Текст книги "Пьесы. Интермедии. Письма. Документы. Воспоминания современников"

Автор книги: Николай Эрдман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)

Интермедия к комедии-оперетте Ф. Эрве «МАДЕМУАЗЕЛЬ НИТУШ»

Помреж. Что угодно, господин директор?

Директор. Скорей сделайте анонс публике. Скажите, что Коринну заменит госпожа Лисичка, и потом расхваливайте ее, расхваливайте ее, не стесняйтесь. Да постойте, покажитесь! О боже, на кого вы похожи?!

Помреж. На маму.

Директор. Скажите так: милостивые государи и милостивые государыни, негоцианты, фабриканты, коммерсанты, музыканты и балетоманы, господа штатские и господа военные, уважаемое дворянство, почтенное купечество и прочая публика. Говори!

Помреж. Милостивые государи и милостивые государыни, негоцианты, фабриканты, балетоманты…

Директор. Не балетоманты, а балетоманы. Ны, ны.

Помреж. Балетоманы? Балетоманы и музыканы.

Директор. Ты, ты.

Помреж. Я? И я.

Директор. Это черт знает что такое. Дальше!

Помреж. Все.

Директор. Как – все? Ты же пропустил не меньше четверти!

Помреж. Ну уж, не меньше четверти.

Директор. Сейчас же скажи публике все, что ты пропустил.

Помреж. Сегодня?

Директор. Сейчас же, сию минуту.

Помреж. С самого начала?

Директор. Ну конечно, только поскорей!

Помреж. Милостивые государи и милостивые государыни, вот директор говорит, что я сегодня пропустил не меньше четверти, а я от силы пропустил не больше половинки. Вот подсчитайте сами: с самого начала утром я пропустил две стопки…

Директор. Ты что, издеваешься надо мной?

Помреж. Ну, три, три. А стопки-то у меня зато какие? Вот такие, маленькие.

Директор. Это идиот какой-то! Пойми, что ты не должен говорить от себя. Повторяй только то, что я говорю.

Помреж. Пожалуйста, мне же лучше!

Директор. Повторяй! Вы, наверное, думаете, господа, что путь театрального деятеля…

Помреж. Вы, наверное, думаете, господа, что путь театрального деятеля…

Директор. …усыпан розами и лилиями…

Помреж. …усыпан розами и лилиями…

Директор. Нет, господа!

Помреж. Нет, господа!

Директор. На нашем пути очень часто встречаются…

Помреж. На нашем пути очень часто встречаются…

Директор. …тернии и крапива.

Помреж. …тернии…

Директор. И крапива.

Помреж. Тернии… икра… пиво…

Директор. Ты с ума сошел? Какая икра?

Помреж. Ну, раз вы говорите, что она часто встречается, – наверное, красная.

Директор. Неужели ты сам не можешь понять, что в данной речи ни о какой икре не может быть и речи?

Помреж. Виноват. Господа! На нашем пути очень часто встречаются тернии и пиво, а ни о какой икре не может быть и речи.

Директор. Какое пиво?

Помреж. Как какое? Которое после икры осталось. Вы сначала сказали: икра, пиво, потом икру отменили, а пиво осталось.

Директор. Я сказал: и крапива, а не икра, пиво. Никакой икры и пива нет.

Помреж. И пива нет? Виноват. Господа! Оказывается, на пути театрального деятеля нет ни икры, ни пива – одни тернии.

Директор. Повторяй: таким тернием в нашей семье оказалась актриса Коринна.

Помреж. Таким тернием в нашей семье оказалась актриса Коринна. Очаровательная женщина!

Директор. При одном упоминании этого имени я возмущаюсь и краснею.

Помреж. Почему?

Директор. Говори: я возмущаюсь и краснею.

Помреж. Как?

Директор. И кра-снею.

Помреж. Ах вот что! Оказывается, икра с нею. С нами, значит, тернии, а с нею икра, очень хорошо.

Директор. Она только что сбежала с полковником. Попойка с полковником оказалась для нее дороже публики.

Помреж. Не частите, пореже.

Директор. Попойка…

Помреж. Что?

Директор. Попойка.

Помреж. Это вы серьезно говорите?

Директор. Конечно, серьезно.

Помреж. Ну, если серьезно – пожалуйста. (Поет).

 
К моей жене Мими
Приехал, черт возьми,
Раз целый эскадрон,
Диги-дон, диги-дон.
 

Интермедии к спектаклю по комедии У. Шекспира «ДВА ВЕРОНЦА»

Монолог Лаунса перед отъездом (Акт I, картина 4)

Сяду вот здесь и в последний раз подумаю – брать мне с собой в Милан собаку или не брать. Попробуем рассуждать по-философски. Как бы философ с собакой рассуждал на моем месте? По-моему, он рассуждал бы так. (Закрывает глаза и гадает на пальцах.) Если сойдется – брать, не сойдется – не брать. (Указательные пальцы не сходятся.) Не брать.

Попробуем рассуждать по-философски до трех раз. (Пальцы опять не сходятся.) Опять не брать. Значит, два раза не брать? Как же это так? В Милан я уезжаю один раз, а собаку не брать два раза. Глупость какая-то получается. Тупик. Попробуем выйти из тупика. Будем рассуждать совершенно по-новому. Брать, если не сойдется, а сойдется – не брать. (Гадает. Пальцы сходятся.) О господи! Значит, прибегая к философии и рассуждая правильно, брать собаку с собой в Милан не нужно. С другой стороны, если все люди будут рассуждать правильно, на черта тогда нужна философия? И вообще, применима ли философия к человеку с собакой?

Вот скажите: приходилось ли вам прогуливаться по Вероне эдак часов в шесть утра? Ну, в семь. Причем утро дождливое, под ногами слякоть. За шиворотом какая-то дрянь. Все еще спят. Ставни закрыты. На улицах ни одного человека, и только собаки прогуливают своих хозяев. И подумать только, какая-нибудь маленькая лохматая шавка держит на конце поводка уважаемого, солидного человека и мотает его от тумбы к тумбе, как последнего мальчишку. А он в незашнурованных башмаках, в плаще, надетом прямо на нижнее белье, как занятой, деятельный человек, все время приговаривает: «Ну, делай же скорее! Делай!» А собака ровно ничего не делает и катит его от тумбы к помойке, и он идет. Да. А попробуй кто-нибудь другой потащить его к помойке, ну, скажем, жена – не пойдет. Он с ней в театр и то не пойдет, не то что к помойке. Что она делает? Кроме того, что иногда делает? Говорят, что собака – сторож. А я лично знаю сотни собак, для которых нанимаются специальные люди, чтобы их не украли. Вы слышали когда-нибудь, чтобы воровали сторожей? Сторожа действительно иногда воруют. Сам был сторожем, знаю. Но чтобы было наоборот – чушь собачья. Опять же говорят, что собака – друг человека. Ерунда. Именно из-за собаки люди-то и лишаются друзей. Вот есть у меня друг. Прихожу к нему вчера попрощаться. Стучусь. Раздается неистовый лай, потом голос моего приятеля: «Погоди, я только запру собаку в соседнюю комнату». После десятиминутной борьбы дверь отпирается. Вхожу. «Господи, как я рад, что ты пришел. Садись, пожалуйста. Нет, только не в это кресло. Это любимое кресло моей собаки. Нет, и на это не садись». – «Тоже любимое?» Ответ: «Наоборот, почему-то терпеть его не может. И сама не садится и не любит, когда на нем сидят другие. Садись лучше всего на табуретку. Или лучше всего постой. Только не делай резких движений. Сейчас я ее выпущу. Сначала она тебя обнюхает, а потом, может быть, не укусит». И тут дверь открывается и в комнату входит друг человека. Зубы – во, шерсть дыбом, и он подходит к тебе и начинает обнюхивать.

«Лаунс, не шевелись, – кричит мой друг. – Лаунс, не дрожи, Лаунс, прекрати сердцебиение, она не переносит этого звука. Не забудь, что у нее мертвая хватка. Если она тебя тяпнет, ей придется разжимать челюсти железной лопатой, и собаке можно повредить зубы».

Не знаю, что повредила себе собака, но соседи моего бывшего друга отвезли меня к доктору. Доктор зашил меня, сделал укол и сказал: «Если вы дорожите своей жизнью – не пейте». Я ему отвечаю: «Синьор доктор, я своей жизнью только потому и дорожу, что пью». – «Если вы будете пить – вы взбеситесь». – «Скоро?» – «Месяца через три». Представляете мое положение? Если я буду пить, я взбешусь через три месяца, а если не буду, то мне и недели не выдержать. А все из-за кого? Из-за собаки. И это называется друг человека!

Вот я сижу здесь и мучаюсь – брать мне с собой в Милан собаку или нет. А она даже ухом не ведет. Нет, повела. Ну, твое счастье, а то бы не взял. Ух ты, моя хорошенькая. Ух ты, моя миленькая.

Милан. Сцена у таверны (Акт II, картина 1)

Спид. Лаунс! Дружище! С кем, зачем, давно ли, надолго ли?

Лаунс. С собакой, по глупости, только что, месяца на два.

Спид. Неужели ты хочешь сказать, что приехал в Милан с собакой?

Лаунс. Ничего подобного. Говорить об этом я совсем не хочу, а приехал я действительно с собакой.

Спид. Зачем?

Лаунс. Я уже тебе говорил – по глупости. Подвела философия.

Спид. Нужно догадаться – привезти ко двору миланского герцога какую-то дворняжку. Ты знаешь, какие у него собаки?

Лаунс. Какие?

Спид. Просто руками разведешь. Как раз сегодня один придворный вывел во двор собачку. Вывел, прищелкнул вот эдак пальцами, и собака сначала стала ходить на задних лапках, а потом на передних.

Лаунс. И долго?

Спид. Ну, что значит долго, минут пять, десять.

Лаунс. Чепуха.

Спид. Ну, знаешь, если тебе это чепуха…

Лаунс. Погоди. Может, я не так понял. Как, ты говоришь, она ходила?

Спид. Сначала на задних, потом на передних.

Лаунс. Сначала… потом. Чепуха. Вот у меня собака, так она и на задних и на передних сразу ходит. Вот это собака! И не десять минут, а сколько хочешь. Только прищелкивай.

Спид. Эка невидаль. Раз на задних да на передних – значит, просто на четвереньках.

Лаунс. Ну да.

Спид. А так все собаки ходят.

Лаунс. Ходят-то, может быть, и все, да не всем прищелкивают. А что же, у герцога, кроме этой собаки, других нет?

Спид. Сколько хочешь. Но лучше всех у него одна, охотничья. Серая с рыжими подпалинами и с непостижимым умом. Скажешь «умри» – ложится, «закрой дверь» – закрывает, скажешь «подай голос» – лает. Прямо человек.

Лаунс. А разве человек лает?

Спид. Так ведь она не только лает. Ей скажешь «принеси туфли» – она принесет.

Лаунс. Чепуха.

Спид. Собака поступает, как человек, а тебе чепуха.

Лаунс. Чепуха, потому что неправда.

Спид. Проверь.

Лаунс. Давай. Вот сейчас пойдем в гостиницу и ты скажешь синьору Протею: «Синьор Протей, принесите мне туфли». И он тебе их не принесет, а он человек.

Спид. Но зато если синьор Протей крикнет тебе: «Эй, Лаунс, живо туфли!» – ты принесешь.

Лаунс. Так это не потому, что собака поступает, как человек, а потому, что человек поступает, как собака.

Спид. До чего с тобой трудно спорить. А все-таки я тебя люблю. Что бы мне для тебя сделать? Ну хочешь, я тебе покажу Милан? Все его интересные достопримечательности.

Лаунс. Уже видел.

Спид. Что ты мог видеть интересного, когда ты только что приехал?

Лаунс. Рассуждая по-философски, каждый человек, попадающий в первый раз в какой-нибудь город, должен интересоваться только тремя достопримечательностями.

Спид. Это какими же?

Лаунс. Теми, которые могут задержать его в этом городе на тот или иной срок.

Спид. А что же это такое?

Лаунс. Кладбище, тюрьма и женщины. Причем кладбище может нас задержать навсегда, тюрьма на годы, а женщина на часы. На кладбище и тюрьму я уже посмотрел вблизи, а на женщин я не хочу смотреть даже издали.

Спид. Почему?

Лаунс. Потому, что именно из-за них мы чаще всего попадаем или в тюрьму, или на кладбище.

Спид. Это каким путем?

Лаунс. Рассуждая по-философски – двумя. Первый путь. Ты приезжаешь в город, влюбляешься в женщину, добиваешься свидания, тебя накрывает муж, возникает дуэль, муж тебя убивает, и ты… попадаешь на кладбище. Второй путь. Ты приезжаешь в город, влюбляешься в женщину, тебя накрывает муж, возникает дуэль, ты убиваешь мужа и… попадаешь в тюрьму. Все.

Спид. Ладно, что-то ты очень мрачно настроен. Пойдем выпьем.

Лаунс. Боюсь взбеситься. Ты знаешь, у меня был уже один припадок водобоязни и я в бешенстве набросился на человека.

Спид. На кого же это?

Лаунс. На кабатчика. Он разбавлял вино водой.

Спид. Здесь не разбавляют. Пойдем в этот кабачок, по-дружески посидим, выпьем.

Лаунс. К сожалению, меня укусила собака и я не могу посидеть и выпить, я могу пить только стоя.

Спид. А почему же ты не можешь сесть?

Лаунс. Я же тебе уже сказал: меня укусила собака.

Спид. Тогда, может быть, тебе нельзя пить?

Лаунс. Пить мне можно, а сидеть нельзя – больно. Но я готов выпить и стоя, если ты заплатишь.

Спид. Пошли.

Лаунс. Предупреждаю: когда я стою, в меня входит больше.

Акт II, картина 3

Лаунс. Почему-то считается, что я дурак. Однако у меня хватило ума догадаться, что мой хозяин в некотором роде негодяй. А вот мой хозяин считается умником, а не может сообразить, что я влюблен. А я влюблен. В кого? Шестерка лошадей, запряженная цугом, не вытянет из моего сердца этой тайны. Единственное, что я могу сказать, – она женщина. В полном смысле этого слова. Шесть с половиной пудов. Тем не менее она легка на подъем и чудесно делает простоквашу. Ее зовут Джен, она коровница. Шестнадцати лет она уехала из деревни в город учиться на кормилицу. И очень быстро выучилась. С тех пор прошло много лет, но молоко осталось ее специальностью. Я влюбился в нее, как поэт, с первого взгляда. И вот уже третий день составляю список. (Вынимает листок бумаги.) Список ее хороших качеств и ее плохих качеств. Если у нее плохих качеств окажется больше, чем хороших, пожалуй, я на ней не женюсь. А если хороших качеств у нее окажется больше, чем плохих, вряд ли она за меня пойдет. Стало быть, от нашей любви никто ничего не потеряет и никто ничего не выиграет. Что может быть лучше и чище таких отношений? (Просматривает список).

Входит Спид.

Спид. Лаунс, что ты читаешь?

Лаунс. Слова, написанные чернилами.

Спид. Дай почитать.

Лаунс. Да ты читать не умеешь.

Спид. Вот уж нет. Я даже очень здорово читаю. Ну, дай, дай, Лаунс. Ведь я твой лучший друг.

Лаунс. У меня один такой друг, когда я спал, штаны украл.

Спид. Вот это несправедливо, Лаунс. Да будь у меня всего одни штаны и понадобись они тебе – я отдам.

Лаунс. Ну, давай.

Спид. К сожалению, сейчас они у меня не одни. У меня еще три пары есть. Так что мне пока давать нечего, а вот ты дай почитать. Ну, дай, дай, дай. (Щекочет его и выхватывает бумагу.) «Спи-сок ее хо-ро-ших и пло-хих качеств». Это чьих же?

Лаунс. Шестерка лошадей, запряженная цугом, не вытянет этой тайны из моего сердца. Терпеть не могу мужчин, которые рассказывают о своих романах и компрометируют женщину.

Спид. Лаунс, ты – рыцарь. (Читает.) «О-на у-ме-ит до-ить». Ну, значит, это про какую-нибудь коровницу.

Лаунс. Вот и не угадал.

Спид. Не про коровницу?

Лаунс. Про коровницу, только не про какую-нибудь. А про коровницу Джен, которая живет против бойни.

Спид. Толстуха?

Лаунс. Шесть с половиной пудов.

Спид. А какое тебе дело до ее качеств?

Лаунс. Как – какое дело? Я с ней живу.

Спид. Влюблен?

Лаунс. Я уже тебе сказал: терпеть не могу мужчин, которые рассказывают о своих романах и компрометируют женщину.

Спид(читает). «Она уме-ит ко-сить». А что же у нее такое с глазами?

Лаунс. С глазами? Ничего.

Спид. А зачем же ты пишешь, что она умеет косить?

Лаунс. А зачем же ты говоришь, что ты умеешь читать? Здесь написано, что она умеет косить не глазами, а траву.

Спид. Траву? Для чего?

Лаунс. Для коров.

Спид. Ну а тебе какая же выгода?

Лаунс. Простокваша.

Спид. Лаунс, ты лихо устроился. (Читает.) «Еду, пищу…». Куда же ты едешь, Лаунс, и почему ты пищишь?

Лаунс. Никуда я не еду и совсем не пищу.

Спид. А почему же ты пишешь: «еду, пищу»?

Лаунс. Да не «еду, пищу». А «еду, пищу». «Хо-ро-шо при-го-тав-ли-ва-ит».

Спид. Ну кто же так пишет, Лаунс? Еду, пищу – это же одно и то же.

Лаунс. Здравствуйте! А разве тебе твои хозяева никогда не давали пишу, которую нельзя есть?

Спид. Бывало.

Лаунс. Ну, значит, не всякая пища может быть едой.

Спид. Пожалуй, ты прав. (Читает.) «О-на о-чень лю-бит муз-чин». Вот это уже плохо.

Лаунс. Почему?

Спид. Ну, раз она очень любит мужчин, значит, она будет тебе изменять с ними.

Лаунс. Почему мне с ними, а почему она не будет изменять им со мной? Запомни, Спид: нам всегда надоедает то, чего у нас много; и мы всегда дорожим тем, чего у нас мало. Раз у нее много мужчин, значит, она им и будет изменять со мной.

Спид. Но ты ведь тоже мужчина?

Лаунс. Но я-то один, значит, меня мало.

Спид. Ну, знаешь, Лаунс, с тобой спорить – только напрасно время терять.

Лаунс. В данном случае вовсе не ты теряешь напрасно время, а твой хозяин.

Спид. Хозяин? Почему?

Лаунс. Потому что он ждет тебя у Северных ворот, а ты околачиваешься здесь.

Спид. Что же ты мне раньше не сказал? Значит, мне нужно идти к нему?

Лаунс. Идти? Ни в коем случае. Бежать! И как можно скорей. Хотя нет, лучше иди потихоньку, а то я за тобой не поспею.

Спид. А разве ты тоже пойдешь со мной?

Лаунс. Да. Я хочу посмотреть, как тебе попадет от твоего хозяина.

Акт III, картина 2

Милан. Входит Лаунс со своей собакой.

Лаунс. Да, грустно на сердце, когда тот, кто должен быть верным слугой, оказывается неблагодарным псом. Да, да, это я о тебе говорю. Кем бы ты был без меня? Подумай только, в какой семье ты родился. Двух твоих братьев и трех сестер утопили последними. Ты не мог видеть, потому что был слепым. А я видел. И я сказал: оставьте мне этого пса. Тебе еще не было и трех месяцев, а ты уже садился на то, на что я клал голову. Да, да, ты садился на мою подушку. Нахал, невежа ты этакий! А кто укусил за лодыжку мою бабушку? Я или ты? Ага, молчишь. А что ты сделал вчера? Увязался за собаками герцога и проник к нему в дом. А когда я бросился за тобой, ты забился под стол, а когда я бросился за тобой под стол, вошел герцог со своими придворными и они стали обедать. Они обедали, а я сидел под столом и слушал, как они чавкают. Не прошло и сорока минут, как произошло именно то, чего я больше всего боялся. И когда это произошло, герцог вскочил со стула и закричал на всю залу: «Немедленно откройте все окна!» А один из придворных опустил руку под стол, схватил тебя за шиворот и вытащил тебя наружу. «Это еще что за пес!» – закричал он. «Хорошенько его хлыстом!» – закричал другой. «Повесить его за такое безобразие», – сказал герцог. И тут я услышал, как ты завизжал. Сердце мое не выдержало, я вылез из-под стола и сказал: «Благородные синьоры, собачка ни в чем не виновата, это сделал я». Представляете, чем это для меня кончилось. Теперь я вас спрашиваю: много ли хозяев сделало бы это ради своих слуг? Вот, кстати, идет мой хозяин. Возьми он хоть раз в жизни хоть самую незначительную часть такой моей вины на себя – я бы его боготворил.

Сцена в лесу

Лаунс. Синьор Протей! Синьор Протей! Ау! Ау! Как он меня потерял, не понимаю. Ау! Ау!

Спид. Лаунс. Ну, напутаю я тебя сейчас, голубчик. Ребята, заходи с разных сторон. Тсссс. (Надевает маску и прячется за куст).

Лаунс входит.

(Выскакивая из-за куста, громовым голосом.) Стой! Ни с места! Жизнь или кошелек?

Лаунс. Простите, я не расслышал. Что вы говорите?

Спид. Я говорю – жизнь или кошелек? Трам-тарарам-там-там! Теперь расслышал?

Лаунс. Теперь расслышал, но, кроме трам-тарарам-там-там, ничего не понял. Жизнь или кошелек? Вы что же, предлагаете мне что-нибудь между ними выбрать?

Спид. И поскорей!

Лаунс. Одну минуточку. (Отходит в сторону, гадает на пальцах.) Если сойдется – жизнь, не сойдется – кошелек. (Пальцы не сходятся.) Кошелек. Между прочим, я и сам так думал. (Подходит к Спиду.) По-философски получается кошелек.

Спид. То-то. Ну? Чего же ты ждешь?

Лаунс. Еще одну минуточку. Вот вы мне предлагаете выбрать – жизнь или кошелек. А чью же именно жизнь вы подразумеваете?

Спид. Твою! Олух!

Лаунс. Ах, мою. Вот оно что. А кошелек чей же?

Спид. Твой, твой, черт тебя подери!

Лаунс. Боже мой. Значит, и жизнь моя и кошелек мой. Тогда все отменяется, потому что между своей жизнью и своим кошельком я выбирать не могу.

Спид. Почему?

Лаунс. Потому что кошелька у меня нет. Жизнь еще кое-какая есть, а кошелька – никакого.

Спид. Нет?

Лаунс. Нет.

Спид. Очень хорошо, тогда мы тебя повесим.

Лаунс. А вы что думаете, если вы меня повесите, у меня кошелек появится? Ах, господа, если бы оно так было, все бы вешались.

Спид. Ну, нечего тебе дураком прикидываться, выбирай сук.

Лаунс. Что выбирай?

Спид. Сук, сук.

Лаунс. Вот за это спасибо. А то у меня как раз пропала собака. А какие они у вас, породистые?

Спид. Я тебе о чем, дурак, говорю? Выбирай сук на дереве.

Лаунс. На дереве? А зачем же они туда залезли?

Спид. Ты меня, парень, не выводи из терпения. Я тебе, дубина ты этакая, говорю: выбирай сук, на котором ты хочешь, чтобы тебя повесили.

Лаунс. А я вовсе не хочу, чтобы меня вешали.

Спид. Выбирай, тебе говорят.

Лаунс. Сейчас. А вы обязательно меня повесите?

Спид. Можешь не сомневаться.

Лаунс. Тогда я выбираю вот этот. (Показывает на тоненький сучок у самого подножия дерева).

Спид. Ты что, парень, думаешь, мы с тобой шутки шутим? Ребята, обыщите его, а я пойду за веревкой. (Шепотом.) Необходимо предупредить атамана, что в лесу посторонние люди. (Уходит).

Первый разбойник. Открывай, негодяй, корзину.

Второй разбойник. Вино!

Первый разбойник. Четыре бутылки.

Второй разбойник. Вот это здорово!

Лаунс. Это вино синьора Протея, моего хозяина.

Первый разбойник. Вот мы сейчас за его здоровье и выпьем, а ты, пока тебя еще не повесили, можешь посмотреть, как мы это делаем.

Лаунс. Вы будете пить, а я смотреть?

Первый разбойник. Вот именно. Ну да.

Лаунс. Тогда вам не удастся меня повесить.

Первый разбойник. Почему?

Лаунс. Потому что у меня очень слабое сердце, и, если я буду смотреть, как другие будут пить, оно может разорваться.

Второй разбойник. А вот мы сейчас проверим, выдержит оно или не выдержит.

Лаунс. Стойте! Опомнитесь! Ради бога! Вы же умрете! Вы знаете, что в этом вине?

Второй разбойник. Что?

Лаунс. Оно отравлено, в этом вине яд.

Второй разбойник. Яд?

Лаунс. Яд. Стоит сделать один глоток и… Скажите, у вас есть родственники?

Второй разбойник. Есть. Дядя.

Лаунс. А тетя?

Второй разбойник. Тетя умерла.

Лаунс. Так вот. Стоит вам сделать один глоток, и вы еще не успеете попрощаться со своим дядюшкой, как с вами уже будет здороваться ваша тетушка.

Второй разбойник. Как здороваться?

Лаунс. Ну, как – я не знаю, как на том свете здороваются. Наверное, вот так: «Здрасте, я ваша тетя».

Второй разбойник. Что ты за чепуху порешь? Кто его отравил?

Лаунс. Синьор Протей.

Второй разбойник. Зачем?

Лаунс. Синьор Протей влюблен в госпожу Сильвию. Госпожа Сильвия любит другого, замуж ее выдают за еще одного другого, а убежала она еще с одним, совершенно другим. Так что, даже если ее поймают, выходит, что все равно она синьору Протею не достанется. Вот он и решил отравить своих соперников и в одну из этих бутылок насыпал яду.

Второй разбойник. В одну?

Лаунс. В одну.

Второй разбойник. Ну, значит, три-то можно выпить, – яд-то в одной.

Лаунс. А в какой – я не знаю. А вдруг именно вы с той и начнете. Представляете, чем это пахнет? Вы берете бутылку, делаете первый глоток и…

Второй разбойник. Здрасте, я ваша тетя.

Лаунс. Совершенно верно.

Первый разбойник. Черт возьми, но нельзя же из-за одной отравленной бутылки отказаться от трех неотравленных.

Второй разбойник. Да еще непочатых.

Первый разбойник. Что же делать?

Второй разбойник. Где же выход?

Лаунс. Выход-то простой.

Второй разбойник. Какой?

Лаунс. Вы сначала ответьте мне на один вопрос.

Второй разбойник. Ну?

Лаунс. Кто вы такие будете?

Второй разбойник. А ты что же, до сих пор не сообразил, дурак?

Лаунс. Нет.

Второй разбойник. Мы разбойники.

Лаунс. Разбойники! Караул, грабят!

Второй разбойник. Замолчи, негодяй! Разве можно кричать!

Лаунс. Значит, грабить можно, а кричать нельзя. Хорошенькие у вас порядки, нечего сказать. Кто же у вас за главного?

Второй разбойник. У нас, кроме атамана, нет главных. Все у нас тут одинаковы, и все у нас поровну, и каждый готов умереть за другого.

Лаунс. Умереть один за другого? Что же вы сразу мне этого не сказали? Ставьте их в ряд. Ставьте, ставьте, ставьте. Очень хорошо. Значит, способ такой. Вот вы… или нет, лучше вы… делаете по глотку из каждой бутылки, а вы зорко и внимательно следите, после какой бутылки он умрет. Скажем, он умирает после третьей. Значит, третью бутылку вы выкидываете, а остальные выпиваете.

Второй разбойник. Он-то выпивает, а я?

Лаунс. А вам не все ли равно – вы же умрете? А вам тогда все уже будет безразлично, вы же умрете. Причем как раз по всем вашим правилам – один за другого. Ну, что же вы ждете? Пробуйте.

Второй разбойник. Отказываюсь.

Лаунс. Ну хорошо, пусть пробует и умирает он, а пейте вы – разница небольшая.

Второй разбойник. Вот я сейчас возьму бутылку да как ахну тебе по голове.

Лаунс. Насколько я понял ваши слова, значит, вы тоже отказываетесь. Ну хорошо, тогда я буду пробовать.

Второй разбойник. Ты?

Лаунс. Я.

Второй разбойник. Ты хочешь сказать, что пожертвуешь ради нас своей жизнью?

Лаунс. А почему это вас удивляет? Вы не думайте, что только разбойники – хорошие люди, среди честных людей тоже находятся неплохие. Тем более что мне все равно умирать. И вообще, не уговаривайте меня, я решил. (Хватает бутылку, пьет.) Ой!

Второй разбойник. Что?

Лаунс. Ой!

Второй разбойник. Что? Что?

Лаунс. Умираю! Нет, кажется, показалось. Сейчас проверю. (Допивает.) Так и есть, показалось. Значит, яд в другой. (Берет вторую бутылку.) Господа, если вы попадете в Милан и увидите там коровницу по имени Джен, передайте ей, что я умер, произнося на закуску ее имя. Джен! Джен! (Пьет.) Джен! Джен! (Пьет).

Первый разбойник. Стой, негодяй! Попробовал – и довольно.

Второй разбойник. Кажется, уже ясно, что в ней нет яда.

Лаунс. А вдруг он осел на дно? Нет, уж жертвовать собой – так жертвовать. (Допивает.) Нет, не осел. Значит, яд в этой. (Берет третью бутылку, выпивает.) Все ясно, господа: раз в этих бутылках яда не было, значит, он в этой, в последней. Можно даже не пробовать. Сейчас я ее вылью, вырою ямку, вылью и засыплю. А то пройдет какой-нибудь зверь, лизнет и… Даже страшно подумать. (Отходит за дерево и выпивает последнюю бутылку.) Засыпал.

Вбегает Спид.

Спид(грозным голосом). Трепещи, негодяй, сейчас я тебя повешу!

Лаунс. Вот, вот. Или повесьте меня, пожалуйста, или прислоните к чему-нибудь, потому что стоять я уже больше не могу.

Спид. Что за черт, да ты никак пьян? Так и есть. Ну, пьяного тебя не испугаешь. Значит, шутка не удалась. Ну и шут с ней. (Срывает с себя маску.) Смотри, Лаунс, это я. Дружище, иди в мои объятья.

Лаунс(заплетающимся языком). Не дойти.

Спид. Лаунс, дорогой, это я. Я просто хотел тебя разыграть.

Первый разбойник. А разыграл-то он нас. Сознавайся, обманщик: ведь никакого яда в вине не было?

Лаунс. Дети мои, всякое вино – яд. И никогда я этого так остро не ощущал, как в данную минуту. (Спиду.) Дяденька, вы не знаете, как мне пройти домой?

Спид. Лаунс! Да ты что, до сих пор не узнаешь меня? Это я.

Лаунс. Я! А кто же это такое – я?

Спид. Твой приятель Спид.

Лаунс. Ну, раз мой приятель спит, и я усну. (Закрывает глаза, валится, его подхватывают).

Спид. Ребята, слышите голоса? Сюда идут. У носите, уносите его скорей.

Лаунса уносят.