Текст книги "Поэты 1840–1850-х годов"

Автор книги: Николай Берг

По прочтении новым друзьям старых стихотворений

О. Б. М. Э.

 
Чего-то жаль мне… И не знаю я
Наверное, чего… Опять его ли,
Кого безумно так любила я,
Так долго и с такой упрямой волей?
Или тебя, пора моей весны,
Отцветшая пора младых стремлений,
Желаний, и надежд, и вдохновений,
Той грустной, но всё милой старины?!.
 
 
О нем зачем жалеть?.. Ведь счастлив он,
Своей судьбой доволен и спокоен,
Минувшего забыл минутный сон
И, счастия оседлого достоин,
Рассудку подчинил свой гордый ум,
Житейских благ всю цену понимает,
Без детских грез, без лишних страстных дум
Живет… и жизни смысл и цель уж знает!
 
 
Он знает, что богатство нужно нам,
Чтоб вес иметь и поддержать значенье;
Что душу не разделишь пополам
С другой душой, что это заблужденье
Мальчишек и девчонок в двадцать лет,
Что барский дом, стол лакомый на славу
Превознесут друзья, уважит свет
(Друзья и свет так падки на забавы!).
 
 
С поэзией простился он навек
И с прозою сухою помирился;
Член общества, степенный человек,
С приличием в ладу, он научился
Условной речи их… Нет, он не тот,
Чем прежде был!.. О нем жалеть зачем же?
От женского он сердца сам не ждет,
Чтоб было век оно одним и тем же!
 
 
Нет, не его мне жаль! – Мне жаль тебя,
Моя любовь, любовь души беспечной!
Ты верила и вечности сердечной,
Ты верила и в клятвы и в себя!..
Мне жаль еще повязки ослепленья,
Скрывавшей мне житейских уз тщету,
Мне жаль тебя, о гордое презренье,
Ребяческий ответ на клевету!..
 
 
Мне жаль тебя, мой благородный гнев,
Ты ложь встречал лицом к лицу отважно,
Ты лесть отверг с ее хвалой продажной,
Ты зависти дразнил зловещий рев!
Мне жаль тебя, мое самозабвенье,
Готовность глупо жертвовать собой,
Безумно жаль младого увлеченья
С его золотокрылою мечтой!..
 

После субботы 16 февраля 1852. Москва

 
Там много их было, веселых гостей,
И много шепталось приветных речей…
Один лишь там не был, но этот один —
Всех дум и желаний моих господин.
 
 
И сладкие песни мне слышались там,
И страсть в них дышала с тоской пополам…
Лишь голос любимый в разлуке молчал,
Но верному сердцу заочно звучал.
 
 
Блеснет ли навстречу мне пламенный взор?
Коснется ли слуха живой разговор?
Всё снится далекий, всё видится он,
И жизнь моя – с ним, а всё прочее – сон!
 

18 ноября 1852 Москва

 
Ступай себе! твой минул срок печальный,
О мрачный гость в одежде погребальной,
Тяжелый год и высокосный год!
Отпущен ты не с честию и миром, —
Нет, вслед тебе народы дружным клиром
Кричат итог утрат, скорбей, невзгод…
Ступай себе под бременем упрека,
Напутствуем проклятьем и хулой!
Косил у нас ты бойко и высоко,—
             Гробами путь усеял свой!
 
 
Ты взял у нас народные три славы,
Красу и честь России величавой,
Трех лучших, трех любимых между нас!
Ты вырвал кисть из длани вдохновенной,
Ты песнь прервал в груди благословенной,
О вечности вещавшей в смертный час,
Громовое перо сломал до срока
У мудрого наставника людей…
О, сгинь навек, косивший так высоко
             Год наших бедствий и скорбей!..[52]52
  В этот год Россия лишилась Гоголя, Жуковского и Брюллова.


[Закрыть]
 

1 января 1853

 
Звенит, гудит, дробится мелкой трелью
Валдайский колокольчик удалой…
             В нем слышится призыв родной,—
Какое-то разгульное веселье
С безумной, безотчетною тоской…
 
 
Кто едет там?.. Куда?.. С какою целью?..
Зачем?.. К кому?.. И ждет ли кто-нибудь?..
             Трепещущую счастьем грудь
Смутит ли колокольчик звонкой трелью?..
Спешат, летят!.. Бог с ними… Добрый путь!..
 
 
Вот с мостика спустились на плотину,
Вот обогнули пруд, и сад, и дом…
             Теперь поехали шажком…
Свернули в парк аллеею старинной…
И вот ямщик стегнул по всем по трем…
 
 
Звенит, гудит, как будто бьет тревогу,
Чтоб мысль завлечь и сердце соблазнить!..
             И скучно стало сиднем жить,
И хочется куда-нибудь в дорогу,
И хочется к кому-нибудь спешить!..
 

27 августа 1853 Вороново

 
Виновны вы и правы оба!..
Непримирим ваш вечный спор!..
В жене понятны месть и злоба,
Борьбы отчаянный отпор,
А в муже – гнев за оскорбленья,
За вероломство многих лет!
Согласно жить вам средства нет!
Спасенье вам – разъединенье!
Ваш брак лишь грех и ложь!.. Сам бог
Благословить его не мог!..
 
 
Закон, язык, и нрав, и вера —
Вас разделяют навсегда!..
Меж вами ненависть без меры,
Тысячелетняя вражда!..
Меж вами память, страж ревнивый,
И токи крови пролитой…
Муж цепью свяжет ли златой
Порыв жены вольнолюбивой?..
Расстаньтесь!.. Брак ваш – грех!.. Сам бог
Благословить его не мог!..
 

22 сентября 1853 Вороново

Посвящается Меропе Александровне Новосильцевой

 
             И больно, и сладко,
Когда, при начале любви,
То сердце забьется украдкой,
То в жилах течет лихорадка,
То жар запылает в крови…
             И больно, и сладко!..
 
 
             Пробьет час свиданья,—
Потупя предательный взор,
В волненьи, в томленьи незнанья,
Боясь и желая признанья,
Начнешь и прервешь разговор.
             И в муку свиданье!..
 
 
             Не вымолвишь слова,
Немеешь, робеешь, дрожишь…
Душа, проклиная оковы,
Вся в речи излиться б готова…
Но только глядишь и молчишь,—
             Нет силы, нет слова!..
 
 
             Настанет разлука,
И, холодно, гордо простясь,
Уйдешь с своей тайной и мукой!..
А в сердце истома и скука,
И вечностью нам каждый час,
             И смерть нам разлука!..
 
 
             И сладко, и больно…
И трепет безумный затих;
И сердцу легко и раздольно…
Слова полились бы так вольно,
Но слушать уж некому их,—
             И сладко, и больно!
 

2 февраля 1854

Княгине Марии Ив<ановне> Голицыной, рожденной Похвисневой, в Тифлис

 
Бывало, я при нем живее,
Одушевленнее была,
И смех звучал мой веселее,
И речь свободнее текла.
 
 
При нем я на других смотрела,
Ему слегка бросая взор;
Лишь слова два подчас умела
Вплесть для него в свой разговор.
 
 
Как будто я не замечала,
Что он всё тут, всё занят мной;
Как будто холодно встречала
Привет, мне втайне дорогой.
 
 
Теперь… о нет!.. совсем другое,
Я изменилась, я не та…
В толпе, мне мнится, нас лишь двое,
И только им я занята.
 
 
Другие в тягость мне!.. Нет силы
Для них терять слова его,
И только б с ним я говорила,
И всё б смотрела на него!..
 

15 марта 1854

 
Ножка, ножка-чародейка,
Глазки девицы-души,
Голубая душегрейка,—
Как вы были хороши!..
 
 
Помню, помню, как, бывало,
В зимню пору, вечерком
Свет-красотка выбегала
Погулять со мной тайком!..
 
 
Пусть журила мать-старушка,
Пусть ворчал отец седой, —
Выпорхала их резвушка
Птичкой вольной и живой.
 
 
Помню радость жданной встречи,
Нежный взгляд, невольный страх,
Помню ласковые речи
И румянец на щеках.
 
 
Помню беленькую ручку,
Перстенек из бирюзы,
Помню песню-самоучку,
Детский смех и блеск слезы.
 
 
Помню муку расставанья
И прощальный поцелуй…
Эх, молчи, воспоминанье!..
Полно, сердце, не тоскуй!..
 
 
Не вернуть тебе былого,
Стары годы не придут!
Жадных уст моих уж снова
Поцелуи не сожгут!
 
 
Ножка, ножка чародейка,
Глазки девицы-души,
Голубая душегрейка, —
Как вы были хороши!..
 

Январь или начало февраля 1855

 
Вставайте… сбирайтесь, народы,
Услыша желанный трезвон!..
Ветвь с ветвью сплетайте, о роды,
От корня славянских племен!..
Срок минул жестоким изгнаньям!..
Пора плен чужбины разбить
И вновь, по старинным преданьям,
Одною семьею зажить!..
 
 
Примеру благому послушны,
Пусть наши и ваши поля
Сойдутся, – в день встречи радушной
Взыграет родная земля!..
Ты, Волга, целуйся с Дунаем!..
Урал, – ты Карпат обнимай!..
Пляшите, как братья, край с краем,
И всё, что не мы, – пропадай!..
 
 
Прочь ложь и соблазны науки,
Искусства и мудрость людей!..
Словенские души и руки
Невинней без ваших затей!..
Зачем нам уменье чужое?..
Своим мы богаты умом!..
От Запада разве лишь злое
И вредное мы переймем!..
 
 
Что проку от грешной музы́ки,
От статуй и голых картин!..
Скупайте их златом, язы́ки!..
Пусть плюнет на них Славянин…
Сожжемте на вече творенья
Всех, всех чужеземных писак!..
Вот Нестор – мои песнопенья!
В чтецы – вот приходский вам дьяк!..
 
 
Отпустим бородки до чресел,
В нагольный тулуп облачась,—
И в лес все пойдемте!.. Как весел,
Как светл обновления час!..
Да здравствуют наши трущобы,
Разгул, старина, простота…
Без распрей, без лести, без злобы,
Здесь жизнь и сладка, и чиста!..
 
 
С медведем мы пустимся в битвы
За мед и за шкуру его,
И всяк, возвращаясь с ловитвы,
Съест гордо врага своего!..
Шипучие вина забудем!..
Анафема трюфлям у нас!..
Славяне!.. отныне мы будем
Есть кашу – и пить только квас!..
 

1856

 
Не сотвори себе кумира,
У ног бездушной красоты
Не трать высокие мечты!
От воплощенной суеты
Не жди любви, не требуй мира!..
 
 
Любуйся блеском черных глаз,
Но не ищи в них тайной страсти…
Безумец ты!.. В твоей ли власти
Вдруг заменить мечтой о счастья
Блажь легких шуток и проказ?!.
 
 
Каприз пустейшего кокетства,
Тщеславья женского обман
Повергли разум твой в туман;
Слепец, прозри!.. Твой истукан
Утратил сердце с малолетства.
 
 
Смотри: ты сохнешь и горишь,—
А ей-то что?.. Ей горя мало!..
Ей нынче зеркало сказало,
Что платье очень к ней пристало, —
Так чем ее ты удивишь?..
 
 
Дань нежных чувств, дань удивленья,
Намеков, робких полуслов
Она приемлет от рабов
Как долг законных должников,
Как побежденных приношенье…
 
 
Беги приманок роковых!..
Такие женщины не любят,
И если даже приголубят —
Как змей, задушат и погубят
Они в объятиях своих!..
 

3 февраля 1856 Москва

 
Беда стране, где раб и льстец
Одни допущены к престолу!..
 

А. Пушкин

 
Не бойтесь нас, цари земные:
Не страшен искренний поэт,
Когда порой в дела мирские
Он вносит божьей правды свет.
 
 
Во имя правды этой вечной
Он за судьбой людей следит;
И не корысть, а пыл сердечный
Его устами говорит.
 
 
Он не завистник: не трепещет
Вражда в груди, в душе его;
Лишь слабых ради в сильных мещет
Он стрелы слова своего!..
 
 
Он враг лишь лжи и притеснений,
Он мрака, предрассудка враг;
В нем нет ни тайных ухищрений,
Ни алчности житейских благ.
 
 
Нет, не в упрек, не для обиды
Звучит его громовый стих,
Когда, глас высшей Немезиды,
Карает он и зло и злых, —
 
 
Он только верно выполняет
Свой долг святой пред божеством;
Он только громко повторяет,
Что честь и совесть скажут в нем!
 
 
Живет он средь житейской смуты
Не в свой, а в божий произвол;
На помощь дан для битвы лютой
Ему орудием глагол.
 
 
Не знает он любостяжанья;
Благоговейно принял он
От неба в дар свое призванье,
Добра желаньем вдохновлен.
 
 
Не нужно ничего поэту, —
Ни лент, ни места, ни крестов;
Поэт за благостыню эту
Вам не продаст своих стихов!
 
 
Зачем вельможные палаты
Тому, кто ищет высь небес?
Зачем блеск почестей и злата
Жильцу обители чудес?
 
 
Не бойтесь нас, земные власти, —
Но не гоните только нас:
Мы выше станем при несчастьи,
В гоненьи дорастем до вас!
 
 
Под стражей общего вниманья
Растет и множится наш род;
За опалу, за поруганье
Любовью нам воздаст народ!
 
 
Молва за нас!.. Судьба бедою
Грозит ли нам издалека —
Уж над беспечной головою
Молвы хранящая рука!
 
 
Не обижайте нас – преданье
За нас потребует отчет
И в месть за нас, вам в наказанье,
И вас, и нас переживет!
 
 
Не бойтесь нас!.. Мы правду знаем,—
Вам больше всех она нужна!
Мы смысл ее вам разгадаем,
Хоть вам не нравится она!
 
 
Не бойтесь нас!.. Мы правду скажем,
Народный глас к вам доведем,
И к славе путь мы вам укажем,
И вашу славу воспоем!
 
 
Но бойтесь уст медоточивых
Низкопоклонников, льстецов;
Но бойтесь их доносов лживых
И их коварных полуслов!
 
 
Но бойтесь похвалы лукавой
И царедворческих речей:
В них яд, измена и отрава,
Отрава царства и царей!
 
 
Но бойтесь всех подобострастных,
Кто лижут, ластятся, ползут…
Они вас, бедных, самовластных,
И проведут, и продадут!
 
 
Они поссорят вас с народом,
Его любовь к вам охладят
И неминуемым исходом
Пред вами нас же обвинят!
 

Август 1856 Москва

 
Скорей гардины поднимите,
Впустите солнышко ко мне,
Окошко настежь отворите
Навстречу утру и весне!
 
 
Он прилетел, наш гость желанный,
Он улыбнулся, светлый май!
Всей жизнью нам, благоуханный,
Твори, и грей, и воскрешай!
 
 
Пора!.. Смотри, в природе целой
Всё ждет тебя, зовет к тебе…
Изнемогла и помертвела
Она со стужею в борьбе.
 
 
В уничтожающих объятьях
Всеразрушающей зимы,
В напрасном ропоте, в проклятьях
Изнемогаем тоже мы.
 
 
Ты, голос ласточке дающий,
Подснежнику дающий цвет, —
Дух божий, жизни дух могущий,—
Ты не забудешь нас, о нет!..
 
 
Дающий всякому дыханью
Что нужно естеству его, —
Внуши разумному созданью,
Что́ для него нужней всего.
 
 
Расширь на смелое стремленье
Крило незримое души
И в битве жизненной терпенье
И силу воли нам внуши!
 

1 мая 1857 Москва

Э. П. ГУБЕР

Э. И. Губер. Дагерротипный портрет

Эдуард Иванович Губер родился 1 мая 1814 года в поселке Усть-Золиха Саратовской губернии, в семье бедного пастора лютеранской церкви. Родным языком Губера был немецкий. Уже в четырехлетием возрасте он научился читать, а вскоре, под руководством отца, начал заниматься латинским и греческим. Шести лет он уже сочинял стихи на немецком и латинском языках.

В 1823 году семья переехала в Саратов, куда был переведен отец Губера. Здесь мальчик за несколько месяцев овладел русским языком, которого ранее не знал, и был принят в гимназию. В ученические годы большую роль в развитии литературных способностей Губера сыграл преподаватель русской словесности Ф. П. Волков. В 1830 году юноша блестяще закончил гимназический курс и на выпускном акте читал написанное по-русски стихотворение «Прощание с друзьями».

В том же году для продолжения образования Губер переехал в Петербург. С 1832 по 1834 год он учился в Институте корпуса путей сообщения, окончив который в чине прапорщика, поступил на службу военным инженером. Однако главным в его жизни были литературные интересы. Губер знакомится со многими литераторами: В. А. Жуковским, Н. А. Полевым, Н. В. Кукольником и другими, посещает литературные «четверги» Н. И. Греча.

На протяжении 30-х годов сильное влияние на Губера оказывал И. А. Фесслер (1756–1839), немецкий ученый-историк, писатель и общественный деятель, в начале века поселившийся в России. Губер познакомился с ним еще в Саратове, а в Петербурге сблизился и под его руководством на протяжении нескольких лет изучал философию. Исследователи отмечали продолжительное воздействие на творчество поэта личности Фесслера, сочетавшего в своем мировоззрении мистические и атеистические тенденции[53]53
  См.: П. А. Висковатов, Эдуард Губер и Фесслер, СПб., 1897.


[Закрыть]. Фесслер ввел Губера в мир гетевского «Фауста», и в 1831 году семнадцатилетний поэт впервые в России принялся за стихотворный перевод трагедии. В 1835 году перевод первой части был завершен и отдан в цензуру, однако цензура запретила его, и тогда Губер, в досаде и ярости, уничтожил свою рукопись.

Это трагическое обстоятельство послужило поводом для знакомства с Пушкиным, который разыскал неизвестного ему прежде поэта и сумел убедить его вторично приняться за работу. Губер, боготворивший Пушкина, стал часто бывать у него, показывая фрагменты заново переводимого им произведения. Законченный и опубликованный уже после смерти Пушкина, в 1838 году, перевод вышел с посвящением памяти великого поэта. Появление «Фауста» даже в изуродованном цензурой виде (многие места и целые страницы текста были изъяты) навлекло на Губера неприятности по службе: заподозренный в сочувствии «вредным и безнравственным» идеям, поэт не получил обещанной ему ранее должности адъюнкт-профессора русской словесности в Инженерном институте, к чему несколько лет готовился, усердно занимаясь историей русской литературы. Вскоре, в 1839 году, Губер вышел в отставку в чине капитана и поступил на гражданскую службу, в канцелярию главноуправляющего путями сообщения. Независимый и прямой, он не смог стать послушным чиновником и, испортив отношения со своим начальником, графом П. А. Клейнмихелем, в 1842 году окончательно оставил службу.

Нужда преследовала Губера до конца жизни. Едва приехав из Саратова в Петербург, он отказался от родительского пособия и умудрялся еще из своего скудного жалованья оказывать постоянную помощь младшему брату, студенту. В 30-е годы, по заказу Академии наук, он взялся за перевод с немецкого огромной Тибетской грамматики и словаря, а затем принял участие в «Энциклопедическом словаре» Плюшара, для которого написал статьи по истории немецкой литературы.

В 1840 году Губер получил от Сенковского приглашение сотрудничать в журнале «Библиотека для чтения» и стал заведовать там отделами «Критика» и «Литературная летопись». Постоянно нуждавшийся, изнурявший себя непосильной литературной работой, Губер подорвал свое здоровье; из-за тяжелого сердечного заболевания он вынужден был в 1842 году уйти из журнала. Вернулся он туда незадолго до смерти, в конце 1846 года, а с начала 1847-го, кроме того, стал вести отделы фельетона и театральной хроники в «Санкт-Петербургских ведомостях». Своими фельетонами, которые пользовались успехом, Губер, по словам М. Н. Лонгинова, «много содействовал тому, что во многих гостиных заговорили хоть отчасти по-русски»[54]54
  «Московские ведомости», 18–57, 12 ноября.


[Закрыть]. Здесь же были напечатаны несколько его статей и среди них статья о «Выбранных местах из переписки с друзьями» Гоголя, о которой Белинский отозвался как о «замечательном и отрадном явлении»[55]55
  В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. 12, М., 1956, с. 332; ср. на с. 340.


[Закрыть].

Жизнь Губера оборвалась в результате сильнейшего сердечного приступа. Поэт умер 11 апреля 1847 года, не дожив и до 33 лет.

Первое стихотворение Губера, «Разочарованный», было опубликовано в 1831 году в петербургской газете «Северный Меркурий». Затем его стихи печатались в журналах «Современник», «Сын отечества» и в различных альманахах, а особенно часто – в начале 1840-х годов – в «Библиотеке для чтения». В 1835 году Губер подготовил к изданию сборник из 25 стихотворений. Рукопись прошла цензуру, но, по неизвестным причинам, издание не состоялось. Только через десять лет поэт издал сборник своих «Стихотворений» (СПб., 1845), куда вошли произведения, написанные в 1832–1844 годах. Рецензенты, признавая талант поэта, справедливо критиковали книгу за ее сгущенно мрачный колорит. Белинский, упрекая автора в отсутствии творческой фантазии, подчеркивал все же, что его поэзия отличается «замечательно хорошим стихом и избытком чувства»[56]56
  Там же, т. 9, М.,1955, с. 391.


[Закрыть].

В 1845 году Губер создал одно из лучших своих произведений – поэму «Прометей». Свободолюбивые, тираноборческие мотивы сделали невозможным ее опубликование при жизни автора. Напечатать поэму удалось лишь в виде расположенных в нарочитом беспорядке отрывков («Иллюстрация», 1847), что не давало почти никакого представления о произведении в целом.

Ранняя смерть помешала Губеру завершить начатую еще в конце 30-х годов поэму «Антоний» (из задуманных восьми глав он успел написать шесть). Поэма отчасти автобиографична, в особенности первые главы, описывающие детство героя. Незадолго до смерти Губер начал поэму «Вечный жид», но успел написать лишь пролог.

К середине 40-х годов можно отнести поворот Губера от романтического мировоззрения к реалистическому осмыслению окружающей действительности. Его стихи последних лет проникнуты состраданием к обездоленным и ненавистью к власть имущим. Наметилось сближение поэта с представителями «натуральной школы», с кругом «Современника». Так, имя Губера в конце 1846 года встречается в списке будущих постоянных участников «Современника», переходившего тогда к Некрасову. Не случайно намерение этого журнала, не осуществившееся из-за цензурного запрещения, напечатать стихотворение Губера «У люльки». Однако новым тенденциям в его творчестве не суждено было развиться.

После смерти Губера появились его трехтомные «Сочинения», изданные под редакцией А. Г. Тихменева (СПб., 1859–1860). Различного рода искажения, имеющиеся здесь в большом количестве, делают это издание малоавторитетным в текстологическом отношении.

 
Когда, в пучинах жизни смрадной
Борьбой напрасной истомясь,
Грехами черни кровожадной
В правдивом ужасе смутясь,
Поэт разгневанный проснется,
Жрецом небес заговорит,
И речь, как буря, пронесется,
И слово громом прогремит, —
Тогда с насмешкою лукавой,
И любопытна и глупа,
Для праздной, суетной забавы
К нему сбегается толпа,
Его и хвалит и порочит,
И дико смотрит на него,
Или бессмысленно хохочет
Над вдохновением его,
И как раба своей забавы,
На шумный пир его зовет,
И жрец небес, питомец славы
У ней поденщиком слывет!
Им чужд язык его могучий,
И всуе дивный глас певца
Волною пламенных созвучий
Тревожит хладные сердца.
И только редкою порою,
Возненавидев жалкий свет,
Он купит страшною ценою
Отрадный ласковый привет;
И вдохновительница муза
С улыбкой сына обоймет
И в знак священного союза
Чело венками обовьет.
 

1833

 
В страшный час томящих снов,
В тихой области гробов,
На обломках бытия
От людей скрываюсь я.
 
 
Нива божия молчит,
Ветер дремлет-воздух спит,
Над гробами тишина;
Ночь глубоких дум полна,
И не тронет этих дум
Праздной жизни праздный шум.
 
 
В этот час молюся я,
Детский страх в душе тая;
В этот час в тоске немой
Проклинаю жребий мой.
 
 
Здесь, в безмолвии святом,
Под могилой и крестом
Спят страдания людей
До рассвета лучших дней.
 
 
Всё, что радовало их,
Что терзало душу в них,
Грусть и смех, печаль и страх,
Всё навек легло в гробах!
 
 
Сколько тайн на дне могил
Медный заступ схоронил!
Надпись хладная молчит,
Смерть костям не изменит.
 
 
Лишний житель бытия,
Между них усну и я,
И – в могиле свежий гость —
Возле кости ляжет кость.
 
 
Тих и темен бедный дом.
В нем усну я долгим сном.
Гроб не выдаст мертвеца
В руки праздного глупца,
Не отдаст моих костей
В посмеяние людей!
 

1834