Текст книги "Наглое игнорирование (СИ)"

Автор книги: Николай Берг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц)

Тут кого-то впечатлительного стошнило прямо в строю. Валерьянович усмехнулся свысока, как ни в чем ни бывало, продолжил лекцию.

– Размягченное мясо отделяют пинцетом, а сухожилия соскабливают скальпелем или ножом. Затем черепную коробку очищают от остатков мозга и мозговых оболочек. Очень аккуратно вычищают носовую полость, где кости непрочные и имеют сложную форму. Затем череп обезжиривают, самый простой способ – это замачивание черепа, в течении суток, в бензине. После череп прополаскивают и снова кипятят 10–15 минут для устранения запаха бензина. Выпавшие зубы вклеивают на место.

Теперь что осталось? Отбеливание только, причем существует множество способов, но это вам рассказывать бесполезно, потому как на ваше счастье вы не будете принимать участие ни в одном из трех вышеуказанных стадиях получения костных препаратов. Такое тонкое дело вам доверить, косолапым и пахоруким, невозможно, потому только сбор и доставка первичного материала, – ехидно закончил фельдшер.

– Ну, Валерьянкович, ну, развел, как детей малых, – зло, но не без восхищения заявил кто-то прямо из строя.

– Это еще только начало. Повторно еще раз напомню, что первичный материал должен быть без повреждений костных тканей. Если имеются дефекты – в зачет не идет, алкоголь не выдается.

В строю загудели.

– Это не обсуждается и командир меня полностью поддерживает. Так что в сдаваемом вами материале обязаны быть целыми все 23 кости, не считая свободно расположенных. Понятно?

Лоб, затылок, темя-два,

Клин, решётка, два виска,

Челюсть, скулы, нос, сошник,

Нёбо, слёзы, подъязык,

Челюсть, раковины две,

Целый череп в голове.

И последнее – если какая сволочь придумает всучить мне головы наших военнослужащих вместо германских и я это обнаружу – вылетите турманом из состава команды и я лично позабочусь, чтобы с таким волчьим билетом, чтобы всю жизнь почесуху чувствовали.

Командир похкоманды с тревогой увидел, что не до всех дошло, показалось, что несколько человек переглянулись иронично. Шепнул об этом Валерьяновичу. Тот незаметно кивнул головой и добавил величаво, словно вокруг были океанские просторы и надо докричаться до соседнего корабля:

– Товарищ Берестов также предупреждает, что мародерка с советских бойцов и командиров – расстрел, с германцев – кража госимущества, в условиях приравненных к фронту, это будет расценено как вредительство и контрреволюционная деятельность по соответствующему пункту 58-й статьи – аналогично. Мы получаем здесь фронтовой паек, а он даром не дается. Всем понятно?

Самые хитроумные явно огорчились, но вида не подали. Командира удивило, как глубоко понял фельдшер его опасения, но тоже виду не подал.

Дальше пошло проще. Команду уже поделили на два взвода и хозотделение. Взводам была поставлена боевая задача, которая заключалась в сборе трупов и всего прочего по приказу на колхозном поле, практически очистившемся от снега и в примыкающем к нему леске, нарезали полосы и выделили транспорт.

Сапер уверил, что взрывоопасных предметов там нет практически, а вот трупов немецких будет с сотню.

Фельдшер Алексеев, вольнонаемный лаборант кафедры анатомии ВММА

Команда была «оторви и брось» – истинные гопники. Нормальных людей – десятка два, еще два десятка – явная шпана великовозрастная, а еще полтора десятка не понравились Ивану Валериановичу категорически. Его жизненный опыт говорил, что это если и не уголовники уже, то скоро ими будут.

Им-то он и бросил вызов, твердо зная, что проверить его слова точно захотят. Но головы наших бойцов если и принесут, то самые тупые и ленивые, которых хитрованы на слабо возьмут. Таких дураков выщемить можно быстро. Хуже другое. Кто поумнее, заморачиваться такой глупостью не будет. Но зато будут мародеркой промышлять. Цепочки, деньги, кольца, часы, ботинки – сапоги, вещи, пистолеты, ножи. Самые тупые, опять же, будут пытаться выменять на месте на бухло, жратву или чего-то еще, на баб, опять же. Кто поумнее, будут прятать, причем неподалеку от места расположения.

Самые гнилые будут и зубы золотые дергать. Пойдет моральное разложение.

Если не прищучить сразу, то может появиться устойчивая организованная преступная группа, которая не постесняется любого, кто поперек вякнет, задавить. Особенно если с кем-то из местного начальства начнут делиться, что вполне вероятно. Это хорошие люди сходятся плохо, а вот подлецы снюхиваются моментально. А несогласные могут и подорваться "случайно", или еще проще – кашей подавиться или утонуть в туалете.

Стукачи нужны, плюс жесточайшие репрессалии в случае выявленных мародеров. Ну, и создание негласного фонда из небольшой части шмоток, чтобы централизованно менять и бойцов подкармливать. И с местными должен командир сам найти общий язык, обязательно это. И наверное трудно будет, злые сейчас все тут, несчастные и обездоленные.

Пока может и достаточно будет зачтения перед строем про ответственность за мародерство непосредственно перед началом работ. Дальше – сложнее будет.

Командир этой похкоманды Алексееву скорее понравился, хотя даже стариковский опыт иногда дает сбой, и на старуху бывает проруха. Поглядеть надо, хотя как инвалид к инвалиду определенные теплые чувства почувствовал.

Вот кто понравился сразу и безоговорочно – так это младший сержант по фамилии Новожилов, руководивший саперами. Толковый человек, надежный, грамотный и думающий. Последнее фельдшер особенно ценил в людях, этим сапер сразу к себе расположил.

Место для начала работ предложил как раз Новожилов. И совершенно умаслил старого фельдшера тем, что одним зайцем убил пятерых зайцев. Толково объяснил:

– Поле от деревни близко, им его пахать раньше других приходилось, так что чем быстрее мы колхозникам передадим после очистки – тем лучше. И немцы тут компактно расположены – на поле десятка два, да с полсотни в лесу, может и больше, да сразу за лесом десятка два. Мы их не считали поголовно, но рота – точно. Трупы чистые, подлянки немцам устраивать было некогда.

Тут сапер увидел, что Алексеев не понимает, пояснил:

– Несколько раз попадались немецкие трупы заминированные. Ты его с места стронешь – а под ним и бахнет. Неприятно. Они, немцы-то, своих стараются хоронить как положено, а когда отступают – не до того. Вот и гадят от злости. Но здесь им времени не было умничать. В лесу этом как раз жерди можно заготовить для вашего амбара, а поставить его лучше на излучине – в паре километров отсюда, ниже по течению речки, вы же говорили, что вода нужна будет. Только, товарищ старший лейтенант, там еще и наших 18 человек, да гражданских 35.

– Они-то откуда? – перевел удивление командира во внятные звуки фельдшер.

– Немцы без техники остались – последние три танка встали отсюда километрах в пяти, потому атаковали пеше. Здесь на поле накопано – это наши оборону держали, а гитлеровцы от леска сводной ротой и ломанулись. По своему обычаю – выставили живой щит. Из соседней деревни взяли баб с детьми и перед собой погнали, они так все время действуют. Местные рассказывали, что когда поближе подошли и минометы по нашим работать не могли, то наши заревели: "Ложись, бабы!" Кто посообразительнее – лег, кто заметался, тут и погибли, а наши разъярились, немцев опрокинули и гнали, пока не вырезали всех. Своих потом собрали и сложили в блиндаж, толком схоронить не успели, пошли по приказу вперед, местные обещали все сделать, но тоже не вышло – отходя, немцы деревни жгут, так что не до похорон. Подозреваю, что своих все же родственников местные закопали, а те, что там лежат – это беженки ничейные.

Берестов явно оценил предложенное сапером тоже положительно. Казалось фельдшеру, что сам командир не очень представляет, как ему работу организовать, не учили такому в училищах. Салют отдать или там еще что красивое, парадное, а такое, что с изнанки жизни – это вряд ли.

– Тоу у вас есь? – спросил старлей.

Сапер понял, кивнул:

– Есть тол. Котлован поднять – вполне хватит. И не один. Только сначала с местными решить надо, где наших хоронить можно. Оборону нашу они запашут, это точно, так что и блиндаж уберут и наших оттуда лучше перенести.

Алексеев почувствовал, что с сапером они сработаются. Деловитый, рациональный человек. Нравятся такие, спокойно с ними. И чертежик нужного для работы с головами сооружения тоже понял сразу и сказал, что сделать такой – совсем не проблема, но гвозди нужны, сейчас тут такое сокровище не найти точно. Пока можно материал заготовить, чтобы потом собрать – сколотить быстро. Если гвоздей найти не удастся, придется хитрованить и придумывать замены, вроде деревянных гвоздков. Заодно сапер оценил простоту и гениальность затеи, да и количество черепов предполагаемое в коллекции впечатлило. И командир похкоманды, слушая их разговоры тоже как-то встрепенулся, видно не очень представляя поначалу что да как делать придется.

Сама похкоманда пропустила на построении мимо ушей сказанное, этим как раз и отличается начальник от подчиненного, начальник слушать по роду работы должен внимательно, а подчиненному все по барабану, ему надо разжевать и в рот положить, да и то не проглотит. Суть из вороха слов мало кто умеет выделять.

Упомянутый биологический метод Борда подкупал своей простотой, но не годился в населенных пунктах, потому не очень прижился в Европах. А здесь, на таких просторах – подходил отлично, позволяя малыми силами и средствами получить феноменальные результаты. О чем фельдшер и доложил на малом командирском совете сразу, как Берестов дал ему слово.

– Головы размещаются в решетчатых строениях произвольных размеров на полках из жердей, что делает свободным доступ к образцам различных насекомых-трупоедов. Главное, чтобы не дорвались крупные стервятники…

– Вороны, сороки, – кивнул понимающе сапер.

– Совершенно верно, их клювы сильно повреждают особо тонкие кости, потому такое не годится. А насекомые как раз отлично подходят для такой цели.

– А муравьи?

– Эти не годятся совсем. Они же ушлые, они крупные объекты маринуют своей кислотой, едят медленно, с расстановкой, делая запас на будущее. Это когда дети лягушку в муравейник сунут вроде как получается, да и то с потерей массы мелких косточек. У нас объемы другие, потому расчет на профессиональных пожирателей плоти. За полгода они вполне управятся, дальше будет куда проще дочистить, обезжирить и отбелить. Тоже работа сатанинская, но основной массив за нас проделают насекомые, главное – обеспечить им доступ. Правда такого размера эксперимент не ставился раньше, но я полагаю, что все получится.

– Запах будет сильный, – заметил сапер деловито.

– Это не беда. Я этого запаха за свою жизнь так нанюхался, что привык – не рисуясь, а констатируя факт, сказал Алексеев.

– Понятно. Раз это хотя бы десятку наших раненых поможет, – начал было младший сержант, но фельдшер не дал ему договорить, сказал уверенно:

– Здесь речь о десятках тысяч раненых. И не только сейчас. Такой материал лет на сто выстрелит.

– Тогда тем более, – пожал плечами сапер. После чего помог сделать десяток носилок, что было особенно ценно – у похоронщиков кроме десятка разномастных лопат больше инструментов не было. Также пообещал раздобыть кувалду и точило. К радости Ивана Валериановича и здесь не подвел.

Оставалось съездить на телеге туда, где предложил поставить сарайки младший сержант. И да – найти среди похоронщиков тех, кто будет держать командование в курсе дела. Именно поэтому Иван Валерианович попросил себе в кучера бойкого и шустрого ярославца Румянцева, который охотнее отзывался на имя Егорушка. Был он, как наметил опытным глазом, вроде бы ротным остряком – в любой роте такой должен быть, вроде как несерьезный шут, только вот взгляд у Егорушки был стальным, успел как-то старый фершал увидеть за хохотком и шуточками с прибаутками. Хроменький несерьезный балагур не может так глядеть. А у Егорушки – проскочило. Один разик. Демаскировался. Потому взял с собой Алексеев и матросика Ванечку. Мало ли.

Приехали, оглядели место. Красивое место, подходящее. Есть где сарайки поставить, к воде спуск отличный, в общем – самое оно.

Егорушка сметливый малый, услужливый – и колышки воткнул и веревочки натянул. В общем – приходи, кума, любоваться. И Иван Валерианович вынул из сумки фельдшерской трофейную австрийскую флягу, булькнул ею в воздухе и приглашающе мотнул головой.

Егорушка оживился, при виде фляги, засуетился. Облизнулся плотоядно, глядя алчуще. Алексеев не торопясь, со вкусом, разложил на своей сумке, ставшей вмиг скатертью-самобранкой, два кусочка хлеба, выставил Румянцеву мензурку, себе колпачок отвинтил от фляги и каждому уверенной рукой налил "по три булька".

– А ему? – показал бровями на матроса Егорушка, а нос его непроизвольно нюхал жадно аромат в воздухе.

– А молод еще. Пусть пока так походит. Давай, за знакомство!

Выпили, закусили, как полагается после первой воздухом, улыбнулись друг другу с уважением.

– Есть у меня к тебе дело, Егорушка. Вижу я, что ты не так прост, как выставляешься. И умен ты, без всяких сомнений…

– Кто пьян, да умен – два угодья в нем! – хвастливо ответил Румянцев.

– Вот! И потому нужна мне твоя помощь. Надо нам эту работу исполнить как можно лучше. А публика у нас собралась, да ты и сам видишь, – пригорюнился Иван Валерьянович.

– Это да, шаромыжники и прохиндеи, – согласился Егорушка, влажно поглядывая на флягу. Старый фельдшер угощал не абы чем, а медицинским спиртом, чуточку, по уму разбавленным дистиллированной водой с добавками для вкуса и аромата – чуточку сахара, чуточку лимонной кислоты и еще всякого нужного. Царская получалась амброзия.

– Вот! И есть у меня опасение, что испортят эти дегенераты нам всю обедню. А этого допустить никак нельзя. Потому к тебе, как человеку умному и обращаюсь. Да ты не спорь, я же знаю, что говорю. Военно-врачебную комиссию вокруг пальца обвести может только очень умный человек!

Егорушка нехорошо поглядел, метнул взгляд на матроса Ванюшу.

– Да я никому не скажу, что ты самострел. Особенно – если ты мне поможешь работу выполнить, чтоб те оглоеды нам не помешали, – спокойно и миролюбиво произнес старый фельдшер. Правда при этом и у него глазки сталью блеснули.

Минутку помолчали, фельдшер по-доброму улыбнулся, словно Дед Мороз, стукнул колпачком по мензурке:

– Будь здоров, Егорушка! И не сомневайся, слово мое – кремень. Что сказал – то держу. Будешь помогать создать коллекцию краниологическую – не прогадаешь. Начнешь меня дурить – даже и думать не хочу, что могу в тебе так ошибиться. Ну что – по рукам?

– По рукам, – кивнул головой Румянцев. Церемонно пожал куцепалую ладонь фельдшера. Выпили, аккуратно отломили по кусочку душистого ржаного хлеба, чуть присыпанного крупной солью, так же чинно закусили.

– А с чего это ты, Иван Валерьяныч, решил вдруг, что я-де – самострел? – не удержался ротный шутник.

– Ну, хорошо, будь по-твоему, милчеловек, это можно и иначе назвать. Только хрен редьки не толще. Опыт, его, заразу, не пропьешь. А я на войнах больше был, чем у меня пальцев на руках. Ранений пулевых навидался. Так вот у тебя ранение необычное, на что эти юнцы из ВВК внимания не обратили. Ты ведь, хитрован, в окопе на голову встал, а ногу выставил, так? Вполне честное пулевое ранение. Только вот подставился ты сам, а не подстрелили тебя. Я такое всего пять раз видал, другие-то, дурачье, ладошки левые высовывают, таких пентюхов много – и ВВК их тут же стрижет и бреет. Потому и толкую – человек ты умный, риску не боишься, потому и говорить с тобой стал. Ну как, первая колом, вторая соколом, пора и третьей, мелкой пташечкой?

Егорушка кивнул согласно, смотрел теперь иначе на старика, с опаской и почтением. Угадал, старый черт, именно так Егорушка и схитрил. С другой стороны – с начальством лучше вась-вась. Оно полезно, благо и впрямь – дураком Румянцев точно не был. Иван Валерьянович видел это и понял правильно, но ухо решил держать востро, на случай если протеже вздумает взбрыкнуть.

Приняли еще чуть– чуть для души и поехали обратно.

Не зря, как оказалось. Словно сердцем чуял Иван Валерианович, что молодежь в плане отрубания голов – неумехи. Договорились с командиром, что сначала наших бойцов из блиндажа вытянут для нормальных похорон. Сам блиндаж был не прост – на него баня пошла и хозяйка бани уже насчет сруба своего приходила. Баня для команды могла пригодиться и очень даже, потому и тут командира удалось уговорить без вопросов особых, тем более, в команде были рукастые мужики, для которых разобрать сруб и снова собрать – раз плюнуть.

Могилу братскую решили сделать на пригорке – на красивом месте у въезда в деревню. Новожилов оказался мастером – грохнуло негромко трижды, потом помахали лопатами немного – получилось место вечного постоя аккурат для всех своих размерами.

Бойцы погибшие оказались все как один босы, а некоторые и в белье одном. Нашлась пара жестяных от крови плащ-палаток в том мертвецком блиндаже, а шинелей ни одной. Медальонов смертных на всех нашли всего три. Два – пустые, в третьем – бланки не заполнены никак. Оставалось только надеяться, что хоть в полку их озаботились похоронки послать, да военкоматовских надо спросить – может, что они знают.

Когда собирали по полю баб с детьми, командир желваками заиграл недобро.

Голые трупы практически все. Все поснимали, причем видно – что давно, тогда еще, когда тут бой был – с мягких еще тел. Местные, конечно, постарались, больше некому.

– Суки жатные, – выдохнул Берестов.

Новожилов, увидя такую реакцию, пожал плечами.

– Беженцы, городские. Вещи хорошие, добротные, немудрено. Деревенские городских всегда недолюбливают.

– Атфакатом бы фам дабодать! – буркнул неприязненно старший лейтенант.

– Я из крестьян, понимаю их действия. Им в рот все так просто не падает в виде манны с неба. Особенно в войну, – пожал плечами младший сержант. Держался он с командиром спокойно и ровно, но без подобострастия и вроде и не нарушал дисциплину, но свою точку зрения отстаивал уверенно. И что странно – при нем получалось как-то все не по-военному, а по-граждански, словно в бригаде рабочих. Но – в хорошей бригаде, споро и толково.

Иван Валерьянович ожидал, что начальник возмутится, но Берестов ничего не сказал. Положили бойцов справа, женщин – слева, даже и прикрыть их было нечем. Нашли какое-то совсем уж никчемное тряпье, которое и местным мародерам не пошло, лица закрыли все же. И это были все почести которые смогли дать чьим-то матерям и женам, чьему-то убитому счастью, чьему-то оборванному будущему.

– Только перед войной зажили хорошо, – вздохнул Новожилов, вылезая из ямы.

– Оссафить! – осек его начальник похкоманды.

А фельдшер промолчал. Команда тоже молча делала свою работу.

Засыпали споро, холмик получился аккуратный, обхлопанный лопатами.

Как ни тянул время Берестов, а вот – пришло оно, то самое. Пора бошки рубить. Поглядел на Алексеева.

– Поехали, – спокойно сказал тот. И постарался угнездиться на жестких досках телеги. Только проверил, что матрос взял кувалду, лопату да поленце.

– Как будем работать? – не утерпел Новожилов. Собственно ему до этого дела не было никакого, но было любопытно. Задачу он знал, понимал ее важность, но как любой нормальный человек сроду с подобной изнанкой медицины не сталкивался.

Старший лейтенант Берестов, начальник похоронной команды

Тошный получался день. Сосало под сердцем – и оттого, что сразу вспомнились все те, кого пришлось так бросить, словно мусор какой, а не близких людей, и то ело, что красноармейцев местные подраздели. Свои же! Которых они защищали! Сначала думал, что может тогда еще их товарищи все поснимали, но потом увидел голых детей и женщин, вытаявших уже на поле из снега, и совсем стало худо. Никогда не гонялся Берестов за достатком, потому всякое жмотство и барахольщичество его бесило. Да и сам вид словно спящих на голой земле голых женщин с детьми подействовал очень сильно. Холодно еще было, не успели еще придти в безобразное состояние, лежали, словно опрокинутые мраморные статуи. Сначала, нюхая запах падали при построении, думал, что будет тут черте что, а оказалось – только лошадь воняла, валявшаяся на открытом месте, где уже и снега не было. На поле снег местами сошел, но ближе к лесу, где падала тень и где как раз и лежали женщины – еще сохранялся.

– Вот же куркули чертовы, за тряпку удавятся, сволочи, – думал зло Берестов, широко шагая по раскисшей весенней земле. Следом словно ртутный шарик катился Новожилов, с которым старший лейтенант не очень знал, как себя держать. И потом телега с дедушкой-фельдшером и вся команда.

Немец первый, молодой, рыжий, мускулистый тоже валялся совершенно обнаженным, только почему-то на ноге – носок один, зеленый, а заштопан красными нитками. Тут Берестов себя одернул – нашел о чем думать!

– Ну вот, приступим, – сказал Иван Валерьянович, нехотя слезая с телеги и беря в руки лопату. Голова цела? Давай ему полешко под шею.

Тут старичок приставил лезвие лопаты к шее мертвяка и морячок аккуратно, но сильно вдарил кувалдой. И еще раз. И еще. С деревянным стуком штык лопаты боком ушел глубоко в шею.

Немец как живой повернул голову набок, из распахнутого последним воплем рта полилась талая вода.

– Вот как-то так. Можно рубить и топором, но тут нужна точность, можно промахнуться и снести челюсть, что недопустимо. Для неумелых такой вариант "модус операнди" лучше. Да и топоров у нас нет, – будничным тоном сказал фельдшер, выдергивая впившуюся в полешко лопату.

– А ножом если резать? – деловито спросил один из команды, вечно хмурый и злой парень, явно вышедший недавно из госпиталя и до конца еще не выздоровевший.

– Можно и ножом, но требуется больший навык. Это у кавказцев и азиатов хорошо получается, кто баранам головы резал, принцип тот же. Так – проще. Ну, вот теперь вам показано, как и что. Я еще вам здесь нужен? – спросил он Берестова.

Старший лейтенант отрицательно помотал головой, такая желанная работа как-то сильно не вписывалась в те представления, что вертелись у него первоначально. Видимо что-то этакое отразилось у него на лице.

– Угрюмая работенка. Но взялся за гуж – не потолстеешь, – тихо, только для него произнес Иван Валерьянович. Берестов тяжело вздохнул. Теперь объемы задания выглядели куда как иначе. Уже практически день отработали, уже темнеет – а всего одну голову получили. С такими темпами десять лет корячиться. И почему-то этот спокойный словно памятник фельдшер раздражал.

Сам удивился, когда спросил вдруг:

– Кте фы пальсы потегяли?

Фельдшер совершенно не удивился. Поглядел в глаза, спокойно сказал:

– Польский поход великого штабного маршала. Дали нам там по сусалам, да под микитки. Окружили. Фронт рухнул. Кто куда. Я с ранеными остался. Вот на нас сабельную рубку и захотели отработать. Лежачих так прикололи, а остальных – перебежишь через поле – пощадят, в лагерь пойдешь. Хотя чего шляхетские слова стоят! А там многие и стояли-то с трудом. Мне тогда дважды повезло – первый раз, что улан – сопляк зеленый на меня наскочил, видать не убивал еще никого, разволновался, рубил неумело, по-бабьи как-то, хотя пальцы мои в разные стороны полетели, когда я руками голову закрывал. А второе счастье – мимо доктор Сапковский проезжал, узнал меня, мы с ним еще в русской армии в Большую войну работали. Он и отнял, не дал добить, хотя потом у него из-за этого неприятности были. Достойный мужчина, с душой человек. Вежливый, порядочный, но если его разозлить – он бы и не одного, а трех хорунжих переорал и с дерьмом смешал, не слишком и запыхавшись.

– А ноха фот?

– Это уже потом. Мотало меня хорошо, это уже на югах басмачи больничку ночью решили сжечь, мне и досталось. Больничку сжечь мы им не дали, а я опять чудом выжил, хотя и то, что ходить могу – тоже чудо. Не берите в голову, Дмитрий Николаевич, послушайте меня, старика, перемелется – мука будет. Мы справимся. Мы всегда справляемся! Надо бы с предколхоза поговорить, напрашивается решение свалить фрицев в оставшиеся окопы, да яму после блиндажа, все равно их засыпать перед вспашкой, да есть нюансы, когда земля просядет. Поговорите с ним?

Берестов кивнул, ему как-то и впрямь спокойнее немного стало, уверенный тон старого медика, что ли, подействовал.

Предколхоза пришлось искать долго. В конце концов нашли на дальнем конце деревни. Мужик был неряшливо одет и в сильном похмеле, пахло от него соответственно. Старшего лейтенанта он встретил крайне неприветливо и Берестов всерьез уже думал дать грубияну в морду, но вовремя заметил, что у того нет правой руки выше локтя.

На предложение закопать немцев в окопах, заодно сравняв поле, только целой рукой махнул безнадежно, а потом выдал тираду:

– Да хоть куда эту падаль хорони, все равно не на чем пахать, на людях разве, так и то у меня бабы с детьми остались.

Помнивший вколоченное в училище "Народ и армия – едины" Берестов, покинул предколхоза в задумчивости.

На следующий день собрали оставшихся на поле немцев. Без особых церемоний по методе фельдшера снесли им головы, а раскоряченные трупы, тоже уже голые, скинули в окопы. Получалось, что все же местные к нашим бойцам отнеслись уважительнее – на фрицах на всех только у одного были рваные очень грязные подштанники, а наши – все же остались в одежде. В основном.

Правда, когда Берестов поделился с фельдшером этими соображениями, тот хмыкнул и заметил, что просто за немцев ничего не сделали бы, а вот за наших свои же и пристрелить могут. И тут же с места в карьер начал сыпать задачами.

Задач получалось много и обрезать старика не получалось – говорил дельные вещи, потому начпох слушал внимательно.

Старикан вел себя деликатно, говорил убедительным, но не приказным, а рекомендательным тоном и получалось, что хочешь – не хочешь, а надо налаживать и с местными взаимопонимание и с саперами.

– Если эта деревенская шпана сама будет охранять наши клети с головами – нам будет куда проще, чем если эти гопники из вредности или камнями кидать в черепа будут или вообще их в реку скатят, от пацанов неуправляемых всего ожидать можно, они хотя и голодные, а по весне кровь заиграет и нам желательно их активность в нужное русло направить, чтобы они в нашу пользу действовали. И хорошо бы местным помочь с вспашкой, план им спустили на продукты серьезный, если поможем-то они справятся и себе что смогут получить по мелочи, чтобы не голодать. Так что вам все козыри – на слепой лошади пахать можно, а вот ездить – не стоит, потому тут есть как сманеврировать силами.

– Не успеем все, – грустно отметил старший лейтенант.

– Как пигмеи съедают слона? По маленькому кусочку. Завтра можно тремя группами работать, одной – на поле, другой в лесу, а третью за лес отправить с парой телег. Заодно жерди заготовим. За той, что в поле будет я присмотрю, ту что в лесу – вам бы стоило проконтролировать…

– И? – поднял бровь Берестов.

– А самых пройдох и урок – можно бы за лес отправить. С глаз долой – из сердца вон. С вашего позволения есть у меня мыслишка, как вставить всяким недоделанным ума в задние ворота. Чтобы не фордыбачили впредь.

– Опасно…

– Не без этого. Но если их сейчас сразу не прижучить – нахлебаемся потом.

Берестов вздохнул. Прав был старикан.

Фельдшер Алексеев, вольнонаемный лаборант кафедры анатомии ВММА

Больше всего ему не нравилось приседать, потому как встать без посторонней помощи не получалось. Но тут игра стоила свеч. Принимая головы от третьей команды сразу обратил внимание на то, какими взглядами обменялось двое расписных. Урок Иван Валерьянович не любил давно и искренне и считал, что чем этой сволочи меньше будет среди работников, тем спокойнее будет жить. Потому как где уголовники – там хаос. Ждал подвоха – и они его не обманули. Внимательно присмотрелся к вываленным из мешков головам, двадцать одна, словно капустные кочаны. Сразу же выделил две – в отличие от немцев стрижка у наших бойцов – наголо, чтобы тифозные вши не устраивали своих поселений. Посмотрел внимательно, точно один – судя по скулам и разрезу глаз – казахом был. Еще в сторонке третья голова не понравилась – по всем статьям женская, опять же прическа и лицо. Разложение еще не началось, потому вполне ясно. И опять прическа – коротенькая вроде, под мальчика, да и светлые волосы свалялись, но на кафедре аккурат перед войной обе лаборантки молоденькие именно такую носили, насмотрелся, а глаз у старого фельдшера был приметливый.

Понятно, что этим сукиным сынам, которые ожидают его провала нельзя дать понять, как он это определил, что с немецкими головами притащили и наши. Сам-то он думал, что поступят поумнее, не сразу, а погодя и притащат башку со словами: "Вот, Валерьянкович, валялась отдельно, тела рядом не было – что скажешь?"

А они наглые. И надо им сразу хвост прищемить. Не нужна такая плесень в группе, головной боли только доставят, да хлопот ненужных. Потому придется спектакль устраивать и ученостью своей тайной запугивать. Потому и опустился на колени, натянув на руку толстую резиновую перчатку. Про себя извинился перед теми, чьи головы сейчас внимательно осматривал, прикладывая замызганную школьную линейку, делая вид, что что-то измеряет и сопоставляет. Губы уже отмякли у покойников, потому и зубы посмотрел, якобы поприкидывал что-то свое, недоступное окружающим, взглядом попросил матроса Ванечку помочь встать.

А когда встал, подозвал к себе старшего лейтенанта, который не вмешивался, но издалека за шаманством своего помощника по медчасти глядел.

– Вот пытаются нас обмануть граждане. Притащили вместе с немцами двух наших бойцов головы, да третью – то ли нашей санинструкторши, то ли беженки, женская головка-то. И ведь предупреждали мы их.

И немного сам испугался. Берестов побелел лицом, желваки заиграли, и рука слепо и самостоятельно зашарила по ремню поясному, тем где кобура должна быть.

– Хито? – просипел зло и многообещающе.

Выпихнули из группы самого шестерошного урку, даже, пожалуй, не урка он, а так – приблатненый выблядок. Сявка. Тот неосторожно глянул назад, на старших паханов своих, не понравилась реакция начальства.

– Глумление над трупами советских граждан, срыв важного задания, нарушение прямого приказа – полная коллекция, – сказал хмуро Алексеев.

Берестов в ответ что-то сипло прорычал. Видно было, что он взбешен.

– Так что точно, товарищ старший лейтенант, будет исполнено, – кивнул начальнику похкоманды.

И очень скоро двое из числа тех, на кого положиться было можно, на телеге увезли незадачливого балбеса в райцентр. С сопроводительным письмом. И имея на руках немецкий карабин, первое оружие, найденное на поле боя.

Развитие событий приобрело неожиданный оборот не только для хорохорившегося, но уже напугавшегося сявки, но и для всех остальных. Утром приехал уполномоченный особого отдела с двумя своими бойцами и уже окончательно перепуганным сявкой. Скатались за лесок, взяв с собой пару выписанных из госпиталей в понятые, после чего показали Берестову и всем остальным в развернутой тряпочке несколько золотых коронок. И загребли сразу троих самых расписных красавцев, а остальные тут же приобрели бледный вид и мокрые ноги. Не то, что холодом – морозцем потянуло.