Текст книги "Собрание сочинений в 4 томах. Том 1"
Автор книги: Николай Погодин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)
Точильное отделение. Прессовая кузница. Мартеновский цех. В точильном производится переоборудование. Точильные установки стоят в беспорядке. Идет уборка.
Анка и женщины из очереди.
Анка(запевает).
«Повязалась я платочком,
В лес от маменьки ушла,
Я в лесочке, под кусточком,
Себе милого нашла».
Все (хором).
«Я в лесочке, под кусточком,
Себе милого нашла».
Анка. Слушайте, товарищи, вы не беспокойтесь: вы не чернорабочие. Ни-ни-ни-ни! Вот это, вот то, что мы делаем, называется на техническом языке «подготовка технологического процесса». Это мне вчера объяснили. Завтра придет главный инженер… Вы не беспокойтесь, что он похож на злого кота, хотя он ругается. Но не как все ругается, вслух, а вот как. (Жестикулирует.) Очень симпатичный человек. Фамилия его Кваша, рабочие называют его «Каша». Но он не вредитель, имейте в виду. Он нам даст план беспрерывного движения. Понимаете? Мы будем топоры точить, по фордизму. А фордизм… Нет, я сейчас вам покажу, что такое фордизм. Я сейчас буду представлять. Смотрите… (Вытянулась, руки по швам.) Лиза, гуди.
Лиза. Чем же мне гудеть?
Анка. Гуди из рота.
Лиза подражает гудку.
Гудок! Рабочий приступает к работе. Тишина. Вот он включает мотор. Три взгляда налево, два – направо. Там – инструмент, тут – материал.
Возникает пантомимическое действие. Анка подражает работе на токарном станке. Сделать это можно примерно так: нагнулась над воображаемым станком, глядит в одну точку. Руки наготове. Вдруг четко берет на себя воображаемый рычаг. Станок стал. Играя с воображаемыми вещами, с той стороны, где показала, будто ладит материал, берет нечто, ставит на станок, отдает рычагом, становится в позу наблюдения и снова останавливает рычагом станок, и снова берет материал, повторяя такую операцию несколько раз, в бешеном темпе, но с исключительной точностью.
Анка. И весь ты становишься, как стальной трос, и глаза у тебя, как электричество, и зад твой сделается, как пружина… Так работают по фордизму, бабы, а по нашему языку – ударно, честное слово!
Вторая работница. Анка!
Анка. Ну?
Вторая работница. А зачем же… зад, как пружина?
Анка. Погоди… А теперь я покажу тебе, как у нас работают, по-расейски… Лиза, гуди.
Лиза. Ну, гудю. (Гудит.)
Анка. Гудок. А рабочие не приступают к работе. Никакой тишины. Наоборот. Я же знаю все. (Сделала руки рупором и кричит вверх, подражая.) «Гаврюша!» (Сама же отвечает.) «Ва-а!» – «Гаврюша! Как твоя Матрена Харитоновна – родила аль не родила?!» – «А?..» – «Не слышно!.. Родила?.. Спасибо! Какого пола дите? Мужеского?.. Спасибо!.. Гаврюша, гад, когда поллитровку ставишь? Сегодняшний день? Спасибо!..» Теперь он приступает к работе. «А выпить охота. Эх!..». (Потянулась, со вкусом чмокнула губами.) Включил мотор. (Показывает, как рабочий закуривает.) Три взгляда налево, два – направо? Ничего подобного! Я же знаю! Глядит он куда-то, и черт его знает, куда он глядит. А становится – вертится, рычит… «Позволь, а где же у нас матерьял?.. Сукины дети, не заготовили!» (Кричит.) «Мастер, Сидор Иваныч, где может быть металл?» А мастер отвечает: «Туды вашу в душу…» И пошла дискуссия… Ну ладно. Вот он работает.
Здесь все движения предыдущей пантомимы контрастируются шаржем – все наоборот.
И весь ты – как блин, и глаза у тебя – как совиные гляделки, и зад твой становится вот такой вот, вот такой вот… широкий зад, с разговорами, как гармония… Так вот работают, бабы, без всякого фордизма, по-расейскому и без всякой ударности, честное слово! (Второй женщине). Поняла, почему нужен зад, как пружина?
Вторая женщина. Ну тебя к черту! Поняла.
Анка. Бабы, на заводе будет весело. (Запевает.)
«В косу черную, подружки,
Надо ленты завязать.
С ним в избушке, на опушке
Будем ночи коротать».
У дверей стали пять кузнецов. Среди них Митрофан, Илюша, Елизар.
Женщины.
«С ним в избушке, на опушке
Будем ночи коротать».
Анка.
«Не ругай меня, мамаша,
Не ходи ты по сватам, —
Сердце девичее наше
Я за деньги не продам…».
Илюша. Ребята, гляди, концерт-кабаре, нет спасения! Откуда вы взялись, голубушки?
Анка. Проходи, проходи, заводиловка!
Илюша. Вы, быть может, комоды сюда привезли? Кадры социалистической индустрии. Не могу, мне весело!
Митрофан. Кого я вижу? Лизавета Ивановна, каким путем вы попали сюда?
Лиза. Тем же…
Митрофан. Евдоким – ударник, жена – ударница…
Елизар. Барышня, а барышня, возьми веник, смети пудру с носа.
Первая работница. Я не пудрюсь, врешь. Это, может, твоя жена пудрится.
Елизар. У меня жены нет. Я вдовый.
Анка. Вот что: летите, ребята, отсюда к чертям!
Илюша. А ты что, за мастера у них?
Анка. Да-с!
Елизар(сел). Нет, нам поговорить охота, опять же обзнакомитьея – в одном цехе состоим. Может, вы нас на соревнование вызовете, бабочки?
Первая женщина. Тут тебе «бабочек» нет. Не на улице.
Митрофан. Елизар, не мешай, не мешай! Видишь, люди промышленность подымают. Особенно вон та, небольшого росту, и нос у нее пятаком.
Вторая работница(Анке). Ну чего они дражнются?.. Вот еще прилезли!
Елизар. Ой, смотри, соску дома забыла!
Женщина в красном платке. Я б на вашем месте молчала.
Илюша. Почему, кума?
Женщина в красном платке. Потому, кум! Завод-то довели… Два дня чистим – очистить не можем. Свинятник, а не цех!
Митрофан. Спасибо, вы явились, а то бы мы погибли.
Елизар. Большая нам опасность без вашего присутствия угрожала.
Вторая женщина. Угрожала! Я говорю, угрожала – значит, угрожала. Ты над нами не смейся, черт черномазый, мы тебе не куклы, а одной фамилии род. И пришли и заступили. Что? Стыдно? Почему-то ваших товарищей, охломонов деревенских, от ворот не берут. Кто они такие? (Говорит на «о».) «Подработать пойду до Покрова…»[43]43
Покров – православный праздник, отмечаемый в октябре.
[Закрыть]. Такие и бросают все. А нам не бросить – наше. Муж тут, я тут, и дети тут. Случись что – заступим, а вы гавкаете. Ну, чего глазами хлопаешь?.. Вали, покуда в шею не дали! Вам сказано! (Анке). Нюрочка, бери прут, долго они тут будут… Девки, вперед!
Появляется директор.
Директор. Бей их, бей их чем попало!
Вторая женщина. А ты кто такой?
Директор. Нет, я не с ними. Я отмежевываюсь.
Илюша. Ребята, отступай! Мы можем пострадать. Больше не будем, честное слово! Не будем, честное слово!
(Уходит, за ним – двое кузнецов.)
Директор. А крыть-то нечем, кузня?
Елизар. Пошутить с ними невозможно… Вот разошлись!
Митрофан. С ними шутишь, а они на самом деле… (Уходит.)
Директор. Анка!
Анка. Слушаю.
Директор. Поди сюда.
Анка. Иду.
Директор. Как?
Анка. Хорошо.
Директор. Чернорабочих дать?
Анка. Не надо.
Директор. А почему?
Анка. Настроение такое.
Директор. Понятно. Смотри, Анка, через неделю производство пускаю.
Анка. Инструкторов дашь?
Директор. Дам. Будут… У тебя народу мало.
Анка. Народ будет.
Директор. Договорились. (Указал на вошедшего Давида). Теперь с редактором, может, договоритесь. Он временно завкомом орудует… Давид, есть вопросы?
Давид. Есть.
Директор. Ну, вы говорите, а я пойду… (Уходит.)
Давид. Кто здесь профуполномоченный?
Анка. Я.
Давид. А профактив?
Анка. Я.
Давид. ОДН?[44]44
ОДН – «Общество долой неграмотность!»
[Закрыть]
Анка. Я.
Давид. Рабкоры есть?
Анка. Я.
Давид. Изобретатели?
Анка. Я.
Давид. А мастер здесь кто?
Анка. Я.
Давид. Товарищ, я с вами не на сцене. Мы не комедию здесь устраиваем.
Анка. Верно. Не серчай: скоро постареешь. Я здесь – вся профсоюзная масса в одном лице. Выяснил? Наше отделение – из пришлых.
Давид. Неужели все ушли?
Анка. Все. Выяснил? Иди и думай. Через пару недель будешь делать доклад молодым металлистам. Две недели новые кадры будут расти. Жди! Целую! (Идет, запела).
«Три бутончика-цветочка
Я на сердце приколю.
Черноглазого дружочка
Я не знаю, как люблю!»
Все.
«Черноглазого дружочка
Я не знаю, как люблю!»
Затемнение
Кузница. Пусто, черно. С раскладным аршином в руках стоит Евдоким.
Евдоким. Значит, так: пять метров сюда, пять метров сюда… Пять и пять будет десять. Эх, математика! Десять!.. (Чихнул.) Воздражение в носу… Десять метров, пять станин. Пять станин – агрегат. Разрешите представиться, могу ли вам понравиться, иду… Тут печь? Или не тут?
Появляется Кваша, наблюдает.
Нет, не тут… (Вытащил из кармана кальку.) Нарисовал мне Кваша – без водки не разберешь. Гад усатый! Вроде тут будет термическая печь. Значит, начали! Раз… пошел! Топор! Два… пошел! Три… пошел! Четыре… пошел! Пять… пошел! Застыл?.. Конечно. Что – конечно? Застыл! А я говорю – не застыл! Брешешь! Сам дурак! Как же он может застыть, ежели темп? И кто будет гавкать, тому морду… (Шагнул.)
Кваша. Евдоким!
Евдоким(вздрогнул). А!
Кваша. Ну, брат, никогда в жизни не видал, чтобы так разрешались технологические процессы.
Евдоким. А я, думаешь, видал? (Утерся.) Думаю, как слон, и ничего не могу придумать. Пойдет с одного нагрева топор или не пойдет?
Кваша. Ты, значит, топором себя вообразил сейчас?
Евдоким. Такое время… Пойдет с одного нагрева?
Кваша. Пойдет-то пойдет, лишь бы ребята скорость развили.
Евдоким. Значит… в чем дело? Победа!
Кваша. Ничего не значит. А «Мофей»?
Евдоким. «Мофей»? А что «Мофей»?
Кваша. После пресса «Арбога» ты, позволь тебя спросить, в агрегате ставишь что?.. Молот «Мофей»?
Евдоким. Ну, «Мофей».
Кваша. Пресс «Арбога» даст за смену полторы тысячи, а «Мофей» больше восьмисот не возьмет. Пресс «Толеда» на обрезке тоже даст полторы тысячи, по бородкам – тоже, правка – тоже, а «Мофей»… (жестикулирует) восемьсот!! И стоит эта сволочь на второй операции, на проковке. Весь агрегат мы из-за него пустить на полный ход не пустим. Молот «Мофей» есть наше узкое место.
Евдоким. Скажут же – узкое место! (Плюнул.) Ах ты, «Мофей»-Тимофей! Вот стерва! Восемьсот? (Чихнул.) Правильно. Восемьсот. За каким же чертом я восемь дней мокрого в рот не беру? Воздражение в носу получилось. А? Я агрегат составлял, один нагрев придумал.
Кваша(задумчиво). Вы, господа хорошие, дураки.
Евдоким. Одного уезда с вами.
Кваша. Ты, Евдоким, кто?
Евдоким. Архимандрит Печерский.
Кваша(вдруг жестикулирует). Я б на вашем месте… Господствующий класс! (Оглянулся. Значительно.) Нажмите на инженерно-техническую секцию. Сидят, резолюцию проектируют… Сынки знаменитых папаш. Ставь к стене: в трое суток молот «Мофей» переконструировать. Ты меня понял?
Евдоким. Понял.
Кваша. Я тебе ничего не говорил. Понял?
Евдоким. Ага… Понимаю.
Кваша. Прямо в газете ставьте: или – или. Трое суток – и «Мофей» даст полторы тысячи. Дура ты! Твой проект одного нагрева все производство в самом принципе перебрасывает на десять лет вперед, а тебе дают «Мофей»… Ты и сел на заднее место, выпучил глазищи и барахтаешься, а ты имеешь право приказать. Понял? Я тебе ничего не говорил. Действуй! Мы за месяц весь завод приведем к единой системе. Ты знаешь, что это будет? Тут у нас зазвучит поэма… поэма о топоре. (Уходит.)
Евдоким. «По-э-ма»… Во, брат, разговор какой, ни черта не поймешь: чи он тебя похвалил, чи он тебя выругал. «Поэма»! Эй вы, помощнички, «по-э-ма»!
Издали слышно: «Раз, два, взяли!.. Раз, два, взяли!»
Подогревай задочки, браточки, подогревай! (Про себя.) Теперь мы всю астрономию узнали: «По-э-ма!» «Мофей»! «Тимофей»!
Пятнадцать кузнецов выкатили на бревне чугунный фундамент пресса.
Здравия желаю, благородные короли!
Елизар. Здоров, туз!
Евдоким. Вижу, ребята, у вас мигрень: есть охота, работать лень.
Дуванов. Вон у Митрошки желудок слабый: что ни съест – мало.
Евдоким. Народ нежный, что и говорить. Пять агрегатов – двадцать пять станин… Это когда же, богатыри, мы их с вами установим? Раз-два… раз-два… Завыли, как дьячки с похмелья. Пятнадцать душ над станиной ходят, как мордовскую невесту торгуют. Милая, родная, где ж тебя пощупать, где ж тебя почесать?.. Ударники!
Митрофан. Тяжело.
Евдоким. Ударнику не может быть тяжело.
Дуванов. Евдоким, ты эту братию на три бригады разбей, а то мы друг на друга любуемся – красота необыкновенная.
Илюша. Ты, Евдоким, председатель коллектива, тебе и планы составлять.
Евдоким. Корпус, разделяйся на три дивизии! Брысь по пяти!.. Брысь, говорю, брысь, брысь, брысь!
Елизар. Вот черт! Что мы тебе, кошки на крыше?
Дуванов. Мы берем «Мофей»… (Евдокиму.) «Мофей» – второй в агрегате?
Евдоким. Второй… Илюшка, разговор есть. Займись-ка.
Илюша. Есть, капитан.
Кузнецы уходят.
Евдоким. Как бы это выразить? Эй-эй, Баргузин, подь сюда! (Баргузин подходит). Я ни с кем не говорил. Мне, значит, самому, значит, вроде как во сне, пришла в голову такая мысль, что инженерно-техническую секцию надо поставить к стенке.
Илюша. Ты, Евдоким, как?.. Проснулся?
Евдоким. Ты меня не дурачь. Не в том смысле. Как бы это выразить?.. Понимаешь, надо приказать, нажать… к стенке! Или – или!.. Сам Кваша открыл мне… Стой! Кваша ничего не говорил… Да ну ее, дипломатию!.. Товарищи, вы знаете, что такое молот «Мофей»?
Баргузин. А-а… Знаем. Узкое место!
Евдоким. Кваша говорит: «Жмите, давите, бейте, к стенке жмите – и в три дня переконструируют». Сам. «Я, говорит, ничего не говорил».
Баргузин. Это он так сказал?
Евдоким. Да.
Баргузин(появившемуся Давиду). Понимаешь?
Давид. Ясно.
Евдоким. Как быть? А?.. Думаю всем моим коллективом навалиться. Илюша напишет статью, мы все подпишемся и через «Атаку» опубликуем.
Давид. Ясно. Целую полосу. Кто пишет? (Илюше). Ты? Пиши. Иди в редакцию.
Евдоким. Пиши, душа из тебя вон! Пиши, вот так… Так и… По-эма!..
Илюша. О чем писать, люди добрые?
Евдоким. «Мофей»…
Илюша. Ну, «Мофей»…
Евдоким. Да какого ты черта белки выкатил? Молот «Мофей» не знаешь? Восемьсот пропускает, надо в два раза.
Давид. Установка под углом вызова инженерно-технической секции на соревнование.
Илюша. Набрано. (Уходит. За ним идет Давид.)
Евдоким. Ну и работка! Одно сковырнешь – нá тебе другое, другое сковырнешь – на тебе третье. Эх, жизнь-борьба.
Баргузин(оглянувшись). С частями плохо. Выкупать нечем.
Евдоким. Чего ж там в кассе, труба?
Баргузин. Тут, Евдоким, крылья опускать не черта. Нам надо подсобрать твой актив и подумать. Больно ударил по заводу прорыв с топором. Мы в тресте за счет других заводов жить стали. Нахлебники! Кумекаешь? На чужой шее сидим. А опыты с нержавеющей… стоят чего-нибудь?.. Директору самовольно векселя давал и завяз. Уполномоченный к нам приехал. Слыхал?
Евдоким. Видал… Тоже лазают тут!
Баргузин. Он свое сообщает куда надо. А нам кредиты закрыли. Партийное руководство считает, что тут надо безболезненно закончить все. Надо… Мы видим, в чем дело. А им сверху видать хуже. Не важно. Крылья опускать нечего. Ты знаешь, нынче партийное собрание постановило отдать половину месячной заработной платы взаймы заводу. Подсчитали – сумма, а все-таки на выкуп всех частей не хватает. Сам знаешь – хозрасчет. Жесткое дело!
Евдоким. Выходит, детали не получим?
Баргузин. Не знаю. Скорее всего, нет.
Евдоким(показывает вокруг себя). Зачем тогда эта богадельня? Одно сковырнешь – на тебе другое… Угу… (Сел на чугун.) Угу… Погодь-ка, товарищ Баргузин… Что-то у меня сердце слабое стало. Чай пью, а чай – вредный для сердца напиток… Ну-ка… (Встал.) Пять длинных, два коротких – тревога по коллективу! (Подошел к колоколу, дал сигнал, захохотал.) Тревога!
Баргузин. Что ты делаешь, Евдоким?
Евдоким. Тревога в первом ударном коллективе… Армия! Сподвижнички! Сюда!
Гул. Бегут люди.
(Звонит пять длинных, два коротких. Кричит.) Тревога!.. Оборона!.. Сигнал на бой!..
Затемнение
Часть цеха. Похоже на красный уголок. Здесь все кузнецы и точильщики.
Евдоким(на столе). Спрашиваете, почему тревога? Сейчас скажу, дайте подумать. (Баргузину.) Ты поближе, поближе… Ну, молодцы, большое несчастье произошло на нашем предприятии. У нашего секретаря партийного коллектива, товарища Баргузина, жена двойню родила.
Баргузин. С ума сошел!
Евдоким(Баргузину). А ты не дыши… Ежели я сказал родила – значит, родила. (Весело.) Двойня, понимаете, мальчишки… шустрые. Крестить, октябрить, обуть, одеть, молока, кашки, русской горькой… Короче говоря, без сотни погибель. Настигло горе человека, он – к ударникам в коллектив: «Братва, выручай до получки!» – «В чем дело? – говорю. – Мигом!» В колокол. Два слова коллективу, сто рублей на бочку – и все мы кумовья. Проголосовано? Ну, ясно!.. Товарищ Баргузин, стой! Никто с места не сходи. Притча кончилась. Вы спрашиваете, почему тревога? Наш завод металл рожает. На мартенах, на термических печах, на агрегатах, прессовых установках, в прокатке, у закальщиков, у Знаменского в лабораториях – кругом… у них, у наших баб в точилке, рождается высокая сталь. Лопаются жилы, из самого твоего сердца текут слезы… (Замолчал.) Ну, что?.. Ну, что вы молчите, сукины сыны, когда я не могу говорить?.. Понимаете, не Баргузину деньги надо, а заводу надо отдать взаймы полмесячную заработную плату. Нам не на что выкупать детали. Части. И все лопается. Ну, что? Ну что вы молчите, когда я не могу говорить?.. Вот почему тревога, ударный коллектив! Ну?
Поднимается несколько рук.
Дуванов. Дай-ка… (Вскочил на стол.) Можно смолчать, конечно, но тогда незачем ставить агрегаты. Можно бросить завод, но тогда надо бросить партию большевиков. Можно не рожать нам тут металла – на кой он черт, за границей металла хватит, – тогда давайте открывать ворота интервенции.
Пока он говорит, кузнецы поднимают руки.
Евдоким. Проголосовано. Ударники сдали полумесячную зарплату заводу.
Лиза. Смотреть надо!
Евдоким. Куда?
Лиза. Точилка тоже голосовала.
Евдоким. Жена… Товарищи, в первый раз в жизни моя супруга не возражает против моего предложения.
Затемнение
Затем в полосе света один Давид.
Давид. Что такое? Ударники отдали заводу полумесячный заработок? Заводская пресса может отстать от массы?.. Зачем я стал редактором? Надо бежать! Надо догонять массу.
Затемнение
Мартеновский цех. Обычное движение работы, без слов. На первом плане – Имагужа и Степан.
Имагужа. Больна рука. Самый старший палиц апока стучал.
Степан. Самый старший палец?.. «Самый большой палец» надо говорить. Ты, Имагужа, учись читать, писать… Математику подучи. Мастером будешь.
Имагужа. Плавка благополучна кончим, на школа пойдем… Мастир, проба делать нада. Время пришел.
Степан. А?.. Время! Иди к печи. (Строго.) Смотри!
Имагужа. Пара глаз, пара дирка на нос. Каждым диркам смотрим. (Отходит.)
Степан(про себя). «Диркам смотрим»… Спал бы я теперь четыре года в лесу на сене.
Подходит директор.
Директор. Живой?
Степан. Живу.
Директор. Как проба?
Степан. Ничего не могу сказать… (Вдруг страстно.) Все, все, все – как, как, как?.. (В прежнем тоне). Ну чего вы смотрите? Ну разве я виноват?
Директор. Тебя учить надо, Степан. Химию ты плохо знаешь.
Появляется Кваша.
Вот я говорю – ему химию подучить надо.
Кваша. Да, директор, ему – химию, тебе – грамматику, мне – технологию. Нас всех учили понемногу. А результат… Теперь жилами платим. (Степану.) А особенно это тебя касается. Шестнадцать плавок. Знаменский скрутился… Сгорают люди на глазах!
Директор. Я его ночью увез. Осерчал.
Входит Знаменский.
Знаменский. Не осерчал. А протестую против террора.
Директор. Всё на заводе.
Знаменский. А что я, дома на стену буду бросаться? Сегодня последняя проба. Привет! Сталевар, как? Медь сами засыпали?
Степан. Сам.
Знаменский. Сами сортировали?
Степан. Сам.
Знаменский. Печь охраняют?
Степан. Да.
Сверху сбежал Глеб Орестович.
Глеб Орестович. Ага, Петр Семенович уже здесь! Товарищ Знаменский – тоже. Прошу!.. Степан, что же вы здесь стоите? Берите пробу. Директор. Уже?.. Ну-ка… Фу!..
В глубочайшем молчании действуют Имагужа и Степан. Оба в синих очках, в войлочных шляпах. Достают на стальных прутьях металл, бросают в ванны с водой. Присутствуют директор, Кваша, Знаменский, Глеб Орестович, рабочие. Кто-то привел Евдокима, притащили небольшую наковальню. Степан долго стоит у ванны. Вдруг схватил слиток и, перебрасывая его в руках, бросил под ноги Знаменскому. Из-за шума печи не слышно, что здесь говорят, но постепенно начинаешь понимать, что металл открыт. Слитки переходят из рук в руки. Знаменский пожал руку Степану. Степан дает знак рабочим выпускать металл. С другой стороны выпускают металл. Огромным заревом пылают стены. Нержавеющая сталь открыта. Директор подал Евдокиму слитки. Тот положил их на наковальню. Легко начинает проковывать. Один-два удара молотом. Вдруг бросил молот. Собрал в горсть мелкие осколки стали.
Евдоким. Она рассыпается, как хрусталь!
Ударил директор по слитку. Отшвырнул молот. Знаменский, пошатываясь, теряя какие-то записи, собирает в пригоршню осколки. Он идет, ничего не видя. За ним уходят все. Все ушли, точно отступились от Степана. Он, тяжело шагая, подтащил табуретку, собрал на полу слитки, сел, глядит на них. Задрожали плечи, глухо зарыдал. Имагужа подошел к нему, присел на корточки, заглянул в лицо, бросил шляпу, вскочил и, закрывши рукой глаза, ушел. Тихо вокруг. Прибежала Анка.
Анка. Степка! Степашка!.. У-у-у, какая обида!.. Степка, не смей! Искусай руки, выкрути пальцы… не смей!
Степан(очнувшись, вытер кулаком глаза, глядит на руки). Я плачу? Не может быть!
Занавес
