Текст книги "Поэты 1840–1850-х годов"

Автор книги: Николай Берг

 
Запорошена дорожка,
Подымается кура,
Занесло совсем окошко
Постоялого двора.
Уж давно гляжу с тоскою
Я в замерзшее окно,
Всё вдали передо мною
И мертво и холодно.
Между вешками кривыми
Грузно тянется обоз…
Вот косицами седыми
Снег поземный попол<о>з.
Взвыла вьюга! Страшен грозный
И пустынный этот вид,
Солнце в радуге морозной
Неприветливо глядит.
Скучно, пусто в поле чистом,
Воздух холоден, как лед,
И, гудя с протяжным свистом,
Ветер по степи идет.
И чего ж это мне жалко,
Что так сердце мне щемит,
Как под звуки эти прялка
У хозяйки прошумит,
Как, вздохнув, она, молодка,
Безутешно пропоет…
Эта песня и погодка
Чуть мне грудь не надорвет.
Друг мой милый, всё больнее
И тоскуя, и любя,
Отчего теперь живее
Вдруг я вспомнил про тебя?
Снегом тоже, знать, светлица
У тебя занесена;
Так же ты сидишь, девица,
Пригорюнясь у окна
И одна глядишь с тоскою
Ты в замерзшее окно,
И вдали перед тобою
Всё мертво и холодно…
 

Н. Д. ХВОЩИНСКАЯ

Н. Д. Хвощинская. Гравюра.

Надежда Дмитриевна Хвощинская (по мужу Зайончковская) родилась 20 мая 1824 года в Пронском уезде Рязанской губернии, в отцовском имении. Девочка рано узнала нужду: отца, чиновника, несправедливо обвинили в растрате, он был лишен места, имущество конфисковали, имение продали с аукциона. Семья переехала в Рязань и много лет бедствовала (невиновность отца была доказана в 1845 году и только тогда его вновь приняли на службу). Хвощинская поступила в рязанский частный пансион, но вскоре была взята оттуда из-за недостатка средств. Родители сами занялись обучением четверых детей.

Хвощинская рано пристрастилась к книгам, зачитывалась романами Вальтер Скотта, Жорж Санд и Гюго; в юности испытала влияние идей Белинского. Увлечение литературой в семье было всеобщим: впоследствии стали писательницами и сестры Хвощинской – Софья Дмитриевна (псевдоним – Иван Весеньев) и Прасковья Дмитриевна (псевдоним – С. Зимаров).

В Рязани, вместе с семьей, Хвощинская прожила почти всю жизнь. С 1852 года она нередко бывала, в Петербурге, где завязала знакомство с В. Р. Зотовым, А. А. Краевским, С. С. Дудышкиным, Н. Ф. Щербиной, художником А. А. Ивановым. В 1865 году она вышла замуж за молодого врача И, И. Зайончковского, высланного в Рязань по политическому делу. Поздний брак не принес Хвощинской счастья. Супруги в основном жили порознь (муж постоянно болел и лечился за границей), а через несколько лет разошлись. В 1884 году Хвощинская переселилась в Петербург. Она жила здесь уединенно, постоянно нуждалась, часто болела, но не прекращала литературной работы, служившей для нее источником существования. Умерла она в Старом Петергофе, на даче, 8 июня 1889 года.

Хвощинская известна прежде всего как прозаик демократического направления. Увлечение поэзией относится к раннему периоду ее творчества. Литературный дебют Хвощинской состоялся в 1847 году, когда она послала в «Литерату́рную газету» В. Р. Зотова тетрадь своих стихотворений; шесть из них были напечатаны в номере от 18 сентября с лестным для автора отзывом: «Мы нашли в них много истинной поэзии, теплоты чувства, согретого мыслью и оригинальностью»; еще шесть стихотворений появились в следующем номере газеты. За двенадцать лет, с 1847 по 1859 год, Хвощинская опубликовала в «Литературной газете», а также в «Иллюстрации», «Пантеоне», «Отечественных записках» и других журналах около ста своих стихотворений, драматическую фантазию «Джулио» (1850) и стихотворную повесть «Деревенский случай» (1853). Последняя вызвала отрицательный отзыв Некрасова, писавшего, впрочем, что Хвощинской «дано все нужное для того, чтобы удачно писать прозой».[71]71
  Н. А. Некрасов, Полн. собр. соч. и писем, т. 9, М., 1950, с. 673.


[Закрыть] Начиная с 1860-х годов Хвощинская стихов не публиковала и, по-видимому, не писала. Мысль об издании поэтического сборника осталась неосуществленной; стихи не включались ни в одно из нескольких собраний сочинений писательницы.

В 1850 году в «Отечественных записках» появилась первая повесть Хвощинской – «Анна Михайловна», подписанная псевдонимом В. Крестовский. Этот псевдоним стал постоянным для ее прозы (когда появился писатель В. В. Крестовский, она стала подписываться: В. Крестовский – псевдоним). Как прозаик Хвощинская приобрела немалую известность. За сорок лет она создала большое число неравноценных по качеству романов, повестей и рассказов Главный мотив их – изображение застойной жизни русской провинции. Наибольшую известность имели повесть «Первая борьба» (1869) и роман «Большая медведица» (1870–1871). Хвощинская сотрудничала во многих журналах, наиболее интенсивно – в «Отечественных записках», с 1868 года возглавлявшихся Салтыковым-Щедриным и Некрасовым. Со Щедриным она познакомилась в Рязани, где в 1858–1860 годах он служил вице-губернатором. В дальнейшем, высоко оценив дарование писательницы, Щедрин охотно печатал ее произведения в своем журнале.

С начала 60-х годов Хвощинская выступала и в качестве литературного критика, писала обзоры художественных выставок; в 80-е годы она много переводила с итальянского и французского языков: перевела ряд драматических, в том числе стихотворных, произведений, несколько романов Жорж Санд.

 
Есть дни: душа как будто в сон печальный,
Болезненно томясь, погружена;
Нет слез у ней о прошлой жизни дальной,
О будущем не думает она,
 
 
И нет забот тревоги настоящей,
И незаметно жизнь вокруг идет,
И всё равно, лазурью ли блестящей
Иль тучами одет небесный свод.
 
 
Все чувства спят… Как имя дать недугу?
А он тяжел!.. Болезнь, безумье, лень?
Когда мы ночь встречаем как подругу
И как врага прогнать стремимся день…
 
 
И сердце спит. Порой воспоминанье,
Боль новая – движенье даст ему;
И чувство есть, чтоб высказать страданье,
И слово есть, – и вдруг вопрос: к чему?..
 
 
А если дух коварный песнопенья
Ту вырвет мысль и в слово облечет, —
Всё ж этих слов, опомнясь от забвенья,
Душа тогда своими не зовет.
 
 
Затем, что в ней есть луч небес высоких,
И гордость есть, и жалобы земной
Она не любит… Мутного потока
Не любит ключ с серебряной струей!
 

<1848>

 
Бал детский; дети все так милы; их наряд
Так свеж, в глазах отцов и матерей летят
            Они под радостные звуки;
Но мне не смотрится: когда сияет бал,
Кто от веселия хоть мига не отдал
            На долю безотвязной скуки?
 
 
Мне стало глупо жаль танцующих детей.
Средь этой тесноты, средь шума злых речей,
            Тщеславья, что к нам льнет невольно,
Похвал неискренних и глупого суда,
Где зависть ранняя и ранняя вражда
            Растут и спеют так привольно, —
 
 
Мне стало душно вдруг и тяжело за них.
О, дайте рощу им, рой бабочек златых,
            Луг пестрый с мягкой муравою!
Наряд их ста́реет, неловок им, нейдет!
Но что я говорю? Сам крошечный народ
            Не засмеется ль надо мною?
 
 
С чего мне вздумалось жалеть о них? Они
Так полно счастливы, как будто ночи, дни
            Об этом только и мечтали;
Так смело счастливы, что не один наряд,
Но всё: движенье, речь, улыбку, смех и взгляд —
            Заране будто изучали.
 
 
О боже! детский страх – и тот в них изучен!
Вот, вот с лукавою улыбкой опущен
            Тот взор младенческий, невинный,
Где ангел мог читать связь неба и земли!
Уста раскрылися отысканной в пыли
            Насмешкой дерзкой, злостью длинной…
 
 
Зачем же это так, за что же? Неужели
Святого на земле одна лишь колыбель,
            Где света звонкие оковы
Еще не подняты, где не пора острить,
Где чуть рожденный слух не может различить
            Еще галопа от редовы?..
 
 
А вы, о матери, ужели вам не жаль,
Что пресыщение, усталость и печаль,
            Успехов, неудач тревоги
Свой бледный след кладут на лицах молодых,
Что почки пышных роз, пух яблок наливных
            Затоптаны в грязи дороги?
 
 
И вы так веселы!.. А в будущем что вы
Для них готовите? Страсть сплетен, страх молвы,
            Холодность, скуку, отупленье,
Заботу вечную о вычурах смешных.
Способность не щадить ни ближних, ни родных —
            Из мести иль для развлечения…
 
 
Им дружба не простит их ложного стыда.
Их ручки белые не тронут никогда
            Язв наших страшных и глубоких…
О, безобразие их жалость отпугнет!..
Труд гения и вопль поэта не вольет
            Румянца жаркого им в щеки!
 
 
Кто сложит голову на слабую их грудь?
Кому осветят жизнь и сгладят скорбный путь
            Они, живущие в кадрили?
Среди хлопот пустых, безделок и затей
Они пройдут свой век, – ничтожны для детей,
            Как сами матери их были…
 

Июль 1848

 
Среди борьбы и разрушенья,
Жрецы покинутых богов,
Еще твердим мы откровенья,
Уже не веря силе слов.
Тот свет, что истиной мы звали,
Враждебной тьмы прогнать не мог.
Мы усомнились в нем и пали
В смятеньи в прах на наш порог.
И слыша клики ликованья
Над потрясенною землей,
Мы вопрошаем: иль мечтанья
Всё то, что скошено грозой?..
Мы заблуждалися, мы люди:
Но благо ль то, что свершено?
Тому ли мы взывали: буди!
Что в этом мире быть должно?
Но вопль врагов глухой, неясный
Их торжеством не заглушен
И говорит: спор не напрасный,
Мужайтесь! – он не разрешен!..
 

1849

 
Три слова! Что нам в них?
Довольно, в самом деле, Себя обманывать и говорить о том,
Что невозможно здесь, чего ни в колыбели,
            Ни в гробе не найдем.
 
 
Мы братья!.. Отчего ж так разны наши нужды?
Зачем мы уступать не можем, не хотим?
Зачем страдания других нам скучны, чужды,
            А счастье нужно нам самим?
 
 
Мы равны!.. Отчего ж не размышляет сила?
Зачем не признан труд и подкуп верх берет?
Самосознанье где? Что гордость в нас убило?
            Зачем нас сильный смело гнет?
 
 
Свободны мы!.. Но где ж прямое пониманье
Священных наших прав, и где любовь к правам?
В протесте мысли нет, отваги нет <в восстаньи>,
            И благо не по силам нам.
 
 
Свобода, равенство и братство!.. Звуки, звуки!
И без значения. К чему их повторять?
Мир утомлен – на труд он не поднимет руки —
            В оковы их легко поднять…
 
 
Так что ж ему в словах?.. Ты прав, народ безумный!
Ты первый произнес – и первый их изгнал.
Так проклинай же их, осмеивай их шумно
            И торжествуй, что снова пал.
 
 
Но помни: на тебе лежит ответ. Ты дело
Затеял страшное: примером быть людей.
Ты истину открыл и сам отрекся смело
            От истины своей.
 
 
Народ! твои дела других в соблазн вводили.
Все за тобою шли и все словам твоим
Отрадно верили… О, лучше б их забыли,
            Чем посмеялись им!..
 

1849

 
Не могу я приняться за дело;
Меня тусклое манит окно.
Всё смотрела б я, долго б смотрела.
В небе вместе светло и темно.
Из-за облака месяц всплывает,
В обнаженных ветвях ветр шумит.
Что-то сердце и жмет и ласкает,
Кто-то тихо душе говорит;
Вспоминается прошлое, слабо
Настоящее борется в ней…
И всю душу сейчас отдала бы
Этой ночи и шуму ветвей…
 

<1851>

 
Свой разум искусив не раз
И сердце вопросив с участьем,
Мы знаем – всё прошло для нас
И даже не к лицу нам счастье.
 
 
Мы знаем, что напрасно ждем;
Одно прошло, пройдет другое,
И – хоть с печалью – сознаем
Благоразумие покоя.
 
 
Мы знаем, путь наш недалек,
Не всё душа мечты ласкает…
Так иногда дитя в песок
Цветы завялые сажает.
 

1851

 
Солнце сегодня за тучею черной такой закатилося.
Страшно! Проглянет ли завтра оно?
Полно, дитя мое милое! Что ты к окну приютилося?
            Холодно, скучно, темно…
 
 
Глазки устанут смотреть. Все деревья, как тени нестройные,
Смяты от бурь и осенних дождей;
Ветер их клонит; поляна пуста; как душа беспокойная,
            Ветер гуляет по ней.
 
 
Полно, не слушай, что шепчет он; пусть он тоскует и плачется —
Он свою старую песню поет.
Только полоской багряной восток вдалеке обозначится —
            Ветер, быть может, уснет.
 
 
Любит он сказкой печальной и песнью своею раздольною
Милых детей и манить и пугать…
Полно, не слушай, дитя мое, тайной тоскою невольною
            Будешь во сне тосковать.
 
 
Вздох ли предсмертный пронесся иль слезы с ресницы скатилися —
Всё он сбирал на чужой стороне,
Всё перескажет. Не слушай, мой ангел, чтоб не приснилися
            Слезы чужие во сне…
 

1851

 
Нет, я не назову обманом
Того, чем жизнь сказалась мне…
Над морем жизни нет тумана:
Всё видно на прозрачном дне.
В то море – в думе, и гадая, —
Руки не опускала я
И перлов не искала, зная,
Что перлы те не для меня.
Покорно, безответно ими
Я любовалась на другой,
Благоговея, как рабыня
Перед нарядной госпожой.
 

1851

 
Ночь холодна, темна; холмы, река, поля —
            Всё тускло, мертво и туманно;
Далёко с тучами сливается земля;
            Вблизи уродливы и странны
Все образы: то ель, чернея, с высоты
            Как будто руки простирает
С мольбой отчаянной, то белые кусты
            На бледном мраке выплывают
И слабый очерк их мелькает и бежит…
            Зачем всегда в ночи холодной
Воображение нам душу шевелит
            Мечтой далекой и несходной
С тем, что действительность указывает нам?
            Зачем не то, что нам знакомо,
Припоминаем мы; не к первым детским снам,
            К друзьям, к любви, к родному дому
Мы обращаемся? – но образы зовем
            Из жизни мира, жизни чудной…
Зачем в мечтах своих мы жизнь опять даем
            Тем, кто уснул – и беспробудно?!
Зачем так ясны нам становятся вполне
            Земные радости и нужды
И рады так тому, что мы – хоть в полусне —
            Чувств человеческих не чужды?..
 

1852

 
Шумит осенний дождь, ночь темная нисходит.
Клонясь под бурею, стучат ко мне в окно
Сирени мокрые. Мелькают и проходят
В тумане образы минувшего давно.
 
 
На что мне их? Хоть в них всё живо, всё знакомо,
Хотя из жизни их я помню каждый час,
Но что заглядывать на праздник в окна дома,
            Откуда так давно прогнали нас.
 
 
Жалеть? – Я не дитя? Премудро утешаться,
Что праздник этот пуст, лишь шум и суета?
Я чувствую, что нет. Иль снова добиваться?..
Но сил уж нет в душе – и я сама не та.
 
 
О, огрубей мой слух, чтоб вой грозы холодной
Не вызвал из души тех слез, что очи жгут,
Чтобы, без прежних грез, спокойно и свободно
Приняться я могла за бледный, вялый труд,
 
 
Чтоб мне не вспоминать о радости случайной,
Когда проходит жизнь и строго и темно,
Чтоб вместо счастия не жить надеждой тайной,
Что я уйду туда ж, куда ушло оно.
 

<1854>

 
О, если бы из слов, и лишних, и напрасных,
Что даром тратятся, из шуток вздорных праздных,
Из лицемерных клятв, клевет, обманов злых,
Корыстных, ропота, ничтожных сожалений,
Из всех безжалостных, расчетливых суждений
Холодной мудрости, забывшей о других, —
Избрать слова – и в песнь сложить их, чтоб предстали
Пустые люди в ней живыми и узнали
Себя, как в зеркале, и чтобы образ свой
Возненавидели, и, отвращая взоры,
Постигли правоту и гнева, и укора
Тех, что с презрением зовут они толпой.
 
 
Пусть будет эта песнь не песнью примиренья,
Но слову на земле есть также назначенье,
И пусть хоть раз один оно его свершит,
И если не за мир, неправдою несчастный,
Так за себя, сто раз звучавшее напрасно,
Пускай торжественно то слово отомстит!
 

<1857>

 
Под шум заботы ежедневной
Спокойно задремав душой,
Они выслушивают гневно
Сужденья жизни молодой.
 
 
Их будит как-то неприятно
Могучий говор свежих сил,
Им наши чувства непонятны —
Тот их не знал, тот пережил.
 
 
Им странно наше увлеченье,
Им дерзко кажется оно,
Досадно наше убежденье,
Безумно, гордо и грешно…
 
 
Не победив упорным криком,
Они пугают небом нас…
Внимая их угрозам диким,
Я грустно думаю подчас:
 
 
Зачем за истину святую
Я не могу их толк принять
И мысль тревожную и злую
И усмирить, и оковать,
 
 
Негодованье и волненье
Смирив, дать мир душе моей,
Чтоб к невозможному стремленье
Не оставалося у ней?..
 
 
Мечты, желанья!.. О, бог с ними,
Когда им воли не дано,
Когда словами лишь пустыми
Им выражаться суждено!
 

<1857>

Ю. В. ЖАДОВСКАЯ

Ю. В. Жадовская. Гравюра.

Юлия Валериановна Жадовская родилась 29 июня 1824 года в с. Субботине Любимского уезда Ярославской губернии, имении своего отца, крупного губернского чиновника, принадлежавшего к старинному дворянскому роду. Рано лишившись матери, она была взята на воспитание бабкой и провела детство в ее поместье, с. Панфилове Буйского уезда Костромской губернии. Бабка мало занималась образованием девочки, болезненной, родившейся калекой – без левой руки и с тремя пальцами на правой; но та пристрастилась к чтению и самостоятельно выучилась писать. В возрасте тринадцати лет она около года находилась в Костроме, у своей тетки А. И. Корниловой, в 20–30-е годы выступавшей в журналах со стихами под своей девичьей фамилией Готовцова.

На пятнадцатом году жизни Жадовская поступила в костромской частный пансион. Молодой преподаватель П. М. Перевлесский, впоследствии видный филолог, обнаружил у нее незаурядные литературные способности и одобрительно отнесся к ее первым поэтическим опытам. Но вскоре пансион закрылся, и Жадовская с 1840 года поселилась в доме отца, в Ярославле. Перевлесский, переведшийся в ярославскую гимназию, был приглашен к ней домашним учителем. Молодые люди полюбили друг друга. Несколько лет их чувства сохранялись в тайне, но когда они, намереваясь обвенчаться, открылись отцу Жадовской, тот решительно воспротивился браку дочери с бедным разночинцем, сыном дьякона, и добился его перевода в Москву. Жадовская, подчинившись воле отца, осталась в его доме, где прожила еще двадцать лет. Литературные занятия стали единственной отдушиной в ее безрадостном существовании. Главным мотивом стихов, а затем и многих прозаических произведений послужила пережитая ею любовная драма.

Заинтересовавшись стихами дочери, Жадовский в 1843 году повез ее в Москву и в Петербург, где она познакомилась со многими литераторами. М. П. Погодин оценил дарование молодой поэтессы и в том же году поместил в «Москвитянине» ее этнографический очерк «Проводы масленицы в Буйском и Солигалицком уездах» и два стихотворения – «Лучший перл таится…» и «Много капель светлых…». С этих пор стихи Жадовской часто появлялись в журнале.

В 1846 году Жадовская выпустила в Петербурге свои «Стихотворения». Книга вызвала сочувственные рецензии в ряде журналов. Строже других был отзыв Белинского. Затем стихи Жадовской публиковались в различных журналах и альманахах.

В 1847 году была напечатана повесть Жадовской «Простой случай». За ней последовал ряд рассказов, повестей и романов; наиболее значительным среди них явился роман «В стороне от большого света» («Русский вестник», 1857).

В 1858 году появился второй сборник «Стихотворений». Кроме многих перепечатанных из первой книги, сюда вошло большое число новых произведений, наряду с глубоко-личными – и стихи гражданского звучания. Книга была тепло принята критикой (рецензии Добролюбова, В. Майкова, Писарева; известна также положительная оценка Чернышевского). Добролюбов, в частности, отнес сборник «к лучшим явлениям нашей поэтической литературы последнего времени»[72]72
  Н. А. Добролюбов, Собр. соч., т. 3, М. – Л., 1962, с. 134.


[Закрыть].

В том же году вышли «Повести Юлии Жадовской».

В дальнейшем Жадовская свои стихи почти не публиковала. Все реже появляются и ее прозаические произведения. Напечатав роман «Женская история» и повесть «Отсталая» («Время», 1861), она совсем прекратила литературную деятельность.

В 1862 году Жадовская вышла замуж за давнего друга семьи, врача К. Б. Севена, и лишь тогда освободилась от материальной и нравственной опеки отца. Последние годы жизни она провела в купленном ею после смерти отца имении, с. Толстикове Костромской губернии, где и умерла 23 июля 1883 года.

Брат поэтессы, П. В. Жадовский, после ее смерти издал «Полное собрание сочинений Ю. Жадовской» в четырех томах (СПб., 1885–1886), куда вошли ее стихи, проза и часть писем. В этом издании в нескольких случаях восстановлены строфы, исключенные, вероятно, цензурой из прижизненных изданий. Однако стихотворения Жадовской собраны здесь очень неполно; издателем не включены сюда «слишком слабые, неотделанные пьесы», ряд произведений из рукописных тетрадей и те из стихотворений, вошедших в сборник 1846 года, которые Жадовская не перепечатала в сборнике 1858 года. Имеющиеся в тексте некоторых стихотворений разночтения, по сравнению с прижизненными публикациями Жадовской, никак не мотивированы и потому не могут считаться проявлением ее последней авторской воли.

 
Много капель светлых
В сине море падает;
Много искр небесных
Людям посылается.
Не из каждой капли
Чудно образуется
Светлая жемчужина,
И не в каждом сердце
Искра разгорается
Пламенем живительным!
 

<1843>

 
Лучший перл таится
В глубине морской;
Зреет мысль святая
В глубине души.
Надо сильно буре
Море взволновать,
Чтоб оно, в бореньи,
Выбросило перл;
Надо сильно чувству
Душу потрясти,
Чтоб она, в восторге,
Выразила мысль.
 

<1843>