Текст книги "Катастрофы под водой"

Автор книги: Николай Мормуль

Жанр:

Публицистика

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 45 страниц)

Назад к карточке книги

«Невероятное нагромождение ошибок»

Атомная подводная лодка “К-429” (по классификации НАТО “ЧАРЛИ-1”) была построена в г. Горьком в 1980 году. Совершив подо льдами Арктики переход с Северного флота на Тихоокеанский, субмарина влилась в состав второй флотилии атомных подводных лодок. После очередного шестимесячного похода в Индийском океане в конце мая 1983 года благополучно возвратилась в базу. Экипаж отправили в отпуск, а лодку поставили в межпоходный ремонт. Впрочем, находясь на заводе, “К-429” почему-то... числилась на боевом дежурстве. Более того, имела на борту ядерное оружие и готовность в девятнадцать часов. А говоря проще, в случае необходимости лодке отводилось на сборы менее суток. Но выйти в море, врядли бы сумела: штатный личный состав грелся на солнышке где-то в отпусках. А “прикомандированный” личный состав 228 экипажа и его командир Белоцерковский не отработаны и, следовательно, не допущены к самоуправлению кораблем. Экипаж к тому же еще и не доукомплектован.

Таким образом, предписываемая на бумаге боеготовность “К-429” – чистая “липа” для вышестоящих штабов, в том числе и для штаба Генерального. Командир первого экипажа этой подводной лодки капитан 1 ранга Н.М. Суворов с отпуском подзадержался, так как с возвращением с моря его ожидала приятная шифр-телеграмма, что он назначен для дальнейшего прохождения службы в г. Петербург. Решил совместить отъезд в отпуск с отъездом к другому месту службы. Имея за плечами десятилетний опыт командования атомной лодкой и многолетние бесквартирные мытарства по флотским гарнизонам, Николай Михайлович мечтал о квартире в Питере и размеренной преподавательской работе.

Однако чемоданный настрой неожиданно нарушил телефонный звонок из штаба дивизии. Комдив Акаев выдал ценное указание: “Отпускам дробь, готовиться к выходу в море, торпедные стрельбы!” – “Но ведь экипаж разъехался” – удивился Суворов. – “Приходи в штаб” – не стал тратить слов комдив.

Суворов пришел в штаб и стал возражать против выхода “К-429 ” в море. Пытался доказать, что сборный экипаж, это не сборная солянка, к выходу в море он совершенно не готов. Командование дивизии и флотилии доводы командира во внимание не приняли. С утра 23 июня начали собирать “с миру по нитке”. И хотя из штатного экипажа сумели разыскать всего процентов сорок, в тот же день, 23 июня 1983 года, лодка вышла из базы. Капитан 1 ранга Н.М. Питулайнин, в то время служивший на Камчатке, позже рассказывал мне, что после межпоходового ремонта корабль передали смежному экипажу всего за три часа! Проверку лодки на герметичность перед выходом в море не произвели, что уже само по себе факт беспрецедентный.

С чем же была связана столь невероятная суета и спешка? Оказывается, в масштабе флотилии и дивизии не был выполнен план боевой подготовки. Над начальниками давлело одно обстоятельство – поддерживать установленный процент боеготовых сил, тем более, что объединение числилось в передовых. Чтобы не получить “фитиль” и не оказаться в отстающих шли на любые меры. Это характерно было, увы не только для второй флотилии на Камчатке. На предстоящих торпедных стрельбах (их должен был выполнить начштаба флотилии) “К-429” хотели использовать, как мишень. А кроме того “отстажировать” на ней командира Белоцерковского с 228 экипажем, укомплектованным едва на половину.

С выходом из базы, Суворов получил шифровку следовать в полигон торпедной стрельбы. Это не совпадало с планом подводной лодки, ей сначала нужна дифферентовка, а она выполняется в другом – мелководном полигоне. В районе торпедной стрельбы глубина достигала двух тысяч метров. Командир доложил старшему руководителю торпедных стрельб контр-адмиралу О. Ерофееву, что лодке надо идти в бухту Саранную для выполнения дифферентовки. Находившийся на борту лодки, начальник штаба дивизии капитан 1 ранга Гусев (однокашник Суворова) советовал командиру все же выполнить приказ старшего. Однако, в сердцах, Суворов просил не вмешиваться в его действия, или брать командование на себя!

В бухте Саранной где глубина составляла 45 метров, заняли точку погружения. Командир дал радиограмму в штаб и на торпедолов – О. Ерофееву, получил квитанцию.

Приняли главный балласт, кроме средней группы цистерн, осмотрелись, из отсеков поступили доклады: “Замечаний нет!”. Стали заполнять среднюю группу цистерн главного балласта – порциями в три приема. После приема третьей порции лодка камнем пошла ко дну. Позже выяснилось, что корабль имел отрицательную плавучесть равную 60 тоннам. То есть вес подводной лодки был более на 60 тонн от расчетного. В центральном посту все были “слепые”, как оказалось приборы, показывающие глубину – глубиномеры, были отключены. И об этом догадались только лишь тогда, когда лодка легла на грунт. Попытка продуть главный балласт результатов не дала, т.к. растерявшийся оператор на пульте общекорабельными системами произвел действия обратные необходимым. Он закрыл кингстоны, а клапана вентиляции остались открытыми, и драгоценный воздух высокого давления уходил в океан вместо того, чтобы вытеснять воду из цистерн главного балласта.

Через систему вентиляции в четвертый отсек начала поступать вода. Молодец, мичман Лещук, открыл переборку, крикнул в центральный пост о поступлении воды, и загерметизировал четвертый и себя в аварийном отсеке. Израсходовав почти 70% воздуха высокого давления (ВВД) в центральном посту спохватились, что делается что-то не то... лодка не реагирует на продувание главного балласта. Прекратили дуть балласт, осмотрелись, оказалось лодка лежит на глубине 45 метров с креном 15 градусов и дифферентом 0,5 градуса на корму. Единственная польза, которая могла бы быть от такого продувания – обозначение своего места. Вырываясь на поверхность, мощные пузыри ВВД показывали местонахождение ПЛ.

Вдруг погас свет, отключились приборы, в том числе пульт управления общекорабельными системами. Включилось аварийное освещение, воцарился полумрак, тишина. По громкоговорящей связи и телефону запросили все отсеки. Доложились все, кроме четвертого, сколько не вызывали, сколько не стучали в переборку – молчание.

Надо всплывать. В центральном посту весь личный состав на своих боевых местах, начальник штаба дивизии, командир Суворов, командир БЧ—V стали соображать, что делать дальше. Попытки порциями продувать балласт вручную (т.к. пульт вышел из строя) результатов не дали.

Подводная лодка лежала мертвой глыбой, выйдя из подчинения людей. По переборке отсека струились капли конденсата, подтверждая, что за этой стальной перегородкой находится 420 тонн холодной морской воды под давлением четыре с половиной килограмма на квадратный сантиметр, убившей четырнадцать подводников, не покинувших свой боевой пост. Когда, после подъема лодки, командир войдет в отсек, то увидит всех на местах, расписанных по аварийной тревоге, но только мертвыми и поймет, что до последней секунды они оставались верными присяге и Корабельному уставу. Авария выделила им всего три минуты, чтобы успеть доложить на ГКП о поступлении воды в свой отсек через клинкеты вентиляционной системы. Однако закрыть эти роковые клинкеты моряки, увы, не успели.

От воды, попавшей в трюм центрального поста, взорвалась аккумуляторная батарея, вышло из строя жизненно важное оборудование и системы управления, появились смертельно опасные газы (СО). Командир перевел управление кораблем во второй отсек и приказал всем покинуть центральный. Логично было предположить, что через час лодку начнут искать, так как именно это время нахождения под водой было указано в шифровке при погружении. По здравому смыслу на торпедолове через час должны были встревожиться и объявить тревоги. От попавшего в беду экипажа требовалось прежде всего найти способ оповестить о себе. Для этого предусмотрены штатные аварийные буи с радиопередатчиком, телефоном и светосигналом. Буи эти (АСБ – аварийный спасательный буй) часто терялись в море, срывались волной. За это наказывали, нет не конструкторов – начиная от заведующего буем – боцмана и кончая командиром. Способ надежного крепления буя перед выходом в море был на уровне эпохи пещерного человека. Четыре – шесть матросов выстраивались вокруг буя и по команде помощника: “Раз, два – взяли!” пытались его оторвать от места крепления. Запись, сделанная в документе о подготовке ПЛ к выходу в море, о том, что крепление буя проверено и оно в норме, являлось основанием для представителя АСС флота (АСС -аварийно-спасательная служба) о готовности ПЛ к выходу в море. Чтобы упростить организацию службы и избежать наказания, их намертво приваривали к корпусу. Все знали и закрывали на это глаза. Таких буев на ПЛ два, в носу и корме. Отдаются они изнутри прочного корпуса. Поэтому и на аварийной ПЛ “К-429” аварийные буи не всплыли, отдать их не удалось.

В первом отсеке, где старшим оказался командир 228-го экипажа, царила паника. Белоцерковский, который “держал” подводную лодку на заводе в боевом дежурстве и готов был через 19 часов после сигнала уничтожить любого супостата, сейчас, без приказания центрального поста, самовольно готовил к всплытию ВСК (всплывающая спасательная камера). Но она тоже была намертво приварена. Слишком большая была уверенность в том, что у нас на флоте аварии не может быть. Впрочем, в любом случае воспользоваться камерой не смогли бы: лебедочное устройство не работало. Вот уж материал для 1937 года.

Постоянное прослушивание горизонта ничего не давало, их явно никто не искал. Томительные часы ожидания длились невыносимо долго. К утру Суворов принял решение послать на поверхность разведчиков. Добровольцами попросились два мичмана, Николай Мерзликин и Михаил Лестник. Выход решили осуществлять через торпедный аппарат. Чтобы это сделать, надо было сначала из аппарата извлечь торпеду. А поскольку система гидравлики не работала, тащить пришлось вручную.

Мичманы благополучно всплыли в индивидуальных дыхательных аппаратах (ИДА-59) и легководолазных костюмах. Ни торпедолова, ни других кораблей, ищущих подводную лодку, они не увидели. Вдали виднелся берег губы Саранной, на него и поплыли. Вода была всего лишь плюс четыре градуса, но к полудню мичманам повезло, увидели стоящий на якоре пограничный катер. Пограничники их брали, как диверсантов, к счастью – живьем. В этом повезло “К-429” – “диверсанты” на русском языке сообщили все тайны сразу: номер лодки, где затонули, ФИО командира и замполита. О задержанных и их сообщении с пограничного катера дали радиограмму в свой штаб. Мичманов же высадили на берег и они, взяв в охапку свое водолазное снаряжение, через сопки двинулись в родную базу.

Вот таким образом в штабе флота узнали, что погрузившаяся для дифферентовки атомная лодка затонула. Флотилия, только что занявшая первое место по флоту и особенно ее оперативная служба, зашевелились. Волевые адмиралы наморщили лбы, снова принимались только правильные решения. Все понеслось, как в кинофильме. В сторону бухты с затонувшей подлодкой неслись вертолеты, быстроходные спасатели и даже подводная лодка. После двенадцати часов пребывания на дне экипаж услышал, наконец, щелчки гидролокатора, дробью рассыпавшиеся по корпусу ПЛ, и шлепанье винтов над головой.

Спасатели наладили связь с лодкой, с “К-429” отвечали ударами кувалды по корпусу. Решили выпускать людей по 4 человека – максимум, что позволяет один торпедный аппарат. Так и поступили. Но, вместо штатных 87 человек на борту вышло в море 120. Эти лишние 33 человека считались проходящими стажировку и дыхательными аппаратами для них никто не запасся. Торопились, не до аппаратов, главное план БП. А часть аппаратов осталась в четвертом отсеке, но это была еще не вся беда. Многие подводники не умели пользоваться индивидуальными спасательными аппаратами, хотя в книжках боевой номер, запись о сдаче зачетов и прохождении практики, имели место быть. В реальности же многие оказались не готовы к предстоящему испытанию.

Погиб молодой матрос Синяков, прямо в торпедном аппарате... погиб мичман Закиров, он первым выходил через кормовой выходной люк. Закиров сделал все правильно: приготовил аппарат и снаряжение, включился, но за три метра до поверхности воды запутался в буйрепе (веревка по которой он поднимался на поверхность, к концу которой был прикреплен буй, выпущенный с торпедного аппарата подводной лодки) и скончался от переохлаждения.

Ошеломляющее разгильдяйство проявили спасатели Тихоокеанского флота, из подаваемых ими сверху на ПЛ баллончиков, некоторые оказались пустыми, в нужную минуту не нашлось тросов, не работали компрессора, их срочно, самолетом, пришлось доставлять от дорожных ремонтников. Устройство лодки толком никто не знал, поэтому на ходу по чертежам объясняли, что им делать, поэтому вскрыли лючок, через который в лодку хлынула забортная вода, а не сжатый воздух. Личный состав лодки приступил снова к борьбе с поступающей водой: дырку, открытую водолазами, в конце концов забили деревянной пробкой. “Ради бога, – отстукивали подводники “морзянку” кувалдой по корпусу, – ничего не трогайте, мы сами...”.

На спасательном судне находился уже сам Главнокомандующий ВМФ С.Г. Горшков. Пришла еще одна подводная лодка, но организация спасения не улучшилась, а прямой помощи от нее не было, но для доклада наверх очень убедительно: – “В операции по спасению принимает участие и подводная лодка”.

Четверо суток не спал Суворов, требуя баллонов и исправных аппаратов ИДА, подбадривал слабых, четверо суток выходили потерпевшие подводники через торпедный аппарат и кормовой люк. Главком написал им записку, которую доставили на ПЛ вместе с аварийно спасательным имуществом и пищей: “Товарищ Суворов, товарищ Гусев, я восхищаюсь Вашими действиями, – писал Главком – прошу принять все меры к спасению личного состава”. Содержание записки Суворов довел до каждого, в кормовые отсеки по телефону, в носовых – персонально. “Держитесь, – говорил командир, – наверху нас ждет сам Главнокомандующий”.

Командир, с затонувшей лодки, выходил последним. Под водолазным костюмом был только мундир капитана 1 ранга и дифферентовочный журнал. Справился он с задачей успешно, подводники представляют, как сложно одевать без помощи громоздкое и тяжелое снаряжение. Не успел Суворов переодеться, как ему сразу подсунули ручку и “Журнал готовности корабля к выходу в море”. “Николай Михайлович, подписывай, горим, на твою же пользу”, – говорил комдив Алкаев, тот самый, что разносил Суворова за доклад о неготовности лодки к выходу в море. Потом подсовывали бумажки еще, еще и еще... Рубаха-парень, выручая начальство, подписывал все. Не подозревал, что он готовый заложник.

Лодку стали поднимать, операция длилась два месяца, при подъеме не все ладилось, он был рядом, на плавбазе и принимал участие во всех операциях. Параллельно велись допросы. Не знал командир, что пока он занимается подъемом корабля, на берегу идет другая работа. Герой, которому сам Главком писал восторженную записку, превращался в главного виновника катастрофы. Сначала Суворова исключили из партии, это развязало руки прокурору. А партия, освободившись от “скверны”, еще до решения суда клеймила командира на партийных и служебных мероприятиях.

На совещании руководящего состава Северного флота в 1983 году адмирал В.Н. Чернавин, недавно назначенный тогда начальником Главного штаба ВМФ, так охарактеризовал обстоятельства гибели “К-429”: “Лодка упорно сопротивлялась неправильным действиям экипажа и не хотела тонуть. Но он ее все-таки потопил”. (Автор присутствовал при этом разборе). Зал оживился. Впервые признана вина личного состава.

В журналистском расследовании катастрофы “К-429” Виктор Терешкин пишет: “В сентябре, в небе над Камчаткой, грохнули “боинг”. СССР демонстрировал нерушимость своих границ. А тут у подводников такой позорный случай... Надо было врезать виновному на полную катушку. “Если бы такая авария случилась далеко от базы, – сказал Суворову адмирал Сорокин, начальник Главного политического управления ВМФ, – все были бы награждены высокими правительственными наградами. А так уж очень близко утонули. Некрасиво”. Суворов был заложником системы, которой преданно служил всю свою жизнь. Чиновники ее дело свое знали. Все документы, проливающие свет на аварию, были заменены новыми. Журнал дифферентовки, который командир вынес на груди, покидая лодку, “потеряли”. Его обвиняли во всем – те самые люди, которых он выручал, те самые начальники, которых он покрывал, подписывая бумажки задним числом”.

Следствие тянулось полтора года. Все открестились от командира. За это время всех, кто был замешан в истории с аварией “К-429”, перевели на другие места службы. Жена командира, Зинаида Васильевна, поехала в Москву. Думала, там-то поймут, разберутся... Пошла на прием к влиятельному родственнику самого Рекункова, Генерального прокурора СССР. Женщина все рассказала, показала необходимые документы. На Политбюро, сказал родственник, – докладывали не так... Суд шел семь дней в казарме военного городка. Военный городок закрытый, казарма, где проживают подводники, тоже. Да и на Камчатку без пропуска не попасть. Впрочем, и попадать было практически некому. Приехал адвокат из Москвы, которого упросила Зинаида Васильевна. Но он перед процессом попал в автомобильную аварию, поэтому, наверное, ему больше хотелось домашнего покоя. Суворов просил вызвать в суд начальников, которые послали его в море, несмотря на его рапорты, что и экипаж, и лодка к этому не готовы. Однако судьи отговаривались и для отказа находили причины: один в море, другой в командировке, третий для суда не требуется, четвертый не относится к делу. Наивный командир принес стопку грамот, подарков, которыми его награждала система за его верную службу. Не понимал, что решение уже принято, там, наверху, а здесь спектакль в назидание другим.

“Встать, суд идет! Именем Союза Советских... Суворова Николая Михайловича лишить свободы с содержанием в колонии поселения сроком на 10 лет”. Кроме того командиру вменялось нанесение материального ущерба на 20 миллионов рублей и снижение боеготовности флотилии подводных лодок. Командиру БЧ-V подводной лодки “К-429”, как “сообщнику” вменили 8 лет. Прямо в казарме обоих взяли под стражу.

Пока судили командира, “К-429”, поднятую со дна моря, поставили в ремонт к стенке завода, стоимость ремонта определили в 320 миллионов рублей. Когда Суворова везли в столыпинском вагоне в “места не столь отдаленные” через весь Союз, в октябре 1985 года у стенки завода “К-429” снова затонула, никто не погиб, экипажа на ПЛ не было, а вахта успела разбежаться. Отсидел Суворов 2,5 года, вышел по амнистии, сейчас на пенсии. Помилован. “К-429” утопили на берегу!” – бросила в лицо главному военному прокурору Вооруженных Сил СССР жена командира, Зинаида Васильевна Суворова, и она была права. Хотя, конечно, есть грех в этой катастрофе и самого Суворова, об этом подводники не спорят. Для того, чтобы отдать команду при закрытом рубочном люке: “По местам стоять к погружению, к проверке прочного корпуса нa герметичность”, не нужен ни командир дивизии, ни, тем более, кто-то вышестоящий из флотилии. И хотя действия командира ничего не меняют в главном: гибель “К-429” и 16 членов ее экипажа стало результатом насилия над командиром его прямых начальников. На стороне Суворова был Корабельный Устав ВМФ и множество других руководящих документов, и они это знали. Суворов получил приказание принять подводную лодку, когда уже большая часть личного состава уехала в отпуск. Решение доукомплектовывать экипаж, если в нем сменилось 30 процентов штатной численности, запрещено Курсами боевой подготовки. В таком случае экипаж выводится в резерв и начинает отработку с нуля. К тому же расследованием было установлено, что ПЛ имела неисправности, при которых она не имела права на выход в море. Обязанностью штаба дивизии и других специалистов было – запретить выход в море. Следствие сделало однозначный вывод виновно командование дивизии. Именно в таком виде дело и было первоначально направлено в суд. Но... заседание состоялось только через полтора года и за это время всякие “подводные течения” напрочь развеяли уверенность Фемиды. Козлом отпущения стал командир.

В предыдущих главах я рассказывал о том, как реагировал на гибель двух своих атомных подводных лодок Конгресс США, потеряв в шестидесятых годах “Трешер” – 1963 г. и “Скорпион” – 1968 г. Америка сделала все, чтобы впредь не допустить подобных катастроф. Мероприятия, предложенные тогда комиссией вице-адмирала Бернарда Остина и внедренные в Военно-морских силах и промышленности, показали неплохую результативность. К чести ВМС США, с 1968 года и по сей день, на протяжении тридцати лет в ВМС США не погибла более ни одна атомная подводная лодка.

Мы в восьмидесятых потеряли три атомных подлодки: “К-429” – в 1983 году, “К-219” – в 1986 году и “К-278” – в 1989-м. (Да еще взрыв реактора на подводной лодке на заводе в Чажме – в 1985-м, в предверии Чернобыля). Автор в это время был арестован и до суда, его возили в течение 2,5-х лет по пяти тюрьмам, психушке, в “столыпинских” вагонах, забитых “андроповскими” уголовниками. С щемящей тоской понимая, свою невозможность оказать влияние на происходящее. Суворов, как в воду глядел, говоря на суде в своем заключительном слове: “Не скажете правды, не научите на горьком опыте других, будут еще аварии, будут еще жертвы”.

Наше стремление, к установленному проценту боеготовых сил (любой ценой!) иногда оказывалось только на бумаге. В последствие аукалось в море. Причем ситуации повторялись порой почти с анекдотической точностью. В мае 1998 года газета “Российская газета” поместила небольшую заметку под заголовком: “Не плавала, но утонула”. В ней сообщалось: “Атомная подводная лодка, входящая в состав Второй Камчатской флотилии, затонула вчера ночью возле пирса на берегу Авачинской бухты на глубине 17-18 метров”.

Как позже станет известно, эта лодка проекта 670 была выведена из боевого состава флотилии и уже несколько лет не выходила в море. Атомный реактор был заглушен, активная зона с борта субмарины выгружена. По уточненным данным, во время перешвартовки произошло столкновение двух кораблей, в результате чего, один из них, проекта 670, пошел ко дну. Оперативный дежурный штаба флотилии отказался подтвердить или опровергнуть этот факт. Сослался на то, что это может сделать только командующий флотилией, который в настоящее время отсутствует. В то же время начальник управления по делам гражданской обороны и чрезвычайным ситуациям полковник Валерий Сухоборов сообщил, что информацию о ЧП в его ведомстве получили совершенно случайно.

Позднее представители флотилии заверяли местное население – дескать, никакой опасности нет. Тем не менее специалисты управления по делам ГО продолжают держать под контролем уровень радиации на берегу бухты вблизи Петропавловска-Камчатского. Радиационный фон, по заявлению полковника Сухоборова, пока не меняется.

Список членов экипажа «К-429», погибших 23 июня 1983 года

Капитан-лейтенант КАСПАРОВИЧ Игорь Юрьевич

Капитан-лейтенант КУРОЧКИН Виктор Моисеевич

Старший лейтенант ПЕТРОВ Анатолий Ильич

Лейтенант ТУЛАСОВ Владимир Георгиевич

Мичман ЖАРИКОВ Инокентий Михайлович

Мичман КОЛЕСНИКОВ Николай Николаевич

Мичман КУЗЬМИН Александр Иванович

Мичман ЛЕЩУК Владимир Александрович

Мичман ПОРТНОВ Владимир Николаевич

Мичман ЧЕРЕМУШИН Анатолий Евгеньевич

Старшина 2 статьи СУЛТАНОВ Флюр Амарзанович