Текст книги "Наглое игнорирование (СИ)"

Автор книги: Николай Берг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 36 страниц)

Похоронами занимались местные похоронное команды, сформированные из гражданских лиц, под руководством работников военкоматов и уполномоченных райисполкомов. Отдельно работали команды пленных, под конвоем НКВД, но таких было мало, немцы в плен пока сдавались крайне неохотно, обычно попадая ранеными, их еще и лечить приходилось. Привлекались к авралу и заключенные и арестованные по сравнительно мелким делам.

Прибытие в район Берестова с грозной бумагой Санупра, с невиданной специальной задачей заготовки коллекции черепов, поставило перед районной властью еще больше проблем и на этого замухрыстого командира в обтрепках смотрели настороженно.

В связи с научной задачей старлею теперь было необходимо вести координацию погребений с местными похоронными командами, наладить обмен информации, решать многие путаные организационные вопросы.

Напрашивалось связаться с соседями по фронту, наладить взаимодействие с другими похоронными командами. Вколоченные инстинкты пехотного командира – обеспечить фланги и локтевую связь – в данном случае были уместны. Без транспорта об этом и думать не приходилось, а теперь – с грузовиком – открывались перспективы. Только вот комендантская служба района тут же придерется к бесхозному транспорту, могут просто изъять, если попадешься под горячую руку. Надо оформлять документы, а при оформлении – часть войсковая может на грузовик лапу наложить. В общем и целом – крутись как хочешь.

Поскольку его похоронная команда относилась к воинской части, то Берестову пришлось встать на учет в военной комендатуре, получить место временной дислокации, почтовый ящик в полевой почте, оформить в политотделе комендатуры партийный и комсомольский учет, получить счет в отделении полевого банка, встать на продовольственное и вещевое снабжение в органах тылового снабжения, что потребовало времени и усилий, оторванных от главной задачи.

Родная военная бюрократия ожидаемо напортачила, некоторая часть документов у Берестова оказалась оформлена либо неправильно, либо с незначительными нарушениями, в результате чего у начпохкоманды возникли затыки с военными финансистами и тыловиками. С комендатурой все вопросы решились быстро, в течение недели, а вот волынка с финчастью, продовольственной и особенно вещевой службой, угрожала тянуться не то что неделями, а месяцами.

Пока получалось так, что Берестова поставили не на централизованное снабжение, а на обеспечение за счет местных ресурсов. Для похкоманды в условиях зимы-весны 1942 года это был реальный капут. Даже для того чтобы ездить по колхозам за продуктами нужна машина или пара-тройка гужевых повозок, для продуктов заготовленных таким способом требуются хранилища и места для переработки, нужна соль и специи, посуда и тара, да много чего ещё нужно. Но главное, сколько можно заготовить продуктов в разоренной войной местности, чуть ли не сразу после прошедших многомесячных боёв? Хрен да маленько, вот сколько. Так что без централизованного снабжения будут у Берестова бойцы голодать, да и сам командир "гроб-команды" начнет "доходить". Здесь, где немцы не смогли похозяйничать, а сразу покатились назад – еще что-то у людей оставалось. Там, где европейцы пробыли дольше недели ситуация была ужасающей. Приезжего варяга быстро поставили на место, ознакомив со сводкой из района по соседству:

…весной 1942 года начинается голод, во время оккупации немецкие оккупанты отобрали у жителей сел весь скот, всю домашнюю птицу, все запасы хлеба и овощей. Жители ждут появления травы, придется есть лебеду, зерна нет совсем. Посевных материалов нет. В Верейском районе по призыву горкома комсомола комсомольцы с железнодорожной станции Дорохово на своих плечах, отшагав более 40 километров перенесли посевной материал для засевания полей. Тягловой силы: тракторов, машин, лошадей, нет. Перед посевной обработкой полей поля необходимо очистить от остатков боевых военных действий, на полях предостаточно неразорвавшихся снарядов, бомб, мин. Вышгород и окрестные деревни были сожжены, уцелевшее население живет в землянках, необходимо строить дома, да и Москве нужны дрова. Оставшиеся живыми после оккупации жители Вышгорода, ещё не оправившиеся от пережитого, валят лес в бывшей Вышегородской волости, благо, что его достаточно, сплавляют его по Протве и её притокам…

У самого буквально шерсть на голове зашевелилась, потому как живо представил что творится теперь после такого мамаева нашествия. Даже в деревне, которая и не сожжена – а дома побиты обстрелами и бомбежками, да и погорельцы… Женщины, дети. И жрать нечего и надеть и обуться не во что… хоть босиком по снегу…

Сам бы себе не поверил, но когда доложили, что одна из выданных ему лошадок уже скоро издохнет и помочь ей невозможно, то дал добро на передачу ее саперам как вспомогательного тяглового средства, на случай обнаружения тел погибших. И вечером не удивился, узнав, что лошаденка не померла своей смертью от хвори и недосмотра, а геройски подорвалась на мине и была дострелена. А потом ел сильно пахнущую похлебку с жесткой кониной. Одна беда – лошадок мало, те, что еще ходят – в работе необходимы, так проблему не решишь. Надо завтра связываться с шефами из ВММА, нельзя время терять на самозаготовки, пока тепло не наступило – надо спешить, делать закладки с головами. Шефы могут надавить авторитетом, тогда и транспорт частью получится себе оставить и бензин выбить. На лошадках до тепла не поспеть, а к слову – еще и им корм нужно добывать, там, где война каталась гусеницами и огнем сена не осталось, горит оно хорошо, сено-то. Голова кругом. А еще не забыть в госпиталь местный заехать – ясно же, что в зоне скопления раненых немцев всякого медицинского много будет, а тут уже Берестов был знатоком и представлял, как ценен набор хирургического инструментария и всякое прочее. Сам когда смотрел – три десятка носилок видел, а там их и поболе будет. Надо медиков порадовать, глядишь и будет с них прок, как – никак а он и сам уже себя чуточку медиком ощущал.

Ночь в душной, но теплой избе, набитой людьми, как огурец – семечками, пролетела мигом. Утром умылся ледяной водой, выпил жидкого чая с сухарем и пока мехвод на грузовике вывозил команду на работу в несколько ходок, руководил укладкой винтовок в "носача", потом долго пристегивали две наши полковушки. Эти пушки не любили быстрой езды, часто их вообще в кузове грузовика возили, чтоб колеса и оси не поломались, а тут сразу две волочь. Был соблазн самому поехать, но после того, как чуть в кювет не свалился со всем добром, решил не испытывать судьбу, тем более, что мотор заглох, а заводить этот шарабан кривым стартером было слишком хитрым делом.

Сидел на холодном кожаном сидении, прикидывал, что после чего будет делать. Список получался большим. И было над чем подумать. Не перестараться бы. Толковали умные люди курсанту Берестову, что, прибыв на новое место, надо сразу показать себя с хорошей стороны, без фанатизма, в меру – но определенно – хорошо. Потому как нового человека всегда встречают настороженно, черт его знает, что это такое прибыло, на что оно способно, и потому начальство надо успокоить сразу и порадовать.

Но не перестараться! Приучишь руководство к выполнению невозможного – будут считать, что ты обязан каждый день выдавать на гора по три подвига, а иначе – начнут глядеть осуждающими глазами и морочить тебе голову придирками и разносами. Человеки быстро привыкают к хорошему, перестают это ценить, а начальство – оно тоже человеки. Со всеми вытекающими. С другой стороны можно напустить на себя таинственность, запрятаться и не создавать шуму, гребя все под себя. Но так можно действовать только когда на тебя особое внимание не обращают или запрещено тебя трогать. Здесь – не получится. Вся эта затея с коллекцией черепов нормальным людям кажется очень жуткой и внимание автоматически привлекает, не репу складируют. Кстати – и с НКВД тоже решать вопросы надо. Как человек опытный, старлей отлично понимал, что курируют его местные, похороны врагов – целиком в ведении этой конторы, все документы им, а немецких документов накопилось уже прилично, тем более – с учетом фотоаппарата дохлого пропагандиста и его планшетки, куда Берестов даже и нос, от греха подальше, не сунул. Сомнения грызли все же. Если сразу себя показать себя слишком хорошо – то потом будет жить тяжело – ибо придется соответствовать. А надо показать себя так чтоб потом если надо – можно лучше. Но при этом не сильно лучше других если на новом месте. Иногда впрочем лучше вообще никак себя не показывать, чтоб только дело делалось "типа само", ибо ну его к чертям.

Сам Берестов понимал отлично, что местным и его команда и он сам как бельмо на носу – они ж неподчиненные, от ВСУ предписание о содействии, и кстати и секретность ибо оглашать такое не след – а потому на контроле и содействии в НКВД. Кому такие под боком нужны? Неприятные в общем, непонятные и нехорошие они для всех местных вояк и невояк. Потому лучше бы излишнего рвения не проявлять – строго в рамках приказов и уставов не лезть в чужой огород и лишнего не делать. Чтоб никто не начал подкапывать или телеги писать. Но тут смущало старлея простое обстоятельство – он отлично понимал, что такое пара пушек на фронте. Вроде как и пустяк, а на самом деле – огневое превосходство на конкретном участке. Хотелось своим помочь – хоть вот так. Можно и не везти. Он собирает бошки и ничего никому не должен напрямую. То что он собранное сдает не по окончании выполнения приказа, а в ходе – это его личная инициатива. Его никто не обязывал немедленно отчитываться ни о ходе разминирования и расчистки местности, ни о количестве погребенных, ни о собранном имуществе военного и иного значения. Даже о бошках накопленных – отчитываться по результатам месяца велели, не раньше. Его, конечно, могли обязать отчитываться о срубленных бошках постоянно – но не обязали, ибо глупо ставить жесткий план в такой обстановке – а без этого глупо требовать отчеты. Наверху – не дураки все же. Другое дело что добровольная помощь, может, и зачесться. Но инициатива должна быть минимально необходимой, в рамках. А то сядут сверху и ножки свесят. Потому пушки он все же доставит с "носачом" этим, будь он неладен, а вот дальше – посмотрит. И в НКВД нужно отловить начальника и с ним побеседовать на предмет секретности, объяснив что к чему – и тот быстро вообще всех заткнет чтоб не смели даже упоминать. Люди сейчас привычные и понятливые.

Младший сержант Новожилов, командир саперного отделения

Снега в лесу было еще много – рыхлого, мокрого и ноздреватого, идти было трудно. Седобородый мужик шел сзади, насвистывал что-то старорежимное. По его словам идти было бы проще по промятому вездеходом гусеничному следу, благо потом снегопады были жидкие, не завалили, но для этого пришлось бы давать крюка такого, что не получилось бы сделать все, что наметил на сегодня. Заодно можно глянуть – что тут в лесу. Вроде чистый и даже следов отступления немецкого нету, просто прогулка. Но сапер – не гуляка, смотреть надо внимательно все время – иначе пропустишь пустячок вроде тоненькой проволочки – и все, будешь безнадежно доплывать кровищей на снегу.

Тягач удивил. Нет, так-то все было совершенно верно – и тягач и прицеп и мертвый водитель имелись в наличии. Не придерешься. Только ожидал Новожилов увидеть что-то солидное, большое, а тут даже сначала глазами поводил, ища обещанное и не замечая стоящее почти под носом странное сооружение из гусеничного кузовка с мотоциклетным рулем и нелепым перед гусеницами мотоциклетным же колесом. И тележка сзади – маленькая и пустая. На нелепом агрегате нелепым кулем тряпья разноцветного сгорбился мертвец. Намотал он на себя перед смертью всякой одежки и смотрелся потому странно.

– Так это ж мотоцикл! – огорчился сапер, глядя на рулевое колесо с фарой.

– Какой же мотоцикл, если он на гусеницах? – резонно возразил дед.

Новожилов не нашелся. что ответить. Понятно, что этой фигулькой трехместной завалившийся с моста "Комсомолец" не выдернуть. Хотя… Для саперной разведки такое чудо-юдо очень даже годится. И отделение саперов забросить куда надо – тоже вполне можно. Уже с другим настроением обошел вокруг. Присмотрелся. Мелкая эта машинка чем дальше, тем больше нравилась. Мотоциклы попадались на глаза, и раньше к ним никакого пиетета сапер не питал, а вот эта… Так, баловство несолидное с первого взгляда. Далеко же в лес уфитилила! Любой мотоцикл безнадежно бы еще на опушке завяз. Это же совсем другие получаются возможности!

– По следам судя, ты тут уже не раз был? Что в телеге-то везли? – усмехнулся Новожилов, глядя на натоптанные старые лунки следов.

– Три мешка с овсом для лошадок. Мы на этом овсе зиму перебедовали. Только ты об этом не распространяйся, – спокойно ответил седобородый.

– Как обещал. Теперь понимаю, почему ты телегу эту в хозяйство залучить хочешь. Дельная тележка. Помоги-ка седока сдернуть.

В четыре руки выдернули немца с сидения. Лежал теперь растопыренно здоровенной куклой на снегу, словно и не человек, а пришелец неведомо откуда – лицо замотано тряпьем, на глазах очки-консервы. Прямо как человек-невидимка из читанной до войны книжки. Тот тоже так заматывался, чтоб не замечали его нечеловеческого вида. Вот и этот… нелюдь. Заинтересованно осмотрел водительское место. Пришлось выгребать ладонями снег, чтобы педали открыть. А вроде бы и понятно, как оно ездить должно. Заводится точно, как мотоцикл. Решил попробовать, благо до войны ходил в мотосекцию.

Не получилось с ходу. Разозлился всерьез, вспотел, шинель скинул, пар от гимнастерки валил. Час прокорячился – и наконец агрегат подал признаки жизни, закутал все вокруг клубами сизого вонючего дыма – и, прогревшись, забурчал уже нормально, домовито. Бензин в баке был даже глазом виден. Решил не рисковать и из леса выкатился по старым следам, с каждой минутой все увереннее и увереннее держа руль. Пару раз приходилось останавливаться, сунутый в пустую тележку немец цеплялся торчащими ногами за стволы тесно растущих березок и выдергивался, словно морковка с грядки.

– Не хочет из леса выезжать, – усмехнулся седобородый.

– Кто его спрашивает? Приперся незваным – пусть терпит, – буркнул Новожилов, у которого все силы уходили на рулежку между деревьями. Напетлял умирающий немец, словно заяц-беляк.

Тот крюк, что на телеге бы занял полдня, проскочили на гусеницах в четверть часа. И за это время командир отделения буквально влюбился в механическую находку. Охранявший телегу боец удивленно вскинул брови. Невожилов не без гордости остановился впритык, поправил каску, заодно подумав, что придется с немца снять очки – холодный встречный воздух сушил глаза и заставлял часто моргать.

– Есть тут еще одно место. На телеге бы не доехали, а на этой машинке – вполне можем, она быстро катит, – негромко сказал дед. Новожилов уже разгорелся. Послал бойца туда, где сейчас остальные ребята вдумчиво прочесывали очередной кусок нашей земли, загаженный смертоносным железом, а сам азартно – с дедом на задних сидушках и бывшим немцем в тележке – аккуратной, на дутых резиновых колесиках, дернул по указанному седобородым маршруту. Дорога – да целина ровно укрытая снегом – увела в лес и вот тут пришлось вездеходику и водителю попотеть. Но – пролезли, благо снег уже поосел, сплющился.

Полянка была совсем небольшой, вот ее практически всю и заняли два здоровенных серых грузовика с чудными разлапистыми фургонами и приземистая легковая машина, почему-то не армейского раскраса, а просто – черная, блестящая, словно лакированная.

– Это же как они тут по дороге пролезли? – вслух удивился Новожилов. Было отчего удивляться – ширина фургонов втрое превосходила ширину дороги, зажатой между деревьями. Велел деду сидеть не вылезая, сам потянул вставленный в словно для него приделанные на борту вездеходика держалки, свой личный шест со щупом. Аккуратно тыкая перед собой снег, пошел к странным грузовикам, "смотря в четыре глаза", как говаривал комроты на срочке. Мин не нашел. Стал осматривать чудные грузовики. Увидел опоры, потрогал брезентовые стенки. Не удержался от любопытства, открыл после тщательного осмотра дверь в фургон.

Что-то мешало смело рыскать и хватать все подряд руками, какое-то легкое саднение в душе, которое не раз уже раньше замечал сапер, и которое показывало: что-то тут неладно. Больно уж все хорошо! Находка впечатлила ловкостью инженерной мысли – на мощном грузовике стоял вроде как обычный фургон, только вот боковые стенки у него были слоеные (стенка – брезент – и еще стенка) – и внешний слой становился полом, когда стенку снимали со стопоров и опускали на специальные опоры. Потом поднимали вверх внутреннюю часть стенки – и получали потолок. А соединены эти пол с потолком получались толстым брезентом с проемами для окон. И получалось полезной площади втрое больше – хоть танцуй. Но тут танцевать бы не получилось – складные столы, стулья, бумаги, карандаши, ящики, чемоданы. Явно штаб. И все брошено, словно немцы только что ушли. Аккуратно, ничего не трогая, прошелся между мебели, подсвечивая в темных местах фонариком. Видно задержался, с улицы донесся крик забытого деда:

– Сержант, замерз я! Ноги-то размять можно?

Опомнился. Пока значение такой находки было не вполне понятно, но ясно одно – трофей из ряда вон. И немцы уходили без спешки, без паники. Не могли они так все бросить, не нагадив. Потому надо было бы все осмотреть дотошно. Высунулся из двери, оставив ее для света открытой, и разрешил спутнику поплясать вокруг вездеходика, только далеко не отходить. Опять стал осматривать столы снизу, стулья. Прикинул, где бы сам мину поставил, поглядел аккуратно в чугунной походной печке, ящики какие-то открытые для карт – за ними проверил – нет, чисто. Короб с керосиновыми лампами проверил – половина пустые, но есть полные и пахнут керосином. А саднение не проходит. Кое-как разобрался с открыванием капота. Тоже чисто. Только когда полез под машину, протискиваясь между слоем снега и грязным днищем, перевел облегченно дух, увидев связку ручных гранат, примотанную рядом с бензобаком. И тонюсенькую стальную проволочку. Ну да, как станут заводить, так проволочку намотают – и гавкнет тут все с бензобаком вместе. Простенько – но со вкусом и – надежно. Еще раз проверил все вокруг, машину осмотрел. Вроде – все. У второго фургона снизу на днище все было чисто, в салоне вместо столов было полтора десятка складных железных коек с отсыревшими тяжелыми матрасами и подушками, валялись какие-то волглые яркоцветные журналы, с бравыми парнями в стальных шлемах и полуголыми блондинками на обложках. Ложка под ногой загремела – поднял – вычурная какая-то, вроде серебряная, старинная. Во рту пересохло, все ждал пакости необычной, пока проверял чемоданы – полупустые, но несколько пар белья, правда, грязного, носки вонючие, какая-то еще одежонка штатская. Даже мягкие шлепанцы нашел. А садненье все позвякивало тоненько. И успокоилось только тогда, когда аккуратно вынув полешки, сложенные в топку заводской выделки печки – только спичку поднеси и грейся – нашел под ними "ворошиловский килограмм" – советскую противотанковую гранату РПГ-40, которая так была названа каким-то тупым подхалимом. Тола в ней было 760 грамм, а сама весила она 1200 граммов. Хитроумные немцы отвинтили ручку, а запал вставили. Ну, что сказать – молодцы.

Дотошно осмотрел все, что мог. Вроде, больше мин – нет. А фургоны славные. Это же походный лагерь с печурками и койками. Загляденье! Где захотел – там и встал. Очень славно. Подумал минутку. Прошерстил чемоданы еще раз. Когда искал сюрпризы – глядел не очень внимательно, а теперь вспомнил, что вроде бы видел несколько консервных банок и бутылку-фляжку. Есть хотелось все время и подкормить своих бойцов, да чуток дать детям хозяйкиным считал делом важным. Не удержался, взял пару "летучих мышей" в которых булькал керосин. Со светом вечером куда веселее, чем при лучине сидеть. Провода электрические были порваны ко всем чертям и теперь в деревнях, попавших под войну, было как в давние времена, когда с лучинами жили. Когда собрались уже ехать обратно – увидел на обочине фанерную табличку на палке. Что там было написано – водой размыло, потому быстро сбегал в штабной фургон, нашел на столе толстенький огрызок красного карандаша и поверх синих размытых разводов написал старательно и жирно: МИНЫ! Воткнул палку посреди дороги и погнал весело стрекочущий гусеничками игрушечными агрегат к деревне – высадить деда и начальнику похкоманды сообщить о таком трофее. По дороге вспомнил про мерзлого ганса в тележке. Завернул к дохлому госпиталю, как про себя назвал эти ряды трупов на носилках.

Работа там кипела, судя по всему – за завтрашний день закончат. Насобачились уже снимать одежку и обувку.

– Привет, головотяпы! – окликнул Новожилов знакомых из первого взвода, которые как раз вязали башмаки попарно шнурками.

– И тебя тем же концом по тому же месту! С чем пожаловал? – дружески отозвались приятели.

– А вот, немецкий рыдван добыли. А вам хозяина в гости привез. Яму мои уже подготовили? – спросил, ища глазами ребят из отделения.

– До обеда еще успели. Гляди, какую мы зажигалку нашли! Махнемся на твой шарабан не глядя? – усмехнулись, протягивая металлическую голую бабенку на ладони. Из головы у дамы торчал фитиль и колесико.

– Сейчас, только штаны подтяну. Ну ладно, я этого гуся вам оставлю. Очки только заберу. Дед, будешь бабьи платки с него сматывать?

– Буду, – отозвался седобородый.

А Новожилов подумал, что если по дороге в райцентр не сломались деревянные колеса у пушек – старлей бы уже должен и вернуться.

Отвлек от мыслей подошедший комвзвода-раз. Не обращая внимания на трофей, сразу перешел к делу:

– Сержант, запарка у нас – нужна еще одна кувалда как минимум, пробовали бить поленом – руки сушит, толку нету. А так провозимся черт знает сколько времени. Саблю тут нашли, два часа точили, но по мерзлому никак не получается, сломали саблю пополам. И лопат бы побольше, вашим помогли бы яму готовить. Может, придумаешь что полезное?

Новожилов минутку размышлял, глядя на иконописный лик. Почесал в затылке, сдвинув каску на лоб, побарабанил пальцами по рулю. От агрегата шло приятное тепло, он просто напрашивался покатать еще. И да, самому командиру отделения хотелось поездить.

– Ладно, есть тут одно место. Посмотрю.

– Я с тобой! – неожиданно сказал комвзвода-раз. И хоть и выглядел тощим и хилым, быстро расположился сзади. Сапер пожал плечами, уже привычно устроился в мотоциклетном седле и не без шика стартовал. Ехал быстро, привык уже к машинке. Дорогу помнил хорошо и уже скоро подъехал к тому месту, где сам же проверял на минирование сдохшие от мороза немецкие танки.

Удивился – танк теперь стоял всего один, рядом фырчал здоровенный трактор "Сталинец", человек пять возились вокруг машин. Ясно было, что они собираются буксировать немецкую технику в неизвестном направлении.

– Сержант, ко мне! – громко и высокомерно скомандовал стоящий рядом и вероятно руководивший процессом субъект. Хороший был такой голос, командный.

Новожилов подавил сработавший рефлекс, внимательно оглядел внезапно свалившееся на голову начальство. Одет в полувоенную одежку, вид важный. Немного оробевший сапер все же решил не бежать опрокидью, стал неторопливо вылезать с водительского места, прикидывая, что будет дальше и как себя вести. Вид у проявляющего нетерпение субъекта был начальственый, но подчинен ли сержант РККА штатскому – сапер не решил пока. Его опередил соскользнувший с заднего сидения комвзвода-раз. И как-то преобразился, сроду его таким не видел, и почему-то подумалось, что этот хлипкий парень в бою был хорош. И голос оказался как надо – негромкий с металлическими нотками. Холодок от него пробрал, чуялась опасность от этого невзрачного паренька.

– Ваши документы! – и руку протянул.

«Кремень паренек, однако! Вот поди ж ты!» – удивленно подумал Новожилов.

– Какие документы? – очумел от нахрапа командира взвода непонятный важняк, несколько сдуваясь.

– Вы крадете из полосы нашей ответственности трофейную технику, что является расхищением социалистической собственности и наказуется в соответствии с Уголовным кодексом! Не говорю о том, что вы, здоровые мужчины, почему-то не в армии. Итак, где ваши документы на право эвакуации этой техники? И к слову – с какой стати вы выгрузили боеприпасы из машин? Вам что, неизвестно, что тут разминирование уже проведено, а вы опять засоряете взрывоопасными предметами местность? – негромко, но жестко и напористо, с непререкаемой уверенностью в своем праве это спрашивать негромко, но веско чеканил худенький комвзвода.

Только что выглядевший очень импозантно человек в полувоенном наряде как-то сдулся, заозирался беспомощно. Потом чуточку опомнился, спохватился, перешел в контратаку:

– А вы сами-то кто? Сами покажите документы! Откуда у вас трофейная техника?

– То есть документов у вас нет? Понятно. Погодите немного, за вами сейчас приедут! Разворачивайтесь, товарищ Новожилов, – спокойно игнорировал эти выпады комвзвода-раз.

– Мы из эвакуационной команды от облисполкома. Наряд на эвакуацию этой техники – у бригадира, он там с тем танком сейчас возится, что самоходом убыл,– отстранив чуточку брезгливо волнующегося полуштатского, заявил хмуро усатый дядька в замасленной тужурке. Остальные мрачно скопились вокруг.

– Уже яснее. А снаряды кому тут вывалили? – спокойно, словно он у тещи на блинах, спросил комвзвода.

– Это потому, что прислали нам распоряжение с копией письма директора завода ремонтного в Москве начальнику ГАБТУ РККА, о том трофейная техника приходит на завод с останками человеческих тел и оружием. И слезно просит он, директор, повлиять на нас, трофейщиков, и чистить танки и самоходки от останков и оружия, а то на заводе негде складировать снаряды и трупы хоронить. Ну, нам и накостыляли, чтоб смотрели, – примирительно пояснил усатый.

– Знакомо, – усмехнулся комвзвода, в свою очередь доставая из кармана пачку "Беломора" и угощая стоящих вокруг. Те потянулись грязными мазутными пальцами, но брали по одной папироске – деликатно, стараясь не замарать другие, по одной не получалось выщелкнуть, выскакивали по три-четыре папироски за раз.

Тот, седой, который явно был трактористом, потому что вылез из кабины, кивнул и заметил:

– Когда армейскую технику на танкоремонтные заводы сдают на капремонт, чего только в бронетехнике не находят. И гранаты без запалов и запалы без гранат, патроны всякие разные, кучу разных железяк, комбезы и шмотьё разное, дрова и сидейки автомобильные, матрасы и газеты и прочий мусор. По полу плещется смесь соляры, грязи и не пойми чего. Запах как из заброшенного сортира, особо пакостные бойцы всегда насрут на прощанье, кто от радости, а кто из злости, а кто-то от глупости.

Кивнул еще раз, благодарно, присмолил папиросу от мощного огня, выметнувшегося сантиметров на десять из здоровенной самодельной зажигалки, которой "угостил" курильщиков один из трофейщиков, веснушчатый и рыжий.

– Когда на заводе такую технику сдает молодой летёха в первый раз, то от стыда краснеет как помидор. Собственные деньги платит местным ремонтникам за халтурную очистку, чтобы хотя бы самый срач убрали. А уж с поля боя такое говно везут на ремзаводы, хоть стой, хоть падай, а лучше близко не подходить, само собой разумеется. Ничего удивительного нет в том, что и трупы попадались и части тел, снаряды и оружие. В гнилом мясе мало желающих ковыряться, это ремонтникам деваться некуда, хочешь – не хочешь, а убирать всё равно придется, – закончил он мысль, пыхнув дымом.

– Видно, в курсе дела? – с интересом поглядел Новожилов.

– А как же. Сам же и принимал, имело место. Так что снаряды мы взять не можем. А танк – скоро против своих бывших хозяев воевать будет. А вы – саперы? – мазнул седой глазом по петличкам Новожилова.

– И саперы тоже, – буркнул младший сержант.

– Мы из отдельного медико-санитарного отряда, выполняем поставленную СанУпром задачу. А вы нам ее усложняете, захламляя уже осмотренную и проверенную территорию.

– Трофеи тоже собираете? – усмехнулся седой. Видно было, что они в этой бригаде на пару с усатым – авторитеты.

– В соответствии с приказом. Есть там и такой пункт. Хотя на ваше счастье танки нам тягать нечем.

– А что находили? – невинно спросил усатый.

– Пушки сегодня повез командир в райцентр.

– А, ну с этим сложно.

– Почему? – удивился комвзвода.

– Сын у меня лекальщиком работает. Когда фрицев отбросили от Москвы, они бросили много разных пушек и снарядов, только стрелять из этих пушек было нельзя, хотя затворы и были на месте. Оттуда немцы снимали деталь сложной формы, что полностью выводило затвор из строя. А пушек отбили много. Не получалось у наших самых опытных, а он молодой, глупый, (с явной гордостью сказал отец) ну, и напросился. Две недели крутил по-всякому, и сделал. Потом инженеры сняли размеры, поняли, как это работает, подправили, закалили. Слыхал, к боевому ордену представлять будут. По немцам не стрелял, только пленных и видел, на фронте не был, а орден, глядишь, получит. Так что с трофейными орудиями непросто выходит.

– Интереснее всего то, что пушки эти дважды трофейные получаются – нашли наши – 76-мм полковая пушка образца 1927 года индекс ГАУ-52-П-353, – спокойно сказал комвзвода сложную аббревиатору. Курильщики переглянулись.

– Как раз такие трофейные пушки немцы могли бросить совершенно запросто – не жалко. Как пришло, так и ушло, – согласился усатый, и его поддержали остальные.

– А то, что вы тут без саперов шляетесь – из рук вон плохо. Нарветесь – и порвет в клочья вместе с трактором, – назидательно сказал Новожилов.

– Ну, нам сказали, что тут проверено. Акт есть, все чин-чином, – равнодушно пожал плечами седой.

– Конечно, есть, – разозлился Новожилов. – Я же его и писал. А вы теперь опять тут насвинячили.

– Значит плохо проверял – вон снарядов сколько осталось, – поддел его седой.

– В танке были, комплектом! – огрызнулся сапер.

– Ладно, придется сюда еще раз заехать, – успокаивающе заметил комвзвода. Потом глянул на седого, спросил, глядя внимательно:

– Вам в ходе вашей работы скопления трупов солдат и офицеров противника не попадались по дороге?

Мужики переглянулись. Полувоенный попытался что-то вякнуть, седой опередил:

– Вон там, – махнул рукой, – от перекрестка вправо – немцы видно кладбище свое собирались устроить – гробы там стояли штабелем и кресты фабричные из дерева. Мертвяков своих стащили много – кучками валяются. Как увидите склад бывший ГСМ, ну, церковь – так за ней сразу. Километров восемь, может девять отсюда. По этой дороге, по праву руку второй поворот. Там еще телеги ломаные валяются и лошади.