Текст книги "Дневники св. Николая Японского. Том Ι"

Автор книги: Николай (Иван) Святитель Японский (Касаткин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 39 страниц)

28 февраля 1880. Четверг. Масленица

Спать пришлось очень мало, потому что Степан мой стал стучать своими певучими дверьми. Полусонный напился чаю. Пришли Дмитрий Дмитриевич и племянник Сергей Касаткин. Первый известил, что пожертвование из Единоверческой церкви будет, о чем справиться просил я его. Спасибо, на этот раз показал аккуратность. По уходе, одевшись, зашел к о. Исайи спросить имя супруги Сивохина; оказалось, знает только имя – Неонила, а по батюшке не знает; и в этом оказалась добрая черта Ефр. [Ефрема] Николаевича; значит, за него и его супругу молятся, хотя по общежитию не совсем знакомы с ними; нужно же сделать себя с домом достойными молитвы! – Заехал к Феодору Николаевичу. Оказались письма из Японии. От о. Анатолия – что денег нет; от Марьи Ал. [Александровны] – просьба похлопотать о ее жалованье – единственная, мол, – и письмо к Владыке Исидору о том же – открытое. Бедная! Видимо, раба Божия, но испытывает свойственное всем человекам. Зачем же она не верит, что жалованье ей будет выхлопотано? И раздражительность видна в обоих письмах. Но, тем не менее, мне жаль стало ее, и я смутился – следовало бы давней умаслить хоть ласковыми словами, чтобы даром не терзалась. Письмо от Хорие о браке двоюродных – Иоанна Нода с Варварой Оонума и просьба разрешить им исповедь и причастие. Большое письмо Павла Сато. Видна обстоятельность и логичность в нем. Письмо содержит мало нового, но видно желание представить все, как есть, с японскою осторожностию, впрочем. От о. Владимира давно нет ничего; видно, не в духе; понял, знать, что в Семинарии не умел обратиться; а о. Павел Сато пишет, что и Катехизаторская школа его не любит, хотя, по–видимому, у него нет к ней никаких отношений. Из новостей – самая неприятная, сообщаемая о. Павлом Сато, что вышло военное положение – всем, кто не «косию», не «цёонан» и не больным, служить в военной службе – три года, затем три года в резерве и четыре года по второму призыву. Кого же после этого иметь нам в Семинарии и Катихизаторском училище? Трудно дело. О. Павел представляет свои соображения. Увидим. С дрянным расположением духа, навеянным безденежьем и жалобами, отправился к Сиво–хину, к часу. У Неонилы спросил ее отчество; оказалось «Афонасьевна». К обеду пришел еще доктор, видимо, привыкший держать себя запросто и несколько наставительно. – За обедом кулебяка превосходнейшая, уха, блины, стерлядь под соусом, мороженое, кофе. Когда Еф. Н. [Ефрем Николаевич] несколько усиленно предлагал что–нибудь, доктор восставал: «Поставлено, ну и бери, кто хочет», вообще, деликатности не показал; зато ж и Е. Н. с супругой, видимо, сбитые с панталыку порядками богатых домов, иное – усиленно предлагали, иное – брали сами прежде всех, а о гостях нисколько не заботились. Еф. Н. рассказывал о маклерах: «Приходит, примерно, и предлагает чаю пуд по 1 р. 60; я нахожу, что так мне антересу нет, даю 1 р. 40 к., а на 1 р. 50 мы сходимся, и ему процент» и прочее. После обеда Еф. Николаевич, кажется, не совсем здоровый, пошел в отдельную комнату с доктором, и сей вынес, что «Е. Н. немного полежит»; мы малость посидели с Неонилой Афонасьевой и побаловались яблоками, после чего я стал прощаться, и при прощаньи служанка сказала, что Е. Н. просит во вторник на второй неделе поста отслужить молебен утром в восемь часов. – По приходе сюда, пред обедом, читал брошюру о последних днях о. Арсения Афонского, моего доброго знакомого, умершего в Москве в ноябре. Истинно, Божий угодник был, о чем и я могу свидетельствовать. – Поехал к графу Путятину, чтобы сказать, что сегодня на обеде у них не могу быть, так как–де нужно вечером идти к Митрополиту просить денег из собранных на Церковь – послать в Японию; после того имел в виду отказаться и от обеда у Бюцова. Но оказалось, что сегодня день рождения графа Евгения Ефимовича и что на меня располагали при устроении обеда. Совестно стало, и я поспешил извиниться и принять приглашение. Княгиня Орбелиани рассказывала, что терпели больные раненые и как высоких лиц вроде Великих Княгинь Алек. [Александры] Петровны или Ал. [Александры] Иосифовны обманывали при посещении ими госпиталей – мучили больных переодеваньем, а потом опять – одежду со вшами и прочее. Ал. Петр. – у мнимых дезинтериков, у которых воздух дурной, но долженствовавший быть особенно хорошим, потому что дезинтерики. – «А, ну ладно», – и успокоилась. – Поехал к Бюцову отказаться от обеда; он принял ласково, дипломатически, а жена вышла совсем одетою для выхода. «И вам нужно ехать?» – «Да, с женой», – тогда только я догадался, что не вовремя пришел; а по–нашему бы прямо и заявить: «Жаль, мол». Я поспешил уйти, хотя затем и пришел, чтобы поспешить уйти. – У графа Путятина за обедом были: Посьет с женой, Пещуров, ныне назначенный товарищем морского министра, граф Орлов – старик, и Орбелиани. – Граф Орлов был позван, чтобы показать, что Ефимий Васильевич с его семейством вовсе не разошелся по поводу сватовства Евгения Ефимовича на его внучке, – позван под предлогом, между прочим, познакомиться с Товарищем Морского министра, – так как у Орлова сын – моряк (не особенно удачный). Но граф не особенно познакомился с Пещуровым. Быть может, и для него он особенно старался щегольнуть разговором за обедом, но вышло неудачно, – «обломки вагонов из Англии в Норвегию»; «это Гольфстрем, деревянные обломки – ничего удивительного» (Пещуров); «но и тяжельче»… (железные? – Орлов, видимо, зарапортовался, став рассказывать морякам вещь, в которой мало смыслит). Еще: «Вы пили „Кедронское” вино?» (вместо «хевронского»)… После обеда граф Орлов скоро ушел, видимо, не успев сойтись с Пещуровым, который

(должно быть непредупрежденный, или в самом деле такой независимый) на него решительно не обращал внимания. По тому, как он пренебрежительно кивнул головой Евгению, видно, что он не за брак, если только можно догадываться. Посьеты были, как всегда, очень милы и приветливы. Из разговоров К. Н. [Константина Николаевича] Посьета: «Храм Славы Александра II»; «изобретений нет, а Бог только допускает людей усмотреть то или другое из Своих творений, всегда бывшее»; «употребленье каменного угля на чугунках в России теперь 7/10 из всего топления»; «водный путь чрез Сибирь соединением небольшими каналами рек». «И скоро?» – «Сейчас деньги – чрез три года будет готово». – Вернувшись с чухной  [34]34
  Прозвище местных финнов–извозчиков – примеч. сост. Указателей.


[Закрыть]к десяти часам, нашел на столе приглашение Владимира Васильевича Никольского – в Лицее – завтра на обед; не могу из–за обещания быть у Бюцова, – и приглашенье Тер. И. [Тертия Ивановича] Филиппова и И. Н. Полисаду за пожертвованьем от сего последнего вещей в Миссию, и – в общество его (Т. И. Фил. [Филиппова]) и Преосвященного Палладия. Опоздал.

29 февраля 1880. Пятница.

Масленица

В восемь часов отправился к Владыке Исидору просить денег из пожертвованных на храм для отсылки в Миссию. «Садись и говори скорей – некогда»; перед ним лежали три кипы бумаг. Я объяснил, что Миссия – без денег, и так как дело формальностями затягивается, то из Государственного казначейства еще нельзя получить, поэтому попросил дать заимообразно из собранных на храм; сказал, что и Черкасовой нужно жалованье, причем вытащил из кармана ее письмо, – «вот она сама пишет Вашему Высокопреосвященству». Митрополит сильно наморщился – «не надо»; «но письмо на Ваше имя, позвольте оставить», и я положил его в стороне от кип – незапечатанное, как и прислано было. – «А сколько денег нужно?» – «Восемь тысяч; у меня еще есть собранных на храм две тысячи – я и пошлю все вместе». – «Зачем так много? Притом же там все банковые билеты; я оттого тогда, в смутные дни, и не передал тебе на храненье, что сверток довольно большой, с собой носить неудобно; кредитными билетами там всего 2500». – «Дайте хоть эти; с имеющимися у меня будет пять тысяч; пошлю хоть это», – «Так нужна же бумага; в Духовном Совете внесено в протокол». – «Я сейчас напишу». – Вернувшись домой, написал прошение о выдаче заимообразно 2500 рублей, и, когда чрез полчаса понес, в приемной уже набралось просителей. Секретарь рассказывал о множестве и быстроте дел у Владыки: «Вчера после девяти часов остались у него бумаги, а сегодня еще до нашего прихода они уже сданы в канцелярию с резолюциями». Сданные бумаги в канцелярии заносятся в книгу и помечаются номером и сейчас же идут куда следует. – Я взошел, чтобы только подать прошение; Владыка перевернул страницу и успокоился, увидев, что там всего одна строка. – Эх, нужно быть кратким и из Японии и не часто беспокоить! Тут и без нас столько дел, что просто совестно и грешно занимать собою. Чрез полчаса прошение с резолюциею «выдать под расписку» и номером принесено было ко мне секретарем; я понес к наместнику о. Симеону; он сделал надпись «к докладу и изготовить предписание казначею», – «а предписание пусть принесут ко мне в Церковь, там в алтаре найдется перо» (он шел к обедне). – К о. Моисею – делопроизводителю Духовского Собора. – «Сейчас будет готово». – Через час слуга о. Моисея пришел сказать, что подписанное наместником предписание уже у казначея, и деньги получить можно. К казначею: «Подождите минутку – еще не занесено в книгу – я пришлю к вам деньги и книгу для расписки». Минут чрез двадцать послушник принес 2500 рублей и – расписаться в книге. Написана вся эта процедура, чтобы не забыть, как в порядке вести подобные дела. Между тем в продолжение всего этого ко мне пришел Павел Павлович Костерев, сын П. М. и Раисы Ник., – теперь уже юнкер в Павловском военном училище. С радостию увидел я его, когда–то нянченного мною, – ныне весьма приличного и благовоспитанного молодого человека; угостил его чаем и обедом и дал пять рублей на масленицу; круглому сироте едва ли часто приходится получать на карманные расходы, хотя дядя у него, как видно, очень добрый человек. Рассказывал он и о том, как хороша дисциплина в Павловском училище. Спасибо, хоть не все заведения распущены. И самим воспитанникам, как видно, нравится строгая и точная дисциплина. В прошлом он воспитывался в Первой военной гимназии, где законоучитель В. Г. Певцов, от которого прежде я и слышал о нем. – Тут же пришел К. С. Назаревский, семинарский мой товарищ; выпил четыре рюмки водки и не захотел больше, говорил, что идет к Нечаеву на блины, и дрянно отзывался о Нечаеве и П. А. [Петре Александровиче] Лебедеве, как сочинителе духовной музыки и как желающем попасть в ректора Семинарии, но боящемся забаллотировки. – Во втором часу все вместе вышли, так как мне нужно было спешить свезти деньги в банк. С Костеровым я доехал до Знаменья и отправился к Феодору Николаевичу; его семья отправилась в балаганы, а он играл в шашки с крошкой Людмилой, которая, пока он собирался, и меня обыграла раз. К Мейеру – банкиру; сдали деньги для пересылки телеграммой из Лондона о. Анатолию. В Лондоне от Мейера переводится на Ротшильда. – Заехал в Гостиный купить кое–что детям Феодора Николаевича; накупил рублей на семь, больше все письменных принадлежностей и кукол для Людмилы, причем Феодор Николаевич журил меня за трату денег: «Ну тебе ль в настоящем положении так расходоваться?» Когда обедали, пришел и Дмитрий Дмитриевич Смирнов; ели блины и прочее. К шести часам отправился на обед к Бюцову, как вчера обещал ему. Обед был плохой, ибо Михайла был пьян. За обедом был разговор о переходе К. В. Струве в православие, причем Елена Васильевна говорила, а мать ее, старушка на костылях, поддакивала: «И зачем перешел? Разве не все веры одинаковы? Нужно и умереть в том, в чем родился». Хороши понятия! Наперед можно предсказать, что у детей не будет прочного религиозного воспитания, что очень жаль. После обеда Бюцов, между прочим, показал коллекцию медалей Толстова – двадцать штук – бронзовых, аллегорических, касающихся войны России с Наполеоном. Художественнейшая вещь! Коллекцию эту он получил от о. Палладия; а у него в Духовной Миссии была она в числе подарочных Китайскому правительству вещей. Показал еще он сапфир с вырезанным превосходно образом Богоматери, с перстня католического епископа, купленный им случайно за тридцать пять рублей; Костя, залезши за диван, декламировал французские стихи, а Нина там же пела. К десяти часам вернулся в Лавру.

1 марта 1880. Суббота.

Масленица

Утром, часов в восемь, пришли граф Евфимий Васильевич Путятин и Ольга Ефимовна подтвердить то, о чем вчера известила письмом Ольга Ефимовна, – что Высокопреосвященный Макарий обещался, по безденежью Миссии, дать из Миссионерского общества денег из положенных на Миссию. Они напились чаю и отправились к Владыке Исидору испросить благословение на пост. При них же лакей Владыки принес приглашение сегодня в час с половиной на обед. Написавши прошение Высокопреосвященному Макарию, отправился на Троицкое Подворье. При выходе столкнулся с секретарем Макария и получил от него икону для Миссии – преподобного Макария Египетского, присланную княгинею Натальей Оболенской Владыке для передачи в Миссию. Владыка Макарий встретил очень ласково, обещался дать денег из Миссионерского общества, но велел мне написать и к Преосвященному Амвросию, «чтобы мне не оскорбить их», говорил. Какой он осторожный и деликатный! «Япония и в адресе нашем Государю не забыта. Читали? Еще когда черновой составляли». «А Японию поместили?» – «Поместили». – «Вот как вас любят». Дай–то Бог, чтобы Япония и вперед возбуждала любовь! Вернувшись, пошел на Акафист; читал сам Владыка Исидор; я стоял в алтаре у жертвенника, пред иконой Спасителя, пред которой придется молиться и в Японии. – Тотчас же, после Акафиста, из Церкви в комнаты Владыки; на обед были приглашены еще оба Викария (Герман и Варлаам) и Наместник. Первые уже были в приемной. Потолковали о Сан–Франциско и тамошних запутанностях. Я защищал протоиерея Владимира Николаевича Вечтомова, так как знаю его за честного, хотя слишком горячего и неопытного, человека. – Когда пришел Наместник, несколько замедливший по службе, отправились в столовую. Наместник прочитал: «Пресвятая Троица» и «Владыко, благослови»; Владыка Исидор: «Христе, Боже, благослови ястие и питие»… Выпивши по рюмке вина и закусивши, сели за блины со свежей икрой, потом были уха, жареная рыба и пирожное, из вин херес, красное вино, пиво и мед. Разговор шел шуточный больше. Владыка говорил, что в нынешнюю масленую лучше всех блины ему случилось есть у Великой Княгини Александры Петровны, рассказывали также, что Император очень любит блины, и – как он – Владыка – за столом у Государя просил тихонько сидевшую около фрейлину Милютину говорить ему, какое блюдо постное, она и шептала ему – «это постное», – тогда он брал. Рассказывал про немцев, они тоже любят есть и блины, и свежую икру, только не любят угощать; немец (какой–то) пригласил к себе на завтрак, была и свежая икра; один русский, по–русски, положил себе толстый слой на хлеб – а немец: «Постойте, постойте, вы – не так», – и соскоблил икру с замечаньем «ведь икра восемь рублей фунт»; рассказывал про грузинского царя Георгия, что он всякий раз съедал за обедом барана, но уж из–за стола его под руки уводили: «А что ж пива никто не пьет? Мы в Академии играли бывало в карты на пиво – кто выиграет, тот и угощает». – Преосвященный Герман пресмешно рассказывал, как какая–то нищенка выморочила у него пятиалтынный: «Будущий наш Митрополит, дай!» – «А если бы Патриархом повеличала, то и рубль бы дал», – с улыбкой заметил Владыка. – После обеда отправился смотреть выставку картин Верещагина. Народу была бездна; у русских картин весьма трудно было протискаться; у индийских свободней. Впечатление нескоро изгладится; невольно слезы навертываются при виде массы страданий и русских, и турецких воинов; неудивительно, что плачут на выставке, как вчера Дмитрий Дмитриевич рассказывал. Цепь, на которой болгар таскали на казнь, какое чувство возбуждает! – После русских картин на индийские почти и взглянуть не хочется; последние и днем освещены электричеством Яблочкова. Возвращаясь, видел множество народу, катающегося, особенно на санках чухонцев; погода, кстати, превосходная; а у балаганов, над Царицыном, издали виднеется море народу. Вернувшись и напившись чаю, пошел ко всенощной в Крестовую: пришел, когда пели «На реках». «Так не забуду и Тебя. Россия, на реках японских!» – думалось, и слезы невольно катились по щекам. Превосходно поют это «На реках» хоровое, все больше и больше нравится.

2 марта 1880. Воскресенье.

Заговенье пред Великим Постом

Утром записал дневник за прошлые два дня и отправился к поздней обедне в Лаврский Собор. Стоял на левом клиросе с братией и пел басом. Служил обедню Преосвященный Варлаам с двумя архимандритами и двумя иеромонахами. Народу был полный Собор. Странно, что левый клирос, то есть второстепенные певчие, поют самые важные места в литургии – «Милость мира» до «Тебе поем» включительно и «Отче наш», только при митрополичьем служении поет это правый клирос. Вместо причастна певчие пропели «На реках Вавилонских», управлял ими не Львовский и не Богданов, а второй подрегент. – Обед был сегодня щи с осетриной, уха из стерляди, жаркое из леща и слоеный пирожок, да бутылка меду. В предыдущие три дня давали братии блины. Часа в два пришел Митрополов; очень ему хочется, чтобы Дмитрий Дмитриевич отправился священником на судне с арестантами, – понравился и ему очень, а прежнего священника не хвалил, – резок с офицерами–де; если бы успеть, хорошо и полезно Дмитрию Дмитриевичу отправиться. – Сам Митрополов – чрезвычайно добрый и деятельный, взялся хлопотать об отправлении миссийских ящиков – пудов по сто пятьдесят – даром до Одессы чрез Губонина и Полякова, а в Одессе выхлопотать для Миссии китайских, французских, немецких и аглицких Библий и Новых Заветов. Если сделает, спасибо; если нет, и за готовность спасибо. В три часа был звон к вечерне (братию всегда до всякого звона предупреждают за полчаса колокольчиком по коридорам). Народу был не только полон Собор, но и солея и алтарь – все было полно; даже на клиросах стоять было тесно от народа. Прочитали Девятый час. Потом встречали Владыку Исидора; служащих было – шесть архимандритов и четыре иеромонаха. Встречали в конце Собора, как обыкновенно. Когда Владыка взошел на амвон, служащие, получив благословение, пошли в алтарь облачиться в ризу и епитрахиль. При облачении Владыки на амвоне певчие чудно пропели: «Свыше пророцы Тя предвозвестиша»; управлял сам Львовский. Облачившись, священнослужащие вышли к амвону, и – как на обедне – первый архимандрит отправился, поклонившись Владыке, в алтарь благословить: «Благословен Бог наш»… После прочтения 103 псалма и ектении все священнослужащие вошли в алтарь. На «Господи воззвах» пропели покаянных четыре стихиры (по две на оба клироса; я стоял на левом клиросе, с канонархами) и из Общей Минеи две; на Слава – выход всех священнослужащих к Владыке, к амвону и при «Свете Тихий», потом священнослужащими (с четырьмя малыми певчими, выходящими для этого в стихарях) Владыка, дикирием и трикирием с амвона осенив четыре страны – с предшествием служащих, начиная с иеромонахов вперед – вошел в алтарь, наперед осенив с солеи на обе стороны дикирием и трикирием и поцеловав на Царских вратах образа Спасителя и Божией Матери. Прокимен «Господи, услыши Отрока Твоего, яко скорблю…» певчие пели превосходно. Паремий не было. На стиховне все монашествующие и я в том числе в мантиях вышли пред солею, оставив место для священнослужащих, – прощаться с Владыкой. При окончании Вечерни Владыка долго молился у Престола; потом в предшествии священнослужащих, сошедших вниз солеи, вышел на солею и всем, поникшим к земле, прочитал отпустительную молитву Великой Вечерни. Затем певчие запели «Покаяния отверзи ми двери», а Владыка подошел поклониться к иконе Спасителя и Богоматери, после чего в сопровождении и поддерживаемый двумя архимандритами сходил приложиться к мощам Святого Александра Невского. По возвращении его на солею певчим сделан был знак, чтобы они скорее окончили «Покаяния…». И когда они замолчали, Владыка проговорил: «Простите ми отцы и братия, яже согреших словом… Бог же да благословит и простит вас», после чего троекратно поклонился всем в землю на три стороны. После этого взял в левую руку крест; подходящие священнослужители и вся братия целовали крест и руку Владыки, правою же он благословлял и давал целовать ее и плечо, говоря: «Христос посреди нас», и целовал плечо священнослужащим, которые отвечали: «И есть, и будет». – Владыка прощался с братиею очень растроганный – глаза его блестели и на них были слезы! Всегда ли это так, или, быть может, это предчувствие, что не долго еще просить прощения, и будет только молитва на небесах за братию? – Простившись, все уходили в алтарь и прощались взаимно; там же были и оба викария, к которым все подходили под благословение. – Ко мне признался некто Лыкашев, сказавший, что он видел меня десять лет назад у Высокопреосвященного Иннокентия; здесь же он познакомил меня с графом Гейден, сыном графини Г., начальницы Георгиевской Общины Сестер Милосердия, очень религиозным, по–видимому, молодым офицером; были за вечерней мои любезные юноши. Храповицкий и Яхонтов – гимназисты: «А что, этот Собор не вам принадлежит?» – «Отчасти и нам». – «Знаете, где стихари?» – «Как не знать?» – Когда Владыка прощался с братией, певчие пели продолжение – «множество содеянных»; потом отслужено было повечерие. Владыка едва освободился от толпы, жаждавшей его благословения; вошедши в алтарь, он, благословивши и тут собравшуюся толпу, прошел малыми дверями, – но и тут ждала его толпа – всех благословил он, а мы – о. Иосиф, бас и прочие, ждали выхода – пока он кончит; севши, наконец, на санки, он подъехал к своему крыльцу, но и здесь толпа ждала его за благословением. И это ли еще не признак благочестия на Руси – эта жажда святительского благословения! – Идя домой, встретил Мадено–коодзи, сказавшего, что генерал Савельев звал меня 12 числа. Одевшись, отправился в город, а в аллее опять встретил его же, прогуливающегося. Хорошо, если бы ему зародились серьезные религиозные мысли. А может, и так зря бродит. Японская молодежь не очень надежна. Дай Бог, чтобы я ошибался насчет Маденокоодзи; он может большую службу сослужить своему государству по части религии, – Феодора Николаевича не застал, и никого у него. Графиню Ольгу Ефимовну видел подъезжающею к себе, а я в это время расплачивался с выпившим извозчиком, который едва нашел у себя гривенник для сдачи мне. Ольга Ефимовна вернулась из Подворья Киевского Митрополита, рассказывала, как он прощался, – со всеми своими в лицо поцеловался, даже с малыми певчими; теснота была такая, что перекреститься нельзя было. Граф Евфимий Васильевич с Ольгой Ефимовной на первую неделю отправляются говеть в Сергиеву Пустынь. Пообедал у них и простился с ними. – К восьми часам прибыл в Лавру, чтобы видеть на трапезе прощание братии с Наместником и взаимно. В Лавре братии до ста человек с послушниками, служащих иеромонахов до четырнадцати, всех иеромонахов и с киновийскими до тридцати. – По собрании в столовую и приходе о. Наместника пропета была молитва и о. Наместником благословлена трапеза; все сели; один иеродиакон взошел на кафедру читать, и читал, нужно сказать, вещь очень хорошую – о посте и покаянии. Я сидел по правую сторону о. Наместника, около меня о. Моисей, налево от Наместника иеромонахи; архимандритов было только двое – о. Наместник и я. Кушанья были: холодное из рыбы с хреном, уха и манная каша на молоке сладкая; перед ужином всем налили по рюмке водки, потом давали пиво или мед – в оловянных стаканах и затем по рюмке хересу. По окончании каждого блюда о. Наместник звонил в колокольчик, причем чтец говорит: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас». – Наместник говорит: «Аминь» и он, и все крестятся. Это служит и знаком подавать другое блюдо, и знаком для братии каждое блюдо начинать есть с молитвой. По окончании трапезы Наместник прозвонил в колокольчик, чтец: «Молитвами» и Наместник: «Аминь» и пропета была молитва благодарственная, в подтверждение которой Наместник приложился к образам и отошел в сторону за стол; я за ним сделал то же и, подошедши к нему, простился с ним, поклонившись ему в ноги, и он мне, и стал за ним; следующие делали то же, прощаясь с о. Наместником, мною и становясь последовательно. В это время пето было начатое непосредственно за благодарственной молитвой «Помощник и покровитель»; пропеты были все ирмосы, пока братия прощалась; о. Наместник иеромонахам кланялся в ноги, затем кланялся, затем просто целовался, я делал то же самое, не имея в чем просить прошения, а привлеченный из мысли – авось, пригодится в Японии. Дай Бог! Через тысячу лет, конечно, и в

Японии будет не хуже, чем здесь. За ужином о. Наместник рассказывал, как он в 1877 году в Благовещенье, в Лаврский престольный праздник, пришедшийся в Великую Пятницу, сочинил из грибов и манной каши с миндалем стол такой, что «старики: „Что за каша?“ и съели по две, по три тарелки». Во весь Великий пост в Лавре рыбы не употребляется, кроме праздников: Благовещения, Лазаревой Субботы (храмовый праздник тоже) и Вербного Воскресенья. – При прощанье братии интересно было видеть, как, кажется, это был один благочестивый обряд, а не необходимость, – все улыбались друг другу, и вражды не виделось ни у кого ни на кого (половина двенадцатого часа).

3 марта 1880. Понедельник

1–й недели Великого Поста

Службы 1–й седмицы – в Соборе, как и всегда: утреня в четыре часа, часы или преждеосвященная литургия в десять, вечерня в четыре часа. В Крестовой: часы или преждеосвященная обедня в девять, вечерня и утреня вместе – в пять часов вечера. Сегодня только в Крестовой утреня была в шесть утра. Я проспал, к несчастию, обе утрени. На часы пошел в Собор; продолжались два часа с четвертью; народу было мало, монашествующие пели на оба клироса; «Господи, иже Пресвятого Твоего Духа», «Иже в шестый день же» и подобное пели на глас. Монашествующим, впрочем, и помолиться за себя не дадут – их беспрестанно требуют то туда, то сюда на службу. Сейчас, например, уже в конце часов, они пели катавасию; вдруг приходят сказать им что–то – и потянулись – с обоих концов – в алтарь, а там из церкви; очевидно – на панихиды, или молебны вытребованы; на катавасии осталось человек десять. Сегодня в одной Церкви служится даже литургия Святого Иоанна Златоустого – сам Наместник служит, отпевая кого–то. Литургия Златоуста служится с разрешения Владыки Исидора. – На вечерню и утреню пошел в Крестовую Церковь; вечерня продолжалась полтора часа, утреня почти столько же, так что вышли из Церкви в восемь без десяти минут. Вечерню пели певчие – большие и маленькие; канон читал Преосвященный Варлаам; ирмосы «Помощник и покровитель» пели так хорошо, что я вышел стоять на клирос, чтоб лучше слышать. Остальной хор в это время пел в Соборе вечерню; канон Андрея Критского читал там Преосвященный Гермоген. По окончании вечерни Преосвященный Гермоген и певчие пришли в Крестовую на утреню, причем маленькие певчие наделали шуму, идя в ряд попарно и поднимая стук сапогами; очевидно, они говеют и пришли к утрени, чтобы завтра рано не тревожиться. Бедным им порядочно работы пения, особенно в первую Страстную Неделю Поста. Народу в Крестовой была полна Церковь.

Служит седмицу о. Никон, рассказывавший мне на кафизмах о своем учительстве в Перервинском Московском училище и прочее. Сильно вздыхал он при напоминании игуменом «Аллилуйя» (на «Бог Господь» – на утрени); очень напомнило Японию со спевками Якова Дмитриевича, отпевания, и всколыхнулись нервы, слезы выступили на глаза; как–то теперь моя милая Миссия! – В продолжение дня были два пожертвования: из Церкви Департамента уделов псаломщик принес ящик с прибором священных сосудов – старых; после обеда – две монахини привезли ящик с двумя иконами – жертва Новгородского Покровского Зверина монастыря. Не имея чем открыть ящик, мы со Степаном придумали, наконец, купить орудие откупорки. – Пища сегодня раз в день: белая капуста, вареная с грибами и в кочане сырая, четверть кочана, вареный картофель и укруг хлеба; желающим дают редьку и квас также. – День был очень хороший, морозный, но солнечный; утром, до часов, я гулял по кладбищу.

4 марта 1880. Вторник

1–й седмицы Великого Поста

Утром Дмитрий Дмитриевич, потом о. Тимофей Раздоборов – из беспоповских раскольников, перешедших в православие вместе с о. Павлом Прусским. Он теперь в Петербурге для сбора на построение Церкви в своем приходе; я подписал от Японской Миссии три рубля, а он оставил свою брошюрку – «Письмо к другу». В девять часов пошел на часы в Крестовую; продолжались полтора часа. Кафизму на девятом часе Владыка разрешил опускать, равно как на утрени вместо трех кафизм велел читать, как всегда, две и на Первом часе кафизму не читать; притом кафизмы не вполне вычитываются. – После часов отправился в Церковь Удельного ведомства – на Литейной – взглянуть, стоит ли взять жертвуемый оттуда большой образ Бога Отца с рамой. Церковь очень роскошная; молящиеся – все народ чистый; поют военные певчие весьма хорошо, псаломщик читает выразительно; при Церкви всего – протоиерей и два псаломщика. Протоиерей о. Канидий (Каченовский) жаловался, что необходимость заставляет служить весьма сокращенно; если немного длинней служба, сейчас и жалобы: «Что это, батюшка?». Образ и рама оказались годными, и псаломщик Василий Матвеевич Кудрявцев, знакомый Сартова, обещался доставить; кроме того, предлагал свои услуги писать что–нибудь, укладывать и тому подобное, что отправил перед тем накопившиеся у него миссийские вещи для укладки в ящики. Пообедал у него совершенно постной пищей: грибы, пирог, суп грибной и сладкий пирог с яблоком. К трем часам был в Хозяйственном управлении, где Владимир Егорович Расторгуев и Казначей Синода сейчас же и выдали 600 рублей – Якова Дмитриевича Тихая наградные для отсылки к нему. Вернувшись, был на вечерни и утрени в Крестовой; ефимоны, как и вчера, читал Преосвященный Варлаам. – Готовился завтра к служению Преждеосвященной литургии в соборе с Высокопреосвященным Исидором.

5 марта 1880. Среда

1–й седмицы Великого Поста

До часов гулял по новому кладбищу, которое всегда родит хорошие мысли и мечты. На этот раз размышлял, что высокое религиозное настроение сердца родится только высоким умственным парением. Оттого–то Святые Отцы так любили красоту природы: что, как не порождение высоких мыслей давала она им. и чрез то ценилась. В десять часов начались часы в Соборе. Во время их приехали в Собор Великие Князья Константин и Дмитрий Константиновичи и простояли всю обедню в алтаре, который для оных застлан был новым красным сукном. Когда часы кончились, сослужащие встретили Владыку, отслушавшего часы в Крестовой. Облачение все – не черное, а из темной парчи. Служащих было шесть архимандритов и четыре иеромонаха. Владыка вошел в алтарь с пением «Свете тихий»; на паремиях не садился – он и все служащие из уважения к Великим Князьям. «Да исправится» пели на солее малые певчие – трое – не совсем хорошо. При облачении же Владыки «Свыше пророки Тя предвозвестиша» пели превосходно. Народу был полный Собор. Великие Князья вели себя очень скромно; Дмитрий Константинович по книге следил за службой; воспитатель – какой–то молодой офицер – стоял в стороне. Я поздравствовался с ними пред началом обедни, так как был представлен Дмитрию Константиновичу. Вошли они и вышли дверью в пономарскую за алтарем; Владыка вышел так же. За вечерней и утреней был в Крестовой. После службы зашел Владимир Александрович Соколов – механик, с несколькими иконами, полученными им для Миссии из Выборга; к сожалению, живопись очень плохая. Он изъявил готовность собирать для Миссии иконы у своих знакомых и в иконных лавках, если я дам ему лист; я обещал. Так как мне нужно было спешить к графу Путятину, вследствие вчерашней телеграммы, что Евгений Ефимович в четверг уезжает, то вместе вышли и доехали до Знаменья. У Путятиных встретил графа Евфимия Васильевича и Ольгу Ефимовну, вернувшихся из Сергиевой пустыни, где они собирались провести всю первую неделю; вернулись – частию по случаю отъезда Евгения, которому нужно спешить в имение, так как управляющий заболел; частию потому, что Ольга Ефимовна захворала; еще бы! Ходить несколько раз в Церковь по прибрежному ветру, когда и без того еле ходит. Простившись с Евгением, вернулся в Лавру к десяти часам. Утром