Текст книги "Катастрофы под водой"

Автор книги: Николай Мормуль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 45 страниц)

Зашкалил прибор!

Зашкалил прибор!

“Не видно, не слышно, не больно и только зашкалил прибор”, – так флотский поэт охарактеризовал “атомный вирус”, появляющийся в отсеках подводной лодки при “тихих”, не заметных, на первый взгляд, авариях атомной установки. Таких, к примеру, как газовая течь парогенератора, которая может быть предвестником больших течей – свищей и разрывов трубопроводов. В июне 1964 года в океане, на подводной лодке проекта 658, которой командовал капитан 2 ранга Борис Громов, произошла авария, которая нигде не зафиксирована. Хотя по той же причине, течь парогенераторов, аварии случались практически на каждой атомной лодке первого поколения. А это ни много ни мало более 50 единиц. Кстати, такая же картина наблюдалась в то время и у наших соперников, англичан, французов и американцев.

... Летом 1964-го субмарина проекта 658 с баллистическими ядерными ракетами на борту вышла на боевое патрулирование у берегов Соединенных Штатов Америки. Предстояло долгое подводное плавание, выматывающее своей монотонностью. В те годы перед выходом в море командир, старпом и заместитель по политчасти получали по “сов. секретному” пакету. В каждом пакете находилась одна треть кода. Только соединенные вместе кусочки кода позволяли произвести разблокировку для пуска ядерных ракет. От первой до последней минуты похода личный состав пребывал в состоянии повышенной готовности. В любой момент мог поступить сигнал о нанесении ракетного удара. Получив этот условный сигнал, командир обязан был сыграть боевую тревогу, пригласить к себе обладателей указанных пакетов, плюс командира ракетной боевой части, вскрыть пакеты и действовать далее по указанному в них предписанию.

Тысячи миль прошла лодка через Атлантику, подвсплывая на перископную глубину для связи. Связь была односторонняя, только на прием: исключение делалось лишь в случае чрезвычайных ситуаций.

В один из дней плавания поступил доклад о повышении радиоактивности в турбинном отсеке. Специалистам было понятно, что это авария атомной энергоустановки – текут парогенераторы. В то время еще не было эффективных способов диагностики текущих парогенераторов, не было надежной системы по их отключению, По инструкции следовало возвращаться в базу и становиться в ремонт. Конечно, командир понимал свою ответственность перед экипажем: на борту сто тридцать два здоровых молодых человека.

Возвращение в базу означало срыв поставленной задачи. Его подводную лодку надо будет заменить другим кораблем, а их на флоте мало, да и не все в строю. Докладывать об аварии или нет? Командир с докладом медлил и офицеры это понимали. Понимали как подводники, как профессионалы. Досрочное возвращение с моря, срыв боевого патрулирования – позор для экипажа, нежелательный ярлык для корабля. Выход избрали один – бороться с активностью, хотя задача усложнялась тем, что течь прогрессировала. Локализовать радиоактивность в турбинном отсеке не удалось, людей из него вывели, а управление турбинами перевели на пульт главной энергоустановки. Паники не было, аварию “не видно, не слышно”, она не пугает наглядными потерями, непосредственной опасности никто не ощущал. В общем победили “ползучего врага”. Через 30 суток, выполнив задачи боевого патрулирования, соблюдая скрытность, лодка всплыла в той же точке, в которой погрузилась. Месяц сознательного пребывания в аварийном состоянии. Пришли в базу, доложились. Налетели комиссии. Что? Как? Почему? В первую очередь с каждого члена экипажа взяли подписку о неразглашении. А затем документы об аварии упрятали под грифом “Совершенно секретно”.

Участником этого похода был ныне в отставке капитан 1 ранга В. Симаков. Годы вместе с “дозами” берут свое. Попробовал В. Симаков хлопотать льготы, положенные ему по постановлению Правительства РФ от 11 декабря 1992 года “Об участии в ликвидации радиационных аварий или их последствий на атомных подводных лодках ВМФ”, но пробить бюрократические заслоны не смог...

Неконтролируемый пуск реактора

В феврале 1965 года в Северодвинске на предприятии “Зведочка” производилась перезарядка реактора, внезапно реактор вышел на мощность, начался пожар в отсеке, переоблучились люди, лодка выведена из строя на многие годы.

Подводная лодка “К-11” проекта 627А была построена на Северном машиностроительном предприятии 23 декабря 1961 года. Первый командир Юрий Николаевич Калашников, командир БЧ-5 Семен Иванович Вовша.

В декабре 1964 года “К-11” пришла на предприятие “Звездочка” в г. Северодвинске для перезарядки реакторов и производства текущего ремонта. Предприятие “Звездочка” с атомным флотом еще особенно не сталкивалось, и поэтому Главное техническое управление ВМФ прислало “своего человека” для наблюдения за ходом работ, капитана 2 ранга Е. Сидорова. К тому времени это был уже довольно опытный специалист в области перегрузки реакторов. Перегрузку реакторов предстояло выполнить силами технической базы Северного флота, ранее производившей подобные работы, в частности на подводной лодке такого же проекта “К-14”. А все сопутствующие манипуляции – вырезку легкого и прочного корпусов, демонтаж оборудования поручили коллективу “Звездочки”. 10 февраля планировалось выполнение операции № 1. Именно так в Военно-Морском флоте именуется перезарядка реакторов.

Ничто не предвещало беды. Стояла морозная, безветренная погода. Прожекторы раздвигали сумерки полярной ночи. Слегка парили калориферы и коммуникации обогрева. В отсеке возились специалисты, одетые в защитные костюмы. Над крышкой одного из реакторов, как клюв громадной сказочной птицы, навис плавучий кран, готовый по команде отделить эту крышку от тела реактора.

Безусловно, реактор был надежно заглушен. Однако в нем оставался невыгоревший энергозапас ядерного горючего. Этот остаток блокировало специальное устройство, называемое компенсирующей решеткой. Поскольку крышку реактора предстояло отделить от корпуса, на решетке должны были быть специальные калиброванные упоры. Такие упоры были установлены, но... не той длины. А определенные должностные лица не проверили, как выполнена эта ключевая операция.

Клюв плавучего крана ухватил крышку реактора – и вместе с ней начала подниматься и компенсирующая решетка, высвобождая “атомного джина”. Блеснула нейтронная молния, вырвались клубы активного пара и газа, но реактор тут же заглох. Крановщик оставил пульт управления краном, крышка с перекосом рухнула на реактор. В отсеке начался пожар...

Я служил в соседней бригаде подводных лодок заместителем командира соединения по ЭМЧ, по тревоге поступил в распоряжение командира Беломорской ВМБ капитана 1 ранга Бориса Ефремовича Ямкового (впоследствии адмирала, главного инспектора Министерства обороны по ВМФ). К утру, с флота прилетел начальник технического управления Ю.В.Задерман, а с флотилии – Михаил Михайлович Будаев. К этому времени пожар удалось потушить. Пострадавший личный состав, в том числе командира БЧ-5 С.И. Вовшу и представителя Москвы Е.В. Сидорова, госпитализировали. Но надо было срочно решать другой вопрос: как предотвратить распространение радиоактивного заражения?

В периодической печати, особенно после Чернобыля, много писали о том, что специфика водо-водяных реакторов исключает ядерный взрыв и в случае бесконтрольного мгновенного повышения мощности произойдет только тепловой взрыв. Как видно из повествования этой главы, физику реакторов на тепловых нейтронах “успешно” подтвердили на практике специалисты перегрузчики ВМФ и, к сожалению, не один раз (взрыв в Чажме).

Но хотя худшего и не случилось, радиационная обстановка на “К-11” внушала немалую тревогу, а откровенно говоря была опасной, но тогда это были первые шаги в использовании атома, что такое лучевая болезнь и радиоактивные ожоги знали по картинкам.

Пожар вначале заливали пресной водой и забрасывали пенными и углекислотными огнетушителями. Затем решили использовать забортную, морскую воду. Ее, с помощью пожарных машин, в отсек залили до 250 тонн. Через выгоревшие уплотнения она распространилась в носовые и кормовые отсеки, и теперь в корме находилось до 150 тонн воды с активностью примерно 1х10-3 Ки/л. По кабельным трассам, как по капиллярам, зараженная жидкость распространялась по всем отсекам и накапливалась в распределительных коробках.

Мы приняли решение откачивать воду за борт, несмотря на ее высокую активность. А все оборудование подводной лодки в течение года было выгружено в цеха “Звездочки”, в том числе крупногабаритные ГТЗА, редукторы, АТГ, ГЭД. Такого никогда прежде не случалось, но оборудование требовало дезактивации, а в условиях подводной лодки выполнить подобные работы было невозможно. Реакторный отсек вырезали. (Впоследствии его затопили в Карском море в районе Новой Земли, а саму субмарину несколько лет ремонтировали). На восстановление “К-11” затратили более 10 миллионов рублей, что по тем временам сумма была немалая.

Газета “Известия” в апреле 1994 года опубликовала интервью с бывшим во время аварии на “К-1Д” командиром, ныне контр-адмиралом в отставке Виктором Васильевичем Смарагдовым: “Экипаж долго занимался ликвидацией последствий аварии и особенно дезактивационными работами, – говорит адмирал. -Я своим приказом определил такие группы людей из экипажа. Отмывали лодку 2 года. А потом сверху пришла команда: “Ввести, срочно корабль в строй!”. Никто толком так и не проверил, насколько она стала чистой. Так с радиоактивным фоном и ушла в море на боевое дежурство”.

В автономном плавании в Средиземном море находились по два месяца, – вспоминает командир турбинной группы, капитан 3 ранга запаса Валерий Тарасов. – Однажды я нашел в трюме болт, поднес к радиометру и ахнул – сотни тысяч распадов. И это после того, как мы в течение двух лет драили лодку и все трюма!..

Впоследствии большинство членов экипажа ушли в запас по болезни. Капитан 2 ранга Ножин, член экипажа ПЛ “К-11” в те “аварийные” времена, уже долгое время нетрудоспособен. Сейчас он инвалид II группы, и у него периодически меняют кровь. Есть медицинские справки о наличии у него лучевой болезни, но чиновники от ВМФ не могут причислить его к ликвидаторам. К сожалению, не один Ножин в таком положении. Мне часто звонят и пишут сослуживцы тех лет, их близкие. Просят оказать помощь в получении документов, подтверждающих участие в ядерных авариях.

Редакция “Известий” обратилась к начальнику главного техуправления ВМФ, заместителю Главнокомандующего вице-адмиралу В. Топилину. Его ответ прост: “Да, согласно приказу министра обороны Павла Грачева, на нас возложена обязанность подтвердить участие лиц в аварии и выдавать соответствующие документы”.

Но вот конкретно капитану 2 ранга Ножину ответили по меньшей мере неубедительно: “В момент аварии этих людей на лодке не было”.

Действительно, в момент аварии на подлодке была только дежурно-вахтенная служба, да рабочие по перезарядке. Но если следовать такой логике, то ликвидаторами на Чернобыле являются только те, кто взорвался вместе с реактором...

Предтеча Чернобыля– Чажма

Атомная подводная лодка “К-431” второй флотилии Тихоокеанского флота стояла у плавпричала судоремонтного завода в бухте Чажма. Проводилась операция перезарядки реактора, в ходе которой отработанное ядерное топливо меняли на новое. Над реакторным отсеком уже были вырезаны легкий и прочный корпуса и установлен технологический домик из легких сплавов.

Перегрузку выполняли офицеры береговой технической базы (БТБ), профессионалы высшего класса, выполнившие уже не одну такую операцию. 9 августа 1985 года работы, связанные с операцией N 1 на реакторе левого борта, были закончены без замечаний.

Однако на правом борту при проведении гидравлических испытаний потекла прокладка крышки реактора. О появлении такой неисправности следовало доложить в техническое управление флота. Но была пятница, и специалисты, свыкшиеся с мыслью о том, что они все знают и умеют, решили устранить неисправность в субботу. Почему? Дескать, в субботу на заводе спокойнее, на соседней лодке не идут ремонтные работы, а по бухте не ходят буксиры и нет никакой суеты.

Чтобы сменить потекшую прокладку, требовалось снять крышку реактора береговым краном. Потом, заменив прокладку на реакторе, крышку поставить снова, затянуть болты и провести гидравлические испытания. Операция, бесспорно, не слишком длительная, но требующая предельной собранности и аккуратности. Ведь через крышку реактора проходят приводы всех стержней поглотителей и компенсирующих решеток – органов, поглощающих запас реактивности реактора. Приводы, о которых я говорю, это прямые стальные стержни, идущие от органов поглощения к электродвигателям.

Зазор между втулкой и стержнем – приводом очень мал, и случись малейший крен подводной лодки, вместе с крышкой может подняться и компенсирующая решетка. А это приведет к неконтролируемому спуску реактора.

Среди 10 специалистов, участвовавших в операции, не было ни одного, который бы не знал о существовании опасности. И каждый наверняка помнил, что именно такая авария имела место в 1965 году на подводной лодке “К-11”. Увы...

Многотонную крышку реактора взрыв отбросил на несколько сотен метров, а находившихся в реакторном отсеке людей разорвало на куски и разбросало по акватории бухты. Несколько дней всплывали потом изувеченные человеческие останки. Приборы при замерах зашкаливали, и установить мощность дозы излучения во время взрыва удалось по золотому кольцу, снятому с руки одной из жертв. Исследование показало, что в момент взрыва излучение достигло 90 тысяч рентген в час.

В то время четвертой флотилией, атомных подводных лодок командовал контр-адмирал В.М. Храмцов, назначенный с Северного флота. Спустя двенадцать лет мы встретились с ним в научно-лечебном центре Комитета ветеранов подразделений особого риска. Вот что он рассказал по случаю аварии на “К-431”, как непосредственный участник борьбы за живучесть:

“10 августа 1985 года я вместе с командным составом Тихоокеанского флота находился на борту самолета. Возвращались из Москвы, где были на приеме у Главнокомандующего ВМФ. Приземлились во Владивостоке около 15.00. К самолету подбежал дежурный офицер и доложил, что командующего 4-й флотилией приглашают к телефону. Я понял – что-то произошло, сердце защемило. Подошел к телефону. Оперативный дежурный флотилии докладывает:

– В Чажме – тепловой взрыв реактора.

Я тогда подумал, что случилось не самое страшное, взрыв-то тепловой, а не ядерный. Мне немного полегчало. Сел в машину и поехал на завод. Машина въехала прямо к пирсу, где стояла “К-431”. Обстановку оценил мгновенно. Стало ясно: “К-431” тонет, реакторный отсек заполнен водой, и она уже стала поступать в кормовые... Но всюду пусто, ни души. Я прошел на дозиметрическое судно, потом на соседнюю “К-42”. И тут ни души.

Глубина у пирса была 15 метров, осадка у “К-431” – 7. Решение пришло сразу – аварийную лодку надо посадить на осушку, как в док, но для этого надо убрать плавмастерскую на рейд, освободить корабль от всякого рода концов: швартового, электрокабелей, вентиляционных систем, переходного и энергетического мостиков. Но как все это сделать одному?.. И вдруг из ограждения рубки “К-42” вышел капитан-лейтенант дежурный этой подводной лодки. К сожалению, я не запомнил его фамилии. Вместе с ним мы стали освобождать тонущую субмарину от всего, что связывало ее с берегом. Отогнали плавмастерскую и в этот момент к плавпричалу подошел морской буксир.

Я объяснил его капитану обстановку и дал команду полным ходом тянуть “К-431” на берег, пока она не сядет на грунт. Мы с капитан-лейтенантом в это время рубили пожарными топорами все, что можно было перерубить. Вот так мы и освободили лодку, а морской буксир на полном ходу посадил ее на осушку. Лодка перестала тонуть. Затем прибыла с флотилии аварийная партия во главе с моим заместителем по электромеханической части инженер-капитаном 1 ранга О.Д. Надточием. В составе аварийной партии были офицеры штаба флотилии. Они осушили реакторный отсек и подводная лодка всплыла, потом заварили рваный борт. Вместе с аварийной партией прибыли офицеры службы радиационной безопасности флотилии и начали обмеры зоны аварии. В зоне аварии и на самой лодке матросы срочной службы не использовались. Работа продолжалась до 23 августа. Ежедневно группу, побывавшую в зоне аварии, отправляли в госпиталь, где у них брали кровь на анализы. Всего через зону аварии прошло около 150 человек”.

Прибывшее начальство отключило связь с поселком (нечего болтать лишнего!), срочно приказало взять подписки с военнослужащих о неразглашении “государственной тайны”.

Все, кто был 10 августа на заводе, написали о получении “компенсации”. Формулировка тоже была шаблонной: “Во время 1 хлопка находился там-то и там-то...”. Задача ясна – скорее замять дело. И лишь через месяц была назначена комиссия для разбора и ликвидации последствий аварии. Возглавил ее начальник главного технического управления ВМФ адмирал В.Г. Новиков.

О выводах, сделанных комиссией, В.М. Храмцов рассказывал мне так: “По мнению специалистов, причиной несанкционированного пуска реактора явилось:

Нарушение руководящих документов по перегрузке активных зон реактора.

Отсутствие контроля за организацией перегрузки.

Главным виновником комиссия назвала меня, командующего 4-й флотилией атомных подводных лодок ТОФ контр-адмирала Хрямцова. Я получил неполное служебное соответствие от Главнокомандующего ВМФ и строгий выговор с занесением в учетную карточку от партийной комиссии ТОФ”.

Была ли права комиссия в жестких формулировках “нарушение”, “отсутствие контроля”? Бесспорно. Береговая техническая база была построена в конце пятидесятых годов и передана Тихоокеанскому флоту. В ее функции входило:

ремонт и перезарядка реакторов;

хранение новых и отработанных тепловыделяющих элементов;

обработка и захоронение твердых радиоактивных отходов;

переработка жидких радиоактивных отходов.

Для выполнения этих многообразных задач под землей была сооружена сложная система из труб, испарителей, объемных емкостей, выполненных из нержавеющей стали.

Однако эти дорогие и сложные сооружения как на Тихоокеанском, так и на Северном флоте использовались далеко не на всю мощность. В полном объеме выполнялись только перезарядки реакторов, так как от этого непосредственно зависела боеготовность флота. А уж контроль за боеготовностью стратегических сил был строгий, и со стороны флотских, и со стороны более высоких инстанций... Жидкие радиоактивные отходы разбавляли и выливали в океан, твердые накапливали в списанные суда, заваривали в контейнеры, сбрасывали в отведенные места в море. Хранилище отработанных каналов на Северном флоте “отметилось” известной аварией в губе Андреева. В Чажме хранилище тепловыделяющих элементов лопнуло по фундаменту – высокоактивные воды беспрепятственно стекали в океан. По этому поводу заявили свои протесты Япония, Южная Корея. Даже преследовали за это военные корабли этих стран наши суда, вывозившие жидкие и твердые отходы.

Казалось бы, трагедия в Чажме давала веское основание осмыслить сложившуюся ситуацию и предпринять самые энергичные меры, чтобы подобное никогда больше не повторилось. Ведь эта авария стала крупнейшей в Военно-Морском флоте за последние три десятка лет.

Однако обсуждение – в лучших традициях того времени – прошло кулуарно. Только 15 октября 1991 года газета “Труд” рассказала согражданам о трагедии шестилетней давности. А жаль, может, более ранняя публикация вычеркнула бы из череды отечественных катастроф последовавший восемь месяцев спустя Чернобыль...

Так же кулуарно в 1985-м был разработан и утвержден план, предусматривающий целый ряд мероприятий по предотвращению аварийности на атомных подводных лодках и повышению их безопасности. Но о людях, поплатившихся своим здоровьем, в рекомендациях забыли. Ни единого пункта, продиктованного заботой о пострадавших, план не содержал.

Борьба за справку

Чернобыльскую катастрофу уже нельзя было замолчать перед миром, как и нельзя было бросить на произвол судьбы людей, оказавшихся в зоне аварии. Снова лгать, народу и дурачить его более четырех лет после взрыва не смогли. В нашей прессе в 1990 году была опубликована статья о Чернобыле под заголовком “Четыре года лжи”. Только 25 апреля 1990 года Верховный Совет СССР сделал заявление, что вся предыдущая информация о масштабах катастрофы – это ложь, результат неправильной оценки масштабов аварии и отсутствия информации о радиоактивном загрязнении. Сообщалось, что в период аварии погиб 31 человек, а в ликвидации ее последствий участвовало более 600 тысяч человек. Большинство из них – военнослужащие, но министерство обороны эти цифры скрывает.

Советские органы представили в МАГАТЭ ложные данные, заявив, что выброс радиоактивных веществ в атмосферу составил 3 процента, в то время как на деле он составил 60-80 процентов. Белорусский писатель Алесь Адамович беседовал с академииком Легасовым, застрелившимся некоторое время спустя после Чернобыльской аварии. Академик руководил работами по ликвидации последствий аварии и ежедневно докладывал одному из членов Политбюро обстановку. Как вспоминает Адамович, его, Легасова, поразила реакция высших эшелонов власти на случившееся. Их установки были такими: “Кончайте там быстрее со своей аварией возиться, у нас тут Запад шумит...”.

А. Адамович собирался доложить М. Горбачеву обстановку в Белоруссии после Чернобыля, однако его вызвал Н. Слюньков – тогдашний первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии, впоследствии член Политбюро. Чтобы повлиять на решение писателя, Слюньков рассказал ему, как Н. Рыжков принимал у себя руководство Украины и Белоруссии по вопросу Чернобыля. Украина жаловалась и просила помощи. Белоруссия у центра ничего не просила, преподносила обстановку как хорошую (докладывали Цербицкий и Ляшко, Слюньков и Ковалев). Н. Рыжков поблагодарил белорусов и рекомендовал украинцам поучиться у них, как себя вести. А проживающим в зараженных зонах правительство установило 15-рублевую надбавку за все лишения...

Вот уж поистине нравственный распад правительства, который длится дольше, чем распад радиоактивных элементов!

А сейчас и Государственная Дума увидела источник финансирования пошатнувшегося бюджета – льготы “чернобыльцев”... Хотя два миллиона милиционеров, прокуроров, судей и чиновников ездят на общественном транспорте бесплатно... Третий заход за три года делает Дума, никак не наберет голосов. Думаю, что боженька поможет Думе. Ведь пока делали надбавку к пенсии двадцати тысячам работников челябинского “Маяка”, делавшего начинку для атомных бомб, “бумажку” на право получения надбавки явились получать сто пятьдесят человек. Пишу прописью – сто пятьдесят, остальные померли!

В процессе выполнения “атомной программы” в нашей стране накопились не только “радиоактивные отходы”, но и “людские”: сотни тысяч тех, кто был связан с испытанием и эксплуатацией оружия и техники. По состоянию на 1997 год таких людей -пострадавших от облучения, но оставшихся в живых, насчитывается около 15 тысяч человек. Сейчас они объединены в “Комитет ветеранов подразделений особого риска”, расположенный в С.Петербурге. Создана эта организация благодаря энергичному и настойчивому Владимиру Яковлевичу Бенцианову – председателю этого комитета. Лица, получившие документ на такое “ветеранство”, имеют некоторые льготы. Например, поправить здоровье в специальном научно-лечебном центре комитета.

В свое время государство передало ВМФ Красинскую больницу в Петербурге. На базе старых домов, хорошей территории и отличного обслуживающего персонала, созданного из высококвалифицированных специалистов, и появился научно-лечебный центр. Я пролежал там более года. Спасибо врачам и сестрам, “вытащили” из левостороннего инсульта. И не их вина, что больные получают “похлебку”, стоят в очереди к окошку со своей ложкой и чашкой, что стоимость суточного пропитания укладывается в десять рублей, а места общего пользования напоминают по комфортности концлагерь или “Бутырки”. Есть тут над чем подумать всем – и Думе, и правительству, и командованию ВМФ, отправлявшему в свое время на боевые службы неподготовленные корабли. Но, наверное, проще отмахиваться от своих бывших подчиненных, как от назойливых мух. Тем более, что вряд ли долго отмахиваться придется – время, увы, делает свое дело...