Текст книги "Наглое игнорирование (СИ)"

Автор книги: Николай Берг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 36 страниц)

Разумеется, командиру тяжелого миномета и его сослуживцам было неизвестно, что ответственный за оборону Берлина с запада – от американцев – генерал Венк снял свои новослепленные, но пышно названные десять дивизий, открыв англо-саксам фронт и ударным кулаком врезал по закрывающим ему дорогу в столицу советским войскам. Навстречу ему слепо тыкалась по всем дорогам окруженная и отчаявшаяся пробиться на помощь гарнизону главного города Третьего Рейха армия Буссе, изрядно потрепанная, но еще не добитая. Всего около полумиллиона служивых немцев, которые имели целью соединиться и добраться до Берлина, усилив его оборону. Все, что мог наскрести Третий Рейх – все было тут. Силы, которые противостояли им в этом, были значительно меньше. Меньше по числу, по вооружению. Но это уже были Победители. И толпы немцев ждал очень неприятный сюрприз: советские войска в который раз встали насмерть.

У нас очень любят трындеть про 300 спартанцев, но никто не помнит, например, имен 300 бойцов из корпуса Баданова, которые остались прикрывать отход остатков корпуса с уничтоженной напрочь авиабазы Люфтваффе в Тацинской. От соединения к тому времени осталась десятая часть воинов, многие – раненые, обожженные, с мизерным количеством поврежденных танков, заправленных хитромудрой самодельной смесью, заменившей отсутствующую на роскошных немецких складах солярку, без снарядов и патронов, вооруженных уже трофейным оружием.

Заслон дал им уйти, остановив преследователей из свежей панцердивизии. Никто не преследовал и не смог добить. Обломились об заслон.

300 безвестных бойцов. И таких было много – в разные годы и в разных местах, их никто не помнит сейчас, но они выиграли победу. Теперь – под Берлином так же держали фронт, без всякого пафоса про "тонкую красную линию" разные люди, разных национальностей и разных родов войск. Приходя друг к другу на помощь и уже не сомневаясь в том, что немцы не пройдут.

Заревело над головами – горбатые штурмовики медлительно и тяжело перли смерть туда, где грохотала слитная артподготовка. Вот это сильно радовало. Немецкие самолеты беспокоили теперь очень редко и совсем без результатов.

Калинин заменил выбывшего наводчика. Сам себе командир. Дело было знакомым. И сразу после первой же команды пухлощекого мальчишки, продублировавшего комбата, пошла та самая боевая работа. У артиллеристов бой – странная смесь ювелирной точности и грубой грузчицкой топотни. В кинохронике все смотрится куда веселее – вот машет рукой командир, дружно ахает что-то толстое – корреспондентам не нравится быть на передовой, потому снимают в массе именно тяжелую артиллерию в тылу, тут же следом явно с учений кадры: бодрые танки и веселая пехота, сдавайся, немец, ура!

На деле как только пристрелочные мины ложатся так, как должно, и далекий корректировщик одобряет результат – мины идут с темпом 15 штук в минуту, пока от цели не останутся рожки да ножки. Как говорит грубоватый, но мощный словно бык, заряжающий о конечном: "Пришли ноги и сломали ему руки!"

Раньше еще били по одиночным целям – типа дзотов. Последний месяц лупили как очумелые – цели явно были групповые, а боеприпасы не экономили. И сейчас все так же – видно немцы валят валом. И потому 15 пудов смерти в минуту из каждого "самовара", до полного исчерпания боекомплекта в 240 рыбок на ствол. Надо быть недюжинным богатырем, чтобы загрузить за 16 минут почти четыре тонны смерти, да не абы куда – но очень аккуратно в 120 миллиметровый ствол, срез которого на уровне твоих глаз. И после каждой рыбки пригнуться, зажав уши и открыв рот – потому как гулко прогремев боками по трубе-стволу, мина с ходу накалывается жопцем-капсюлем на боек и, как ужаленная, возмущенно и, оглушительно бабахнув – выпрыгивает из ствола с такой яростью, что летит почти на 6 километров. Земля ощутимо вздрагивает под ногами, получив здоровенный тумак опорной плитой, из-под которой летит по сухой погоде – пыль, а в другое время – ломти грязи и длинные взбрызги воды.

Минометчики работали, привычно не видя результата. Только укупорка пустая все больше заваливала ландшафт. Что там гибло под пудовым дождем видел корректировщик, но это народ такой – сосредоточенный и сдержанный, точный и скрупулезный, да еще впридачу сидящий в очень неприятном месте, откуда видно по кому бить надо. Что означает и обратное – его тоже можно увидеть и по нему может в отместку легко отработать убиваемый враг.

Приказ – смена прицела. Опять гром выстрелов. Смена прицела. Серия мин. Калинин отлично понимал – минометы сопровождают своими подарочками идущих в атаку немцев. Для воодушевления и восторга нет ничего лучше, чем рвущиеся рядом мины, сносящие летящими над землей бритвенными осколками все живое, хоть бегущее, хоть идущее, хоть залегшее.

Отбой. Все тяжело дышат, словно загнанные кони, переглядываются. Но даже перекурить некогда, пустые ящики к чертям, новые на позицию. 40 килограмм каждый. А грузовики снабженцев укатили, как только разгрузились, не до пустой укупорки. Плохо. Очень плохо – значит дело горячее и правила идут к чертям, не до них. Когда дотошно выполняют все параграфы – это значит, что смерть далеко. Когда рядом – остаются для выполнения только первостепенной важности правила.

Опять над головой рев – глянул – "Илы" возвращаются, идут на бреющем, голубыми брюхами почти по верхушкам деревьев стригут, тесно сбились – и трескотня сверху! Немцы их атакуют! Фоккеры! Много! Больше десятка! Давно такого не видал, очень давно. Шедший в хвосте и отставший от своих штурмовик тянул за собой хвост черноватого дыма, потом вдруг вспыхнул весь и без планирования рухнул в лес. Калинин ахнул в один голос со своим расчетом. Все смотрели и всем в голову пришло одно и то же – заваруха тут пошла в полный мах. Раз немцы наскребли на это направление свою авиацию – плохо все.

Корректировщики не дали расслабиться. Направление, правда, дали иное – отчего про себя Калинин вспомнил про молот и наковальню. Успел подумать, что наковальне мин отсыпали достойно, теперь по молоту придется бить, мимолетом пожелал неведомым братьям славянам, на которых в нескольких километрах отсюда идет такой навал – и больше думать было некогда. Команды, смена прицела, опять команды и изменение угла наклона ствола и направления ведения огня. Пуд за пудом смерть исправно летела туда, где оборачивалась жизнью для наших бойцов, отражающих тяжеленный удар агонизирующего чудовища – вермахта.

На фоне ударов по ушам от каждого выстрела тяжелого миномета, стрекотня из автоматов и стрельба из десятка винтовок на том крае позиции минометчиков показалась чем-то вроде треска кузнечиков или сверчков, но сержант встрепенулся, глянул, высунувшись из глубокого окопа встревоженным сусликом – и обомлел. Грязно-зеленая с серым масса неспешно перла словно вода при паводке – причем была уже близко, метров 400, "самоваром" не влепишь!

Взводный с пистолетиком в руке кричит, петуха выдавая от волнения, оставить двух бойцов на миномет, вести огонь, как указано, остальным с личным оружием и гранатами – отражать немецкую атаку! Во рту пересохло мигом. Сержант глянул на свой расчет, пальцем ткнул в заряжающего и установщика, побледневшим подносчикам мотнул головой – за мной! Подхватил свой тяжеленный неуклюжий ППШ, торбу со вторым диском и подсумок с гранатами и, как мог быстро, кинулся по ходу сообщения. Из своего расчета Калинин был самым опытным в плане такого пехотного боя, потому лучше всех остальных понимал – дорвется эта куча немцев до дистанции броска колотушки – сомнут! Удивляло сильно то, что шли гансы плотной толпой, а не так, как должны были бы по уму – редковатой цепью, где каждый силуэтик выцеливать надо. И не пробовали ни перебегать, ни залегать. Видел такое один раз всего, но впечатлило – как немцы вскакивали в неожиданном месте, стремительно делали перебежку и падали, откатываясь тут же в сторону, хрен на мушку поймаешь, хрен угадаешь, где он сейчас, сволочь. А тут – прут стадом. Мишени живые. Но много их. Слишком много, несколько сотен.

Зигзагообразная траншея, в стыке с ходом сообщения – комбат-3. Послал влево. Стрельба по готовности. Как залег, порадовавшись, что предусмотрительные немцы хорошо оборудовали место пехотинцу и в покрытой мягонькой весенней травкой выемке и враг виден и удобно, так тут же и прикинул – не устоять. Точно до рукопашки дойдет. Пожалел, что нет пулеметов в штатном расписании, порадовался, что и у немцев что-то не видать стрекоталок в толпе, стреляют оттуда мало и редко, а уже прикинул расстрояние и прижался щекой к царапанному прикладу ППШ.

Толпа уже на паре сотен метров. Затрещал очередями, радуясь, что падают под огнем, хорошо падают, густо. Диск кончился внезапно. От немцев пара дымных дуг – фаустпатронами влепили, не дотянулись до траншеи, бахнули с недолетом. И показалось, что пальнули глупо, зацепив реактивной струей своих же в толпе.

Второй диск бил уже экономнее, стараясь одиночные выстрелы отсекать. Отдачу тяжелый "Шпагин" гасил полностью, стрелять было удобно, попадал хорошо. А потом добил остаток диска и схватился за гранаты, крикнув своим, чтобы готовились тоже к броску. Сердце молотило как мотор мотоцикла, душа заледенела перед неминуемой рукопашкой, а пальцы сами выдернули кольцо с чекой из лимонки.

– Гранаты к бою! – крик трубный комбата-3, бывшего раньше пехотинцем и тоже понимающим в этом деле.

Немцы перешли на трусцу и наконец рванули бегом. Уже лица видно. Бледные, орут что-то, зубы оскалены.

Вот сейчас!

Как гранату не выронил – сам не понял, только пригнулся так, что в спине заломило – прямо в близкой уже куче фрицев ахнуло знакомо и потом следом гукнули выстрелы из дивизионных ЗиСов, только оттенок дребезжащий. Кто-то добрый поспел и врезал по куче фрицев из двух стволов осколочными. Страшная штука!

Киношники всегда показывают взрыв снарядов фугасных, чтоб земля столбом в небо, осколочные не так выразительно выглядят – просто черно-дымное моментом вспухнувшее грязное облако на земле, на долю секунды освещенное изнутри слепящей вспышкой. А секущие все вокруг осколки и не видны вообще. Только повалились фигурки на землю, как подкошенные.

Но для Калинина и его товарищей эти два взрыва в гуще атакующего стада были самым прекрасным, что они видели за последнее время. Фигня, что не зрелищно – зато атака сразу же спеклась, плотный ком немцев рассыпался – несколько идиотов еще бежали на позиции минометчиков, часть залегла, часть бросилась поспешно обратно – под прикрытие кустов.

Ахнуло дымно еще пару раз, а потом затрещали пулеметы, по звуку – немецкие, но несколько трассеров четко воткнулись туда, где в расползающемся дыму залегла основная масса фрицев.

До окопа никто не добежал, даже и гранату метнуть оказалось не в кого, последний немец с маху грянулся плашмя оземь метрах в 70. Калинин хозяйственно наклонился и подобрал кольцо с чекой. Пальцы подрагивали, но вставил обратно не особо утруждаясь, разогнул усики. Так-то ценность одной гранаты была невелика, но сейчас, когда так обстановка поменялась – чем черт не шутит, может оказаться эта лимонка решающей в драке. Снабженцы привезут опять только мины, а тут вон как все покатилось. В сидоре у запасливого и предусмотрительного сержанта было несколько картонных пачек автоматных патронов, тэтэшек, диска на три хватит, но ППШ не зря называли Пожирателем Патронов Шпагина – лупил этот автомат со скоростью хорошего пулемета, да собственно и был таким карманным пулеметиком, только бы патроны были. Но проблема в том, что как-то не рассчитывали минометчики, что придется пехотинцами становиться. А у пехотинцев расход боеприпаса иной совсем.

Под пулеметным огнем (правда так себе, жидковатым, хоть и с двух стволов) залегшие немцы почувствовали себе тоскливо, мигом замахали оттуда белым чем-то. По дальним кустам, откуда началась эта нелепая атака, рявкнули назидательно минометы второй батареи, дали два залпа на пределе минимальной дистанции. Если там кто и сидел сдуру, то вряд ли цел остался и уж всяко в новую атаку быстро не рванет. Появились и спасители – две легкие СУ-76 выкатились с другой стороны, точь-в-точь как те "голожопики", что утром промчались по полю.

– Сучки! – радостно просквозило по траншее.

Скромные герои не без торжественности подкатили к позиции. Развернулись передом к лесу, открылись дверцы в низкой задней стенке. Собственно потому эти самоходки и назывались в обиходе "голожопыми", что боевое отделение не имело крыши (имелся брезентовый навесик, но для боевой бронированной машины это даже как-то стыдно) и бронеплита задней стенки была сильно ниже бортовых и лобовой, потому скалящих зубы самоходов видно было без труда из окопа.

– Ну что, славяне, небось уже хвост поджали, а? – хохотнул кто-то из чрева самоходки, пока командир вылезал из машины. Из другой машины шуточки донеслись более соленого свойства. Комбат-3 пропустил явно все мимо ушей, потому как сам вылез навстречу мужику в рубчатом шлеме. Пожал тому лапу, хотя и был старше по званию. Что-что, а прибыли эти две броняшки очень вовремя, о чем комбат, не чинясь, сразу и сказал.

– День такой, – согласно кивнул упакованной в матерчатый шлем командир сушки.

– В смысле? – не понял комбат-3.

– Да мы по дороге сюда еще так же выручили самого Покрышкина! Во как! Там такие же дурноголовые на аэродром напали. Вставили им ума, мы как раз поспели, а потом из Ютеборга комендантская рота прискакала на подмогу – ну и все кончилось благополучно.

– Йутербога? – уточнил пунктуальный минометчик.

– А я как сказал? Я так и сказал, – ухом не повел самоходчик.

– Так что, такие болваны сейчас везде лезут? – спросил комбат, глядя в поле, где серыми кучками валялись немцы и уже с десяток белых тряпок мотались в воздухе.

– Дыру ищут. Где-то у них там, – ребристая башка мотнула в сторону немцев, – боеспособное ядро с генералами. А всю шелупонь бесполезную тычут во все стороны, глядишь и найдут прореху, тогда туда ядро и попрет. Этих-то командованию не жалко, как вояки эти тотальники – бестолочь несуразная. Зато их много, добра такого, пушечного мяса дешевого…

– Да, – согласился и минометчик.

– Пошли пленных брать, нам потраченные патроны надо возместить, – деловито предложил самоход.

– Сейчас!

Комбат-3 быстро сколотил группу из полутора десятков бойцов, быстро, на манер пастушеских собак прочесали лежащих на поле, поднимая в темпе уцелевших. Живых и пораненных оказалось много – больше сотни. По совету гостей пару десятков винтовок и автоматов притащили в расположение, вместе с собранными подсумками и патронташами, остальное оружие свалили кучей и самоход с хрустом прокатился вперед-назад пару раз. Пока водитель крушил гусеницами мощь Рейха, остальные деловито набивали винтовочными патронами черные зубчатые пулеметные ленты.

Калинин не утерпел и прибрал на свой расчет два немецких карабина и вороненый автомат с откинутым металлическим прикладом. Разжился и патронами, взяв несколько поясных ремней с тусклыми алюминиевыми пряжками и подсумками. Гранаты и все фауст-патроны ушли на третью батарею, командир которой быстро на коленке написал рапорт начальству самоходов об отражении атаки, уничтожении экипажами СУ-76 аж 33 гитлеровцев и, попрощавшись, самоходы убыли, скорчившись в тесных боевых рубках. Сержант успел заметить, что не только снаружи машины были обвешены всяким добром – но и почти половину объема внутреннего пространства занимали снарядные ящики и снаряды. Боезапаса волокли с собой пушкари сколько могли увезти. Брать с собой пленных они отказались категорически. Комбат заикнулся было о том, что вроде как положен самоходам пехотный десант, на что экипажи заржали весело, но с легкой печалью. Увы, тут на танки-то десантников не хватало, а уж на артиллерию – тем более.

– Не хватает на все людей. Мы сегодня пехотную роту прикрывали. Дивизионом! – задумчиво сказал комбат Калинину. Потом опомнился и спросил:

– Что, сержант?

– Товарищ старший лейтенант, вы с этим автоматом дело имели?

– Ничего сложного. Эй, бойцы, смотреть всем!

И комбат быстро и ловко показал, что ничего хитроумного в немецком оружии нет. И добавил:

– Если опять придется отбиваться – сначала огонь из винтовок. Потом ППШ – он на 200 метрах навылет прошивает. А вот этот уже лучше метров на 100 пользовать.

– Последним, то есть?

– Именно. Ладно. Ты, ты и ты – наблюдаете по направлениям, смотрите за пленными попутно. При появлении противника – бегом сообщить мне. Остальные – по батареям! Быть готовыми к повторению атаки.

Когда Калинин возвращался к своему миномету, который все это время бахал и бахал по прежней цели, видно там что-то было вкусное, навроде перекрестка лесной дороги, узости в лесу или еще чего, где возник затор битой техники и возникало скопление противника, навстречу попался дивизионный фельдшер с парой санинструкторов – то ли кого из своих зацепило, то ли немцев раненых спасать.

И опять сержант включился в артиллерийскую работу. Убить как можно больше людей, одетых в чужую форму, чтобы они не смогли убить его, Калинина и его товарищей. И все тут сейчас были заняты именно этим – и опять прошедшие над головами штурмовики, и целая куча истребителей – чуть ли не больше их было, чем Илов, прикрыты были теперь штурмовики плотно и где-то уже дравшиеся запасливые самоходчики и весь миллион советских людей, громивший последние резервы Третьего Рейха к югу от Берлина. Добить гадину! – это было главной задачей. Немцев было много – полмиллиона точно. И наплевать уже было, кого рвут осколки мин – матерого эсэсмана, убившего на оккупированных территориях сотни женщин и детей, давившего гусеницами своего танка раненых и пленных красноармейцев или сопляка нецелованного, который в свои 14 лет был мобилизован в этот дурацкий фарш-штурм. Выбить последние ядовитые зубы! И наконец закончить осточертевшую всем войну, отнявшую у каждого несколько лет жизни, кого-то из родичей и друзей, обделившую и взрослых и детей всего большого Советского Союза. Закончить проклятую войну – и вернуться домой. Так хочется домой – аж ночью снится!

– Приклад у немецкой рогули не складывается, погнут, – заметил Калинину один из подносчиков, которому очень понравился трофей.

– Черт с ней. Все равно только четыре рожка. Сейчас тут этого добра полно, подберем другой. А пока – пускай этот будет, неровен час пригодится. Не оказалось бы рядом самоходов – все бы куда сложнее вышло, – ответил сержант.

Расчет с этим безусловно верным мнением согласился безоговорочно. А Калинин подумал, что прижимистый комбат-3 мог бы и щедрее поделиться патронами и гранатами, но все прибрал к себе. Ну да, своя рубашка ближе к телу. Можно бы было сходить, попросить подмоги у своего комбата-1, но между командирами батарей отношения были непростые и отлично к ним подходило ляпнутое однажды нелепым, но мощным заряжающим: "Муж моей жены, но мне не родственник!"

Очень подходило. Потому никуда Калинин не пошел, тем более, что опять пошел перенос огня. Осталось только странное ощущение – немцы чертовы были словно механизмы какие-то, а не люди. Вот только что рвались яростно в атаку, а тут сдали оружие безо всяких яких и словно перестали быть солдатами и врагами. Уселись и улеглись, где им было указано, уже и улыбаются. И когда прибыли машины с грузом мин – без всяких возражений бодро кинулись помогать, как только им приказали. И особенно удивило Калинина, что серой массой зольдат тут же стали командовать двое таких же пленных, но вроде как офицеров – погончики у них были не лысые. И толково командовали, словно это немецкая минометная батарея и работают на своих – споро, прилежно и старательно таская тяжеленные ящики. Странная публика все-таки.

Избавиться от пленных получилось не сразу, раненых запихнули в грузовики на пустые ящики, здоровых погнали пеше, примазавшись к чужому конному обозу, шедшему за боеприпасами в тыл. Но своих конвоиров пришлось оторвать от коллектива, аж четырех.

Хотя Калинин и был уже опытным, обстрелянным бойцом, а только сейчас задумался о том, какая сложная махина – армия и сколько всего такого в ней, что ни один журналист не опишет никогда. Вот тех же фрицев пленных кто-то должен принять, определить в охраняемое место, кормить-лечить, а сдаются сейчас немцы толпами, не то, что пару лет назад. Большая работа! И порадовало, что хоть и происходит что-то неприятное – больно уж грохотало характерно по всем направлениям, а – спокойные минометчики все. Чуют – все, отдергались фрицы, последние судороги.

Огонь продолжался, батареи тяжелых минометов работали на износ, причем оставалось только догадываться – что там происходит, куда бьют мины. Явно что-то происходило серьезное, хорошо еще, что атак на позиции артиллеристов больше не было, несколько раз совались мелкие группы, но их успевали разгонять до того, как они начинали развертываться. Хотя на следующий день, когда опять привезли боеприпасы – и наконец-то цинки с патронами, оказалось, что на винтовку оставалось в среднем по обойме, а на автомат – меньше чем по диску. Очень вовремя патрончики-то прибыли.

Мехкорпус, как верно угадал тертый калач Калинин, и впрямь попал между молотом и наковальней. Да еще и двигаясь вперед без остановок. Поставленная соединению задача была в первую голову вывести из строя систему управления вермахтом, для чего надо было дойти до Потсдама, замыкая окружение столицы Рейха.

Разрубить на куски единую группировку вермахта, разорвать координацию и взаимодействие этой миллионной армии, имеющей задачу – защитить свою столицу и ослабить этим ее сопротивление на порядки – такая задача стояла перед РККА. И задача была выполнена! Снятая с западного фронта армия Венка все еще пыталась проломиться к столице. И навстречу ей перлись остатки разгромленной армии Буссе. Потому мехкорпус и шел вперед, чтобы доломать последние остатки управления вермахта при том отбивал атаки армии Венка и – обратным фронтом – отражал попытки прорыва солдат Буссе. Все и сразу.

Забегая вперед, можно сказать, что бойцы и командиры мехкорпуса выполнили всё. Попутно Красная Армия выкатилась гусеницами и броней в святая святых – командный пункт Верховного командования вермахта в Цоссене. Спасаясь от разгрома, штабники ОКВ вынуждены были эвакуироваться. Что такое – бегство штаба в виду приближающихся танков противника – можно не описывать. Важно, что координация действий соединений вермахта и СС этим была нарушена совершенно и окончательно.

Вдобавок позже оказалось, что прекрасно выполненный удар оставшихся бомбардировщиков Люфтваффе (последний массированный в этой войне) в результате которого была полностью разгромлена гигантская советская танковая колонна, идущая на Берлин, имел несколько иной результат. Снятые опять же с Западного фронта остатки эскадрилий бомберов из-за небольшой ошибки командования плотно накрыли свою же штабную колонну ОКВ, как раз уходившую от столицы. Если не считать этого невеликого пустяка, надо признать, что результат был отличным – разбомбили колонну замечательно. Ехавшие позже по той дороге были удивлены невиданным количеством бумаг, покрывшим обочины и придорожные поля на протяжении нескольких километров. На битые грузовики уже все насмотрелись, это было привычным, заваленные германской техникой дороги, но многокилометровый бумажный покров удивил всех и отпечатался в памяти.

Берлин был плотно окружен. Из-за потери авиабазы ПВО Люфтваффе в Ютербоге больше немецкого противодействия англо-американским бомберам не было никакого и шедшие ровным строем, как на параде, сотни тяжелых союзных бомбардировщиков словно на полигоне разгружались, снося блокбастерами кварталы горящей столицы. Зенитки люфтваффе либо не доставали, либо уже были выдвинуты как средство противотанковой обороны. Да и единая система ПВО к тому времени рассыпалась. Американцы спешили – по договоренности с СССР они после определенного дня – когда наши выходили на окраины Берлина и начинали штурм – полностью прекращали действия в этой зоне, отдавая небо советской авиации.

Венк не сумел пробиться к Берлину. Толком не известно, сколько зольдат и офицеров генерала Буссе сумело просочиться сквозь советскую оборону. Ломились во многих местах, толпами, кучами, так, что стоявшие в обороне наши расходовали все боеприпасы до донышка, артиллеристы выгребли со складов даже картечь, которой к концу войны и не пользовались уже, по толпам били даже бронебойными, потому как армия Буссе свою технику потеряла, наши собирали оружие убитых немцев одной группы, чтобы использовать его против следующей – шла уже не армия, шло разрозненное стадо, огрызки, обсевки.

Но факт то, что сколько-то прорвалось к Венку, вместе с самим генералом. Точных данных, как и всегда, когда речь идет о немецких потерях, нет. Наши советские источники толкуют о 3-5 тысячах, Кейтель упоминает о 10, сейчас уже раздувают до 40 тысяч, что не подкрепляется никакими документами. Ну да современная брехня рейхофилов – она такая. Достаточно заметить, что, к примеру, модно заявлять, будто окруженные остатки 9-й армии и 4-го танкового корпуса, которыми командовал злосчастный генерал, всего насчитывали тысяч 50 зольдат, из них вышло 40. Стильно, точно, красиво. Нюанс в том, что рекомые 50 тысяч – были манншафтом, боевым составом, на который приходилось втрое большее число вспомогателей, тыловиков из всяких разных служб и фольксштурмистов. Всего окруженная группировка была не менее 200 тысяч. Точного учета не было ни тогда, ни сейчас. Вести учет и нормально хоронить было некому. На кладбище в Хальбе, там где мясорубка была особенно впечатляющей, захоронено больше 30 тысяч немцев, сколько прикопано по лесам и воронкам не знает никто. И не узнает – законодательством Германии раскопки на местах боев приравнены к гробокопательству на кладбище, поисковой работы не ведется принципиально, так что каждый может считать по-своему. Кто как, а я вижу в этом признание немцами простого факта – все поля боев там – сплошняком немецкое воинское кладбище, заваленное непохороненными зольдатами. Куда ни ткни лопатой.

Те, кто вышел к Венку, уже не были солдатами в полном смысле слова. Глубоко деморализованные, сломленные, способные только бежать, не драться. Армия Венка, его десять дивизий и бригада, этим пополнением никак не усилились. Понеся катастрофические потери и не добившись никакого успеха, вопреки приказу командования и лично фюрера, Венк прекратил бесполезное наступление – и бежал, чтобы сдаться на Эльбе американцам.

К сожалению, мне не удалось найти внятных данных – сколько зольдат Венка сдалось в плен. Потому брехня про выход 40 тысяч из 9-й армии в 12-ю армию – остается неподтвержденной ничем, кроме болтовни наших "партнеров". Остатки группировки Венка поспешно откатились к Эльбе.

Результатом этого поступка была известная предсмертная истерика Гитлера, которому, наконец, сказали, что все эти обозначения германских войск на картах – наглая ложь его приближенных. Нет ни Буссе, ни Венка, ни Штайнера, ни Хольсте. Помощи не будет никакой. Есть 200 тысяч гарнизона Берлина – всяких французов, шведов, латышей, фламандцев, сопляков и стариков, второсортное дерьмо, не способное воевать на фронте. Нормальные войска – тысяч 15, те, что успели отступить от Зееловских высот. Против порядка 2 миллионов советских большевиков. А штурм города начат. И если советские войска старались не громить огневым валом многие европейские города, щадя дома Кракова, Вены и даже Будапешта, то в Берлине ярость, накопленная за годы войны выплеснулась через край. Это был конец. Конец Рейха, фюрера, вермахта и СС и всего созданного Гитлером. Вся нацистская Германия становилась безвозвратной потерей. Вся, до последнего человека.

Фюрер немецкого народа решил, что если народ не оправдал возложенной на него великой миссии быть сверхчеловеками, уберменьшами, то такой народ не достоин жить. До того уже несколько народов были так приговорены фюрером к ликвидации, теперь эти народы-унтерменьши стояли в весьма злобном настроении под стенами Берлина. К чести фюрера должен заметить, что Гитлер не убежал, на манер тех же польских правителей, а остался в обреченном на уничтожение городе. Агония Рейха принесла еще десятки тысяч потерь и нашим людям и немцам, но она уже была бессмысленным кровопролитием. Дисциплинированные, но тупые уберменьши стали сдаваться только когда обожаемый ими фюрер, как та старая жена миллионера, застрелился, принял яд и кремировался частично.

Про немецкие потери в Берлинской операции говорить бессмысленно – их никто не знает толком. И не узнает, делопроизводство в горящем городе и разгромленной вдрызг стране априори не может вестись точно. Про советские стоит сказать кратко – просто потому, что постоянно куча негодяев врет про "трупами завалили" и соответственно про 300 000 убитых красноармейцев только на Зееловских высотах.

Наших людей в этой сатанинской карусели с разгромом миллионой группировки вермахта и СС погибло 78 291 человек. Из них при штурме Зееловских высот – порядка 5000 человек.

Сержанту Калинину повезло, остался жив и здоров во всей этой катавасии. А вот из снабженцев трое погибли, когда колонну с пустой тарой обстреляли какие-то очумелые фрицы. Вместе с грузовиками, вспыхнувшими от попаданий фаустпатронов сгорела и укупорка. И раненые немцы, которые на ней лежали.

А фаустников перестрелял и раздавил гусеницами шедший на рембазу танк. У тридцатьчетверки был прострелен ствол орудия, предстояла замена на снятую с другого танка, в котором мотор был разнесен снарядом из здоровенной зенитки, пушку. Ехала покалеченная машина в тыл сама и при виде нападения на колонну грузовиков командир не стал мудрить, а встав в полутора сотнях метров пулеметным огнем прочесал придорожные кусты, откуда засек дымные шлейфы фаустов. Что там была за публика – непонятно, но фаустники не придумали ничего лучшего, чем побежать прочь, рассчитывая добраться до рощицы неподалеку. Ну, и не добежали, конечно. Танкисты очень не любили фаустников и потом не сочли за труд прокатиться по полю и проутюжить кусты. Странная была засада и сделана по-дурацки, да и померли немцы нелепо.

Легкомысленные танкисты даже не стали расписывать этот случай, полтора десятка трупов не пойми кого были малоинтересны и им и начальству. Для ордена или медали требовалось куда большее. Тому порадовались, что дурачье в кустах поспешило и потратило свои фаусты не на танк, а на грузовики. С точки зрения танкистов тут была явная удача. Понятно, что у минометчиков мнение было иное, хотя без танка в виде подмоги пришлось бы солонее, это бесспорно.