опеки родителей.

Надо сказать, что семинария конца прошлого века уже мало походила на бурсу, описанную Н. Г. Помяловским. Семинаристы, особенно старших классов, не отличались строгостью нравов. Они иногда позволяли себе обыкновенные попойки, имели поклонниц в городе, особенно в епархиальном училище. Как писал позже Н. И. Подвойский, семинария «отличалась вольнодумством, в ней царил мятежный дух». Семинаристы читали произведения русских, украинских, белорусских писателей-демократов и до хрипоты спорили не по вопросам теологии, а о положении крестьян, политике царского правительства.

Учился Николай легко – многое ему было известно от отца и из собственных наблюдений. Но по мере усвоения богословских знаний, догм христианской морали он все чаще стал задумываться о несоответствии этих догм тому, что реально видел в жизни, в отцовском приходе. В памяти оживали полузабытые эпизоды, казавшиеся тогда, в детстве, незначительными. Теперь они получали значение и смысл. «Торги» отца с мужиками, жадность и подлость дьяка Колосовского, кляузы на отца, объезды деревень с поборами – все это не вязалось с проповедью любви к ближнему. Оказалось, что эта любовь у священников столь же лицемерна, как и у помещиков, урядников, чиновников. У Николая появились и уже не давали ему покоя новые мысли. Но откровенно поделиться ими было не с кем. Он стал присматриваться к семинаристам и скоро убедился, что в своих сомнениях неодинок. Но на открытое высказывание никто не решался, ибо оно скорее всего привело бы лишь к неприятностям, вплоть до исключения из семинарии. Не высказывался и Николай.

Так шли однообразные месяцы учебы и полуказармен-ной жизни. Червь сомнения непрерывно подтачивал веру Николая не только в бога, но и в правильность навязанного ему отцом будущего. После года учебы он понял, что не имеет никакого желания быть священником. Еще через год он пришел к твердому убеждению, что не будет им никогда. Вместе с тем он рассудил, что семинарию надо закончить, так как она давала право работать учи-толем или учиться дальше, в том числе в некоторых светских высших учебных заведениях.

Самостоятельно приняв первое в жизни важное решение, Николай как будто сбросил с плеч тяжелый груз. Он ожил. Его теперь часто стали видеть со скрипкой, подаренной ему дядей в связи с поступлением в семинарию. Не зная нот, но обладая музыкальным слухом, он легко оживлял на ней запомнившиеся с детства народные мелодии. К тому же у него оказался хороший голос. Рослый, плечистый, со светлыми вьющимися волосами и веселыми, чуть зеленоватыми, с прищуром глазами, острый на язык, он стал заводилой среди семинаристов.

...Однажды вечером Николай взял скрипку, тронул смычком струну. Нежная мелодия украинской песни поплыла под сводами. Вокруг него сразу же сгрудились семинаристы. Они стали подпевать. Многоголосое негромкое пение брало за душу, уносило каждого на волю, за стены семинарии.

Вдруг Николай опустил смычок и скрипку и начал читать:

Як умру, то поховайтэ Мэнэ па могыли...

Глаза некоторых семинаристов испуганно расширились: «Завещание» Т. Шевченко было под запретом.

А Николай еще и поднажал на голос:

Поховайтэ, та вставайтэ,

Кайданы порвитэ И врашою злою кровью Волю окропитэ...

– И лишь тогда... – добавил он от себя и закончил:

Всэ покыну и Польшу До самого бога Молытыся... А до того —

Я нэ знаю бога.

Семинаристы загалдели, перебивая друг друга. Импровизированный концерт перешел в очередную словесную схватку. Николай лишь улыбался.

– Духовный идет! – вдруг крикнул кто-то.

Все разом смолкли. Скрипнула дверь, не спеша вошел духовный отец.

– Что шумите, дети мои? – мягко спросил он, ощупывая колючим взглядом собравшихся.

Семинаристы, как по команде, смиренно опустили глаза. Они растерянно молчали.

– Учимся говорить с паствой, – нашелся Николай.

Духовный отец повернулся к нему. Их взгляды встретились.

– Дерзок больно, пастырь! – со скрытой угрозой произнес духовный отец и кивнул на скрипку. – Мирскими делами занимаетесь. Учили бы слово божие.

Он недовольно отвернулся и медленно вышел. Семинаристы обратились к Николаю. Взгляд его действительно был дерзким, в глазах не было и намека на покорность.

Вскоре Николай был включен в семинарский хор, а затем и в оркестр. Ему поручили игру на барабане и организаторскую работу. Барабанщиком он оказался неважным, но организатором отменным. Хор и оркестр стали выступать по всему городу, но чаще всего в епархиальном училище, где, кстати, училась сестра Николая – Феофания. Николай сразу стал предметом воздыхания многих епархиалок. На него стали смотреть как на очень «подходящего жениха». Поэтому часто просили его поиграть на скрипке и спеть на вечерах. Иногда даже специально посылали за ним лошадей. «Но я, – вспоминал потом с улыбкой Николай Ильич, – как-то благополучно миновал все «сети», хотя и не прилагал для этого особых усилий».

Илья Михайлович не мог оказывать Николаю регулярной материальной помощи. И тому вскоре пришлось подрабатывать в певческой школе. Но плата была мизерной. В поисках дополнительного заработка Николай вынужден был заняться репетиторством. Дни были загружены до предела. Чтобы везде успеть, он стал расписывать свое время, а из скудных доходов с трудом выделил деньги на покупку стареньких карманных часов. Мечтательность и созерцательность, до того ему свойственные, под давлением обстоятельств стали уступать место деловитости, самоорганизовапности, самодисциплине.

В конце концов Николай полностью отказался от помощи родителей. Репетиторство стало не только основным источником его существования. Оно расширило круг его общения. Он познакомился со многими новыми для него людьми. Репетиторство позволило ему изнутри взглянуть па жизнь мещанства, чиновничества. Все свободное время он проводил теперь в городе. Его поведение в семинарии становилось все более независимым, а суждения в спорах с семинаристами все более резкими. Даже самые близкие друзья не знали, что в городе Николай не только давал уроки, он и сам стал учеником. Ведь описываемые события происходили в 90-е годы, когда по всей России росло и ширилось недовольство рабочих, а в Петербурге развернул работу созданный В. И. Лениным нелегальный «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Быстро распространялись идеи марксизма. Наступил новый этап освободительного движения в России – пролетарский. В борьбу втягивались не только рабочие, но и интеллигенция, студенчество, учащаяся молодежь, крестьянство. В это время в Киеве активно действовала социал-демократическая группа «Рабочее дело», возглавляемая Ю. Д. Мельниковым, Б. Л. Эйдельманом, П. Л. Тучапским, Н. А. Вигдорчиком, влияние которой выходило далеко за пределы города. Революционные процессы не миновали и провинциальный Чернигов. Здесь образовался небольшой социал-демократический кружок, который повел работу среди учащейся молодежи. В городской публичной библиотеке кружковцы и обратили внимание на регулярно и упорно занимающегося семинариста.

...Однажды Николай заметил в читальном зале за соседним столиком озабоченного молодого человека в студенческой тужурке. Он взял целую груду книг. Просматривал их быстро, правда, над отдельными страницами задумывался надолго, записывал что-то в тетрадь. Он стал приходить часто. Работая, иногда поглядывал на Николая. В один из дней пришел позже и всего с одной книгой. Кивнув Николаю как старому знакомому, студент подошел к Подвойскому, склонился над его столиком и, указав глазами на книгу, раскрытую на странице с жирным заголовком «Вий», доверительно сказал:

– Не свою литературу читаешь, семинарист.

Николай взглянул на страницу и улыбнулся: действительно, гоголевского «Вия» к богословской литературе не отнесешь. А студент улыбнулся в ответ и протянул руку:

– Будем знакомы! Зови меня просто студент.

Николай поднялся и тоже подал руку:

– Будем! Тогда и меня зови просто семинарист.

– Как тебя зовут, кто ты и что читаешь, я уже знаю. Хорошо бы поговорить. Может, что и посоветую.

С лица студента не сходила искренняя, обезоруживающая улыбка. Он смотрел выжидающе. Николай согласился.

Гуляли и говорили они долго. Условились встретиться еще. На встречу студент принес Николаю напечатанную в Женеве брошюру «Манифест Коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса с авторским предисловием к русскому изданию.

«Манифест» с первых же строк: «Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма» – захватил Николая. Он прочитал брошюру в один присест. Она его не просто заинтересовала, а поразила. Какая критика капитализма! Как четко обозначены перспективы развития общества! Какая энергия и простота изложения революционных задач! Ничего подобного Николаю ни в одной из прочитанных ранее книг встречать не приходилось.

При новом свидании со студентом Подвойский говорил только о «Манифесте», с жаром пересказывал особенно понравившиеся места. Но потом, успокоившись, сказал:

– Европа – это все-таки не Россия. Там давно республики.

– Верно! – обрадовался студент. – Молодец, семинарист. Ты понял больше, чем я ожидал. Вот тебе «Обрыв» Гончарова. В середине найдешь работу русского марксиста Плеханова. Она тебе и насчет России кое-что разъяснит.

Они расстались. Николай в томике Гончарова обнаружил искусно вплетенную в середину работу Г. В. Плеханова «Наши разногласия». В ней был марксистский анализ положения в России. Там же автор подверг довольно резкой критике народников. Это было неожиданным для Николая. Ведь герои-народники были кумирами значительной части молодежи. Преклонялся перед ними и Николай. Вернув книгу студенту, он заметил, что с народниками ему не все ясно.

– Это же настоящие революционеры! Желябов, Кибальчич, Перовская! Почти двадцать лет ими восхищаются...

– Вот именно – двадцать лет! – парировал студент. – Этих героев уже нет. Пойдем, я тебя познакомлю с интересным человеком. Работает в фельдшерской школе учителем. Так и зови его: учитель.

Они добрались до утопающего в зелени домика на окраине города. Встретил их хозяин – лет двадцати семи, немногословный, но очень приветливый. Сразу провел их в уютпую беседку в саду, молча положил на стол небольшой, завернутый в газету пакет и ушел. Студент развернул газету и подал Николаю брошюру. Отпечатана она была не в типографии, а на гектографе. На тонком обложечном листе значилось: «Что такое «друзья народа» и как опи воюют против соцпал-демократов?». Автор обозначен не был. Брошюра была изрядно потерта.

– Почитай, – сказал студент. – Написал ее Ульянов.

– Тот?!

– Нет. Брат. Почитаешь, увидишь, кто он. За один день не одолеешь, но поторапливайся. Другим тоже надо читать. Ну, я пойду. А ты, сколько есть у тебя времепи, читай. Потом отдашь учителю. Договоришься, когда еще придешь.

Студент ушел. Николай углубился в чтение. Спачала он попытался «гнать по-студенчески», но это ему не удалось. Текст был сложным, требовал усилий и сосредоточенности.

Несколько раз потом приходил он к учителю и занимал свое место в беседке. Чтение шло медленно. Но с каждым разом Николай все глубже вникал в суть читаемого. То, что народничество пз революционного превратилось в либеральное, что народники 70-х годов и народники 90-х годов совершенно не одно и то же, было для пего открытием.

Наконец чтение было закопчено. Немногословный учитель подсел в беседке к Николаю, аккуратно завернул брошюру.

– Студент просил кланяться.

– Спасибо. Что-то его не видно.

– Не наш он, из Киева... Уехал. Такое уж у него дело – чем меньше о нем знают, тем лучше, – добавил учитель.

– Жалко, – искренне сказал Николай. – Поговорить надо бы.

– Давайте поговорим...

Николай стал членом подпольного социал-демократического кружка. Учитель дал ему нелегальную газету «Вперед» киевской социал-демократической группы «Рабочее дело». Газета была отпечатана на гектографе. Синие строчки еле проступали па серой бумаге. «Счастье рабочих – в пх собственных руках. Сила рабочих – в их союзе», – писала газета. Учитель пояснил, что теперь в Киеве, как и в Петербурге, образовался «Союз борьбы ва освобождение рабочего класса». Он выпускает не только газету, но и листовкп, развернул агитацию среди рабочих на заводах.

– Выходят, и нам надо начинать, – сказал Николай. – Як кажуть, не снявши, не пожнешь.

– Именно, – ответил учитель. – Но у нас пока мало знающих людей. Сейчас нам нужны подготовленные, убежденные пропагандисты. Надо основательно знать марксизм. Проштудируйте, не откладывая, «Капитал» Маркса. Вы его можете взять в библиотеке. Там есть русский перевод.

– Маркс в библиотеке? – удивился Николай.

– Представьте! – засмеялся учитель. – Считают, что его мало кто прочитает. А вы изучите, продумайте хорошенько.

Николай одолел не только «Капитал», а всю литера-туру, которой располагал кружок. Изучая «Тезисы о Фейербахе» К. Маркса, Николай обратил внимание на простую и ясную формулу: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Она поразила Николая. «Вот так надо жить! Вот это девиз для жизни!» – подумал он. Этому девизу, взятому в юности, Н. И. Подвойский потом следовал всю свою жизнь.

Живая натура Николая требовала действий. Учитель, видя это, дал ему первое и весьма опасное поручение – съездить в Киев и привезти для кружка очередную партию нелегальной литературы. Николай успешно справился с заданием, и после этого подобные поручения стали правилом. Сестра Н. И. Подвойского Феофапия Ильинична позже вспоминала, что в последние два года учебы в семинарии Николай, приезжая па каникулы к родителям, отдыхал недолго. Он брал двух-трех братьев и сестер и уезжал с ними к родственникам в Киев. Там он исчезал на несколько дней, а то и на неделю. При возвращении назад среди багажа непременно появлялся какой-нибудь потертый тяжелый чемодан, большая корзина, которые потом он без задержки отвозил в Чернигов. Все эти поездки завершались благополучно – семинарист, всецело занятый заботой о ватаге детей, на вокзалах и в поезде не вызывал подозрений полиции.

В Киеве Николай встречался со студентом и с другими подпольщиками. Подлинные имена некоторых из них он узнал лишь после Октябрьской революции, а многие так и остались для него безымянными. В Чернигов он привозил не только литературу, но и устную информацию, нужную для работы кружка.

Николай в беседах с учителем все чаще говорил о том, что надо расширять подготовку пропагандистов. Получаемые им знания накапливались, и ему не терпелось передать их другим. Однажды он предложил учителю организовать социал-демократический кружок в семинарии.

– Есть у мепя три-четыре семинариста на примете. Очень горячие в спорах, а в голове – путаница.

Учитель задумался – предложение было необычным.

– Ну, что ж, начинайте, – наконец согласился он. – Только не рискуйте, не набирайте много. Человек пять хватит. Ваши «духовные наставники» все в ход пускают – льстят, запугивают. Думаю, что и шпионят у вас вовсю... Лучше попробуйте подыскать квартиру для занятий. Тогда я вам пару учеников из фельдшерской школы добавлю.

– Мне тоже приглянулся кое-кто из гимназистов-старшеклассников, – обрадовался Николай. – У некоторых и квартиры подходящие. Я там репетитором бывал.

– Вот и хорошо, – заключил учитель. – Ас предложением вы пришли вовремя. Мы как раз решили поручить вам самостоятельную работу.

Николай без особого труда вовлек в кружок облюбованных им семинаристов. Ему так не терпелось, что первые занятия он провел прямо в семинарии. Но учитель оказался прав – условия там были неподходящими: скученность, теснота, уединиться было негде. Вскоре Николай договорился с одним из гимназистов, который сразу, не раздумывая, согласился участвовать в кружке и предоставлять для занятий свою комнату в обширном отцовском доме.

Николай оказался способным пропагандистом. Ему нравилось выступать в роли учителя. Именно учителя, потому что первые же занятия показали, что в теории он намного выше своих кружковцев. Разъясняя трудные теоретические положения, он не раз мысленно благодарил своих наставников, которые так умело направляли его самообразование. Не имея какой-либо программы, опыта, навыков, он вел кружковцев той же дорогой, какой с помощью студента и учителя шел сам – изучал с ними в той же последовательности ту же литературу.

Дни стали настолько заполненными, что Николай еле поспевал справляться с делами. Особенно много времени отнимали репетиторство, поездки по квартирам учеников. Но без этого обойтись было нельзя, так как он лишился бы заработка. Вскоре выход из трудного положения был найден – Николай устроился помощником регента (руководителя) архиерейского хора мальчиков Троицкого монастыря.

Хор состоял из детей в возрасте 8—14 лет. Жили они при монастыре. Набранные из небогатых семей, мальчики находились под бесконтрольной властью монастырского начальства и монахов. Малолетние хористы ежедневно участвовали в церковных богослужениях, отпевали покойников, выполняли многочисленные хозяйственные работы по обслуживанию монастыря. Наградой за их труд было то, что монастырь содержал их за свой счет. Здесь они бесплатно учились по программе духовного училища.

В обязанности Николая входило: проведение спевок, наблюдение за поведением и учебой хористов, подтягивание отстающих учеников. Фактически это было то же репетиторство, только Николаю не надо было ездить по всему Чернигову – все ученики были в одном месте.

Договорившись с монастырским начальством об условиях работы, Николай сразу же пошел в «покои» к хористам. Он распахнул дверь и увидел сидевших у давно не скобленного стола с самоваром десятка полтора понурых мальчиков, вяло занимающихся кто чем. Стихнув, они кто испуганно, кто с любопытством смотрели на высокого, русоволосого, в серой форменной тужурке семинариста. Николай молча подсел к столу, теперь он лучше мог разглядеть детей – бледненькие и печальные, как маленькие старички.

– Что же вы в такой грязи живете? – строго спросил он. – И ногти у вас грязные. – Николай отвернул ворот на тоненькой шее рядом сидящего мальчика. – Вот и белье слишком долго занашиваете. – Он заглянул под стол. – И сапоги рыжие, как горчицей намазанные!

– А нам ваксы не дают, – раздался робкий голос.

– Не дают? Сделаем так, чтобы вакса была! И галоши надо купить. И рукавицы. И башлыки. Как же вы будете зимой отпевать покойника – следовать за гробом в слякоть пять верст до кладбища да пять обратно?

17

2 Н Степанов

– Галоши, башлыки! Да у нас их никогда и не было, – вырвалось у одного из старших мальчиков.

– Мне регент сказал, что и двоечников у вас много!

Мальчики сразу притихли, поняв, что это семинарист

от регента, а значит, их начальство.

– Ваш репетитор вчера, когда вы пели в соборе, уехал, – продолжал Николай. – На его месте теперь буду я. Фамилия моя Подвойский. Зовите Николай Ильич. Поняли?

Мальчики переглянулись и не очень дружно ответили.

– Будут у вас и рукавицы, и башлыки, и галоши – я регента уговорю. Но надо, чтобы вы своими успехами доказали, что вы все хорошие, серьезные и примерные ученики. Хорошо?

– Хорошо, Николай Ильич, – словно проснувшись, радостно зашумели хористы.

Неожиданно открылась дверь. Раздался чей-то грубый голос:

– Эй вы, лопари-голодалыцики! Катитесь в школу, пока я не вымел вас из хаты!

Пущенная кем-то грязная половая щетка влетела в дверь и шлепнулась на стол. За ней вошел служитель.

Хористы вновь испуганно замолкли. Николай встал во весь свой рост и сдвинул брови.

– Это что за выходка? Кто вы такой? Служитель? – грозно спросил он.

Вошедший от неожиданности оторопел, вытянулся, опустил руки.

– Так точно!

– Вы что, с военной службы? Как зовут?

– Так точно! Максимом!

– Кто же вас, Максим, научил так обращаться с эти-ми мальчиками?

– Виноват... Простите... Извините... – Максим съежился, подобрал щетку и, пятясь к двери, пробормотал: – Я потом приду...

Когда дверь захлопнулась, мальчики, как по команде, облегченно вздохнули. Детским чутьем они поняли, что Николай Ильич – добрый человек, что он будет их защитником. Возбужденно переговариваясь, хористы ушли на занятия.

Николай осмотрел расположенную рядом комнату репетитора. Он был доволен тем, что контакт с учениками удалось, кажется, установить с первой встречи. К этому времени он уже имел определенные педагогические навыки. Решив стать учителем, а не священником, Николай проявлял теперь постоянный интерес к педагогике. Многие педагогические идеи он уяснил из работ революционных демократов В. Г. Белинского, Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова. Ему даже удалось познакомиться с не разрешенными к печати, но ходившими по рукам в списках некоторыми работами украинского философа и педагога Григория Сковороды. Учитель дал ему из личной библиотеки сплошь испещренные подчеркиваниями и пометками работы К. Д. Ушинского «Детский мир», «Родное слово», «Человек как предмет воспитания». Их Николай изучил основательно. Он не раз вместе с учителем обсуждал идеи К. Д. Ушинского о демократизации образования, о деятельной сущности человека, о необходимости воспитывающего обучения. Особую привлекательность прогрессивным педагогическим идеям Ушинского придавало в глазах Николая то обстоятельство, что они звучали в унисон с коренным положением марксизма о решающей роли народных масс в истории. Реализация этих идей, понимал Николай, будет способствовать решению поставленной Марксом и Энгельсом задачи: поднять рабочий класс до положения правящего класса. Нельзя сказать, что в сознании Николая Подвойского сразу сложилась стройная система педагогических взглядов. Но он, по крайней мере, уже твердо знал, что можно с одинаковым успехом учить и кухаркиных и дворянских детей, что обучение должно быть связано с воспитанием, что школа должна поднимать, возвышать человека, развивать личность, что отношения учителя и ученика должны строиться на взаимном уважении и доверии.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю