Текст книги "Пьесы. Интермедии. Письма. Документы. Воспоминания современников"
Автор книги: Николай Эрдман
Жанры:
Драматургия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 36 страниц)
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ М. Д. ВОЛЬПИНА
(Запись беседы М. Игнатьевой)
В послереволюционные годы жизнь была бурной и неожиданной. С Маяковским и Эрдманом я познакомился почти одновременно. В Петрограде сестра родила ребенка от Есенина, родители отказались ей помогать, и поехал я. Там и познакомился с Николаем Робертовичем, не только познакомился, но и сошелся близко. Первое впечатление осталось на всю жизнь. Блистательный и неожиданный человек. С шиком одет. Внутреннее хулиганство сочеталось с галантностью и изысканностью. Он страшно нравился женщинам – с первой минуты и, как говорится, до гробовой доски. Эрдман любил существовать в разных жанрах жизни и литературы.
Кстати, это наверняка предвосхищает ваш вопрос о том, справедлива ли легенда, что Эрдмана «сломали». Действительно, после блистательных пьес «Мандат» и «Самоубийца» Эрдман третьей пьесы так и не написал. Остались лишь наброски, несколько страничек пьесы, которую он хотел назвать «Гипнотизер». Да, жизнь была невероятно тяжелой и несправедливой – пьесы запрещались, ссылка… Но еще до своих драматических историй с пьесами Эрдман с удовольствием и невероятной добросовестностью писал для «Синей блузы» и варьете, для мюзик-холла… Нас – Эрдмана, Масса и меня – увлекал феномен смеха. Эрдмана и Масса больше увлекал «идейный смех» – они обожали сатирическую басню, политическую издевку. За что и пострадали жестоко.
Меня больше интересовала формула комического – идейные вопросы были с молодости мне чужды. Нет, жизнь Эрдмана состоялась, и состоялась именно такой, какой он ее прожил. Порой слышишь в адрес мой и Масса упреки, что мы, дескать, сбивали Эрдмана с толку, заставляя сотрудничать вместе, писать сценарии и прочие «безделицы». Никогда. Мы знали Эрдману цену, отдавали себе отчет, сколь велико его дарование. Мы работали прежде всего тогда, когда Николай Робертович приглашал нас писать вместе. И «Веселые ребята» (совместная работа Эрдмана и Масса), и «Смелые люди», и «Застава в горах», и все другие наши совместные работы – не уступка времени и не безделица. Это работа, которую мы делали с удовольствием. Эрдман все писал с невероятной добросовестностью, – «Самоубийцу» он писал пять лет. Я помню, как Эрдман читал свою пьесу. Он положил папку с текстом и, не раскрывая ее, прочел пять актов наизусть, так как только он один умел читать. Сногсшибательно! Вы представляете, что значит прочесть наизусть пьесу, как поэму, где выношена каждая запятая?!
Когда мы спрашивали Эрдмана, не возникает ли у него сложностей с «прохождением» пьесы, мы ничего, кроме легкого мата, от него не слышали. Он прочел «Самоубийцу» у жены Каменева, которая говорила «высоким штилем»: «Мы живем в такую эпоху… А вы…» Короче говоря, она поклялась, что эта вещь никогда света не увидит.
Внешне Эрдман ни на йоту не скис. Они сочиняли с Массом «Веселых ребят». А что было потом? Потом всех нас посадили. Это очень известная история. Качалов прочел на каком-то приеме классические монологи, а потом пошутил и прочел басни Масса. Никто не смеялся. Раздался зловещий вопрос: «Кто автор этих хулиганских стихов?» В это время в альманахе «Год шестнадцатый» опубликовали их с Эрдманом фельетон «Заседание о смехе». Одновременно с Владимиром Массом был арестован и выслан в Енисейск Николай Эрдман. Шел 1933 год. Незадолго до того запретили Мейерхольду пьесу «Самоубийца» – «начальство» не приняло репетиции.
Эраст Гарин, Ангелина Степанова, я ходили по разным инстанциям, просили за Эрдмана и Масса. Гарин, как и Степанова, навестил Эрдмана в ссылке. Очень смешно появился у Эрдмана Гарин. Приехал невозмутимый, с большим чемоданом, добирался с этим чемоданом через Лену. Посидел, поговорил с Эрдманом, потом встал и пошел. «Куда?» – спрашивает Эрдман. «Пошел я, Коля, – отвечал Гарин. – По-моему, я тебе надоел». Но это я уже слышал в пересказе Эрдмана, позже. В 33-м меня тоже посадили. Как сказал следователь, «за антисоветские настроения».
За нормальную работу меня выпустили в 37-м, когда только и начали всех по-настоящему «сажать». В Москве мне жить запретили, поехал в Калинин. Захожу в театр – и первый, кого вижу, – Эрдман! Конечно же, с роскошной дамой. Жили мы у бабы Гали, и надо было как-то возвращаться к нормальной жизни. Правду писать было нельзя, полуправду – не хотелось. И решили мы написать про то, что лучше всего знаем, – про бега. Написали сценарий фильма «Старый наездник». Фильм хвалили и – запретили. Он вышел только через девятнадцать лет. Потом была картина «Актриса», потом – «Здравствуй, Москва!», потом – «Смелые люди».
Мы догадывались, что «Смелых людей» пишем по заказу Сталина. Он вроде бы выразил пожелание, чтобы была снята настоящая ковбойская лента, но про Отечественную войну. В результате переговоров с разными редакторами мы начали сочинять настоящую приключенческую картину. Нашим консультантом был Буденный. По нашей просьбе редактор, который ходил вместе с нами на консультацию, нас ругал за столь несерьезный сценарий. Мы хотели предвосхитить «удар» Буденного, потому что были уверены: ему не понравится. Буденный выслушал «негативный» монолог редактора и ответил неожиданно: «Вы что же, думаете, что это последняя война? Зачем же мы молодежь пугать будем?» И много интересного рассказал о лошадях…
Обсуждение фильма было скандальным. Редактор «Правды» кричал на нас – мол, кто сделал, да по чьему такому велению, да кто консультант, да кто дал право такие фильмы о войне снимать. Всем было не по себе. Эрдман молчал. Я встал и сказал только одно: «Создать настоящую приключенческую картину нам не удалось, но вы, надеюсь, поймете, как важен приключенческий жанр, и другие напишут лучше, чем мы…» Он кричал и размахивал пальцем у меня перед носом, буквально задевая нос: «Забыли с Эрдманом, откуда недавно вернулись? Опять захотелось?» Пришлось его оттолкнуть. А следующий худсовет был как нельзя более мирный. Нам говорили, что картина замечательная, и всякие лестные слова, хвалили консультанта, хвалили замечательную идею «снять приключенческую картину о войне»… Потом новая «встряска». Картину опять запретили, она признана халтурой. Велят переделывать. Мы ходили ко всем большим людям – режиссерам, композиторам, операторам, – просили за нас картину не переделывать, не соглашаться… В общем, фильм мы доделали сами, безрадостно. Он вышел – и получил Сталинскую премию…
Почему же Эрдман не написал следующую пьесу? Еще Маяковский ведь с восхищением спрашивал: «Коля, расскажи, как ты так хорошо пишешь пьесу…» Все уговаривали Эрдмана. Он медлил. Так и не написал. Впрочем, вспоминается, за год до смерти у Николая Робертовича была большая радость – ему перевели рецензию известного шведского критика на «Самоубийцу».
«Критик написал то самое, – говорил Эрдман, – что я говорил актерам не репетициях! Как угадал!»
Так получилось, что беседу с М. Д. Вольпиным продолжить не удалось. Через неделю после этой записи М. Д. Вольпин погиб в автомобильной катастрофе.
КОММЕНТАРИЙ
ПЬЕСЫ
«МАНДАТ»Впервые опубликовано в журнале «Театр» (1987, № 10). Печатается по тексту пьесы Государственного театра им. Вс. Мейерхольда, находящемуся в архиве Главного репертуарного комитета (Главреперткома), куда он был послан в 1933 г. по требованию последнего (ЦГАЛИ,[2]2
Центральный государственный архив литературы и искусства СССР.
[Закрыть] ф. 656, on. I, д. 3199), со следующим устранением опечаток, искажений и цензурных исправлений, согласно машинописной рукописи Н. Эрдмана (ЦГАЛИ, ф. 2570, on. 1, д. 4, 5, 6) и первой публикации:
Стр. 21, строка 19
«Надежда Петровна (смотря на оборотную сторону картины)» вместо «Надежда Петровна»
Стр. 25, строки 8–15
Введено: «(Ударяет молотком по стене, раздается шум падающей посуды).
Надежда Петровна. Ой, батюшки, никак у жильца посуда посыпалась.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Те же и Иван Иванович Широнкин.
В комнату с криком вбегает Иван Иванович Широнкин. На голове у него горшок»
Стр. 27, строки 4–6
Введена ремарка: «Все, начиная с Павла Сергеевича <…> уходит»
Стр. 27, строки 35–36 «всякую шваль» вместо «всякого»
Стр. 29, строка 40
«Настя. Я…» вместо «Настька (молчит)»
Стр. 31, строка 38
Введена ремарка: «(Уходит. Варвара Сергеевна – вслед за ним)»
Стр. 32, строка 6
Введена ремарка: «Два человека вносят сундук»
Стр. 32, строки 15–16
Введена пропущенная реплика: «Надежда Петровна. Ах, вы меня пугаете, Тамара Леопольдовна»
Стр. 32, строки 17–20
«Надежда Петровна! (Носильщикам.) Ставьте его сюда. Больше вы мне не понадобитесь. Два человека уходят» вместо «Надежда Петровна!» Стр. 36, строка 3
Введена ремарка: «В квартире Гулячкиных»
Стр. 37, строка 38
Введена ремарка: «(Хочет ее обнять)»
Стр. 39, строка 3
«Иван Иванович (входит, на голове горшок)» вместо «Иван Иванович»
Стр. 39, строка 26
Введена ремарка: «(Убегает)»
Стр. 40, строки 36–37
Введена ремарка: «Шарманщик играет, Варвара Сергеевна поет. Голос Насти: „Потерпите минутку, я сейчас!“ Вбегает Настя»
Стр. 43, строка 3
Введена ремарка: «Настя и шарманщик уходят»
Стр. 45, строки 22–23
Введена ремарка: «(Всовывает гвоздь в замок, пытается отпереть)»
Стр. 45, строка 34
«Павел Сергеевич (из-за сундука)» вместо «Павел Сергеевич»
Стр. 46, строка 39
«(Роняет револьвер)» вместо «(Роняет)»
Стр. 47, строка 33
Введена ремарка: «(Отпирает сундук)»
Стр. 48, строка 9
Введена ремарка: «Варвара Сергеевна с платьем уходит»
Стр. 50, строка 13
Введена ремарка: «(Несет шлейф)»
Стр. 51, строки 21—27
Введено: «Варвара Сергеевна. Наверно, гражданин Сметанич. <…> Варвара исчезает»
Стр. 53, строки 4–5
Введена ремарка: «Надежда Петровна, Олимп Валерианович и Павел Сергеевич уходят»
Стр. 54, строка 33
Введена ремарка: «Все в столовой»
Стр. 54, строка 36 Введена ремарка: «Звонок»
Стр. 55, строки 15–16
Введена пропущенная реплика: «Варвара Сергеевна. Маменька <…> перевертываются»
Стр. 55, строки 26–27
Введена ремарка: «Надежда Петровна и Варвара Сергеевна уходят» Стр. 56, строка 38
«оставлю. Валериан!» вместо «оставляю»
Стр. 56, строка 39
Введена пропущенная реплика: «Валериан Олимпович. Я, папа»
Стр. 56, строки 43–44
Введена ремарка: «Олимп Валерианович и Валериан Олимпович уходят» Стр. 57, строка 35
Введена ремарка: «Шарманщик и его компания уходят»
Стр. 59, строки 18–19
Введена ремарка: «Все, кроме Тамары Леопольдовны, выбежали, появляется Валериан Олимпович»
Стр. 61, строка 4
«у вас даже» вместо «даже у вас»
Стр. 61, строка 13
«Иван Иванович (читает)» вместо «Иван Иванович»
Стр. 61, строка 14
«Все разбегаются, кроме семьи Гулячкиных» вместо «Все разбегаются» Стр. 61, строка 38
«послана товарищу Сталину» вместо «послана тов. Скрябину»
Стр. 62, строки 2–10
Введено: «Комната в квартире Сметанича. Явление первое. Автоном Сигизмундович <…> Извозчик уходит»
Стр. 62, строка 21
«В этом простом сундуке» вместо «В этом сундуке»
Стр. 62, строки 34–36
Введены пропущенные реплики: «Автоном Сигизмундович. Какое животное или человек? Вот я, например… Валериан Олимпович. А еще?»
Стр. 62, строка 39
«Настя (из сундука)» вместо «Настя»
Стр. 63, строки 34–37
Введено: «Валериан Олимпович убегает. Явление второе. Те же, возвращается Валериан Олимпович с французской булкой и солью»
Стр. 65, строки 23–28
«Иван Иванович. Как жаль <…> Кто-то идет. Входит Настя, закутанная в простыню. Ах, какой пейзаж! Настя. Куда же девалось платье? вместо „Иван Иванович. Как жаль <…> Кто-то идет. Куда девалось платье? Ах, какой пейзаж“»
Стр. 67, строка 20
«Иван Иванович (встает на колени и целует Насте руку)» вместо «Иван Иванович»
Стр. 67, строка 26
«общественной» вместо «собственной»
Стр. 67, строки 33–34
«(Заслышав шаги.) Засыпался. (Прячется)» вместо «Засыпался»
Стр. 70, строка 16
Введена ремарка: «(Смотрит картинки)»
Стр. 72, строки 42–43
Введена ремарка: «(От страха садится на стул)»
Стр. 74, строка 5
«Держите! Агафангел!» вместо «Держите!»
Стр. 76, строка 3
«на него только» вместо «только на него»
Стр. 76, строка 13 «попов» вместо «панов»
Стр. 78, строка 2
«какого я апогея» вместо «какого апогея».
Стр. 78, строка 21
«Да вы знаете» вместо «Да ты знаешь»
Стр. 78, строка 42
Введена ремарка: «(Открывает сундук)»
Стр. 79, строки 37–38
Введена пропущенная реплика: «Иван Иванович. В милицию, граждане, в милицию! (Убегает)»
Кроме того, имеется машинописный неавторизованный экземпляр пьесы, хранящийся в Центральной научной библиотеке Союза театральных деятелей РСФСР, не исключена возможность наличия других списков пьесы в частных собраниях и архивных фондах. Ориентация на вариант спектакля Мейерхольда объясняется тем, что он вошел в историю советского театра как классическое прочтение пьесы.
В постановке Э. Гарина и X. Локшиной, осуществленной в 1956 г., при жизни автора, есть ряд расхождений с мейерхольдовским вариантом текста. Кроме того, в их режиссерском экземпляре (ЦГАЛИ, ф. 2979, on. 1, д. 18) существует несколько сцен, отсутствующих в спектакле Мейерхольда и имеющихся в рукописных источниках (ЦГАЛИ, ф. 2570, on. 1, д. 4, 5, 6). Приводим сцены, представляющие собой самостоятельные, законченные эпизоды:
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ[3]3
Нумерация действий и явлений дана по режиссерскому экземпляру Э. Гарина и X. Локшиной.
[Закрыть]
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Мать и дочь.
Надежда Петровна. Как ты хочешь, Варвара, а придется тебе ему родственников достать.
Варвара Сергеевна. Слишком много он из себя воображает, мамаша.
Надежда Петровна. Ты что же, Варвара, для собственного счастья потрудиться не можешь? Или ты думаешь, кроме тебя, на свете и невесты никакие больше не водятся, а?
Варвара Сергеевна. Ну хорошо, мамаша, я поищу. Это раз. Но что касается это два, то чем же его, мамаша, выживешь?
Надежда Петровна. Его, Варюшенька, шумом выживать нужно, шумом.
Варвара Сергеевна. Шумом?
Надежда Петровна. Шумом. Ты ведь, Варюшенька, знаешь, что Иван Иванович никакого шума не переносит, значит, мы его шумом и выживем.
Варвара Сергеевна. Но, мама, каким шумом?
Надежда Петровна. Ну как – каким? Играми какими-нибудь, танцами, пением. Ты, Варюша, хоть спела бы чего-нибудь сегодня, может быть, он и уедет.
Варвара Сергеевна. Что я, мама, Шаляпин, что ли? Да у меня и голоса для этого даже не хватит. Вы мне лучше, мамаша, скажите: он шатен?
Надежда Петровна. Кто?
Варвара Сергеевна. Ах, мамаша, я вас про сына господина Сметанича спрашиваю.
Надежда Петровна. Как раз напротив, блондин.
Варвара Сергеевна. Ах, какая досада.
Надежда Петровна. Это еще почему?
Варвара Сергеевна. Потому, что брюнеткам очень к лицу, когда у них мужья шатены.
Надежда Сергеевна. Ты что же, с волосами собираешься жить или с мужчиной?
Варвара Сергеевна. Это дело вкуса, мамаша, об этом не спорят. Между прочим, мамаша, я совершенно, буквально не знаю, как его имя?
Надежда Петровна. Его Валерияном зовут, Варюшенька. Валерьян Олимпиевич Сметанич.
Варвара Сергеевна. По-моему, Валерьян – имя очень замечательное, только немного на капли похоже. Но в общем я этим довольна.
Надежда Петровна. Да, в такого мужчину, как Валерьян Олимпиевич, любая сознательная барышня зубами вцепиться должна, а не только довольной быть. Какая у него, Варенька, душа, какое у него, Варенька, сложение! А папаша у него какой! Ведь это, Варюша, понять нужно! С первого дня революции человек разоряться стал, пять лет разорялся и все-таки разориться не смог!
Варвара Сергеевна. Как вы думаете, мамаша, не лучше ли мне в парикмахерскую сходить?
Надежда Петровна. Зачем в парикмахерскую?
Варвара Сергеевна. Для завивки волос, мамаша.
Надежда Петровна. Сходи, Варюшка.
Варвара Сергеевна. А потом от меня после парикмахерской очень хороший запах!
Надежда Петровна. Сходи, Варенька, сходи, милая.
Варвара Сергеевна. Только вы ему, маменька, пожалуйста, не рассказывайте, пусть он подумает, что это я от природы пахну. (Уходит).
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Олимп Валерианович.
Олимп Валерианович(у телефона). Если бы я не видел ее собственными глазами, я бы никогда не поверил… 5–16–64… Да, благодарю вас. Степан Степанович, Степан Степанович, из самых достоверных источников. Сейчас же бросайте все, что вы делаете, и начинайте скупать кредитки… Что? Что?.. Царские, царские кредитки… Да нет же, совершенно здоров. Я вам говорю из самых достоверных источников… Не могу. Вы прекрасно знаете, что на каждом проводе сидит комиссар. Ну хорошо, я вам скажу по-немецкому, они мужики и, конечно, по-немецкому не понимают. Ну слушайте, сейчас, сейчас. Фу, черт, как назло, забыл это слово, а ведь учил. Одним словом, приехала ин Москву, ин Москву. В Москву, понимаете? Ну вот ин Москву! Грос фюрстин, грос фюр-стин… Грос… грос… понимаете, грос – большой, великая – фюрстин, фюрстин – великая княгиня, Анастасия Николаевна, это так и по-немецки будет, унд… унд… и, понимаете, и… унд грос фюрст. Опять же грос… грос… великий, великий князь, понимаете? Михель… Михель… Ну, Михаил, понимаете? Ну вот, Михаил Александрович, поняли? Только, пожалуйста, никому ни слова. В конце концов, образование всегда может спасти человека.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Олимп Валерианович. А тебе известно, что Надежда Петровна дает в приданое за своей дочерью Павла Сергеевича?
Валериан Олимпович. На что же такой человек может кому-нибудь пригодиться?
Олимп Валерианович. Как – на что? Да такой человек, как Павел Сергеевич, не человек даже, а охранная грамота. Если за меня нужно будет поручиться, он поручится, если за меня нужно будет похлопотать, он похлопочет, если меня нужно будет рекомендовать, он порекомендует, если мне нужно будет сапоги вычистить, он вычистит.
Надежда Петровна. Олимп Валерианович, не верьте ему, окаянному, ей-богу, не верьте.
Олимп Валерианович. Что случилось, Надежда Петровна?
Автоном Сигизмундович. В чем дело?
Надежда Петровна. Олимп Валерианович, если он вам говорил, что он честный человек, то это исключительно одна бутафория.
Олимп Валерианович. Кто говорил?
Надежда Петровна. Иван Иванович.
Олимп Валерианович. Какой Иван Иванович?
Надежда Петровна. Иван Иванович Широнкин, жилец наш.
Автоном Сигизмундович. Ну, так что же он?
Надежда Петровна. Я, говорит, Надежда Петровна, знаю, что ваш сын никакой не коммунист, потому что он от паразитов произошел. Я девятнадцать лет в полном законе с супругом жила, а он мне, представьте себе, заявляет, что у меня сын от паразитов произошел. Зачем же вы, говорю, Иван Иваныч, про моего отпрыска такую возмутительную легенду распространяете. Все равно, говорит, докажу.
Олимп Валерианович. Какому идиоту, простите за выражение, он хочет такие вещи доказывать?
Надежда Петровна. Вам, Олимп Валерианович, вам. Только вы не верьте ему, Олимп Валерианович, ей-богу, не верьте.
Олимп Валерианович. Я, Надежда Петровна, даже и слушать его не стану.
Надежда Петровна. Кто же будет, Олимп Валерианович, слушать, что у меня Павлуша не коммунист, если вы, Олимп Валерианович, сами видели: у него настоящий мандат имеется. И до чего серьезный мандат: вы мне верите или нет? Я всю ночь уснуть не могла. Все, Олимп Валерианович, думала – а вдруг арестуют, а вдруг арестуют?
Автоном Сигизмундович. Это как же, за что же он мать арестует?
Надежда Петровна. Вы, Автоном Сигизмундович, даже не знаете, до чего он ужасно идейный. У него эта идея, Автоном Сигизмундович, вроде запоя. Не иначе как это у него по отцовской линии – тот, бывало, как выпьет – пустите меня, говорит, за границу – я всех немцев переколочу.
Олимп Валерианович. Это за что же?
Надежда Петровна. Пусть, говорит, переходят в русскую веру.
Автоном Сигизмундович. Неужели ваш сын до того свиреп?
Надежда Петровна. Свиреп, Автоном Сигизмундович, свиреп, но с начальством, Автоном Сигизмундович, птица.
Автоном Сигизмундович. Какая птица?
Надежда Петровна. Голубь, Автоном Сигизмундович, голубь. И даже не голубь – цапля.
Автоном Сигизмундович. Почему цапля?
Надежда Петровна. На одной ножке стоит, Автоном Сигизмундович.
Олимп Валерианович. Мне ваш сын, Надежда Петровна, понравился.
Надежда Петровна. Для вас старалась, Олимп Валерианович.
Олимп Валерианович. В таком случае, Надежда Петровна, зачем же нам свадьбу откладывать?
Надежда Петровна. Олимп Валерианович, голубчик, неужели же вы решились?
Олимп Валерианович. И сегодня же, Надежда Петровна, сегодня, только с одним условием.
Надежда Петровна. С каким же условием, Олимп Валерианович?
Олимп Валерианович. Чтобы сын ваш, Надежда Петровна, к нам сегодня же жить переехал.
Надежда Петровна. Не только сын, Олимп Валерианович, все переедем.
Олимп Валерианович. Ой, как вы меня испугали. Нет, Надежда Петровна, зачем же все?
Надежда Петровна. Не извольте беспокоиться, Олимп Валерианович, это нам никакого труда не составит, только вещи возьмем и приедем.
Олимп Валерианович. Вещей он может не брать, пусть приедет с одним мандатом.
Надежда Петровна. Он у нас без мандата, Олимп Валерианович, шагу не делает. Ныне утречком в баню ходил и то, говорит, в правой руке, говорит, веник, а в левой руке, говорит, мандат. Так, говорит, с мандатом и мылся. Пусть на меня, говорит, и на голого, как начальника, смотрят.
Олимп Валерианович. Ну, значит, я вас жду, Надежда Петровна.
Надежда Петровна. Моментом, Олимп Валерианович, моментом, как лошадь. (Уходит).
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
ЯВЛЕНИЕ ДВАДЦАТЬ ПЯТОЕ
Настя, Олимп Валерианович, Валериан Олимпович и отец Повсикакий.
Все. Уррра…
Павел Сергеевич. Не вешайте меня, ваше высочество, ради бога, не вешайте.
Надежда Петровна. Помилуйте его, ваше высочество, он по глупости, ей-богу, по глупости.
Настя. Вы зачем меня за подол хватаете. Батюшки, барыня.
Надежда Петровна. Боже мой, Настька.
Все. Ура!
Павел Сергеевич. Мамаша, махайте на меня чем-нибудь или я тут же при всех скончаюсь.
Все. Ура!
Олимп Валерианович. Господа, сегодня ее императорское высочество всемилостиво соизволили обвенчаться с сыном моим Валерианом Олимпиевичем.
Варвара Сергеевна. Ой…
Олимп Валерианович. Милостивые государи, я плачу.
Варвара Сергеевна. Я тоже.
Надежда Петровна. Варька, молчи.
Автоном Сигизмундович. Милостивые государи и милостивые государыни. Ее императорское высочество благодарит вас за радушный прием. Милостивые государи и милостивые государыни…
Олимп Валерианович. Ваше императорское высочество…
Автоном Сигизмундович. Олимп, помолчи немного, я сейчас кончу.
Олимп Валерианович. Я семь лет молчал. Я не могу молчать. Семь лет, ваше императорское высочество, дожидались мы этого дня и дождались его, ваше высочество.
Священник. Православные христиане. Многие лета.
Все. Многие лета, многие лета.
Олимп Валерианович. Позвольте сказать несколько слов.
Настя. Валяйте.
Олимп Валерианович. Семь лет, ваше императорское высочество, семь лет наши головы обливали помоями… Семь лет, и каких лет, в которых каждый год можно считать за десятилетие, что я говорю – за десятилетие, в которых каждый год можно посчитать за век. Семьсот лет, ваше императорское высочество, наши головы обливали помоями.
Все. Браво, браво.
* * *
Замысел «Мандата» можно отнести к 1923 г. только предположительно, так как архив Эрдмана сохранился плохо и пока сведений о дате начала работы над пьесой нет.
Известно, что в это время Эрдман очень активно работает в театре малых форм. В одном из интервью Мейерхольд упоминает его имя, связывая планы своей труппы с пьесой молодого драматурга. В июне 1924 г. Эрдман читал пьесу актерам Мейерхольда. В. Э. Мейерхольд тогда совмещал руководство Театром Революции с работой в Театре ГИТИСа на Старой Триумфальной площади, который стал называться – Театр им. Вс. Мейерхольда, а с 18 августа 1926 г. ГосТИМ.
Премьера «Мандата» состоялась в ТИМе 20 апреля 1925 г. Главные роли и исполнители: Павел Гулячкин – Э. Гарин; Надежда Петровна – Н. Серебренникова; Варвара – 3. Райх; Настя – Е. Тяпкина; Олимп Валерианович Сметанич – М. Мухин; Валериан Олимпович – С. Мартинсон; Широнкин – В. Зайчиков; Автоном Сигизмундович – Б. Вельский; Агафангел – М. Жаров; оформление И. Шлепянова.
Сценическое действие развертывалось на круглой площадке с двумя вращающимися круговыми «тротуарами» в метр шириной. Центр оставался неподвижен. Два движущихся концентрических кольца позволили режиссеру создавать неожиданные подвижные мизансцены.
Спектакль был разбит на эпизоды с резким чередованием неподвижных, безмолвных поз и «мимических кусков с передвижениями и произнесением отдельных фраз». Роль главного героя также разбивалась на кадры, что соответствовало организации спектакля, поделенного на эпизоды. Происходило постоянное воскрешение персонажа и возвращение его в небытие, в неподвижность. Эту особенность отметили все рецензенты. С положительной, а чаще всего очень высокой оценкой режиссуры таких критиков, как А. В. Луначарский, П. А. Марков, Б. В. Алперс, и других согласились не все. Например, один из друзей Эрдмана, сатирик В. 3. Масс, считал, что в делении на эпизоды нет внутренней необходимости, оно разрывает живую ткань пьесы, мешает непрерывному развитию сюжета и сильно замедляет темп.
Публика приняла спектакль восторженно. Он был показан в Театре им. Вс. Мейерхольда свыше 350 раз. На контрольных листках ТИМа, учитывающих реакцию зрительного зала, было зафиксировано, что в течение трех часов сценической игры публика прерывала спектакль смехом или аплодисментами, сопровождаемыми смехом же, в среднем через каждые четыре минуты.
Разбирая подробно, всесторонне и глубоко режиссерскую работу, и особенно ее формальную сторону, критика боялась сказать вслух об истинном содержании комедии Эрдмана, ее смысле. Остроумие сюжета, языковое богатство, меткость выражений охотно отмечали все рецензенты как громадное достоинство, но в то же время, акцентируя в пьесе только узкую антимещанскую направленность, высмеивание уходящего обывательского быта и «бывших людей», тем самым сознательно обедняли ее.
«Над кем смеетесь? Над собой смеетесь» – этот подлинный голос русской комедии слышали в пьесе все, но призывать прислушаться к нему было опасно.
Дипломатические уловки, желание обмануть цензуру заставляли недоговаривать в своих интервью и Мейерхольда, заинтересованного поставить спектакль и сохранить его в репертуаре.
20 октября 1925 г. состоялась премьера «Мандата» в Ленинградском академическом театре драмы. Режиссер В. Раппопорт, художник Н. Акимов. Основные исполнители: Павел Гулячкин – И. Ильинский; Надежда Петровна – Е. Корчагина-Александровская; Широнкин – В. Воронов.
Режиссерский подход Мейерхольда был, как писали рецензенты, перенесен в новую ленинградскую постановку чисто механически. Спектакль был признан неудачей, как и роль И. Ильинского.
В последующие два года «Мандат» был поставлен в театрах Казани, Баку, Одессы, Ярославля, Уфы, Харькова, Самары, Свердловска и других городов.
Известно также о постановке «Мандата» в 1927 г. в Берлине и в 1934-м – в Японии.
В 1930 г. пьеса навсегда снимается с репертуара ГосТИМа.
26 ноября 1956 г., во времена «оттепели», Э. П. Гарин и X. А. Локшина предприняли попытку восстановить спектакль «по мотивам работы» Мейерхольда на сцене Театра киноактера. Оформляли его В. Шестаков и Л. Демидова. В главных ролях, Павла Гулячкина и Валериана Олимповича, опять выступили Э. Гарин и С. Мартинсон. Спектакль не стал театральным событием.
Затем сценическая история «Мандата» на родине драматурга вновь насильственно прерывается на долгие годы.
После постановок «Мандата» в 1971–1975 гг. в ФРГ (Бохум, Мюнхен), Западном Берлине, Австрии (Вена), а затем в других странах произошло «возвращение горького смеха» и на сцену Москвы. Так назвал свою статью Л. Ю. Велехов, посвятив ее спектаклю Центрального академического театра Советской Армии. В ней автор протестует против толкования «Мандата» в духе антимещанского памфлета, увидев в постановке режиссера А. Бурдонского современный живой спектакль:
«Новизна и оригинальность „Мандата“ была как раз в том, что Павлушу Гулячкина и прочих обломков прежней жизни, посмеиваясь, конечно, над их слабостями и пиковым их положением, автор не обличал и не разоблачал. Не их, вернее сказать, он разоблачал. А за что их обличать, скажите, отрешившись от заржавевших схем и догм литературы и самой жизни? За то, что они хотят уцелеть и, понимая, что иначе им это не удастся, вынуждены приспосабливаться к новой власти, прицепляя к оборотной стороне репродукции „Вечер в Копенгагене“ портрет Карла Маркса, чтобы в случае прихода представителей победившего класса сей живописный шедевр быстро перевернуть? За то, что они смешно мечутся в поисках пресловутого мандата о пролетарском происхождении, зная, что без него им жизни не будет и дорога им из их и так уже уплотненной квартиры одна – на Соловки?
Нет, Эрдман не был прост и наивен, ни тем более подл и беспринципен, чтобы над этими людьми издеваться. Если каким смехом и мог над ними посмеяться этот проницательный художник, то, как сказано у Гоголя, горьким смехом. Смехом, окрашенным трагической иронией и предчувствием надвигающегося смерча, от которого не найдут спасения ни герои драматурга, ни миллионы их реальных ни в чем не повинных соотечественников, ни он сам, блистательный человек-талант, которому в недалеком будущем предстоял долгий путь в северную ссылку.
А разоблачил и высмеял автор пьесы тупую и бездушную репрессивно-бюрократическую систему, воцарившуюся в государстве и измерявшую достоинства человека наличием у него бумажки с печатью. Сами представители этой системы на сцену не были выведены, но присутствовали на ней незримо, словно стоя сапогами на плечах и головах героев, все ниже пригибая их к земле и заставляя унижаться и изворачиваться в поисках несуществующего спасения.
Под сатирическое осмеяние гуманист Эрдман поставил не человека, а власть, не желающую и, что главное, не способную обеспечить для этого человека человеческое существование и потому – для своего удобства и спокойствия – стремящуюся превратить его в безгласное ничто, в кляксу, по выражению Маяковского, „на огромных, важных, бумажных полях“ какого-нибудь мандата или членского билета.
Все это в пьесе, добавлю, не лежит на поверхности, будучи весьма искусно зашифровано и закамуфлировано. Первый и единственный раз настоящее содержание пьесы было угадано Мейерхольдом в его знаменитой постановке. Сейчас далеко не все знают, что мейерхольдовский спектакль был воспринят многими – об этом свидетельствуют очевидцы – как сатира на Сталина и его клику, премьера превратилась в своего рода антисталинскую демонстрацию и завершилась долгими овациями, сквозь которые прорывались крики: „Прочь Сталина! Долой сталинских жуликов! Долой лицемеров и бюрократов! Долой сталинских ставленников!“ А ведь это было в 1925 году! Действительно, художник видит порой много дальше своих современников и в придачу к этому еще стремится открыть им глаза. Стремление это, добавлю, далеко не всегда встречает ответное движение. <…> В „Мандате“, поставленном Александром Бурдонским… я вижу настоящее понимание эрдмановского замысла» (Велехов Л. Ю. Возвращение горького смеха. – «Моск. правда», 1989, № 39, 15 февр.).
