Текст книги "Вечная Любовь"

Автор книги: Николай Нагорнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Удивительный круг по городу, словно в тот день знакомства – мы с тобой знакомимся заново, снова открываем друг друга.

Мы просто едем на вокзал к твоей электричке, и видно с моста, как Старый Город уже тонет в сумерках, лишь крыши и верхние этажи светятся еще в последних лучах, золотых и малиновых.

Холодный тоннель под вокзалом словно переход в другую жизнь через Лету, реку забвения.

Пустая электричка на безлюдном перроне стоит и ждет, уже шумят включенные моторы.

– Теперь – до свиданья. Тебе лучше сейчас побыть одной. Сам приеду к тебе, когда придет время. Нескоро. А может быть, скоро.

Солнце еще висит над холмами, отделенными от берега реки станцией, и бьет в глаза. И это значит – мир еще не рухнул. И у милых девочек еще есть время на переоценку ценностей. Еще не поздно. Все только начинается.

Пора опуститься с последней ступеньки, сойти на перрон, помахать тебе рукой на прощание и получить в подарок твою улыбку, уже новую, сквозь стекло.

Хотя... электричка уже тронулась. Спрыгнуть, что ли, пока скорость не набрала? Истомина бы поняла все. Но тебе еще предстоит сейчас подняться к тому, что было у Истоминой с ее все-любовью ко всему миру, и что все еще есть у Эльвиры, если не растратила, не растеряла...

Теперь и ты научишься любить до конца, моя вечная подруга.

После того, как тополя, недавно посаженные, вырастут большими...

Но ты вдруг схватываешь и втаскиваешь в пустой тамбур:

– Ты что? Ты что?! Разбиться решил? Орлов! Милый мой Орлов... Что ты натворил... Как же я любила тебя... И все еще люблю... Зачем ты так? Неужели ты без меня даже жить не хочешь?.. Я не знала, что ты меня так любишь... Милый мой Орлов, глупый... Да разве я лучше тебя хоть в чем-то? Ты знаешь, какая я дрянь... Ты хоть каяться умеешь, а я и того не умею... И чтобы из-за меня – и жизнь свою кончать... Я – обычная, земная... А ты – особенный, вам так и суждено – то взлетать, то падать... Просто мне трудно, страшно трудно это понять, слышишь, Орлов?..

Вероника... Вечная Вероника, покуда мир стоит... Вот ты и стала другой. Наконец кибернетик сказала самое главное: "Трудно понять..". Компьютерная девочка, принцесса из электронной игры...

Едва ли ты могла бы сказать это раньше, жившая во власти твоей "тени", способной лишь пожирать запас любви в сердце другого человека, как, впрочем, и всякая "тень", живущая во всякой женщине, за очень редким исключением...

Таким, как Полина Гебль, просившая у Николая I помилования для своего жениха, поручика Анненкова: вечной каторги в Нерчинске вместо повешения... Или Наталья Дмитриевна Светлова-Солженицына. Ведь ты ее фамилию носишь.

Понимала ли раньше ты сама, что на самом деле чувствуешь, а что – думаешь, будто чувствуешь, и тогда как бы на самом деле начинаешь чувствовать, точнее, логически моделировать чувство, как это происходит в любимых твоих компьютерах: виртуальная реальность, существующая только в пространстве электронной памяти, да еще на дисплее.

И ты, видимо, была уверена – для меня всю оставшуюся жизнь это и будет представлять смысл существования: бесконечно разгадывать, где твои подлинные чувства, а где их алгоритмическая запрограммированная имитация, и считать их глубинами, и считать их загадками, неведомыми тайнами твоей большой души...

Наивность, доведенная до степени гениальности...

Но и ты мне дана тоже для исправления.

Теперь эта твоя "тень" отлетела от тебя, теперь ты будешь иначе относиться к людям и к жизни, к Земле и Небу...

В пустом вагоне можно сесть рядом у окна, раскрытого к заходящему солнцу, и спокойно рассказать тебе под долгий стук колес историю о мужчине и женщине.

О мужчине и женщине вообще.

Но не вслух, а молча, про себя.

Ты сможешь ее услышать, если тебе удастся...

"Вечная река медленно несла бесконечные свои воды,разделяла Старый Город надвое – летом и зимою, весной и осенью. И в этом городе жили тысячи людей. Вечное солнце смотрело на них каждый день и старалось утешить. Но трудно было их утешить.

В этом городе собрались люди с разных концов Земли, чтобы нести друг другу боль.

Это были мужчины и женщины. Они не понимали, Кто их создал, и зачем. И они вели друг с другом бесконечную войну.

Они не знали смысла этой войны. Каждому из них казалось, будто он защищает высшую святую правду.

И шел год за годом. И совершалась Тайна. В их сердцах сменялись Вавилон и Иерусалим. Фараон вел войну с Моисеем. Они блуждали по пустыне, застроенной железобетонными домами, чтобы очиститься от фараонова рабства. Они восставали и роптали. Им казалось: все лучшее, простое и понятное, позади, а впереди неизвестность.

И им казалось – поздно. Дожди рекою стали. Давно вернулись стаи в гнезда.

Но они слышали: "Идите. Ваша вера вас спасет".

Вечное Солнце стояло над миром, где время остановилось, как в яркий полдень над вечной рекой. Вечные слезы замерли в сердце: потерянный Рай, свой и той вечной женщины, что всю жизнь рядом, что дана свыше: "Сохрани ее. Заботься о ней. Не обидь ее" – шел таинственный радиосигнал в мировых пространствах.

Когда-то все простится, все очистится. Когда-то, в других временах и мирах, мы вспомним всю земную жизнь как детство – наше и самой Земли, и бесчисленных людей. И будет плач успокоения. О том, как Вечное Небо хранило каждого из нас словно самого любимого. Как Царь и Царица в Белых Одеждах склонялись над планетой: "Деточки, что же вы делаете..." И одна капля Крови искупала миры, и одна слеза угашала адское пламя. И это была бездонная боль, и вечная Милость, и тихое сострадание. И снова текли века и века над Землей. И вечные реки несли медленные воды, и вечное солнце стояло в Вечном Небе. И все повторялось сначала и заново в каждом поколении.

И мы с тобой жили в этом городе. Мы не помнили, когда оказались здесь, и почему.

Мы знали только одно: надо как-то выйти отсюда, чтобы спастись.

Этот город еще сохранил маленькие, почти игрушечные дома прошедших веков.

И в одном из них жила ты. Ты жила, как тысячи и тысячи до тебя.

Ты хотела нести радость и свет всем вокруг. Утешать безутешных. Радоваться с радостными. Плакать с плачущими. Ты не знала, зачем ты на свете. Чтобы отдавать себя другим – это все, что было понятно тебе.

А вокруг, вдали от нашего города, жил своей жизнью огромный мир. Ты не понимала его.

Ты просто хотела понять всякого в этом огромном мире. Понять его боль и его радость.

Над нашим городом простиралось Огромное Небо. И над всяким городом на Земле. И беззвучный Голос исходил с Неба на Землю. И он звал тебя, звал меня.

Мы не знали, куда он зовет нас. И зачем. И мы почти не слышали его. Лишь когда мы лишались чего-то, тогда наше сердце открывалось этому Голосу. Но после мы о нем снова забывали.

И тогда Голос иначе говорил с нами. Тогда мы просто смотрели, как Вечная Весна приходит в наш город, как тает лед, казавшийся вечным, как вдруг распускаются цветы, как маленькие зверюшки вылезают к солнцу из подвалов Старого Города, и так мы учились понимать Вечный Голос Огромного Неба.

Мы смотрели друг на друга и видели, как приходит радость, уходит грусть.

Наступал полдень бесконечного лета, когда свет лился на землю, и листья скрывали нас. И время останавливалось.

Приходила осень, и падали эти листья. Весь мир долго умирал, но мы уже знали, что он снова родится и расцветет.

Мы еще не знали, что живем в древнем городе Вавилоне, где законы жизни меж людьми напоминают скрежет ржавого железа.

И на ночных площадях этого города появляются тени и призраки подземных миров.

Но тем более мы не знали – во всяком Вавилоне таинственно скрыт Небесный Иерусалим. Надо лишь найти путь по тайным знакам. Получить невидимые ключи к невидимым дверям.

И за этими дверями скрыты таинственные лестницы в Небо.

Эти двери внутри разрушенных Храмов. Эти двери между страниц пожелтевших древних книг. Эти двери внутри старых домов, рассохшихся от времени.

На самом же деле они внутри сердца.

И там скрыта вся история Вселенной. Там падает с Неба архангел Люцифер, там Адам и Ева покидают Рай, Каин убивает Авеля, тонет Атлантида под грузом чернокнижия, и Ной переплывает океан, скрывший ее.

Там Авраам смотрит в Небо. И Моисей несет скрижали.

Там плачет Давид. И Соломон строит Храм. Там гибнут Апостолы.

Там летят стремительные ангелы Северо-Запада. И поют нежные ангелы Святой Руси.

И вся история Вселенной умещается в один миг вечности, скрытой в сердце.

И вся история мужчины и женщины – борьба Моисея и фараона в нем и в ней, Иерусалима и Вавилона в нем и в ней. Это и есть история мирозданья.

Сама Земля преобразится. И исчезнет из видимого мира. Но останутся Вечные Слезы и Вечная Милость.

Затем все начнется как бы заново.

Надо было стать каменной скалой, устремленной к Небу в лучах заката мира.

Надо было стать железобетонной скалой.

Надо было принять в свою каменную грудь ударные волны, вышибающие жизнь из всего жалкого и слабого. И благодарить Небо за эти бронебойные удары, превращающие живую жидкую плоть в суровый вечный железобетон. Не сжигаемый даже термоядерным огнем. Принять в себя огромную бездонную мощь Неба. Так тяжкий молот, падающий с Неба, дробя стекло, кует булат.

Надо было научиться стать подобным Огромному Небу, Седьмому Небу: отдавать свою последнюю кровь убивающим тебя.

Светло и торжественно смотрит на них

Огромное Небо...

Огромное Небо...

Огромное Небо...

И где-то, в мировых пространствах, невидимый радиомаяк тысячи лет день и ночь шлет сигнал: "Не забывай... Не забывай... Не забывай..."

Глава 15

Вечная весна

Ты задумчиво слушала весь этот долгий беззвучный рассказ о том, какими люди умели быть когда-то, а иногда умеют и сейчас... и теперь молчишь, глядя в окно электрички, летящей мимо сосен, мимо полей, мимо далеких труб огромного химического комбината.

А вдоль насыпи, справа и слева, идет полоса отчуждения.

Ты хотела научить меня любви и радости...

Каким же наивным это было...

Сейчас будет станция... Надо неспеша выйти и...

И сделать главное – найти "тень" самой первой женщины на Земле и победить ее, чего бы это ни стоило... А в ней – "тени" всех женщин, всех дочерей Евы... И твоя тень тоже, Эльвира, и твоя, Вероника...

Победить или – погибнуть.

– Вот и все, Вероника. Прощай. Возможно, мы увидимся. Через три года... Или через десять... Но только не теперь.

Последнее сказано. Сердце болит от этого. Поль Бельский был бы в такой ситуации спокойнее, ну да у него своя жизнь, на мою мало чем похожая. Зачем ему учиться любить людей? Ему и так хорошо.

А сейчас – встать, развернуться и пойти вглубь вагона, к выходу, перешагивая последние лучи заката, падающие на пол вагона сквозь окна, сквозь сосны за окнами.

"Farewell, and if forever so forever farewell".

"Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай".

Что осталось? Лишь увидеть край солнца, уже ушедшего за далекие холмы, где кончается Город.

Что осталось? Спуститься на платформу. И еще слышать какое-то время шум удаляющегося поезда. И видеть красные огни на последнем вагоне.

Твой поезд уже виден издали, там, на северо-западе, уже уходит, и последние минуты вдруг растягиваются до вечности, и мягко плывут по волнам моей памяти два истекающих слезами любви голоса из незабвенных "Шербургских зонтиков" Мишеля Леграна:

– Dis "Je t'aime", ne me quite pas...

Но вдруг взметнется последними слезами покаяния и кротости, последними слезами не знающего предела отчаяния и смирения погибающей женской души, любимой моей женской души, милой моей, вечной, драгоценной, уже зависшей над адскими безднами, над адскими пропастями, уже взглянувшей в глаза тем, кто будет мучать ее тысячи лет:

– O mon amour, mon amour, ne me lettes pas!

"Не оставь меня, любимый..." – вдруг взорвется последними слезами, сквозь время, сквозь пространство, сквозь стены между Небом и Землей, Раем и адом, "не оставь меня, любимый"... – вдруг прорвется этот последний крик твоей души, вдруг долетит до меня сквозь столько долгих лет, сквозь вечные льды белых снегов зимы, сквозь раскаленные пески пустынь, где никто уже не услышит тебя, где только "он" – только я – смогу еще проплакать, прокричать, прошептать последнюю молитву, когда земное время и пространство уже оборвались в пропасть, уже рухнули, и нет Защищающего...

И увидеть лишь свою плывущую по асфальту тень, что в наступающей темноте уходит с безлюдной станции и идет через старый заброшенный парк к проспекту, где еще ходят автобусы, и люди куда-то спешат по своим делам, и жизнь продолжается, но эта наивная жизнь людей-детей с их детскими радостями и детскими бедами не принесет утешения ни мне, ни тебе.

В этом закатном парке пока еще все живое: эти старые деревья с распускающимися листьями, прошлогодняя трава, просыхающая от солнечного тепла земля и словно впечатавшиеся в воздух чьи-то голоса, движения, шаги...

И рядом мертвый мир: Computerworld, Komputerwelt... "Komputer fuhr den klein Betrieb, Komputer fuhr das Eingerat"... В этом мире нет даже человеческих названий для улиц, лишь номера кварталов и микрорайонов: 6-75-30. Словно ячейки для укладки роботов на ночь.

Но эти деревья еще живы. И живое Солнце завтра снова будет всходить над Старым Городом, вечным Городом...

Но жив ли ты сам? – спросишь себя снова и снова, если тебя преследует этот голос любимой женщины :

– Mon amour, ne me quites pas!

"Не покидай меня, любимый"...

Летящий ветер рвется в окно автобуса. Еще солнце не погасло над Старым Городом.

Но сам ты не стар ли уже душой, как этот Город?

Не умирает ли уже твоя душа под слезы этого плача женщин всей Земли:

– Mon amour, ne me quites pas!

Словно сквозь этот невнятный шум тысяч голосов Города, сквозь шумы телеэфира, сквозь радиовой и скрежет проступает стон миллионов ушедших с Земли душ с другого берега смерти:

"Верни нам молодость"...

Стон седых патриархов другого берега смерти:

"Верни нам молодость"...

Стон седых голосов, замученных на площадях Рима и Византии, в лагерях Соловков и Колымы, в газовых камерах и подвалах инквизиции, стон этих душ, взывающих о спасении, стон поколений, растертых в пыль жерновами истории, раздавленных чашей греха человечества, клубящейся ядовитыми дымами...

А там летящий ветер, вечный ветер, земной ветер, апрельский ветер рвется в окна твоей стремительной электрички, компьютерная девочка, одна из людей-детей, моя первая встречная. И этих седых голосов ты не слышишь, ты слышать не можешь, не сможешь, не выдержишь. И без того уже твоя тайная боль, еще тебе самой до конца не открытая, плачет мне:

– Mon amour, ne me quites pas!

Но летящий ветер еще рвется в окна автобуса. И, может быть, еще можно изменить все с самого начала? И еще можно оживить свою душу?

Но для этого надо вернуться на несколько тысяч лет назад...

Автобус рвется сквозь ветер, и за окном все летящее мимо сливается в одну пеструю полосу, и сама память становится такой же пестрой летящей полосой, где многие и многие женские лица сливаются в одно лицо. Сотни, тысячи женских лиц, любимые актрисы и певицы, Ирина Истомина, Эльвира, Элен, Марианна, портреты Ренессанса и фотографии начала века, фотомодели журналов мод и женщины концлагерей, плачущие японки взорванных атомными бомбами городов и вьетнамки, следящие за военными самолетами, измотанные русские из очередей и сверкающие итальянки всемирных кинофестивалей...

Эти тысячи лиц, тысячи глаз, тысячи морщин, слез, улыбок, гримас сливаются в какое-то одно лицо, тысячелетнее женское лицо, вобравшее в себя всех своих дочерей за века и века, весь бесконечный родовой поток, словно это единое лицо хранится в глубине генной памяти каждого мужчины, а отдельные женские лица только видимость, только иллюзия от деления луча света призмами на три, потом семь, потом тысячу...

И сейчас выйти из автобуса вот здесь, на окраине Старого Города, где никого уже нет, где начинаются уходящие за горизонт пески...

И медленно опуститься на колени.

Создатель... Ты не захотел моей смерти... И не оставил мне этой женщины. Но укрепи меня на великий прорыв.

Я и ты, вечная женщина, снова попали не в то время... Как же теперь вернуться к самому началу, когда на Земле нас было только двое, ты и я, и больше не было никого?

Лишь там мы с тобой сможем исправить все последующие века. И тогда будет исправлен каждый день нашей жизни и каждый день жизни наших бесчисленных потомков.

Надо только сосредоточиться, оживить в себе древнюю силу медитации, которой учили мудрые подвижники всех стран и веков... и – уйти вдоль по спирали времени туда, по его вершинам и пропастям, – туда, в историю первой женщины, той первой женщины, уходящей в пустыню...

Эти пески великой пустыни уходят за горизонт...

Пески на окраине Города, вечного Города, что везде и нигде, вечного Города с тысячью имен, построенного века назад на берегах этой медленной реки, и стоит лишь вглядеться в эти пески, эти холмы на далеких берегах, и сам этот Город кажется лишь миражом, лишь миг, и он растает со всеми его сталебетонными домами и асфальтовыми дорогами, как чье-то зловещее наваждение, как подавляющий с детства массовый гипноз, а сквозь них будут видны те же дикие берега реки, какими они и были века назад, та же вечная пустыня, где ты один перед Небом, и она – одна, эта вечная женщина, что везде и нигде, что еще плачет в сердце своем в уносящемся электропоезде:

– O mon amour, mon amour, ne me quites pas!

Вот уже медленно, словно во сне, сквозь эти тянущиеся за горизонт пески, начали проступать неощутимо и постепенно проявляющимися на фотобумаге изображениями очертания той незабываемой первой пустыни под бескрайним сумрачным небом, когда на планете еще не были построены пирамиды и сфинкс... начали подыматься к поверхности из темных глубин памяти силуэты серых холодных скал на горизонте, еще не знавшем ни одного города на Земле...

Мы снова остались одни. Мое имя было просто "Человек". Твое имя было просто "Жизнь". Авель уже погиб. Каин ушел от нас в пустыню.

Лишь одно бескрайнее небо висело над пустыней, переходящей в далекие скалы, или это только казалось нам? И бескрайнее время, уплывающее за горизонт.

Зачем было считать дни и годы среди мертвого океана серого песка... "Тернии и волчцы произрастит она тебе".

Никого, кроме нас, на земле не было.

– Ты помнишь,что он сказал нам тогда, этот дух небытия? – спрашивал я тебя. – "Будете как боги"... Зачем же поверила ты ему...

И медленно тянулись секунды молчания, и они складывались в минуты, в часы, в дни...

Ты ничего не отвечала мне, да и что ты могла ответить? Лишь молча смотрела вдаль, где темные скалы сливались с темными облаками.

Ты никогда не говорила, что он сказал тебе, чем он прельстил тебя властью надо мною? вечной красотой? вечной молодостью?

Много веков спустя на земле появились книги, и время нашей жизни было исчислено тысячей лет.

О Святые Ангелы, почему Бог создал женщину для мужчины не из земли, как его самого, а из мужского ребра?

Ангелы вопросили Господа об этом.

И Господь сказал:

"Я поступил так, чтобы они болели друг за друга".

Одна эта боль и наполняла теперь собой нашу пустыню.

– Зачем тебе свобода? – говорил я тебе. – Ты и так свободна. Ведь кроме нас на земле никого нет. А ты когда-то была лишь частью меня, лишь моим ребром... Помнишь ли ты это?

Ты снова ничего не отвечала. Лишь молча отворачивалась, сжав губы, и смотрела за горизонт.

И тогда казалось – не мираж ли все, что было когда-то у нас с тобою немыслимо много дней и ночей назад, не мираж ли этого призрачного воздуха, то холодного, то раскаленного?

И однажды ты ушла в пустыню.

Вот уже и не слышны в тишине шаги твои.

Я искал тебя, звал тебя, но твой голос не отвечал мне. Лишь вечный ветер шелестел песком. Лишь Вечное Небо смотрело на меня взглядом без глаз.

Сколько дней я шел по пустыне, сколько лет, этого никто уже не узнает.

И вот – твое бездыханное тело в истлевшей одежде. Волосы уже засыпаны пылью. Окаменевшие руки сжимают прах.

И рядом выложено камнями на песке – "теперь свободна"...

Вот, наконец, и вместе мы...Так что ж я так грустно пою...

Над убитой крылатой невестою я на коленях стою.

Трогаю твои волосы, прикасаюсь к рукам, что когда-то ласкали, смотрю на эти потемневшие губы, что когда-то сказали: "обними меня".

Да была ли наша вечная весна, где наши взгляды тонули друг в друге, и ты, милая, растерянная от нежности, беспомощная от радости, бессильная от сладости в каком-то пронзительном самозабвении открывалась мне, опускалась на землю рядом со мной, падала на землю рядом со мной, обрушивалась на землю рядом со мной, обвивая меня ласковыми руками своими – кому теперь расскажу об этом, если на земле остался теперь один... – обнимала и целовала меня в тени древних деревьев – да ты ли это была?! – ты ли это была?! – ты ли это была, принявшая в себя семя дьявола – ты ли это была, любимая...первая женщина на земле...зачем ты так...зачем ты так... почему не мне лежать сейчас, засыпанному песком и пылью, чтобы ты, нежная, плакала сейчас надо мной, чтобы ты, красивая, вспоминала сейчас нашу вечную весну под синим небом Эдема, где времени еще не было, где были еще цветы, наши нежные милые цветы, где солнце играло в ласковых глазах твоих, где мы засыпали, обнимая и лаская друг друга, и просыпались обнимая и лаская друг друга, где говорил тебе "люби меня, любимая, люби меня, любимая, ты так люби – ты так люби, любимая, чтоб той любви завидовали голуби" – где ты была и пыткой и мечтой, и грешной и святой, как жизнь сама... где ты была одной душой и одним телом со мною, где с летнего неба вечером поздним прямо в ладони падали звезды – листик, тобою сорванный где-то – словно дорога в вечное Лето, и твои слезы радости, и мои слезы радости сливались в реки, и текли из нашего Сада в тот далекий, неизвестный нам мир, где только мертвый океан песков и ветров, где Вечное Небо всегда закрыто серыми облаками, и этот ветер, шелестящий песком ветер летит и летит над временем и пространством, где эти слова мои вдруг проступают кровью на вечных песках рядом со словами твоими, выложенными камнями: "теперь свободна"... вот чему научил тебя тот вкрадчивый голос духа небытия! ты помнишь тот первый день в пустыне – "отныне проклята она за тебя" – ты ли это была – мы еще не знали тогда, что такое время – ты ли была лишь моей, только моей, навсегда моей, где ты была частицей Вечного Тепла, как счастлив я, что ты была... все-таки была... навсегда ушедшая от меня в вечную пустыню.

Человек, не имеющий имени, упал лицом в песок, и долго, долго посыпал голову пылью, и простирал руки к Вечному Небу:

– Отец! Отец наш Небесный! Как же жить мне теперь?!

Отец!

Отец!

Зачем она так?

Жена, которую Ты дал мне?

Отец мой! Возроди ее! Оживи ее! Верни ее!

Ведь Ты Всемилостив...Ведь Ты Всемогущ...Ведь Ты создал нас, чтобы радоваться нам.....

И нам дано обетование: "Семя Жены сотрет главу змия"...

Но... Да будет не моя воля, но Твоя.

Небо над нами и сердце внутри нас. Слезы над нами и кровь внутри нас. Сила над нами и боль внутри нас.

Мощность Огромного Неба сходит в мир.

Открыто Небо.

Невидимые атомы, соединитесь Силой Вечной Милости. Милая душа, вернись Силой Вечной Нежности. Войди снова в это тело, прекрасная моя, воскресни Силой Вечной Радости.

Ты оживаешь, прекрасная моя, возлюбленная моя, нежная...

– Как же долго я спала... Сколько тысяч лет... Что он сделал со мной, дух небытия... Он обманул меня, дух небытия... Отрекаюсь от него. Не хочу никакой власти над тобою, любимый мой, милый. Великая Царица Вселенной, Вечная Весна, прости меня. Я безумна. Я слепа. Я ведьма. Я неизлечимо больна. Мне место на адском дне. Меня лишь сжечь живьем. Но Ты дашь моему любимому силу и власть, Ты исцелишь меня через него. Я откроюсь ему. Я стану твоей, мой сильный, мой нежный, и растворюсь в тебе, и стану твоей тенью – лишь для этого я создана из твоего ребра...

Ты медленно встаешь на колени и тихо простираешь руки к Небу:

– О Блаженнейшая Блаженных, о Тишайшая Тихих, о Кротчайшая Кротких, Агница Завета и Дева Пренепорочная, превыше херувимов и серафимов вознесенная и одесную Пресвятой Троицы поставленная, Премирная София, не остави, но преобрази нас во Преображение Твое...

Темные тучи на горизонте, слившиеся с плотным темным туманом, медленно рассеиваются, и сквозь них пробиваются первые лучи золотисто-белого сияния, исходящие от удивительно ярко засветившихся среди пасмурной пустыни деревьев, трав и цветов, озер и рек, первые звуки пения птиц и шелеста ручьев уже долетают сюда, в пески, где ты встаешь рядом со мной и смотришь с мягким удивленнием и на меня, и на эти льющиеся к нам живые цвета и звуки...

– Теперь это снова для нас?

– Да, Женщина...

Глава 16

Снега Монсальвата

Медленно, очень медленно, как наплыв боли во сне, снова проступают черты привычного бетонного города на месте древней пустыни, снова прямые углы многоэтажных домов, провода над улицами, гул машин после пустынной тишины, и странное, словно чужое, небо.

Теперь многое будет иначе. Теперь все станет иначе... Мы с тобой, вечная женщина, изменили весь ход истории с самого начала, и сейчас... Сейчас надо снова учиться жить, как бы заново. Учиться ходить, говорить, улыбаться и плакать, любить и прощать...

– Нет, не все, – словно далекий внутренний голос раздается внутри сознания. – Теперь тебе предстоит нечто еще более сложное – ваш с нею сын Каин, вечный оружейник. Ты способен победить его лишь один, без нее.

– Но где же его найти? На Земле ли он вообще? И в каком веке? И где?

– Он сейчас в ХХ веке. Когда-то он стал твоим земным сыном, а в этой твоей жизни он – твой земной отец генерал Орлов.

Так вот что!.. И моя победа – заставить Каина перестать быть Каином?

– Искупить его. Прощай...

Голос растаял в неосязаемом мысленном эфире.

Теперь вернуться домой, чтобы придти в силу, собрать волю...

Как странно возвращаться сюда снова после древней пустыни... В доме все остается прежним: те же иконы, православные и католические, те же ноты и репродукции, те же книги на своих привычных за многие годы местах.

Вот и "Великий канон перемен Чжоу И", известный больше как "И Цзин". Цикл шестьдесяти четырех символических ситуаций любой человеческой жизни. Только настроиться на ситуацию, отрешиться от себя, от своих чувств, желаний, ожиданий, и тогда придет ответ...

Две сильных черты, две слабых, снова две сильных.

Что это? Шестьдесят первая гексаграмма, Чжун Фу, "Внутренняя Правда". Шестьдесят первая из шестидесяти четырех возможных, значит, почти самый конец этого цикла жизни. Следом за ней – Сяо Го, "Переразвитие малого", а следом Цзи Цзи, "Уже конец". И последней будет Вэй Цзи, "Еще не конец", но до нее надо дожить...

Эти шестьдесят четыре ситуации, шестьдесят четыре кодона ДНК, скрыто описаны и в Библии, от Ноя до Неемии, где вавилонский плен был ситуацией "Уже конец", но исход из него стал "Еще не концом".

А сейчас посмотреть текст:

"В процессе раздробления Единого возникли отдельные индивидуумы. Процесс этот подвергался ограничению. Но для дальнейшего бытия, для того, чтобы возникнуть в подлинном смысле слова, то есть превратиться из индивидуума в Личность, человек должен быть внутренне самостоятельным, он должен быть наполнен Внутренней Правдой. Независимо от того, насколько развит данный человек, эта Внутренняя Правда должна присутствовать в нем. При ее наличии человек способен к серьезной и большой деятельности, в которой он должен сохранять стойкость, то есть умение гармонировать внешнее побуждение к действию и внутреннюю реакцию на это побуждение. В самом начале данной ситуации, когда она не только не выявлена вовне, но и не найдена внутри, соразмерность и гармоничность являются еще неустановившимися. Но только при наличии их может быть достигнуто счастье. При выходе во внешний мир человек встречает равного себе противника. Но успех или неуспех не может здесь быть заранее определен"...

Равный себе противник... Когда-то сын, а теперь – отец...

Черная "Волга" летела по серому шоссе среди сосен, пожелтевших от многолетних дымов химического комбината, тянувшегося на многие километры вдоль берега древней реки.

В черной "Волге" ехали двое мужчин, молодой и старый.

– Итак, ты в свои двадцать семь уже генерал... Правда, не наш, а какого-то рыцарского ордена. Ну что ж, неплохо. Весь в меня. Яблоко от яблони... сказал старый.

Огонь газовых факелов из этих труб улетал в вечное небо.

И старый генерал задумчиво рассуждал как будто сам с собой:

– Так, значит, Он есть... Скажи мне, почему в вашей Библии сказано лишь о том, как отец готов убить сына, а почему нет обратного? Где сын был бы готов убить отца? – сказал пожилой человек с орденскими колодками, привыкший ездить на этой "Волге" многие и многие годы.

Он вспомнил об Аврааме.

Ветер шелестел за стеклами машины. Ветер склонял желтые сосны.

В машине не было счетчика Гейгера, чтобы знать, сколько рентген излучалось сейчас от сосен, и от шоссе, и от облаков, висевших над трубами, извергающими в небо огонь день и ночь.

Молодой уже знал от одной девочки, в которую был влюблен давным-давно (от тебя, Вероника), что в этом Новом Городе, построенном после победы, одно из самых красивых зданий отдано женщинам, рожающим детей с неправильным набором генов, детей, что не станут моцартами. У них были головы неправильной формы. Иногда две.

Маленький город, большой комбинат.

О Святые Ангелы, с каких пор появилась злоба?

"С Каина начались злоба, ложь и клевета, разбой и душегубство".

Кто совершил семь великих дел, погубивших семь частей света?

"Каин. Он погубил душу, унаследовал ад, осквернил землю, вверг отца в горе, лишил мать чада, отвернулся от Бога, расстался с братом".

Для чего Бог поместил Каина на Луну?

"Для того, чтобы он видел блага, которых лишился, и то зло, которое пошло от него".

Отчего поднимаются сильные ветры?

"Они поднимаются, когда Каин плачет..."

Сколько лежал непогребенным Авель?

"Девятьсот тридцать лет. Пока не погребли Адама..."

– Так почему же? – повторил старик.

– Потому,что сейчас в Древнюю Книгу будут дописаны новые главы.

– Давно пора. Пусть напишут про нас. И читают вслух на ваших службах по средам и пятницам.

– Я ушел от фарисеев. И ты это знаешь. Людей из железа там нет.

– Правильно сделал. Какой позор – петь с ними вместе бабьими голосами: "помилуй"... "помилуй"... А ты хочешь стать железным. Посмотрим, сказал слепой, как будет петь немой.

Вдоль шоссе электровоз медленно тащил черный хвост цистерн с нефтью.

– Ты знаешь, кто этот город построил? Вот пусть про нас и напишут. Двадцать лет спустя. Когда режимность будет снята. Хотя, куда им понять нас. Вы-то, мальчишки, знаете такой анекдот: "Сержанты, кто заходил вчера в этот вагончик? Не сознаетесь? Ну и хрен с ней, с Голландией".