Текст книги "Пьесы. Интермедии. Письма. Документы. Воспоминания современников"
Автор книги: Николай Эрдман
Жанры:
Драматургия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 36 страниц)
Очень хотел бы знать, хорошая для меня примета моя смерть или нет? Прости, что я так настойчиво ношусь со своей персоной, но мне до того хочется тебя видеть, до того хочется побыть с тобой, что я не могу не думать о своем будущем.
Напиши мне, милая, о моих делах. Я уже давно ничего о себе не знаю. Вспоминаюсь ли я тобой хоть изредка по утрам? Появляюсь ли я хоть иногда у тебя вечером? Напиши мне, хорошая, что вообще делается со мной в Куйбышеве и кто провожает тебя домой после спектакля.
Целую тебя. Николай.
Привет маме и Дмитраш.
Ноге моей значительно лучше, но рана до сих пор еще не закрылась.
Целую тебя еще раз, любимая.
Будь другом – пиши почаще.
40
[Январь 1942 г. Москва]
Н. В. ЧИДСОН
Саратовские письма я писал тебе на имя Дмитраш или посылал со знакомыми, которые отдавали их прямо в твои руки. Из Москвы я отправил несколько писем на твое имя в адрес театра. Не сделал ли я ошибки, Наташенька? Пожалуйста, напиши мне сегодня же, по какому адресу и на чье имя тебе удобнее всего получать мои письма? Никогда не прощу себе, если ты испытала из-за них какую-нибудь неприятность, даже самую незначительную.
Я нарочно не писал тебе фототелеграмм, потому что, по хамскому театральному обыкновению, все телеграммы почти всегда первыми вскрывают не те люди, которым они адресованы. Если тебя это не волнует, я буду посылать тебе столько фототелеграмм, сколько сможет выдержать телеграф и ты.
Сегодня в клубе НКВД{136} встретился с Суламифью. Она рассказала мне, что получила письмо от твоей матери. Подробностей я никаких не узнал, но понял, что живется вам в Куйбышеве не очень радостно и что ты и мама предпочли бы сейчас Москву Куйбышеву.
Сейчас переезд в Москву сопряжен с почти непреодолимыми трудностями. Недавно правительство вызвало сюда нескольких писателей и композиторов, но пока еще никто из них не прописан, и вряд ли их пропишут в дальнейшем. Как это ни странно, не может прописаться даже Фадеев.{137} Все они временно живут в гостинице. Все это, конечно, не мешает каким-то людям приезжать и устраиваться с необычайной легкостью.
Не стоит говорить, каким головокружительным счастьем был бы для меня твой приезд. Но если, заглушив жажду тебя видеть и погасив желание тебя целовать, говорить честно – стоит очень и очень подумать, нужно ли тебе добиваться возвращения в Москву. Дело совсем не в том, что в Москве сейчас и холодновато и голодновато. В конце концов, если крепче обниматься, то не так уж и холодно, а если чаще целоваться, то не так уж и голодно. Дело в том, что впереди у Москвы еще очень много испытаний, и страшно представить себе, что они могут выпасть и на твою долю.
Не звонил тебе, милая, по телефону, потому что добиться разговора частным порядком оказалось невозможным. Я мог бы это сделать через мое начальство, но я решил ни о чем не просить его, кроме командировки в Куйбышев, как только залечу ногу. Телефон, который стоит у Виткина, еще не заработал, но, кажется, скоро будет включен. Я извещу тебя в тот же день, как он заработает, и, если ты сумеешь позвонить мне, я от радости не сумею, наверное, с тобой разговаривать.
Необходимость тебя видеть с каждым днем все увеличивается и увеличивается – пришли мне хоть свою фотографию, что ли. Ту, что ты дала мне при прощании, я разорвал в Рязани.{138} Почему – расскажу, как свидимся. Пришли мне себя, Наташа.
Это письмо тебе передаст актер ансамбля Гитман. Если, паче чаяния, он не застанет тебя и ты его не увидишь и если улица, которую я сейчас напишу, не очень от тебя далеко, попроси кого-нибудь из своих адъютантов занести ему для меня ответ. Кооперативная ул., дом 99, кв. 42. Шумная В. А. Это, кажется, тетка этого самого Гитмана.
Целую тебя, Наташа, и очень прошу написать мне, не надоел ли я тебе.
Николай.
41
[Лето 1949 г. Москва]
Н. В. ЧИДСОН
Холод, дождь, ругательные рецензии, понос – вот, пожалуй, и вся моя московская жизнь. Хорошо еще, что пока рецензии не обо мне, а понос почти кончился. Зато холоду и дождю, как видно, ни конца ни краю не будет. Вчера Лебедев разнес райкинскую программу{139} хуже нашей. До этого, как водится, она нравилась Комитету больше нашей. За последние дни погорело шесть пьес и столько же сценариев. Все это, само собой разумеется, наполняет нас высоким вдохновением и радостным творческим горением. Приезжал Юдин,{140} и его материал смотрел художественный совет студии. По слухам, все прошло благополучно. Я в этот день был в Быкове. Работаем мы с Мишкой много, но до последней страницы далеко, а до последнего срока близко. В погоне за золотом просидели два дня над либретто для «Мультфильма». Хотели сделать для Зейд{141} сценарий из згуридинского «Медвежонка».{142} Сегодня утром был на «Мультфильме» – оказывается, по новым ставкам они платят такие гроши,{143} что нет никакого смысла марать бумагу. Таким образом, два дня работы и радужные надежды пошли кошке под хвост. Утесов отгрыз у нас три тысячи. На днях пришлось вернуть цирку еще один забытый аванс, так что денежными успехами похвастаться не могу. 9-го числа деньги тебе вышлю. Очень мне стыдно, что не могу сделать этого раньше. Только не вздумай экономить и отказываться от поездки на Рицу. Сейчас ты, наверное, сидишь на бобах. Прости меня, ради бога. Иванову{144} буду звонить завтра. Сегодня звонил несколько раз, но у него никто не подходит. Как только с ним увижусь, доложу тебе обо всем во всех подробностях. Кроме тещи и матери, нигде не бываю и никого не вижу. Сегодня на улице встретил Мариенгофа и Никритину.{145} Она здесь на гастролях с театром. Обещал к ним зайти в «Москву». Очень по тебе скучаю, родная, и все-таки очень рад, что тебя сейчас нет в Москве. Надеюсь, что у вас все-таки лето. Как ты устроилась, милая? Нравится ли? Расшибусь в лепешку, но на будущее лето, если ты до этого на меня не наплюнешь, поеду с тобой вместе. Два месяца без тебя слишком много. Вспоминай обо мне, любимая, и не очень увлекайся газетчиками, все они щелкоперы.
Все чаще и чаще мечтаю о том дне, когда поеду встречать твой поезд. Будь здорова, счастье мое. Поклонись от меня морю.
Целую тебя, красавица.
Николай.
Сейчас восемь часов утра. Встал, прочел письмо – что-то в нем мрачно о деньгах. Должно быть, это вчера на меня «Мульт фильм» так подействовал. Не бойся, к твоему приезду разбогатею. Был бы я – не пропадем, как говорил волочковский Петька, царствие ему небесное. День сегодня серый, прохладный. Предсказаний не слышал – радио у нас совсем перестало работать, хотя глазок горит.
Как-то тебя встретило новое место и как ты его? Напиши мне поскорей, девочка. Я до сих пор вожу с собой твое последнее письмо и перечитываю из него несколько строчек, и жизнь сразу становится веселей. Не скупись, Наталья, напиши мне еще раз, что ты меня любишь, и не забывай, что ты для меня на этом свете все.
Сейчас дозвонился до Бориса Петровича. Он очень уверенно говорит: «В конце месяца буду вас переселять». Потом слегка сдался и сказал: «Ну, если не в конце этого, то уж в начале того обязательно». Вот какие дела, милая.
Спи спокойно, «домовладелица».{146}
Целую, Николай.
Пришел завтракать к Юл. Карп.{147} Отсюда еду на дачу. Снова льет дождь. Все тебя целуют, а я первый и последний.
42
[1953 г. Москва]
Н. В. ЧИДСОН
Вспоминая наш последний разговор, я все больше и больше прихожу к убеждению, что ты не собиралась жить в одной квартире с… прости меня, Наташа, но я так постарел и у меня такой склероз, что я никак не могу вспомнить фамилию твоего балетмейстера.{148} Если я не ошибся и ты хочешь жить с ним врозь – забудь то, о чем я говорил в день твоего отъезда, и живи у себя ни о чем не думая, пока мы не обменяемся.
Жаль, что за долгое последнее время, о чем бы я тебя ни спрашивал, ты или молчала в ответ, или облекала свои ответы такой таинственностью, что я все равно не знаю о твоих планах и намерениях. Но каковы бы они ни были, я был бы в отчаянии, если бы невольно заставил тебя как-нибудь их изменить.
В конце августа или в начале сентября я уеду из Москвы, в октябре ненадолго вернусь и опять уеду.
Наталья-кухарка{149} отдыхала в Суханове и теперь все моет, скребет и перевешивает.
Зита гадит только в положенных местах.
Гарри{150} настолько поправился, что пришел ко мне под мухой. (Ради бога, не говори Ю. К.).
Сегодня звонила Татьяна,{151} сказала, что ты недовольна своим домом отдыха. Очень обидно и очень грустно. Как видишь, никому нельзя верить, даже Кацафе.{152}
У меня новостей никаких нет, если не считать, что каждый день маюсь животом.
Спи спокойно, милая, и, если я прав в своих предположениях и ты хочешь жить врозь, – живи дома. Не забывай, что мы жили 12 лет, а расходились в 5 минут. А за 5 минут не все можно сообразить.
Целую тебя. Николай.
Ответь, пожалуйста.
43
[Начало 60-х гг; Москва]
Н. В. КИРПИЧНИКОВОЙ
Есть у тебя чудесное качество – когда тебе хорошо, ты говоришь, что тебе хорошо. А меня всю жизнь хватало только на то, чтобы не говорить, что мне плохо, когда мне плохо. Сейчас мне плохо, но не настолько, чтобы не сказать тебе об этом. Плохо мне потому, что стоять в такую жару перед Смирновым и сидеть перед Никогосяном{153} одинаково потно и одинаково мучительно. Причем костюм получается не совсем на меня, а портрет совсем не на меня. Плохо мне потому, что существует кино, а в кино существует Бычков, а при нем существует Наташа. Наташа требует переделок, а при такой температуре не только что переделывать, а даже делать ничего нельзя. Плохо мне потому, что Туманов,{154} Кноблок{155} и Мишка{156} напали на меня из-за угла и, пригрозив Катюшей{157} и другой артиллерией, заставили меня согласиться поломать голову над октябрьским правительственным концертом. Тут же было решено, что я еду на десять дней к Мишке под Киев, где мы и будем себе и друг другу ломать головы. На другой день Туманов был у министерши и сообщил мне, что есть приказ о моей командировке в Ирпень. Со дня приказа прошло четыре дня – путевок нет, билетов нет, звонков нет. Думаю, что Катюша выстрелила вхолостую. Если они позвонят завтра, я откажусь и не поеду. Если царица не может достать путевки, то откуда же ее может достать Царев.{158} На мое письмо он мне ничего не ответил и, кажется, уехал в Тбилиси. Вероятно, тут какое-то недоразумение – человек он вежливый. Чего нельзя сказать об Юлии Карповне{159} – она принесла мне две поэмы.
На этой строчке позвонили из министерства. Вечером позвонила ты.
Подождем до завтра.
Вернулся из министерства и через несколько минут еду на вокзал с твоими теплыми кофтами.
Приходится ехать в Ирпень. Вернусь к твоему приезду. Возможно, что к тому времени где-нибудь что-нибудь наклюнется для нас двоих.
Из Ирпеня буду телеграфировать.
Мои уши и спина очень соскучились по твоим пальцам, а все остальное по всему твоему остальному.
Не забывай меня, любимая. Целую тебя и мечтаю побыть вдвоем.
Николай.
О маме{160} не пишу, она написала сама. Хозяйство наше ведется хорошо, хозяйка ведет себя не очень.
Еще раз целую тебя, милая.
Поцелуй Леру.{161} Ее мать довольно часто звонит мне и справляется о вашей жизни. Я докладываю, что ты ведешь себя довольно прилично, а Лера напропалую развратничает и что ее комсомольский билет в опасности.
Передай мои приветы всем, кто меня знает.
ПЕРЕПИСКА Н. Р. ЭРДМАНА И В. Э. МЕЙЕРХОЛЬДА
44
[21–22 марта 1926 г. Москва]
Н. Р. ЭРДМАН – В. Э. МЕЙЕРХОЛЬДУ
Глубокоуважаемый Всеволод Эмильевич.
Приношу свои извинения перед Вами и труппой в том, что не был среди Вас на сотом спектакле «Мандата»,{162} но в этом виноват не столько я, сколько администрация театра, которая, пообещав прислать мне билеты и не прислав их, заставила меня подумать, что для меня нет места.
Поэтому разрешите сейчас принести мне свою запоздалую благодарность труппе и Вам в особенности за тот прекрасный спектакль, который Вы сделали из моей пьесы.
Поздравляю Вас с сотым представлением, но больше всех поздравляю себя с тем, что над «Мандатом» работал Всеволод Эмильевич Мейерхольд.
С совершенным уважением Николай Эрдман.
45
[Декабрь 1926 г. Одесса]
ТЕЛЕГРАММА Н. Р. ЭРДМАНА В. Э. МЕЙЕРХОЛЬДУ
Глубокоуважаемый Всеволод Эмильевич, поздравляю Вас с первой постановкой «Ревизора» на русском театре.{163}
Николай Эрдман.
46
26 мая 1927 г. Тифлис.
В. Э. МЕЙЕРХОЛЬД – Н. Р. ЭРДМАНУ
Дорогой Николай Робертович, если Вы не перестали любить наш театр, прошу Вас выручить нас: дайте нам как можно скорее Вашу пьесу.{164} Даю Вам слово: я начну над ней работать тотчас, как только получу ее от Вас. Прошу Вас написать мне, в каком положении работа Ваша над пьесой. Адрес: гастрольная поездка Театра имени Мейерхольда. Театр такого-то города. А маршрут наш вот: Ростов-Дон – июнь 2–10, Краснодар – июнь 12–23, Ростов-Дон – июнь 25–30, Харьков – июль 2–17.
До меня дошли слухи, что Вас страшит, что я не смогу вместить Вашу пьесу в репертуар сезона 1927–1928 (он якобы уже заполнен: «Москва» А. Белого, переделка Щедрина, «Горе от ума», переделка «Десяти дней, которые потрясли мир»).{165}
Щедрин будет готов, как нам сообщает Замятин, только в сентябре.
«Москва» вряд ли пройдет цензуру. Нам придется еще сражаться с цензорами. Бой начнется тогда, когда я возвращусь из поездки.
«Горе от ума» как дорогостоящая постановка будет выжидать более благоприятной материальной конъюнктуры.
Итак: все говорит за то, что Ваша пьеса, представленная в течение лета, будет сдана в работу с таким расчетом, чтобы она могла быть поставлена в начале этого сезона.
Милый, выручайте!
Сообщите, пожалуйста, имя, отчество, фамилию Вашего двоюродного брата-врача,{166} живущего в Горенках, и точный адрес, какой полагается обозначать на конвертах. Я хочу написать ему просьбу навещать еженедельно наших ребят, живущих на даче под Горенками.
Зинаида Николаевна шлет Вам свой привет. Мы часто вспоминаем о Вас. В Баку «Мандат» имел очень большой успех.
Гарин и Локшина{167} тоже кланяются.
Ну, пишите.
Любящий Вас Вс. Мейерхольд.
P.S. В Ростов н/Д пишите по адресу брата: Пушкинская, 155.
А. Э. Мейерхольду{168} для Вс. Э. Мейерхольда.
47
13 июня 1927 г. Краснодар.
В. Э. МЕЙЕРХОЛЬД – Н. Р. ЭРДМАНУ
Дорогой Николай Робертович, я из Тифлиса написал Вам просьбу дать нам уже летом, если это возможно, Вашу новую пьесу, обещая Вам приступить к постановке ее немедленно, с тем, чтобы она пошла в первой половине сезона 1927–1928. Вы не отвечаете. Боюсь, что письмо мое не дошло до Вас: либо оно пропало, либо Вас нет в Москве и письма Вам не пересылаются. На это письмо, если оно дойдет до Вас, прошу Вас ответить мне немедленно. Маршрут наших гастролей таков: Краснодар – июнь, до 19-го включительно; Ростов н/Д – июнь 21–30; Харьков – июль 2–17.
«Москву» цензура все еще обнюхивает. Ходят слухи, что не разрешит. Придется сражаться. Времени уйдет на это много.
Не верьте газетным слухам, что «Хочу ребенка» пойдет.{169}
Не верьте газетным слухам, что Маяковский дал нам пьесу.{170}
Ничего у нас нет на первую половину сезона.
Выручайте, дорогой друг!!!
Зинаида Николаевна шлет Вам привет.
Любящий Вас дружески
Вс. Мейерхольд.
48
[Лето 1927 г. Одесса]
Н. Р. ЭРДМАН – В. Э. МЕЙЕРХОЛЬДУ
Многоуважаемый Всеволод Эмильевич, все это время я переезжал с места на место и Ваши письма только после того, как побывали два раза в Москве, в деревне Татарники около Волоколамска и в Киеве, застали меня в Одессе. Я очень огорчен, что не смог ответить Вам раньше, но Вы простите меня, узнав, что это не по моей вине.
За последнее время чувствую я себя очень неважно, и поэтому пьесы, о которой Вы меня спрашиваете, к сожалению, не существует. Доктора принуждают меня отдыхать и не начинать работы раньше зимы. Вчера с ужасом прочитал в журнале, что председателем Главреперткома назначен Мордвинкин.{171} Вы пишете, что Вам не пропускают «Москвы». Как же после этого не стать неврастеником.
Если не ошибаюсь, Вы собирались с Зинаидой Николаевной за границу. Судя же по Вашим письмам, Вы остаетесь в России. Сумеете ли Вы здесь отдохнуть к предстоящему сезону? Слыхал, что гастроли Ваши проходят с огромным успехом, но переезды из города в город, наверное, очень утомительны.
Дяде моему, доктору Кормеру,{172} немедленно передам Вашу просьбу, но, кажется, он уже не работает в «Красной Розе», а служит в Москве.
Передайте привет Зинаиде Николаевне.
Уважающий Вас Н. Эрдман.
Одесса, бульвар Фельдмана, дом 5, кв. 6.
49
19 марта 1928 г.
В. Э. МЕЙЕРХОЛЬД – Н. Р. ЭРДМАНУ
РСФСР
НКП
Государственный театр имени Вс. Мейерхольда
19. III.1928 № 968 Москва, Б. Садовая, 20.
Уважаемый Николай Робертович,
Мы получили от Коллегии Наркомпроса письмо с просьбой не позднее 1 апреля 1928 г. представить репертуарный план на сезон 1928–1929 г. в Главный Репертуарный Комитет, предварительно поставив этот план на утверждение Художественного Совета{173} нашего театра.
Просим Вас сообщить нам:
1) можем ли мы рассчитывать на предоставление нам Вашей пьесы, над которой Вы, как нам известно, работаете в настоящее время;
2) когда приблизительно может быть эта пьеса зачитана Вами в нашем театре: сначала составу входящих в Художественный Совет артистических сил театра, а потом всем членам Художественного Совета (состав Художественного Совета прилагается).
Директор театра
Народный артист республики (Вс. Мейерхольд).
Художественный Совет Государственного театра имени Вс. Мейерхольда
Представители организаций
1. ВЦСПС – Евреинов
2. ЦК Металлистов – Лепсе
3. ЦК Рабис – Алексеев
4. МГСПС – Дулин
5. Московск. Губотдел Металлистов
6. Московск. Губотдел Совторгслужащих
7. ЦК ВЛКСМ – Ханин
8. МК ВЛКСМ – Гурвич
9. Коммунистическая Академия
10. Институт Красной Профессуры
11. Гос. Институт Журналистики
12. КУТВ
13. КУНМЗ
14. М. Б. Пролетстуденчества
15. Прохоровская Трехгорная Мануфактура
16. Завод им. Авиахим № 1 (б. Дукс)
17. ПУР
18. ПУОКР
19. Политотдел ОСНАЗ ОГПУ
20. Отдельный стрелковый полк
21. МОДПИК
22. Союз Драм, и Муз. писателей (Ленинград)
23. Союз революционных драматургов
24. Ячейка ВКП(б) ГОСТИМ
25. Ячейка ВЛКСМ ГОСТИМ
26. Местком ГОСТИМ – Козиков
Персонально
1. Бухарин Н. И.
2. Ворошилов К. Е.
3. Луначарский А. В.
4. Яковлева В. Н.
5. Ходоровский И. И.
6. Угланов Н. А.
7. Микоян А. И.
8. Криницкий А. И.
9. Милютин В. П.
10. Свердлов В. М.
11. Сверчков Д. Ф.
12. Подвойский Н. И.
13. Керженцев П. М.
14. Сарабьянов В. П.
15. Попов-Дубовской В. С.
16. Гусман Б. Е.
17. Раскольников Ф. Ф.
18. Агранов
19. Гончарова
20. Гнесин М. Ф.
21. Беспалов
Художественный Совет Государственного Театра им. Вс. Мейерхольда
Персонально
1. Бухарин Н. И.
2. Ворошилов К. Е.
3. Луначарский А. В.
4. Яковлева В. Н.
5. Ходоровский И. И.
6. Угланов Н. А.
7. Микоян А. И.
8. Криницкий А. И.
9. Милютин В. П.
10. Свердлов В. М.
11. Сверчков Д. Ф.
12. Подвойский Н. И.
13. Керженцев П. М.
14. Сарабьянов В. П.
15. Попов-Дубовской В. С.
16. Гусман Б. Е.
17. Раскольников Ф. Ф.
18. Агранов
19. Гончарова
20. Гнесин М. Ф.
21. Беспалов
ГОСТИМ
1. Мейерхольд В. Э.
2. Вишня С. И.
3. Шестаков В. А.
4. Февральский А. В.
5. Степанов В. Я.
6. Ильинский И. В.
7. Райх 3. Н.
8. Мухин М. Г.
9. Зайчиков В. Ф.
10. Гарин Э. П.
11. Ремизова В. Ф.
12. Нестеров А. Е.
13. Локшина X. А.
14. Глеков
15. Поплавский Н. А.
16. Косарев А. М.
17. Хохлова К. И.
18. Спиридонов С. А.
50
8 октября 1928 г. Виши (Франция)
В. Э. МЕЙЕРХОЛЬД – Н. Р. ЭРДМАНУ
Милый Николай Робертович, не сердитесь, что не писал Вам. Невозможно было писать: сами знаете, что творилось, да я заболел еще к тому же очень серьезно. Теперь и театр выкарабкался из беды и я выздоравливаю. Болезнь печени ликвидирована. С сегодняшнего дня начинаю брать углекислые ванны: расширенное сердце, надеюсь, сократится, давление крови, надеюсь, усилится. Пробуду здесь числа до 20-го этого месяца. Потом отправлюсь на юг Франции недели на две. К середине ноября рассчитываем быть уже в Москве.{174}
Ах, если бы возможно было устроить так, милый Николай Робертович, чтобы к середине ноября Вы закончили Вашу пьесу{175} и чтобы я мог немедленно по приезде приступить к работе над ней!
Напишите мне – возможно это? Успокойте меня. Обрадуйте меня. Ваше письмо может исцелить меня от всех моих недугов быстрее, чем углекислые ванны.
Жду Вашего письма с большим нетерпением.
Пишите по адресу: Madam Olga Sossine pour V. М. 8 rue Martin Bernard. Paris XIII.
Письма мне из Парижа пересылаются.
Зинаида Николаевна шлет Вам привет.
Посылаю ряд вырезок, собранных для Вас Зинаидой Николаевной.
Были еще вырезки, да я их затерял. Простите.
Любящий Вас Вс. Мейерхольд.
Привет Вашим родителям. Если соберетесь ответить немедленно, пишите: V. Meyerhold-Reich Hotel Rivoli. Vichy (France).
51
2 ноября 1928 г. Ницца. (Alpes-Maritimes).
В. Э. МЕЙЕРХОЛЬД – Н. Р. ЭРДМАНУ
Дорогой Николай Робертович, 8 октября 28 г. из Виши я послал Вам письмецо.{176} Вы не отвечаете. Черкните: не дошло письмо мое или Вы очень заняты и некогда Вам писать мне?
Жду с нетерпением встречи с Вами и с нетерпением не меньшим встречи с действующими лицами Вашей новой пьесы на сцене не закрытого Свидерским театра моего имени.{177}
Я слышал, Вы ставили условия, чтобы я сам руководил постановкой Вашей пьесы и чтобы пьеса Ваша была показана непременно в этом сезоне.
Неужели Вы могли полагать, что мне не хочется еще раз проделать такую же работу, какую я с особой радостью проделал, когда ставил Ваш «Мандат»?
А как же можем мы работу эту откладывать в долгий ящик, когда театр наш без пьес ведь в этом сезоне?
Милый, напишите мне письмецо. Пожалуйста. Пошлите express'ом по адрессу: Olga Sossine для меня. 8, rue Martin Bernard, Paris XIII.
В Ницце я пробуду числа до 8–10 этого месяца. Потом в Париж ненадолго, а потом и в Москву. Успеете написать, и я успею письмо Ваше прочитать.
Приехали когда в Ниццу, было много солнца, а дня три вот как ветрено, и льет дождь, как из ведра, и море сильно шумит. Но ах, как хорошо здесь. Звонкие цвета цветов и на ять сочные фрукты. Набираемся сил. Схватка с «лицами» Вашей пьесы будет на славу. Расставлю всех по местам сцены, как надо. «Коверкать» Вас не собираюсь. Вздор все это – будто я не считаюсь с волей драматурга. Ну, скажите мне, не так ведь «страшен черт, как его малютка»?
Посылаю Вам ряд вырезок, которые копит всегда для Вас Зинаида Николаевна.
Зинаида Николаевна шлет Вам хороший привет. Скоро увидимся.
Когда будет случай катить куда-нибудь с гостями нашими на машинах, как было однажды (помните? ехали в «Эрмитаж» на оперетту?), обещаю посадить Вас на такую машину, где Вы будете сидеть героем, увенчанным лавровым венком (лавры привезем из Ниццы), а мы будем обмахивать Вас пальмовыми ветками и прыскать на Вас модными духами. Или выдумаем что-нибудь посмешнее, чтобы показать Вас всему миру самым дорогим, самым любимым.
Привет жене Вашей и родителям.
Дружески Ваш Вс. Мейерхольд.
52
[Ноябрь 1928 г. Москва]
Н. Р. ЭРДМАН – В. Э. МЕЙЕРХОЛЬДУ
Многоуважаемый Всеволод Эмильевич, простите меня за непростительное молчание. Сижу по горло в пьесе, работаю, как на курьерских, дорожу каждой минутой, потому что чувствую, что запаздываю. В горячее время для Вашего театра написал Вам два письма, но, к счастию, не отправил. Письма эти можно было бы озаглавить так: «Господи, как я люблю Главискусство». Подумав, что, может быть, Вы другого мнения, я разорвал их.
Пьесу, против своего обыкновения, работаю вразбивку. Сейчас заштопываю прорехи и соединяю части. К 5-му декабрю думаю отделать и сдать Вам три первых акта и в конце декабря два последних. Работаю я в мраке и с ненавистью то к себе, то к пьесе. Ваши письма меня очень приободрили и успокоили. Очень хочется Вас увидеть, послушать и самому отвести душу.
Большое спасибо Зинаиде Николаевне за вырезки. Родители и Дина шлют Вам привет.
Ваш Н. Эрдман.
53
[1929–1931 гг.]
Н. Р. ЭРДМАН – В. Э. МЕЙЕРХОЛЬДУ
Всеволод Эмильевич, очень сожалею, что не могу быть на собрании. Я принужден уехать на несколько дней в Ленинград. Если бы я знал об этом раньше, я бы отложил поездку, но, к несчастию, я получил Ваше письмо, когда у меня был уже билет в кармане.
Николай Эрдман.
54
[14 декабря 1931 г. Москва]
ТЕЛЕГРАММА Н. Р. ЭРДМАНА В. Э. МЕЙЕРХОЛЬДУ
Сегодня поставлен в известность, что пьесу начинают репетировать в Художественном.{178} Обо всем, что удалось узнать, пишу подробное письмо. На днях выезжаю к Вам.
Эрдман.
55
[Декабрь 1931 г. Москва]
ТЕЛЕГРАММА Н. Р. ЭРДМАНА В. Э. МЕЙЕРХОЛЬДУ
Выезжаю через два дня, о дне приезда телеграфирую. Простите задержку, не имею возможности выехать раньше.
Эрдман.
56
[1937 г. Вышний Волочек]
Н. Р. ЭРДМАН – В. Э. МЕЙЕРХОЛЬДУ
Многоуважаемый Всеволод Эмильевич, иметь свой театр – самое редкое, самое трудное и самое большое счастье для драматурга. В продолжение тринадцати лет я считал себя счастливым драматургом, потому что у меня был театр, который я мог назвать своим. Я очень гордился своим счастьем – потому, что мой театр был Вашим театром.
Мне никогда не приходило в голову, что я смогу когда-нибудь отказаться от Вашего театра, но, говоря по совести, мне также никогда не приходило в голову, что Ваш театр сможет отказаться от меня. Ни от какой-нибудь одной пьесы (это всегда могло бы случиться), а от меня целиком со всем, что я пишу сейчас и напишу в будущем. А в том, что я напишу хорошую пьесу, никто не имеет права сомневаться, потому что я еще жив, Всеволод Эмильевич.
Кроме работы нас связывала дружба. И мне казалось, что моя работа будет увеличивать Вашу дружбу, а Ваша дружба будет помогать моей работе. И вот Вы лишаете меня моей работы с Вами и Вашей дружбы со мной.
Я не понимаю, что могло изменить Ваше отношение ко мне? Статья Кирпотина?{179} Не спорю, в этой статье мне были предъявлены очень тяжкие обвинения. Но, прежде чем написать Вам, я написал письмо товарищу Мехлису,{180} и у меня есть полная уверенность, что мои объяснения удовлетворили его, несмотря на то, что товарищ Мехлис, наверное, почти совсем не знает меня. А ведь Вы меня знаете, Всеволод Эмильевич! Неужели я должен оправдываться перед Вами?
Сейчас мое положение улучшается с каждым днем. Люди, которые еще вчера чурались меня, сегодня предлагают мне работу. Не закончив еще работы над юбилейной картиной,{181} «Мосфильм» заключил со мной договор на новый сценарий,{182} Оргкомитет Союза писателей предложил мне свою помощь, и я думаю, что уже к Новому году мне разрешат жить в Москве.{183} К этому же времени я надеюсь закончить пьесу,{184} над которой я сейчас работаю и которую я, как и каждую свою пьесу, предназначал Вам. И вот в тот момент, когда передо мной начинают открываться все двери, Вы один захлопываете передо мной свою и даже прибегаете для этого к суду.{185}
Мне было бы гораздо легче, если бы я, по крайней мере, знал, чем это вызвано.
Мой горячий привет Зинаиде Николаевне.
Николай Эрдман.
