Текст книги "Собрание сочинений в 4 томах. Том 1"
Автор книги: Николай Погодин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)
Правая и левая стороны сцены заняты выступающими углами заводских сооружений, уходящих вверх. В дымке сумерек видна вдали башня. Там же действует кран. Строители где-то наверху. На сцену выходит Болдырев. Осматривает строительство и, заинтересовавшись чем-то, садится, задумчиво смотрит. Чернорабочие катят вагонетки. Кто-то пришел к водопроводной колонке, снял рубаху, облился.
Тот, кто облился. Умная голова воду придумала. (Надел рубаху, уходит.)
Входят три работницы-кирпичницы. Они одеты по-праздничному.
Первая работница. Он! Ей-богу, он! Сидит думающий…
Третья работница. Бабы, а бабы!
Вторая работница. Ну?
Третья работница. А как он есть думающий, так нам, может, до него не прикасаться? А? А то выйдет абсюрд.
Первая работница. Ну, ты, думающий… Мало где человек думает!
Вторая работница. Конечно, голова бесплатная.
Первая работница. Ты, Лида, умеешь загимпотизировать. У тебя лицо, как бы сказать… женское… и глаза черные, вот…
Третья работница. Что же, я тебе прельщать его буду, что ли? Я женщина спокойная.
Вторая работница. Да на что нам твое спокойствие нужно?
Первая работница. Во-во! Ты ему медленным голосом и расскажи. Так, мол, и так… И мы стоим на страже. (Очень довольна). Вот!
Третья работница(нежно). Товарищ… Товарищ директор! Это мы… Я, Лида… (Застыдилась.) Извините нас, пожалуйста. (Пауза). Кирпич – наш. И огнеупорный – наш. Здравствуйте, товарищ Болдырев!
Болдырев. А-а… кирпич… где? А, это вы! Производственная комиссия… Здравствуй, Лида!
Первая работница(третьей работнице). Ну-ну!.. Лида!..
Третья работница. Мы стоим на страже… мы… (Почти со слезами.) Как ведь мы работали… здесь, под ложечкой, тянет, щемит, а в глазах синие колеса ходуном ходят, вроде ты пьяная…
Первая работница. Продовольствие, сам знаешь, одна кооперация, и больше ни шиша.
Третья работница. Больно было в душе, товарищ директор. Возьми ее, меня… Я перебралась за Волгу, корзину яиц купила, на базаре продала – и сыта. И вот… вот видишь… вот… вот, до слез вот… Идешь, и… как люди не видят… кирпич, как дите, ладонью погладишь – мой! Несчастная бабенка Лидка об этом кирпиче почти не спала… не спала… матюком инженера крыла… Мы вот… они… все мы, как в своей избе, как для детишек наших… каждый кирпичик… Сознание в нас есть, а высказать его – не выскажешь.
Первая работница. Товарищ Болдырев, до свиданьица!
Болдырев. Это куда же уходите?
Вторая работница. Программу отликвидировали. На полную кладку сто процентов.
Первая работница. И теперь мы едем…
Болдырев. Едете? Куда же вы едете?
Вторая работница. Соцстрахом… в Крым… Я для организма и за деятельность.
Болдырев. Это… я тебе завидую.
Вторая работница. Ну, уж… хоть тебе, конечно, тоже для организма надо…
Первая работница. Ты, товарищ Болдырев, посинел… Мужчине в синем обличье нельзя… А я к мужу еду, на зиму. Муж мой из Красной Армии вертается, а я отсюда вертаюсь. Он мне письма пишет. Ты меня голой рукой не трогай. Я тоже… я…
Болдырев. Ну, прощайте, милые!.. А ты, Лида, тоже к мужу едешь на зиму?
Третья работница. Я?.. (Захохотала). Я неженатая! Я, мил, курсы проходить буду, а то мы математику, знаешь, какую понимаем? Ну то-то! Эх, директор, товарищ… хотелось нам тебе сказать на прощанье и… слов не знаем. Прощайте!
Работницы уходят.
Болдырев. Вон оно как… тронули.
Спускаются костромичи, с ними – рабочие.
Михалка. Степан Семеныч… эх, за три часа враз!
Суматохинов. Ну и темпа!..
У левого угла, поодаль от стены, сверху на канате люлька. В люльке – Лаптев и Картер.
Михалка. Браточки, гляди! Ермолай наш секретарем к Картеру нанялся.
Люлька стала, повисла в воздухе.
Браточки! Ермолай, как дух святой… раскрылатился.
Входит Данило Данилович.
Данило Данилович. Почему они стали?
Михалка. Я уж думаю – не на сто пятьдесят наработали, а хватай на двести.
Зотов. Пятьсот! Ты до ста двадцати доберись – пузо взопреет… Америка, она, брат, страна…
Суматохинов. Где-нибудь сукины сыны мутят. Проверить бы…
Болдырев. В чем дело? Почему люлька стала?
Михалка. Эй вы, херувимы-серафимы, на землю садиться надо.
Зотов. Дурак! Он ведь иностранец, а ты…
Михалка. Все одно ни черта не понимает по-нашему.
Артамон. Конечно, может, мы разные подобные (вертит пальцами) фасоны объясняем.
Михалка. Сдружились – водой не разольешь. На фотографию бы их снять. Один немой, другой глупый.
Зотов. Ну тебя к черту, Михалка! Язык…
Данило Данилович. Алло, мистер Картер!.. Э… э… бреди.
Суматохинов(махнул рукой). Забредили!
Картер(из люльки). Hallo!
Данило Данилович. Алло!
Картер. Hallo!
Данило Данилович. Мистер Картер… э… как бы это сказать? Вери уэл.
Болдырев. Да что вы говорите – вери уэл! Видите, канат заело, а вы… Как же быть?
Михалка. Ермолай, а Ермолай, скажи что-нибудь!
Лаптев (из люльки). Лай, лай, кобель меделянский![29]29
Кобель меделянский – Меделянка – крупная порода догов.
[Закрыть]
Михалка. Эх ты, летчик! Об небеса макушку не разбей, гляди!
Картер вынул трубку, набивает табак.
Лаптев. Кх… (Картеру.) Табачку не призаймете ли?
Картер. How long are they going to keep me up in the air?[30]30
Долго они еще собираются продержать меня в воздухе? (англ.).
[Закрыть]
Лаптев. Во-во, курить охота.
Картер. Tell those damned fools to get me out of here. What the hell is the trouble about?[31]31
Скажи этим идиотам, чтобы они спустили меня. В чем дело, черт побери? (англ.).
[Закрыть]
Лаптев(обиженно). Занес… (Очень вежливо.) Мистер, табачку призаймите… аль оставьте покурить.
Михалка. Не сватай – не даст. (Уходит.)
Болдырев. Чего же вы стоите, Данило Данилович? Так они у нас до ночи провисят там.
Данило Данилович. Право, совершенно неожиданный пассаж.
Появляется Касторкин.
Касторкин. Степан Семенович, на семнадцати путях транспорт движется, как в кинематографе. Рационализация – как в Америке.
Болдырев. В Америке? Глянь-ка на высоту. Видишь?
Касторкин. Вижу.
Болдырев. На высоте?
Касторкин. Определенно.
Болдырев. Шутите… Срам! Немедленно спустить люльку. Черт знает что!
Лаптев(жестами дал понять Картеру, что хочет курить, получил табак). Покорнейше благодарю, уважаемый. Будем знакомы, как говорится.
Данило Данилович и Касторкин уходят на левое сооружение. Бежит переводчица.
Картер. Tell them I have no time to hang up in the air.
Переводчица(Болдыреву). Вот видите! Без меня он всегда попадает в ложные положения… Мистер Картер просит передать, что у него нет времени оставаться в воздухе.
Болдырев. Сейчас спустят его.
Переводчица. One moment. They will let you down.
Лаптев. Товарищ директор, оно и мне нету времени… Что ж я тут, как Михайла-архангел…[32]32
Михаил-архангел – по легенде старший ангел, постоянно ведущий борьбу с сатаной.
[Закрыть] Живот заболел вроде.
Картер. Tell them to go to blazes. Blast them. It’s a disgrace, a shame[33]33
Пусть убираются к дьяволу! Чтоб им лопнуть! Безобразие! Позор! (англ.).
[Закрыть].
Переводчица. Степан Семенович!..
Болдырев. Ну?
Люлька опустилась. Картер, переводчица и Болдырев уходят.
Лаптев. Зачем, бишь, я спущался-то? А, вона… Михалка, а Михалка, на какую секцию кирпич пойдет?
Входит Михалка с Данилом Даниловичем.
Михалка. На какую секцию заступаем?
Лаптев. Во-во… куда кирпич подавать?
Данило Данилович. На семнадцатую.
Зотов. Понятно, Ермолай, доглядывай тут, чтоб не задерживали. Пошли!
Михалка. Вот ведь чудно! Где она у них висит?
Артамон. Кто она?
Михалка. Лампа.
Зотов. От левой руки направо. Вон там…
Михалка. Прямо сказано… Как только ффу… (дует) и загорелась, а с Картера магарыч.
Уходят.
Лаптев(рабочему у люльки). Милый, пущай ее кверху, туда…
Лаптев с рабочими нагружает подъемник кирпичом. Кирпич нагружен. Рабочий у люльки возится, нажимает кнопку, разводит руками – люлька не идет.
Что ж она закобенилась?.. Ты ее подмажь, а? (Идет, смотрит.) Пойдет она у тебя али не пойдет?
Рабочий у люльки покачал головой.
Э-э-э-э… не пойдет.
Рабочий еще проверил что-то и ушел.
Э-э-э-э… Стала, притомилась… (Вдруг засуетился.) Что ж это я тут прохлаждаюсь-то?.. (Кричит вверх.) Михалка! Михалка!.. Михалка (сверху). О-о-о?..
Лаптев. Передай там: она не идет.
Михалка. Кто не идет?
Лаптев. Машина эта самая… Взноровилась.
Михалка. Почему?
Лаптев. Не знаю, почему… Спущайся… (Осматривает люльку.) Какая оказия! Машина, а не идет.
Входят Болдырев и Лагутин.
Болдырев. Лагутин, жми на бетономешалках. Замешкиваются они. Иди жми.
Лагутин. А на каменные карьеры ты сам поедешь?
Болдырев. Сейчас еду. Кого бы туда поставить на время?
Лагутин уходит. Идет десятник.
По бетону сведения где?
Десятник. Сейчас в контору пришлю.
Болдырев пытается уйти. Его задерживают.
Данило Данилович. Степан Семенович, я отсюда до завтра всех чернорабочих беру.
Болдырев. Куда?
Данило Данилович. Пол в кузнечном подготовить.
Болдырев. Ладно. (Увидал что-то в стороне). Сколько раз говорил – поставьте бункер для щебня! Посмотрите, что у вас делается… (Лаптеву.) Ты, земляк, чего тут караулишь?
Лаптев. Не идет.
Болдырев. Кто не идет?
Входит Груздев.
Груздев. Степан Семенович, я к тебе по срочному…
Болдырев. Кто не идет? (Груздеву.) Что?.. Когда же я доберусь до каменных карьеров?
Входит Рыбкин.
Рыбкин. Товарищ Болдырев, вы тут?
Болдырев. Тут.
Рыбкин. Там приехали два немца и один американец-дорожник.
Болдырев. Перед немцами извинись – скажи, завтра утром приму, а американца-дорожника проси подождать… Когда же я наконец… Что еще?
Рыбкин. Телеграммы.
Болдырев. Давай… Ну, что у тебя, Груздев?
(Вскрывает телеграммы, читает, слушая Груздева).
Груздев. Цех не застеклен. Буза. Отдел труда стекольщиков не дает, а я не могу ставить станки. Оборудование заграничное, стекольщиков нет.
Болдырев. Так… Мы еще посмотрим… Так… Стекольщиков нет.
Груздев. Цех готов по оборудованию, а в окна свистит.
Болдырев. В окна свистит? В голове у вас свистит. (Рыбкину.) Рыбкин! «Москва, Главмашстрой, Толоконцеву. Урал не прокатал рельсы, принимайте меры. Болдырев» (Груздеву.) Бери мою машину, садись, езжай в город, найди пару стекольщиков на улице, посади их в автомобиль… Понял или нет?
Груздев. Пожалуй, это выход.
Болдырев. Рыбкин, стой!.. Блокнот у тебя есть? Груздев. Степан Семенович, еще один вопрос… Болдырев. Погоди!.. (Рыбкину.) Пиши! «Москва, ВСНХ[34]34
ВСНХ – Высший Совет Народного Хозяйства. Основан декретом ВЦИК 1 декабря 1917 года.
[Закрыть], Куйбышеву». А если Сталину?.. Дай блокнот. (Пишет.) Молния.
Рыбкин(взяв записку). Больше ничего?
Болдырев. Ничего.
Рыбкин уходит.
(Лаптеву.) Кого ты тут караулишь, земляк?
Лаптев. Не идет… темпа эта… воздушная машина взноровилась.
Болдырев. Не идет?.. Груздев, можешь на время взять бюро рационализации?
Груздев. Не знаю.
Болдырев. На картах ворожить будешь?.. Приказываю по совместительству. Ты отвечаешь (указывая на люльку) и за это. Понимаешь?.. Нет у меня сейчас другого человека.
Груздев. Понимаю. Но у меня еще вопрос.
Болдырев. Когда же я доберусь до каменных карьеров? (Идет.) Говори!
Груздев. Станки Смита…
Болдырев и Груздев уходят. Входят Михалка, Артамон и Зотов с рабочими.
Михалка(Лаптеву). Ермолай, ты тут жениться собрался?
Лаптев. Не идет…
Михалка. Стал подъемник?
Лаптев. Встал.
Михалка. Вот тебе и темпа! Вот тебе и жди! Кури, браточки.
Зотов. Надо заявить – кирпичу не подают.
Артамон. Мы ни при чем.
Михалка. Кури, браточки!
Сели.
Лаптев. Э-э-э-э… (Зотову.) Анисим… Анисим, нежный ты стал у нас, благородный… Писались… у-у-у… писались под договором: Анисим, сын Петров, обязуюсь… обязались… Я к чему говорю? Машина встала, а мы… Анисим, не понимаешь?
Зотов (встал и жестами показывает, что следует носить кирпич на спине). Понятно? (Указал на спину.) Понятно? (Согнулся.) Понятно?
Молча, без единого слова, встали строители, принесли приспособления для подачи кирпича на себе. Лаптев начинает нагружать.
Понятно?
В бешеном и четком темпе работают строители.
Данило Данилович(в стороне, кашляющий, охрипший; обращается к Дудыкину). С главного?
Дудыкин. Так точно.
Данило Данилович. По бетонным?
Дудыкин. Так точно.
Данило Данилович. Суматохинов там?
Дудыкин. Там.
Данило Данилович. А ну, покличь.
Дудыкин(кричит). Суматохинов!
Голос Суматохинова. Я!
Дудыкин. Ну, отзывается… что еще?
Данило Данилович. Значит… (Разбирается в записной книжке). Пусть подождет…
Дудыкин. Суматохинов, подожди.
Данило Данилович. Спроси-ка, третий квадрат по диагонали забетонили?
Дудыкин(руки рупором). Суматохинов, третий квадрат по диагонали забетонили?
Голос Суматохинова. Нет.
Дудыкин. Нет.
Данило Данилович. Спроси-ка, четвертый квадрат по диагонали забетонили?
Дудыкин. Суматохинов, четвертый квадрат по диагонали забетонили?
Голос Суматохинова. Нет.
Дудыкин. Нет.
Данило Данилович. Безобразие! Они там пьяные или… Узнайте, по прямой горизонтали они забетонили?
Дудыкин. Суматохинов, по прямой диагонали забетонили?
Голос Суматохинова. Нет.
Дудыкин. Нет.
Данило Данилович. Какие же принимать меры?.. Ничего… Понимаете?
Дудыкин. Товарищ инженер, дай, я у него сам спрошу. (Рупор.) Суматохинов, я у тебя спрашиваю! Слушай ушами, а не пупком. Сколько же мы в ряд забетонили?
Голос Суматохинова. В ряд забетонили… усё, без пол-аршина.
Дудыкин. Ну вот. В ряд забетонили усё, без пол-аршина.
Данило Данилович. Как?
Дудыкин. Русским языком человек говорит: забетонили усё, без пол-аршина. (Уходит.)
Данило Данилович. Ничего не понимаю. (Уходит.)
Входит Болдырев, атакуемый переводчицей и Картером.
Болдырев. Когда же я попаду на каменные карьеры?
Входит Груздев, передает пакет Картеру. Переводчица на блокноте переписывает для мистера Картера содержание бумаги. Болдырев идет, за ним – остальные.
Переводчица. Товарищ директор, я думаю… я не имею права… (Указывает на Картера). Он должен… Я думаю, вам следует подождать.
Болдырев. Чего?
Переводчица(нервничает). Он должен… (Торопясь, пишет.) Вот, вот, уже… (Подала Картеру бумагу – оригинал и перевод.)
Болдырев. Ну?
Картер. Tell him to stop for a moment.
Переводчица. Он просит задержаться.
Картер читает бумагу: видно, сверяет цифры на оригинале, вынимает из кармана свои записки. Всегда спокойный, методичный, американец утратил свою автоматичность. Он вдруг захохотал, как умеют хохотать эти сумрачные на вид дельцы, – во все горло, багровея, сотрясаясь. Он долго хохочет и произносит: «сволочь». Пауза.
Болдырев. Какая сволочь?
Картер. Мистер Болдырев сволочь. (Хохочет.)
Груздев. Что он?..
Переводчица. Он… он думает, что это похвально… Слышит, как вы говорите, и…
Болдырев. Но что там у вас?
Картер. На будучи недели очень плохо… на будучи недели нет… Темп Джермания, темп Англия, темп Америка… Темп Сталинград – очень корошо… (Подписал оригинал, подал Болдыреву. Переводчице). My heartiest congratulations to everybody. I am far from politics, but I am sure such a record is outside the reach of any country with a different political organisation from the one existing here. Tell the director, that besides this paper I am glad to inform him that the figures for the last ten days showed not a 100 or 120 or even 150, but 168 % of the programme.
Переводчица. Мистер Картер просит передать всем глубокое и сердечное поздравление.
Болдырев. Да.
Переводчица. Картер говорит, что он далек от политики, но искренне заявляет, что такой рекорд невозможен в стране иного государственного порядка.
Болдырев. Да.
Переводчица. Он, помимо этого документа, желал бы еще раз иметь честь сообщить господину директору, что последняя декада явила показатель темпов… (Волнуясь.) Не сто, не сто двадцать, не сто пятьдесят, а… (шепотом) сто шестьдесят восемь.
Болдырев. Сто шестьдесят восемь.
Картер. Очень корошо… (Махнул рукой.) Сволочь. (Уходит.)
Болдырев стоит один посреди сцены. Звучит симфония ритмических звуков рокота механизмов. Она то нарастает, то откатывается, рассыпается и снова звучит мощно. На башне, в дымке вечера, загорается красный сигнал, и сразу воцаряется полная тишина. Из пролетов по сооружениям появляются рабочие.
Болдырев. На шестой части суши, в муках и радостях, рождается социалистический мир.
Занавес
1929
Поэма о топоре
Пьеса в трех действиях с прологом и эпилогом
Действующие лица
Рудаков
Переводчица
Глеб Орестович
Кваша
Знаменский
Екатерина Петровна
Евдоким
Облом
Митрофан
Елизар
Анка
Степан
Баргузин
Давид
Илюша
Имагужа
Директор
Секретарь
Лиза
Мать
Дуванов
Пентюхов
Продавец
Гипс
Хрусталев
Рабочий седой
Рабочий рябой
Первый инженер
Второй инженер
Третий инженер
Четвертин инженер
Иностранцы
Женщины в очереди
Точильщицы
Представитель театра
Мартеновцы
Рабочие
Первая работница
Вторая работница
Кузнецы
Пролог
Перед занавесом – представитель театра с газетой в руках.
Представитель театра. Жесткая действительность. Сухие факты. Мы читаем газетный очерк. (Читает.) «За горой Таганай, между сопками, над прудом, как на пятаке, расположен главный город Южного Урала – Златоуст. Там давным-давно ходил Пугачев с башкирами, с чувашами, с поволжским людом, – одним словом, громить и жечь пушечные заводы царицы Екатерины. Так что ежели мы с вами назовем Златоуст старинным рабочим городом, нас за это историки не упрекнут в ошибке. От крепостных плавильщиков, кузнецов, слесарей, от крепостного народа и до сей поры от поколения к поколению передается высокий опыт Златоустовских мастеров. Над выплавкой, закалкой, проковкой какой-нибудь стали работали прадеды и правнуки их, может быть, через полстолетия открывали секрет мастерства. Поэтому Златоустовские мастера сделали единственную на весь мир булатную сталь. Это страшный металл, который может быть крепким, как рельсы, острым, как бритва, и изгибающимся, как пружина. А теперь, в наши дни, когда выйдешь на Александровскую сопку и оттуда поглядишь вниз, на горный рабочий город, то вот что представится тебе. Какая-то библейская речушка, которую называют рекой Ай, образует пруд, как осколок зеркала, отражающего облака, солнце и синие уральские леса. А потом на запад – плотина, мост, музейная доменная печь, какую еще жег Пугачев, и сизый дым металлургических заводов. Иногда, в особенности по ночам, полыхает пламя, густое, красное, как кумач, и туда, на гору, далеко на простор, долетает гул адовой работы доменных и мартеновских печей. А вокруг – веером по пригорью, как-то трогательно близко к заводам – расположились люди под своими кровлями. Так вот сидишь на сопке вдали от города и видишь, как на самом деле нарисована жизнь. Ты видишь своими глазами, что самое существенное для людей – это печи, пламя, станки, металлы, завод. Ты вдруг начинаешь понимать, что тут начало и конец всему, и если однажды в стране остынут ее печи, то возникнут ужас, голод, мор. И дальше и выше ты видишь, что люди, хозяйствующие у печей, по единственно справедливому праву, по великому праву утверждают, что владыкой мира будет труд. И теперь, в наши дни, высокое мастерство Златоустовских пролетариев обрело иное содержание. Простые вещи теперь не так просты, как можно думать о них. И в примерах простых дел Златоустовского или какого-нибудь другого завода вы без особого труда раскроете международные проблемы и поймете, что от этих простых заводских дел очень недалеко стоят сложные планы дипломатических комбинаций, действия шпионов, предателей, классовых врагов, проповеди римского папы или работа генеральных штабов буржуазных государств… интервенция. Потомки крепостных Златоустовских мастеров стали теперь в авангарде диктатуры пролетариата. И вот так стоишь на вышине сопки, вдали от старинного горного города металлистов, и думаешь: кто знает, может, это пламя какой-то плавильной печи отражается заревом в Париже?.. Кто знает?.. А так все воистину просто. За горой Таганай, между сопками, над прудом, расположен главный город Южного Урала – Златоуст».
Действие первое
Эпизод первыйСквер, скамейки. На скамейке сидит Рудаков. Он задумался. В руках трость. Сидит согнувшись, глядя в какую-то точку гравия. Одет дорого и просто. Летнее светлое пальто. Вдруг встает со скамейки порывисто, но идет спокойно-лениво, прогуливается, насвистывает. Взглянул на часы, снова сел. Входят Екатерина Петровна и переводчица.
Екатерина Петровна. Рудаков! Рудаков! А вот и мы! То есть, я. То есть, мы вместе. То есть, Рудаков! У меня адски бурное настроение. Брому! Брому! Я должна пить бром. Представьте себе – вы!
Рудаков. Я.
Екатерина Петровна. Вы! Глебка… (Переводчице). Мой муж, инженер Глеб Орестович, приходит домой и начинает хохотать, как громкоговоритель. Он кричит: «Катя! Петька-то, Петька Рудаков, дружок по институту, Петро Рудаков приехал к нам главным уполномоченным из Москвы. Обед! Самый пышный обед!» И дальше… Представьте себе, я купаюсь и вдруг вижу ее. Извиняюсь! Познакомьтесь: Паяцова, Женя Паяцова – в ореоле иностранного окружения. Подруга по гимназии, восемь лет рядом сидели, переводчица, языки… Ах, черт возьми! Мы целуемся, я плачу, она меня знакомит с иностранцами… Такие совпадения бывают раз в жизни. Вы… она… Нет, я должна пить бром.
Переводчица. Катя, пойдем. (Рудакову.) Простите – старые подруги, воспоминания, юность, грезы… Катя, пойдем!
Екатерина Петровна. Рудаков! Вы не забывайте старых друзей. В любое время обедать, ужинать, завтракать… Ждем! (Воздушный поцелуй.) Да приходите сегодня.
Рудаков. Нет, сейчас у меня совещание – доклад вашим властям.
Екатерина Петровна. Перед докладом вы организуете плавное течение мыслей? Рудаков. Организую плавное течение.
Переводчица. Гражданин, вы какую-то бумажку потеряли.
Рудаков. Спасибо. Пустяк.
Но как только женщины скрылись, Рудаков быстро поднял со скамейки нечто, покачал головой – это не пустяк. Издали слышен иностранный говор, смех. Рудаков сел, принял прежнюю позу. Глядит в одну точку. Никто из прошедших здесь иностранцев не взглянул на Рудакова, и сам Рудаков не поднял головы. Но вот от группы отделился один, замедлил шаг, закурил, подошел к Рудакову, не здороваясь, взял его под руку. Тихо разговаривая, они идут по аллее в глубину сцены. Повернулись, идут обратно.
Гипс (с легким акцентом, но свободно говорит по-русски. Беззаботен и ласков, с долей наглости).
Да… Поэт горной природы. Уважаю горы, горные города и в особенности горную промышленность. Мне нравится походка русских женщин и крымское вино… О, черт возьми! Мистер Рудаков, как дела?
Рудаков. Не блестяще, но и не плохо.
Гипс(хохочет). Сказка про белого бычка… А мы говорим просто: стальной концерн ДВМ хочет знать, что будет дальше. Мы платим, надеюсь. Но мы говорим удивительно просто: что есть топор? Кусок стали. Мы говорим дальше: что есть сталь? Сталь – это металлургическая проблема страны.
Они остановились. Рудаков передал Гипсу пакет, затем бумагу, которую Гипс пробегает глазами. Затем подает Гипсу телеграмму.
(Читает ее). Уже сделка подписана? Наши топоры сейчас грузят в Россию? Пока забираю свои слова в карман. (Хохочет. Вдруг перестал смеяться.)
Мгновенно оба повернулись и разошлись в разные стороны. Входит Степан с гармонией. Играет, покусывая губы.
Степан. Дураки мы все, близорукого характера! Такие клещи потерять! Знал бы я, какой обормот, какой аполитичный элемент, какой сукин сын спер эти клещи, я б ему… Нет в нас культурного ума – факт. Мозги – как студень в котле. Котел! Такие клещи потерять! (Посмотрел в зрительный зал, туда, сюда, плюнул и ушел.)
