Текст книги "Собрание сочинений в 4 томах. Том 2"
Автор книги: Николай Погодин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)
Лукерья. Святой ты мой… дитятко. Какие у тебя тайны?
Юля. А вот и не слушай… Уйди.
Лукерья. И то… Пусть-ка повар на базар сбегает. (Уходит.)
Юля. Пока этой дуры нет, послушай, что скажу. Я тоже в революции участвовать буду. Только ты одна не считаешь меня юродивым, верно? С тобой и можно поговорить.
Тася. Верно, верно… только мне сейчас не до тебя, Юлька.
Юля. Ну, вот ты какая… С кем же мне тогда поделиться?
Тася. Хорошо, говори.
Юля. Все меня юродивым считают, а я бомбу сделал.
Тася. Какая же это бомба?
Юля. Я знал, что не поверишь. Но вот когда она взорвется, – все вы поверите.
Тася. Да я верю тебе… А зачем ты ее сделал?
Юля. Какой ты глупый вопрос задаешь.
Тася. Да как же тебе это на ум пришло, бомбу?
Юля. У меня брат родной – социалист-революционер. У них на книжках написано: «В борьбе обретешь ты право свое». Я много ихних книжек прочел. Если бы я в Уфе стрелял в губернатора, то у меня он жив не ушел бы.
Тася. Ты мне потом покажешь свою бомбу?
Юля. Не веришь… ах ты… как девчонка! Вот когда она взорвется, – вы все поверите.
Тася. Юля, верю… клянусь. Покажи.
Юля. Ничего не покажу… ничего нету… я выдумал.
Входит Акафистов.
Акафистов(невидящие глаза). «Отречемся от старого мира… Отряхнем его прах…»[92]92
«Отречемся от старого мира…» – строка из французской революционной песни «Марсельеза».
[Закрыть]. Началось.
Юля(в восторге, поет).
«Мы пойдем к нашим страждущим братьям,
Мы к голодному люду пойдем.
Мы пошлем всем злодеям проклятья…».
Братец, что петь не хочешь?.. Пой, пой.
Акафистов(точно не слышит). Петербург, Москва, это я еще понимаю. Но какая может быть у нас революция! (Смеется.) Кошмар!
Картина третья
На платформе перед поездом. Светает. Входят Костромин, Бородин, Калязин.
Костромин(озабоченно продолжает). Затянули отъезд, уральцы, не оправдывайтесь. Последняя телеграмма из города мною получена вчера. Смысл ее таков, что восстание продержится еще не более двух дней. Сегодня с утра мы должны были действовать вместе с восставшими.
Бородин. Товарищ Костромин, да разве мы оправдываемся, разве о том сейчас речь? Как теперь добраться до города, вот вопрос. Один перегон скорому поезду, ста верст нет. Как быть?
Калязин. Переговорим с машинистом, пусть цепляет для нашей братии пару товарных вагонов, и мы – в дамках.
Бородин. Как же, Вася, ты с ним об этом договоришься?
Калязин. Пролетарий же он или тварь продажная?
Бородин. Ты на чувство уповаешь, а надо уповать на логику.
Калязин. А я и на силу уповаю. Захватить паровоз и ахнуть.
Бородин. Ты знаешь, в чьих руках станция в городе? Тебя так ахнут, что от нас с тобой одно мокрое место останется.
Калязин. Тогда ждите, пока забастовка кончится. Иваново-Вознесенск летом бастовал семьдесят два дня[93]93
Иваново-Вознесенск летом бастовал семьдесят два дня – речь идет о забастовке в мае 1905 года.
[Закрыть].
Костромин. Нет, ждать не будем. Парижская коммуна расстреляла бы нас за подобное промедление… Мне кажется, что назревает всероссийское восстание… Мы уедем. Я за любое смелое решение, лишь бы уехали дружинники. Нам не стоит привлекать к себе внимания. Разойдемся. Я присмотрюсь к паровозной бригаде.
Калязин. Ну, а этот… ваш телеграфист… неужели в самом деле провокатор?
Костромин. Так мне до сих пор казалось. Но, может быть, он только негодяй, то есть раб и трус.
Они расходятся в разные стороны. Входят Тася и Наталья Николаевна.
Наталья Николаевна(Костромину). Ты с ними встретился?
Костромин. Да.
Наталья Николаевна. Что же вы думаете предпринять?
Костромин. Мы непременно сегодня уедем, а что предпримем – не знаю.
Наталья Николаевна. Неужели ты откроешься Акафистову?
Костромин. Тася, вы лучше нас его знаете. Он – предатель?
Тася. О нет.
Наталья Николаевна. Я уверена, что он служит в охранке.
Тася. Что вы… нет-нет.
Костромин. Он говорил со мной, и я увидел, что он страшно напуган.
Тася. У него дряблая и грубая душа… Но нет, Акафистов безусловно честен.
Наталья Николаевна. Злая душа.
Костромин. Уедем! Но поезд еще постоит. Идите грейтесь.
Тася. Гриша, неужели вы не чувствуете, какая теплынь? Будто весна! Я никуда не уйду со станции.
Наталья Николаевна. А мне надо бежать в больницу. Простимся, Гриша, потому что, может быть, вы уедете до того времени, как я освобожусь.
Костромин(тихо). Мама, я к вам сюда вскоре вернусь.
Наталья Николаевна. Малыш ты мой… какой смешной… Если дело пролетариата восторжествует, то у тебя найдутся обязанности гораздо важнее. Ну а если над Россией снова воцарится черная ночь реакции, то уж сюда тебе будет путь закрыт… Слишком заметно.
Костромин. Мама, ты забываешь… меня будет ждать невеста.
Наталья Николаевна. А об этом я все сказала твоей невесте.
Костромин. Что сказала?
Наталья Николаевна. Она знает.
Тася. Да, я знаю.
Наталья Николаевна. А ты, малыш мой, дай из города условленную телеграмму.
Костромин. Пора, мама, не надо, чтоб Акафистов видел тебя в слезах.
Наталья Николаевна. Я не в слезах… дома ночью наплачусь… а при людях давно отвыкла. И вы прощайте, Тасенька.
Костромин. Как? Почему ты с нею прощаешься?
Тася(в слезах, шепотом). Нет, Наталья Николаевна, то, о чем вы говорили, выше моих сил… я останусь здесь. Осуждайте, презирайте, что хотите… (Уходит.)
Костромин. Мама, за что презирать?
Наталья Николаевна. Оба вы дети… Никто не будет ее презирать.
Костромин. Но что ты ей говорила?
Наталья Николаевна. Простую и суровую правду. Правда всегда трудна. Вот мы не можем открыто попрощаться, как подобает матери и сыну… и это очень трудно. (Уходит.)
Костромин. Какая она еще молодая, стройная… несчастливая.
На площадке вагона первого класса появляется камердинер Андрон.
Андрон(несколько пьян и зычен). Эй, людишки-жители, какая здесь может быть дыра?.. (Читает.) «Ландышева». А ну, позвать мне сюда начальника этой «Ландышевой». Кому я говорю?! (Увидел Юлая.) Эй, ты, фигура на ногах, марш сюда.
Юлай(подходит). Чего надо? Зачем кричать?
Андрон. Да как же на вас не кричать, на сукиных детей! На вас завсегда обязательно надо кричать. Ты не инородец ли? С инородцами мы не разговариваем. Позови мне начальника и передай ему, что по здешним местам проезжает князь Скудин-Волынский… ихнее сиятельство. Прытко, подлец!
Юлай уходит.
(Костромину.) А ты что променадом занимаешься? Пассажир или же обыватель здешний?
Костромин. И то и другое в одно и то же время.
Андрон. Благородный, что ли? Но ежели ты благородный, то почему сапоги носишь, а не щиблеты? Мы, благородный класс, должны отделяться от низкого класса. Почему не отвечаешь на мои вопросы, фигура?
Костромин. Слушаю мудрые речи. А вы кто же, конюх княжеский, денщик, лакей?
Андрон. Плохо сорт человека различаешь, я есть камердинер. А ты, я вижу, вредная личность. Главное дело, он не пассажир и не обыватель. Что ж ты такое… дух святой?
Костромин. Дух, господин камердинер, самый настоящий дух. Но не святой, а грешный.
Андрон. Смутьян ты и анархист… Вот будет вам на орехи, погодите.
Подходит Акафистов.
Акафистов. Кто зовет начальника?
Андрон. Я.
Акафистов. Начальник явиться не может…
Костромин отошел в сторону.
…ваше благородие.
Андрон. Постой, постой… Ежели ты обращаешься к самому князю, то должен сказать – ваше сиятельство. А благородиями у нас называется всякая шваль.
Акафистов. Простите, забыл. Что вам угодно?
Андрон. Почему поезд стоит?
Акафистов. По причине забастовки… ваше сиятельство.
Андрон. Что?! Да ты, братец, спятил.
Акафистов. Я вам со всей серьезностью обязан доложить о том, что началась всероссийская забастовка на железных дорогах.
Андрон. Это же непорядок, голубчик. Абракадабра. Слыхал такое иностранное слово?
Акафистов. Вся Россия, ваше превосходительство, забастовками охвачена.
Андрон. То ведь в городах, голубчик. Умей видеть разницу. Почему города беспорядкам подвержены? А потому что в городе народ скопом живет. Но какая может быть на этой «Ландышевой» забастовка? Курьез, голубчик. Сапоги всмятку.
Акафистов. Если вдуматься, то конечно… И однако же курьерский поезд дальше не пойдет. Вся линия теперь подчиняется дорожному забастовочному комитету, который…
Андрон(орет). Что «который»? Который это «который»? Перевешать всех «которых» на одной осине, и все эти жанры моментально прекратятся. Ответишь, голубчик, по всей строгости закона ответишь. Пошел вон, дурак. (Уходит.)
Костромин. Акафистов, напрасно вы так с ним… тем более и смешно…
Акафистов. Убирайтесь к черту, Костромин. Вы уехали, и вас нет, а я местный обыватель. (Уходит.)
Входят Фетисыч, машинист с паровоза, Юлай и Черемухин. Из вагона выходят адвокат и купец; редкие безмолвные пассажиры.
Адвокат(восторг и потом восторженные слезы). Господа пролетарии, от имени интеллигентного сословия России и лично от себя, как адвоката и старого русского либерала… восхищение выражаю, нескрываемое восхищение. Поцелуемся, господа. (Целует Юлая.)
Юлай(изумлен). Ай да барин… смотри, какой чудак, а?
Адвокат(стремительно обнимая Черемухина). Вы – народ, а я – интеллигент… но мы… но вы… (Нескрываемое восхищение).
Черемухин. Вы, господин либерал, не выпимши?
Адвокат бросается к Фетисычу. Тот успевает уклониться.
Фетисыч. С детства этим не занимаюсь.
Адвокат(ищет, кого бы еще поцеловать, и натыкается на купца). Облобызаемся, торговый капитал, как в день светлого воскресения.
Купец. А я действительно торговый капитал, меня распознать не хитрость. По случаю забастовки приглашаю всех вас в буфет, господа. Пожертвования семьям бастующих не нужны ли? Готов внести, посильно.
Костромин. А вы, милостивый государь, жертвующий на забастовки, не слыхали о том, что пролетариат является могильщиком буржуазии?
Купец. Что ты болтаешь, братец? Могильщики бывают на погостах. Какая глупость!
Адвокат. Прискорбные слова, молодой человек. Притом и взяты они из марксова учения, чуждого нашему народу.
Купец. Не тот ли Маркс, который «Ниву» издает?[94]94
Не тот ли Маркс, который «Ниву» издает? – Имеется в виду русский книгопродавец и издатель А. Ф. Маркс (1838–1904), начавший в 1870 году в Петербурге выпуск еженедельного журнала с приложениями «Нива».
[Закрыть] Ишь, до чего дошел, немчура.
Адвокат(продолжая). Вы провоцируете людей на вражду и ненависть, а высший идеал революции есть объединение всех сословий против одного общего врага, именуемого самодержавием.
Купец. Аще царство разделится, скоро разорится. Приглашаю всех в буфет. Господа рабочие, приглашаю в буфет выпить по рюмочке в честь забастовки.
Молчание.
Понимаю. Забастовка – тоже дело, программы требует. (Адвокату.) Пойдемте, дражайший, наша программа теперь – пузыри пускать.
Адвокат. Но как трогательно, как умиляет… За века, за долгие века насилия, мрака, тьмы кромешной… за долгие века. (Купцу.) Разве вас не волнует?
Купец. Да уж… что и говорить. Очень даже.
Оба уходят. Фетисыч стоит в задумчивости один.
Юлай(подозвал Костромина). Когда мы их всех порежем?.. Гриша, научи нас, дураков, что делать?
Костромин. Кого, Юлай, резать надумал?
Юлай. «Кого», «кого»… Сам скажи. Что я знаю. Ничего не знаю.
Костромин. Сейчас, Юлай, не пугачевские времена. По преданиям живешь.
Черемухин(зло). Но какая забастовка у нас идет? Акафистов уверяет всех, что беспартийная.
Костромин. Теперь беспартийных забастовок не бывает.
Черемухин. Вот… А нами начинает командовать какой-то поповский выродок. Он-де социалист-революционер. К чертовой матери этих социалистов! Мы, железнодорожники, найдем себе партию.
Юлай. Пускай Гриша скажет, какую партию нужно железнодорожникам.
Костромин. Составитель Черемухин знает.
Черемухин. Я это знаю и скажу на митинге. Нам надо выбрать свой забастовочный комитет и вооружаться.
Костромин. Не беспокойся, Юлай, Черемухин знает, что надо делать.
Черемухин и Юлай уходят.
(Подходит к Фетисычу.) Закурим, механик?
Фетисыч. Не занимаюсь.
Костромин. А что невесел, отец?
Фетисыч. Какой я тебе отец!
Костромин. Не отец, так дядя. Я говорю, что невесел?
Фетисыч. А тебе какое дело?
Костромин. У-у…
Фетисыч. Что «у»?
Костромин. Серьезно очень.
Фетисыч. У кого какой характер. Тебе хочется болтать – болтай.
Костромин. Однако разрешаешь поболтать?
Фетисыч. Ежели денег не попросишь – дуй.
Костромин. Ты и шутить умеешь.
Фетисыч. А ты думал, только ты один такой веселый.
Костромин. Ого!
Фетисыч. Что «ого»?
Костромин. Вот и пойми, весело тебе или нет.
Фетисыч. А тебе, парнишечка, очень это знать хочется?
Костромин. Угадал, дяденька, очень хочется. Только ты приглядись, может быть, я не так уж парнишечка.
Фетисыч. А я пригляделся…
Костромин. Ну-с?
Фетисыч. Столичная штучка.
Костромин. Верно, механик. Но зачем же «штучка»? Неужели я произвожу на тебя такое скверное впечатление?
Фетисыч. Фартовый ты.
Костромин. Вот тебе и раз… За жулика принимаешь?
Фетисыч. Двойной ты человек… вот что.
Костромин. Значит, за охранника.
Фетисыч. И эта сволочь встречается.
Костромин. Ну и разговор, черт возьми! Даже интересно.
Фетисыч. Поговори, поговори… Может быть, я пойму, чего тебе хочется.
Костромин. А я возьму и прямо скажу.
Фетисыч. Вот и скажи.
Костромин. Мне хочется пожать руку человеку, который не побоялся поднять красный флаг на своем паровозе.
Фетисыч. Смелость небольшая, да и не я поднимал, мои ребята.
Костромин. Ушел от прямого разговора?
Фетисыч. Ушел.
Костромин. Выучен?
Фетисыч. Возможно.
Костромин. А ребят все же своими называешь.
Фетисыч. Я от них не отрекаюсь и не отрекусь.
Костромин. Таким манером мы проговорим дня три и ни до чего не дотолкуемся.
Фетисыч. А ты торопишься?
Костромин. Очень.
Фетисыч. Не знаю, куда торопиться. Поезд, я думаю, простоит долгое время. Мы хотим пары спускать.
Костромин. Погодили бы… Правительство может пойти на уступки. Выждать надо.
Фетисыч. Это разумно. Ты знающий.
Костромин. Да, механик, я знающий.
Фетисыч. Ну, еще что-нибудь выскажи.
Костромин. И еще помнить надо о том, что не всегда интересы забастовки могут совпадать с интересами революции. Иногда бывают такие положения, когда бастующие должны прервать стачку…
Фетисыч. А это врешь.
Костромин. Нет, брат, не вру.
Фетисыч. Врешь, малый, врешь. В Москве так бастовали, что вода не подавалась, и рабочий класс тоже мучился, но интересов стачки не предавал. Ты, кажется, свою мысль имеешь – не трудись. Какие у тебя интересы, революционные или капиталистические, я не знаю, но не трудись. Поезд до окончания забастовки с места не сдвинется.
Костромин. Сдвинемся, механик. (Уходит.)
Фетисыч. Погляди на него… безумный человек.
Входит корнет, и за ним – денщик с сапожными щетками в руках.
Корнет(оглядевшись по сторонам, с озлоблением и нарочито). Болван, что стоишь, выпятивши глазищи? Ты чему радуешься, скотина?
Денщик. Никак нет, ваше благородие, я не радуюсь… я смотрю.
Корнет. А куда смотришь?
Денщик. Не могу знать, ваше благородие.
Корнет. Врешь, подлец, ты на забастовщиков смотришь.
Денщик. Никак нет, я на них не смотрю.
Корнет. Кто есть забастовщик?
Молчание.
Никита, отвечай. Во весь голос.
Денщик. Забастовщик есть заклятый враг престола, царя и отечества.
Корнет. Молодец.
Денщик. Рад стараться.
Корнет. А теперь чисть сапоги мне.
Денщик. Слушаюсь, ваше благородие.
Костромин быстро направляется к корнету, но его догоняет Тася.
Тася. Гриша, не ввязывайтесь.
Костромин(как бы очнувшись). Да, вы правы, мне не надо. Приходится все время держать себя в руках. Но как я понимаю Юлая!
Тася. Гриша, вы уедете.
Костромин. Как? Разве забастовка кончилась… провалилась?.. Тогда лучше не ехать.
Тася. Нет, не кончилась, но вы уедете.
Костромин. Каким образом?
Тася. Я переговорила с Акафистовым. Он для меня на многое способен… и он обещал.
Костромин. Тася, неужели вы ему сказали, что в этом поезде едет рабочая дружина?
Тася. А как же не сказать! Он сам политический.
Костромин. Тася, что вы наделали?!
Тася. Ничего плохого. Все будет очень хорошо.
Костромин. Если Акафистов и не предатель, то трус. Я сию минуту видел, какой он трус, какой лакей… Что вы наделали, Тася!
Тася(испуганно). Я думала только о том, чтобы помочь… Неужели я ошиблась?
Костромин. Вы меня провалили. Но будь я один – беда невелика. За мною добрая сотня людей, которые едут на помощь большому рабочему восстанию.
Тася. Акафистов дал мне клятвенные слова.
Костромин. Я повторяю, он лакей и трус… и партия его лакейская и трусливая. Вы не виноваты, нет. Я виноват, что не подготовил вас, не научил искусству конспирации.
Тася. Что же вы будете делать?
Костромин. Любой ценой, хотя бы ценой жизни надо вывезти дружинников отсюда.
Занавес
Действие второе
Картина первая
Продолжение того же дня. Светлое, безоблачное небо. Тепло. На платформе перед поездом. Группами и в одиночку прохаживаются пассажиры. Здесь появляется Акафистов, и за ним издалека следит Тася. Прошли. Явились и останавливаются парень с балалайкой и его спутники.
Один из спутников. Ударь, Егор, на радостях что-нибудь политическое.
Парень с балалайкой. «Было дело»?
Один из спутников. Ударь «Было дело».
Парень с балалайкой. Ударим… (Запел под балалайку.)
В это же время проходит раненый морской офицер с группой пассажиров. К парню с балалайкой подходит один из пассажиров.
Пассажир. Не стоит, фабричный, брось. Видишь офицера? Был под Порт-Артуром. Ранен. Тяжело им эти песни слушать.
Парень с балалайкой. Ежели раненый, то не стоит. И впрямь это обидно.
Голос. Не солдат ведь, а офицер… валяй… Пассажир. Лейтенант Шмидт[96]96
Шмидт П. П. (1867–1906) – социал-демократ, лейтенант Черноморского флота, один из руководителей революционного восстания матросов в Севастополе в 1905 году. Расстрелян по приговору царского суда в 1906 году.
[Закрыть] тоже офицер.
Голос. Тоже правда.
Пассажир отходит. Фабричные с озорством поглядывают по сторонам.
Один из спутников. Ударь, Егор, «Раз прислал мне…».
Парень с балалайкой. С нашим удовольствием. (Поет.)
«Раз прислал мне барин чаю
И велел его сварить,
А я отроду не знаю,
Как проклятый чай варить».
Идут корнет с барышней.
Корнет. Я всем другим цветам предпочитаю только черные розы.
Барышня. Ах, ах… я никогда не видала черных роз.
Проходят.
Парень с балалайкой (поет).
«Взял я сахару осьмушку
И осьмушку табаку,
Перцу, луку, соли кружку
И засыпал все в муку».
Проходят пассажиры разных состояний и сословий.
Голоса. Все будем на ниве мертвых…
– И царство слепое и царь кривой…
– О Россия, Россия… Одни караблекрушения.
Проходят рабочие.
Голоса. Первой забастовала Казанская, за ней Николаевская дорога.
– И когда Трепов приказал «патронов не жалеть»?[97]97
И когда Трепов приказал «патронов не жалеть»? – Выражение из объявления петербургского генерал-губернатора Д. Ф. Трепова, которое было расклеено на улицах Петербурга 14 октября 1905 года, за три дня до манифеста о «свободе». Трепов предупреждал население, что полиции отдан приказ в случае беспорядков «холостых залпов не давать, патронов не жалеть».
[Закрыть]
– Тут же…
– Нет, это уже в середине октября…
– Вот ему и показывают, как не жалеть…
– Пожалеет.
Снова проходит Акафистов и следом за ним – Тася. Среди проходящих Бородин и Калязин.
Калязин. А где товарищ Костромин?
Бородин. Должно быть, дружинников успокаивает.
Калязин. А что их успокаивать! Народ отборный, полированный. Смотри-ка, Бородин, за этим телеграфистом неотступно следит младая дева.
Бородин. Ну и глаз у тебя! Я тоже видел, но внимания не обратил. (Глядя в сторону.) А то что за пара? Таких в иллюзионе и то не увидишь.
Калязин. Князь Скудин-Волынский со своей наложницей. В Париж собрались потешиться и в башкирской степи застряли. Миллионер.
Проходят князь и Ласка. Идут они медленно и самозавороженно. Среди фабричных оживление.
Один из спутников. Егор, ударь «Барыню».
Парень с балалайкой (поет).
«А барыня угорела,
Много сахару поела.
Барыня, барыня,
Сударыня-барыня.
А барыня с перебором
Ночевала под забором».
Бородин. Озорует Русь-матушка. Кровь по жилам заходила.
Калязин. А князь и виду не подал… самостоятельный.
Бородин. Всех ты понимаешь, а машиниста раскусить не можешь.
Калязин. Его сам царь Соломон[98]98
Царь Соломон – израильский царь, славившийся по преданию своей мудростью и справедливостью.
[Закрыть] не раскусил бы.
Оба уходят. Проходят и задерживаются, увлеченные беседой, купец и адвокат.
Адвокат. Это хищно с вашей стороны. Вы хотите погреть руки на забастовках.
Купец. Истинно. Хочу. А почему мне этого не хотеть? Раз фабриканты не выполнили контрактов по поставкам, пусть платят. Я из них душу выну.
Адвокат. И много думаете загрести?
Купец. Загребу, не выпущу. Наше дело какое? Хищное дело.
Оба проходят. Идет морской офицер со своими слушателями.
Морской офицер. Страшная драма нашего флота состояла в том, что наши потонувшие корабли имели броню толщиной в семь с половиной дюймов. Их пробивал любой японский снаряд.
Голоса. И до сих пор ту же броню делают.
– Какой ужас, когда великой страной управляют хищники и кретины.
Проходят. Идут корнет и барышня.
Корнет. Эти цветы – наша фамильная гордость. Мой папа ежегодно возит черные розы в Лондон в подарок королевскому двору.
Барышня. Как вы должны быть богаты, господин корнет.
Корнет. Богат… не знаю. Я все на свете презираю, кроме красоты.
Проходят. Идет Акафистов, за ним – Тася, останавливает его.
Тася. Что мечешься, Прокофий?
Акафистов. Этот поезд… будь он проклят… Он прямо-таки поперек моей жизни стал.
Тася. А ты отправь его. Отправишь?
Акафистов. Отправлю.
Тася. Что-то очень легко соглашаешься.
Акафистов. С каких пор, барышня, вы такой недоверчивой сделались?
Тася. Но ведь поезд отправить – дело очень не простое?
Акафистов. Очень не простое.
Тася. А соглашаешься легко.
Акафистов. Боюсь я этого поезда, говорю вам. Горя с ним не оберешься. Скажите Костромину, чтоб пришел ко мне.
Тася. Да, я скажу. Он придет.
Оба уходят. Идут Юлай с красным флагом и Черемухин.
Черемухин(неуверенно, подыскивая слова). Господа и граждане проезжающие пассажиры, мы, здешний и прилегающий к нашей станции пролетариат, приглашаем вас на братский митинг, дабы поднять свой смелый голос за великую свободу…
Картина вторая
В буфете первого класса. Днем. Костромин, Акафистов.
Акафистов(после паузы). А я все думал, с какими же вопросами хочет прийти ко мне господин Костромин… Опасная история, голубчик. Но ничего не скажешь, вы революционер.
Костромин. Прежде всего, Акафистов, если помогать, то искренне, иначе я советую вам устраниться, умыть руки и замолчать.
Акафистов. Грозите?
Костромин. Да.
Акафистов. Удивительное дело, я собираюсь вам помочь, а вы мне грозите.
Костромин. Теперь мы вместе отвечаем за судьбу уральцев, которые должны проникнуть в город не позднее утра завтрашнего дня.
Акафистов. Кто же я, по-вашему?
Костромин. У меня не было времени познакомиться с вами. Я болел.
Акафистов. А о партии, к которой я примыкаю, вы забываете?
Костромин. Партия ваша ни то ни се, хоть из нее вышли отважные одиночки. Но к делу, Акафистов, к делу!
Акафистов. Клянусь вам, что я честный и не такой уж слабый человек.
Костромин. Вы обещали поезд двинуть. Как вы его двинете?
Акафистов. Погодите, скажу… Предварительно у меня есть несколько слов. Вот уж не знаю, как вам это выразить…
Костромин. Что именно?
Акафистов(вытягивая из себя)….не то что благодарность мне нужна, нет. Желательно мне, чтоб где-то кто-то знал… Это ведь редкая услуга – во время всеобщей забастовки рискнуть отправить поезд. И как отправить!.. Шито-крыто… Пойди узнай, кто как настроен… Одни поймут, другие могут осудить… Кому откроешься? И как же вы хотите, даром?
Костромин. Не понимаю… деньги платить?
Акафистов. А вы не горячитесь. Мне желательно, чтоб среди ваших людей моя услуга не оказалась незамеченной и неоцененной.
Костромин. Прокофий Карпович, не беспокойтесь, я не присвою вашего геройства.
Акафистов. Ох, как легко вы смотрите на вещи.
Костромин. Не тяните душу, прошу вас. Что вы предприняли?
Акафистов. Прощупал поездную прислугу. Она, как оказалось, вся пойдет за машинистом.
Костромин. Это я тоже знаю. Но вам легче говорить с машинистом, чем мне. Он ведь знает давно вас.
Акафистов. Это вам кажется, что легко… Вы ведь пробовали говорить с ним.
Костромин. Пробовал.
Акафистов. И что же… а?
Костромин. Он видит меня впервые в жизни.
Акафистов. Ну так знайте, что этот старый черт без депеши из комитета с места не двинется. Ваш…
Костромин. Как?!
Акафистов. Ваш, ваш…
Костромин. Вы в этом уверены?
Акафистов. Это вы здесь гость, а мне на нашей линии все машинисты известны. Фетисыч – человек премудрый, тонкий, но мне давно известно, чем он тайно занимается. Попробуйте его поколебать.
Костромин. А вы ему ничего не сказали о дружинниках?
Акафистов. За кого вы меня принимаете, господин Костромин? Хоть я и знаю, что он вашей партии, но как же можно рисковать.
Костромин. Тогда что же делать?
Акафистов. Составлю ложную депешу, дам ему прочесть, он и отправит поезд. А там уж будет поздно разбираться. Вы довольны?
Костромин. Вполне доволен.
Акафистов. И благословляете?
Костромин. Так у вас остроумно… Отчего же не благословить.
Акафистов. Приступать к делу?
Костромин. О чем раздумывать! Конечно, приступайте.
Акафистов. Но вы меня не торопите. Тут надо шито-крыто. (Уходит.)
Костромин. Наш… Куда же я смотрел! Конечно, механик наш. Только бы этот болван не догадался, что мы уедем без его помощи. (Торопливо уходит, встречается с Андроном.)
За стойкой появляется Лукерья.
Андрон. Какого же перцу я задал этому стрекулисту… Боится. (Лукерье). Здравия желаю, мадам Помпадур[99]99
Мадам Помпадур (Жанна Антуанетта Пуассон) – фаворитка французского короля Людовика XV.
[Закрыть]. В рассуждении дальнейшего знакомства рекомендуюсь: управитель и личный наперсник его сиятельства князя Скудин-Волынского. Разрешите наперсточек горного дубнячку. (Выпил.) Итак, мадам, чем будем князя кормить?
Лукерья. Тебя не поймешь, будто ты лицо уважаемое и будто клоун.
Андрон. А у тебя, мадам, низкий взгляд на выделяющихся людей. Ты видишь, в какие люди я вышел, будучи сыном деревни? Сигары курю! Но время не терпит. Заказ экстра, мон плезир. Стол на два куверта, мадам Помпадур, интимно, суаре, вагантно.
Лукерья. Ты, благородный человек, мне эти вафли не подпущай. Какой там интим? Мы таких блюд не держим.
Андрон. Постой, постой. Разреши взглянуть на ассортимент вин. Шустовский коньячок[100]100
Шустовский коньяк – одна из известных до революции коньячных марок.
[Закрыть]. Отлично. Кукла гороховая, у тебя стоит «Клико»[101]101
«Клико» – известная французская фирма шампанских вин.
[Закрыть].
Лукерья. Супруг выписывает. Да вот беда, от революции заболел.
Андрон. Значит, характера не имеет. Вот мой князь не заболеет. Знаешь, какой у нас характер? Эксцентрический.
Лукерья. Бывает, бывает…
Андрон. Повар есть в буфете? Ну-ка, я сам с ним вступлю в негоции. Живем для одного собственного плезира, миллионное наследство получили, со своей этуалью за границу едем… А этуаль какая… Каскадная камелия Зинаида Ласка. Русская львица. (Уходит.)
Лукерья. Пойми, что на свете делается. «Львица».
Входят князь, Ласка, корнет и его барышня.
Князь. Где мой человек?
Лукерья. Они-с пошли с поваром беседовать.
Князь. Тоска и бред вокруг… Корнет, пошли бы вы на митинг. Интересно узнать, как они выражаются.
Корнет. О князь, я присягал его императорскому величеству.
Князь. Ради любопытства, голубчик.
Корнет. Демократия вызывает во мне только отвращение и ненависть.
Князь. Зина, почему ты зла?
Ласка. Уж не хотите ли вы, мой сиятельный, чтоб я пустилась плясать на столе? Демократия… Скажите, лучше, господин офицер, мужичье и быдло.
Князь. Зина, кес кесе?
Ласка. Ничего не «кес кесе»… Знаю я эту демократию, сама из нее вышла. Они ведь думают, что станут князьями, а князья на них работать будут. А не понимают того, болваны, что князей горсть, а их тыщи-миллионы. Нас было у матери одиннадцать душ, и только я одна всплыла на поверхность жизни, а остальные где? Они в пропасти и трясине. Таков порядок от сотворения человека и во веки веков.
Лукерья. Вы и есть, извините, госпожа Камелия-этуаль?
Князь. Что?!
Ласка. Правильно, баба, этуаль… Хотя, говоря открыто, ремесло это ненавижу. Мне бы игуменьей в монастыре служить. Да не так живи, как хочется. А они, дураки, не понимают. Они думают, революция им поможет всплыть на поверхность. Если тебе бог предназначил нищенствовать, то никакая революция тебе не поможет.
Князь. Зина, не философствуй, и так скучно.
Ласка. А если вам скучно, то прикажите, чтоб поезд поехал. Не можете приказать – взятку дайте. Сатанински, безумно хочу в Париж. Неужели мы не доберемся до Парижа? Я не знаю, что с собой сделаю!.. Проклятое мужичье!
Входят адвокат и купец.
Адвокат. Разрешите, почтеннейший князь и товарищ по несчастью?
Князь. Пожалуйста, пожалуйста… Были на митинге?
Купец. Зашаталось государство российское. Красное к беде.
Князь. Народную толпу, хотя бы праздничную и мирную, как крестный ход, я могу наблюдать спокойно только из окон закрытого экипажа. В толпе всегда сидит огромный косматый зверь. Как все вокруг противно!..
Адвокат. А я, клянусь вам, за эти несколько часов буквально поправел. В единый миг, не получивши никакой свободы, как обнаглели наши ваньки, васьки и петрушки… Я неожиданно для самого себя подумал о бичах. Не я виной тому, не я… Виновата их отвратительная пигмейская наглость.
Купец. Э-э… зачем уж так-то?.. Литературно это. Просто дурачье. Наделают себе же хуже. Вот стали добиваться от фабрикантов десятичасового рабочего дня и сидели бы смирно. (Адвокату.) Опрокинем по собачке?
Князь. А вообще тоска и дикий бред. Ужас берет, когда подумаешь, что по всей России, от Владивостока до Петербурга, остановились поезда…
Адвокат. Во Владивостоке происходит настоящий бунт.
Князь. А в Петербурге что? То же самое.
Адвокат. Вчера читал в левом листке, что там Совет какой-то появился… на манер французского конвента…[102]102
Конвент – представительное собрание в период Французской буржуазной революции XVIII века, избранное после низложения короля (1792) на началах всеобщего избирательного права.
[Закрыть] никто не может понять, что за Совет. Стихийная и злоумышленная организация, я полагаю.
Входит Андрон.
Андрон. Ваше сиятельство, накормим вас по вкусу… здесь имеется «Клико».
Князь. Андрон, голубчик, что ты говоришь?!.. Зина, слышишь? Можно сделать экспромтом неожиданную шалость. Неси, Андрон, что-нибудь холодное, поострей… сам знаешь. Я воскресаю.
Андрон уходит.
Купец. Шампанское, а не подделка ли?
Лукерья. Супруг выписывает для золотопромышленников.
Купец. В море туманы, в мире обманы.
«Был честен, целый век трудился,
А умер гол, как гол родился».
Адвокат. Это вы к чему же?
Купец. Да так… от праздности. То на водку тянет, то на философию.
Адвокат.
«Блажен, кто рассуждает мало
И кто не думает совсем».
Пусть сие сказано иронически, но я начинаю думать, что нашему народу думать не положено от самой природы.
Князь. Корнет, простите за нескромность, о чем так горячо вы беседуете?
Корнет. О вечной красоте.
Князь. То есть?
Корнет. О лошадях.
Князь. Вы каламбурите?
Корнет. О нет. Для меня лошадь, если она породистая, по красоте всегда несравненней человека.
Князь. Вы все-таки оригинал, корнет.
Андрон подает на стол закуски.
Как чудесно на далекой станции проглотить кусок холодной дичи и запить каким-нибудь «Шабли»[103]103
Шабли – французское сухое вино.
[Закрыть]. Зина, твое здоровье! (Выпил, оживляется.) Восхитительно! (Адвокату.) Не надо негодовать на народ. Что мы без нашего народа? Я своего Андрона не променяю ни на каких французов, хоть Париж моя вторая родина, где я дышу всеми фибрами моей души.
Ласка. За то, чтобы сейчас оказаться в Париже, я пять раз прошлась бы туда и обратно по всему поезду голой. Нате, смотрите, черт вас подери!
Князь. Зина, ты умышленно нас всех шокируешь?
Ласка. Простите, господа. Сама не знаю, что бы сделала… Пить не люблю, но буду. Андрон, шампанского. Господа, подсаживайтесь к нам. (Поет.) «Бог знает, что с нами случится впереди…».
Андрон наливает шампанское. Сдвигаются столы. Входит Акафистов. Они сталкиваются.
Андрон. Что смотришь, милейший? Не узнаешь? Это я, тот же, что утром с тобой строго беседовал.
Акафистов(сердясь). Тот, кто со мной беседовал, назывался их сиятельством.
Андрон. А кто виноват, что ты меня принимал за князя? Их сиятельство – вот они. Ступай извинись. (Уходит.)
