Текст книги "Галактический штрафбат. Смертники Звездных войн"

Автор книги: Николай Бахрошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

Казаки обороняли укрепрайон отчаянно и толково. Бронепехота, танки, «маруси» (мобильные ракетные установки) – воевать они всегда умели. За время непрерывных атак мы продвинулись вглубь только на несколько километров. А теперь еще и вляпались в «суп».

Оно нам надо? «Щи отдельно, мухи отдельно!» – за эту предвыборную программу проголосует любая муха.

Наш взвод уже битый час грызет эту высотку. Я не знаю, что сейчас делается у остальных, батальон наступает развернутым фронтом сразу в нескольких направлениях, но думаю – то же самое. Остальные наверняка ломают зубы обо что–нибудь другое.

Вторую роту, например, комбат Диц положил почти всю под лучом дальнобойного лазера. Тоже – «Вперед, только вперед!» А зачем вперед, когда можно было обойти по низине?

За комбата я совершенно спокоен – этот всех угостит, никого не пропустит, стратег и тактик в одном лице…

Даже не высовывая голову из–за камней, я вижу место, где лежит Зебра, располосованная крупнокалиберными очередями. Неподалеку, чуть дальше – Гвоздь. Лихой, задиристый солдат, полностью соответствующий своему острому прозвищу. А теперь лучше не смотреть на то, что от него осталось. От случайного, практически невероятного попадания сдетонировали собственные гранаты, а за ними – остальной боекомплект. Редко, но бывает… Они – и еще двое – потери только за последний час. Даже не от столкновения с противником, от штурма укреплений с автоматикой.

Вдвойне глупо.

Установочку бы нам, хотя бы одну установочку залпового огня…

* * *

«Вперед, «Ромашки»! Только вперед!» «Вперед! Это приказ! За невыполнение приказа в боевых условиях!..»

И ведь не отстанет же, кровосос! Да, очередная атака…

– Вперед! – командую я. – «Ромашки», слушай мою команду, – атака!

Мои бойцы показываются из–за камней и укрытий. Никто не кидается, конечно, напрыгались уже, но даже эти осторожные движения приводят в неистовство визгливую автоматику. Теперь работает уже не одна «аптушка», их не меньше десятка. По плотности огня это похоже на дождь, этакий щедрый майский ливень из металла и плазмы. Такое впечатление, что заряды у этих агрегатов никогда не кончаются. Впрочем, там не магазины, специальные цинки на конвейерной линии подачи…

Нет, бесполезно соваться, слишком большая плотность огня. Подножье холма перед глазами словно вскипает от фонтанов земли, взбитой очередями.

– «Ромашки» – отставить атаку! – немедленно кричу я.

Патроны крупнокалиберок – это не то что у наших «эмок», это почти снаряды. Снаряжаются сериями по три – бронебойный, плазменно–прожигающий, вакуумно–разрывной, – какая индивидуальная броня выдержит такие бутербродные очереди?

Вот МП–танк бы сюда! Тот самый «лангуст», который, когда не надо, шляется по нашим головам, как по бульвару в новых штиблетах. У него броня посущественнее, ее пулеметами не запугаешь…

Я быстренько валюсь обратно за каменные зубцы.

А что? Поступил приказ, я его выполнил, поднял взвод в атаку. И тут же положил, пока нас всех здесь не положили. Принял решение, исходя из конкретной ситуации, как допускает статус младшего командира, согласно армейскому уставу.

Атака кончается, не начавшись…

– «Ромашки», почему встали? Почему не атакуем?

Голос Дица неистовствует в наушниках, комбат, мягко говоря, недоволен. Очень мягко говоря.

Слышать его – терпения нет. Я отключаю все линии, кроме взводной, пусть будет временный обрыв связи. Может такое быть? Теоретически – все может быть. Самые недоверчивые могут лезть сюда под обстрел и проверять лично.

Конечно, это была имитация атаки.

Какая по счету? – соображаю я, устроившись в безопасности за каменными зубами. А кто ее знает, какая она по счету! Пусть их черти считают, эти атаки, регистрируя очередной урожай грешных душ в своих адских книгах.

Впрочем, нет, оставить! Не все так мрачно. Убей на фронте врага – попадешь в рай! – определенно обещано. Именно это утверждает политкорректно адаптированное Евангелие от доктора Розенталя. Если отбросить всю казуистическую шелуху – смысл такой. Вообще–то Христос советовал «не убий», с этим бодрый доктор не спорил. Однако во всеоружии современной политкорректности снисходительно похлопывал Иисуса Иосифовича по плечу. Мол, «не убий» – это, конечно, про своих, про граждан демократии. Именно их имел в виду Мессия, только забыл уточнить, закрутившись между проповедями, причастиями, обращениями и организационной подготовкой кульминации торжества на Голгофе. Захлопотался – из головы вон. Бывает… Что касается каких–нибудь диких конфедератов, презирающих паспорта Соединенных Штатов, – то даже представить странно, как можно их «не убий». Это же не люди, это выродки, враги рода человеческого! Те самые бесы, которых Христос, помнится, изгонял и изничтожал. Именно для них принес он «не мир, но меч», даже странно предположить иначе. «Убей беса – куда попадешь? – вольно рассуждает доктор. – Правильно, в самые райские кущи!»

Знакомая песня, этакий навязший за тысячелетия мотивчик…

Убиваем, убиваем, а рая все нет и нет…

Чувствуя перед собой шершавую надежность скалы, я втыкаюсь шлемофоном в камень, словно этот машинальный жест может охладить горячий лоб. Прикрываю глаза, все еще слезящиеся от недавней вспышки снаряда–зажигалки.

Устал все–таки, если б кто знал, как я устал… И, похоже, защитные фильтры шлема окончательно разрегулировались от ударов, срабатывают теперь с задержкой. Каждая вспышка разрыва обжигает сетчатку глаз и только потом затемняется фильтрами.

Но бог с ним, с забралом, дисбаланс фильтров – не самая большая проблема.

* * *

– «Ромашка–1», я – «Одиннадцатая», – вызвала меня по взводной связи Игла. – Что делать будем, командир?

– Ждать! – коротко приказал я.

– Чего?

– Второго пришествия!

– Обнадеживает, – так же лаконично ответила она. – Значит, время есть.

– Ты думаешь? – встрял Кривой. Этот, конечно, каждой бочке затычка.

– А если какая паскуда будет издеваться над гневом божьим, то лучше бы ему, нехристю, на свет не родиться! – конечно же, возник Пастырь. – Как говорил Зельфер–пророк: «Бойтесь гнева Божьего, дрожите перед Судом Последним, как лист под ветром! Ибо небо разверзнется, и земля вспучится, и вода обратится в кровь…»

– И что дальше будет? – заинтересовался Вадик.

– Кердык тебе будет, Кривой, – сообщила Игла.

– Только мне? И стоило огород городить? Из–за одного меня?

– Ничего, ничего, все получат, никого не забудут, – туманно пообещал проповедник.

Вот и поговорили…

Да, подобные апокалиптические обещания Зельфер–пророк раздавал щедрой рукой, мысленно подтвердил я.

За что всегда уважал религиозных деятелей – так это за категоричность мышления. Хотя и разверзнутым небом, и вспученной землей, и кровью вместо воды солдат бронепехоты удивить трудно. Сейчас человечество вообще перестает трепетать перед планетарными катастрофами. Их мы и сами научились устраивать, без всякого высшего гнева. Пора бы ведущим религиям сменить страшилку и перейти на что–то более глобальное, пришло мне в голову. В галактических масштабах. К примеру – конец не только звездной системе, а целой Галактике разом…

И снова – долгое, томительное ожидание неизвестно чего. Непрерывное пулеметное тявканье с нервными щенячьими взвизгами.

Привалившись к камню, оставаясь с закрытыми глазами, я почему–то почти явственно представил себе подобного щенка – нескладного, широколапого и по–детски пушистого… И нарядный деревянный забор, и вальяжную кошку–любимицу, перекормленную до ленивой зевоты. И уж как завершение идиллии – аккуратные домики, кокетничающие свежей краской. Ухоженные газончики–садики–полисаднички, лучи заходящего солнца, бликующие на полировке припаркованных гравимобилей – словом, вся эта расслабляющая картина спокойного буржуазного пригорода, где время течет от свадеб до дней рождения с обязательными барбекю и очищенным слабоалкогольным пивом…

Однажды, пару лет назад, будучи в длительном отпуске, я пил пиво именно в таком пригороде, честно давился «очищенным, осветленным, пастеризованным», пока «папик», хозяин дома с прилегающей лужайкой, не утянул 0,7 сорокаградусной из–под самого носа «мамика». Он, помню, развеселился сразу после второго стакана, поплыл быстро, шумно и агрессивно, но «мамик» справилась с ним на раз–два, как сержант с новобранцем…

Милые, в сущности, люди. Очень старательно принимали у себя в доме «господина фронтового офицера» в рамках программы «Посильная помощь нашим защитникам». Только нудные очень. Наверное, я показался им таким же скучным. На прощание мне деликатно намекнули, что я не слишком общителен. Нет, они все понимают, конечно, все–все–все понимают… Война–война, она никого не щадит…

Вряд ли сами сформулировали. Наверняка прочитали в какой–нибудь патриотической брошюрке.

У меня вот никогда не было такого пригородного домика с ярко–полимерной раскраской и кредитной историей длиною в жизнь. Как не было ни любящей жены, ни розовощеких детишек, для которых папа все равно остается самым любимым, хоть он с треском завалил очередное собеседование на должность старшего менеджера, за что мама его до сих пор ругает.

Наверное, теперь, когда война почти кончилась, подобные мирные картинки возникают словно сами собой. Сплетаются пряничными узорами из сериалов гала–телевидения. Там хоть и чувствуешь беззастенчивую, надуманную слащавость, но все равно радуешься счастливой развязке, человек всегда радуется хорошему…

Чепуха, разумеется! Просто устал. Распустил сопли. Воюю я уже давно, слишком давно, и так же давно стараюсь не задумываться, за что воюю. Просто не хочется снова лезть под огонь, вжиматься в землю, стартовать на форсаже, хрустя суставами от перегрузок. И ощущать, каждым сегментом брони ощущать на себе оптическое ликование дальномерных прицелов. Какого черта, если война почти кончилась?!

Почти… Ключевое слово здесь все–таки «почти», перечеркивающее все остальное жирным крестом… И поэтому надо втянуть слюни, собрать сопли в горсть и выдвинуться, наконец, из–за камней, по возможности не нарвавшись на очередь.

В конце концов, кто в доме хозяин? Человек, царь природы, или какая–нибудь «аптушка» с кремниево–силиконовыми мозгами?

«А фильтры шлема все–таки окончательно разрегулировались, – вяло соображаю я. – И взбадривающие боекоктейли броня больше не впрыскивает, то–то усталость повисла на плечах, как рюкзак с кирпичами. Понятно, наступаем и наступаем…»

И все на грабли!

Планета Казачок. 9 ноября 2189 г.

Территория 4–го укрепрайона.

12 часов 25 минут.

– «Ромашка–1», «Ромашка–1», как слышишь меня, прием? – снова окликнула меня взводная связь.

На этот раз – Кривой.

– Нормально слышу, «Второй».

– Двигаюсь к тебе, сейчас буду, – сообщил Вадик. – Прикрой меня.

– Давай, прикрою! Готов?

– Сейчас, погоди… На раз–два?

– Давай на раз–два, – согласился я. – Раз–два… Пошли!

Отвлекая огонь, я выскочил над своим укрытием и начал садить в белый свет длинными беспорядочными очередями. Нервная машинка сразу нащупала меня своей лазерной оптикой, на экране шлемофона запульсировали красные тревожные точки. В ушах, дублируя световые сигналы, зазвучало предупредительное пиликанье, но я успел рухнуть вниз, под защиту надежных камней.

Кривой тем временем уже переместился ко мне. Места за каменными зубами было достаточно. Хорошее место. Вот только дальше и выше – сплошь открытые склоны, лезть дальше – такое же откровенно жестокое самоубийство, как делать харакири многоярусной автокосилкой. За полтора часа лежки под высотой взвод продвинулся на несколько десятков метров и потерял четырех человек.

– Командир, что у тебя с батальонной связью? – чуть–чуть отдышавшись, спросил Вадик. – Комбат рвет и мечет, никак не может с тобой соединиться. Капитан Рагерборд тоже вызывает без перерыва.

Я понял, это было сказано специально для тех, кто прослушивал наш взводный канал. Для меня он постучал указательным пальцем по гермошлему и провел рукой снизу вверх – включайся, мол. Наш язык жестов еще с Усть–Ордынки, с тех давних времен, когда деревья были большими, бои – местного значения, а броня – со склада утильсырья. Когда все частоты прослушиваются, особенно ясно осознаешь, что молчание – золото, а дар красноречия оценивается в лучшем случае по серебряному эквиваленту.

– Что со связью? А кто его знает, что с этой связью, – нарочито озабоченно забормотал я, между делом включив общие каналы. – С этой связью всегда так – то она есть, а то ее сразу нет. Это же не связь, это ж недоразумение одно…

Специально для Вадика я чиркнул себя ладонью поперек горла.

Кривой молча покивал гермошлемом. За затемненным забралом почти не видно его лица, но я и без того знал, что он сейчас понимающе кривит губы. Нет связи – нет проблем. По крайней мере, последние двадцать минут мне не пришлось поднимать солдат в бесполезные атаки. Ну не соединяет с командирами, ну что я могу поделать? Не слышу приказов, не поступают они! А на нет – и суда нет. Точнее говоря, трибунала…

– «Ромашка–1», взводный, ты что там сопли жуешь! – уже орал в наушниках голос Дица. – Какое у тебя недоразумение, почему не атакуем?! Да я тебя – под трибунал, да ты у меня!..

Ну вот, я же говорил! «Да я тебя, да ты у меня, да мы с тобой!..» Праздник вольных форм самовыражения, не иначе. Для окончательного веселья не хватает только Градника с его отрыжками дерьмоглотов, растопырчатыми шестопырями и шерстистой болотной вонючкой.

Этот воин, надеюсь, сейчас сражается со слабительными таблетками в госпитальном сортире. И обе стороны не намерены отступать.

«Даже интересно, неужели комбат орал все время, пока я пребывал в счастливом безмолвии отключения? – подумал я. – Нет, не похоже, в голосе не слышно усталости, слишком азартно забирает…»

– «Клумба–1», я – «Ромашка–1», прием, плохо слышу, прием. «Клумба–1», я – «Ромашка–1», что–то со связью, прием, – немедленно забубнил я, доказывая свою невиновность в технических неполадках.

Шутки – шутками, а гробить людей я все равно не позволю. Пусть Диц захлебнется слюной, призывая на мою голову все кары небесные и военно–административную рать, но класть взвод костями под огнем автоматики… В конце концов, мы больше не штрафники, и пора кончать с этим несгибаемым самодурством!

Я тоже злился. Только молча, как положено младшему по званию.

Диц, словно по инерции, еще продолжал орать про трусость и трибунал, но на этот раз его перебил собственный заместитель.

– С вашего позволения, господин майор, сэр! – холодно отчеканил Рагерборд.

– «Ромашка–1», я – «Клумба–2», как слышишь меня, прием? Как слышишь, повтори?

Я понимаю, ему тоже надоели эти звенящие интонации заклинившей вибропилы.

– Слышу вас, «Клумба–2, плохо, но слышу, прием… – забубнил я в ответ.

– Слушай меня, «Ромашка»! Я договорился с танкистами, они вам подкинут «пирог», через семь минут подойдет к северному склону. Действуй, «Ромашка», как понял меня, прием?

– Понял вас, «Клумба–2», хорошо понял! – обрадовался я. – Спасибо, «Клумба–2»!

Все понял, начинаем работать! Моя связь окончательно восстановилась. Капризы техники! А я что могу поделать?

– Действуй! – повторил капитан. – И это… голову береги, «Ромашка», а то ведь «пироги», бывает, на голову валятся, – слегка поехидничал замкомбата.

– Есть, сэр! Слушаюсь, сэр!

«Пирог», тяжелый МП–танк «лангуст–18», это как раз то, что нам нужно.

«Крупнокалиберка танковую броню не пробивает, под прикрытием танка уже можно прорываться. Правда, кто знает, какие сюрпризы приготовлены на самой высотке… Скорее всего, и для «пирога» найдется кусочек маслица, – рассуждал я. – Но это уже наша часть работы…»

А что, если…

– «Ромашка–1», я – «Клумба–1»! С вашего позволения, капитан… – снова возник в наушниках Диц. Его голос просто сочился иронией. (Надо же, майор просит разрешения у капитана – ха–ха–ха!) – Двигаюсь к вам, скоро буду! Вы у меня еще только попятитесь, вы у меня будете там бока пролеживать! Лично прослежу! – рыкнул он.

«Конечно. Проследит. Кто б сомневался.

Не в атаку же поведет! Знаем мы таких следаков – засядет где–нибудь сзади и начнет понукать из безопасного укрытия», – мельком подумал я.

Вот зараза, сбил меня с мысли…

Итак, о чем я? Ах да, про масло для «пирога»! Если на высотке хорошие укрепления, а они там хорошие, значит, и подходы соответствующим образом заминированы, быстро соображал я. Казачки–добровольцы там не просто чаи распивают. Ждут, когда можно будет активировать какую–нибудь скрытую «гайку». Туда нас МП–танк подведет, но дальше преимущества тяжелой брони закончатся. Угробим танк, только и всего…

Нет, нужно по–другому…

– «Ромашка–11», я – «Первый»! Ты где там? Отзовись! – вызвал я Иглу.

– Слушаю, командир! – откликнулась она.

– Внимательно слушай.

– А ты меня любишь?

На этот раз я не нашел, что ответить. Не до того было.

– Отставить базар! – скомандовал я. – «Ромашка–11», примешь командование взводом. Атакуете по южному склону под прикрытием танка. Шумите, гремите, но главное – отвлеките на себя все внимание. Мы со «Вторым» попробуем зайти с другой стороны. Начинаем, как только подойдет танк. Вопросы есть?

Вопросов не было, Игла поняла меня сразу. Она – опытный солдат, ей не надо долго разжевывать.

Вадик, слушая наш разговор, подтверждающе поднял большой палец. Он тоже понял.

– Командир! – окликнула Игла.

– Чего?

– Осторожнее там.

Странное, в общем, предупреждение. В такой ситуации. Но все равно спасибо…

– Есть, понял! Вам тоже удачи.

– Командир! – снова окликнула она, помолчав.

– Слушаю, слушаю.

– Молчание – знак согласия, – многозначительно сообщила она.

Я не сразу понял, к чему она это сказала, и только потом подавился смешком. Вот зараза зубастая!

* * *

На этот раз «лангуст» хорошо выполнил свою работу. Появился он вовремя, ровно через семь минут после сообщения Рагерборда, и сработал грамотно, сразу отвлек на себя весь огонь. Многослойное покрытие МП–танка – это не хрупкая броня пехотинца, с ним не забалуешь. «Аптушки» могли сколь угодно визжать, перегреваясь стволами, но для тяжелого танка, да еще с дальнего расстояния, все это, как шелуха семечек, сплюнутая в полицейского, – урона не нанесет, только разозлит до истерики.

Пятнистый «лангуст», похожий на огромную приплюснутую черепаху, развернулся прямо под огнем, приостановился, поводил раструбами установок и обрушил на высоту всю мощь нерастраченных оружейных погребов. Помимо прочего, ослепил «суп», огонь такой плотности быстро вышибает все выносные визоры. По крайней мере, казаки не смогут контролировать подступы к высоте.

Пока он утюжил высотку массированными ракетными залпами, Игла перегруппировала взвод. Солдаты начали осторожно выдвигаться вперед под прикрытием танковой брони и огня. Дальнейшее я уже не видел, мы с Кривым тоже двинулись вверх, с другого направления.

Не сразу, постепенно, отлеживаясь во всех возможных укрытиях, стартуя на пределе ускорения, так что перед глазами становилось темно, попеременно выпуская из подствольника гранаты–имитаторы, создающие иллюзию целей для электронных прицелов, мы с Вадиком все–таки продвигались вверх.

«Вперед, только вперед!» Это уже не Диц, это я сам себя уговаривал, понукая для очередного прыжка под огнем. Мы с Кривым – просто два кузнечика на пожаре… Если бы было время, я бы даже посмеялся над собственной прытью. Но его–то, времени, как раз и не было. В такой ситуации – только скорость…

«Суп», конечно, не оставил нас без внимания, пытался булькать и плеваться огнем. Но это был уже совсем не тот «суп», скорее, жидкий бульончик. Основное внимание отвлекли на себя «лангуст» и Игла со взводом. Такой шум устроили – только держись! Их атака даже со стороны казалась гораздо внушительнее и опаснее, чем два маленьких пехотинца, зигзагами пробирающиеся по склону…

На то и расчет. Мал клоп, да вонюч – народная мудрость, проверенная поколениями лежебок.

Удалось! Не знаю, как, не знаю, почему и каким макаром, но мы все же вспрыгнули на эту проклятую высоту!

Здесь, в непосредственной близости от амбразур, можно было залечь в мертвой зоне, куда не доворачивают стволы пулеметов. Перевести дыхание, наконец. Осмотреться, оглянуться назад и струсить задним числом, увидев оставленные за спиной открытые склоны…

Планета Казачок. 9 ноября 2189 г.

САУП на оборонительных позициях пластунов.

12 часов 55 минут.

– Вот так, так, и еще раз так, – сказал сотник Осин, снова запуская конвейер подачи патронов.

Заклинивший ролик танкист просто выбросил из цепи, вставил вместо него какой–то самодельный держак – и, пожалуйста, конвейерная лента двинулась как ни в чем не бывало, видел Алешка Хабаров.

Все–таки они, танкисты, здорово волокут в технике! Он сам хоть и слесарил два года после школы, еще бы только соображал, почему не идет лента подачи на третью пулеметную точку. А сотник только глянул, покряхтел, повертел – и готово! Благо в бронеперчатках не нужно никаких гаечных ключей, они сами лучше любого ключа. Любая заскорузлая гайка откручивается небольшими мускульными усилиями, нужно только зафиксировать пальцами жесткий хват.

Сотник, выходит дело, знает, как гайки крутить. Хоть и офицер…

Молодец, конечно, боевой парень! – в очередной раз восхитился Алешка. И всего–то на три–четыре года старше него. А уже – почти полный георгиевский кавалер, и командир роты, и их благородие. А руки в смазке не боится запачкать!

Алешкин батя, потомственный пролетарий, продолжатель известной династии рабочих Хабаровых, чья жизнь больше ста лет назад неразрывно переплелась с заводами «Механика Шварцмана» (известная во всей Галактике марка «МШ»!), в первую очередь именно так оценивал людей – боится тот или не боится запачкать руки в машинном масле. Тех, кто боялся, батя и за людей не считал, будь у них хоть трижды инженерное образование…

Третий пулемет в это время засек цель, слегка повернулся на самодвижущейся турели и включился во все три спаренных ствола. Конвейерная лента двинулась гораздо быстрее, исправно подавая в жерло зарядника квадратные цинковые кассеты с тупорылыми крупнокалиберными патронами. Бункер, где они находились, наполнился гулом и всхлипываниями стрельбы, приглушенной фильтрами гермошлема. Отработанные гильзы полились как ручей, звеня и перекатываясь по полу. Полутемный бункер заволокло дымкой, которая проступала все явственнее. Хабаров отчетливо видел, как сизая дымка неторопливо вытягивается в светлую щель амбразуры. Это показалось ему странным сочетанием – азартная, нервная стрельба механизмов и неторопливость тянущейся дымки.

– Или не так, Алексей, братец мой, Петрович? – весело спросил Осин.

Алешка с готовностью расплылся в широкой улыбке. Тут же сообразил, что за забралом гермошлема улыбки не видно, и энергично закивал. Все так, мол, ваше благородие, именно так…

– А вот ответь–ка мне на один вопрос, Петрович. Откуда берется дым при стрельбе бездымными зарядами? – вдруг спросил сотник.

Алешка честно задумался.

– Может, трение? – предположил он. – Трение боеголовки о воздух, плюс сжигание кислорода, плюс моментальная разница температур… Вот и получается…

Сам подумал, что хорошо ответил. Толково. Да, пусть он из работяг, пусть в армии без году неделя, пусть он еще не такой бравый, как этот заслуженный офицер–танкист, но на заводах «МШ» лапотников не держат. Уж если ты Хабаров – за одну фамилию спросят.

– Умен! – одобрил Осин. – Юноша, развитый не по годам. Попал ты, Лексей, пальцем в небо со своим трением, зато звучит научно. Солидно звучит… – озабоченно пробормотал сотник, все еще поправляя что–то в конвейере.

– А что не так? – обидчиво вскинулся Алешка.

– А все не так! Дело в том, Алексей свет Петрович, что бездымные заряды тоже выделяют дым. Точно такой же, как и дымные, только меньше…

Сотник отошел, глянул со стороны на дело рук своих и удовлетворенно кивнул сам себе. Конвейерная лента не просто бежала, текла.

Алешка, наконец, сообразил, что над ним посмеиваются. Вроде бы нужно обидеться, только обижаться совсем не хотелось.

И на что обижаться? – неожиданно понял он. Это же офицер нарочно болтает о пустяках, отвлекает его от страхов!

Нет, не то чтобы Алешка сильно боялся… Немного. Чуть–чуть. Просто это его первый серьезный бой, если честно – первый, оправдывался он в душе. И они вдвоем с офицером–танкистом остались в «супе», прикрывать отход сотни. Боязно все–таки. Вдвоем, без хлопцев…

Когда сотня отступила с позиций, когда они действительно остались одни, наблюдая через смотровые щели за перебегающими фигурками штатовской бронепехоты, уменьшенными расстоянием до размера детских смешных человечков, Алешка подумал – может, зря он вызвался добровольцем? Не испугался, ни боже мой, просто подумал… Почувствовал себя как–то неуютно. Обреченно, что ли? Словно их обоих не ждут в одном из рукавов бункера две танковые катапульты, снятые с разбитых машин и отремонтированные мастеровыми их сотни.

Сам помогал устанавливать, между прочим. Еще смеялись тогда с остальными – штатовцы насядут, начнут окружать, а они – на катапультах, как танкисты. Пусть штатовская пехтура рты поразинет, такого они точно не ожидают…

– Ладно, казак, пойдем, глянем остальные точки.

– Так точно, ваше благородие!

* * *

Офицер–танкист появился в сотне пластунов совсем недавно. Прибился к ним после того, как его машину угробили, а вся часть погибла при первой волне наступления штатовцев, знал Алешка.

Во всей этой неразберихе наступлений–отступлений–контратак Осин не стал искать какое–нибудь танковое подразделение. Где искать, когда кругом бои? Да и не осталось почти танков в укрепрайоне, утверждали бывалые старослужащие. Мобильные бронетанковые соединения стояли на первой линии обороны, а это значит – остались от них пух да перо. «Эвон как штатовцы в одночасье поперли! Прут и прут сутками напролет – перебздеть некогда!»

Осин недолго думая сменил свою легкую, техническую броню на тяжелую, пехотную и присоединился к пластунам. Сказал коротко: «Один леший, с кем отступать, все равно укрепрайон не удержится, это видно!»

Он хорошо воевал, хотя и не пехотинец. «Чувствуется, что кадровый, военная косточка. Как будто в броне родился…» – рассуждали между собой казаки.

Командир сотни, мешковатый хорунжий Абрамов, сначала даже напрягся при его появлении. «Еще бы – сотник–то по званию старше! А ну как пошлет куда подальше…» – ухмылялись в усы старослужащие. Потом ничего, отошел, сам начал советоваться с танкистом. Увидел, что тот не мешает ему командовать, не лезет с непрошеными советами, понимает – командир есть командир, несмотря на погоны.

Алешка слышал, уже к вечеру Абрамов предложил сотнику временно принять их первый взвод вместо убитого подхорунжего Васнеца. Танкист согласился. Стал, таким образом, Алешкиным непосредственным начальством.

«Кадровая выучка, оно конечно… Эти и командовать могут, и подчиняться умеют…»

– Не дрейфь, пехота, не из таких болот вылезали! – это Осин теперь часто приговаривал. У него это звучало весело и не обидно, хотя слово «пехота» сотник нарочито выделял голосом.

Да, танкист Алешке сразу понравился. У него так бывает иногда – понравится человек, аж глаза щиплет от удовольствия. Все в нем нравится, как говорит, как двигается, как смотрит. Люди вообще хорошие, просто жизнь такая, что делает из них плохих, давно уже понял Алешка. Из кого–то делает, а кто–то покрепче, держится.

Даже батя, дундук дундуком, и тот говорил после третьей–четвертой стопки: «Люди, малый, всегда хотят слишком много. Столько всего хотят, что им и жить некогда, только добиваться, добиваться, истекать завистью друг на друга. Кабы не зависть, и жили бы легче, и, глядишь, умирали бы веселее…»

Не совсем про то, но тоже подходит.

Исподтишка наблюдая за сотником, Алешка даже решил про себя, что тот похож на девочку, которую он тайно любил с девятого по одиннадцатый класс. Такое же смуглое гладкое лицо с широкими скулами, яркие пятна румянца на щеках, темные завитки волос… Не совсем такое, но ведь по–мужски похож, как мужчина бывает похож на женщину. Сразу не определить, в чем сходство, только чувствуешь, что оно есть… Ничего такого, конечно, никаких этих голубых извращений! И в мыслях не имел! Это у штатовцев пидерасты да лесбиянки всем заправляют, а ему, исконному казаку, грех думать про эту пакость… Просто похож.

А что? Именно таким, как молодой сотник Осин, Алешка и хотел стать. Когда, несмотря на батины сжатые кулаки, записался в армию добровольцем, отказавшись от отсрочки, что давали в их оборонных цехах. Резким, легким, веселым, и при этом – герой! Если повезет, можно и в офицеры выскочить, на фронте это быстро делается, рассуждал, помнится, он. Вот вернется домой офицером и кавалером – какой такой батя будет на него кулаком стучать? Ведь не только по столу лупит! Батя, старый черт, вислоусый мерин, часто норовит и в лоб закатать. А ручища у него – не приведи господи, хоть и возраст. Всю жизнь с железом – пальцы, как клещи стальные, никакой бронеперчатки не надо. Даст раза – и все ночное небо перед глазами! И попробуй, скажи чего поперек! Еще наварит раза–другого.

А он, Алешка, между прочим, тоже Хабаров, у него тоже характер, а не кисель с клюквой!

* * *

Когда Абрамов начал выкликать двух добровольцев, остаться в «супе» надзирать за работой скорострельной механики, Осин сразу сказал, мол, он танкист, он эти катапульты знает, как собственные сапоги, ему и оставаться. Алешку в этот момент словно в спину толкнуло: «Я, я, я! Разрешите мне тоже, господин хорунжий?!»

Успел вызваться первым. Добровольцы есть добровольцы, у пластунов так положено – успел назваться груздем, значит, полезай в кузов. Хотя Абрамов косился на него с некоторым сомнением.

– Что сотник, берете хлопца? – спрашивал командир сотни с долей нерешительности в голосе. – Парнишка ничего вроде… Молодой, правда, недавно из пополнения, неопытный еще… Но хороший хлопец, ничего не могу сказать…

– Раз хороший, как не взять? – легко согласился танкист. – А молодой, значит, на ногу легкий, это кстати. Драпать придется быстро и не оглядываясь. Так, боец? – это уже Алешке.

– Рад стараться, ваше благородие! – бухнул Хабаров.

Сам тут же сообразил, как глупо брякнул. «Не в такт, не в лад, поцелуй корове жопу!» – как батя любил говорить. Получается, что рад стараться он задать деру…

Окружающие казаки откровенно заржали. Алешка почувствовал, что щеки стали краснее свеклы. «Борщ–свекольник, – почему–то крутанулось в мозгах, – огненно–горячий борщ…»

Сотник тоже усмехнулся и покрутил головой:

– Ну, казак, драпать мы с тобой пока погодим. Нам с тобой еще здесь продержаться надо. Нам еще штатовцев встретить да принять по–свойски…

– Когда вернетесь, сразу пишу представление на медаль, – добавил хорунжий. – Ну, а не вернетесь… тоже пишу!