Текст книги "Наглое игнорирование (СИ)"

Автор книги: Николай Берг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 36 страниц)

– Итиот! – выругался тихо капитан.

Ничего не поделаешь. То, что казалось хаосом и муравьиной беготней означало только одно – снабженцы свой хлеб не даром едят и сейчас многотысячные армии бегут и катят наперегонки, как и полагал начальник штаба. Это только профану кажется, что ездить по дороге просто и дивизия легко и беспрепятственно может – словно поезд какой – без проблем доехать от пункта А до пункта Б. С первого взгляда – детская задача. На деле колоссальный труд – от задумки командира, воплощенной штабом в конкретные и четкие приказы всем исполнителям, до громадной и скрупулезной работы каждого участника от командира дивизии до водителя грузовика или мехвода танка. Только так военная махина будет двигаться не растягиваясь кишкой, не сбиваясь в кучи в дурацких пробках, притом будучи готовой отразить любое нападение – хоть с воздуха, хоть с земли и вовремя – где надо – вступая в бой. Притом надо постоянно и в необходимом количестве доставить в пункты назначения и топливо и боеприпасы и пополнения, вывозя аккуратно в тыл раненых, пустые ящики от снарядов, поврежденную технику для быстрого ремонта и еще выполняя сто задач, не менее важных. Носятся связные и посыльные, комендантская служба то подгоняет, то осаживает, чтобы график не сбился и не получилось затора, над головой болтаются в небе истребители прикрытия, у ключевых точек – тех же мостов – окопано прикрытие и стоят зенитки, задрав стволы в небо. И вся эта армада из сотен тысяч людей, десятков тысяч машин по десяткам маршрутов прет катком организованно и неудержимо охватывая Берлин по окраинам, захватывая склады, которые в любой столице вынесены подалее от высокомерного центра. Немецкие группировки – отрезаны от города и хотя и пытаются отчаянно пробиться, но ничего не выходит. И южная группировка Буссе, не пробив дыру в нашей обороне, пытается обойти советские части, обогнать и войти усилением к гарнизону столицы. И с севера группировка Штайнера бьется как лбом об забор. И с запада тыкается группировка Венка. И никак нельзя пустить их в Берлин, вертись, как хочешь. Вот и вертятся войска Красной Армии, крутя карусель вокруг столицы Рейха.

Прямо кадриль. Виртуозная, многодельная и напряженная, потому как только организованность дает победу, те же массы гитлеровцев, что в армии Буссе – а их там по слухам тысяч двести – можно остановить только если поломать структуру, костяк любого воинства. Для того их безостановочно долбит авиация, выжигая немцам боевую технику, в первую очередь ударные силы – немецких люфтвафлей за последнее время и не видно было, сбросили их с неба, а наши постоянно жужжат в небе, атакуют в хвост последней берлинской надежды танкисты, отжимая от Берлина, а заслоны РККА стоят насмерть, вынуждая фрицев долбиться уже аморфной массой в жестко структурированную оборону или идти в обход. Пешком по лесным дорожкам, отдав магистрали для колонн советской техники.

Это очень кисло – бодаться с обороной, которую составляют взаимодействующие друг с другом и окопавшиеся пехота, артиллерия и танки, прикрытые сверху авиацией. То, что устраивали нашим немцы в 1942 году – теперь вернулось с походом и сейчас уже гитлеровцы толпами пехоты и с жалкой поддержкой трех пушек, к которым и снарядов по три штуки, безнадежно шли массами на пулеметы, в многослойный кинжальный огонь, ложились сотнями и тысячами, заваливая поля и дороги убитыми и умирающими – и не добиваясь успеха, потому как с их стороны пропала именно организованность и структурность военная, когда рода войск взаимодействуют и помогают друг другу, усиливая общую мощь не в разы, а на порядки. Исход войны для Берестова был уже ясен. В Германию пришла неодолимая сила. И как ни стараются последние армии Рейха спасти положение – это уже все впустую. Кончились ветераны, оставшиеся в земле на всем пути из СССР, кончились снаряды, оставшиеся на уже захваченных складах, кончились танки и бронетранспортеры, которые стоят горелыми стальными тушами по дорогам, где штурмовики Ил-2 наворочали металлического бурелома так, что и не растащишь. Знакомо это все Берестову, отступление по лесам, когда всей силы – винтовка, да полста патронов – и вся огневая мощь, а танки и пушки или брошены или сожжены. Крови нам это еще стоит большой, к сожалению. Но теперь на одного нашего погибшего бойца приходится по пять – шесть немцев. Это уже затаптывание сбитого с ног, но еще кусающегося врага. Хотя каждого своего погибшего – жаль до слез. Но никуда не деться. Добить надо. И сейчас как раз вышибают, образно говоря, дубиной последние германские зубы.

Госпитальный взвод встретил странно – очень уж как-то обрадовались и сестрички и врач и санитары приезду своих. Сами уже все собрали-скатали, но что-то встревоженные, ходят пригибаясь, быстро и на открытые места не вылезают. К машине первой подбежала маленькая и ладненькая медсестричка Маша, на плече которой грозно покоился великоватый для нее ППШ.

– Здра жла, тащ катан! Вот здорово, что прибыли! В рощице слева кто-то копошится и стреляли оттуда пару раз. Метров шестьсот – а неприятно. Нервничали мы тут!

Берестов кивнул, привык уже к тому, что эти девчонки никак не вписываются в уставные параграфы, велел водителю встать в старый капонир, а сам быстро перебежал к броневику. Разведчики уже высыпались из стальной черепашки, невзначай успели занять удобные для стрельбы места – сориентировались, битые жизнью так, что за каждого и четырех небитых не жаль. Коротко обсудили ситуацию, решили, что начштаба с грузовиком и одним сопровождающим быстро смотается за подарком, а броневичок покараулит, чтоб какие залетные хамы медиков не обидели.

На всякий случай перелез в кузов к Кутину – стрелять оттуда удобнее, если что. Погнали живо, прибыли быстро, благо рядом.

Комбата нашли во дворе, где стоял десяток каких-то странных, словно игрушечных пушечек. Сроду подобного не видал. Нет, приобретенный давеча Эрликон тоже был невеликим, но там было видно – оружие. Худенькое, но злобное, а тут не то самоделка, не то детская игрушка. Черт поймет! И смешной раструб на конце какого-то нелепого ствола – словно труба жестяная от самовара, вот ей-ей. При том вполне себе стальная станина, что-то вроде орудийного замка, колеса такие, нормальные, но маленькое все и щиток тонкий и куцый, совсем не похожий на добротные щиты немецких пушек. Потрогал – весит эта нелепица килограмм сто.

– Вас ис дас? – спросил веселого комбата.

– Это дас ист квас. В смысле – куколка.

Берестов поднял бровь. Его беспокоило то, что госпитальеры сидят и ждут, а он вместо пушки тут какое-то изделие жестяночной артели щупает.

– Так немцы называют – "пупхен". "Куколка" в переводе, – похвастался разведчик своими знаниями.

– Фихня какая-то, – поморщился Берестов.

– А вот и нет. Мы такие уже отсылали на изучение, да и сами пробовали. Гранатомет станковый, не хухры-мухры, 88 миллиметров. Между прочим и бьет прилично – метров на 800 гранату зафуфырит. Так что бери, пока я добрый и щедрый!

Начштаба покосился и пробурчал, что странно как-то – видеть такую доброту.

– А вот и нет. Мы в батальоне все великодушные и широкой души люди, не то что вы там, живорезы. Ну ладно, не гляди так, в Москве решили все гранатометы в одну графу валить – так что мне трофей указывать один черт, что эту штуку, что панцершрек, что офенрор, что одноразовый фауст. В общем – против танка самое оно. Пробиваемость брони как у фауста, но летит дальше. Сейчас сержант покажет, как управляться.

Позванный Кутин осмотрел машинку, покрутил головой. Вроде как и пушечка, но уж больно игрушечная. Высокомерный паренек-сержант с юношеским пушком на румяных щеках ввел наводчика в курс дела, ловко показал, как открывается затвор, как наводить, пользуя ручки с деревянными накладками, словно у «Максима», как заряжать гранату. Все просто и понятно, совсем для дураков – табличка на щите для наводчика – как наводить в Т-34 и какое брать упреждение.

– Цвет хороший, немаркий, и на ту ирликону похож, – вынес вердикт немного озадаченный Кутин. Видимо, ничего более положительного в подарке он пока не увидел. Цвет и впрямь был неброский – охристо-кофейный.

Играючи вкатили Куколку в кузов, закинули десяток деревянных ящиков где в кадом в гнездах лежали три гранаты, отказались от угощения и скоро уже грузили добро и личный состав госпитальеров в кузов. Кутин предложил было бахнуть в подозрительную рощицу для проверки, но Берестов отрицательно помотал головой. Толку от такого бабаха будет ноль, а черт знает, что там в роще сидит. Мало ли – там и впрямь немцы, влепят из пулемета или чего еще, что у фрицев еще осталось – и получится некрасиво. Терять кого-либо из медиков начштаба категорически не хотел – больно уж старательно отбирал людей.

Когда все собрали, оказалось, что Маши не хватает только. Девчонка кокетничала с распушившими хвосты разведчиками, видно потому и задержалась. Подошедший Берестов услышал только, как медсестричка отбрила видимо пытавшегося ее запугать сидящими в роще фрицами:

– Вот уж испугалась! Насмотрелась я на них в Сталинграде! Чего говорить – первый мой раненый на фронте – немцем оказался!

– Ведь заливаешь! Офицер, конечно? – подначил ее водитель броневика.

– И вовсе не заливаю. Конечно, им оказался немецкий офицер. Удивлены, да? Первый выход на поле боя. Слышу, кто-то стонет, подползаю и вижу – немецкий офицер: "Не надо пух-пух, у меня четыре киндер и мутер в Германии". У него оказалось тяжелое ранение в бедро, первая мысль – йода налить в рану, но клятва Гиппократа перевесила. Перебинтовала я его и оттащила к нашим. Бойцы надо мной потом подшучивали долго.

– Сильна! – с уважением кивнул разведчик, остальные заулыбались.

Маша собралась сказать еще что-то, увидела подошедшего капитана и застеснялась, покраснела. Берестов сдержал улыбку, кивнул на грузовик. Девушка припустила бегом, ей помогли залезть. Капитан козырнул помогшим ребятам и отправился следом, а разведчики продолжили разглядывать рощицу в бинокль.

Сержант Калинин, командир минометного расчета.

– Прут, как сельдь по Двине! Весло вставишь в косяк – так вертикально плывет! – с нотками нелепой радости сказал наводчик.

Он сидел на стопке ящиков из-под мин, перекособочившись из-за раненой руки. Еще утром получил пулю в плечо, но после перевязки уходить не захотел и остался на батарее. Сложно сказать – почему, может быть, хотел в меру сил помочь сослуживцам, которые сейчас были в странном положении – такой слоеный пирог тут заварен, что куда там, перемешались и наши и немцы и черт знает кто еще, публика толпами бродит и поди пойми – то ли это военнослужащие, среди которых было полно всякой шушеры, включая и одетых в гражданскую одежду фольксштурмистов, с легкой руки самого же наводчика, бывшего местным Теркиным, называемых "фальш-штурмом", то ли немецкие беженцы, драпающие к американцам и сдуру надеющимися, что их там мармеладом с профитролями накормят, то ли всякие хранцузы, халанцы, хламанцы и прочие иродопейцы, которых пригнали сюда в Германию на работы и которые теперь перли домой толпами.

Попадались и свои, русские, которые как раз категорически русскими быть не хотели – семьи полицаев, продавшихся казаков и прочий мусор. Навстречу им такими же толпами топали острабы, наконец-то избавившиеся от рабской доли. До кучи добавлялись и освобожденные из концлагерей военнопленные – тощие и заморенные наши, одетые в такое тряпье. что старорежимный нищий бы побрезговал и всякие другие "пленные враги" Германии, которые не в пример были и одеты хорошо и сыты довольно. Политрук говорил, что неподалеку танкисты освободили из концлагеря несколько тысяч датчан, норвежцев и даже их говнокомандующего, бывшего, конечно.

Среди этого вселенского переселения народов (немецкие города все стояли в руинах, разгромленные американской и английской авиацией и казалось, что все их жители, все люди теперь живут на дорогах, как цыгане), ломились на запад советские части, рвавшиеся добить Берлин и Рейх, пока союзнички не учудили чего, а так как сплошной лавиной войска РККА физически не могли идти, не в той силе были, то вперебивку и вперемешку с нашими ехали и пробирались немецкие войска, уже разгромленные, уже потерявшие большую часть тяжелого оружия и техники, но еще сохранившие некую управляемость и хотя и убогую боеспособность.

Но возможно, что толковый и головастый наводчик не хотел рисковать зря, добираясь в одиночку до медсанбата, а оттуда что-то никто не приезжал. И не удивительно бы было, что раненый просто тянет время, потому как надо покидать знакомую обстановку и пускаться путешествовать, что не каждому нравится, много среди мужчин домоседов, хотя сдуру публика считает, что как раз мужчины – авантюристы, а женщины – любят тихую жизнь. Очень большая ошибка, потому как именно женщины не терпят однообразия.

Командир расчета Калинин подумал об этом всем мимоходом, вскользь. Ему-то как раз было лучше, что пара острых глаз наблюдает за тем пространством, что было сзади за батареей. Потому как сейчас весь дивизион работал в одном направлении – в пяти километрах немцы поднялись в контратаку. И теперь тяжелые минометы гулко харкали в небо пудовыми рыбками, сильно толкая землю и накрывая плоскими черно-дымными разрывами невидимых отсюда врагов. Минометчики носились как посоленные, корректировщики подтвердили накрытие при пристрелке батареями и сейчас надо было дать огня, сметая летящими над землей стальными роями осколков скопившуюся для рывка пехоту и подходящие резервы. Чем больше и метче высыпят боезапаса на головы приготовившихся к рывку зольдат, тем жиже выйдет контратака, тем больше будет выбито врагов, тем меньше шансов, что придется встретиться с уцелевшими.

– Темп, темп, Калинин! – подгонял взводный, но сержант про себя считал, что 15 выстрелов в минуту – как написано в инструкции про максимальную скорострельность – вполне достаточно. Слыхал, что легендарные братья Шумовы успевали бахнуть 18 раз, но так и рванула у них мина в стволе, то ли бракованная была, то ли просто предыдущая не успела вылететь и воткнулась в поданную новую, часто такое происходило.

Дорога, которой любовался раненый наводчик, проходила метрах в 700 и острый взгляд ухитрялся различать, кто там тащится. Ясно, что в толпе штатских и военные ползут, но пока нет техники – можно не шибко опасаться атаки оттуда. Два дня назад, под городишком со странным названием Ютербог все же попытались фрицы достать до минометчиков и Калинин из своего "самовара" на дистанции в полкилометра мастерски накрыл жидкую цепь зольдат несколькими минными всплесками, работая на пределе возможности миномета, ствол почти под прямым углом стоял. Вроде и простое оружие – стальная труба, тяжелая опорная плита да двунога с прицелом – а лютое оно в драке. Полсотни врагов как корова языком слизнула. Дурачье, что говорить. Зря легли, совсем не причинив никакого вреда. Спеклись немцы.

Но ухо держать было нужно востро – мало ли что. И тут от наводчика – прямая польза. Что и оказалось очень скоро.

– Фриц с белым флагом идет! – громко сказал наводчик как раз в тот момент, когда последовала команда огонь прекратить. Минометчики шустро забегали, подтаскивая к своим "собакам" (такое прозвище было у словно сидяших на своей плите. опираясь на передние лапы орудий) тяжеленные деревянные укупорки, в каждой из которых лежало по две мины, пустые забирали в грузовики, без возврата тары возникали проблемы на складе, хотя Калинину и другим его бойцам это было непонятно – последние дни со складов мины шли немецкие, да, совершенно одинаковые с нашими, благо немцы целиком передрали наш 120-мм миномет и его боеприпасы, не без шпионов явно дело обошлось, но уж чего-чего, а укупорка сейчас дефицитной вряд ли была, не 42 год чай.

Сержант встрепенулся, из-за попорченных ног он не участвовал в возне с ящиками, перехватил поудобнее автомат и заковылял к наблюдателю. Немец, явно офицер из заслуженных, потому как на солнышке поблескивали бликами всякие железяки на груди, шел по полю спокойно и уверенно, словно к соседу в гости, помахивая белым полотном на палке. Больше всего на скатерть походило это полотно – рисуночки по углам.

– Стрельнешь? – спросил наводчик.

Калинин оценивающе поглядел на гостя – тот уже был метрах в двухстах.

– Нет. Поглядим, чего скажет. Шлепнуть я его всегда успею.

Подошел взволнованный взводный – пухлощекий мальчишка, только что из училища. При нем стрелять в человека с белым флагом совсем было неуместно.

Офицер с кучей наград на груди подошел метров на двадцать, помахивая белым флагом. Выглядел спокойным, но сейчас было видно, что мундир измазан и кровью и грязью и еще чем-то, небрит несколько дней и устал как собака, держится только на морально-волевых.

– Я есть из комитета Зейдлица, "Свободная Германия". Свяжитесь с корпусным отделом СМЕРШ, сообщите – Густав-17 привел две сотни сдавшихся, – с акцентом, но довольно чисто вдруг заявил немец.

– Где пленные? – спросил взводный.

– Через дорога. Укажите место складывания оружия и снаряжения, а также где их расположить. И у вас есть вода?

Мальчишка-лейтенант чуть было не ляпнул что-то поспешное и неразумное, но Калинин покашлял и показал своему легкомысленному командиру глазами в сторону – фуражка комбата виднелась как раз за поворотом окопа и приближалась. Некоторое время ушло на утрясание деталей, пункт складирования оружия определили как раз в 500 метрах – у ориентира номер 8, туда же навели четыре миномета на всякий случай и скоро напившийся воды немец пошел за своими распропагандированными подопечными и те, появляясь грязными кучками на поле поспешно кидали еще имевшееся оружие в кучу под кустом, который и был ориентиром на карточке стрельбы.

Все поволновались, потому как всякое бывало на войне и не один уже боец и командир дорого поплатился за излишнюю доверчивость, когда за первыми сдававшимися внезапно оказывались вооруженные и вся затея приводила к нежданному бою на короткой дистанции и прорыву "капитулировавших". Но здесь обошлось без осложнений, 233 немца, не считая самого офицера, теперь расслабленно сидели в овражке под присмотром пяти бойцов с автоматами и гранатами и никак не проявляли желания устроить заваруху. Вели себя смирно, да и видно было, что устали, хотя морды и не голодные, но явно вымотанные до предела.

– Что там? – не удержался взводный, поглядывавший на впечатляющий иконостас сдавшегося офицера, который имел какие-то дела со Смершем и был из немецкого антигитлеровского комитета, про который взводный слышал, но полагал, что это выдумка, все немцы – гитлеровцы. А тут, видишь, как выходит.

– Там? Там – ад. Дороги завалены трупами, ранеными, кучами битой техники, горелыми танками и всяким хламом из чемоданов и повозок. "Черная смерть" летает очень низко и обстреливает все и вся. Пять самолетов стреляют, с одного бросают листовки. Но невозможно угадать, что с какого посыплется. И артиллерия постоянно стреляет. Очень точно. Там невозможно промахнуться – толпы людей идут и колонны техники, – хмуро ответил немец. Видно было, что ему трудно говорить, хотя и хочется выговориться, как любому, кто свалил с плеч тяжеленную задачу. Пахло от офицера какой-то резкой химической гарью, перебивавшей даже запах пороха на огневой позиции.

Неожиданно явился ординарец командира дивизиона и пригласил весьма вежливо немецкого офицера к комдиву.

Потом пришлось перенацеливать минометы в другую сторону и отработать по пять мин с каждого ствола на дальность в четыре километра. И видать такой уж день был сегодня – сплошные странные гости – в поле шмякнулся на брюхо тяжелый штурмовик "Ил-2". Тут уж комбат сразу отправил бойцов – помочь летунам. Ну, и помогли, конечно.

– Я вот думаю, что Гитлер сейчас делает? Сидит, как слыхал, в Берлине, оттягивает свой конец, не иначе. Но вот чем занят? – спросил наводчика Калинин.

– Умен, как поп Семен: книги продал, да карты купил, забился в овин да играет один, – ответил тот.

Пара Илов – таких же, как свалившийся с неба, перестала крутить в голубой вышине размашистые восьмерки, покачали крыльями и унеслись прочь. Убедились, что с экипажем все в порядке.

Взводный не удержался и с тремя бойцами сам побежал к "горбатому" который пропахал бронированным брюхом поле и остановился, вроде бы совершенно целехонький, только лопасти винтов загнулись об землю. Вернулся быстро – с таким же молокососом-лейтенантом и скучного вида младшим сержантом – явно бортстрелком.

Ссыпались все прямо в окопчик к Калинину.

– Зема, ты часового поставь, а то мало ли что, – настойчиво требовал лейтенантик из ВВС, освободившись от парашютных лямок и отдавая тюк с шелком своему члену экипажа. Калинин не без интереса поглядел на чужое добро. Хорошо бы такой парашют домой привезти – веревки отличные и шелк замечательный, хоть на рубашки, хоть на платья.

– Не боись, тут гвардейские минометчики стоят – никто и близко к твоему шаробану летающему не подойдет! Калинин, ведите наблюдение за самолетом!

– Есть, – спокойно ответил сержант. Чего тут наблюдать – ясный день, лежит крылатая машина, как карп на блюде.

– Зема, мне связь нужна, чтоб техников прислали, там всего-ничего делов и аэродром рядом – мигом обернутся. Где у вас связь? – продолжал волноваться летчик. Видно было, что вывалившись из воздушной свалки, он еще не успел толком прийти в себя. Командир батареи, сочувственно ухмыляясь, разрешил взводному проводить летягу. Оба лейтенантика дружно зашустрили к расположению штаба. А комбат спросил у нахохлившегося бортстрелка:

– Что сверху видно?

– Да как и раньше – немцы со всем своим добром драпают. Шныряют, что тараканы, но у нас задача – выбивать им технику. Вот и стараемся, тащ кан.

Калинин про себя отметил, что летяга держится независимо, что и выражается в обращении – вроде как и все по уставу, но даже слово "капитан" не выговорил как должно, проглотил большую часть букв, показывает, нахал, что он из другого ведомства и артиллерийский начальник ему до лампочки.

Комбат, бесспорно, это тоже заметил, но в бутылку не полез, в конце концов, этот сержантец ему чуж-чуженин. Спросил только:

– Когда вас заберут?

Младший сержант пожал плечами, отчего мятые летные погоны смялись еще раз:

– Часа через два-три.

Комбат недоверчиво поднял бровь.

– Мы сейчас на аэродром Ютербог базируемся. Тут рядом совсем.

– Прямо на фрицевском аэродроме? – чуточку удивился офицер.

– Так точно. Их там два. Здоровенные оба. Ихнее ПВО тут все истребители для столицы держало. А на втором – всякой техники навалом. Больше трехсот самолетов, половина – исправные. И со всем гарниром – ангары, склады, бензин, боеприпасы всякие, казармы роскошные, мастерские разные… Все нам в руки и попало. Так-то когда танкёры на взлетку гусеницами выкатывают, то от самолетов жеваный да давленый люмень остается, а тут аккуратненько взяли, уважительно. До того мы с автострады взлетали, неудобно было, а теперь – летай не хочу! Потерь тьфу-тьфу – мало, так что скоро приедут.

Калинин подумал, что хоть стрелок и нудный человек – а разговорился. Капитан, похоже, к такому же выводу пришел.

– И как сверху немец выглядит? – не удержался пухлощекий лейтенант.

– Так народу у него много и техника какая-никакая. Но сравнить если с ранешним временем – а я с 43 года стрелком, так лопнула у фрицев пружинка. Даже по потерям судя.

– Это – нашим?

– Так, да. Мы в часть прибыли, когда уже под Курском бои закончились, так старичков-то по пальцам в полку пересчитать можно было, посбивали много кого, дали там нашим дрозда, а потом уже – шабаш. Наша сила взяла, – рассудительно заявил младший сержант.

– А с самолетом что?

– Так сложно сказать. Пилоту-то виднее. Я ж за пулеметом, мне глядеть надо за другим, на мне все, что сзади, тащ лтнат. Но машина цела, мотор работал, сели мяконько, аккуратненько. Даже корзина масляного радиатора цела, – заявил бортстрелок.

Разговор как-то поусох. Но тут как-то уж очень быстро вернулся взъерошенный летчик, физиономия раскраснелась и глаза блестели, словно у кота дворового перед дракой.

– Дозвонились? – уточнил комбат.

– Да. В общем. Немец у вас там расселся, а я когда их мундиры вижу – руки чешутся. И еще надменный такой, сучара. Сидит, гляделками своими оловянными смотрит. Ладно, сейчас наши приедут – видели же, куда сел, – пропыхтел возмущенно штурмовик.

– Он такой. Непростой, в общем. Пойдемте, угостим крылатых братьев-славян, чем бог послал, – пригласил командир батареи.

– Не, спасибо, – застеснялся летчик. Ну, мальчишка же.

– Ну, была бы честь предложена, – нахмурился комбат.

– Това-а-арищ капитан! – покаянно возопил летчик и тут же кинулся пояснять: "Мне сейчас кусок в глотку не полезет, после драки такой. Так ювелирно – впервые работать пришлось! Мы только к квадрату вышли, а наш комэск вдруг эскадрилью разворачивает – и в город. Прямо почти по крышам, я честно опасался за какую трубу зацепиться! А Бегельдинов командует: "Наши танкисты на себя огонь вызвали. Атакуем немцев, осторожно, наших не заденьте!"

Он на боевой курс – мы как нитка за иголкой. А там внизу вперемешку и наши и немцы, лупят друг по другу мало не в упор, ну мы и вспотели! Бомбы, ракеты как руками укладывали, словно яйца в лукошко! Там на площади две наши тридцатьчетверки зажали, вот мы оттуда и пошли по улочкам сыпать, потом опять заход – и так же, по сантиметрику высчитывая, по головам идя! Пяток немецких жестянок попортили, две загорелись. Тут мне в маслопровод и прилетело, дальше сами видали. Фрицев шуганули хорошо. Так что я тут посижу, подышу свежим воздухом, товарищ капитан, – немного пристыженно, но твердо заявил штурмовик.

– Вольному воля, – пожал плечами комбат и исчез в ходе сообщения.

Калинин переглянулся с раненым наводчиком. Понятное дело – побрезговал летун артиллерийским скромным харчом. Их-то небось всякими разносолами потчуют, да еще сам же стрелок сказал – склады немецкие взяли, а немцы своих летяг тоже кормили как следует. Всяко уж слаще едят и спят мягче. Да и работка у них полегче – сиди себе в кресле мягком, да рули туда-сюда. Потаскали бы пудовые мины часами, поднимая из до среза ствола, а он, к слову, длиной аж в 1740 миллиметров. Так намахаешься за день-деньской, куда там цирковым силачам!

Возбуждение у летячей братии прошло, как-то они оба сдулись. Да и болтать было некогда с ними – грузовики отправлялись на склад – отвезти тару и доставить боезапас, остались после сегодняшней пальбы мышкины слезы.

Взбодрились гости тогда только, когда с того края кто-то закричал": "Немцы!"

Наискосок через поле величественно полз серый здоровенный полугусеничный вездеход, тащивший за собой непонятное сооружение. Сгоряча чуть не обстреляли, но положение спас оживевший лейтенантик, звонко завопивший: "Не стрелять! Это наши!"

– Рисковые у вас ребята. Могли бы и попасть под мины, – укоризненно заявил комвзвода, когда первая суета немного улеглась.

– Так вот же – звезда красная на тягаче, – удивился артиллерийскому неразумию летчик.

– Красочки-то пожалели. Ее и в бинокль не разглядеть, – парировал совершенно справедливо артиллерийский лейтенант.

Тягач тем временем невозмутимо продефилировал прямо к самолету и из него, не шибко поспешая, вылезло с десяток мужиков в комбинезонах.

Летчик со стрелком торопливо попрощались, пригласили заезжать к ним, как время будет и поспешно зашагали к лежащему на голубом брюхе Илу.

– Вот же хамы, братья-славяне, – укоризненно помотал головой пухлощекий лейтенантик. Калинин мысленно согласился с командиром.

Крылатая братия еще раз побеспокоила, попросив дать им в помощь два десятка пленных. Дали, отчего не дать. Хреновина, которую приволок тягач, оказалась волокушами сварными, на них уложили пострадавший аппарат и укатили к себе, наводчик отметил, что все же летюха лапой на прощание помахал и тоже отправился – нашлось ему место в колонне дивизионовых грузовиков.

И вроде бы все и хорошо, но на войне такого не бывает.

Еще тягач с самолетом был виден, как практически на том месте, откуда его уволокли, сочно и звучно грохнуло несколько мин. А потом еще раз. И еще. Невеликие минометки, но если бы летяги не убрались – аккурат бы их накрыло.

Повезло, что гавкающая батарея оказалась в поле видимости у соседей и вскоре Калинин двумя десятками мин, собранных и переданных с батареи на его миномет тремя выстрелами нащупал, а следующими разнес немецких минометчиков. Лишний раз подтвердив свое мастерство. После этого осталось на батарее по две мины на ствол, словно в дурной памяти 1942 году, и пришлось сидеть тихо до вечера, пока грузовики не привезли боезапас.

Надежды на то, что, наконец, удастся выспаться не оправдались, пошло обычное артиллерийское счастье: поспешные ночные сборы, погрузка, марш-бросок, хоть и не далеко, развертывание минометов на старых, давно приготовленных и уже заросших травой, немецких позициях. Они были неплохи, но копать пришлось все равно, потом определение системы ориентиров, привязка к ним, уточнение реперов, пристрелка и прочая рутина. Глаза сомкнуть не получилось и на полчаса.

Утро началось бодро – совсем недалеко загрохотало от души, явная артподготовка.

Чья – непонятно.

Потом мимо на всех парах пошли колонной грохочущие самоходки, фырчащие сизым дымищем "брезентовые Фердинанды". Они поспешно перли прямо по полю, взметая за собой гусеницами фонтаны из земляных комьев. Нагружены зеленые коробочки были под завязку, таща с собой все, что могло пригодится, в первую очередь – боеприпасы. РККА навострилась делать то, чем были известны немцы в начале войны – части тащили с собой запасы и дня три вполне могли драться самостоятельно, даже в окружении. Без тылов воевать можно, но умеючи и недолго. Но если твои войска умеют биться несколько дней своими ресурсами, то это шикарный козырь, только надо уметь пользоваться. Красная армия теперь умела. Но поэтому и танки и самоходки выглядели, словно ишаки, навьюченные ящиками и баками для топлива. Еще дым от самоходов не развеялся – по дороге промчались артиллеристы из легкой противотанковой, прущие более чем поспешно. Прицепленные 57-миллиметровые пушки бодро подскакивали на жестких колесах из гусматика, влекомые ленд-лизовскими "Доджами". И это совсем не понравилось Калинину, этих ребят бросали всегда туда, куда перли немецкие танки. А бронированные машины с крестами сержант заслуженно не любил. И еще больше не понравилось, что видная дорога была пустой – не перла по ней привычно масса всякого левого народа, включая раздолбанные фрицевские подразделения. Пуста дорога. Значит будут сюрпризы. На войне они в основном – паршивые.