Текст книги "Дневники св. Николая Японского. Том Ι"

Автор книги: Николай (Иван) Святитель Японский (Касаткин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 39 страниц)

26 сентября 1879. Среда.

В 8 часов утра пошел к Митрополиту. Усадил пить чай с собою. «Вот схема нужд Миссии», – «Что схема! Вы думаете, не хотят делать: не не хотят, а нет средств: в Синоде – нет, в Государст. казначействе не дадут»… И пошел, и пошел. Улучив минуту, я сказал, что просил бы, если возможно, от Лавры 2 тысячи ежегодно. «Я вам дам не от Лавры, а от кафедры эту сумму». Почтительнейше поблагодарил. Все равно, откуда бы ни шло, лишь бы было. «А от Юрьевского монастыря можно ли просить?» «Там все суммы распределены – что на что; впрочем, из остатков от статей, быть может, найдется». Не запретил съездить мне попросить от настоятеля. «Благословите поехать в Москву, просить помощи Миссион. Общества». – «А я думал, что уже вы там были; я и не знал, что вы здесь». – «Хотел было тотчас же ехать, да сотрудники остановили, сказав, что неловко, – приехав в Петербург, не явиться к благотворителям Миссии; визиты и задержали меня».

Так как нашел в комнате письмо гр. О. Е. [Ольги Евфимовны] Путятиной, писанное еще вчера утром, в котором она говорила, что узнает предварительно у К. Н. [Константина Николаевича] Посьета, когда можно быть у него, чтобы не сделать даром такого длинного конца к нему, так как он часто занят делами по Министерству до невозможности принять, – вчера же вечером я не сказал, что сегодня еду в Москву, ибо и ехать так внезапно сегодня только решился, то нужно было съездить к графу, чтобы предупредить О. Е–ну [Ольгу Евфимовну] осведомляться у Посьета. Не застал дома, – были еще у обедни (День Иоанна Богослова). На возвратном пути купил небольшой саквояж, сапоги и пр. мелочь. Возвратясь и уложившись, опять поехал к гр. Путятину и, простившись, в 3 часа отправился в Москву. На вокзале встретился с Мордвиным, бывшим Секретарем Синода, служащим теперь по Министерству юстиции. Растолстел; звал к себе, – по Знаменской 8 Н [номер]. Соб. д. [Собственный дом].

В вагоне 2–го класса сидел в отделении с стариком вдвоем. Спать способно было. Старик угрюмый; разговорами и расспросами не мешал.

Москва

27 сентября 1879. Четверг

Остановившись в Москве, на Никольской ул. в Шереметьевских номерах, по совету моего соседа в Невской Лавре о. архим. [архимандрита] Арсения, я отправился к сотруднику Миссии о. Гавриилу Сретенскому. Принял по–родственному, он и сестра его. Но немножко многоглаголет. На слова его положиться – станешь на ходулях. «Вы теперь и то, и это в Москве»… Верно одно, что дело Миссии любезно всем, а «мы» теперь, как и всегда, – ровно ничего сами по себе, без Миссии; так нужно и смотреть и так бы и говорить ясно и просто. Отправился к Преосвящ. [Преосвященному] Амбросию; не застал дома. В 4 ч. поехал к Высокопр. [Высокопреосвященному] Макарию. Необычное время его приема; впрочем сказали, что доложат. Разговорился старый келейник Высокопр. Иннокентия – очень сокрушался о смерти его. Приятно было видеть преданность старого слуги. Высокопр. Макарий принял любезно; тотчас же согласился жертвовать от кафедры 2 тысячи в год, заметив лишь, чтобы инициатива шла не от него, «а если Высокопр. Исидор обещался, то и я обещаю». Значит, уважение – к старшим; добрый пример для желающих подражать. Касательно Лавры – Троицко–Сергиевской – сказал, что она теперь не в состоянии, так как сама, по случаю произведенных построек, в долгах теперь. Касательно же 23800 р. в год сказал, что он согласен; но, кстати, – завтра заседание Совета Мис. [Миссионерского] общества; он скажет, но настаивать не будет, чтобы не стеснить. Я предложил прийти на случай, если бы в Совете понадобились личные объяснения касательно Миссии, но он отклонил, сказав, что будут стесняться выражать свои мнения. Вечером опять был у Преосв. Амбросия. Принял с распростер, [распростертыми] объятиями: «ваши письма о нуждах Миссии за сердце хватают»: должно быть, разумел корреспонденцию с дороги. «Рады бы сделать все, что просите, да средств нет; в нынешнем году сбор меньше»… «Ваше пр–во [преосвященство]! Дайте в год 23800 – больше ни копейки не попросим: ведь все равно же, почти столько уже жертвуете – за прошлый год переслали до 17 тысяч, – но помощь не определена: прибавьте еще несколько и определите твердо, чтобы нам знать, что мы имеем». «И расписку дадите, что больше не будете просить?» – «С удовольствием: и честное слово вдобавок даю, что исполню обещание, – больше беспокоить не буду; даже все, что будет поступать непосредственно в Мис. общество для Японской Миссии, пусть будет в числе 23800 р.». «Я с своей стороны согласен, но согласятся ли члены Совета, не знаю; побывайте у казначея Общества В. Дм. [Василия Дмитриевича] Аксенова, попросите его и скажите, что я согласен: а расписку к завтрему приготовьте». – заключил преосвященный, смеясь. Стали к нему сходиться для заседания члены Комитета по сокращению епархиал. [епархиальных] приходов. Представил всем; познакомил; заставил рассказывать о Миссии, чтобы заинтересовать их, попросил прочитать «Отче наш» по–японски. Тут же пришла ему мысль собрать общее миссионерское Собрание для того, чтобы выслушать рассказ об Яп. Церкви и утвердить смету на нужды Миссии. Когда пришло время Комитету начать свои совещания, Преосвященный сказал о том, и я откланялся.

Съездили с о. Гавриилом к Аксенову на дом, но не застали; зашли по соседству к зятю о. Гавр., но и его не было дома. Прождавши с полчаса возвращения Аксенова, вернулись по домам.

28 сентября 1879. Пятница

Утром отнес к Преосв. Амбросию, в Богоявленский монастырь, прошение в Сов. М. О. [Совет Миссионерского общества] с обязательством в нем не просить больше. Потом сделал визиты ко всем членам Совета. Андрей Ник. [Николаевич] Ферапонтов, которого нашел в его книжном магазине, на Никольской, благодушнейший муж; тотчас уверил, что все будет хорошо, что Аксенова он уломает, – он–де и сам служил казначеем Общества и знает, что средства найдутся; пошел вместе со мной к Аксенову, на Чижовском Подворье, здесь же, напротив Богоявл. Монастыря; но В. Дм–ча [Василия Дмитриевича] еще не было в его лавке. Отправился по другим членам Совета. Князь Ник. Петр. [Николай Петрович] Мещерский принял любезно, обещал содействие; даже об отношениях между католич. [католичеством], протест. [протестанством] и правосл. [православием] с принципиальной точки зрения судит очень правильно; удивило меня это в аристократе. Алекс. Мих. [Алексей Михайлович] Иванцов–Платонов принял просто, ласково и несколько излишне учтиво. Милый человек; жаль только, что с его большим авторским талантом <…> (Вышеозначенное, начиная с половины 25–го ч., писал в Москве, ночью на 22 октября).

Теперь сажусь продолжать на станции Чудово, на пути в Новгород и Юрьевский монастырь просить 2 тысячи, последние недостающие, так как Киевский Митрополит, от которого я только что еду, дал 2 тысячи. Запустил дневник, а между тем хотелось обозначать каждый день в кратких чертах, чтобы после – в Японии, когда взгрустнется и захочется в Россию, при взгляде на дневник останавливалось прихотливое хотение. «Хорошо только там, где нас нет». В Японии хочется в Россию, а в России прожил ли хоть один день, чтобы не хотелось в Японию! Где счастье? Нет его на земле; везде, где бы ни быть в данную минуту, полного спокойствия и счастья никогда не испытываешь; всегда стремишься к чему–то вперед, жаждешь перемены; а придет перемена, видишь, что не того ждалось, и возвращаешься помыслами к прежнему. В России – лучшие из лучших минут, это, конечно, часы, проводимые мною у Ф. Н. [Федора Николаевича] Быстрова. Маленький земной рай это милое семейство, – и нет, кажется, – не видал лучше его на свете. Что за милый юноша этот вечно вдумчивый и серьезный Коля! Весь рой юношеских мечтаний и идеалов мне чудится на его лице. И благоуханною струею проносится пред воспрянутым духом свое собственное молодое время, – всегда – вдаль – вдаль: настоящее американское let go,  [17]17
  Пойдем ( англ.) – примеч. сост. Указателей.


[Закрыть]идеализированное и облеченное в лучшие, прозрачно тонкие, нежные формы человеческой жизни и деятельности. Чистый, девственный румянец лица, скромный взгляд, наклонность к музыке – все показывает в моем милом Коле – будущего честного деятеля, идеалами руководящегося. Дай Бог ему! И дай Бог родителям вечно радоваться на него. А милый игривый Миша, чистенький и красивый, как зайчик, что за прелестное дитя! Судя по взгляду и по физиономии его, из него выйдет еще лучший юноша, чем Коля. Этот, пожалуй, выйдет в жизни – или несколько слаб, или, наоборот, тяжеловат; Миша же – веселый, живой и быстрый, шуткой и юмором будет скрашивать неровности своей жизни и будет, даст Бог, идти твердо и честно к лучшим целям в жизни, – точно так же, как теперь твердо знает – какой у него урок и честно готовит его, – честно же не утаивает, если по географии двойку получит. Маленькая Людмила – точно хорошенькая куколка; никогда не забудется прелестная картина, достойная кисти даровитого художника, как она – с больными зубами – на коленях и на груди матери успокаивается и минуту спустя опять обращается в серьезно улыбающегося ангела. Ольга Петровна – лучшая из матерей, виденных мною на сем свете, и конечно – лучшая из супруг. Да и какая супруга не была бы ангелом при таком муже, как мой неподражаемый по доброте и мягкости и вместе честности и твердости во всем добром Ф. [Федор] Николаевич! Дай Бог, чтобы многие–многие годы это семейство было счастливо и для себя, и на счастье и радость всем, кто имеет счастье близко видеть его! И в Японии я буду отдыхать душою, переносясь мысленно в этот маленький рай земной – на 3–м этаже Михайловского замка! Но все это к слову, а главное–то – относительно моей непоседливой и бесприютной души – расцветаю я душою и согреваюсь в этом милом семействе, – но что и в нем наполняет меня?

Та же вечная мысль об Японии и Миссии! Разогретый и расширенный душевно – я становлюсь лучше относительно Миссии: значит, и тут главное Миссия – и вечно, и везде – одна Миссия и Япония, и не скрыться мне от них, и не найти другого – лучшего на земле, другого счастья, кроме Миссии и Японии. Так о чем же я скучал в Японии? Чего искала душа? Не убежишь от того, что приросло к ней. – и счастье мое на земле, это – одно – хорошее течение дел по Миссии. Оно и правда! Не был ли я счастлив каждое утро в Японии, – счастливее даже, чем в семействе Ф. Н. [Федора Николаевича], – возвращаясь с класса Догматики в Катих. [Катихизаторской] школе? Душа тоже согрета и расширена, и хотелось бы говорить и говорить, хотелось бы поразить все зло, всю ложь, неправду, католицизм, протестантизм, все, что против Христа! Да. так, пожалуй, – для меня единое истинное счастье на земле! Дай же. Боже, мне поскорее вернуться туда и никогда уже не скучать там и не хотеть в Россию! При прочтении этих строк, когда какая досада или тоска станет одолевать в Японии, дай, Боже, всегда успокоиться и отрезвиться от недельной мысли искать счастья – хоть бы во временном отпуске в России. Боже, да какое же это счастье! Напротив, не несчастье ли? Дорогой тоска смертная: здесь вот до сих пор мечусь как угорелый из угла в угол, – ни покоя, ни отдыха: ласки и любезности – не прелесть, – я наслушался их и в Японии гораздо больше, чем могу слышать в России: свидание с родными – не особенно манит, – вероятно – увижусь – в два дня наскучит: с друзьями, – так вот и с лучшим когда увижусь – только и речи и мысли об Японии же. Э–эх, именно хорошо там, где нас нет! Правда, быть может, перемена мест и лиц много значит в экономии возобновления сил, т. е. отдыха. Но в таком случае можно отдыхать и в Японии, заменяя одно место другим и одни лица другими, т. е. путешествуя по Японии – по Церквам, или временно уходя в горы. Пусть же никогда, с этих пор – не заскучаю в Японии по России! Оно, пожалуй. не скучал и до сих пор: но множество пережитых неприятностей, необходимость выветрить из головы кое–какие лица и сиены, нужда материальная. недостаток служебного штата – все это порядочно тянуло из Японии сюда. А здесь, дай, Господи, поскорее кончить дела и уехать в мой мирный уголок! Как все там родственно и мило душе! И как здесь все беспокойно и лишено истинного удовольствия! Устал уже здесь. Вот и теперь, 26 октября, пятница, – вечером в 5 с половиной часов остановившись в Чудове, чтобы ждать поезда, который только завтра в 4 часа утра пойдет в Новгород, – какая скука! Весь вечер глазел, как лакеи вокзала готовили все для гостей, – и вдруг – гости – никто ни одного блюда не спросили: пожимая плечами и переглядываясь, лакеи убрали обратно в задние карманы свои белые перчатки и убрали со стола: только буфетчик был в небольшом авантаже, – человек 7 вытянули по рюмке очищенной. Наконец все улеглись спать, кроме ночного дежурного; слышался только шум из зала 3–го класса – где много новгородцев, должно быть, ожидают завтрашнего поезда; я лег было на диван, любезно предложенный прислугой в зале; но, так как спать не хотелось, принужден был встать и вот теперь пишу сие, под говор – и взаимное угощение служащих при дороге, поместившихся у буфета. При всем том нужно, по возможности, восстановить дневник, по дням, припоминая недавно прошедшее. 10 часов вечера 26 окт. спать все не хочется; железнодорожники, выпивая, громко толкуют о своих служебных и всяких других обстоятельствах; съел порцию судака, выпил стакан чаю. Скучно однако. Голова от езды точно деревянная; из Москвы – в понедельник 22 окт. – в 12 с половиной часов; теперь пятница, ночь; в Киеве пробыл с 7–ми часов вечера 23–го окт. до 11–ти 24–го – все прочее время в вагоне: все дорога. вечно дорога! И вся жизнь наша – одна беспрерывная дорога. Скучно! Скоро ль из сей жизни на покой? Часто приходит в голову мысль эта. Быть может – предвестие близкой смерти. Что ж. в тот момент, когда я умру, двое родятся на свет – рождений больше ведь, чем смертей, – о чем же думать? Мысли не стоит: колесо жизни вертится, – мы теперь еще на нем, а завтра, быть может, – под ним, и раздавлены будем, – общий удел всего живущего – материального. Что–то с душой будет? О–ох! Да пусть и ее – гибнет, лишь бы Япония сделалась православною. Надоело писать. Попробую спать. Остановился выше на А. Мих. [Александре Михайловиче] Иванцове. Да, так жаль, что при его большом авторском таланте он несколько ленив писать. «О католичестве третью книгу написали ли?» – «Нет, как уяснишь себе предмет, так и скучно станет писать, – вот и теперь – о ересях – продолжать скучно, потому что предмет для самого себя уяснен». Обещал дать продолжение о католичестве в рукописи. – О. Николай Лавров, сотрудник Алтайской Миссии, прототип и наших сотрудников, принял отечески ласково, обрадовался, стал угощать рябиновкой, пожертвовал иконы. Старенек и слабенек уж. Спасенный человек! – Протоиерей Ив. Ник. [Иван Николаевич] Рождественский, тоже старец, обещал и от себя содействие. – Кончив визиты к членам Совета, побыл у О. П. Тюляева, но не застал дома; говорят, все разъезжает по монастырям и ездит, точно Иоанн Калита, с мешком денег для нищих. – С Ферапонтовым опять зашли к Аксенову, в лавку; порядочно поломался старик, пока обещал, что не станет возражать против ассигновки. – Вечер провели вместе с о. Гавр. [Гавриилом] Сретенским у о. Гавриила Вениаминова, куда едва добрались в темноте чрез бесконечное Девичье поле. Вспоминали про Владыку Иннокентия, незабвенного благотворителя и благожелателя Японской Миссии. Угощали закуской; исподтишка я наблюдал за маневрами доброй и кроткой Катер. [Катерины] Ивановны – чтобы не дать Гавриилу Ивановичу напиться; немножко поставила в графине водочки – и ту скоро же унесла; поставила и мадеры, но и ее скоро убрали.

29 сентября 1879. Суббота

Положительно, скука и пустота здесь, в России. Встал теперь ночью с 30 на 31–е октября, чтобы продолжать дневник; не пишется. Вспомнился мотив одной песенки Я. Д. [Якова Дмитриевича]. Пахнуло Японией: там мои привязанности, там моя работа: и теперь встал в 3 часа – бессознательно природа будит на дело в Японии, а какое дело здесь? Одно в настоящую минуту – лечь опять и заснуть.

С.-Петербург

28 октября 1879. Воскресенье

Ночью с субботы на воскресенье прибыл в Петербург. Поезд запоздал. Вечером в вагоне – черкес с рассказами об обвалах на Кавказе; грубость выпившего железнодорожника. Андрей рассказал, между прочим, что были два раза из Новодевичьего монастыря. На столе нашел, в числе других записку К. П. [Константина Петровича] Победоносцева о С. [Сергее] Рачинском.

В воскресенье к обедне отправился в Новодевичий монастырь. Жаль, что не был извещен об имеющемся на этот день диспуте на Магистра в Д. [Духовной] Академии – Болотова. Из монастыря заехал к Путятину.

29 октября 1879. Понедельник

Утром – у А. Гр. [Андрея Григорьевича] Ильинского. К Министру финансов послано официально от Обер–прокурора о необ… [продолжения записи не сохранилось.]

12 ноября 1879. Понедельник

Ночевал в Петергофе, у П. А. Благовещенского, в бывшем кабинете Н. А. Булгакова, ныне комнате его дочери Анны, воспитывающейся в Смольном. Утром П. А., несмотря на то, что вчера проговорили до 4–го часа ночи, озаботился встать раньше меня, чтобы напоить меня чаем; говорил, что дочь – маленькая Варя (9–ти лет), ночью в 5–м часу, пробудившись, спрашивала про меня, – боялась, чтобы я не уехал – без свидания с ней. Но утром проспала, и уехал я не видавшись с ней. Милая идиллия! Отец и мать – Елена Павловна – такие добрые и радушные; детки – вчерашние – Булгаков Коля и Сережа Благовещенский, рукоплескавшие, когда услышали, что я приехал в Петербург, и так неохотно вчера уехавшие в гимназию. – Сережа – все отговорки представлял, чтобы остаться дома, хотя и безуспешно, и поминутно карабкался на диван, чтобы взглянуть на часы и сказать «еще рано», – что за милое семейство! Бог наградит их за их доброту и чисто родственное радушие!

Что за добрые люди в России, и так хотелось бы. чтобы они вечно–вечно были счастливы! Но – мимо светлые явления мирных, тихих уголков! Не для нас они. – бесприютным путникам жизни нельзя долго останавливаться в теплых номерах гостиницы, – расплачиваться нечем будет.

Заехал с железной дороги к А. Гр. [Андрею Григорьевичу] Ильинскому – не мог видеться, – отправлял мать на московскую чугунку. Дома застал письмо от Ив. Ив. [Ивана Ивановича] Демкина, – ответил по городской почте, что буду завтра у Суздальцевых, и карточку Я. А. [Якова Аполлоновича] Гильтебрандта с устным, чрез Андрея, наказом – известить, когда буду дома; написал, что в среду до 4–х часов; хворал потом – расстройством желудка; что за притча – не знаю; неделя уже, как желудок страшно расстроен; неудобно для подвижной жизни.

В 5–м часу, согласно предварительному обещанию, отправился к В. Я. [Василию Яковлевичу] Михайловскому, протоиерею Спасо–Бочаринской Церкви на Выборгской. В первый раз вечером проезжал Литейным мостом. Электрическое освещение – великолепно. Но на мосту – страшная давка; должно быть, скоро найдут нужду построить еще мост. У В. Я. [Василия Яковлевича] – видно, что к обеду готовились; не может быть, чтобы ежедневно у него была такая роскошь, – рябчики, вина и проч. – на славу. За столом познакомился с дочерьми – Олей и Аней, – которых видел когда–то маленькими девочками, – теперь почти невестами – старшая живая и веселая, младшая тихая и задумчивая, без улыбки; обе гимназистки, знатоки языков – немецкого – от матери–немки, французского и даже английского. После обеда они тотчас же ушли заниматься с пришедшей учительницей. Мы с В. Я. – в кабинете получили послание от неких Морозовых – девиц со вложением 100 руб. на Японскую Миссию. Решили – справить на них утварь, с надписью жертвовательниц. Во время письменного ответа о сем пришел какой–то богач, которого В. Я. предварительно зазвал для знакомства со мной, потом староста его Церкви. Я вышел в крестах по совету В. Я., и целый вечер проговорили о Японской Церкви. Богач расспрашивал весьма разумно. На прощание сказал – «посмотрим»; мы с В. Я. заключили, что бы стоило такому человеку – одному – взять на себя построение храма или женского училища. В. Я., между прочим, рассказывал, какую проповедь он вчера сказал на ранней и поздней обедне, – оба раза об Японской Миссии. Порядок проповеди – точь–в-точь, как в Миссии. Сторож выносит ему епитрахиль и камилавку, а он еще не знает, о чем будет говорить. Крестится и выходит, а народ придвигается к амвону. Мелькает мысль об Японии, и он начинает: «Спаситель молился, чтобы все было едино, – и послал на проповедь: тогда было малое стадо, но – Слово Спасителя разрастается в дело»… Плач ребенка заставил его остановиться, и он позвал сторожа, чтобы отвести бабу в паперть, до времени причастия. Заговорил потом об Яп. Миссии – и результатом проповеди было – тотчас же после нее – сбор 60 руб.; потом старуха принесла собранных 60 руб.; потом еще старушка из богадельни принесла собранных по койкам в богадельне 6 руб. – В числе собранных – огородник–мужик, отправляясь домой, занес В. Я–чу рубль на Миссию; а инвалид–артиллерист принес 1 рубль и попросил прочитать письмо, писанное когда–то Виссарионом Авано – (преплохое письмо). Еще сегодня – 100 руб., от Морозовых – итого 226 руб. – Боже, что за добрые христиане русские! Но не пробужден дух сочувствия Миссиям – не знают! Если бы так хоть половина священников русских поступила, как поступил В. Яковлевич, то, конечно, миллион собран был бы на Миссию, – и это без ущерба России, а, напротив, с пользою – для возбуждения религиозного чувства. Но не знают и священники, как именно возбуждать дух благочестия! Придет лучшее время, восстанут люди живого религиозного чувства, тогда не то будет, что теперь! Мы с того света порадуемся!

13 ноября 1879. Вторник

Утром пришел Д. Д. [Дмитрий Дмитриевич] Смирнов, чтобы в 10 часов отправиться вместе к ректору Академии Художеств. Федору Ив. Иордану, с которым возобновлено было знакомство 9–го ноября, в пятницу, в Новодевичьем монастыре, на именинах Игуменьи Евстолии, и который вместе с его супругой Варварой Александровной пригласил к себе в этот вторник, в 11 часов, обещаясь рекомендовать художника для Японии. Идя заказывать монастырский экипаж, в коридоре столкнулся с Я. А. [Яковом Аполлоновичем] Гильтебрандтом и его братом, студентом Медицин. [Медицинской] Академии, Владимиром. Проболтали до половины 11–го, вспоминая Японию, причем Я. А. явил новый знак сочувствия к Миссии, рассказал, что возбудил участие к ней и в Ялте, куда ездил с сестрой, по случаю ее болезни, и рекомендовал писать туда к Софье Ив. [Ивановне] Зибер, содержательнице общественной библиотеки и читальни. У Иордана встретила супруга его, заявив, что Ф. Иван. [Федор Иванович] уже оделся и ожидает. Старик, работавший в то время над гравированием портрета В. К. [Великого Князя] Владимира Ал. [Александровича], принял задушевно–просто; бросил работу, повел в гостиную; рассказал, что нашел художника для Миссии, совершенно русского: Ив. Ив. [Ивана Ивановича] Творожникова; «творог! – Это совершенно по–русски! bon!». Варвара Ал. [Александровна] пригласила к чаю, под предлогом, что прозябли (было градусов 10 морозу); дочь их наделала тортинок из икры. Д. Д. отказался от чаю и заинтересовал В. Ал–ну. После чаю пошли осматривать Мозаичное заведение. Сам Иордан повел, представил художникам и рассказывал главное. Художники оставили свою работу и были весьма любезны: один рассказал в подробности у своей работы – бичевание Спасителя – весь процесс мозаичного производства. Все работы для Собора Св. Исаакия. Что за грандиозные произведения! Это – слава России! Нигде в свете нет лучшего мозаичного заведения! Наши мозаисты и на выставках и de facto – лучшие в мире! Поцелуй Иуды, Великие Князья Св. Михаил Тверской, Александр Невский, Св. Сергий, Св. Царица Александра, бывшая на Парижской выставке и получившая первую золотую медаль (были еще состязатели итальянцы, но далеко отстали), Св. Ев. Иоанн Богослов, – громаднейшая картина, с ангелами. – Св. Дмитрий Царевич, – все эти художественные создания и через тысячу лет будут свидетельствовать о высоте художественного таланта русских! – На втором этаже, где с лестницы любовались прелестью икон, лежащих внизу, видели под НН–рами [номерами] образчики мозаичных столбиков, которых числом по колерам до 20–ти тысяч, по словам Иордана; потом мелкое мозаичное производство – небольшая икона в 2 тысячи рублей, и художник – со странно глядящими глазами, п. ч. [потому что] на такой работе нельзя не испортить наконец зрение (и будущность бедных художников – ничем не обеспечена! При нас к Иордану приходила вдова мозаиста–художника, третий год уже хлопочущая о каком–нибудь пособии себе, – плакала, бедная! А Иордан: «забыли поместить в уставе о пенсии»…). Были, наконец, в химической комнате, где по требованию художников тотчас же изготовляются столбики потребных цветов. Мне предложили указать цвет, какого приготовить столбик; я указал на синий, щепоть белого чего–то, ляписа, – у очага в две минуты смесь была растоплена, на вертеле смешана и по моему же желанию – вытянута в 4–угольную палочку, которая сейчас же была разделана на мелкие куски, завернута в бумажку и отдана на память. Чудо, как все приспособлено! – Когда были в химической, пришел Ив. Ив. Творожников; некогда было разговаривать и хорошо знакомиться здесь; но физиономия его с первого же раза мне понравилась. – На возвратном пути в комнаты Иордана заглянули в другие мозаичные комнаты, между прочим в парадную приемную, – где стол неизвестного происхождения, но великолепной мозаики, и произведения итальянской мозаичной школы по стенам. У Иордана опять был пирог и кофе. Явилась Mm Плетнева. В. А. Иордан заказала мне быть в понедельник у Гофмейстерины Бартеневой, чтобы посетить Вел. Княгиню Александру Петровну, которая лежит теперь в постели. Творожников был очень скромен; Смирнов возбуждал интерес, что не ест ничего мясного и рыбного; Иордан припоминал Буфеланда, рекомендующего то же. – От Иордана Творожников повел нас в Академию Художеств. Выставлены архитектурные проекты на тему: «инвалидный дом». Превосходные рисунки. Картины, русскую древнюю иконопись и статуи – видели мельком, пот. что было поздно. Прощаясь, условились, что Творожников придет ко мне в четверг утром – поговорить о службе в Миссии. Вернувшись домой, отправился опять тотчас же к Ив. Ив. Демкину, который настоял, чтобы я взял его шубу и бобровую шапку вместо драпу, им же прежде данного, и Суздальцевым, вместе с ним. Вечер прошел очень оживленно за обедом и после – разговором с Шарлоттой Алексеевной о намерении ее служить делу общественной благотворительности, а также воспоминаниями их всех о раненых воинах, лечившихся в госпитале, устроенном Шарл. Ал. [Шарлоттой Алексеевной] – в 10–й линии Васильевского острова. Альбом больных.

14 ноября 1879. Среда

Утром написал ответ В. Я. [Василию Яковлевичу] Михайловскому на вопрос о здоровье и брату Василию. Поехавши в город к П. А. [Петру Андреевичу] Гильтебрандту, видел город, иллюминированный флагами, так как сегодня день рождения Цесаревны.  [18]18
  Мария Федоровна (цесаревна) (см. Именной указатель).


[Закрыть]С Гильтебр. к А. И. [Александру Ивановичу] Резанову, ректору в Академии Художеств по архитектуре. И он хорошо отозвался о Творожникове: «скромный–де, могущий писать в иконописном стиле», – порекомендовал и архитектора – для написания плана нашего храма, – у него же работающего молодого человека; с архитектором условились, что он в пятницу утром придет ко мне с рисунками разных стилей. Затем Резанов прямо протянул руку и «до свидания». П. А. Гил.[ьтебрандт], как видно было, немало смущен был холодностью приема, так как прежде говорил о Резанове: «прекраснейший, милейший человек»; должно быть, старику просто некогда было возиться с нами. Заехали в редакцию «Древней и Новой России». Влад. Ив. [Владимир Иванович] Грацианский – был в воинственном азарте и уговаривал сотрудника – пискливого юношу – написать что–нибудь в воинственном роде, а не мирное, которое не будет подходить под тон нынешнего настроения общества. В воздухе пахнет войной. «Мы зарядим Номер»… По вчерашнему условию поехал к И. И. [Ивану Ивановичу] Демкину, чтобы сделать надписи на 12 экз. [экземплярах] рапорта – жертвователям на Миссию в его приходе. Оттуда – к Путятину, по приглашению запиской сегодня утром. После обеда съездил к Тертию Ив. [Ивановичу] Филиппову, – который говорил об уничтожении нашей Церкви и о том, что мы накануне разрыва со всеми Патриархами, – и только неистощимому миролюбию их мы обязаны тем, что еще не в разрыве. Вернувшись опять к Путятиным, виделся с Лид. Дмит. [Лидией Дмитриевной] Шевич, которой говорил о ее сыне, виденном в Нью–Йорке. Дама – лорнирующая подходящего к ней, Хеврон называющая горой, картинно разваливающаяся. Неудивительно, что один из ее сыновей стащил жену у Свербеева, другой теперь в Нью–Йорке– Пришел Титов с женой, желавшей говорить со мной, – служивший когда–то в Константинополе, ныне член Госуд. Совета. Условились в субботу в 9–м часу – опять быть у графа. Получив лекарство от Ол. Ефим. [Ольги Евфимовны] от болезни горла, ныне хриплого, д. б. [должно быть], потому что сегодня говорил на воздухе, когда ехал с Гильтебр. Ну уж и климат здесь!

15 ноября 1879. Четверг

Утром пришел студент Академии Устинский. изъявивший желание ехать в Японию: отказал ему, – непостоянен и странен. Пришел Творожников – сам отказался, под предлогом, что хочет ехать в Италию усовершенствоваться в живописи. В то время, когда он сидел, от Митрополита пришли звать. Послал к Варваре Петровне Базилевской: «Съездите; вчера я был у нее и обещал прислать; возьми те мою лошадь, кучер знает – где. А дело как?» «Я знаю чрез чиновника Министерства финансов, который сам подносил дело к подписи Министру, что оно вышло от Министра». «Да может быть это только о 3–х тысячах рублей. Съездите в Канцелярию Обер–прокурора, спросите там Ненарокомова или Чистовича и справьтесь у них». Когда я шел к Митрополиту, встретил меня человек гр. Путятина, сказавший, что граф и графиня Ольга Евф. [Евфи–мовна] в Соборе на обедне и зовут меня после обедни в магазин Ракочего [?] смотреть иконы. Я отвечал, что иду к Митрополиту и не могу. По возвращении, когда говорил с сидевшими еще у меня Творожниковым и Смирновым, опять пришел лакей графа: «не можете ль через час». Пошел я в Собор и объяснил графу, что через час должен ехать к Базилевской по воле Митрополита, – а на обед вечером приду. Поехал к Базилевской. Простая старушка в чепце, угостила стерлядями – остатком вчерашней трапезы Митрополита. Расспрашивала о Японии вразброд, без толку и интересу. Когда услышал я «те», – «хорош ли народ–те японцы», – то начал и говорить по–простому, – «матушка–де В. П. [Варвара Петровна]». После чаю у нее стали слипаться глаза, и преловко отделалась от меня, – «а вы от меня куда?» Я встал и стал раскланиваться: «помогу чем можно, – поговорю ужо с Владыкой» – были ее слова на прощанье. – В Канцелярии Обер–прокурора Ненарокомов вышел и уверил, что дело вышло от Министра Финансов в желательном порядке, – «вы умеете ворожить»; «а 3695 р. тоже дал?». – «Это само собою, кроме 26 тыс.». Чиновники Канцелярии сказали еще, что из Министерства иностранных дел пришло извещение, что к поставлению Епископа в Японии не имеется никаких препятствий; «речь готовить нужно», слюбезничали чиновники. В 4 с половиною ч. отправился обедать к графу; в 7 часов – к Митрополиту.