Текст книги "Собрание сочинений в 4 томах. Том 2"
Автор книги: Николай Погодин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)
Третья, Патетическая
Пьеса в четырех действиях, тринадцати сценах
Действующие лица
Владимир Ильич Ленин
Мария Ильинична Ульянова – его сестра
Федор Дятлов – рабочий, в настоящее время чекист
Ипполит Сестрорецкий – инженер-коммунист
Ирина Александровна – врач, сестра Ипполита
Валерик – их брат
Гвоздилин – капиталист-заводчик
Настя – его дочь
Кумакин Лавруха – художник
Клава – его жена
Проня
Кузьмич
Сухожилов – мастер
Рабочий в картузе набок
Замкнутый рабочий
Рабочий с бородкой
Абдула дворник
Господин с толстой тростью
Господин с животом
Господин в лаковых башмаках с замшей
Докладывающий
Рабочие, девочка
Действие с первой по одиннадцатую сцену происходит весной – осенью 1922 года, двенадцатой и тринадцатой сцен – в январе 1924 года.
Действие первое
Сцена первая
Двор при старинном московском особняке. Большая цветочная клумба. Летние сумерки. Настя, Клава.
Настя. Ох, и бесновались мы вчера… Даже сейчас угар в душе. Вот что значит нэп, Клавочка, новая экономическая политика Советской власти. Петь охота. (Поет под гитару.)
«Все равно года проходят чередою,
И становится короче жизни путь.
Не пора ли мне с измученной душою
На минуточку прилечь и отдохнуть.
Ах, все, что было, ах, все, что ныло,
Все давным-давно уплыло!
Истомились лаской губы, и натешилась душа!
Эх, все, что пело, эх, все, что млело,
Все давным-давно истлело.
Только ты, моя гитара, прежним звоном хороша»[36]36
«Все равно года проходят чередою…» – популярный романс 20-х годов «Все, что было».
[Закрыть].
Клава. Романс… (вздохнула – зависть) модный.
Настя. Живу по моде и пою по моде, и не выношу, Клавочка, анахронизмов.
Клава. Это что ж такое… ано… рхо… изм? И не выговоришь.
Настя. Вчерашние моды и вчерашние взгляды, ласточка. Возьмем для иллюстрации сестру нашего прославленного инженера Ипполита, Ирину Александровну… Анахронизм.
Клава. Скажи пожалуйста!
Настя. Жизнь изменилась до ужаса, а она строит из себя кисейную барышню. Только слепой не увидит, что по ней изнывает Федор Дятлов, а она не мычит не телится. Анахронизм. Ей не двадцать, а вот-вот все тридцать пробьет… и такого мужчину не чувствовать! Дико. А Федор мужчина очень выразительный, волнующий. И комиссар, черт возьми.
Клава. Алчная ты… одного тебе мало!
Настя. Мало. Да-с… И что же? Я променяла бы Валерика на Федора без оглядки. А Ирина, видите ли, замечать его не хочет. Неземная. Вот что меня крайне бесит!
Клава. Да что ты против нее так ополчилась?
Настя. Они, эти неземные, людям жить не дают. Они какие-то идейные, идут по стопам, а мы не идейные, не по стопам…
Проходит Ипполит.
Вот Ипполит. Он ведь женщину ниже декольте и вообразить боится. Скажи, нормально? Нет. Почему? Очень идейный. Дни и ночи на заводе сидит… Только свою сталь и видит. А как в газетах похвалили… так и вовсе… Ненавижу! И не потому я их терпеть не могу, что из другого класса происхожу, а потому, что они-то считают меня недостойной и низменной.
Клава. Скажи, Настя, вы все-таки были настоящие миллионеры?
Настя. Были. Настоящие. Отстань. Я низменная. А ваш Валерий в ногах у меня валяется, руки просит, но я отказываю наотрез. И погубить могу мальчишку, глазом не моргнувши.
Клава. Ты и так уж погубила. Только братец с сестрой этого не замечают… Действительно неземные.
Настя(с недобрыми глазами, значительно). А ты, Клава, забыла военный коммунизм[37]37
Военный коммунизм – экономическая политика Советского государства в годы гражданской войны, во время которой проводилась продразверстка, то есть изъятие всех излишков хлеба у крестьян для обеспечения государственной хлебной монополии.
[Закрыть], ты забыла, как мы с тобой на кофейной мельнице сосновую кору мололи? Не я военный коммунизм придумывала, а они, идейные. Валерик тоже гордится, что он, этот мальчишка, по Зимнему дворцу палил! Но никакой мести на сердце у меня к ним нет. Я просто желаю самого пошлого забвения. С точки зрения нового мира – это преступление, а с точки зрения старого мира – шалость буйной молодости. (Вдохновляясь.) И в том-то весь кошмар, что мы, серые людишки, живем пошлыми понятиями старого мира, а они, идейные, судят нас по своим понятиям нового мира.
Клава. Ты вдобавок умная девка.
Настя. Так вот имей в виду, дорогая, что я никого не гублю и губить не хочу. А что у нас с Валериком получится с точки зрения нового мира, нам наплевать.
Клава. Так-то так, Настя, но ведь новый мир может взять Валерика за то место, на котором он уроки учил. Тогда что?
Настя(аккорд гитары, запела).
«Все равно года проходят чередою,
И становится короче жизни путь…
Не пора ли мне с измученной душою
На минуточку прилечь и отдохнуть».
Проходит Дятлов.
Дятлов. Анастасия!..
Настя. Здравствуйте, товарищ Дятлов… очень рада.
Дятлов. Здравствуйте, Анастасия.
Настя. А руку?! Целовать не прошу. Это у нас вытравили. Феодализм… ладно. Но подать руку барышне надо или не надо?
Дятлов. Анастасия, я могу достать для вас ордер на прекрасную комнату в центре.
Клава. Настя! Немыслимый случай.
Настя. Для себя бы постарались… живете в страшной конуре.
Дятлов. Завтра вручу ордер, Анастасия.
Настя. Давно ли, Федя, вы мне кусочки хлеба приносили и у себя от души их отрывали! Но с тех пор, как нэп воцарился, вы меня возненавидели. За что? Ордер расстарались… ох-хо-хо! Не выносите Настю. И сейчас диким зверем на меня смотрите. Федор, почему? Ну так вот что, сударь дорогой! Вы, кажется, Валерика очень любите? И я, представьте себе, к нему неравнодушна. Не содрогайтесь. Я знаю, что вы способны убить человека в минуту ярости, – не боюсь. А может быть, у нас с Валериком сродство душ… Хоть он участвовал в Октябрьской революции, а я – нет. И за это я его как раз и люблю.
Дятлов. Переезжай, Настя, готов просить тебя.
Настя. Клава, посмотри на этих неземных людей. Наивный ты, Федор. Да неужели ты думаешь, что Валерик меня не найдет в центре в прекрасной комнате? Да ему еще удобнее будет со мной встречаться. Чудак! Я вчера читала книжонку про какого-то мечтателя, который мечтает на обыкновенной ракете летать на Луну… Вот, Федя, посадите меня на ту ракету… я такая, я могу. (Запела тот же романс.)
Дятлов(до крика). Не пой хотя бы ты! Не пой, я говорю тебе…
Клава. О боже, зачем же выходить из границ!
Дятлов(опомнившись). Ну, извините. (Уходит.)
Настя. Скажи, что я делаю? Пою общеизвестный современный романс. Вот они, идейные! Жизни нет. (Уходит.)
Клава. Действительно.
Из дому выходит Ирина.
Ирина. Что здесь произошло, Клава?
Клава. Федор Дятлов запрещает людям песни петь. (Уходит.)
Ирина. Странно… Федор, не прячьтесь… Что здесь произошло?
Входит Дятлов.
Дятлов. Сорвался я… напрасно. Глупо и неприятно. Но вы поймите, Ирина Александровна, что я сюда, на этот двор, явился из другого мира… Там чистота, вершины, озаренные высоким солнцем, а тут болото, грязь, лягушки квакают. Поймите.
Ирина. Что вы, милый? И голос срывается… Но где же тут лягушки? Я, что ли?
Дятлов. Вы… Что шутить? Настя тут была со своими кабацкими куплетами. А я вот сейчас из Кремля, весь под впечатлениями… И Настя со своей мещанской гитарой… Неужели Ленин живет для Насти?.. Думает, страдает… для нее? Она ведь на глазах у всех, ее не вычеркнешь из жизни.
Ирина. Я тоже Настю не люблю, но она мне не мешает.
Дятлов. Ох, напрасно…
Ирина. Больно, что Валерик к ней неравнодушен, но, я думаю, это пройдет, как первое юношеское увлечение. Напрасно горячитесь, сердитесь… Я верю в таких, как вы… для них и живет Ленин… а они для него… в широком смысле слова для него.
Дятлов. Ясная вы… душа у вас должна быть… (Смутился.)
Ирина(с легкой улыбкой). И душа должна быть ясная и светлая. Милейший Федор, это милейшие тургеневские слова, но тургеневские. А теперь век Маяковского… Я его терпеть не могу и не понимаю, но и не люблю себя за это… И вам мой дружеский совет – женитесь, Федор! Вам непременно надо жениться на очень молодой и беззаботной, красивой… румянец во всю щеку, а то вы с книжечками, со своим Горьким делаетесь рефлектированным интеллигентом… Жаль, что Настя вам не по душе, а то вы сделали бы из нее хорошую жену.
Дятлов(потрясен). Что?! Настю? Мне? Вы понимаете, что говорите? Я в вашем мнении до высокой любви не дорос… Читаю много… слова тургеневские… интеллигентщина… Буду читать! Буду любить Горького и ненавидеть мещан! Буду любить мою мечту о прекрасном человеке… о прекрасной женщине. Этого вы мне не запретите. (Уходит.)
Ирина. Федор, не убегайте. Обиделся. Может быть, он любит кого-нибудь? И я его по ране, грубо. (Вглядываясь.) Кто это? Валерик, ты?
Молчание.
Ничего не вижу. Темно у нас на дворе.
Затемнение
Сцена вторая
У ворот гвоздилинского особняка где-то на Садовой улице. Весенний рассвет. На скамейке сидит Гвоздилин. Появляется Абдула.
Гвоздилин(глухо, несмело). Абдула!
Абдула. Что за человек есть? Вор? Нет. Босяк? Нет. Зачем у чужого дома сидишь?
Гвоздилин. Ну, положим, дом-то мой собственный. Здорово, Абдула!
Абдула. Хозяин?!
Гвоздилин. Дурак, не вопи.
Абдула. Хозяин… господин Гвоздилин… (Татарские причитания.)
Гвоздилин. Имя-отчество забыл, значит. Четыре года хозяин в бегах находился – забудешь. Зовут меня по-прежнему, Иеремией… или Еремей Никитичем. Вот видишь, решил наведаться.
Абдула. Как здоровье?
Гвоздилин. Никак.
Абдула(протянул руку). Ну, здравствуй, что ли?
Гвоздилин. Раз не умер, значит, здравствую. Ты мою натуру должен помнить. Нежностями не страдал.
Абдула. Где был, хозяин?
Гвоздилин. Где был, там нету.
Абдула. Права будешь требовать?
Гвоздилин. Вот с тобой посоветуюсь.
Абдула. Злой ты человек. Напрасно, однако. Говори.
Гвоздилин. Что мне говорить. Ты, Абдула, говори!
Абдула. А какой интерес мне говорить? У тебя интерес есть, ты говори.
Гвоздилин. Нет, Абдула Назарович, мы с тобой, как два черта, – одной масти. И одной веревкой нас вязать станут… Мой интерес – твой интерес. Ежели, предположим, ты мое состояние украл, то ведь я на Лубянку дорогу найду. И уж я тогда окажусь нищим, а ты – капиталистом. Ну-с?
Абдула. Эх, Гвоздилин, тебе человек охотником добро делает, а ты как собака есть. Пора мало-мало характер менять.
Гвоздилин. Кубышки целы?
Абдула. А куда денутся? Целы. Да. Что?
Гвоздилин. Все три?
Абдула. Не считал, не трогал. Клумба во дворе на месте… цветочки растут… выкапывай сам.
Гвоздилин. Так и не посмел тронуть?
Абдула. Не посмел, конечно. За такие штуки матросы здесь к стенке ставили. Пускай пропадут твои кубышки!
Гвоздилин(истово). Ну, Абдула… Награжу, дьявол тебя уходи! Тише.
Абдула. Сам кричишь…
Гвоздилин. Целы!.. Да воскреснет бог, и расточатся врази его!.. Да воскреснет… да воскреснет… Кто идет там? Не наши ли?
Абдула. Дочка твоя, Настя. И ее любовник… может быть, жених есть. Прятаться хочешь?
Гвоздилин. Молчи…
Входят Валерик и Настя.
Валерик(продолжает, с болью). Ты мне не веришь. Это доведет меня до безумия…
Настя. Верю, мальчик мой, очень верю. Но замуж не хочу.
Валерик. Настя, скажи, отчего?! Ты вся создана для любви, для замужества… для семьи.
Настя. Глупый, ты не понимаешь громадной разницы между любовью и замужеством. Любовь – это все-таки сновидение, а замужество – жизнь. Но семья!.. Ах, Валерка, какую семью ты можешь дать? И никакой семьи вообще у вас, у большевиков, не получится, вы сами ее разрушаете.
Валерик. Для тебя живу! Ты хоть понимаешь это? Ты думаешь, эта угарная жизнь ничего не стоит. Наивная.
Настя. Тебя никто не заставляет жить в этом угаре. Живешь, значит, тебе нравится… И мне нравится. Вот и все. А претензии предъявлять – извини!
Валерик. Ведь для чего угар? Только для тебя. Тебе нравится – вот и угар. Я люблю тебя. Боже мой, что еще могу сказать больше!
Настя. Ошалел ты, Валерик… и от меня и от угара… от всего вокруг. Мы, женщины, такой любви не ценим. Порохом не согреешься. Прощай. Спать хочу. Скоро утро.
Валерик. Настя… богиня… единственная.
Настя. Успокойся… много выпил… Потом увидимся, потом, деточка. (Уходит.)
Валерик. Настя, возьми с собой… Богиня!.. Слышишь? (Пауза). А рыданья собачьи… вот штука. Страшно как! (Уходит.)
Гвоздилин. Он кто же такой?
Абдула. Это нам неизвестно.
Гвоздилин. Человек какой?
Абдула. Глупый.
Гвоздилин. Тут же живет?
Абдула. Твой дом занимают… большую залу, две комнаты. Два брата, одна сестра – доктор. Фамилия Сестрорецкие. Из Петербурга приехали.
Гвоздилин. Дочку большевики не очень обижали?
Абдула. Хо… хо… Кто ее может обидеть? Никто не может.
Гвоздилин. Мой характер. С комиссарами гуляла?
Абдула. Ты мне дочку не отказывал. Я за ней не смотрел. Ты мне другое отказывал.
Гвоздилин(прилив радости). Целы?.. Ну, Абдула, награжу! До старости хватит и детям останется. Вот тебе моя святая клятва… Да покарает меня он… господь… слышишь? Аллах…
Абдула. Слышу, хозяин. Я знал.
Гвоздилин. А если бы не боялся, то тронул бы?
Абдула. Тронул бы.
Гвоздилин. Сукин сын.
Абдула. А сколько ты дашь?
Гвоздилин. Идиот, там золото, валюта. Выделю, не обману.
Абдула. Мне золота не надо. Червонцы купи.
Гвоздилин. Куплю. А этот… негодяй этот… Федька Дятлов, который искал расстрелять меня… неужели и он жив-здоров?
Абдула. Как раз жив.
Гвоздилин. Страсти какие! В моих апартаментах тоже проживает?
Абдула. Нет… не захотел. В своем углу один остался. Мать похоронил. Хороший человек есть.
Гвоздилин. Чего там хорошего? Убийца.
Абдула. На кого убийца, на кого нет.
Гвоздилин. Ну да, ясно, ты тоже ихнему богу молишься.
Абдула. Я не идейный стал… понимаешь? Дятлов – идейный, ты – идейный. А я ни туда ни сюда. Так себе. Сколько червонцев пообещаешь?
Гвоздилин. Погоди, каналья. Дай капиталом овладеть.
Входит Дятлов.
Абдула. Он идет.
Гвоздилин(в ужасе). Неужели Дятлов?
Абдула. Он.
Дятлов. Доброе утро, Абдула. (Всматривается в Гвоздилина). Вон кто… И ты приплюхал?
Гвоздилин. Что ж… вяжи.
Дятлов. Не трясись… не к лицу.
Гвоздилин. Ты меня на всю жизнь напугал.
Дятлов. Это неплохо. Однако приплюхал? Откуда?
Гвоздилин. Откуда же… из Крыму.
Дятлов. Не помогли ни Врангель, ни английские танки.
Гвоздилин. А куда мне было деваться? Ты ведь грозился меня прикончить.
Дятлов. Логично. И логично, что приплюхал.
Гвоздилин. Все документы в порядке. Явился под своей фамилией.
Дятлов. А кто говорит, что ты человек неумный? Никто не говорит.
Гвоздилин. А что ночью, так поезда все еще опаздывают.
Дятлов. Теперь уж не важно, днем ли, ночью… Ты, как говорится, на данном этапе фигура легальная, даже нужная.
Гвоздилин. В нэпачи записываешь… Зря, Дятлов, не пойду в нэпачи.
Дятлов. Интересно. Почему же?
Гвоздилин. Я не спекулянт, а капиталист.
Дятлов. Но капиталисты нэпом увлекаются, даже иностранные.
Гвоздилин. Афера это.
Дятлов. Но товары идут, торговля гремит.
Гвоздилин. Какая это торговля! Пир во время чумы, а не торговля. Я, да будет тебе известно, ваши газеты читаю и речи Ленина штудирую. Только дурачки могут радоваться тому, будто большевики на старое повернули. Ты можешь перемениться? Ни за что ты не можешь перемениться. А Ленин прямо говорит, что передышка для нового прыжка… Знаем мы эти прыжки. Натерпелись.
Дятлов. Ну хорошо. А программа?
Гвоздилин. Моя?
Дятлов. Да.
Гвоздилин. Тихо-мирно дожить век в родном уголке… если впустите.
Дятлов. Не верю.
Гвоздилин. Чему?
Дятлов. Что тихо-мирно.
Гвоздилин. Один в поле не воин.
Дятлов. Это логично. Но чем жить? Такие, как ты, долго живут. Или, может быть, ларцы в стенках замурованы?
Гвоздилин. Постукай по стенкам.
Дятлов. Черт их все обстукает… да и время не то. Ну, до свидания. Будем видеться. Ты все– таки настоящий классовый враг, с тобой интересно поговорить. И сочувствующим не прикидываешься, даже в нэп не идешь.
Гвоздилин. Это верно, Федор, ни ты мне, ни я тебе ничего хорошего в жизни не сделали.
Дятлов. Вот и обменялись комплиментами. (Абдуле). А ты что молчишь?
Абдула. Я не идейный… так себе.
Дятлов уходит.
Я тоже пойду, метелку возьму, пора улицу подметать. (Уходит.)
Гвоздилин. Свершилось предсказание ихнего «Интернационала». Дятлов – все, я – ничто. И стоит государство… Советы… Небылица, кошмар, но стоит.
Возвращается Абдула.
Абдула. Кажется, говоришь что?
Гвоздилин. Я говорю: ты улицу метешь, на площади постовой ходит, фонари с рассветом гаснут… Порядок, устойчивость. Прочность.
Абдула. Народ говорит что? Народ говорит: крепка Советская власть. А что? Правду говорит.
Затемнение
Сцена третья
Где-то вдали вверху господствуют мартеновские печи, а здесь просторное и несколько приукрашенное помещение красного уголка. Старина. Помимо плакатов двадцатых годов и лозунгов висит большая картина крайне левой живописи, изображающая рабочего. Кузьмич и Проня расстилают ковер-дорожку толстого красного сукна.
Кузьмич(обеспокоен и сердит). Тяни, Проня! Сказано было, что они к одиннадцати утра прибудут, а я с тобой и до двенадцати не управлюсь.
Проня(мирно). Махина какая этот ковер – ахнешь! Архиереям да разве что царям стелили такие богатства при старом мире.
Кузьмич(нервничает, упрашивает). Торопись же ты, Прошка, милый. Я весь в мыле, а он тары-бары разводит. Цари… архиереи… Ты их видал?
Проня(рад). Ну еще бы. Я в детстве был мальчик набожный, дрессированный, на клиросе воспевал: «Подай, господи, тебе, господи».
Кузьмич. Я говорю, царей видал?
Проня. Царей не приходилось. Сожалею. Никогда теперь не увидишь. Ну, смотри, Кузьмич, ровно-гладко идет, мое почтение!
Кузьмич. Наше счастье – управились, и еще время есть. (Огляделся.) А ведь важно это придумал Дермидонт Сухожилов. Он знает…
Проня. Что он знает! Ничего он не знает. Старый Дурак.
Кузьмич. Вот оно и пригодилось… «дурак»… Как же! Эти дураки заводское дело в России на ноги поставили. Одно слово – мастера.
Проня(в ужасе). Замолкни, Кузьмич, клянусь богом, он… Сам! Бородка… в кепке. Ленин! Вижу. Спешит сюда.
Кузьмич(огорчен до слез). И никто не встречает… а мы дорогу убирали, радовались. Все волнение – зря!
Входит Дятлов.
Дятлов(в изумлении и гневе). Кто придумал? Кто научил? Кто допер до этого безобразия?
Кузьмич с Проней мнутся.
Дятлов. Вы ковер стелили?
Проня. Мы.
Дятлов. Для кого вы его стелили?
Проня. Мы не знаем… Мы чернорабочие.
Дятлов. Где Ипполит?
Проня. Какой Ипполит?
Дятлов. Ипполит – Инженер Сестрорецкий… Найдите.
Проня(рад). Сестрорецкий… ну как же, знаем… при входе он. Минутой. (Убегает.)
Дятлов. Чего стоишь? Убирай!
Кузьмич (хитровато). Э-э, не-ет. Один с ним не управишься.
Дятлов. А я на что?! Помогу. Давай-ка.
Кузьмич. Не советовал бы…
Дятлов. Почему это?
Кузьмич. Боюсь, все равно увидит. Что ковер стелили – один раз дураки. А что при нем же убирать будем – дураки дважды. Давай, как желаешь.
Входит Ипполит, за ним – Проня.
Дятлов. Ипполит, ты понимаешь, какая петрушка?
Ипполит(несколько отсутствующе). Глупо, но факт.
Дятлов(рассердился. Проне). Ты, смышленый, ну-ка скажи, кто этот ковер вам удружил?
Проня(Кузьмичу). Где же мы его взяли? Кажется, у Сухожилова. Ну да, у Сухожилова.
Дятлов. А кто такой Сухожилов?
Ипполит. Мой лучший мастер. (Зовет.) Дермидонт!
Входит Сухожилов.
Дятлов. Ты, мастер, ковер стелил?
Сухожилов(оценивши ситуацию). Не я…
Ипполит. Не он.
Сухожилов. Был в цеху разговор, что надо бы… в знак любви и уважения. А вообще, кто же приказал… никто.
Дятлов(досада). Откуда он взялся, этот ковер, черт его возьми!
Сухожилов. От старого режима остался.
Дятлов. Сам ты от старого режима остался. Это мне ясно как день…
Проня(Кузьмичу). Остер… бритва.
Кузьмич. Чекист… видно.
Дятлов(продолжает). Я вашего брата знаю… с таких вот (показал) за шкаликами вам бегал.
Сухожилов. Бегал не мне. На всех не распространяй.
Ипполит. Чушь… но факт остается фактом.
Дятлов. Калякаем… давно бы убрали. Давайте-ка.
Вдали раздаются крики «ура». Кузьмич и Проня убегают, уходит Сухожилов, снимая картуз.
(В смятении.) Идет…
Ипполит. С кем он, а?
Дятлов. Мария Ильинична Ульянова. Младшая сестра. Ответственный секретарь газеты «Правда».
Ипполит. Ах вот оно что… «Правда» про наш завод восторженно писала. Ты читал?
Дятлов(не слышит). Идет… по ковру идет.
Входят Ленин, Мария Ильинична, множество рабочих.
Ленин(смеясь так, что говорит с паузами). Маша, ты видишь… думали или нет царские жандармы, когда вели тебя в тюрьму… что ты с этой помпезностью… по ковру!
Мария Ильинична(так же весело). Володя, но это очень нелепо.
Ленин. Конечно, нелепо. Ужасно нелепо и архиглупо. И все же это – мы! Русь-матушка! Что с нас взять! (Удивленно и с удовольствием.) Дятлов, вы? Здравствуйте, батенька, куда исчезли, почему не показываетесь? Неужели это ваша затея? Смотрите, плохо вам будет. Вот Мария Ильинична возьмет и пропечатает вас в «Правде» с басней Демьяна Бедного, и оскандалитесь во всероссийском масштабе.
Дятлов. Владимир Ильич, как можно, чтобы я… Сам хочу найти виновника.
Ленин. Виновника?.. Да вот они – виновники! По-моему, никто не возражал, значит, все виновники. А кто придумал – любопытно. (Легко.) Кто же?
Молчание.
Впрочем, не стоит выяснять. Ковер этот надо отдать в детский дом. Дети с удовольствием на нем будут кувыркаться.
Сухожилов(истово). Я ковер выстелил.
Ленин. Так, простите, я и подумал.
Мария Ильинична(Сухожилову). Зачем же вы это?..
Сухожилов. Владимир Ильич – не из простых смертных. Он вождь всего трудового мира. Выше его – кто? Никто.
Ленин. Кто? Калинин!
Сухожилов(изумлен). Неужели?
Ленин. Вот видите, не знали… Опять ошибка.
Голос из цеха. Мастер! Сухожилов! Дермидонт Евдокимович!
Ипполит. Владимир Ильич! Мастер должен подойти к мартену.
Сухожилов уходит.
Ленин. Пожалуйста, пожалуйста. (Всматривается в Ипполита). Погодите-ка… (Лукавство.) Я что-то вспоминаю. Что же вы молчите, Федор?
Дятлов. Неловко приставать с сентиментальными воспоминаниями.
Ленин. Чудак. Октябрь, по-вашему, сентиментальное воспоминание?
Дятлов. Октябрь есть Октябрь, но мало ли кого вы встречали в Октябре.
Ленин(Ипполиту). Я вас помню с Дятловым… Вижу, как будто бы вчера встречал.
Ипполит. Да, с Дятловым… у входа в Смольный на ступеньках.
Ленин(Марии Ильиничне). Удивительная штука, товарища я помню, а случай позабыл… А был какой-то важный случай.
Мария Ильинична. Давно было, Володя.
Ленин. Как же давно? Пять лет назад. Я помню вещи более старинные… Но тут… Жаль, жаль. (Ипполиту.) Так вы Ипполит Сестрорецкий? Здравствуйте, батенька! Ну-с, а теперь о вас газеты пишут. Вы делаете сталь, не уступающую рурской.
Ипполит(непосредственно). Увы, это факт.
Мария Ильинична. И это вас так печалит?
Ипполит. Не это… Ездят, мешают.
Дятлов. Ипполит!
Ленин(не теряя прекрасного настроения). Но для нас же специально вы красное сукно постелили.
Рабочий в картузе набок. А у рабочего класса и клеенки нету дома на стол постелить.
Ленин. Я не думаю, что они купили ковер на народные деньги.
Дятлов. Он, этот проклятый ковер, сохранился здесь от старого режима!
Рабочий с бородкой. Старый режим гоним в окно, а он лезет к нам в двери. Так-то, товарищи.
Ленин. А зачем же вы после такого важного замечания уходите за спины товарищей?
Замкнутый рабочий. Они всегда так… эти меньшевички.
Рабочий с бородкой. Примыкал… отдалился… теперь беспартийный.
Дятлов. Много вас, таких беспартийных?
Ленин. Вот видите, товарищи, как нелепость может обернуться контрреволюцией. Я в беспартийность не верю, тем более в меньшевистскую, и понимаю вашу реплику в том смысле, что вот-де большевики отступают, устроили нэп и катятся к старому режиму. А мы, меньшевики и эсеры, всегда сие утверждали, и нечего нас за это карать. Но мы большевики. И на это будем говорить меньшевикам и эсерам: пожалуйте к ответу…
Замкнутый рабочий. Товарищ Ленин, не сочтите за труд обрисовать нам мировой вопрос.
Ленин. Но меня «Правда» попросила приехать к вам не для того, чтобы поднимать мировые вопросы, а посмотреть, как у вас делается сталь. И я, видите ли, по этой причине проникся огромным удовольствием, ибо вся наша надежда, все наше будущее, вся наша жизнь – в пролетариате, в котором никогда нельзя обмануться. Вот и у нас есть хоть капля стали не хуже немецкой. Значит, ни в какие окна к нам старый режим не заберется. А ковры что? Ковры – это тряпки.
Ипполит. Наши мастера ждут вас, Владимир Ильич, а то металл можно переварить.
Ленин. С удовольствием… пойдемте. Маша, ты не пойдешь?
Мария Ильинична. Нет, я видела, я с Дятловым хочу поговорить.
Все, кроме Марии Ильиничны и Дятлова, уходят.
Дятлов. Сядем, Мария Ильинична… Мне сдается, что вы очень устали…
Мария Ильинична. Нет, Дятлов, я не устала… другое. Почему вы перестали бывать у Ильича?
Дятлов. Не те времена, дорогая Мария Ильинична. Дятлов когда-то приехал в Питер с мандатом от своей ячейки охранять вождя социалистической революции… Я тогда и впрямь думал, что без моей железной руки великому вождю Ленину никак невозможно… Романические были времена и святые.
Мария Ильинична. Да, конечно, романические. А вы это слово понимаете в смысле романов?
Дятлов. С ошибками выражаюсь по-прежнему. Поправляйте, не обижусь. Я на вас ни за что не обижусь.
Мария Ильинична. Нет, почему же… Можно сказать и романические. Но то, что вы перестали у нас бывать, очень нехорошо.
Дятлов. Шутка сказать – «у вас». Зайдешь в эти кремлевские коридоры, побродишь и повернешь обратно. То Совнарком заседает, то на приеме самые видные личности… Да что толковать? Государство… руль…
Мария Ильинична. Вы мне позвоните в «Правду», я сама с Владимиром Ильичем сговорюсь. Любит он вас.
Дятлов. Волнует это… не выразишь, как волнует.
Мария Ильинична(перебивая). Вы до сих пор в группе Дзержинского?
Дятлов. Да. Феликс Эдмундович послал меня сюда организовать безопасность. Теперь там у нас дела мало. На какую работу пошлют, не знаю. А Владимир Ильич какой веселый приехал, на редкость! При другом настроении он бы нас за ковер отхлестал.
Мария Ильинична. Он болен.
Дятлов. Как? Кто? Что вы сказали?
Мария Ильинична. Володя болен… очень опасно. Не придает значения, да по-настоящему и не знает. Вы молчите, Федор, это у нас держится в секрете.
Дятлов. Поверить страшно. Не могу. Нет.
Мария Ильинична. Страшно… и все-таки болен… Про Володю всегда говорили, что он великий человек, а что, собственно, такое – великий? Просто это очень трудная вещь. Нэп… как вы думаете – легко? Совершить поворот? Вести в отступление… не в наступление, а в отступление… не дрогнуть? Видите, ничуть не изменился, даже еще воинственнее стал, непримиримее. И все это когда-то возникает в мозгу, обдумывается, превращается в политику… Мы, близкие люди, знаем когда. Всегда. Во время самой кипучей работы… на прогулке… дома… Именно как молния у него возникает мысль. И он бегает по комнате, и руки где-то спрятались, и весь, как в юности, четкий, радостный, лукавый… смеется. Но это нелегко.
Дятлов(горячо). Надо позвать светил науки.
Мария Ильинична. Светила ничего не смогут сделать, если организм сам не справится. Но будет об этом, может быть, Владимир Ильич всех нас переживет.
Дятлов. Кажется, идут.
Мария Ильинична. А жизнь как, товарищ Федор, женились, одиноки?
Дятлов. Одинок… теперь совсем. Отца мы погребли в первую революцию. Матушка ушла недавно… проводил на Ваганьково[38]38
Ваганьково – Ваганьковское кладбище в Москве.
[Закрыть].
Мария Ильинична. Одиночество – вещь неприятная. Вам, Дятлов, еще не поздно полюбить. Вы не любили?
Дятлов. Любил… и сейчас люблю одну достойную девушку, но ей и невдомек, что это так.
Мария Ильинична. Старая история. Неравенство какое-нибудь есть?
Дятлов. Есть. В культуре. Она – врач, умница… а я, ежели меня в корне взять, приват-доцент слесарного ремесла. Не звонко.
Мария Ильинична. Но вы сказали, что она умница.
Дятлов. Очень.
Мария Ильинична. Для умницы вы должны составить партию.
Дятлов. Не очень.
Мария Ильинична. Но почему же?
Дятлов. Эх… это сказка горькая… Идут, идут!
Входят Ленин и остальные.
Ленин(светится). Вы, милые други, очень много потеряли, что не пошли с нами. Какая глыбища этот мастер! Нам бы проводить наши заседания с такой организацией. Я на него смотрел и все время думал: вот что нам надо снизу доверху.
Входит Сухожилов.
Сухожилов. Владимир Ильич, не почтите за обиду и унижение ответить на один мой вопрос.
Ленин. Не почту. Говорите.
Сухожилов. Как вы узнали, что я должен был для вас ковер постелить?
Ленин. Вы же сказали, что я вождь трудового мира. А какой же я вождь, если не могу понять такой простой вещи?
Сухожилов. Вы отшучиваетесь, а я могу задуматься…
Ленин. Но это же так просто. Вы человек старого покроя, и старый покрой вам настоятельно повелевает придерживаться старины. А сейчас многие люди старого покроя честно думают, что у нас пошел возврат к старому. А меньшевики и эсеры помогают так думать.
Сухожилов. Удивительно!
Ленин. Что именно?
Сухожилов. Удивительно не то, что вы жизнь верно подмечаете. Мне удивительно то, что все свои заметки вы на политику поворачиваете.
Ленин. Вы мне сказали лестную вещь, потому что я политик до мозга костей. А вот так организовать дело, как у вас, я, к сожалению, не могу. А хотелось бы.
Сухожилов. Может быть… я не видел. Но ведь смотря что делаешь. Сталь варить и Прошка будет – вон он ухмыляется, – а государством управлять Прошка не будет.
Ленин. Будет.
Сухожилов. Не будет!
Ленин. Обязательно будет!
Сухожилов. Вы тоже говорили, что каждая кухарка будет управлять государством… что-то не получается.
Ленин. Верно. Теперь не получается – потом получится. Обязательно получится, когда каждая кухарка получит такой уровень развития, какой и не снится людям нашего поколения.
Сухожилов. Тогда, Владимир Ильич, и кухарок не будет.
Ленин(очень доволен). Вот об этом я и говорил!.. Только просто и коротко, чтобы люди знали, к чему им стремиться. А Прошка будет… (Проне). Будете?
Проня(радостно). Не.
Ленин. Неужели «не»?
Проня. Ей-богу, не.
Ленин. Зачем же вы меня подводите?
Кузьмич. Это он так… миндальничает! Будет, будет.
Проня. Не… Неохота. Растратишься, а потом в Бутырку[39]39
Бутырка – Бутырская тюрьма в Москве.
[Закрыть] полезай. Я к деньгам охочий.
Ленин. Как он меня подвел! Не хочет управлять государством. (Рассмеялся.) Бутырки боится… а?! Вот бы сюда буржуазного сочинителя. Он такое бы написал, что прощай навеки Советская власть и мировая революция. А мы все-таки будем верить и в Прошку и в мировую революцию.
Затемнение
Сцена четвертая
Там же и в то же время. Но теперь действие перенеслось на площадку красного уголка. Рабочие разошлись. Ленин, Мария Ильинична, Дятлов, Ипполит.
Ленин. Да, друзья, вы многое потеряли… Я уж о мастере говорил… А Прошка… очень ловкий! Я ведь верю в нашего российского Прошку в тысячу раз больше, чем он сам верит в себя. Придет время, оно не за горами, когда Прошка осознает свое мировое значение, свое удивительное достоинство, когда он уж не станет называть себя рабской кличкой Прошки… О нет, я не предаюсь мечте, взятой с неба. Я уже теперь в невероятной бездне противоречий вижу людей завтрашнего дня… людей, которыми можно гордиться перед всем миром. Вот почему я бесконечно верю в Прошку. И без этой веры не было бы Октября и человечеству не светили бы бессмертные огни Смольного. Давно в партии, товарищ Ипполит?
Ипполит. Я молодой коммунист… вступил в шестнадцатом году.
Ленин. Да, не старый. Но как это дорого! Инженер, специалист и в то же время член партии. Дятлов, бросайте Чека, начинайте учиться. У нас совсем нет коммунистических инженеров, техников, врачей. Мы все безумные политики, а чтобы сталь варить, делать турбины, паровозы, иголки швейные, черт их побери, – у нас к этому привычки нет. А тут еще в ярости и драке интеллигентов потеряли, виноватых и правых… прироста нет. Все это знают, а учиться не хотят. А вот и Дятлов тоже не хочет учиться.
