Текст книги "Поэты 1840–1850-х годов"

Автор книги: Николай Берг

 
Вот угас огонь денницы,
Ветер воет меж ветвей,
В небе проблески зарницы:
Друг, впусти меня скорей!
 
 
Над скалами тени бродят,
Дух стесняется в груди;
Огоньки в болотах всходят:
Дева, в дом меня введи!
 
 
Отодвинь запор скорее,
Холод члены костенит;
Сердце ж бьется всё сильнее —
Как нагорный ключ кипит.
 
 
Или нет мне упованья?
Что так долго медлишь ты?
Иль сердечные страданья
Для тебя одне мечты?
 
 
Под полнощные удары
Пред священной тишиной
Я клянусь рассеять чары,
Овладевшие душой.
 
 
Разорву любви оковы —
И опять свободен я!
Ах, покинь твой нрав суровый,
Сжалься и впусти меня.
 
 
Башню знаешь над скалою…
Слышишь бездны дальний рев:
Коль отвергнут я тобою,
Там я брошусь в черный зев.
 
 
И безгробным привиденьем
Стукну в полночь у дверей;
Нет у мертвых сожаленья…
Ах, впусти меня скорей!
 

<1830>

 
О ЦАРЬКЕ В ГОРОДКЕ,
МОЛОДЦЕ И ОТЦЕ,
О ЕГО ЧУДЕСАХ,
О ПИРАХ И ТРУДАХ,
ОБ УКАЗАХ С УМОМ
И О ПРОЧЕМ ИНОМ
 

(Из Беранже)

 
Был городок и в нем царек,
             В истории безвестный,
Вставал с зарей, хоть поздно лег,
             А спал всегда чудесно,
Хоть не на лаврах – в колпаке,
Под фризяком, на сундуке.
             То-то любо, то-то мило,
             То-то славный был царек!
 
 
Без хрусталя он у стола,
             Лишь было б чем напиться,
И сам потом седлал осла
             По царству прокатиться.
При нем гвардейский часовой
Был пудель грозный и дворной.
             То-то любо, то-то мило,
             То-то мудрый был царек.
 
 
И не царем, а молодцом
             Его красотки звали,
И поделом его «отцом»
             Все слуги почитали.
И сколько там сирот и вдов
Спешило под его покров!
             То-то любо, то-то лихо,
             То-то дельный был царек.
 
 
Давал закон ко благу он,
             Чтоб горе не нависло,
А не указ со всех сторон,
             Всё числа, да без смысла.
И взяток у него не брал
Ни копиист, ни генерал…
             То-то любо, то-то мило,
             То-то правый был царек.
 
 
Он вел одну войну – сгонял
             С плеши́ и мух, и мошек,
Бутылкам – спуску не давал,
А вешивал лишь кошек.
             И умер он, когда в летах
Был еле-еле на ногах.
             То-то любо, то-то лихо,
             То-то добрый был царек.
 
 
И много лет царька портрет
             В народе сохранялся,
И вывеской любви предмет
             Под елкой красовался.
И кто ни взглянет, ни зайдет —
Царька невольно помянет:
             То-то горько, то-то жалко!
             То-то славный был царек!
 

1830

 
Не жемчу́г дорогой на цветочке блестит,
             А росинка.
Не веселье в глазах у девицы горит,
             А слезинка.
Пересажен цветок из поляны родной
             В злую стужу;
Продана красота за мешок золотой
             Злому мужу.
И цветочку в глуши эта божья роса
             Полюбилась;
И с тоской и слезой на чужбине краса
             Подружилась.
Пригорюнясь, цветок тяжело на листки
             Опустился,
Блеск алмазный очей у красотки с тоски
             Помрачился.
И цветочек больной только острой косы
             Поджидает!
И румянец живой на щеках у красы
             Увядает.
Знать, погибнуть тебе, мой цветок, по весне
             В чуждом поле!
Не любить красоте на чужой стороне
             И в неволе.
 

<1831>

 
За счастьем гонятся на свете
Все люди, малый и большой!
Один пешком, другой в карете,
Тот посуху, а тот водой;
Но к цели не всегда доходит,
Кто век своим путем идет.
Затем меня извозчик возит,
Когда мне счастье не везет.
 

 
В связя́х с аптекой лекаря;
С тузами тот, кто ищет знати;
С чужими женами – мужья;
С секретарем – судья в палате.
Есть старичок (и не один)
В связях с дочерней гувернанткой,
И знатный русский дворянин —
С кордебалетной фигуранткой.
 
 
Купец привязан к барышам;
Поэт – к своим стихотвореньям;
Вельможа – к почестям, к чинам;
Повеса – к светским обольщеньям;
Привязан к музыке артист
И любит славой увлекаться;
А цензор, сыщик, журналист —
Ко всем готовы привязаться.
 

<1832>

 
В старину у наших дам
Были опахалы,
Им, бывало, по краям
Пишут мадригалы.
Поцелуй или привет
Был за то наградой, —
Счастлив сметливый поэт,
Больше и не надо!
 
 
Но теперь пора не та —
Вееры не в моде,
Близорукость, слепота —
В нынешней методе.
И хотя теперь у нас
Нет старинной ласки,
Нет здоровых прежних глаз,
Но зато есть глазки!
 
 
Я с вопросом не к одной
Подходил кокетке:
«Для чего вы, ангел мой,
Смотрите в лорнетки?»
Но у всех ответ один:
Вечно объявляют,
Что лорнетки к ним мужчин
Как-то приближают.
 

Губернатор

 
Ты на все мои вопросы
Беспристрастно отвечай.
Есть доклады, есть доносы,
Ты их дома прочитай.
Отношенья и прошенья
Рассмотреть тебя прошу.
Ты напишешь им решенья,
А я имя подпишу.
Вся подьяческая братья
Тянет взятки заодно;
И решил их всех сослать я!
 

Тортиколь

 
(кланяясь)
И решили вы умно!
 

Губернатор

 
Публицисты всё ругают, —
В желтый дом их посадить,
Пусть друг дружку разбирают…
 

Тортиколь

 
И умней нельзя решить!
 

Губернатор

 
А чтоб меньше вышло вздору,
Всех студентов поручить
Полицейскому надзору…
 

Тортиколь

 
Что ж умнее может быть?!
 

Губернатор

 
Без стеснений и тиранства
Сбор умножить – я постиг:
Брать велю доходы с пьянства;
Пьяный к счету не привык.
 

Тортиколь

 
Ждите самых верных шансов.
Общий вывод знатоков,
Что основа всех финансов
Есть развитье кабаков.
 

Губернатор

 
Допущу свободу мненья,
Но шпионов заведу;
А чуть резко рассужденье —
Тотчас снова на узду.
 

Тортиколь

 
Скажут в селах и в столице:
Вот настал свободы час!
 

Губернатор

 
А ежовы рукавицы
Мы припрячем про запас.
 

Тортиколь

 
С вашей хитрою наукой
Вам успеть не мудрено,
Только этой старой штукой
Надувают уж давно.
 

Губернатор

 
Вижу, малой ты исправный,
С деловою головой;
И пока я буду главный,
Ты советник будешь мой.
 

 
Да, в жмурки все играем мы на свете,
И слепоты нельзя нам миновать;
У всех людей есть призрак на примете,
Его хотим мы ощупью поймать.
По все идем напротив назначенья,
И целый свет навыворот идет,
Тому дан дар, а надобно именье,
И он свой дар – карману в дар несет.
Иной в глупцы был посвящен судьбою,
Но в знать попал и в умники шагнул.
Другой рожден с прекрасною душою,
А злобный рок в крючок ее согнул.
Иной весь век в пыли газетной рылся,
Писал, корпел и лекции читал
И думает, что славы он добился, —
А он, увы! лишь время убивал!
Тот торговал и вдруг проторговался.
Что ж, обеднял? – Нет, нажил капитал!
Другой чудак за почестью погнался…
А вдруг вдову с мешочками поймал.
Иной в звезде, а кажется всё мало;
Он генерал, да ловит аксельбант, —
А между тем супругу генерала
Затянутый прельщает адъютант.
Да, в жмурки все играем мы на свете,
И слепоты нельзя нам миновать;
У каждого свой призрак на примете,
Все ощупью хотят его поймать!
И жмурки здесь ни прозой, ни стихами
Философам никак не истребить,
Пока бежит фортуна перед нами,
А мы ее не знаем как схватить.
 

<1833>

 
Рано, цветик, рано ты
         В поле распустился!
Рано с вами я, мечты,
         В жизни подружился!
Рано, цветик, ты увял,
         Не дождавшись лета!
Рано скорби я узнал
         И обманы света!
 
 
Ты теперь едва цветешь
         И поник главою,
На тебя и я похож,
         Сдавленный тоскою!
Что роса и солнца жар?
         Ты не взглянешь бодро!
И весна напрасно в дар
         Посылает вёдро!
 
 
Так и мне теперь равно —
         Что бы ни случилось!
Я желал, но уж давно
         Сердце остудилось!
Я мечтал – но те мечты
         Потеряли цену!
Я любил – и красоты
         Я узнал измену!
 

<1833>

 
В театрах наших очень сходно
Увидишь множество затей:
Актрис, танцовщиц превосходных,
Певцов, фарсёров и чертей.
Но жаль, комедии и драмы
Идут с убытком пополам:
Все кавалеры и все дамы
Не любят слез и скучных драм.
Дай им хоть Обрия собаку —
В театре ни собаки нет;
А дай балет – так все на драку,
Лишь бы достать себе билет.
Танцовщиц легких и прелестных
Наш знатный мир ласкать привык;
Ему наречье бессловесных
Понятней, чем родной язык!
Зато плясуньи-дилетантки
Высоко любят залетать;
И даже наши фигурантки
Теперь туда ж пустились, в знать!
Со страстию к прыжкам и танцам
У знатных есть другой порок:
Пристрастие злое к иностранцам…
Лишь будь не свой – так полубог!
А мы-то чем же виновати,
Что нам и дома любо жить?
Ей-богу, стыдно нашей знати
Родную сцену не любить!
 

 
Поглядишь, на белом свете
Уж куда народ смешной!
Тот уважен, кто в карете
Разъезжает четверней.
Что же делать, мода эта
В знатном мире принята,
Хоть частехонько карета
Только на день нанята.
 
 
И во мненьи этом шатком
Судят часто сгоряча
По карете и лошадкам
О достоинстве врача.
Будь с башкою хоть пустою,
Но, ручаюсь наперед,
Если ездит четвернею,
Верно вчетверо возьмет!
 
 
Если ищете вы места
Или должности какой
Или сыщется невеста
С капитальной красотой,
Будьте сметливы и зорки!
Мой совет на этот счет:
Подъезжайте на четверке —
И вам верно повезет!
 

<1833>

 
Свяжись-ка с судьями поди —
В тюрьму запрячут и сиди..
А поддержать захочешь мненья,
Давай прошенье да именье.
Мне помнится, сказал Руссо:
Судья похож на колесо…
Скрипеть без сала вечно станет,
А как подмажешь – перестанет.
 

1834

 
У вас всегда уважен вдвое,
Кто протереться в знать умел
Или наследство родовое
Еще проухать не успел.
Иной повеса бьет баклуши,
Душа и ум нехороши,
Но у него пока есть души —
И все невесты без души.
 

 
Под благовидною причиной
И злое с добрым в ряд идет:
Все носят честности личину,
Лишь в честных людях недочет;
 
 
И все мы грешны понемногу
И есть за нами много штук,
Но кто на твердую стал ногу,
Тем всё спокойно сходит с рук.
 

 
Наука света нелегка!
И хоть оно довольно чудно,
А умного от дурака
Узнать бывает очень трудно.
Но уж давно устроен так
Свет безалаберный и шумный:
Всегда в нем умничал – дурак,
Всегда дурачился – разумный.
 

Любской

 
Хоть свет велик, а люди бьются!
Дорога им не широка;
То до земли они согнутся,
То занесутся в облака!
Тот по прихожим только трется,
Тот по присутствиям живет…
И каждый из чего-то бьется
И тех, кто послабее, бьет.
 

Весельев

 
Тот бьется из каких-то планов,
Тот бьется, чтоб попасть в чины,
Тот около чужих карманов,
Тот около чужой жены.
И бейтесь, не жалея груди,
Со дня рожденья до могил…
Иной лишь тем пробился в люди,
Что мастерски баклуши бил.
 

Незацепин

 
Посмотришь, на земной планете
Что крику, толков и толчков!
Все добиваются на свете,
И бьются все из пустяков!
Всем цели разные даются:
Тот глуп, тот беден, этот плут;
Но из чего народы бьются
И много так народу бьют?
 

Любской

 
Все недовольны мы судьбою,
А нами недоволен свет;
Бессильным нет от нас отбою,
А нам от сильных мочи нет.
Одним всё сходит, удается,
Другим весь век – страданья нить;
Но каждый из того лишь бьется,
Чтобы карман себе набить.
 

Весельев

 
Иной начальник отделенья
Хлопочет, охает, кряхтит;
И всякий скажет, без сомненья:
«От дел он, чай, не ест, не спит!»
А он в душе над всем смеется
И припеваючи живет!
На службе из крестишка бьется,
А дома мух на стенке бьет.
 

Незацепин

 
От Сены до степей монголов
Известны Севера сыны!
Суворов, Дибич и Ермолов —
Вот слава русской стороны!
Дела их в вечность перельются
И миру в страх передадут,
Что русские недаром бьются
И если бьют, так больно бьют.
 

<1834>

 
Вы оглянитеся кругом —
И вам нетрудно догадаться,
Что в свете – даже и с умом —
Без денег некуда деваться
И что весь грешный род людей
Хлопочет век из барышей,
             Из барышей —
Из чистых только барышей!
 
 
Иной из кожи лезет вон
И норовит в чины пробраться,
Пред тем ползет, тому поклон
И рад лисою извиваться.
Чины ему всего милей.
А почему? – Из барышей!
             Из барышей!
Из чистых только барышей.
 
 
Иной бессовестный купец
Начнет вам клясться и божиться,
Чтоб обмануть вас наконец
И хоть вершочком поживиться.
«Эй, друг, послушай, не греши.
Что пользы врать?» – А барыши?
             А барыши?
Что пользы врать? – А барыши?
 
 
Иной бездарный журналист,
Хоть ничего не понимает,
Но тискает бездушный лист
И всё хулит, и всех ругает.
К чему ж морочить так людей?
К чему бранить? – Из барышей,
             Из барышей!
Всё из одних лишь барышей.
 
 
Безар, наш тощий прожектер,
Всегда со знатью, не иначе;
Он льет шампанское, ликер
И фейерверки жжет на даче.
На что бы звать таких гостей?
Простой расчет: из барышей,
             Из барышей,
Из чистых только барышей.
 

<1834>

В. П. Боткину

Voilà bien la Venise du poète!

Sophie Gay [74]74
  Вот она, Венеция поэта! Софи Ге (франц.). – Ред.


[Закрыть]

 
«Гондольер молодой! Взор мой полон огня,
Я стройна, молода. Не свезешь ли меня?
             Я к Риальто спешу до заката!
Видишь пояс ты мой, с жемчугом, с бирюзой,
А в средине его изумруд дорогой?..
             Вот тебе за провоз моя плата».
 
 
– «Нет, не нужен он мне, твой жемчужный убор;
Ярче камней и звезд твой блистательный взор.
             Но к Риальто с тобой не плыву я:
Гондольер молодой от синьор молодых
Не берет за провоз поясов дорогих, —
             Жаждет он одного поцелуя!»
 
 
– «Ах, пора! На волнах луч последний угас,
А мне сроку дано на один только час, —
             Гондольер, подавай мне гондолу!
Помолюсь за тебя я ночным небесам,
Целовать я тебе руку белую дам,
             А вдобавок спою баркаролу!»
 
 
– «Знаю я: голос твой звучной флейты звучней,
Знаю я, что рука морской пены белей,
             Но к Риальто с тобой не плыву я!
Сам могу я запеть, – мне не нужно октав,
Мне не нужно руки – хладных сердцу отрав,
             Одного жажду я поцелуя!»
 
 
– «Вот мой яшмовый крест – в Палестине найден,
И святейшим отцом в Риме он освящен,
             А при нем и янтарные четки!»
– «Крестик ты сбереги, – я и сам в Риме был,
К папе я подходил, и крестом осенил
             Он меня, мои весла и лодки!»
 
 
И я видел потом, как, любуясь луной,
Плыл с синьорой вдвоем гондольер молодой,
             А над ними ветрило играло
Он был весел и пел, и ей в очи смотрел,
И на щечке у ней поцелуй пламенел,
             И Риальто вдали чуть мелькало.
 

<1835>

 
Кинжалы и яды —
Вот наши отрады!
Все виды смертей,
Удары мечей,
И казнь палачей,
И когти чертей
Жалеть не должны мы!
Пусть будут казнимы,
Душимы, давимы —
Все лица тотчас!
Чем больше у нас
Погибнет народа,
Чем больше потеха,
Тем больше успеха,
Тем больше дохода!
Прославит нас свет!
На этот предмет
Даны нам: секиры,
Кинжалы, мортиры,
Топор, пистолет!
Итак, мой совет:
Душите, давите,
И режьте, и жгите!
Терзайте партер!
А мы, например,
Без дальних чинов,
Крича только: «Смерть им!» —
Себя обессмертим
Во веки веков!
 

<1835>

Арбузов

 
Тут секретарь одним присестом
Решает дело в целый том;
Там, пользуясь хорошим местом,
Дом пышный строит эконом.
Здесь греет печь без дров от стужи.
Там вновь придумана соха…
Всё это хорошо снаружи,
А изнутри – не без греха!
 

Папильоткин

 
Когда пред робким адъютантом
Героя корчит генерал,
Когда писателя с талантом
Бранит бессовестный журнал,
Когда вдова скорбит о муже,
А с страстным юношей – суха, —
Всё это хорошо снаружи,
А изнутри – не без греха!
 

Юлия

 
Мы, девушки, за туалетом
Что год, то лишний час сидим,
А между тем пред целым светом
Твердим, что замуж не хотим.
Браним замужство даже вчуже
И избегаем жениха…
Но это только ведь снаружи,
А изнутри – не без греха!
 

Княгиня

 
О вы, по милости Амура
Живущие под властью дам!
Скажите, женская натура
Во всем ли нравилася вам?
Не будьте строги, а к тому же
Заметьте эти два стиха:
Когда мы хороши снаружи,
Внутри не ищут в нас греха!
 

Все

 
Когда мы хороши снаружи,
Внутри не ищут в нас греха!
 

<1838>

 
Был Рим! – Пред ним дрожали троны!
Но что же нам оставил он?
Наместо лавров – макароны,
И комедьянтов легион!
Затем и Спарта оплошала,
Затем упал и грозный Рим,
Что мудрость древняя не знала,
Как бал для царств необходим.
Бал создан новыми веками!
И мы должны благословлять
Того, кто выдумал балами
Серьезный мир побаловать!
 
 
Бал – настоящая находка
Для юных франтов и для дам;
Его с восторгом ждет красотка,
Он праздник пасмурным отцам.
Чтоб дочка куколкой оделась,
Хлопочет опытная мать,
А чтоб она не засиделась,
Везет ее потанцевать.
 
 
Бал можем мы сравнить с турниром,
С ареной важной суеты,
Где первым ставятся кумиром
Сердца и деньги красоты.
Один пронзить их шпорой хочет,
Тот аксельбантом притянуть,
А третий из того хлопочет,
Чтоб в сундучок ее скакнуть,
Тот хочет пыль пустить ногами,
Тот мадригальчик отпустить,
Тот норовит пленить усами,
А тот глисадой обольстить.
 
 
Судья тут ищет развлеченья,
А воин доблестных побед;
Тот повышения, тот именья,
Тот покровительства привет.
Для всех открытые дороги:
Порхает, прыгает народ!
И у кого проворней ноги,
Скорее к цели тот дойдет.
 
 
А девы, стан свивая гибкий,
В корсете узком чуть дыша,
Всем раздают свои улыбки
Под дроби мелких антраша.
И даже доктор благодарный,
Смотря на танцы у дверей,
Любуется в душе, коварный,
Грядущей практикой своей.
 
 
Все резвы, веселы, как дети!
Лепечут нежно, как птенцы,
А между тем повсюду сети
И всюду ловкие ловцы.
Не надрывайте даром груди:
Труду до цели далеко!
Ведь и ногами выйдешь в люди,
Лишь только прыгай высоко!
 
 
Танцмейстер и профессор слова
Равны по службе и в чинах;
Но первый обогнал другого,
Затем что легче на ногах.
 
 
Давайте балы понедельно,
Они вас к цели приведут;
Те скажут: человек-то дельный!
Другие: он ужасный плут!
И пусть о бале бьют тревогу,
А результат его такой:
Он на короткую вас ногу
Поставит с сильною рукой!
 
 
Балы – игрушка в общем мненьи.
Но не таков их тайный смысл:
То плод роскошный упоенья,
А как раскусишь, так он кисл.
А что тут лести, вероломства,
Интриг, уловок и причуд!
Тут вся история знакомства,
Хоть бал игрушкою зовут.
 
 
Мы в польском девушку заводим,
Рассудок в вальсе узнаем;
В кадрили к сердцу переходим
И глазки приступом берем.
В мазурке речию живою
Даем двусмысленный намек:
И что в душе, что за душою,
Узнаем вдоль и поперек.
 
 
Но наконец к развязке сцены,
В кружок доверчивый стеснен,
Без прихотливой перемены
Час целый вьется котильон.
Уж дремлет на софе старушка,
А мы в углу… рука с рукой…
И часто бальная игрушка —
Опасной кончится игрой!
 
 
Бал создан нашими веками;
Того должны мы выхвалять,
Кто человечество балами
Затеял первый баловать!
 
 
Теперь идет нравоученье
(Хоть их не очень любит свет!):
К балам питая уваженье,
Хочу я вам подать совет:
Чтоб в обществе не знать опалы,
Людские прихоти любя,
Вы на балах – точите балы,
Балы давайте у себя.
 

<1839>

Боклер

 
Я из бар попал в лакеи,
Хоть на свете без труда
Большей частью из ливреи
Попадают в господа.
Я от этого доходы И
невесту потерял, —
Будь лакей я от природы,
Верно б, промаха не дал!
 

Сенвиль

 
Здесь делец – с надсады груди —
В госпитале кончил век,
Там бездельник вышел в люди,
Хоть был прежде «человек».
Отчего ж дельцу невзгоды?
Подслужиться оплошал…
Будь лакей он от природы,
Верно б, промаха не дал!
 

Дестиваль

 
Роль приняв футур-министра,
Часто пошлый фанфарон
В гору лезет очень быстро,
Задавая всюду тон.
Неуч круглый, враг свободы..
Не умен он, не зубаст,
Да лакей он от природы,
Так уж промаха не даст!
 

Жак

 
Нынче модные затеи
Завелись во всех слоях.
Кто ж всё ладит? – Всё лакеи,
Только в разных галунах.
Бары все, справляя моды,
Разорилися, банкрут…
А лакеи от природы
Их именьями живут.
 

1830-е годы

 
Ох уж эти мне гусары!
Для девиц как саранча!
Заведут там тары-бары,
Рубят нежности сплеча;
Закипит, как самоварик,
Только денег дай в запас!
А женился – глядь, гусарик
Прогусарит всё как раз.
 

 
Начальник отделения —
Отдельная статья!
Его все чтут за гения,
И гений этот – я!
Не нужно уж Лизеточке
Дела мне подшивать;
Не будешь по котлеточке
В дежурство посылать!
Я десять лет всё кланялся,
Надломы есть в спине;
Зато теперь зачванился —
Покланяются мне.
Теперь головомытия
Сам стану учинять,
Без правил общежития
Пушить и распекать!
Могу столоначальнику
Задать я нагоняй,
А он мне, как начальнику,
И пикнуть не дерзай.
Чуть что неглижиро́вано,
Чуть нету в ком пути —
Я тотчас же тово-воно…
Со мною не шути!
Жена, скажи племяннику —
Его я помещу;
И Ване место к празднику
Я теплое сыщу.
Теперь без затруднения
Ему проложим путь:
Начальник отделения
Ведь, брат, – не кто-нибудь!
Билетцы из пергамента
Мне всякий завезет,
Директор департамента
Обедать позовет.
Теперь все представления
Я сам начну писать,
(показывая на шею)
И здесь вот украшения
Уж мне не миновать.
Сошью салопчик норковый
Тебе я к рождеству;
Гуляй в мантилье шелковой
На радость торжеству!
Жена! теперь квартальница
Перед тобою – пас!
Отде́ленья начальница…
Целуй меня тотчас!