Текст книги "Собрание сочинений в 4 томах. Том 2"
Автор книги: Николай Погодин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)
Дятлов. Дорогой Владимир Ильич, мне уже за тридцать, а надо начинать с дробей. Я с удовольствием стану к тискам.
Ленин. А мы не к тискам пошлем – учиться знанию живого дела отправим вас, чтобы не командовали только и не чванились, что умеем марксизм соблюдать.
Мария Ильинична. Владимир Ильич, поедем. Ты устал, и мне пора. И не надо Дятлова ругать.
Ленин. Я не Дятлова ругаю.
Мария Ильинична(улыбнувшись). А кого же?
Ленин. Всех… их, что сидят на одном марксизме. (Прямо смотрит на картину, изображающую рабочего.) Скажите, пожалуйста, что это за чертовщина?
Ипполит. Где? Какая?
Ленин. Да вот эта картина… Я давно на нее смотрю и сержусь. Что это такое? Неужели человек?
Ипполит. Рабочий… тип, так сказать. Художественный образ.
Ленин. Гм… да-с. А вы, Дятлов, что скажете?
Дятлов. Уклоняюсь. Тут у нас с Ипполитом камень преткновения.
Ленин. Где вы это достали?
Ипполит. Автор подарил.
Ленин. Наверно, у него плохо идут дела, если раздает. (Дятлову.) Вы чему смеетесь?
Дятлов. В самую точку попали.
Ипполит(с вызовом). Рембрандт умер в нищете.
Ленин(немедленно, с азартом). Ах вот как!.. Тогда погодите! Значит, вы сей сизый нос алкоголика и кубики вместо глаз находите гениальным искусством? Отлично. Я не стану коробить вашего эстетического чувства грубыми сравнениями, но хочу спросить, что означает сизый нос?
Ипполит. Ничего не означает.
Ленин. А что означает ничего не означающий сизый нос?
Ипполит. Могу объяснить. Вы в политике видите то, чего не вижу я, он и великое множество людей. Согласны?
Ленин. Ну, положим, мне несколько неудобно с этим согласиться. Может быть.
Ипполит. Этот художник тоже… Он имеет второе зрение. Обычное зрение видит человека и только, а второе – видит его конструкцию, замысел в линиях и цвете. Я вас убедил?
Ленин. Да, конечно… можно представить себе человека и в конструкции. Но скажите нам на прощание правду, смотрят на этот художественный образ ваши рабочие или нет?
Ипполит. Не смотрят… увы.
Ленин. Что же они?
Ипполит. Они люди труда… далеки.
Ленин. Ох, тут не то… И я хочу сделать смелую попытку объяснить, почему они не смотрят. Такие штуки страшно устраивают современных эстетов от буржуазии потому, что в этих штуках человек превращается в урода, оплевывается, уничтожается как человек. А современная буржуазия по духу своему все более и более отдаляется от человека. Вот почему люди труда и не смотрят. Инстинкт самозащиты и здоровья. А я вас убедил?
Ипполит. Нет.
Ленин. Почему же?
Ипполит. Насчет буржуазии – это так. Но надо же искать новое. В искусстве особенно. Но и всюду. Даже когда производишь сталь. Я все время ищу.
Ленин. Вы, товарищ Ипполит… скажу вам прямо… восхитительный товарищ! Тысячу раз с вами согласен. Мы – революционеры, мы не можем коснеть на старине. Новое всюду нужно как воздух, ибо старое бьет нас бескультурьем, мещанством, бюрократизмом, взяткой, чванством, ленью. За новым – будущее! Но какое будущее за этим получеловеком с деревянными глазницами – не знаю. Какими знаниями надо обладать, чтобы сделать новую марку стали! А эти ляпают и уверяют: новое искусство! Была бы тициановская сила, можно спорить, но и уважать. А что тут уважать? Но если он вас радует, товарищ Ипполит, держите его.
Ипполит. Вы говорите, что буржуазное… античеловечно.
Ленин. А для чего мы двадцать лет деремся, начиная с подполья? Лишь для того, чтобы высвободить человека из пут буржуазного варварства, которое с цивилизацией стало еще более изощренным и чудовищным… И мы едем, едем, Маша. У меня ведь день не рабочий, праздничный. По решению товарищей, я освобожден на целую неделю. Пекутся. Думают, устал. Как по-вашему, Дятлов, я устал? Я болен?
Дятлов. Я давно вас не видел.
Ленин(Марии Ильиничне). Хитрит, а не умеет. Как же вы в Чека работали, если хитрить не умеете?
Дятлов. А кто с вами хитрить умеет?
Ленин. Со мной? Ого, еще как хитрят. Но ничего, хитрите, все равно у меня прекрасное настроение, и вы, товарищ Дятлов, поедете со мной в Горки отчитываться. А вам, товарищ Ипполит, самым официальным образом огромная правительственная благодарность и моя личная, коммунистическая. Вы стоите на том фронте, где начинается всяческий социализм – экономический, духовный.
Входят все рабочие. Замкнутый рабочий несет букет сирени.
(Мягко, с юмором.) Ах, чудаки какие! Я же не Собинов…[40]40
Собинов Л. В. (1872–1934) – выдающийся русский певец.
[Закрыть] Впрочем, не мне, конечно, а даме это все предназначается… Ты посмотри, Маша, какая свежая у них сирень. Откуда? Где вы взяли?
Замкнутый рабочий. Отец мой выручил. Он услыхал, что делается сейчас на заводе, и догадался с девочкой сирень прислать. Немолодой он у меня. Цветы разводит.
Мария Ильинична. Спасибо, товарищи. Этот день надолго в памяти останется… Я специально попросила Владимира Ильича поехать к вам в цех… И эти живые встречи… право, окрыляют. Словом, не надо объяснять. Очень вас благодарю.
Ленин. И не станем больше мешать и отвлекать вас. И передайте привет вашему отцу немолодому. Сталь вы плавите прекрасно, попробуйте переплавить вашего меньшевика беспартийного… Впрочем, это труднее… Убрали ковер… Его надо отдать в детский дом… (Проне). Так не будете управлять государством?
Проня. Не…
Ленин. Как он меня подвел!.. И художнику скажите, что не надо деревянных глаз… Нехорошо. До свиданья, товарищи.
Все, кроме Ипполита, уходят.
Ипполит. Человек… как я… (После раздумья.) А дивный.
Занавес
Действие второе
Сцена первая
В комнате у художника Кумакина. Кумакин, Клава.
Клава. Кумакин, денег у нас осталось на три дня. На пиво сегодня не будет.
Кумакин. Мир мерзок и пошл. Но Ипполит обещал мне заплатить за моего «Рабочего». Поднимемся.
Клава. Лавруша, милый, поверь мне наконец, что все эти… не знаю, как их назвать… все твои шедевры – не шедевры, а одна чума. Рисуй русалок, и мы каждый день будем ужинать в «Праге»[41]41
«Прага» – известный московский ресторан, расположенный на Арбате.
[Закрыть].
Кумакин. Клавдия, не смей! Кого опошляешь?! Я единственный в России, кого великий Пикассо мог бы назвать своим настоящим последователем.
Клава. «Не опошляй»… а жрать нечего.
Кумакин. Все гении живут и умирают в нищете.
Клава. А я не гений, и жить в нищете мне противно. И клянусь тебе, что уйду. А ты умрешь без меня. Не от нищеты, а от грязи. (Глядя на картины.) Господи, до чего я их ненавижу. Чума, чума!
Кумакин. Клава, раздевайся.
Клава. Опять?
Кумакин. У меня есть гигантская идея написать женский торс в восторге.
Клава. Ни в восторге, ни в слезах я раздеваться не буду. Раздевалась, стыла зимой, как покойник в морге, позировала, думала, дело получится. А ты с меня ящериц писал. Иди к черту. Вот они.
Кумакин. Вы все, и ты в числе их, – толпа! Это мои лучшие вещи!
Клава. Ящерицы?
Кумакин. Да, ящерицы!
Клава. Ох… слов нет.
Кумакин(гордо). Глазами художника я вижу тебя ящерицей. Сейчас ты переливаешься, горишь, брызжешь желтым шипением… это факт. Потом ты сделаешься малиновой… А когда у нас есть деньги, ты серебришься.
Клава. Уйду я от тебя, Кумакин. Ты сумасшедший.
Входит Ипполит, ставит на пол «Рабочего», который висел в красном уголке на заводе.
Ипполит. Дьявольски устал. В трамвай с картиной не пустили.
Кумакин. Понимаю… Бросаетесь шедеврами.
Ипполит. Извини… такое дело.
Клава(торжествуя). Оплатили!
Кумакин. Ты же сам называл эту вещь шедевром.
Ипполит. Я и сейчас могу сказать: это шедевр. Но один очень умный человек мне сказал, что буржуазии требуется античеловеческое искусство. Я очень много думал… даже провел со своими рабочими дискуссию. Тогда они попросили меня картину убрать. Извини.
Кумакин. Ну и плевать мне на всех вас! Уходи от меня, Клавдия. И ты, Ипполит, можешь меня покинуть. Все уходите. Я буду жить один.
Ипполит. Дьявольская некультурность. «Один»… Не ново это. Читал бы больше, Кумакин.
Клава. Он один потонет в грязи. Уговорите его, Ипполит, написать что-нибудь дельное. За русалок, например, на Сухаревке по три червонца платят за штуку. А какая там работа! Луна – чтобы желтая, вода – чтобы голубая, тело – чтобы розовое. Я тебе, Лаврик, день и ночь позировать буду.
Кумакин. Плевать мне на всю буржуазную культуру, на всех ваших тицианов!
Ипполит. Даже на Тициана?!
Кумакин. Я гениальнее его. Тициан ваш – богомаз.
Ипполит. Может быть, ты гениален, Лавруха, но ты безнадежно туп.
Кумакин. Займи на пиво.
Ипполит. Ладно. Знаешь что, папаша? Напиши-ка нашего Валерика. Назови картину «Юность». Дай что-то радующее! Жаль только, что он на Сережку Есенина немного смахивает.
Кумакин. Сережка похож на кочан гнилой капусты.
Ипполит. Да ну?
Клава. Сумасшедший – и все. И как я с ним живу – не знаю.
Ипполит. Странно. Почему на кочан капусты?
Кумакин. Я его так вижу.
Ипполит. Чудак… смешно.
Клава. Вам смешно, а у меня денег осталось на три дня.
Ипполит. Пойдите, Клава, на работу. У меня можно прилично зарабатывать.
Клава. Какая же я тогда жена художника?
Кумакин. Ступай за пивом.
Клава. Какие-никакие, а все-таки мы – сливки общества. Скажешь в театре, что твой муж Кумакин, люди глаза таращат. А вы – завод. Очень нужно! (Уходит.)
Ипполит. Кумакин!
Кумакин. А?
Ипполит. Начни жить сызнова… с азбуки.
Кумакин. Кто? Я?! Русский Пикассо?! Гений нового мира?!
Ипполит. Черт с тобой! Тогда живи один. (Уходит.)
Кумакин. Мерзкая жизнь, пошлая. За меня в Америке миллионы давали бы, а тут на пиво занимаешь. Мещанство… толпа.
Затемнение
Сцена вторая
В огромной, загроможденной богатой старой обстановкой комнате Насти утром того же дня. Гвоздилин на пороге. Настя рассматривает отца.
Гвоздилин. Что же ты молчишь, Анастасия? Я не прошу тебя, чтобы ты кидалась мне на шею с воплями радости. Отнюдь. Но ты хоть руку отцу протяни.
Настя(мило и ласково). Здравствуй, папочка.
Гвоздилин. Постарел?.. Общипался?..
Настя(по-прежнему). Нет, ничего… мужчина как мужчина. Где же твои чемоданы?
Гвоздилин. С коркой из Ялты до Москвы… с коркой хлеба, говорю, в кармане ехал твой отец. А жил там хуже турецкого святого.
Настя. Странно.
Гвоздилин. А у тебя, дитя мое, можно даже сказать, полный будуар… альков… изящно. А что тебе странно?
Настя. То странно, папочка, что ты миллионы наши увез, а сюда с коркой хлеба приехал? Ограбили?
Гвоздилин (подумавши). Попал я в пути, когда мы бежали на юг, попал под реквизицию. Латыши настигли нас и все, что было на руках, беспощадно реквизировали. А кто тебе сказал, что я увез какие-то миллионы?
Настя. Кто?.. Дворник. Он ведь твой верный пес.
Гвоздилин. Из всех слуг моих один Абдула верным остался.
Настя. Сейчас кофе сварим. Пирожки мне девчонка приносит… те же, что были в Москве пять лет тому назад… Филипповские[42]42
Филипповские. – Булочная Филиппова была широко известна в Москве до революции и в период нэпа.
[Закрыть]. Пойди умойся, отряхни прах с ног. Ты находишься в родном гнезде.
Гвоздилин. Эх, «родное»… Рыдать хочется. (Уходит.)
Настя. Принесли тебя черти, папочка! Где же я его помещу? Пока тепло, пускай на чердаке живет. Прежде там студенты ютились и даже довольны были.
Звонит телефон.
(Берет трубку.) Алло… (Сердится.) Чего тебе? Сейчас ко мне нельзя, у меня чужие… Ни в коем случае не приходи. Категорически запрещаю. (Положила трубку.)
Входит Гвоздилин.
Отряхнул прах, папочка?
Гвоздилин. Теснота какая… А помнишь, Настя…
Настя. Ты, дорогой мой, знай нижеследующее: я ничего не забыла, но и помнить ничего не хочу.
Гвоздилин. Тоже умно.
Настя. А жить ты будешь наверху.
Гвоздилин. Но выше, кажется, некуда.
Настя. Чердак, папочка. Не удивляйся, его у нас студенты снимали и радовались.
Гвоздилин. И я буду бога славить. Теперь скажи, Настя, чем пропитание добываешь? Прости за прямоту. Кофей, пирожки, духи «Коти»…[43]43
«Коти» – знаменитая французская парфюмерная фирма.
[Закрыть]
Настя. Ты меня бросил, родной, в адское время и не сказал, чем мне одной жить. А теперь что спрашивать? И неучтиво с такими вопросами обращаться к молодой интересной особе. Но если все-таки тебя фамильное чувство и гордость волнуют, то знай, что основным своим капиталом я считаю порядочность. Хочу вовремя и удачно выйти замуж.
Гвоздилин(растрогался). Дай с приездом… расцеловать тебя! И кровь моя, и рассудок мой.
Настя. Давай, папочка, поменьше сближаться.
Гвоздилин. Безумная! Неужели ты отца во мне не видишь, волнения не испытываешь?
Настя. Очень мало испытываю. В мечтах я тебя люблю, а в реальности мы люди разных эпох. Учти, например, что я на Казанском вокзале уборщицей работала.
Гвоздилин. Деточка моя…
Настя(с нежной укоризной). А ты мог бы от миллионов гвоздилинских маленький кусочек деточке отломить…
Стучат.
Вот и пирожки… Обожаю пожрать! Войдите.
Входит Валерик.
Я сказала: нельзя.
Валерик. Кто это?
Настя. Мой отец.
Валерик. А ты сказала – чужие.
Настя. Для тебя – чужие, для меня – родные. Познакомься, папа, Валерик Сестрорецкий. Просит руки, но безнадежно юн.
Гвоздилин. Видал вас, молодой человек, на заре. Выпивши вы были… зело.
Настя. Еще не умеет… набирает силы.
Валерик. Настя, мне необходимо с глазу на глаз.
Настя. Между нами нет ничего такого, что надо скрывать от родителей.
Валерик. Тут другое… более серьезное…
Настя. Для женщины самое серьезное ее интимное реноме!
Валерик. А для мужчины самое серьезное – тюрьма.
Настя. Тебя в тюрьму? Ну какой ты мужчина!
Валерик. За мной следят.
Настя. Вот дурак. И ты ко мне приперся. Может, спрятаться думаешь?
Гвоздилин. Господа, погодите-ка, я вижу, тут действительно серьезно. Что случилось, молодой человек, говорите откровенно, могу дать полезный совет.
Валерик(со стоном). Запутался я… Никого не виню и пришел не обвинять.
Настя(грубо). Что?! Обвинять? Вон отсюда!
Гвоздилин. Настя, умерься. Кричать глупо. И вам замечу, сударь, – слезы и стоны изобличают одно бессилие. Несчастья на то и даются, чтобы испытывать нас. Что вы наделали?
Валерик. Взятку взял.
Гвоздилин. Много?
Валерик. Теперь уже почти ничего не осталось.
Гвоздилин. У кого нити дела – знаете?
Валерик. У Федора.
Гвоздилин. Кто он? Друг ваш, что ли?
Валерик. Друг всей нашей семьи.
Гвоздилин. Наш Федор?.. Который?..
Валерик. Ну да… Федор Дятлов.
Гвоздилин. Как символ зла и несчастья, как дух злобный, он людей преследует! Почему нити дела у него?
Валерик. Потому что мы в одном учреждении служим.
Гвоздилин. В каком – не секрет?
Валерик. Прежде Чека называлось, теперь – Госполитуправление.
Гвоздилин. Тушить надо.
Валерик. Как?
Гвоздилин. Я тебе денег дам… много. Найду – займу.
Валерик. Зачем?
Гвоздилин. Тебя купили, ты купи.
Валерик. Федора?
Гвоздилин. А что?
Валерик. Не могу вообразить.
Гвоздилин. Вообрази.
Валерик. Мне в голову не приходило.
Гвоздилин. Пойди домой, возьми голову в руки. Богу помолись. Да, сыночек, – господу нашему общему. А потом я тебя научу, как к такому делу можно приступить. И денег дам. Можешь много обещать, не обману.
Валерик. Спасибо вам… как луч света. Начинаю верить. Надо хорошенько подумать.
Гвоздилин. Я не обману.
Валерик уходит.
Настя. Ты какой добрый! Чего ради?
Гвоздилин. Честь фамилии берегу. Вы же вместе бешеные деньги проматывали. Еще, чего доброго, вместе отвечать придется.
Настя. Не то… не то.
Гвоздилин. Мысль наша течет по мозгам, а мозги имеют множество извилин.
Девочка вносит пирожки и уходит.
Вот и пирожки. Духовито как. Москва-матушка! Что-то мне начинает сдаваться, что я тут у вас уживусь.
Настя. На чердаке, папочка?
Гвоздилин. Зачем же только на чердаке… можно и пониже спуститься… поближе к старой московской земле. А мальчика мы вызволим. Вот увидишь, вызволим… И не как-нибудь случайно, а руками Федьки Дятлова.
Затемнение
Сцена третья
На чердаке, где обитает Гвоздилин. Полутьма. Гвоздилин лежит на койке, спит и ему видится сон, будто пришел к нему Дятлов.
Гвоздилин. Федор, неужели это ты?
Дятлов. Я, конечно.
Гвоздилин. Чему обязан?
Дятлов. Ты меня звал, я пришел.
Гвоздилин. Видишь, вот на чердаке огинаюсь.
Дятлов. А ты бога благодари.
Гвоздилин. Благодарю, благодарю.
Дятлов. Чего позвал-то?
Гвоздилин. Мальчишку хочу выручить.
Дятлов. Какого мальчишку?
Гвоздилин. Да того, что взятку получил. А нити дела в твоих руках находятся.
Дятлов. Какой же он мальчишка, если взятки брать умеет.
Гвоздилин. А ты сколько возьмешь?
Дятлов. Ты же знаешь, старый дурак, что я неподкупный большевик.
Гвоздилин. А кто дознается, что ты взял? Никто не дознается.
Дятлов. Так ведь перед самим собой очень зазорно.
Гвоздилин. Человек, Федор, сам для себя судья милостивый.
Дятлов. Нет, не возьму.
Гвоздилин. Бери, Федор, я много дам.
Дятлов. Да зачем тебе мальчишку выручать? Нестоящий совсем. Гнилой сук.
Гвоздилин. Не в мальчишке главная причина.
Дятлов. А в ком же?
Гвоздилин. В тебе. Тебя я желаю подкупить, товарищ Дятлов. Ты и не знаешь даже, какая для меня великая радость тебя подкупить. Милый ты мой, Феденька, ты льстился надеждой меня к стенке поставить, теперь уж я льщусь надеждой подкупить тебя. Ах, какое это мне громадное удовольствие! Ты вникни в мои слова. Они значение имеют для нас обоих. Некогда ты на меня шел со злом. Ныне же я на тебя иду с добром. Ты на меня с булатом, я на тебя со златом.
Ты эти стишки должен с детства помнить. Умно в них выражена разница между властью солидного капитала и властью одной силы. И теперь я так полагаю, милый Феденька, что нечего вам фордыбачиться. Нас, капиталистов, никто не выдумывал, а вас, марксистов, выдумал один Маркс, человек никому не известный. А ты, Федька, зубы не скаль, я без толку никогда слова не скажу. Положи-ка на весы все золото, какое имеется на земле, и ваши книжечки положи… Что перетянет? Бери, Федор, я много дам.
Дятлов. Надоел ты мне со своими баснями. Рассержусь и арестую тебя.
Гвоздилин. Э-э, нет… не арестуешь. Сам знаешь, что не арестуешь.
Дятлов. Да для чего тебе, чтоб я взял? Соблазнить меня хочешь?
Гвоздилин. Хочу. Страсть как хочу. Ты не поверишь, я ведь загадал: возьмет Федор, я у вас жить остаюсь, не возьмет – покупаю заграничный паспорт – и мое почтение.
Дятлов. Давай, черт с тобой. Только побольше.
Гвоздилин. Погоди, сейчас матрац вспорю. Но давай уж, как водится у солидных людей, – по рукам ударим.
Дятлов. Давай ударим.
Гвоздилин. Феденька, милый, вот теперь ты и взяточник. Да какой! Первоклассный. А то «старый мир», «старый мир»… Не отрекайтесь вы от старого мира, он вам еще послужит.
Дятлов. А теперь, старый грабитель и эксплуататор, прощайся с жизнью.
Гвоздилин. Постой… за убийство ответ.
Дятлов. А кто дознается? Никто не дознается.
Гвоздилин. Неужели ты меня задушишь?
Дятлов. Задушу.
Гвоздилин. Что делать? Покорюсь. Души.
Сновидение пропадает. Стоит Настя.
Настя. Папочка, проснись. Проснись, проснись! Никак добудиться не могу. Иди кофе пить. Ты что стонал? Дурной сон видел?
Гвоздилин. Снилось что-то. Нехорошо. Слава богу, что утренние сны не сбываются.
Настя. Папочка, что я хотела спросить?.. Да, вот что. Зачем ты на днях ночью в клумбе рылся?
Гвоздилин. В какой клумбе?
Настя. Вот тебе, «в какой»… Та, что у нас во дворе устроена.
Гвоздилин. О чем говоришь – не понимаю.
Настя. Что ты от меня скрываешься, родненький? Я ж твоя родная дочь.
Гвоздилин. Смотрела – говори. Что же ты высмотрела?
Настя. По-моему, ты оттуда клад доставал. Но достал ли, понять не могу. Ночь была дождливая, во дворе черно. Как ты на чердак прошмыгнул, я не уловила.
Гвоздилин. Вон кубышки стоят – посмотри.
Настя(у кубышек). Настоящие кубышки, как в деревне. Папочка, но здесь чисто-пусто.
Гвоздилин. Вот и я говорю, пусто… а то клад.
Настя. Папочка, ты мне не ври. Я тебя отсюда живым не выпущу, если ты не выложишь на бочку законную часть моего капитала.
Гвоздилин. А ты, Настя, не сон?
Настя. Нет, отец. И довольно лирики. Я тебя здесь, как клопа, придавлю, и никто не узнает. Давай лучше по делу говорить.
Гвоздилин. Выделю твою часть. Выделю из-за одного уважения к твоему характеру. Не при мне деньги. Скрыты в другом месте.
Настя. Позволь, ты успел все ценности в деньги перевести?
Гвоздилин. Заложил верным людям. Не бойся, не прогадаем.
Настя. Хоть бы мамашины брильянтовые подвески оставил мне. Я их когда-то надевала. Удивительно шли ко мне.
Гвоздилин. Эти подвески при мне. Для тебя и оставил. Дурочка… (Достает.) На, любуйся. Спасибо скажи.
Настя. Громадная ценность. Ты прелесть, папочка.
Гвоздилин. А ты что сказала? Отца, как клопа… Отрекись, перекрестись.
Настя(крестится). Прости, господи, прости, господи, прости, господи!
Затемнение
Сцена четвертая
Большая зала в квартире Сестрорецких. Валерик у пианино.
Валерик. «Как хороши, как свежи были розы…»[45]45
«Как хороши, как свежи были розы…» – строки из стихотворения в прозе И. С. Тургенева (1818–1883).
[Закрыть]. (Застонал, слезы.) Крушение всех надежд… крушение мечты… всей жизни. (Утерся.) А как они меня поймают? Я возьму и запрусь. Дело было с глазу на глаз. А тот, кто давал, скрылся. И вообще, по-моему, у меня началась пустая мания преследования. Никто меня ловить и не думает… Если бесследно пройдет, то уж никогда в жизни!
Входит Дятлов.
Дятлов(Валерику). Болен?
Валерик. В отпуске.
Дятлов. Позови сестру… а сам, пожалуй, из дому не уходи.
Валерик. Товарищ Дятлов, у меня отпуск по болезни, и я могу уйти куда хочу.
Дятлов. Какая же это болезнь?
Валерик. Нервная.
Дятлов. От ресторанной жизни, что ли?
Валерик. А вот и сама Ирина. А я пошел.
Входит Ирина.
Дятлов. Ты все-таки дома посиди, раз я говорю.
Валерик. Что сие значит, товарищ Дятлов?
Дятлов. А то и значит, чтоб не уходил.
Валерик. Но разве я тут не могу присутствовать?
Дятлов. Можешь. Но я хотел бы поговорить с Ириной Александровной наедине.
Валерик. Скажите, что вы от меня скрываете?
Дятлов. Скажу. Наберись терпения.
Валерик уходит.
Ирина. Что-то вы, Федор, у нас бывать перестали. И с Валериком сейчас говорили, как чужие.
Дятлов. А вот с вами хочу поговорить, как со своей. Я надолго не задержу. Валерий натворил безобразий.
Ирина. Валерик?.. Как можно! Он ни на что дурное не способен.
Дятлов. Я знаю ваше мнение о нем и потому решил, так сказать, просветить вас. Святой вы человек, Ирина Александровна, и ничто черное прилипнуть к вам не может. Но действительность… она одних облагораживает, других уродует. Это ведь бывает потому, что в море жизни человек может найти всякую водицу, и мутную и кристальную. Ипполит тоже человек необыкновенный. Оба вы, брат и сестра, родные мне люди… Вас я боготворю. Братски люблю… чисто… как у Чехова в рассказах рисуется. Привязан к вам, как ветвь к родному дереву.
Ирина. Чудак вы, Федор, ну для чего так литературно? И Чехов, и дерево… С Ипполитом вы разговариваете обыкновенно, а со мной искусственно. Любите? Хорошо. Вот и скажите – люблю.
Дятлов. Люблю.
Ирина. И я вас люблю очень. Так что же Валерик?
Дятлов(очнувшись, не понимая). Валерик?..
Ирина. Ну да, Валерик. Вы же сказали, что он чего-то натворил.
Дятлов. Язык не поворачивается, стыдно в вашем присутствии выговорить. Взятку взял. Выдал ордер спекулянту на получение государственного вагона. Спекулянта ищи-свищи, а Валерий попался.
Ирина. Это клевета. Его кто-то оклеветал.
Дятлов. А рестораны? А Настя?
Ирина. Настю он полюбил… первая юношеская любовь! А рестораны… я не знаю. Разве он посещает рестораны?
Дятлов. Посещать – что! Как посещать! Цыгане в «Праге» в честь Валерика песни играют. Это бесплатно не делается.
Ирина. Валерик?
Дятлов. Да.
Ирина. Нет.
Дятлов. Да, Ирина Александровна.
Ирина. Нет, нет.
Дятлов. Да, Ирина Александровна, он – преступник.
Ирина. Он участвовал в Октябрьской революции. Вы же знаете Валерика лучше, чем меня…
Дятлов. Потому и пала на меня горькая участь разбираться в его деле. Скверно и непонятно. При старом режиме жил без году неделя, а действовал, как настоящий лихоимец.
Ирина. Поклянитесь, что это так.
Дятлов. Клянусь вам, Ирина Александровна.
Ирина(помертвела). Дятлов, спасите его! Вы имеете влияние, вес. Вы можете.
Дятлов. Ничего не могу.
Ирина. Почему вы сказали это так жестоко, непримиримо? Вы не хотите?
Дятлов. Прежде всего не могу.
Ирина. А потом и не хочу. Ведь так?.. Говорите.
Дятлов. Я не хочу, Ирина Александровна.
Ирина. Тут-то и главное… А то «люблю», «люблю». Никого вы не любите.
Дятлов. Ирина, дорогой мой друг, даже ради самой высокой любви…
Ирина. Я знаю, что вы скажете, но тут ничего такого не случилось, чтобы жертвовать вашей высокой любовью. Если Валерику будет грозить что-то крайнее, я ни перед чем не остановлюсь… дойду до Ленина.
Дятлов. С чем? Разве можно идти к Ленину с подобным делом?
Ирина. Он добрее вас… Вы фанатики… Вы не видите человека… человеческих слабостей, увлечений, ошибок… Вы не видите этой несчастной любви Валерика. Ленин отзывчивее всех вас. Он добрый.
Дятлов. Не разум ваш это говорит, а горе. Теперь можно его позвать.
Ирина. Что? И он должен будет при мне говорить?.. Что украл… или как это?.. Говорите с ним сами. Но об одном прошу, щадите его. В сущности своей, в человеческой сокровенности он чистый.
Дятлов. Иногда я любуюсь вами, иногда злюсь. Какая вы девочка! А нельзя. Много еще зверинца у нас осталось.
Ирина. Не бойтесь, плакать не стану, умолять вас – тоже. Зовите его. (Уходит.)
Дятлов. Все пропало… теперь навеки.
Входит Валерик.
Валерик. Что, допрашивать будете?
Дятлов. Подслушивал?
Валерик. Что подслушивать… все ясно. Допрашивайте.
Дятлов. Держись человеком.
Валерик. А вам человек нужен? Вам факт нужен.
Дятлов. Факты делает человек.
Валерик. А человек с человеком иногда может договориться.
Дятлов. Как это?
Валерик. Так… по-человечески. Конечно, если они люди.
Дятлов. А ты меня как считаешь?
Валерик. Всегда вы другом семьи нашей назывались. Ирину любите. Я ведь знаю.
Дятлов. Говори, я сдержанный.
Валерик. Дядя Федя, в самом деле любите.
Дятлов. Но я прошу тебя имени сестры не упоминать. О моей любви ни слова.
Валерик. Ну хорошо. Вы не волнуйтесь. Давайте пойдем куда-нибудь в другое место.
Дятлов. В ресторан, конечно?
Валерик. А что? В ресторан, по-вашему, честные люди не ходят?
Дятлов. Ходят… А потом что будет?
Валерик. Вы же не пойдете.
Дятлов. Говори тут… добивай.
Валерик. Что там «добивай»… чем это? Ничего плохого я не думаю. Меня купили, не отрицаю… в конце концов, это жизнь.
Дятлов. А теперь ты меня купить собираешься?
Валерик. Не говорю… и почему непременно купить?.. Могут люди говорить по-хорошему или не могут?
Дятлов. У тебя денег не хватит. Я много возьму.
Валерик. И много найдется.
Дятлов. Сколько же?
Валерик. Очень много, дядя Федя… (Испуганно.) Товарищ Дятлов…
Дятлов(выхватывает пистолет). Я тебе дам товарища!
Валерик(крик). Ирина!
Вбегает Ирина.
Ирина(Дятлову). Вы бессердечный человек.
Дятлов. Бессердечный… да!
Затемнение
Сцена пятая
Парк в Горках. На дорожку выходит Ленин, потом появляется Ирина.
Ирина. Владимир Ильич, я готова пасть к вашим ногам.
Ленин(смятение). Этого… постойте… этого не надо делать ни в коем случае.
Ирина. Мне пришлось сделать невероятные усилия, чтобы проникнуть к вам. Умоляю вас, не наказывайте людей, которые помогли мне проникнуть…
Ленин. Нет, я их не накажу… Не в этом дело. Может быть, позвать врача… вам надо успокоиться.
Ирина. Не нужно, пожалуйста… Я сама врач. Сейчас я справлюсь со своими нервами. Меня привел к вам страшный случай. Мой брат приговорен к расстрелу.
Ленин. Теперь расстреливают редко, в крайних случаях… Но что же совершил ваш брат? Кто он?
Ирина. Он – прекрасный… чистый. И за отвратительную случайность он может поплатиться жизнью… Дзержинский!.. Это каменное сердце! Вот у меня прошение.
Ленин(читает). Печально… (Пауза). Очень.
Ирина. Умоляю – не отказывайте… Я рассчитываю на вашу милость. Выслушайте меня.
Ленин. Конечно, выслушаю. Но я не имею верховных прав на милость или напротив. Милует ВЦИК.
Ирина. Да. Я знаю это, но если будет ваше ходатайство…
Ленин. Расскажите мне о вашем брате.
Ирина. Он молод… юн.
Ленин. А партия?
Ирина. Не понимаю.
Ленин. Те, кто принимали его в партию, видимо, нашли его сознательным. Двадцать один год – это не юность.
Ирина. Сердцем юн… Пылкое, чистое сердце.
Ленин. Мне трудно огорчать вас, но лгать не умею. Не верю я в чистоту сердца взяточников. Даже если бы я был в вашем положении, когда родному человеку грозит смерть, то не стал бы обманываться на этот счет. Он – нечистый человек. И в этом суть вопроса.
Ирина(шепотом). Не говорите так. Я взываю к вашим чувствам человека…
Ленин. Человека…
Ирина. …доброго, отзывчивого человека.
Ленин. Обычно видят человека там, где он добрый, а если он не должен быть добрым, не может быть, тогда уж – каменное сердце. В таком случае, простите, все хлюпики есть люди-человеки, а люди с принципами уже не люди.
Ирина. Владимир Ильич, бывали случаи, когда вы лично приостанавливали казни. Может быть, я не должна так говорить… Но что за преступление… какие-то там бланки… Все мы так долго голодали, мучились.
Ленин. Простите, это было сделано для вас?..
Ирина. Нет, как можно! Я ничего не знала. Никогда бы не позволила.
Ленин. И я не позволил бы… и каждый честный труженик не позволит.
Ирина. Тут любовь… и первая. Он любит. Пусть недостойную женщину, но любит.
Ленин. Какое несчастье говорить на эти темы, какое, право, горе! Что за дело государству и его пролетарской партии до того, кого любит ваш брат? И разве великие певцы этого чувства завещают людям делать преступления?.. И кто он, брат ваш… «чистый», «юный»?.. Ответственный работник ВЧК, наверно, сам творил суд над преступниками. И самое омерзительное, что нам осталось от русского царизма, от татарщины, от вопиющей бесправности, неграмотности, забитости, – взятка… Она и составляет существо преступления вашего брата. Взятка стоит и еще долго будет стоять на пути нашего политического строительства как величайший тормоз, от которого надо избавляться самыми крутыми мерами, ибо взятка еще сильнее наших крутых мер. У вас огромное горе, и поэтому вам трудно понять эти решающие положения, но я прошу понять меня как государственного деятеля, который не может и не умеет быть заступником в таких делах. Не может, не должен! Нельзя, немыслимо! Прошу понять меня.
Ирина. Простите.
Ленин. Позвольте все же дать совет… Пойдите во ВЦИК… Могут быть оттенки…
Ирина. После того, что вы сказали, – нет, просить нельзя… Вы – Ленин. (Уходит.)
Ленин(глубокое раздумье). Нельзя просить… потому что Ленин. Не потому, что нельзя просить, а потому, что Ленин… Наверное, я позабываю, что это слово, очевидно, производит какое-то глубокое впечатление… Ленин… И хочешь ты того или нет, милый товарищ, но для этой девушки в этом слове собираются высшие понятия власти и еще чего-то очень важного… Справедливости, может быть, совести… Так ведь. И тут уж ничего не поделаешь. Для этой девушки закрыты все пути, потому что Ленин… И она, наверное, понимает, что Ленин не может быть иным, но верит в доброго… в добренького… Добренький… Для того чтобы миловать, прощать, прекраснодушничать… (С иронией.) И вот птички кстати, облака плывут… Тишина… Поразительная тишина… (Раздумье). Как бы я хотел… как бы я хотел сейчас…
