Текст книги "Вечная Любовь"

Автор книги: Николай Нагорнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

воплотиться в некий образ Прекрасной Незнакомки, чьи шелка, слегка колышащиеся от ветра Невы, веют древними поверьями...

Твой мир прекрасен – для тебя, для таких же, как ты. У тебя много любви к людям и миру. Для тебя, для твоего духовного возраста эти иллюзии простительны, как детям простительны и естественны их наивные игры в принцесс и героев... Но не для меня.

Мне это непростительно уже со дня знакомства с Полем.

Сколько еще опьяняться этими туманами, этими чарующими призраками? Всю оставшуюся жизнь? Гипноз о-чаро-вания... Чары...

Нечто дьявольское, лишающее воли и трезвости разума. Само-гипнотизация.

Фантомы в гигантской вакуумной яме между адом и Раем, протяженностью в тысячи световых лет.

И что же? Парить над бездной, надышавшись этими наркотическими парами и дымами еврокультуры, странной культуры, созданной странными духами отреченными демонами, что дьяволу служить отказались и отреклись от него, но вернуться к Всевышнему не пожелали и стали строить в этом космическом вакууме свою собственную цивилизацию, культуру само-дерзновения, само-обожествления, само-показа, само-утверждения, культуру Евангелия без Христа – а потом стали учить этому гениев Европы, позже России...

Плачевная судьба...

Нет, предпочесть мужество полного отчаяния... Вслед за Кьеркегором, вслед за Ницше. Вслед за Иваном Карамазовым.

Надо пойти в Вам, Шеф. Уже почти ночь. Тем лучше, все дневные иллюзии и обольщения ночью засыпают.

"Я мысленно вхожу в Ваш кабинет. Здесь те, кто был, и те, кого уж нет, но чья для нас не умерла химера, и бьется сердце, взятое в их плен..."

Вы живете в спокойном одиночестве. Когда-то у Вас была жена-актриса, но Вы расстались с ней, о чем однажды рассказывали. И это тоже какая-то параллель между Вашей жизнью с ней и моей жизнью с Эльвирой. Таким женщинам, видимо, трудно понять, зачем мужья-гуманитарии все бросают в социуме и становятся медитирующими сторожами и философствующими дворниками.

Располагаетесь напротив меня в кресле. У Вас своя Суперстена – из тысяч книг от пола до потолка: тома Бердяева, Соловьева, Штайнера, Мережковского, Вышеславцева, Лосского... Вся серия "Философское наследие"... Фрейд, Юнг, Вивекананда, Блаватская, Безант, Рерихи, Гурджиев и Успенский... И сколько всего на английском, немецком... Не охватить взглядом. Касталия Германа Гессе, хранилище всей мировой мудрости.

Но все эти сокровища Востока и Запада оказались похожими на мертвую воду из сказок: она нужна, чтобы срослось рассеченное надвое тело. Но живым она не сделает.

И потому Вы сейчас понемногу распродаете все эти книжные сокровища, когда-то столь драгоценные и для Вас, и для меня, собранные за столько лет с такой любовью и такими трудами... А оставляете себе только книги Отцов Церкви, древних аскетов Византии, католических мистиков и российских старцев.

Но разве это стена? Скорее, это лестница в Небо.

Такая лестница есть у каждого, кто ищет путь.

Из чего она сложена?

Из представлений о мире и о себе, постепенно сменяющих друг друга с годами.

Вначале человеку достаточно самого простого ответа: "реальность состоит из материи".

Если же достанет проницательности понять до конца, что установлено Эйнштейновскими уравнениями и квантовой механикой, то откроется нечто, вначале поражающее: основа реальности – энергия. А физическая материя – лишь сгущенная энергия, доступная пяти органам чувств. И основа жизни – биополе, "жизненная сила", "витальная сила", как это называлось в прежние века. В этом тайна всех боевых искусств, всех традиций целительства и сверхчувственного восприятия. Все это и было изучено с помощью Поля за последние годы...

Но и эти представления – не предел. Они дают огромный простор, если не остаются только теорией. Самым трудным было не зацепиться за эти преимущества, не счесть себя "сверхчеловеком" и двигаться дальше...

Тогда прояснялось нечто новое: реальность сложена из художественных образов и настроений. Иначе говоря, состояний души. Они и определяют заряд энергии человека. И искусство управлять своими настроениями, чувствами, желаниям выше всех экстрасенсорных талантов. Это уже искусство медитации. Ему научиться гораздо сложнее.

И когда оно изучено и освоено, наступает новое понимание мира: основа реальности – идеи, сознание, "эйдосы" Платона. И основа жизни человека – его установки сознания. Изменяя их, можно напрямую изменять и окружающую реальность и любые внешние обстоятельства. Это классический идеализм.

Но и это еще не все. И открывалась невозможность перевести интуитивно ясное в точные логические формулы. И тогда приходит прозрение: основу реальности составляет Дух. И духовные истины постижимы лишь интуицией, логика здесь только препятствие. И начинаются логические парадоксы даосов, коаны дзен, внешне абсурдные послушания православных старцев.

Но и здесь ждут свои опасности: интуиция, живущая в духовных потоках из высших миров, может давать очень сильные сбои – принимать демонов за ангелов.

После такого опыта открывается: сверхъестественные способности вовсе не самоцель. Они тоже могут лишь мешать продвигаться дальше. И приходит новый взгляд на мир: основа реальности – Свет. Все живое во Вселенной, все, что существует – лишь емкости для получения Света Создателя, лишь формы, несущие Свет. И весь мир видится единым целым. Все кажущиеся противоречия уходят.

Можно зацепиться за любой этот уровень и застрять на нем на всю оставшуюся жизнь. Но можно и не задерживаться, а только вспоминать их как уже когда-то, в прошлом, пережитые...

Это чем-то похоже на странную компьютерную игру с многими уровнями сложности.

Но что-то должно быть и сверх этого... Какой-то новый уровень, еще выше...

– Мне теперь понятно, о чем Вы говорили сегодня... Мужество полного отчаяния, отказ от всех псевдо-утешений – это и будет поворотным пунктом. Я только приближаюсь к своему Поворотному Пункту. В этом и будут испытания... А Вы свой Поворотный Пункт, видимо, уже давно прошли... И вся множественность жизни для Вас свелась к ясной полярности Света и Тьмы...

– Любви и разных форм не-любви, лучше так сказать. Любовь превыше всех форм и Любовь то созидает формы, когда они служат ее проявлению, то разрушает формы, когда это также проявление Любви, чтобы люди не зацепились за старые формы и могли бы отказавшись от них получить новые, несущие в себе больший Свет. Так и уравновешивают друг друга созидающие и разрушающие силы. Иначе, при одном лишь созидании, все формы отвердеют, и всякое развитие людей остановится. И при одном лишь разрушении все старые формы распадутся, а новые не появятся, и развитие тоже остановится.

Видимо, это само собою раскроется где-то в будущем. И сейчас незачем спрашивать о том, что можно лишь пережить самому, а не передать в каких-то словах, что будут звучать только бесплотной абстракцией.

Искусство нейтрализации бинеров. Легкий сдвиг логических нюансов, и не тезис и антитезис сливаются в синтезе, а происходит плавный взлет над тем и другим – по вертикали, в иное измерение, прочь от двумерной плоскости "да" и "нет".

Это символ людей, достигших равновесия, они уже не застревают ни в чем и не бросаются из крайности в крайность.

Как же стать таким? Да и можно ли стать...

Как же отличить подлинную гармонию от замаскированной под нее чисто земной привязанности, отнимающей свободу и дающей только застревание на чем-то?

Как стать таким, если линия знания и линия жизни словно разъехались в разные стороны... Начать все заново, расплавить себя, чтобы потом снова кристаллизовать:

"Я жажду. Небесного жажду Огня.

Чтоб он поразил, уничтожил меня".

Это – вечный Ницше. Это Ницше...

Вы спокойно киваете мне в ответ.

"Nel mezzo del cammin di nostra vita

Mi retrovai per una selva oscure", начал этим Данте свою огромную поэму:

"Земную жизнь пройдя до половины,

Я оказался в сумрачном лесу"...

Это и был для него Поворотный Пункт, и Вергилий повел его сквозь круги ада, чтобы найти выход к Свету лишь на адском дне.

Встаю, чтобы попрощаться и уходить, но Вы вдруг достаете из своего стола какие-то распечатки на машинке, переплетенные от руки, и даете мне.

"Старец Катакомбной Истинно-Православной Церкви Иоанн (Береславский). "Огонь покаяния", "Глас вопиющего", "Россию спасут праведники"...

"Пророческое Откровение Божией Матери в России, данное старцу о.Иоанну: "От скорбей к Свету", "Литургия у Голгофы", "Ангельский покров"...

Что-то поразительное исходит от этих книг... Словно изменяется само пространство и время вокруг, словно эти книги принесены на планету Земля откуда-то из миров иных, такими Волнами Света от них веет, такой Силой и неземным покоем... что можно просто забыть о себе и Земле, чтобы только впитывать все душой этот неотмирный Свет и Мир, утешение и покой...

– Почему же Вы мне раньше ничего не говорили о них? Словно после смерти Даниила Андреева визионеров и пророков в России не осталось ни одного... И Россия оказалось словно закрыта черной плитой от духовного Неба, от ангельских миров... Оказывается, нет!

– Почему не раньше? Ты только сегодня избрал до конца мужество полного отчаяния во всем, что несет дух мира сего, и отказ от всех псевдо-утешений.

– Ведь это и есть Роза Мира, предсказанная когда-то Даниилом Андреевым, только еще более запредельная, чем даже его видения и пророчества.

– Да, – задумчиво ответили Вы, – Это и есть начало Эпохи Света, которую ты ждешь столько лет. Власть сатаны над Землей тянулась целый век с тысяча восемьсот восемьдесят четвертого и завершилась в девятьсот восемьдесят четвертом, как следует из этих Книг.

Если она уже рухнула в духовных мирах, значит, скоро рухнет и на Земле.

Что же в них? Открыть наугад любую страницу:

"Иоанн! Пробил час церкви ДУХА и ОГНЯ, церкви Света. Перепишите заново старые книги. Человеческое безнадежно устарело, и условное прошло.

Представляйтесь церковью Сиятельной Царицы Светов, говорите о себе: мы новые христиане, рыцари Божественного Света Приснодевы"...

"Мои нежно любимые дети, Я принесла Державу Света. Вступите в землю без греха, где Царство истины и мира. Я жажду повести вас к Свету.

Я пришла вас простить. Я пришла повести вас в новый несказанный мир Божественного Света, веры, упокоения и блаженства. Ниспосланы сонмы ангелов, готовых нежно обнять каждого из вас.

Мои нежно любимые дети, населите мир Марии: светлые песни, новые гимны.

Вас ожидает только Свет. Ничего не бойтесь!"

Коронованная Царица Светов... Госпожа Любви... Царица Любви... Как же раньше не открывались эти Таинственные Имена Царицы Неба и Земли?

Золото Любви

Царица огненных Престолов

Дарующая Любовь

Страна Вечной Радости

Коронованная Любовь

Тишина Любви

Веяние Любви

Свет Любви

Сияние Любви

Волны Любви

Безмерность Любви

Трепетность Любви

Чистота Любви

Прозрачность Любви

Воздушность Любви

Прозрачные слезы Любви

Животворение Любви

Жизнеодарение Любви

Всеумиление Любви

Вознесение Любви

Преображение Любви

Воскрешение Любовью

Так вот он, Свет на адском дне!

Теперь можно и умереть с радостью... или... начать жить заново.

Конец I части

Часть II

Протей

"Ты всегда волен передумать и выбрать себе какое-нибудь другое будущее или какое-нибудь другое прошлое".

Ричард Бах, "Иллюзии"

Глава 6

Leave a light of Paradise

(Райские бабочки)

...как символы величия, могущества, вечности ваши гранитные полуколонны. Девятнадцатый век. Парящее в воздухе каменное и бронзовое кружево балконов, карнизы с античными барельефами, кадуцеи Меркурия – две змеи, обвивающие жезл, башенки со шпилями – тогда они могли позволить себе это.

И вокруг ваших гранитных тел извиваются хрупкие неоновые трубки. Нарушают ли они гармонию стилей ваших, пропорций ваших? Нет. Два века сплетают объятия, словно жезл Гермеса – утреннее Солнце апреля появляется из-за ваших крыш и благословляет слияние времен.

Сыны человеческие приходили и уходили. Одни оставили гранит, иные – неон. Словно вы, безмолвные здания, сплетались в некую неосязаемую сеть, связующую их, одушевленных, и сеть эта раскинулась во времени отдельно и независимо от вас, воплощенных и осязаемых, – сеть любви-ненависти-покаяния-горечи-гнева-восхищения-отчаяния-радости-и-снова-л

юбви... А мы появляемся, попадаем в эту вечную сеть, запутываемся в ней, рвемся... исчезаем. Что значит она, эта сеть? Что она такое?

Но будем надеяться, история не закончится конструктивизмом и модулером ле Корбюзье, давшим в результате потолки высотой два двадцать – словно символ верхней планки понимания мира, себя и других. История еще не закончилась.

От реклам в глазах свет багряный, и блестит асфальт, как стеклянный.

Это наш Старый Город. Он почти человек. Которому уже несколько веков.

Ступени спускаются к площади. Площадь заполнена спешащими людьми. Все еще утро.

Теперь все будет иначе, после вчерашнего просветления, после этих удивительных Книг Откровения, после вчерашнего вхождения в полное вверение себя Небу.

Начать с себя.

Перейти Рубикон.

За Рубиконом – неизвестность. Но лучше погибнуть в ней, чем жить в таком скучном потоке событий.

В конце концов, вся наша жизнь – эксперимент.

Надо в реальности пройти то, что называется "точкой без жалости" к себе.

Чтобы войти в Вечную Жизнь, надо пройти через временную смерть самого себя: во всем. Чтобы умерло все, к чему привязан, за что привык цепляться и считать "своим".

Путь фанатика: отвергать очевидное ради предвзятой идеи.

Путь доверчивого: принимать все как реальное.

Путь дурака: сомневаться.

Путь воина: принимать, не принимая, отвергать, не отвергая.

"Безупречный воин предоставляет других самим себе. Только освободившийся от формы человека может позволить себе помогать кому-то", – учили древние воины духа.

Фантом "спасения духовно погибающих" – приписывание себе способности вообще кого-то "спасти", плод тайной мании величия.

Это лишь обольщенность само-мнением.

Спасти кого-то может только не имеющий грехов.

Сесть сейчас в этот трамвай и – куда глаза глядят. С надеждой. Теперь Само Небо поведет вперед и устроит все. Теперь есть в руках карта и компас.

Шум колес по рельсам как-то странно успокаивает: трамвай сам знает, куда везет. И ни о чем думать не надо. Так трамваи везут по улице Пикадилли, по токийской Гиндзе, по парижскому Шампс-д'Элизе, по Западному Берлину...

Свет выделяет лицо девушки, стоящей напротив. Она внимательно смотрит в глаза. Странно... Совсем незаметно одета, обычное синее пальто, черные сапожки из синтетики, никакой фантазии в прическе – темные волосы в перманентной завивке, и не исходит флюидов "Мадам Роша" или "Шанели". Мы, видимо, деловые, занятые, "в поте лица своего"...

Но какая поразительная грациозность... И лицо, фотомодельное лицо, необычайно притягательное, ослепительно красивое, невозможно глаз оторвать... Чем-то похожа на актрису Ким Бессинджер. Или на Полу Абдул с обложки альбома "Forever your girl". Как бы будущая принцесса, но пока еще Золушка.

Зачем это? Ей ли понять, чем сейчас живу... Какая-нибудь наивная оптимистка...

Зачем же ты все еще смотришь на меня, милая, наивная девушка? Разве ты поймешь это хоть когда-нибудь...

Но, однако же... Но нет. Очень ясное, слегка детское, но и очень женское лицо. И полуулыбка... Словно манящая куда-то, слегка вызывающая своей уверенностью в себе, победным торжеством и каким-то тайным женским умом и как бы некой опытностью... Будто бы завлекающая... Как это может быть вместе на одном лице? Очень странное, почти невозможное сочетание.

Сколько мы уже едем? Три минуты?

И вдруг, вдруг – но такого не бывало еще ни с одной – словно начинается наш диалог – беззвучным шепотом, безмолвный, никому, кроме нас, не слышимый:

– Что это? Сама судьба посылает мне живой ответ?

– Да, судьба.

– Но это разве не твоя остановка?

– Нет...

За окнами деревянные домики спускаются по склону холма. И словно за горизонтом детской памяти, они таинственно хранят какую-то древнюю тайну и светлую мудрость. В них нет суеты. В них нет страстей. Они находятся в глубоком созерцании вечных смен зим и весен, летних закатов и осенних листопадов.

А вот и храм. И тонкий звон колоколов плывет над Старым Городом. Солнце висит над золотыми куполами, светит тебе прямо в глаза, но ты все равно не отводишь взгляд.

– Над куполами храма парят голуби в синеве... И снова не здесь?

– Нет...

Трамвай поворачивает на улицу, когда-то названную Амурской.

Может быть этот диалог – лишь воображение? Или слуховые галлюцинации? Чем бы он ни был, таких телепатических диалогов никогда ни с кем еще не бывало.

Тебе, наверное, очень хочется жить, вдыхать с наслаждением этот весенний воздух, радоваться Солнцу, синеве, теплу? А мне? Когда-то немыслимо давно, под многотонными залежами памяти, весь мир казался пронизанным Солнцем, радостью, любовью... Таинственная благодать была разлита во всем вокруг, и люди казались исполненными каким-то светлым и таинственным значением... Весь мир любил меня, и я любил весь мир...

Но сколько воды утекло в Вечной Реке...

Можешь ли ты понять это, девочка с доверчиво-насмешливым взглядом? Видимо, ты такая, каким был сам в до-Истоминскую эпоху. Но ведь это прекрасно правда? – все повторить на новом витке спирали времени.

Вот уже виден из окна и театр, где когда-то играла Элен... И на нем афиша, "Фауст"...

Фауст... Он устал от жизни. Как вся Европа. Как и сам устал. Он чертит на полу пентаграмму, знак Микрокосмоса – внутренней Вселенной, что в каждом из нас.

Внутренняя Вселенная... Сотни людей связаны в ней между собой причудливыми переплетениями, сотни событий... Каждый день, каждый час случается нечто между ними, и влияю явно и неявно на эти переплетения... Но ничего неожиданного не происходит ни в Микрокосмосе, ни в Макрокосмосе – все идет изначально установленным чередом. И уже всякий раз ясно до боли: какие-то похожие книги, фильмы, спектакли, музыку уже слышал, видел, читал... И чем больше ищешь нового, тем меньше находишь.

Но уже начинается время новых тембров и нового мышления, новой мистики и трансфизического реализма...

Новое Средневековье, оно уже наступает...

И скоро начнутся новые сюжеты и новые персонажи – рыцари новых мистерий. И люди будут подражать им: королю Артуру и Лоэнгрину, апостолам и Парсифалю, чудотворцам и пустынникам, пророкам и мученикам молитв... Трехмерное искусство с трехмерными героями уже исчерпало себя и уходит...

Назад, в будущее!

А ты все смотришь на меня, девочка-женщина.

И снова наш беззвучный диалог:

– Мост... А те, кто его построил, погибли давным-давно...

– А как все красиво – синяя река, стройный мост, белые корабли...

– И эту остановку пропускаем?

Ты киваешь.

Это уже за гранью вероятного. Едем почти полчаса. Какой силы должны быть твои чувства? Какою же ты в любви должна быть? Или совсем людей не знаю? Что это – вызов? Или просто бесстыдство? Или – любовь с первого взгляда?..

– И вокзал?

Ты киваешь.

...ты сейчас то же самое думаешь обо мне, уверен. Но я не знаю, что это. Значит, и ты, наверное, не знаешь...

А трамвай уже разворачивается на кольце рельсов. Дальше пути нет, словно это край света. Мы приехали, наконец? Салон пустеет, пустеет... Ты идешь к двери позади всех, словно выжидая, чтобы толпа схлынула, медлишь, чтобы мы с тобой остались одни.

Голос водителя в динамиках:

– Студгородок. Конечная.

Резкие темные тени оконных рам на полу. Эхо уличного шума резонирует среди металлических стен. Уже в который раз... И неужели это знакомство снова впустую... Несколько шагов вниз по ступеням.

Вот уже все вышли и словно тут же куда-то исчезли.

И медленно идет эта странная девочка-женщина. И оглядывается на меня, привлекая к себе, предлагая подойти с фотомодельной улыбкой Ким Бессинджер. До чего же она уверена в себе, независима как американка и вместе с тем покорна мужчине с такой ангельской кротостью, будто ее с детства воспитывали для жизни в гареме – невероятно, как это может сливаться в одной женщине.

Медленно идет.

Медленно...

Вдруг ты оглядываешься. Пора.

– Извините, с Вами можно познакомиться?

– Можно. А сколько Вам лет?

Вот и первые слова вслух.

– Несколько тысяч... Я бессмертен.

– Такой старенький... И чем Вы занимаетесь все эти тысячи лет?

– Учусь нечеловеческим языкам.

– Значит, в ин-язе.

Что тут сказать? Какая обезоруживающая доверчивость...

– И потому у Вас такой пронзительный взгляд – от старости? Вы видите все и всех насквозь?

– Лучше бы иной раз и не видеть...

– Что же Вы увидели во мне, интересно?

– Вам семнадцать. Верно?

– Да. А еще?

– Вы учитесь вот в этом огромном политехническом институте.

– Верно. А еще?

– И сейчас Вы не знаете, как провести этот весенний день, пока не начались лекции. А потому не прочь поехать ко мне в гости, послушать музыку и выпить кофе или сухого вина.

– Великолепно! Вы ясновидящий!

Да, очень странная ты... И что-то есть в тебе такое... Рядом с тобой отчего-то сердце щемит какой-то сладостной болью...

Словно какое-то воспоминание о будущем...

– Кстати, Вы еще не представились.

– Андрей Александрович Орлов, по происхождению князь Мещерский, а сейчас неизвестно кто...

– Неплохо! Вероника Светлова. Просто Вера, если Вам так нравится. Без титулов и прочего. Всего лишь факультет кибернетики, первый курс. А куда мы идем, кстати говоря?

– Мне все равно. Мы в некотором роде напротив Вашего колледжа. А уж зачем мы здесь? Мне некуда спешить, я ехал сюда лишь ради Вас.

– Какой Вы романтик, Орлов! Вы всегда изъясняетесь таким высоким штилем? Ну, не смущайтесь, пожалуйста. Просто я такая... Ах, такая, такая... Все, стоп. Сколько сейчас?

Берешь мою руку с часами как свою и смотришь на электронные цифры:

– Одиннадцать сорок? Чудесно! Итак, Вы меня приглашаете?

– Да. Я живу в Солнечном. Пятнадцать минут на такси. Другой берег Реки.

– Вы знаете, я живу в Новом Городе, мне это ничего не говорит. Ладно, едем. Так и быть, первую лекцию я прогуляю ради Вас.

– Я так Вам понравился?

– Представьте себе. Очень. Сама не знаю чем. Вы удивлены? Не стоит. И бросьте называть меня "на Вы".

– Хорошо. И ты брось тоже. В отцы я тебе ведь все-таки не гожусь.

Мы мчимся вниз по широкому бульвару, машина взлетает на мост, дома вдруг отступают, и горизонт распахивается беззвучным всплеском во все стороны. И лес на холмах неподалеку, и скорый поезд звенящий под мостом, и старые избушки на ближнем берегу рядом со стеклобетонными громадами Академгородка, и телебашня на крутом дальнем берегу среди уходящих уступами вверх домов, и огромная серая полоса плотины в солнечной дымке – все словно стало живым, словно скрывает в себе какое-то таинственное значение, неведомое раньше, неведомое и сейчас... И ты, девочка-женщина, так странно живая и яркая, радостная и порывистая на фоне суконно-серых живых манекенов!

Что ждет нас с тобой?

– И мы уже несемся вдоль водохранилища...

– А на берегах весь Старый Город... И мы уже приехали?

Ты входишь в эту комнату, рассматриваешь бесконечные ряды книг на стеллажах, улыбаешься. Лишь включить музыку. И смотреть друг на друга.

– Хочешь потанцевать?

Улыбка. Словно ты уже давно ждала этих слов.

– Да!

Певица с каких-то далеких Карибских островов поет о красивой бабочке, зачем-то бьющейся в ее окно, словно принесла ей какую-то радостную весть:

"Leave a light, leave a light in my window home..."

А за окном – далекий шум машин и самолетов из близкого аэропорта, звук шагов внизу, лужи последние островки снега, что тают на глазах под косыми лучами солнца... Суета, шум, работа и кипение жизни царят везде вокруг, но мы с тобой словно отгорожены какой-то чудесной силой от всего мира, хотя и видим, и слышим его, но словно перенесены на не видимый никому остров, и поток жизни огибает его со всех сторон и уносится вдаль.

Leave a light, отблески света таинственных миров иных на крыльях большой и разноцветной невидимой бабочки, залетевшей к нам из тех чудесных пространств, где длится Вечная Весна, и волны Света сменяют одна другую.

Танцевать бы с тобой и танцевать, но вдруг какая-то душевная усталость заставляет сесть в кресло.

Слишком прекрасно...

Душа не выдерживает.

– Что с тобой?

– Ничего. Просто я очень рад. А ты танцуй, танцуй...

Танец, радостный, энергичный и вольный. Орлов-три, видимый в зеркале, пораженно смотрит на нее, эту чудную девочку-женщину. Как теперь называть себя? Орлов-три... И думать о себе в третьем лице: "он", "Орлов"...

В этой привычке думать о себе в первом лице есть что-то бесконечно наивное... "Я"... Кто это теперь – "я"?

"Wher're you coming, foolish?.." – спрашивает певица у своей бабочки. "Куда же ты летишь, глупая?"

И насколько же это о тебе, Девочка-Женщина.

Вот ты какая... Что же кроется за твоей радостью, девочка-женщина?

– Ты так радуешься каждой мелочи...

– Вся жизнь – праздник!

– Ну, конечно! Да, ты не видишь обратную сторону Луны в жизни, у тебя не было никаких несчастий, никто не обманывал тебя? Да ведь бывает такое, что после жить уже нельзя. Или надо полностью переродиться и стать совсем другим.

– И ты перерождался?

– Сколько раз...

– Ты, наверное, все усложняешь.

"Valley of the Dolls" медленно плывет с магнитофона, "Долина кукол"... Видимо, это какая-то мечта многих и многих добродушных людей... Кукольный домик, где милая девочка, сама похожая на куколку, воспитывает со своим мальчиком их малышей, и все это лишь нежная и безобидная детская игра "во взрослых", в "больших".

Словно детство в 60-х годах: эта смешная и милая культура городского мещанства, в которой все тогда жили... И как это было похоже на какую-то повесть о Незнайке и его друзьях Пончике и Сиропчике, Торопыжке и Кнопочке, как все они все время ходят друг к другу в гости, угощают друг друга разным печеньем и вареньем, сочиняют стишки в альбомчиках, дарят подарки...

Милые и смешные люди-дети, они так учились взрослой жизни... учились друг друга любить...

Но сейчас этим уже не проживешь.

Ведь предстоит нечто неописуемо более прекрасное.

Глава 7

Я = Я

или поэма трансформированного времени

– Ты, наверное, все усложняешь, – прозвучало эхом. – Может быть, ты хотел бы рассечь скальпелем живую жизнь, пронумеровать, описать интегральными уравнениями... Может быть, ты – Сальери, и хочешь математически высчитать, почему цветок – красивый, а небо – голубое?

– Высчитать? Да я, напротив, всю жизнь живу принципом "sola fide", "одною верой". Сальери... А ты понимала когда-нибудь вот это его: "Нет правды на земле, но правды нет и выше"? А жить в абсурдном мире нельзя. Надо соединить веру и разум. Иначе – финиш.

– Ему потому весь мир казался абсурдным, что он никого не любил. И его, видимо, никто не любил.

Сто дождей будут падать на мир, сто ветров...

Тебя зовут Верой. Жить одной верой, одною Верой.

– Он любил искусство, а значит – весь мир.

– Нет, Орлов, ты просто гений... Стой. Сколько времени? Второй час? Мне пора. Я могу опоздать.

Это ли проблемы? Лишь набирать номер на телефоне.

– Можно вызвать такси? Прямо сейчас. В Солнечный. Жду.

– Но у меня нет денег, а еще и за вызов платить.

Достать из "дипломата" эту пачку банкнот, протянуть тебе.

– Бери, сколько надо.

– Ничего себе! Откуда у тебя столько?

– Ограбил нищих.

– Орлов, ты просто артист...

– Не обращай внимания. Бывает. Я циник.

– Вот как? Отчего же?

– Как-нибудь расскажу. А теперь – есть у нас еще одна минута на двоих...

Включить музыку, подойти к тебе, подать руку...

Сто дождей будут падать на мир, сто ветров.

По-детски открытая и по-женски загадочная... И это сейчас, когда душе уже не надо никаких расслабляющих женских ласк! Милая девочка, где же ты раньше была?! Словно тебя и ждал тогда, в Белый День, а вовсе не Ирину Истомину... И не Эльвиру пять лет спустя...

– Ты веришь во что-нибудь?

– Верю? Да, Малыш, верю: все, что ни делается, все к лучшему.

Какая банальность, казалось бы... Но разве не так?

В этой простой фразе скрыта какая-то глубокая тайна твоей ничем не нарушаемой радости.

– Это тебе в подарок.

– Что это? "Андрей Орлов. "Иллюзион". Стихотворения". Надо же... Так вот откуда у тебя столько денег. Подпиши на память.

Напишу тебе на латинском, все равно ты его не знаешь:

"Amata nobis, quantum amabitur nulla".

– А что это значит?

– Потом как-нибудь скажу.

– Хочешь, я буду делать иллюстрации к твоим стихам?

– Конечно. Только я еще не знаю, в каком стиле ты рисуешь.

– Соедини вместе Сальвадора Дали и Обри Бердслея.

– Так ты и в цвете, и в черно-белой графике?

– Да. Постой, Орлов... Сколько времени?

Снова берешь мою руку с электронными часами как свою:

– Бежим!

Вот мы и в прихожей.

– Где тебя найти в твоем огромном политехническом?

– У тебя есть записная книжка? Давай.

Достаешь из сумочки авторучку, ровные красивые буквы бегут по листу строка за строкой.

Застегиваешься. Достаешь помаду. Красишь губы, глядя в зеркало...

Смотрю на твое отражение и не вижу самого себя. Ведь я должен отражаться рядом с тобой. Да может ли быть вдруг...

Перехватываешь в зеркале мой взгляд, замираешь на миг:

– Ты так смотришь на меня, Орлов... Поцеловать меня хочешь?

– Да.

Стоп. Есть еще одна минута на двоих. Надо сказать последнюю правду.

– Ты знаешь, я женат.

– Ваше величество, по этому дому видно, что если вы и женаты, то ваша жена не бывала здесь страшно долго, так долго, что вы почти забыли о ней. Но вам совсем не надо расставаться с ней ради другой женщины, если вы не хотите этого.

Вот теперь это зеркало отражает и меня, и зазеркальные руки Верочки вдруг ложатся на плечи Орлову и сплетаются у него на шее. Какая-то пружина разжалась и бросила нас навстречу друг другу... и лицо... твое лицо... вот оно – ближе, ближе, еще ближе...

Что это? Поцелуй. Когда же последний раз так трясло, словно под током, при таком легчайшем прикосновении к женщине...

Поздно... Дожди рекою стали...

Поздно... Давно вернулись стаи в гнезда...

Зачем ты пришла, скажи...

Ты, сводящая с ума, дана мне в испытание. И смысл его еще не понятен. Но Шеф предупреждал об испытаниях, предупреждал... Время теорий закончилось.

В открытую форточку долетает сигнал такси. Мы на ходу одеваемся и убегаем... но вдруг возвращаюсь – нет, к себе как постороннему – Орлов возвращается, мелькая в зеркале.

Сколько уже смеха и слез довелось повидать этим зеркалам.

Остается лишь расстегнуть пальто, бросить шарф...

Нет, надо разорвать все прямо сейчас, пока еще не поздно, пока еще сможем забыть друг друга...

Слушай, может быть, потому мне надо расстаться с тобой, фотомодель, чтобы не влетать в амбиции: "если такая женщина со мной, то я лучше многих, лучше большинства"...

Слышен звук твоих шагов. Зачем тут метаться по комнате, исчезнуть все равно некуда. Только упасть в кресло.

Вот уже ты и вбегаешь ко мне.

– Ну и шуточки! Что с тобой?