Текст книги "Поэты 1840–1850-х годов"

Автор книги: Николай Берг

 
Я слышу: хохочут, поют и шумят,
             Как тени, меняются лица;
Тут кто-то заплакал, там цепи гремят…
             Ужели и это темница?
 
 
Какая пустая и страшная тьма!
             Тут рядом и слезы, и шутка.
Да, это темница больного ума;
             Да, это могила рассудка.
 
 
Нельзя ли вернуться?.. Мне страшно пройти…
             Сперва помолиться бы богу…
Ах! если и мне по тому же пути
             Окончить придется дорогу,
 
 
И быть как они, ничего не желать,
             На привязи жить как соседи,
И корм ежедневный спокойно съедать,
             Как в клетке ручные медведи,
 
 
И видеть, как сдвинется та же стена
             Над бедною жизнью моею;
Как зверь, на цепи у решетки окна
             Стоять напоказ ротозею,
 
 
Не думать, не плакать, на крик сторожей
             Сходиться ко сну или к пище,
И жить как собака, под гнетом цепей,
             Пока не свезут на кладбище.
 
 
Нет, только не здесь бы печальные дни
             Окончить под грубым надзором,
Не в доме безумья, не так, как они,
             Покрытые вечным позором.
 

1845

 
Думал мужик: «Я хлеб продам,
Барин спросит – оброк отдам.
В город снесу на продажу товару
Да лошадок куплю себе пару;
А потом и Ванюху женю
На Марфуше к Миколину дню».
Хлеба продал он на два алтына,
Барин сказал ему сукина сына;
На деревне случился пожар,
Вместе с хатой сгорел и товар.
Почесался мужик поневоле,
Не женил он Ванюхи к Миколе,
Поглядел он в пустую мошну
И напился к Миколину дню.
 

1845

 
Я по комнате хожу,
Через улицу гляжу,
Вижу барские палаты.
Крыша светится что жар,
У дверей стоит швейцар,
В доме много знатных бар,—
                 Видно, дом богатый!
 
 
Ноги ходят по коврам,
Шелк и бархат по стенам,
Потолки всё расписные…
Поглядишь – уж боже мои,
Чудо, что за дом такой!
Вместо окон, сударь мой,
                 Зеркала двойные.
 
 
А хозяин молодой
Всех обходит чередой,
Вся толпа ему знакома;
Видно, весело ему,
Что съезжаются к нему,
Что по городу всему
                 Нет такого дома.
 
 
Я по комнате хожу,
Через улицу гляжу.
Вижу, в том же самом доме,
И забыта, и бедна,
На чердак отнесена,
Бьется бедная жена
                 На гнилой соломе.
 
 
Барин с девкой пошалил.
Сделал брюхо – отпустил,
Потому что крепостная.
Он со смехом на устах
Тратит время на пирах,
А она лежит в рода́х…
                 Знать, судьба такая!
 
 
Я по комнате хожу,
Я на барина гляжу,—
Я бы барина повесил!
Говорят, судьба одна,
Всем на радость жизнь дана…
Отчего ж она грустна?
                 Отчего он весел?
 

1845

 
В эту ночь, чуть горя,
Тощий свет фонаря
Пробивался лениво.
В эту ночь, у окна,
Видел я, как она
Пробежала пугливо.
 
 
Я смотрел… Молода —
И румянец стыда
На ланитах светился…
И махнул я рукой;
Но с невольной тоской
За нее помолился.
 
 
Знаю я – чуток слух,
Зорок глаз у старух:
Все выду́мщицы злые!
Позабыли они
Про минувшие дни,
Про грехи молодые.
 
 
И пойдут за тобой
Безобразной толпой,
И соседа расспросят,
А узнают – беда!
Не уйдешь от стыда,
Все каменьями бросят.
 

1845

 
И снова вдали замирают
Живые, весенние звуки,
И в душу мою западают,
Как тайные песни разлуки.
 
 
Вот бури на степи родные
Из дальних сторон налетели —
И грозно, как стражи ночные,
Качаются старые ели.
 
 
Мне грустно!.. В могилу сложу ли
Я ныне последние муки,
До новой весны доживу ли
И те же услышу ли звуки,
 
 
Что ныне в душе так отрадно
Будили заветную думу,
И снова безмолвно и жадно
Склонюсь я к знакомому шуму?
 
 
Как пусто осеннее поле,
Тиха и безлюдна дорога!
Еще бы я пожил на воле,
Еще пострадал бы немного…
 

1845

 
В хате тихо; треща, догорая,
         Еле светит лучинка…
Что ты плачешь, жена молодая,
         На реснице слезинка?
 
 
Али больно тебе, что Ванюху
         Барин отдал в солдаты,
Что кормить и себя, и старуху,
         Сиротинка, должна ты?
 
 
Что́ на люльку ты смотришь уныло,
         Что́ глядишь на мальчишку?
Хорошо при отце ему было:
         Как любил он сынишку!
 
 
Как, бывало, с работы вернется,
         Шапку старую скинет,
В угол помолится, да засмеется,
         К люльке скамейку придвинет.
 
 
А теперь, без отца-то родного,
         Даром сгинет мальчишка,
Пропадет у народа чужого,
         Будет плут да воришка.
 
 
А как схватят, в открытом ли поле,
         На большой ли дороге,
Век покончит он в горькой неволе,
         В кандалах да в остроге!
 
 
Жалко матери стало ребенка…
         Видно, доля такая!
И заплакала горько бабенка,
         Тихо люльку качая…
 

1846

 
Свободен я! Царей гробница
Не плата мне за песнь мою;
За небо божие, как птица,
За божий воздух я пою…
 
 
С дворцов высоких не гляжу я
На иноземные края,
Как птичка в гнездышке живу я,
Мое богатство – песнь моя!
 

Е. П. ГРЕБЕНКА

Е. П. Гребенка. Портрет работы Т. Г. Шевченко.

Евгений Павлович Гребенка родился 21 января 1812 года в селе Марьяновна возле города Пирятина Полтавской губернии, в семье небогатого украинского помещика. Большое значение для его будущего творчества имели слышанные в детстве от няни украинские песни, предания, сказки. Начальное образование Гребенка получил под руководством домашних учителей, а в 1825 году поступил в Нежинскую гимназию высших наук. В ту пору в гимназии, где в старших классах учились Гоголь, Н. В. Кукольник, Н. Я. Прокопович, царило увлечение литературой, выпускались рукописные журналы; в них появились первые стихи и рассказы Гребенки, написанные на украинском языке.

Окончив в 1831 году гимназию. Гребенка поступил на военную службу в 8-й Малороссийский казачий полк, но вскоре вышел в отставку и в 1834 году переехал в Петербург. Здесь он поначалу служил в канцелярии Комиссии духовных училищ, а с 1838 года занялся педагогической деятельностью: преподавал русский язык и словесность в Дворянском полку, с 1841 года – во Втором кадетском корпусе, а в конце жизни – в Институте корпуса горных инженеров и офицерских классах Морского корпуса. Умер Гребенка 3 декабря 1848 года.

В печати Гребенка впервые выступил в 1831 году со стихотворением «Рогдаев пир» («Украинский альманах») и переводом на украинский язык отрывка из пушкинской «Полтавы» («Московский телеграф», № 17). Полный вольный перевод поэмы с посвящением Пушкину вышел отдельным изданием в 1836 году. Вскоре Пушкин познакомился с начинающим литератором.

В Петербурге Гребенка сблизился со многими писателями. Со второй половины 30-х годов и до конца жизни он регулярно устраивал у себя литературные вечера, на которых бывали В. Г. Бенедиктов, В. И. Даль, Н. В. Кукольник, И. И. Панаев, изредка – Белинский. Гребенка познакомился с Шевченко и принимал участие в его освобождении от крепостной зависимости.

В Петербурге развернулась литературная деятельность Гребенки. В 1834 году он выпустил свои «Малороссийские приказки» (2-е изд. – 1836) – сборник басен и лирических стихотворений на украинском языке. В баснях, составивших большую часть книги и написанных под влиянием крыловских, сказывалось знание народной жизни; автор обличал в них социальную несправедливость, высмеивал помещиков и чиновников.

В 1837 году писатель издал «Рассказы пирятинца», написанные в духе гоголевских «Вечеров на хуторе близ Диканьки» (влияние Гоголя заметно и во многих последующих его произведениях). Рассказы принесли автору известность. С этого времени повести, рассказы и очерки Гребенки постоянно печатаются в петербургской периодике и альманахах. Известность приобрели повести «Верное лекарство», «Приключения синей ассигнации», «Кулик», роман «Чайковский» и др. Наиболее зрелые прозаические произведения написаны в духе «натуральной школы».

Гребенке принадлежит небольшое число поэтических произведений на русском языке. Это четыре десятка стихотворений и поэма «Богдан. Сцены из жизни малороссийского гетмана Зиновия Хмельницкого». Поэме и большинству стихотворений Гребенки присущи черты романтизма. Многие стихи посвящены Украине и написаны под влиянием украинского фольклора. Несколько стихотворений, положенных на музыку, стали популярными песнями.

Стихи Гребенки отдельным изданием при жизни автора не выходили и были собраны в пятом томе вышедших посмертно восьмитомных «Сочинений Е. П. Гребенки» (СПб., 1862), изданных под ред. Н. В. Гербеля.

 
Поехал далёко казак на чужбину
              На добром коне вороном.
Свою он Украйну навеки покинул,
Ему не вернуться в отеческий дом!
Напрасно казачка его молодая
И утро и вечер на север глядит,
Всё ждет да пождет, из полночного края
              К ней милый когда прилетит.
Далёко, откуда к нам веют метели,
              Где страшно морозы трещат,
Где сдвинулись дружно и сосны и ели,
              Казацкие кости лежат.
Казак и просил, и молил, умирая,
              Насыпать курган в головах:
«Пускай на кургане калина родная
              Красуется в ярких плодах.
Пусть вольные птицы, садясь на калине,
              Порой прощебечут и мне,
Мне, бедному, весть на холодной чужбине
              О милой, родной стороне!»
 

<1837>

 
Порою я мрачен, печален, угрюмый,
              С мечтой одинокой сижу
И, скован какою-то грустною думой,
              На юг ненаглядный гляжу.
 
 
Друзей и родимых, и предков могилы
              Покинул на родине я;
Там, полная прелести, девственной силы,
              Осталась коханка моя.
 
 
Глаза ее смотрят небесной эмалью,
              И зелень одежды в рубинах горит,
И поясом синим, как сизою сталью,
              Красавицы стан перевит.
 
 
Как золото, светло-блестящей волною
              Роскошные кудри на плечи бегут;
Уста ее тихой вечерней порою
              Унылую песню поют.
 
 
И эта чудесная дева – не тайна,
              Я высказать душу готов:
Красавица эта – родная Украйна!
              Ей всё – моя песнь и любовь!
 
 
Как девы прелестной лазурные очи,
              Украйны глядят небеса;
Как поясом синим, на юг от полночи
              Днепром перевита краса;
 
 
Как шелком зеленым, покрыта степями,
              И степи в цветах, как в рубинах, горят;
И стелются нивы, как кудри, волнами,
              И золотом светлым шумят.
 
 
Как тяжкие вздохи печали глубокой,
              Как матери вопли над гробом детей,
Мне в душу запали далеко, далеко
              Украины песни моей.
 

<1839>

 
Не калина ль в темном лесе
Я не красная ль была?
А теперь меня сломали
И в пучки перевязали:
              Это доля моя!
 
 
Не трава ли зелена́я
В чистом поле я была?
А теперь меня скосили
И на солнце иссушили:
              Это доля моя!
 
 
Я ль не красная девица
У родной моей была?
С нелюбы́м меня свенчали,
Волю девичью связали:
              Это доля моя!
 

<1839>

 
              Господарь Иоанн,
              Всей Молдавии пан,
Ожидает гостей издалёка,
              Блеск и шум во дворце,
              Господарь на крыльце,
И народом кипит двор широкий.
 
 
              На степи вьется пыль;
              Смотрят все: не они ль?
Точно, войско сюда подступает,
              Стройно и́дут полки,
              Распустив бунчуки.
Их начальник к двору подъезжает.
 
 
              Он собой некрасив,
              Длинный ус его сив,
Но, как юноша, гетман проворен;
              Он приземист, плечист
              И на вид неказист,
И лицом, как татарин, он черен.
 
 
              На гетма́не наряд
              Не блестящ, не богат,
Только сабля в каменьях сверкает.
              То Свирговский гетман.
              Господарь Иоанн,
Как родного, его обнимает.[57]57
  Свирговский прибыл на помощь Иоанну, господарю молдавскому, во время войны его с волошским воеводою Александром и турецким султаном, в 1574 году.


[Закрыть]
 
 
              И, как были в пыли,
              Во дворец все пошли
И за трапезу шумную сели.
              Пир поднялся; кругом
              Ходят кубки с вином.
Гости молча и пили и ели.
 
 
              Близок пир уж к концу;
              И у всех по лицу
Разыгралось веселье живое.
              Иоанн тут встает
              И дукаты кладет
На тяжелое блюдо горою.
 
 
              И к гетману принес
              Золотой тот поднос,
И сказал ему, кланяясь в пояс:
              «Из далекой земли
              Вы к нам в помощь пришли,
Вы устали, для нас беспокоясь.
 
 
              Вам неблизко идти,
              Отдохните с пути
Да примите ничтожную плату;
              А врагов победим —
              Мы вам больше дадим:
Сторона наша златом богата».
 
 
              Как степной ураган,
              Потемнел наш гетман,
А глаза, как огни, засверкали;
              Блюдо в руки он взял
              И сурово сказал:
«Против турков вы нас приглашали.
 
 
              Из крещеной земли
              Мы на помощь пришли
Защищать христианскую веру.
              Ты забыл, Иоанн,
              Что я вольный гетма́н,
И расщедрился, право, не в меру.
 
 
              Я себя не продам;
              Это стыд, это срам,
Чтоб казак нанимался из платы.
              Денег мы не возьмем! —
              И звенящим дождем
На пол брызнули с блюда дукаты. —
 
 
              Если хочешь друзей
              Угостить веселей,
Дай нам бочку вина дорогого:
              Мы вино разопьем
              И неверных побьем;
Нам подарка не нужно иного».
 
 
              Десять бочек вина
              Осушили до дна
Казаки на дворе Иоанна;
              И рубили врагов…
              Был обычай таков
Казаков и Свирговского пана.
 

<1839>

 
Молода еще девица я была,
Наша армия в поход куда-то шла.
Вечерело. Я стояла у ворот —
А по улице всё конница идет.
К ворота́м подъехал барин молодой,
Мне сказал: «Напой, красавица, водой!»
Он напился, крепко руку мне пожал,
Наклонился и меня поцеловал…
Он уехал… долго я смотрела вслед, —
Жарко стало мне, в очах мутился свет,
Целу ноченьку мне спать было невмочь:
Раскрасавец барин снился мне всю ночь.
 
 
Вот недавно – я вдовой уже была,
Четырех уж дочек замуж отдала —
К нам заехал на квартиру генерал,
Весь простреленный, так жалобно стонал…
Я взглянула – встрепенулася душой:
Это он, красавец барин молодой;
Тот же голос, тот огонь в его глазах,
Только много седины в его кудрях.
И опять я целу ночку не спала,
Целу ночку молодой опять была.
 

<1841>

 
Скачет, форменно одет,
Вестник радостей и бед.
Сумка черная на нем,
Кивер с бронзовым орлом.
 
 
Сумка с виду хоть мала —
Много в ней добра и зла:
Часто рядом там лежит
И банкротство и кредит;
 
 
Клятвы ложные друзей,
Бред влюбленного о ней,
Без расчетов – так, сплеча —
Спесь и гордость богача,
 
 
И педанта чепуха,
Голос вкрадчивый греха,
И невинности привет.
И чего в той сумке нет!
 
 
Будто посланный судьбой,
Беспристрастною рукой
Радость, горе, смех и стон
Рассыпает почтальон.
 
 
Он весь город обскакал;
Конь едва идет – устал.
Равнодушно вестник мой
Возвращается домой.
 
 
А где был он, может быть,
Станут долго слезы лить
О потерянных друзьях,
О несбывшихся мечтах…
 
 
Или в радости живой
Лить шампанское рекой…
Где ж волшебник-почтальон?
Дома спит в чулане он.
 

<1841>

 
Очи черные, очи страстные,
Очи жгучие и прекрасные!
Как люблю я вас! Как боюсь я вас!
Знать, увидел вас я в недобрый час.
 
 
Ох, недаром вы глубины темней!
Вижу траур в вас по душе моей,
Вижу пламя в вас я победное:
Сожжено на нем сердце бедное.
 
 
Но не грустен я, не печален я,
Утешительна мне судьба моя:
Всё, что лучшего в жизни бог дал нам,
В жертву отдал я огневым глазам.
 

<1843>

 
В поднебесьи мчатся тучи,
Выше туч орел парит,
Днепр кипит волной зыбучей,
Ураган в степи шумит.
 
 
Но как наш отряд летучий
Понесется на врагов —
Вихрь в степи и в небе тучи
Отстают от казаков!
 
 
Что́ Днепра седого волны
С их ребяческой грозой,
Как курень, отваги полный,
Заколышется войной!
 
 
Не орел полетом быстрым
Разостлался над землей —
Перед нами, в поле чистом,
Загорелся кошевой.
 
 
Он прекрасен, как отвага,
Быстр, как молнии полет;
С ним наездников ватага
И под бурею поет:
 
 
«Гей, неситесь шибче, тучи!
Ураган, шуми сильней!
Разыграйся, Днепр могучий,
В непогоду веселей!»
 

<1837>

 
Тихо утро загорелось над землей;
Засверкали степи, вспрыснуты росой;
Красно солнышко приветливо взошло;
Всё запело, зашумело, зацвело.
На раздолье, по широким по степям
Днепр-кормилец дал разгул своим водам;
И направо, и налево мурава;
Меж волнами зеленеют острова;
А на тех-то на зеленых островах
Молодой Хмельницкий с войском в тростниках.
То не стая лебединая плывет —
По Днепру то рать казацкая идет;
То идет войной на брата кровный брат:
Хоть не рад он, да идет, когда велят.
С казаками наказной их гетман сам.
Вот приплыли лодки близко к островам;
Вмиг раздвинулись густые тростники —
И зевнули пушки поперек реки.
Пламя брызнуло, отгрянул сильный гром,
Над водою дым расстлался полотном,
И казаки, видя смерть со всех сторон,
Видя гибель неизбежную кругом,
Ну от острова скорей бежать назад;
Только весла, словно крылышки, шумят.
Вот с воды поднялся дым под облака,
Засверкала снова светлая река —
А на острове, играя с ветерком,
Развилося знамя белое с крестом.
Став на береге, бегущим казакам
Громким голосом сказал Хмельницкий сам:
«Христианству мир и воинам Христа[58]58
  «История руссов».


[Закрыть]
Под защитой чудотворного креста!
Разбегутся так поляки перед ним,
Как от ветру разбежался этот дым.
Нам господь поднять оружие велит:
Дело правое небесный защитит!»
Чудо! – к острову казаки вновь плывут,
Пред Хмельницким сабли острые кладут.
«Будь начальник наш, второй наш будь отец!
Пропадем мы с нашим гетманом вконец:
Перед польскими панами он дрожит;
Кровь собратов проливать он нам велит;
Здесь погибнет он от нашея руки».
И гетма́на окружили казаки;
Стали ружья на гетмана наводить;
На коленях он пощады стал просить…
Выстрел – гетмана как не была душа:
Днепр понес на море труп Барабаша![59]59
  «История Малороссии» Бантыш-Каменского, с. 238.


[Закрыть]
Вот пришел священник в ризе парчевой
И поставил на земле святой налой:
Благодарственный молебен стал служить,
За победу бога сил благодарить.
Церковь им была – лазурный небосвод,
А лампада – солнце по небу идет;
От кадила вьется кверху легкий дым;
Всё полно благоговением святым…
С верой в сердце и с молитвой на устах
Пред невидимым упали все во прах.
Каждый воин всемогущего молил,
Чтобы нового он гетмана хранил.
Все Хмельницкому присягу дали тут,
И к обозу на руках его несут…
Здесь сыскали чарку пенного вина;
С приговоркой по рукам пошла она,
И поднялся у казаков пир горой.
Во весь день звенели песни над рекой,
Ввечеру зажгли по острову огни,
И до света веселилися они!..
 

<1843>

 
Зеленая трава моя
        Под косою гнется.
Головушка казацкая
        Знай себе смеется.
 
 
Щебетун соловей,
Слушай песни моей![60]60
  Здесь нарочно оставлен малороссийский оборот речи.


[Закрыть]
 
 
В калиновом саду моем
        Соловей щебечет;
Мне, молодцу, в дому моем
        Всё жена перечит.
 
 
Щебетун соловей,
Слушай песни моей!
 
 
До города до Киева
        Женушка ходила;
Головушка казацкая
        Осемь дней кутила.
 
 
Щебетун соловей,
Слушай песни моей!
 
 
Сказал гетман: миритеся —
        Вот и помирились;
Луга были не кошены —
        Вот и покосились.
 
 
Щебетун соловей,
Слушай песни моей!
 
 
Кошу, кошу – не косится…
        Дал же бог работу!
Винтовочка всё просится
        В поле на охоту.
 
 
Щебетун соловей,
Слушай песни моей!
 
 
В Пирятине мой дядюшка,
        Под Лубнами тетка…
Косить сено, пахать поле,
        Право, не находка!
 
 
Щебетун соловей,
Слушай песни моей!
 

<1841>

 
Были у орла два сына.
        Вырос старший сын;
Младший рано на чужбину
        Залетел один.
 
 
Но лета не укрепили
        Мощного крыла;
Он устал – и окружили
        Во́роны орла.
 
 
И, летая, жадным криком
        Смерть сулят ему.
Знать, орлу на поле диком
        Сгибнуть одному!
 
 
Крылья есть, да мало силы;
        Смутен он сидит;
Смотрит вверх – о боже милый,
        Старший брат летит!
 
 
Робко во́роны сокрылись
        С криком в темный лес.
Оба брата очутились
        В синеве небес…
 
 
Братья обнялись родные
        И сильны опять,
Как великая Россия
        Да Украйна-мать!
 

<1841>

М. Дан. Селецкой

 
Я был в степи. Кругом, как море, широко
Земля раскинулась, от взора убегая.
Всё тихо, всё мертво, всё степь да степь нагая,
Да небо над землей безбрежно высоко.
Хоть ветер бы дохнул, пустыню оживляя!
И грустно стало мне в пустынной тишине;
Тоска сдавила грудь… Вдруг песня надо мною!
Я радостно гляжу: в лазурной вышине
Певица божия промчалась над землею,
И – смолкло всё опять. Но песню эту я
До гроба сохраню в душе моей, друзья!
 

<1844>

 
– «Светла речка под окном твоим шумит;
Можно, девица, коня мне напоить?»
– «Кто мешает?.. Да подальше от меня:
Я мала еще, боюся я коня».
 
 
– «Мак червонный под твоим цветет окном;
Мак притоптан – кто ходил к тебе по нем?»
– «Полно, парень, злые речи говорить!
К сиротинке бедной станет кто ходить!»
 
 
– «Бог с тобою! До тебя мне дела нет;
Да скажи, зачем ты сердишься на свет?»
– «Я не знаю, что-то сталося со мной:
Всё мне грустно, плакать хочется одной».
 

<1845>