Текст книги "Галактический штрафбат. Смертники Звездных войн"

Автор книги: Николай Бахрошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

Не высовываясь, Князь выпустил вверх белую ракету. Международный сигнал о сдаче, понятный на любой планете.

Интересно, он–то откуда его знает? Я не помню, чтоб рассказывал о нем на занятиях по боевой, а офицер–надзиратели уж точно такому не учили… И откуда у него, кстати, белые ракеты, никак не предусмотренные боекомплектом штрафника? – на мгновение задумался я.

Ракету заметили. Стрельба в его направлении прекратилась. Уходя на форсаже брони и лавируя между камнями, я еще успел заметить, как он появился из–за камней с добросовестно поднятыми руками.

Тормознуть все–таки, влепить ему последнего оставшегося «телепузика»? Конечно, можно… Если по уставу, то я просто обязан был это сделать, видя, как мой боец сдается противнику…

А, пошел он…! А пошли они! В конце концов, я всегда знал, что этому хитровану плевать на все, как мухе плевать на орбитальный спутник!

Вот и второй боец отвоевался в течение нескольких истекших минут, подытожил я, влипая в камни за полсекунды до того, как по мне открыли огонь.

Может, он и правда умнее всех?

Из воспитательно–патриотической брошюры УНСП «Штрафные подразделения: история, цели и их роль в грядущей победе!».

Подготовлено редакцией отдела патриотического воспитания УНСП.

Ответственный за составление – бригадный генерал Севидж.

Распространение – бесплатное.

Штрафные подразделения начали применяться в армиях мира за много веков до нашей эры. История гласит, что впервые они возникли в войске Александра Македонского, знаменитого полководца, царя и ярого приверженца демократических идеалов, которые он нес народам Азии и Ближнего Востока.

А дело было так, братцы. Однажды, когда Александр уже сверг сатрапию Персии и двигался со своим войском дальше, осведомители ему доложили, что среди солдат появились отдельные недовольные личности. Они подбивают остальных требовать от царя прекратить поход и возвращаться на родину.

Тогда полководец решил пойти на хитрость. Он объявил всему войску, что им организовано скоростное, эстафетное сообщение с Македонией и Грецией, и те, кто желает отправить домой весточку о себе, должны просто написать письма и принести их к царскому шатру. Почти все воины пожелали написать родным или близким, и писем было собрано великое множество. Все они были внимательно прочитаны специальными цензорами, и те, кто жаловался или не одобрял действия царя, были взяты на заметку.

Впоследствии полководец сформировал из них отдельное подразделение, которое должно было разбивать свой лагерь вне общего расположения войска, а в бою сражаться на самых опасных направлениях. И только те воины, которые делом доказали свою храбрость и преданность командованию, возвращались потом в свои обычные соединения и считались исправившимися.

Таким образом, благодаря воинской хитрости, полководец Александр разом избавил свою армию от трусов и паникеров и доказал нам, потомкам, что в борьбе за истинную демократию хороши любые, даже самые жесткие меры…

Планета Казачок. 21 июня 2189 года.

17 часов 45 минут по местному времени.

(Через сорок пять минут после первой попытки

прорыва сквозь Скалистые горы)

Оказалось, нет, не умнее! Я имею в виду авторитетного Князя…

Когда я перебрался в защищенное место и оглянулся назад, там, где авторитет браво сдавался в плен, на землю оседал пыльный гриб уже отзвучавшего разрыва.

А я его предупреждал, честно предупреждал!

И почему большинство людей не понимает с первого раза? Словно для того, чтобы твои слова стали убедительными, их обязательно нужно повторить несколько раз, с упрямством компьютерного самоучителя… Не любят менять точку зрения по причине общеустойчивой консервативности человеческой натуры?

Я не помнил, говорил ли своим бойцам, что казаки больше не берут пленных? Скорее, не говорил, мне казалось, что это общеизвестный факт. После той, памятной бойни на планете «Тайга», когда наши орбитальные установки новых, экспериментальных лазеров дальнего радиуса действия выжгли до пепла многомиллионный город Уральск, где не было ни одного солдата, только женщины, старики и дети, собранные для безопасности со всей планеты, они вообще никого не берут в плен. Никто до сих пор толком не знает, действительно ли та беспощадная бойня была сбоем в системах наводки, как потом оправдывалось командование, или акцией устрашения, впоследствии представленной ввиду нехорошего резонанса как компьютерная ошибка?

Я вместе со своими «Бешеными» был потом на месте бывшего Уральска, спустя несколько суток оказался там, когда земля уже немножко остыла. Действительно, жуткое зрелище – оплавленные каменные стены, сплошь покрытые густым, черным слоем копоти, и отчетливо выделяющиеся на копоти более светлые силуэты… Пять миллионов погибших, даже раненых не осталось, никого не осталось, одни еле заметные, как привидения, женские и детские силуэты на стенах…

Дело, как водится, замяли, ограничившись невнятными оправданиями политиков, кого–то из многозвездных адмиралов понизили на целых два ранга за «неоправданное насилие над мирным населением планеты противника», разжаловали несколько фигур помельче, но МКК (Межпланетный Казачий Круг) это, понятно, не удовлетворило. Вот и постановили казачки всем миром – пленных не брать…

Потом по мне опять шибанули из чего–то крупнокалиберного, так что осколки брызнули над головой дождем. Нащупывают, понимал я, секунда задержки – и окончательно нащупают своей очень неплохой (что бы ни говорили!) электроникой.

И я снова лавировал между камнями, пытаясь опередить собственную тень в этой гонке на выживание…

* * *

В сущности, весь этот бой вспоминался мне потом, как непрерывная цепь отходов, пробежек, пролетов и переползаний на брюхе. Было в нем что–то от вязкой навязчивости дурного сна, когда ты все время убегаешь и убегаешь, а убежать не можешь, вот–вот тебя схватят… И это «вот–вот» длится всю бесконечную ночь…

Несколько раз мы пытались остановиться, закрепиться и контратаковать, но где там! Я поднимал оставшихся бойцов на прорыв, а потом мы снова откатывались назад, оставляя убитых, похожих на выброшенные куклы в своей покореженной броне. Или просто разлетевшееся месиво из брони и плоти…

Обложили, одним словом!

Нет, я не взялся бы потом восстановить всю картину этого боя. Отдельные фрагменты, эпизоды, картинки – да, мелькали в голове…

Я почему–то запомнил, отчетливо, до мельчайших подробностей, картинки на мониторе запомнил, как двое из наших не успели ускользнуть от надвигающегося МП–танка. И тот прошелся по ним всей своей стопятидесятитонной массой, просто вмял их в камень и проутюжил, сделав на их телах насмешливо–лихой разворот на 360 градусов без всякой воздушной подушки, на одних гусеницах…

Точно, именно этот танк оприходовала немного спустя Горячка, кинулась на него с пронзительным, каким–то очень женским взвизгом и вполне мужскими, крепкими матюками… Похоже, она просто тащила на себе активированные ракеты «рэкса», не имея времени и возможности запустить их со станины. Так она и погибла…

Я запомнил, как Блямба, солдат из новобранцев, пацан, в сущности – зеленый, сопливый, азартный, с тем же азартом укрепился с пулеметом на защищенной точке и умело отсек пехоту противника от двух передовых танков… Крепко засел, им понадобилось запустить не меньше десятка ракет, прежде чем они все–таки достали его…

Я запомнил, как офицер–надзиратель Гнус (стратег, блин, если не сказать – тактик!), лежа на спине, поднял над собой винтовку, высунул из–за камней ствол и лупил в белый свет, не глядя, безбожно расходовал и без того поредевший боезапас. Кажется, кто–то из солдат пинал его, приказывал встать, но он все равно не высунул голову. Гнусная картина с этим Гнусом, извиняюсь за случайный каламбур…

Как он погиб? Там и погиб в своем укрытии. В бою нельзя останавливаться надолго, даже в тех местах, которые кажутся защищенными – аксиома для новобранцев…

Конечно, бой – это всегда мелькание, калейдоскоп, непрерывное движение, инстинктивное – от опасности, сознательное – навстречу опасности, скрипя зубами… Потом и само ощущение опасности теряется куда–то, уходит, растворяется во вспышках и грохоте веерного, навесного и прицельного огня… Ты только время от времени удивляешься сам себе, что еще жив, несмотря ни на что, еще двигаешься, еще дышишь и даже кем–то командуешь…

Есть упоение в бою! – как сказанул кто–то из древних литературных классиков.

Не знаю! Можно ли это назвать упоением – не знаю, честное слово… Соленый вкус крови во рту от прикушенных в горячке губ, сухой треск и гром, прорывающиеся через защитные мембраны… Стоны, крики, вопли, приказы, проклятия, ругательства – вся эта мешанина звуков, которую щедро преподносит пресловутая сверхзащищенная, направленная связь, ошалевшая от переизбытка целей… И мелькание огня, и дымная пелена газов взрывчатых веществ, кисловато–острый запах которых пробивается даже через защитные фильтры… И металлический привкус на языке, ватно заложенные уши от всех этих многочисленных боекоктейлей, которые броня сама тебе впрыскивает по мере надобности…

Не знаю! Мне представляется, что надо быть странным человеком (мягко говоря!), чтобы испытывать от всего этого упоение…

Планета Казачок. 21 июня 2189 года.

19 часов 04 минуты по местному времени.

(Через два часа после первой попытки прорыва

сквозь Скалистые горы)

– Ну, что скажешь, командир? По–моему, нам хана, – спокойно констатировал Рваный.

– По–моему, тоже, – согласился я.

В конце концов, опровергать очевидное – всегда нелегко. Хотя, с другой стороны, это случается сплошь и рядом, и даже не без успеха, если вспомнить лихую пропаганду УОС…

– Вот так всегда, – проворчал Рваный. – Ждешь, чтобы командир тебя вдохновил, ободрил и морально, так сказать, поддержал, а он тебе – голую правду…

Под забралом шлемофона я почти не видел его лица, но догадываюсь, какую кислую рожу он скорчил при этом.

– Я и поддержал. Даже – подтвердил, – оправдался я. – У тебя как с боеприпасами?

– С боеприпасами – хорошо, – мечтательно произнес он. – Вот без боеприпасов – хуже, гораздо хуже… На пару часов хорошего боя хватит, не больше.

В принципе, неплохо ответил, мысленно одобрил я, даже остроумно. Я уже заметил за ним такую особенность – когда ситуация становилась действительно угрожающей, Рваный переставал брюзжать и булькать, как забытый на плите чайник, и изъяснялся вполне нормально, бодро, с проблесками остроумия. Маленький парадокс отдельно взятого человека, не иначе…

Положение действительно было аховое. Хуже – трудно придумать. Нас окончательно зажали на небольшой террасе в спускающихся уступами скалах. За спиной – высоченные каменные стены, а впереди – пехота и танки. Хорошо, что танки не слишком приспособлены для ведения навесного, штурмового огня. Если бы у казаков была приличная ракетная установка или пара планетарных штурмовиков, они бы выковыряли нас отсюда, как стоматолог мгновенно выдергивает гнилой зуб ультразвуковыми щипцами. А окажись поблизости стационарная батарея орбитальной обороны – вообще никакой военной хирургии не понадобилось бы, просто выжгли бы вместе с куском мироздания. Так что нам еще повезло, мы пока держались и даже отбили две не слишком активные атаки. Я сильно подозревал, что противник не проявляет излишней инициативы, как раз дожидаясь приличной ракетной установки или пары штурмовиков.

Это подозрение было не только у меня. В общем и целом – картина, лишенная оптимистического взгляда в будущее…

Сколько нас оставалось? Четырнадцать человек. Или – боеединиц, как вам угодно. Из моего, можно сказать, бывшего взвода уцелели Цезарь, Рваный, Педофил… Оказалось – очень упорный господин, видимо, в силу обстоятельности сумасшествия характера… И Щука, она тоже, к счастью, уцелела… Я думал о ней отдельно, как–то не хотелось смешивать ее со всеми. Теперь я уже отчетливо понимал, что просто сожалею в глубине души о том, что у нас могло бы быть с нею и чего, наверное, уже не будет…

Оставшиеся девять человек были из других взводов и рот, в основном – бывшие солдаты, те, кто научился не только стрелять, но и выживать в бою… Вот и весь личный состав бывшего штрафного батальона «Мститель».

Пестрый со своими людьми так и не появился, я не знал, что с ними и где они, наша направленная связь в броне все–таки обладает очень небольшим радиусом действия, своего рода – плата за секретность и кодировку…

Вжавшись в камень на этой горной высотке, мы сидели достаточно плотно. И грустно. Что тут еще скажешь? После очередной атаки танки и бронепехота казаков откатились вниз, на холмы, и отсюда, сверху, с учетом телескопического зрения, они были видны как на ладони. Только толку от этого – чуть–чуть без малого! С нашего плато врагов можно было достать разве что «рэксами», а их осталось – раз два и обчелся, лучше уж приберечь до следующего штурма.

«Решатся на третью атаку или нет? – вяло думал я, наблюдая за неспешными маневрами противника. – Впрочем, зачем им решаться? Им–то можно и подождать, над ними как раз не каплет, это над нами, как из поганого ведра, течет…»

– Цезарь? – позвал я.

– Чего? – откликнулся он совсем по–штатски. Что было немедленно замечено остальными.

– Солдат не должен отвечать «чего»! – наставительно произнес Плотник, из второй роты «Мстителя». – Солдат должен обозначить свое присутствие четким и внятным «Я!», или – «Есть!», или – «Нет меня ни хрена!», чтоб командир потом не ломал голову…

Вот, тоже блюститель уставов, пропивший в родной части с подельником–старшиной два контейнера офицерского нижнего белья и комплект новых гусениц для самоходки (!)… Забавный, в общем–то, малый, всегда веселый…

– Рассказал бы, что ли, анекдот, Цезарь? Политический, например, про госпожу Президента и ее отсутствующую ногу…

– А что, думаешь, уже можно?

– Похоже на то, – подтвердил я.

– Тогда – лучше неприличный, про баб, – вставил Рваный. – Чтоб без всякого снисхождения к слабому полу.

– К какому из слабых полов? – ехидно откликнулась Щука.

– Господа, господа! Вы не забыли, что здесь присутствуют и дамы? – напомнила густым басом Капуста.

От этого заявления захмыкали многие. Назвать дамой мужеподобную лесбиянку Капусту – все равно что назвать кувалду хирургическим инструментом. Рваный тут же рассказал несколько расхожих армейских шуточек на тему «дам – не дам». Старо, избито, но, так сказать, проверено временем…

– Нет, я не понимаю, может, я что–то где–то прослушала? Сегодня что – объявлен день плоских острот? – спросила Щука.

– Да не кипятись, девонька, все в порядке. Мужики, что с них взять… – добродушно пророкотала Капуста. – А ты, командир, что молчишь? Лучше ты нам что–нибудь расскажи.

– Когда–то, в бытность мою еще студентом–историком, мне довелось побывать в архиве старого кино, – рассказал я. – Такие, знаете, совсем еще древние фильмы с плоским, двухмерным изображением. Достаточно интересные фильмы, если привыкнуть воспринимать мир в плоском виде. По большей части там разнообразные боевики, где хорошие парни побеждают плохих и наводят справедливость по своему разумению…

– Представляю себе, – хмыкнул Цезарь.

– Да нет, не все так уж глупо. По крайней мере – вполне волнительные истории. Но я не об этом. Так вот, я заметил, у хороших парней в конце XX века была одна коронная фраза: собираясь на последнюю, решающую битву с плохими, они всегда сентиментально оглядывались кругом и мужественно замечали – сегодня хороший день, чтобы умереть!

– И умирали? – заинтересовался Рваный.

– Нет, в древнем кино хороший конец был так же обязателен, как в нашем.

– Обычно, оставались в живых, – уточнил я. – Хорошие, конечно, оставались, а плохие умирали долго и плохо. В общем, все заканчивалось хорошо и по–своему счастливо.

– Да, в старые добрые времена в фильмах, говорят, присутствовала романтика, а не только реклама, – вставил Цезарь.

– Ну и что? Нам–то сейчас какое дело до них? – спросил Рваный.

– В сущности, никакого. Вспомнилось просто… – сознался я. – Так вот, господа легионеры штрафбата, довожу до вашего сведения, что ситуация у нас прямо противоположная.

– Это как?

– Очень просто, – объяснил я. – День сегодня – дрянной, а умереть, по всей видимости, все–таки придется.

– Остроумно! Мысленно хлопаю в ладоши, командир, – заметил Цезарь.

– Да имел я в виду такое гребаное остроумие! – определил Рваный.

– Ну, как я понимаю, выбора у нас немного, – вздохнул Педофил. – Да и тот, к сожалению, от нас не зависит.

Очень справедливое замечание.

– Кстати, командир, ты за спину смотрел? – снова спросила Щука.

За спину я смотрел. Но на всякий случай я еще глянул. Ничего нового не увидел – почти отвесные скалы, уходящие в голубую бесконечность неба. Красивые скалы, если отвлечься от всего остального…

Если бы не противник, мы бы, конечно, перевалили их на антигравах, но в нашей ситуации – нечего даже пытаться. Пока будем подниматься, дальнобойная артиллерия танков перещелкает нас на этой стене, как патентованная, самонаводящаяся мухобойка…

– И чего я там должен увидеть? – спросил я.

– Глянь на одиннадцать часов, видишь, за двумя зубцами, что–то вроде пещеры…

Пещеру эту я уже видел. Отметил. Думал. Действительно – или пещера, или очень глубокая ниша. Сканер не брал глубоко через слой камня, но то, что он нащупывал, уходило достаточно глубоко. Скорее – пещера, просто ниша, образовавшаяся под воздействием эрозии, не уходила бы так круто вниз… От нас до нее – чуть меньше километра… И пять тяжелых танковых орудий, а в точности их наводчиков все уже убедились…

Нет, не успеть, я уже думал об этом.

– Пещера есть, это точно. Только не доберемся мы до нее… – протянул кто–то, словно подтверждая мои невысказанные мысли.

– А если контратаковать? – азартно предложила Щука. – Три–четыре человека имитируют контратаку, остальные – уходят под шумок!

– Нет, не получится, – я покачал головой.

– Точно! Танкисты сначала размажут в соплю нашу гребаную контратаку, а потом снимут тех, кто ломанется в пещеру, – подтвердил Рваный. – Пять тяжелых стволов – не шутка!

– А если попробовать? Что, есть другие предложения?

– А если бы у бабушки были яйца, какое бы у нее было отчество? – не сдавался Рваный. – Здесь, по крайней мере, у нас позиция, пока казачки до нас доберутся, мы еще многих положим.

– Положим, как же… – проворчал кто–то.

Подтащат казачки ракетную установку, и кто кого потом положит ниже уровня рельефа…

Я понимал, что вся эта наша развернутая дискуссия выглядит уж слишком парламентарно, не по–военному. Конечно, есть такие моменты, когда решение должны принимать все вместе, и каждый командир просто обязан определить момент, когда необходимо отпустить вожжи. Но, по сути, все они поглядывали на меня, я это чувствовал. Слово командира всегда решающее, на том стоим, стояли и стоять будем вместе со всеми вооруженными силами…

Я тоже колебался. Смотрел на темный провал пещеры, переводил взгляд на танки… Если бы да кабы, во рту росли грибы… Нет, все равно не успеть, и так и этак… Хотя деваться больше все равно некуда, в чем–то Щука права, смелость, как говорится, города берет… Правда, не насовсем и с большими потерями…

И как раз в этот момент случилось чудо, маленькое чудо, какие иногда случаются на войне! Редко, но случаются!

– Тигр–1, Тигр–1, я – Леопард–1, как слышишь, прием?! – раздался в наушниках голос Пестрого.

– Леопард, слышу тебя, слышу тебя хорошо! – радостно откликнулся я. – Ты где?

– Здесь я, неподалеку. Со мной – четверо, отрываться пришлось по–тяжелому! – доложил Пестрый. – Вас вижу. Вы что там – загорать устроились?

– Ага, припухаем, – согласился я. – Ждем, когда совсем распухнем.

– Да вижу, вижу… Помощь нужна?

– Как там у тебя позиция?

– Нормальная позиция. Хорошая! Могу уйти в горы в любой момент. Здесь у меня скалы ниже, и ущелье ветвистое – можно смыться.

Так, это уже кое–что, соображал я. Пожалуй, это гораздо больше, чем кое–что…

– Леопард, у тебя ракеты для «рэксов» есть?

– Найдем маленько. Осталось… да, осталось двенадцать штук, – доложил Пестрый.

Молодец он все–таки! И людей увел, и даже ракеты остались!

– Тогда действительно сможешь помочь, – сказал я. – Ты вот что – ударишь по танкам, нашумишь, отвлечешь их на себя и сразу уходи в горы. Сразу – понял?! В бой не ввязывайся, никаких реальных атак, только имитация – понял?!

– Понял тебя, Тигр–1!

– Хорошо. Ударил, отвлек и делай ноги!

– Понятно. А ты куда? – спросил он.

– Да есть тут одна задумка. Попробуем под землей прорваться.

– Не понял тебя, командир?! – удивился Пестрый.

– Не важно… Главное – нас не жди, уходи сразу, курс – на точку возврата. Если повезет, там и встретимся… Всё, поехали, начинаем ровно через три минуты по бортовым хронометрам!

– Есть! Удачи тебе, Кир! Всем удачи! Даст бог – свидимся еще…

– И тебе удачи, Ивица! – пожелал я.

Кто знает, может, и правда свидимся? Чего только на белом свете не случается!

* * *

Пестрый со своими бойцами сработали четко. Атаковал, как договорились, нашумел, прогремел, словом, поднял такую бучу, что и на самом деле стало похоже – нам на подмогу движется целое подразделение. Выстреливая остатки ракет, он даже ухитрился подбить один из танков, что из «рэкса», да еще на такой дистанции, не так легко.

Полностью обмануть казачков, впрочем, не удалось. Это была первая натяжка в нашем плане, что они окажутся совсем уж лопоухими. Полагаю, они насторожились, как только засекли кодированные сигналы наших с Пестрым переговоров. Три танка и часть пехоты действительно развернулись в ожидании атаки с фланга после первых же выстрелов. Но два оставшихся по–прежнему держали нашу площадку под прицелом.

Я тоже совершил одну ошибку… Точнее, ошибкой это не назовешь, просто сначала у меня промелькнула мысль приказать Щуке, Цезарю и Рваному первыми стартовать к пещере. У первых, казалось мне, больше шансов проскочить, сработает пресловутый эффект неожиданности. Но я тут же мысленно одернул себя, что получается какое–то кумовство – своих первыми. Не дело это!

Разозлившись на себя и на все подряд, я приказал первыми стартовать другим. Именно они приняли на себя самые прицельные залпы, буквально размазавшие по камням скорлупу брони.

Как раз последние и проскочили за дымом и пылевыми облаками. Действительно, кто возьмется определить, где опаснее на линии обстрела – слева или справа?..

В итоге до пещеры нас добралось шестеро. Капуста, Цезарь, Щука, Педофил, Рваный и я – именно в такой последовательности.

Удалось ли Пестрому на этот раз оторваться и уйти в горы, я не видел, не успел заметить. Впереди меня взорвалась чья–то броня, казачки попали точно, и все забрало оказалось забрызгано кровью так густо, словно мне прямо в лицо плеснули ведро буро–красной краски. Я инстинктивно дернул головой, славировал и чуть не проскочил мимо цели.

Странно, снизу, с террасы, я отчетливо видел темный провал пещеры, а оказался поблизости – и даже удивительно, какой он маленький и незаметный, успел подумать я…

На лету выпустив в сторону казаков своего оставшегося «телепузика», я последним ввалился в пещеру, просто кожей, шестым подсознательным чувством ощущая, как вслед мне летит что–то сильно взрывчатое…

И точно, едва я успел откатиться внутрь, как возле входа бабахнули, по меньшей мере, два разрывных. И еще, и еще!

Сами скалы, мне показалось, задрожали и начали рушиться, не выдерживая такого бешеного огня!

Вжавшись в камни, карабкаясь куда–то в сплошной пыли и дыму, я уже не понимал, где я и что со мной. Живой? Невредимый? Или меня уже завалило, засыпало грохочущими глыбами, и это мне только кажется, что я карабкаюсь…

Потом все стихло. Я попытался зажечь прожектора брони, и это удалось, как ни странно. Мощные лучи отчетливо высветили пол, потолок, стены и густую пылевую взвесь, все еще висящую в воздухе…

Вот провала наружу больше не было за спиной. Похоже, мы теперь еще и замурованы!

– Ну что, соколы–орелики, кто жив, а кто нет, признавайтесь? – услышал я голос Рваного и не сразу понял, что это он…

* * *

Только потом, много времени спустя, я узнал, что мы угодили в так называемые Гнилые пещеры, место, которое пользовалось среди поселенцев Казачка самой нехорошей славой с примесью мистических слухов и суеверий. Первое время после начала освоения сюда лазили многие, но возвращалось гораздо меньше.

Разные слухи ходили на Казачке о Гнилых пещерах. Говорили о подземных реках, что неожиданно заполняли ответвления пещер и так же внезапно уходили, о гуляющих гейзерах, скрытых извержениях и прочей подземной тектонической активности. Говорили о скрывшейся под землей исконной фауне Казачка, чьи зубы и когти дадут фору виброножам, говорили даже о духах, привидениях и подземных демонах, стражах планеты, для которых человечье мясо, в силу своей инопланетности, является желанным и изысканным лакомством. О пришельцах, свивших гнездо на глубине, тоже, по–моему, говорили, как без этого, это тоже уже фольклор…

Словом, в этот фольклорно–геологический компот мы и угодили со всего маху. Я представляю себе, как злорадно ухмылялись казаки–наводчики, вкладывая точные серии бронебойно–прожигающих снарядов в естественные трещины скал и обрушивая за нами вход… Обрушили, посмеялись между собой и на том успокоились. Решили, что если нам удастся ускользнуть от падающих глыб, то из пещер все равно не выбраться. Системы жизнеобеспечения брони выработают свой ресурс – и каюк. По сути, несколько вражеских пехотинцев, сунувшихся в глубину таинственных подземелий, были не самой главной заботой казачьих сотен планетарной обороны…

К счастью, мы всего этого не знали. На наших картах наличие пещер было отмечено до крайности неотчетливо, даже без названия, поэтому никакого мистического трепета перед загадочным местом мы не испытывали. Наоборот, появилось веселое, легкое, даже игривое настроение, некое интуитивное, шкурное облегчение, когда ты вырвался, избежал, извернулся между зубами Костлявой Старухи… Подсчет потерь, воспоминание о погибших, элементарная тряска отходняка – все это начинается потом, а первое чувство – обычное облегчение…

Вырвались! Оторвались! Живы!..

Отойдя от заваленного входа на пару километров, мы устроили большой привал, даже выпили немного по такому случаю. У Педофила в отделении для кассет боезапаса очень кстати оказалась резиновая фляжка со спиртом. Интендант – это не профессия, это характер…

Он оказался неплохим мужиком и хорошим солдатом, наш Педофил, если отвлечься от его маниакальной идеи растлевать все сопливо–пищащее в детских колготках. Мне, собственно, до его сексуальных пристрастий дела не было, я не председатель трибунала, чтобы всех судить, и не мессия, чтобы оправдать каждого. Воевал он хорошо, умело, разумно… Здесь и сейчас! А «завтра» – или «вообще» в нашем положении вполне свободно может и не случиться, во время боевых действий эти понятия становятся до крайности отвлеченными…

Спирт хорошо обжег горло, ударил по мозгам с безотказностью ручного молота. Скажу откровенно, вся эта военно–медицинская химия, все эти боекоктейли, что подруга–броня услужливо впрыскивает тебе под кожу, – взбадривают, расслабляют, мобилизуют, обезболивают, работают, другими словами, неплохо, но старик–алкоголь до сих пор стоит на особом месте среди многочисленных видов кайфа. Есть в нем нечто особенное, исконное, родное и близкое, что не заменить никакой химией или наркотой. Я понимаю, что это высказывание не в духе минздравовской политики всеобщего здоровья с бесконечными резиновыми улыбками, накачанными сезонными курсами антидепрессантов, зато – правда жизни…