Текст книги "Галактический штрафбат. Смертники Звездных войн"

Автор книги: Николай Бахрошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

Мечты, мечты, розовые, как ветреные закаты на Усть–Ордынке… Достаточно посмотреть, как вольно обращаются с пресловутой исторической наукой профессиональные болтолологи из УОС, чтобы понять – она, родимая, никогда ничему не учит, только тихо посмеивается над всеми. В любом случае – служит всего лишь исходным материалом для создания нужных, патриотически выверенных мифов. Не зря же, например, в самих Штатах исторические кафедры в университетах давно уже отменили, существуют кафедры мифоистории, а это уже совсем другое дело…

В Отдельной бригаде космодесанта «Бешеные» я был поочередно вторым лейтенантом, первым лейтенантом и капитаном. Добавлю, именно здесь, в армии, я начал узнавать истинную подоплеку событий на Усть–Ордынке, что–то услышал, узнал, что–то сам понял. Но эти бывшие неурядицы планетарного масштаба уже мало кого интересовали…

* * *

Начиналась война, большая война, с маневрами космофлотов и молниеносными выбросками на планеты…

Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами – это краткие тезисы… Галакттелевидение охотно сорвалось с цепи и с заливистым лаем побежало впереди паровоза, обсуждая грядущее переустройство космоса в духе окончательной демократизации. А меня не оставляло стойкое ощущение, что я все это уже проходил – и патриотические выкрики, и потрясание прахом великих предков, и восторженную экзальтацию немолодых дамочек и мамочек, благословляющих на смерть всех вокруг себя…

Нет, второй раз – это не смешно. Но, раз назвался профессионалом, полезай в «гроб»…

Дальние миры оказались подготовлены к войне куда лучше, чем рассчитывали наши генералы и адмиралы, так что желанного «блицкрига» не получилось. После наших первых успехов сопротивление дальних только усилилось, и военные действия стали все больше напоминать незаживающую язву, которую Пентагон регулярно, с мазохистским усердием расковыривает.

Я воевал, как и все. Получил «Доблесть», «Серебряные крылья», «Редьку с хвостиком» и даже удостоился самой почетной армейской награды – «Медаль конгресса», пожизненно освобождающей меня от уплаты налогов, за исключением «подоходного налога с коммерческой деятельности и предпринимательства».

Словом, моя карьера на службе у новой Родины складывалась вполне успешно, а война этому только способствовала. Особенно с учетом того, что я вместе с «Бешеными» прошел четыре больших военных кампании, несколько малых и заработал вместе с наградами лишь парочку ожогов, от которых меня быстро вылечили простой пересадкой искусственной биокожи. И следов почти не осталось.

Все–таки боевые подразделения космодесанта – это одно из немногих оставшихся правительственных заведений, где белому мужчине гетеросексуальной ориентации, не инвалиду детства, не расовоугнетенному, не ущербному, не судорожному и не припадочному еще можно сделать кое–какую карьеру, не пропуская постоянно вперед, в силу всеобщей политкорректности, пожилую беременную негритянку с одной ногой. (Виноват, госпожа Президент, я имел в виду совсем не Вас!)

Потом – наш батальон был отобран для участия в экспериментах по телепортации в рамках военно–научной программы «Новая дорога». Само по себе почетное предложение, открывающее, как это называется, новые перспективы. Мне, эмигранту, не просиживавшему штаны в одном из трех знаменитых военных училищ, начали светить нашивки майора или даже полковника. Чем не карьера?

Вот только эта проклятая политкорректность все равно меня подвела…

Глава 2

Гражданин капитан

Общесетевая независимая газета «Пионеры

вселенной» № 267 от 15 октября 2188 г.

Из статьи обозревателя Цезаря Камилина

«Телепортация! Очередной скачок в никуда

или дорога в будущее?»

За десять месяцев до высадки на Казачок

…Для тех, кто все еще слабо разбирается в военных секретах нашей доблестной армии (не знаю, может, и есть такие в наш сетевой век!), поясню, что телепортация, то есть мгновенное перемещение предметов или биологических организмов на различные расстояния – явление далеко не новое. Отдельные проявления случайной телепортации ученые–физики зафиксировали и описали аж в первой половине прошлого века, еще до того, как был разработан надсветовой, гиперскачковый принцип межзвездных путешествий. По крайней мере, именно к этому времени относятся первые попытки объяснить физическую природу этого феномена, известного, как утверждают историки, много раньше.

Почему я все–таки упомянул армию? – спросит меня читатель. Отвечу! Потому что, по сведениям из информированных источников, именно военные еще в начале века подхватили идею этого принципиально нового способа транспортировки, засекретили ее своими двойными–тройными грифами и разрабатывают в тиши военных лабораторий. Далеко не бедных, об этом читатели знают из публикаций нашей газеты!

Как недавно сообщил редакции источник из Министерства обороны, первые телепортационные станции (порталы) уже созданы и даже действуют на экспериментальных базах вооруженных сил. Только остаются две большие проблемы. Во–первых, биоорганизмы никак не хотят перебрасываться вместе с неживой материей, в этом случае порталы вообще не работают. Во–вторых, и то, и другое возникает в выходном портале со слегка измененной молекулярной структурой, что тоже огромный минус. Зачем, например, перебрасывать на поля сражений боеприпасы, которые будут очень похожи на настоящие, но взрываться при этом не пожелают? А в случаях с живыми организмами изменение молекулярной структуры уже вообще, сами понимаете, чем чревато… По слухам, среди солдат–испытателей уже имеются многочисленные жертвы, и число их множится. Но ученые по–прежнему не теряют надежды, а Пентагон – правительственные ассигнования!

Нет, интерес армии к телепортации можно понять – мгновенно перебрасывать на огромные расстояния (может быть, даже с планеты на планету!) живую силу и технику – это спят и видят все генералы. Боюсь только, что никому из них не приходит в голову, что телепортация – это не просто новый способ транспортировки взрывоопасных железяк и прилагающегося к ним личного состава. Не побоюсь громких слов, порталы для телепортации – это дорога в будущее для всего человечества, а не только для «ограниченного контингента войск вторжения»!

Судите сами – мгновенная доступность всех миров – никаких границ, никаких дальних миров, никаких временных разрывов, никакого жесткого ограничения гиперскачковых трасс! Да жизнь вообще должна измениться в корне, человечество станет наконец единым целым, хотя бы на уровне доступности личностного общения!

А насколько наше сумбурное общество, до сих пор склонное к махровой политической истерии, готово к такой новой жизни – это уже другой вопрос, большой вопрос, если вдуматься…

Так что, может, и бог с ней, с телепортацией? Не нужна нам она? По крайней мере, пока постоянные войны ограничены космическими расстояниями и пропускной способностью межзвездных трасс, у большинства человечества есть шанс жить относительно спокойно в своих медвежьих углах и барсучьих норах! А что будет, если всеобщая телепортация превратится в данность? Страшно даже представить, какая завяжется заваруха!..

Планета Орион–2.

Тюрьма «Форт Индепенденс».

Тот же день.

За три часа до общетюремного отбоя

– Слышь, ты, генерал, «квакнуть» не хочешь?

Да, это ко мне. Один из молодых урок. Рожа хитрая, глазки задорные, наверняка в безобидный «квак», эту слабенькую химию эйфорически–галлюциногенного типа действия, подмешали какую–нибудь особую гадость, после которой увидишь весь Армагеддон разом, в масштабе один к одному… Да, господа урки, не пробовали вы боевых коктейлей, какие броня вам впрыскивает во время боя. Вот где заквакаешь в полный голос… Но соглашаться все равно не стоит, в тюрьме никогда и ничего не бывает задаром – это аксиома…

– Не хочу, – ответил я.

– А чего так?

– Потому что не хочу.

– Давай, генерал, не кипешуй, пока я добрый…

– Спасибо, добрый человек. Не хочу.

– Здоровье бережешь? А чего тебе его беречь? Тебе, военный, оно уже не понадобится, в натуре говорю…

Я не ответил. Он отстал. Да ну их!

Я лежал на нарах и тупо пялился на засиженный невидимыми мухами плафон освещения. Больше все равно делать было нечего…

По–моему, два дня назад в зале «тройки» военного трибунала плафоны были такие же казенно–унылые, вспоминал я. Разве что не такие засиженные, там где «тройка» – там и мухи дохнут, не завершив своего жизненного предназначения по обгаживанию окружающего. В этом смысле, в обгаживании всего подряд, мухи очень похожи на нас, людей! – усмехнулся я про себя.

Шуточки, в общем–то, кончились еще раньше. Когда я узнал, что «тройку» возглавит сам бригадный генерал Севидж, инспектор Генерального штаба по войскам внеземного назначения, то где–то внутри у меня нехорошо похолодело.

Все знали, эта старая штабная крыса хоть и впадает временами в маразм, но от этого не перестает быть редкостной сволочью и законченным крючкотвором, подобно многим, сделавшим карьеру в чужих приемных.

И дернул же меня черт обозвать того штабного подполковника «черножопым гиббоном», да еще и толкнуть его через стол, направив по скользящей траектории строго над полом! «Причинив повреждения ему самому и находящемуся в офицерском баре военному имуществу», как гласил протокол дознания.

В итоге – расизм и хулиганство! Хулиганство – ладно, дело житейское, ветераны успокаивают потрепанные в боях нервы, оставляя друг другу почетные знаки на заслуженных мордах, но вот расизм – не ах как здорово… Скорее – ох…

С другой стороны, как еще прикажете реагировать, когда этот гад обзывает тебя «белой немочью» и, паскудно улыбаясь, распространяется на тему, что бригада «Бешеных» все равно состоит из всякого эмигрантского сброда, мол, ее не жалко для экспериментов. Сами, мол, согласились, прельстились званиями и денежными надбавками, таких жалеть нечего… А в крови у меня уже бродило не меньше поллитровки плюс пиво, к тому же с утра во время прохода через порталы десять человек из моего взвода вообще не вышли, а два десятка вывалились в таком виде, что лучше не вспоминать, чтоб не сблевать прилюдно…

Физики–теоретики, мать их, куда папа больше не хочет! Ведь обещали же – все подготовлено, все нормально, взвод пройдет, как нож сквозь масло, новая методика уже апробирована на приматах, готовьте майорские нашивки, капитан… Шесть человек, включая меня, остались в живых из тридцати шести! Это у них называется апробировано?!

А тут еще эта сволочь издевается!

Сорвался, не выдержал… И, нате вам, как раз военная полиция… Ведь хотел же, хотел спокойно нажраться в баре на базе, и чего меня понесло в городок? – вспоминал я, задним числом пережевывая в уме происшедшее…

Итак, «тройка» сидела за широким казенным столом и взирала на меня во все шесть строгих судейских глаз. А я стоял перед ними – ноги на ширине плеч, руки за спину (стойка – «вольно вне строя»). Пытался изобразить на лице нечто вроде раскаяния, за что был холодно предупрежден – «отставить гримасничанье!».

Кроме бригадного генерала за столом были незнакомый майор из УОС и второй лейтенант из того же нехорошего места, одновременно исполняющий обязанности секретаря и прикуривателя. Дряхлый, но бодрый генерал все время катал в губах толстую сигару, от которой шел явственный запах жженого войлока. Сигара периодически гасла, но лейтенант–зажигалка срабатывал, как часы.

Сидели, стоял, смотрели… У генерала глаза были светло–водянистые и невыразительные, у майора с монголоидными чертами – узкие и упорные, а глаза второго лейтенанта я вообще не видел, тот все больше смотрел на генеральскую соску – не пора ли ему щелкнуть зажигалкой, словно каблуками…

– Господин капитан, вы признаете, что обозвали подполковника Блэка черножопой гориллой?

– Никак нет, господин бригадный генерал, сэр!.

– Нет? – вяло удивился многозвездный старец – А вот свидетели утверждают…

– Никак нет, сэр!

– Ну, как же нет? Черножопая горилла – это же ясно. В материалах дела все четко сказано, – подал реплику майор, постукивая по коробочке с диском.

На мой взгляд, фразочка прозвучала достаточно двусмысленно…

– Никак нет, господин майор, сэр! Черножопый гиббон – так я его назвал.

– А что, есть разница? – заинтересовался генерал.

– Между гиббоном и гориллой, сэр? – уточнил я на всякий случай.

– Ну, с точки зрения биологии… – начал было майор.

Генерал тут же оборвал его:

– С точкой зрения биологии, майор, пусть разбираются сами биологи… Мы здесь собрались не для того, чтобы делать за них их работу! Биологи, называются! – генерал даже зафыркал от возмущения. – Уже дальние планеты сто лет как осваиваем, а лекарства от старости до сих пор половинчатого действия! Сегодня действуют, а через год–два уже ни черта ни действуют, как старел, так и дальше стареешь! Вот о чем им надо думать в первую очередь, а не о том, какая жопа у какой гориллы! Только и знают, что клянчить у правительства гранты и тратить их на всякие жопы! Ученые, называются!

Оседлав любимого конька, старикан явно разгорячился. Свирепо повел клювом–сигарой в сторону лейтенанта, и тот мгновенно, с ловкостью Прометея, поднес ему огонек. Генерал свирепо пыхнул сигарой и закутался в облака войлочного дыма.

– Осмелюсь доложить, господин генерал, может быть, нам пригласить для уточнения самого господина ги… отставить!., э… господина подполковника? – предложил майор.

– А он здесь? – брюзгливо поморщился Севидж.

– Так точно, ждет за дверью.

– Делать ему нечего… На фронтах напряженное положение, а он под дверями торчит… Ладно, пригласите, что ли… – милостиво разрешил генерал–инспектор. – Хотя, лично мне и без того все ясно. Гиббон, горилла, он, она, оно – это уже формальности, знаете ли. Все эти гиббоны, гориллы, приматы – изобретение штатских яйцеголовых, ничего больше, – с военной категоричностью вывел старый хрыч. – Главное, что оно – черножопое, вот на чем я хочу заострить ваше внимание!

– Да, это очень важно… Именно там и надо заострить… – глубокомысленно закивали разом майор и второй лейтенант.

Майор демонстративно нажал на кнопку вызова.

– Господин бригадный генерал, подполковник Блэк прибыл для дачи показаний! – отрапортовало «оно» сквозь приоткрытую дверь. – Разрешите войти?

– Входите, подполковник…

Блэк вошел и замер по стойке «смирно». Форма с иголочки, весь подтянут, прилизан, приглажен, только на гладкой ряшке вместе с уставным слабоумием некий оттенок томной обиды, как дань обстоятельствам.

Здоровенный негр, между прочим, килограммов за сто двадцать, не меньше… Прав, оказывается, генерал, не гиббон, а точно – горилла…

И как мне удалось перекинуть его через четыре стола? Никак не привыкну к своей новой силе… Зато как он летел, порхая конечностями! До сих пор вспомнить приятно…

Видимо, генерал тоже мысленно сопоставил наши габариты:

– Значит, подполковник, вы утверждаете…

– Так точно, сэр!

– Почему же вы не дали ему сдачи? Мне кажется, так сказать, комплекция вам вполне позволяет… Вот, помню, когда я служил в войсках, чего мы только не вытворяли… – припомнил Севидж, собирая морщины на лице в хитровато–бывалую ухмылку.

(Интересно, в каких войсках? Рота быстрого реагирования по доставке туалетной бумаги для высшего командования в моменты приступов недержания? Горячее десантирование из каптерки прямо в санитарную комнату?)

Подполковник откровенно, напоказ, насупился:

– Господин бригадный генерал, сэр! В то время, когда вся наша доблестная армия…

– Да–да, конечно, конечно… – поскучнел генерал–инспектор и спрятался за сигарным дымом.

– А может быть, тут замешана любовь, господин подполковник? Может быть, имели место какие–то отношения, откровенно говоря, личного порядка… – закинул удочку майор. – В таком случае комиссия должна знать…

– Господин майор! В то время, когда вся наша доблестная армия…

– Да, но личные отношения… – попробовал настаивать майор.

– Никакие личные отношения, господин майор, неуместны перед лицом… – парировал полковник с изяществом фехтовальщика.

Его голыми руками не возьмешь – это я еще в баре понял. Гражданин, подкованный на все четыре конечности. Из тех, которые даже во сне землю роют, а ржут исключительно в тон мелодии государственного гимна… Настолько правильный, что даже грозный генерал не хочет с ним связываться, понимал я.

По принципу – не наступи, не вляпаешься? Или – опасается его почему–то?

* * *

Только впоследствии я узнал, что у этого хлыща в Вашингтоне, оказывается, даже не лапа, а огромная волосатая рука типа «Греби все под себя – из–под себя давай есть другим». Поэтому дело о нарушении политкорректности каким–то капитанишкой из эмигрантов, пусть даже с заслугами, но без «поддержки», в любом случае не могло спуститься на тормозах. Антагонизм между «штабными» и «полевыми» существовал всегда, в любой армии мира. В очередной раз показать «этим оборзевшим героям» кто в доме хозяин – дело чести для всей этой адъютантско–приближенной сволочи. Мол, вы там у себя, на передовой, на далеких планетах можете геройствовать сколько влезет, а здесь наша дудка играет первую скрипку!

В общем, из моего дела устроили образцово–показательный процесс. Горилла, гиббон, черножопый, бледная немочь, сволочи–биологи, эмигрантский сброд – все эти определения муссировались, словно на конгрессе филологов, в густых клубах сигарного дыма.

(От души желаю старому маразматику большого и хорошего рака легких в неизлечимой форме!)

«Тройка» разложила меня по всем статьям, азартно и издевательски, покуражившись, как Господь над охромевшей сороконожкой. Выяснилось, что моя принадлежность к белой расе является констатацией факта и, следовательно, не содержит в себе оскорбления. Что болезнь «немочь» является медицинским термином и, опять–таки, не содержит в себе оскорбления. Что определение «эмигрантский сброд» делится, по сути, на понятия – эмигрант (не оскорбление!) и сброд – то есть личный состав, сформированный по случайному принципу (не оскорбление!). Видите ли, господин подполковник, как сотрудник Генштаба, был прекрасно осведомлен о принципах формирования бригады «Бешеных», набираемой преимущественно из эмигрантской среды, и в силу своей осведомленности это констатировал (!). Словом, мне совершенно не из–за чего было выходить из себя и тем более поднимать руку на старшего по званию…

Конечно, не будь у подполковника густоволосатой руки, дело бы наверняка обернулось по–другому, но если бы да кабы – от этого не легче. Не только история, юриспруденция тоже ненавидит сослагательное наклонение.

Как и обещал генерал, дело заострили именно на жопе, цвет которой был признан безусловным оскорблением и умышленным нарушением политкорректности. Мои отчаянные попытки убедить «тройку» в духе казуистической военной юстиции, что я ни в коей мере не виноват в цвете, раз господин подполковник от природы имеет заднюю часть тела упомянутой окраски, то я это всего лишь констатировал, не больше – успеха не возымели. Так же были отвергнуты мои размышления, что сам цвет жопы не может быть оскорблением, наоборот, я лично знаю многих людей, которые предпочитают именно эту часть тела именно такого цвета. Мне самому этот цвет нравится, слово офицера, в гетеросексуальном смысле я тоже предпочитаю именно его. Моя последняя подруга, например, имела афро–американский цвет кожи, а предыдущая – азиатско–американский, так что я уж никак не могу быть расистом…

– Не можете быть расистом, капитан? – брюзжал Севидж, прищуриваясь от дыма. – А вот мы еще посмотрим, как вы не можете…

– Это еще неизвестно, какие у вас там были подруги, – скептически рассуждал майор. – А может, друзья? Может, вы все–таки почувствовали внезапное влечение к подполковнику, а, капитан? В таком случае – это еще и сексуальное домогательство к старшему по званию! Что сейчас, в условиях военных действий армии СДШ, нельзя не признать вопиющей распущенностью и прямым нарушением воинской дисциплины! В то время, когда вся наша демократия, как один человек перед лицом… – почтительный кивок в сторону образцово–показательного подполковника.

А что тут кивать? Без того видно, что он голубее летнего неба. Как и вся наша демократия на букву «п», это майор совершенно справедливо отметил…

Итог – понятный. «Тройка» просто разжевала меня и выплюнула остатки прямо в тюремную камеру. Но приговор оказался таким, что я даже растерялся. Ничего хорошего я не ожидал, но не настолько же! Полное разжалование, лишение орденов и выслуги, и восемь лет заключения с содержанием на строгом режиме…

Вот что называется – от сумы и тюрьмы…

Планета Орион–2.

Тюрьма «Форт Индепенденс».

Тот же день.

За два часа до общетюремного отбоя

– А что, служивый, говоришь, не страшно тебе помирать–то?

От неожиданности я вздрогнул и приподнял голову. Наверное, я действительно задремал, сам не заметил, как это случилось. Или – просто задрых, спал я последнее время урывками, все больше переживал. Вопрос Князя застал меня врасплох.

– Не очень, – не сразу ответил я. – Семь лет уже воюю, привык, наверное…

– А разве к этому можно привыкнуть? – вполне серьезно спросил другой уголовник, тот, что предлагал мне глюк. Я уже понял, что его кличка – Мытник.

– Можно. Удивляет даже не то, к чему можно привыкнуть, а как быстро привыкаешь к тому, к чему привыкнуть нельзя, – честно ответил я.

Мытник дурашливо хмыкнул и покрутил головой:

– Что–то больно кручено! Падла буду, не вколюсь, какого хавера ты тут закошмарил? Так, Князь?

– Да ты не кипешуй, служба, мы тебя ночью зарежем, сейчас – не тронем, мое слово – олово, – обнадежил меня авторитет, не обращая на него внимания. – Сейчас мне потрындеть охота, развести рамсы ништяком. Люблю, знаешь, со свежим языком базар перетереть за жизнь, любопытный я, есть такой грех…

Развалившись на нижних нарах, Князь закинул ногу на ногу и привольно покачивал носком ботинка, перебирая в руках небольшие четки из светящихся камней–кметов с планеты Геттенберг. Игрушка недешевая, между прочим, каждый обработанный кмет такого размера – половина месячного офицерского жалованья.

Все понятно! Его авторитетное Высочество заскучал на нарах, желает утолить сенсорный голод древнейшей формой человеческого общения – беседой…

– Ладно, давай разведем… это самое, – согласился я. – А о чем?

Действительно, почему бы не потрындеть с хорошим человеком? Или хотя бы не развести рамсы ништяком?

Князь задумался, ловко пощелкивая кметами в толстых и на вид совсем не ловких пальцах.

– Да обо всем, – определил он, наконец. – Я – человек доверчивый, мне по ушам проехать – одно удовольствие. Не менжуйся, служба, лепи горбатого от фонаря по фейру!

Двое остальных уголовников подхалимски затыкали. Лично я не настолько владею феней, чтобы понять его до конца, но, видимо, в этих словах крылась какая–то ирония. Впрочем, ребята хорошие, душевные, зарезать обещали только ночью, так что иронию я решил пока проигнорировать.

– Спрашивай, я отвечу, – разрешил я.

– И военную тайну выдашь? – делано удивился авторитет.

Остальные аборигены дружно поддержали его эмоциями, выполняя роль хора в древнегреческой комедии.

– Тебе какую – поменьше, побольше? – спросил я. – Самую тайную или что–нибудь попроще, скажем, в пределах второго уровня секретности?

– Не, служба, ну тебя к бесу с твоими тайнами! – заявил Князь вполне разумно. – А то наслушаешься тебя, ваши же из армейской контрразведки потом глотку перережут. И хиляй потом на три листа тихой баною, как креп чавырловый!

– Наши контрразведчики глотки не режут, не звери же, – уточнил я. – Поставят под плазмомет – тогда и можешь хилять, как угодно. Выброс плазмы – 0,002 секунды – быстро, чисто, гуманно. Не только моргнуть, подумать ничего не успеешь, как одна черная плешь на земле останется.

– Вот и я говорю… Не, военных секретов нам не надо… Так, Кукушка? – тот яростно затряс головой, тоже не сгорая от любопытства (такой невольный каламбур). – Нам бы что–нибудь душевное, про жизнь, про отношения, про уси–пуси, про баб, например… Любишь про баб, а, Кукушка?

На этот раз древнегреческим хором заржал только один Мытник, а смазливый Кукушка, похоже, и про баб не любил. Не угодишь на него…

Ну да, они же все педики, эти молодые и приблатненые! – вспомнил я. Прогрессивная идея совместного содержания в тюрьмах мужчин и женщин (чтоб не подчеркивать половую дифференциацию, разумеется) еще только пережевывается в Конгрессе, и пока авторитетам приходится довольствоваться тем, что есть под рукой. Хотя на свободе для них дело чести как раз в обратном – демонстрировать мужественную любовь к противоположному полу, это я знал. Своя жизнь, свои законы…

Но, в общем, разговор мне не нравился. Создавалось стойкое впечатление, что меня нарочно «разводят на базар», а следовательно – «выставляют в клоуны». Предупреждали же меня – с урками надо всегда держаться настороже, как во время разведрейда в чужих тылах. У них, будто у хищных зверей, каждое телодвижение с плотоядным подтекстом…

Подумав об этом, я почувствовал даже нечто вроде невольного восхищения. Несмотря ни на что, уголовным всегда удается сохранить свой параллельный мир, при любой власти и любом общественном строе. «Человек человеку – волк, и тот волк хорош, у которого крепче зубы», – просто, понятно и не лишено определенной биологической логики… Волк, значит, а также бешеная собака или вонючий скунс – все «по понятиям»… Вот только жить в таком собачьем измерении мне никак не хочется, про себя могу точно сказать…

Щелканье и позвякивание замка камеры перебили мои мысли. Я еще только водил головой, не понимая, что надо делать, а уголовные уже соскочили со своих «шконок», и все, даже Князь, выставились у коек столбами.

«Интересно, как же они догадались, что это не просто абы какой надзиратель, а сам начальник тюрьмы?» – успел я подумать, пока соскакивал с верхних нар.

Тюремная интуиция?

Начальник, полковник Чонги, личность в здешних местах такая же зловещая, как колдун–людоед из бабушкиных сказок, вперил в меня тяжелый, темно–сливовый взгляд. Лицо со смуглым природным оттенком в тусклом свете тоже казалось темным. Фигура «хозяина» была невысокой, круглой, в сытых, довольных складках, словно у запрещенного Будды с древних изображений.

Как положено большому начальству, «хозяин» заявился к нам с целой свитой из офицеров, которые топтались у него за спиной. В камере сразу стало тесно и людно.

– Почему лежим до сигнала «отбой», заключенный? – спросил полковник довольно писклявым голосом с нотками птичьего щебетания, какие часто прорываются у азиатов. Значит, успел заметить…

– Виноват, господин полковник, сэр! Мой ответ ему, похоже, понравился.

– В дневное время заключенным разрешается только сидеть на койках. Лежать – нельзя, сидеть – можно. Это – правило, – произнес он без лишнего нажима. – Первый лейтенант, приступай!

Из–за его широкой, овальной спины тут же выдвинулось нечто долговязое, длинноволосое, с явными признаками аморфного унисекса и немедленно забубнило:

– Согласно дополнительному постановлению временной армейской комиссии по правонарушениям под председательством бригадного генерала Альфреда Севиджа, срок заключения бывшему капитану десантных войск Сержу Кирив заменяется на прохождение службы в штрафном батальоне из расчета – один месяц службы в вышеупомянутом подразделении за один год тюремного заключения. Временная военная комиссия постановляет довести до сведения осужденного, что срок прохождения службы в штрафном подразделении может быть сокращен, а также отменен совсем, если осужденный отличится в боях или докажет свою доблесть и преданность демократии иными способами, или получит тяжелое ранение во время выполнения поставленной боевой задачи. По отбытии срока наказания в штрафном подразделении осужденный имеет право на восстановление в прежнем воинском звании, с возвращением ему срока выслуги и государственных знаков отличия. Согласно приказу министра обороны срок прохождения службы в штрафном подразделении в общую выслугу лет не входит и при начислении армейской пенсии не учитывается…

«Пенсии? – мысленно зацепился я. – Вот о пенсии в штрафбате вряд ли кто думает»!

Мне говорили – их обычно поголовно вышибают на первой же операции, максимум – на второй… Пушечное мясо, как писали в какой–то газете, стратегическое сырье одушевленного типа…

Нет, я еще не до конца понял, все еще переваривал про себя обтекаемые бюрократические формулировки аморфного существа, хотя главное уже было понятно. Как и все армейцы, я знал о существовании штрафбатов, ввели их совсем недавно, но слухи о них уже ходили самые темные. Один раз я даже видел мельком подразделение штрафников, они стояли неровным строем под надзором вооруженной военной полиции. Все какие–то жалкие, потерянные, в старой, застиранной до линялости форме без знаков различий, не солдаты – сплошное недоразумение, как показалось мне тогда…

– Ну, что смотришь, солдат?! – тонким голоском одернул меня Чонги. – Бери свой мешок и с вещами на выход! Нечего здесь казенные харчи проедать, раз ты солдат – вот и воюй! Тридцать секунд на сборы – время пошло!

Нужны мне его казенные харчи, как прошлогодний снег под новое Рождество… Но, похоже, ситуация опять меняется, вынуждая, как всегда, действовать по обстановке…

Я сдернул с койки свой вещмешок.

– Да, капитан, счастлив твой бог… – прошипели мне в спину камерные аборигены.

Чей бог счастливее – тут можно было бы поспорить. Но я не решился это высказать под пристальными взглядами полковника и его свиты.

Так я и оказался в штрафбате.

Общественная независимая газета «Пионеры

вселенной» № 578 от 14 августа 2188 г.

Из статьи обозревателя Цезаря Камилина

«Идея штрафбатов: из темного прошлого

в светлое будущее?» За год до высадки на Казачок

…Когда война пошла совсем не так, как представлялось мировому правительству, оказалось, что дальние миры куда лучше вооружены и держатся гораздо сплоченнее. Несмотря на то, что расовые, национальные и половые различия там не ретушируются никакой политкорректностью, наши войска получили на окраинах достойный отпор и, попросту говоря, увязли. Конфедерация, о которой подконтрольные правительству СМИ упоминают не иначе как в уничижительном смысле, оказалась не только жизнеспособным, но и жизнестойким образованием. Словом, объединение дальних миров в военную коалицию состоялось – это уже факт.

По нашим источникам из Министерства обороны, приток добровольцев в армию сейчас существенно сократился, несмотря на все надбавки, выплаты и выслуги военного времени. А так как армия СДШ до сих пор формируется по добровольно–контрактному принципу, и предложение об обязательном призыве на военную службу в очередной раз Конгрессом признано противоречащим Конституции (да и как иначе, если почти у каждого из госчиновников дети или внуки призывного возраста!), то наши многозвездные генералы и адмиралы рискуют в скором времени остаться без войска. И уж точно – без громких побед и сопутствующих им лавров.