Текст книги "Печаль на двоих"

Автор книги: Николь Апсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА 6

Хильда Ридер вышла из метро на Пиккадилли-серкус в мир, преображенный свежестью и светом. Снег валил всю ночь напролет, а в небесах уже затаились предвестники новых снегопадов. Хильде всегда казалось, что зима Лондону к лицу больше любых других времен года. Вот и сейчас город сиял ярким блеском морозного утра, и Хильда радовалась, что решилась выйти из спертого воздуха подземки на остановку раньше и насладиться этим утром. На улицах снег уже пал жертвой автомобилей и детских проказ, но на крышах и навесах он лежал все еще не тронутый, и окраска верхних этажей домов стала черно-серо-белой, словно эти дома отпечатали на фотографиях. И только возле неунывающих продавцов цветов, расположившихся на ступенях вокруг «Эроса», пестрели яркими красками букеты, на фоне зимнего пейзажа казавшиеся куда более ценными, чем были на самом деле.

Хильда зашагала по Ковентри-стрит и пересекла Лестер-сквер, как всегда, радостно предвкушая новый рабочий день. Заказов у сестер Мотли сейчас было выше головы, и Хильда приходила в мастерскую почти каждую субботу, чтобы спокойно поработать самой, что по будням, когда ей приходилось присматривать за тридцатью девушками, часто бывало просто невозможным. К счастью, второй муж Хильды, закупщик компании «Дебенемс», ценил ее карьеру не менее своей, и потому не возражал против субботних посещений жены мастерской Мотли.

После войны Хильда, которой к тому времени минуло тридцать, осталась вдовой, и ей пришлось смириться с мыслью, что возможность создать любящую семью вроде той, в которой выросла она сама, похоронена в бельгийской земле, там же, где похоронили ее мужа. Хильда радовалась хотя бы тому, что ее профессия в отличие от других вряд ли заинтересует вернувшихся с войны мужчин, и с удовольствием предалась работе в студии сестер Мотли. Позднее, когда ее дружба с Джоном стала перерастать в нечто большее, она со страхом ждала, что ей в конце концов придется сделать выбор – семья или профессия. Но Хильда недооценила Джона: он был добр и умен и легко догадался, что, если поставит ее перед подобным выбором, она за него замуж не выйдет.

Их супружество оказалось удачным, и оба они ценили проводимые вместе часы. В субботу вечером Джон и Хильда обычно отправлялись развлечься, и ей всегда было известно, куда стоит пойти, – театры и кинотеатры Уэст-Энда она знала так же хорошо, как иные знают своих близких друзей. Сестры Мотли поощряли эти ее походы, поскольку хотели, чтобы Хильда была в курсе всех новинок переменчивой моды на сцене. И это стремление – включать других людей в круг своих интересов – особенно нравилось Хильде в ее хозяйках. Несмотря на приобретенную в последние годы известность, сестры Мотли прислушивались к ней с тем же вниманием, с каким когда-то учились у Хильды искусству шитья. С каждым днем бизнес, разрастаясь, становился все хаотичнее, и порой Хильду, с ее склонностью к порядку, эта хаотичность доводила до безумия, но зато у нее появилась большая семья, какой никогда прежде не было, да и работницы, слава Богу, оказались все как на подбор. Хильда честно признавалась, что раньше ее ужасала одна только мысль о том, чтобы взять на работу бывших заключенных, но она оказалась не права. И теперь ее главной заботой было удержать Марджори: с одной стороны, помочь ей не сбиться с пути, а с другой – вовлечь в работу настолько, чтобы ее не увели другие ателье мод, в которых настоящий талант умели распознавать с первого взгляда.

Когда Хильда свернула на Мартинс-лейн, на землю уже ложились первые снежинки – надвигался новый снегопад. Она пошарила в сумке, чтобы достать связку ключей, как вдруг с удивлением заметила, что чугунные ворота, ведшие с улицы к служебному входу, не заперты. Наверное, сестры пришли сегодня пораньше, подумала Хильда. Но нетронутый снег на булыжной дорожке свидетельствовал о том, что утром в помещение никто не проходил. Не могла же Марджори работать всю ночь? Возможно, она, уходя, просто забыла запереть ворота, и если так оно и есть, в понедельник надо ей тихонько сказать об этом.

Отворив ворота и заперев их за собой, Хильда пошла по двору, с удовольствием прислушиваясь к хрусту своих шагов по нетронутому снегу. Но, свернув за угол, она резко остановилась: у подножия чугунной лестницы, возле самого дома, на снегу, невидимый с улицы, полуприкрытый белоснежным одеялом неподвижно лежал человек. Господи, подумала Хильда, только бы не Марджори! Неужели бедняжка в темноте поскользнулась на ступенях? Если она пролежала здесь всю ночь, то наверняка замерзла. Но, подойдя ближе, Хильда увидела на снегу вовсе не женщину, а мужчину, и, склонившись над ним, обнаружила, что это был отец Марджори.

Спасти его уже невозможно – это она поняла мгновенно. Он лежал на боку: лицо, обросшее щетиной, глаза полуоткрыты, к ресницам примерзли снежинки. Хильда подумала о том, как ужасна была эта смерть в одиночестве, и в то же время поблагодарила Господа, что подобного несчастья не случилось с Марджори.

Вокруг царило полное безмолвие, и Хильда вдруг заметила то, на что раньше никогда не обращала внимания: стоит только войти в их внутренний двор, как мгновенно стихает шум Сент-Мартинс-лейн. В растерянности от этой неожиданной смерти, Хильда мучительно пыталась понять, что же все-таки произошло. Может быть, отец Марджори пришел за ней и с ним произошел несчастный случай? Или случилось нечто гораздо худшее? Хильда вспомнила, как расстроена была Марджори, когда вернулась с ленча. Они подрались? Может, он пытался ее обидеть и она в ответ сделала то, чего вовсе не хотела? Хильда на минуту заколебалась. Она знала, что должна подняться наверх и вызвать по телефону полицию, но ей почему-то не хотелось оставлять мертвого человека одного. Конечно, это было глупо – что еще могло с ним случиться? Ни холод, ни одиночество ему уже не грозили, но если говорить откровенно, Хильде самой сейчас хотелось общения, пусть даже с незнакомым человеком.

Хильда поспешно зашагала назад к Мартинс-лейн и, увидев молодого мужчину, который, проходя мимо, заглянул в ворота, позвала его. Потрясенный случившимся, он предложил помочь – поискать на улице полицейского, – но Хильда решила, что будет быстрее дозвониться в полицию из студии, да и в любом случае следовало немедленно позвонить сестрам Мотли и сообщить о трагедии. Оставив молодого человека рядом с покойным, Хильда стала осторожно подниматься по скользким ступеням. Она крепко держалась за перила, которые, впрочем, тоже были скользкими и ненадежными, снова и снова возвращаясь мыслями к Марджори и пытаясь понять, где она сейчас и что все-таки произошло.

Поднявшись на верхнюю ступеньку, Хильда обнаружила, что наружная дверь отперта. Ветром в коридор намело немного снега, и он, растаяв, превратился в сероватую кашицу. Хильда бесшумно подошла к студии и инстинктивно почувствовала, что она не одна, еще до того, как увидела сидевшую в дальнем конце комнаты, спиной ко входу, девушку.

– Марджори, радость моя, слава Богу, с тобой все в порядке! Что же все-таки случилось? – У девушки, наверное, шок, подумала Хильда, так как Марджори ничего не ответила и не пошевелилась, даже когда она снова позвала ее по имени. – Ничего, милочка, не волнуйся. Что бы ни случилось, ты теперь не одна. Мы о тебе позаботимся.

Хильда подошла поближе, протянула к Марджори руку и тут почувствовала неприятный запах, который ее удивил. Непроизвольно посмотрев в зеркало, расположенное всего в нескольких футах от Марджори, она увидела в нем отражение девушки. С ужасом и отвращением Хильда взирала на кровь и синяки вокруг рта девушки, на иглу, болтавшуюся на свисавшей с ее губы нитке, и на саму себя, склонившуюся над недвижной Марджори. Осознав наконец, почему девушка не ответила на ее зов, Хильда заорала во все горло – за них обеих.

Инспектор Арчи Пенроуз сидел за столом в Новом Скотленд-Ярде и раздумывал о том, как бы ему заключить договор с дьяволом и прибавить к суткам хотя бы еще несколько часов. Он сидел за работой с семи утра, но разобрал едва половину докладов, поступивших с вечера. Среди прочего перед ним лежал отчет Фоллоуфилда о кражах и анонимных письмах в «Клубе Каудрей», и хотя Пенроуз обычно делами такого сорта не занимался, начальник полиции требовал, чтобы он уделил заявлению мисс Бэннерман особое внимание и разобрался с ними как можно скорее.

Арчи поднял телефонную трубку, чтобы договориться о визите в клуб, но не успел он и слова сказать оператору, как в дверь просунулась голова Фоллоуфилда.

– Простите за вторжение, сэр, но нам срочно надо ехать. С поста только что позвонил Томпсон. Какой-то человек заявил о двух трупах, и адрес мне знаком. Это дом ваших кузин, а одна из умерших – молодая женщина.

Пенроуз, пытаясь переварить смысл услышанного, на мгновение потерял дар речи. Затем он снова поднял трубку и гаркнул оператору номер телефона Леттис.

– Ну давай же, возьми трубку, – бормотал он, выслушивая протяжные гудки.

Но ему никто не ответил. И никто не ответил, когда он позвонил Ронни.

– Что еще сказал Томпсон? – спросил Арчи по пути к машине. – У нас уже есть описание этой мертвой женщины? – Фоллоуфилд замешкался, и Пенроуз понял, что сержанту не хочется рассказывать о том, что ему известно. – Так есть или нет?

– Ну, у нас, сэр, нет описания женщины; мы знаем только, что с ней сделали.

– Так что? Господи, Билл, скажите же!

– Кто-то зашил ей рот.

– Боже мой! – Пенроуз, перед тем как сесть в машину, замер, пытаясь отделаться от роившихся в его голове образов. – Господи, только не это, – произнес он тихо.

– Ладно, сэр, мы ведь еще ничего толком не знаем. – Фоллоуфилд взял у Арчи из рук ключи и направился к водительскому сиденью. – Ее нашли в мастерской. А второй труп нашли во дворе – похоже, человек, выйдя из дома, упал с лестницы.

– А кто об этом заявил?

– Парень по имени Гонт. Эллис Гонт, кажется.

Это имя Пенроузу ничего не говорило, а все остальное казалось каким-то бредом. Короткое расстояние от набережной до Сент-Мартинс-лейн он проехал будто в тумане, и не успел Фоллоуфилд остановиться перед домом номер шестьдесят шесть, как инспектор стремглав выскочил из машины. Сразу за воротами Арчи увидел Ронни и Леттис, утешающих женщину постарше, в которой он признал их главную закройщицу. Какой-то мужчина – вероятно, Гонт – смущенно стоял в стороне от этой группы женщин, видно, не желая в их тяжкой скорби быть помехой.

– Слава Богу! – воскликнул Арчи, ничуть не задумываясь о том, что такое приветствие было далеко не самым профессиональным. – Я на минуту подумал, что это одна из вас…

– Нет, Арчи, с нами все в порядке.

Леттис слабо улыбнулась, однако обе сестры, с тех пор как он их видел в последний раз, казалось, постарели лет на десять. Ронни изо всех сил старалась сдерживать эмоции – скорее гнев, чем слезы, – но Арчи ничего другого и не ожидал: еще с детства горе или несправедливость, с которыми она сталкивалась, не столько ранили ее душу, сколько вызывали у нее злость. А третья женщина, имя которой Арчи никак не мог вспомнить, мужественно пыталась совладать с собой, но ей это никак не удавалось. Она трясла головой и не сводила глаз с носового платка, кончиком которого без конца обматывала свой палец, и с благодарностью посмотрела на Леттис, когда та вызвалась рассказать о случившемся.

– Убили Марджори, Марджори Бейкер, одну из наших девушек. Сегодня утром, когда Хильда пришла на работу, то нашла внизу возле лестницы тело ее отца. Она поднялась наверх, чтобы позвонить в полицию, и там нашла убитую Марджори.

Пенроуз бросил взгляд на чугунную лестницу:

– В мастерскую можно подняться и другим путем?

– Да, через переднюю дверь, там, где вход для клиентов. – Леттис открыла сумочку и вынула связку ключей. – Возьми, они тебе понадобятся.

Пенроуз вернулся на улицу, где Фоллоуфилд доставал из машины резиновые перчатки и все остальное, что могло пригодиться для расследования, и протянул сержанту ключи.

– Билл, пойдите и бегло осмотрите внутреннюю часть здания. Я хочу всех увести со двора. Они в состоянии шока, и им не надо торчать на улице в такой холод, но в первую очередь осмотрите все вокруг. Сюрпризов нам больше не нужно. – Пенроуз вернулся к собравшейся во дворе группе и мягко обратился к женщине, которая нашла тела погибших: – Мне очень жаль, что вам пришлось такое пережить. Мой сержант сейчас проверит все помещения и опечатает мастерскую. Это много времени не займет. Потом я задам вам несколько вопросов. Мы можем сделать это в одной из комнат дома, но если вам не хочется туда возвращаться, найдем для беседы какое-нибудь место поблизости.

– Нет-нет, можно и здесь. Я не хочу доставлять вам лишние хлопоты.

– Мы через минуту можем подняться в квартиру наверху, – сжав Хильде плечо, предложила Леттис. – Она битком набита рулонами материи, но там тихо, уединенно и можно попить чаю и согреться.

Пенроуз был благодарен кузине и за предложение, и за ее тактичность. Налетят фотографы, полицейские, работники морга, и тому, кто ни с чем подобным не сталкивается по работе, от всего этого будет не по себе, а Пенроузу нужно было, чтобы Хильду ничто не отвлекало и не расстраивало.

– Вы, наверное, мистер Гонт? – Он протянул руку мужчине, стоявшему возле ворот. – Я инспектор Пенроуз. Вы тот, кто заявил об убийстве?

– Верно. Я шел на работу, и тут увидел, как миссис Ридер выходит из ворот. Она явно была чем-то огорчена, и я подошел к ней спросить, что случилось. Миссис Ридер попросила меня постоять рядом с этим умершим человеком, чтобы посторонние не вошли во двор, пока она сходит позвонить в полицию. А потом я услышал, как она кричит, и бросился к ней наверх – думал, с ней что-то случилось. – Он умолк и посмотрел на Хильду Ридер. – Когда увидел, что произошло, я очень расстроился из-за того, что отпустил ее наверх звонить. Но тогда мне казалось, что так будет вернее, поскольку она знала, где телефон, и вообще… Если б я мог ее уберечь от этого зрелища. Там, наверху, ужас что такое, особенно для того, кто был знаком с погибшей девушкой.

– Откуда вам было знать? – Пенроуз приятно удивился благородству молодого человека. – А что вы сделали, когда поднялись наверх?

– Я спросил миссис Ридер, где телефон, и попросил ее подождать в коридоре. А потом позвонил вам.

– А после того как позвонили, вы вместе спустились вниз?

– Нет, Арчи. Они вытерли в комнате пыль и дошили нашу весеннюю коллекцию. Конечно же, они спустились сразу вниз – вряд ли им хотелось оставаться с искалеченным мертвецом. – Ронни сердито посмотрела на Арчи – в глазах ее стояли слезы.

Гонт смутился, но Пенроуз ободряюще кивнул ему и попросил продолжать.

– Мы почти сразу спустились вниз, сэр. Миссис Ридер хотела, чтобы я позвонил и ее хозяйкам, так что мне пришлось вернуться, а затем мы оба спустились сюда и стали ждать.

– Мы сразу же приехали, – добавила Леттис. – Мы просто не могли всему этому поверить. Мы, наверное, приехали минут за пять – десять до тебя.

– И никто из вас не уходил со двора?

– Конечно, нет. Мы знаем, что ничего нельзя трогать.

– Правда, случилась одна вещь. – Хильда Ридер говорила так тихо, что Пенроуз едва ее слышал. – Там, наверху, я… Видите ли, там был запах… Я не могла ничего с собой поделать… Когда я увидела ее в таком положении, увидела, что он с нею сделал… Боюсь, что меня… Меня там стошнило… Я не могла ничего с собой поделать, – повторила она. – Простите меня. Надеюсь, я ничего не испортила.

– Хильда. – Леттис обняла ее за плечи. – Какой это был ужас! Тебе не за что просить прощения.

– Миссис Ридер, Леттис права, – сказал Пенроуз. – Вам действительно совершенно не за что извиняться – это абсолютно нормальная реакция.

– Видите ли, я не сразу поняла, что Марджори мертва. Она сидела спиной ко мне, и когда я увидела ее, то подумала: что-то произошло между ней и ее отцом. Если говорить по-честному, я подумала, что она на него напала… но потом поняла, что все было наоборот.

– Почему вы подумали, что Марджори напала на своего отца? – спросил Пенроуз.

– Потому что вчера он слонялся возле нас в обеденное время и спрашивал про нее. Она пошла в это заведение, что на другой стороне улицы, с ним встретиться, а когда вернулась, то выглядела расстроенной… нет, скорее сердитой. Мне кажется, Марджори его стыдилась – она вообще никогда ничего не рассказывала о своей семье. И после своего возвращения Марджори без конца извинялась за то, что он меня потревожил.

– Это мы должны извиняться, – сказала Леттис. – Пока это все здесь происходило, мы сидели вон там через дорогу – в театре. – Боже мой! – вдруг вспомнила она. – Мы даже видели, как здесь погас свет. Мы же могли ей помочь!

– Когда это было?

– Сразу после того как закончился спектакль, пятнадцать минут одиннадцатого. Мы должны были подняться к ней, как поначалу и хотели. Нельзя было этого допускать.

– Черт подери, конечно, не должны были! – Ронни закурила сигарету и вызывающе посмотрела на Арчи: пусть попробует запретить ей курить на месте преступления. – Почему мы не знали, что Марджори в беде? Да потому, что у нас никогда нет времени поговорить с нашими девушками о чем-то помимо работы, – вот почему. Мы так заняты нашими пьесами, нашими рецензиями, нашими чертовыми благотворительными балами, что не видим, что происходит под нашей собственной крышей. Клянусь Богом, если бы этот ублюдок не раскроил себе череп, я бы охотно сделала это сама.

Тут во дворе снова появился Фоллоуфилд:

– В остальном здании все в порядке, сэр. Кроме как в мастерской, похоже, нигде ничего нетронуто.

– Хорошо, Билл. Сейчас все поднимутся наверх, в квартиру, и я, как только смогу, присоединюсь к вам. А вы, мистер Гонт, и так уже, наверное, опаздываете на работу, так что мы больше не будем вас задерживать. Нам в свое время понадобятся ваши свидетельские показания, и, возможно, еще будут к вам кое-какие вопросы. Так что объясните, пожалуйста, сержанту Фоллоуфилду, как вас можно найти, и вы свободны. Вас нужно куда-нибудь подвезти?

– Нет, спасибо, сэр. Я работаю в нескольких минутах отсюда – в «Колизее».

– Рабочий сцены? – спросил Пенроуз, и Гонт кивнул. Они проводили взглядом Ронни и Леттис, которые повели Хильду Ридер к противоположному, парадному входу в здание. – Спасибо за то, что вы сегодня сделали. Это, конечно, было нелегко. И я буду вам благодарен, если вы никому ничего не расскажете. Мы, разумеется, оповестим остальных родственников мисс Бейкер, и я должен разобраться в том, что действительно здесь произошло, но все это будет сделать гораздо проще без вмешательства вечерних газет. Могу я положиться на то, что вы не назовете никому никаких имен?

– Да, конечно.

И это был тот нечастый случай, когда Пенроуз поверил свидетелю на слово.

– Команда уже в пути? – спросил он Фоллоуфилда. – Снегопад еще только начинается, но вскоре снег повалит всерьез.

– Они, сэр, вот-вот прибудут. Я застал Спилсбери уже на выходе, и он сказал, что сразу же приедет сюда.

– Отлично.

Пенроуз, оставив Фоллоуфилда, чтобы тот взял у Гонта нужные данные, подошел к подножию лестницы. Стоя на некотором расстоянии от места, где лежал труп, он стал внимательно разглядывать покойника. Тот лежал головой к лестнице, параллельно дому, одна рука его почти касалась лица, а другая была заведена назад и касалась ступеньки так, словно, ударясь о землю, он все еще пытался спасти себя. Ему явно за шестьдесят, предположил Пенроуз, и, судя по облачению, которое еще выглядывало из-под снега, одет он довольно убого. Наклонившись поближе, Арчи заметил на ничем не прикрытых костяшках пальцев покойного, там, где кожу обожгло морозом, красные пятна. Если только этот человек не погиб при падении, то последние жизненные силы из него неприметно вытянул снег, что тихой сапой расползался и укутывал тело, заметая следы и усложняя расследование смерти Бейкера.

Оставив на земле труп, Пенроуз двинулся к машине забрать свою сумку, а потом зашагал к парадному входу, пытаясь на ходу представить себе последние минуты жизни Марджори. Арчи вошел в мастерскую и остановился возле двери, чтобы, пользуясь безмолвием, все еще царившим до приезда криминалистов, вобрать в себя сцену преступления во всей ее целостности. Как только начинался детальный анализ отдельных свидетельств преступления, подобное становилось уже невозможным, поэтому Арчи всегда чувствовал облегчение, когда ему удавалось появиться на месте преступления первым. Фотографии, разумеется, были бесценны, и немало жестоких преступлений удалось раскрыть с их помощью, но Пенроузу ничто не могло заменить его собственного первого впечатления.

Он осторожно опустил сумку на ближайший к двери стол и вынул из нее перчатки, а потом не спеша двинулся по комнате. Передним предстала сцена тошнотворного ужаса. Марджори была посажена на деревянный стул с прямой спинкой, и хотя инспектор уже в зеркало видел нанесенные ей тяжелые травмы, к тому, что обнаружил, взглянув мертвой девушке прямо в лицо, оказался не готов. Арчи не мог представить, как она выглядела при жизни, – настолько искажены и изуродованы были черты ее лица. Кровь и рвота вытекали у нее из носа и через швы на губах. Они протекли тонкими струйками по лицу и вниз, на форменную одежду, запятнав монограмму Мотли. Пенроуз заметил, что к ним примешались мелкие кусочки черного стекла, и понял, что страдания Марджори начались еще до того, как ее кожи коснулась игла. Приглядевшись, он обнаружил вокруг ее носа и на щеках мелкие порезы и щербинки, скорее всего от стекла, не попавшего ей в рот во время жестокого нападения. Некоторые бусины все еще оставались на столе рядом с убитой, и Арчи заметил, что они были грубо расколоты на куски для того, чтобы края их стали смертельно острыми. Опухшие губы Марджори обесцветились и покрылись синяками, а игла – около четырех дюймов длины и загнутая на конце – болталась изо рта на толстой черной нитке. Стежки выглядели настолько грубыми, что Пенроуз и представить себе не мог, какую они причинили боль. Но по правде говоря, ему и не надо было этого представлять – о боли яснее ясного свидетельствовали глаза Марджори. Они словно застыли при виде своего беспощадного отражения и тем не менее точно молили его прекратить эту пытку. Он присел возле нее, заслонив девушку от кошмарного зеркального отражения, и ему вдруг на миг почудилось, будто она посмотрела на него с благодарностью.

Руки Марджори покоились у нее на коленях, но по красным отметинам на запястьях можно догадаться, что они прежде были связаны. Похожая ссадина виднелась на шее, и ширина отметины явно совпадала с шириной измерительной ленты, висевшей на спинке стула. Пенроуз старался не думать об исходившей от тела вони, но это оказалось невозможно. Только после вскрытия станет ясно – являлось ли недержание мочи результатом отравления или просто страха, однако он весьма удивится, если не обнаружится, что девушку с самого начала обезвредили. Она была молода и выглядела довольно сильной, однако в комнате не имелось никаких следов борьбы: столы стояли аккуратными рядами, ни стулья, ни манекены не перевернуты и не повреждены. Убийца, конечно, располагал достаточным временем, чтобы навести порядок, но Пенроуз почему-то был уверен, что в том не имелось необходимости. Нет, он нутром чувствовал, что это жестокое нападение тщательно продумано и методично выполнено.

Арчи обвел взглядом рулоны материй и эскизы – комната полна была тканей всевозможных расцветок и разнообразной фактуры. Смерть уродлива независимо оттого, погиб человек от милосердной пули в лоб или, как в данном случае, от долгих, мучительных пыток. Однако чаще всего подобные преступления случались в бедных районах и в простой, если не сказать убогой, обстановке, и то, что убийство произошло в окружении такой красоты, а Марджори была изуродована самым отвратительным образом среди элегантных атрибутов моды, показалось Арчи чрезвычайно значимым.

Пенроузу вдруг пришло в голову, что впервые в жизни он находится на месте преступления в хорошо знакомой ему комнате, и его поразило, насколько совершенное в ней насилие переменило ее атмосферу – куда сильнее любого материального ущерба. Он подумал о том, смогут ли смириться со случившимся Ронни и Леттис и в состоянии ли будет Хильда Ридер хоть когда-нибудь снова работать в этой студии. Арчи вдруг вспомнил, о чем на днях они говорили с Джозефиной: ее история была не столько об убийствах или их расследовании – темах, близких ему самому, – сколько о том, как после совершенного преступления складывалась жизнь людей, причастных к случившемуся. Если наиболее очевидное объяснение окажется правомерным и отец Марджори действительно погиб, свалившись с лестницы после того, как убил свою дочь, его, Арчи, причастность к этому делу кончится, практически не начавшись. Но для всех остальных: членов семьи Марджори и ее коллег, – в общем, всех, чья жизнь будет разрушена позорным поступком ее отца, это только начало. Арчи вдруг переполнило сочувствие к таким вот неформальным жертвам убийств, тысячам людей, которым предстоит еще долго страдать, в то время как профессионалы вроде него, умыв руки после одной смерти, переходят к расследованию следующей.

И все-таки Арчи сомневался, что его расследование дела Бейкеров закончено: возможно, очевидный сценарий убийства выглядел логично, но ему почему-то в него не верилось. Он бросил взгляд поверх стола на тело покойной, на рулоны хлопчатобумажной ткани и куски отрезанной матери, коробки с иголками и булавками – все эту пестроту, из-за которой не так просто было проанализировать сцену преступления, – и взгляд его остановился на бутылке водки и двух стаканах. Это могло бы объяснить опьянение Марджори, но после слов Хильды Ридер не верилось, что девушка на своем рабочем месте уселась с отцом распивать водку. Очень сомнительно.

Тут он заметил еще кое-что: на полу рядом с зеркалом лежала точно такая же форма, как была на Марджори. Арчи нагнулся, чтобы изучить ее, почувствовал, что от нее исходит слабый запах рвоты, и увидел на ней мельчайшие пятна крови. Эта форма явно была на убийце. Почему ее здесь оставили? И если это был Бейкер, то зачем он ее вообще надевал? Не следует торопиться с выводами, пока криминалисты не сделали свои заключения, но инстинкт подсказывал Пенроузу, что если бы Бейкер решил убить свою дочь, то ударил бы ее по голове или столкнул с лестницы – сделал бы что-нибудь бестолковое и лишенное всякого воображения. Но это убийство было совсем иного рода: в нем ощущались обида и злоба, и такого сорта преступления свойственны скорее не мужчинам, а женщинам. Зашитый рот явно подразумевал, что Марджори или о чем-то проболталась, или кому-то солгала. А потом убийца, насмехаясь и издеваясь над ее беспомощностью, заставил девушку наблюдать собственную смерть. Возможно, найденные улики и опровергнут его мнение, однако пока Пенроуз никак не мог приписать совершенное здесь убийство тому, кто сейчас лежал на дворе.

Погруженный в свои мысли, Пенроуз услышал позади себя какой-то шум и обернулся, ожидая увидеть Фоллоуфилда или присланного для расследования полицейского, но это была Ронни.

– Какого черта ты сюда явилась?! – вскричал он, обеспокоенный ее появлением, и потому намного более сердито, чем ему хотелось бы. – Я же сказал вам идти наверх, в квартиру.

Пенроуз подошел к двери и взял Ронни за руку, но она сбросила его руку.

– Арчи, я хочу увидеть ее, и не думай, что тебе удастся меня остановить. Это наш дом, и мы за Марджори отвечаем… отвечали. На этот ужас наткнулась Хильда, а должен был наткнуться кто-то из нас, и она теперь будто находится в своем персональном аду. Я не могу прятаться наверху и делать вид, что знаю, как все это ужасно. Я этого делать не стану. Это неуважение по отношению к Марджори, а по отношению к Хильде – мерзкая трусость. Пожалуйста, разреши мне посмотреть на девушку.

Она пыталась прошмыгнуть мимо, но он не пустил ее.

– Хильда знает, что ты здесь? – спросил Арчи, и Ронни отрицательно замотала головой. – Я так и думал. Мне не показалось, что Хильда из тех женщин, что норовят поделиться своей болью. Ты можешь ей помочь другим способом – для этого не надо проходить по ее стопам лишь потому, что ты чувствуешь себя виноватой. – Они с Ронни были во многом похожи, и Арчи прекрасно понимал, почему она так сердилась. – Поверь мне, хоть ты и знала Марджори, а я нет, но ни одна женщина не захотела бы, чтобы ее увидели в таком виде, – не в этом состоит уважение к ней. Можешь побыть со мной рядом минуту-другую, но к Марджори я тебя не подпущу.

Ронни, видно, поняла, что у нее нет выбора и ей придется смириться с его решением. Она бросила пристальный взгляд в другой конец комнаты, и теперь стояла потрясенная, в ужасе оттого, что увидела. Арчи наблюдал, как менялось выражение ее лица, в то время как Ронни пыталась совладать с совершенно незнакомыми ей чувствами: там, где обычно ощущала себя хозяйкой, она вдруг почувствовала себя чужой и беспомощной.

– Здесь, в комнате, что-нибудь не так? – спросил Арчи после минутного молчания.

– Ты имеешь в виду помимо мертвой швеи?

– Да, помимо мертвой швеи.

Ронни обвела взглядом комнату.

– Зеркало передвинуто, – помолчав, сказала она. – Оно обычно там, возле окна, чтобы в нем отражалось солнце. А в остальном все как обычно. – Она горько рассмеялась. – Можно было бы подумать, что наступил обычный рабочий день, верно? О, Арчи, почему он решил убить ее за столом Хильды? Мне кажется, что это такая ничтожная деталь. Какое имело значение, где именно убивать, когда ее убиваешь таким страшным способом? Теперь, честно говоря, я просто не знаю, как мы можем продолжать здесь работать.

Не было никакого смысла ее обманывать.

– Я согласен с тобой: поначалу это будет очень тяжело, а для Хильды, вероятно, невозможно, – но он постепенно померкнет… я имею в виду этот образ в твоем мозгу. Может быть, ему и не следует меркнуть, но он померкнет.

– Убийца действительно зашил ей рот?

Арчи кивнул, а Ронни задумалась, пытаясь подобрать слова, чтобы выразить свои чувства. В конце концов она просто сказала:

– Мне Марджори нравилась. По-настоящему нравилась.

– Ладно, – мягко промолвил Пенроуз, уводя Ронни из комнаты, – пошли наверх.

Они зашагали по коридору, и, проходя мимо открытой двери, ведшей на лестницу, Арчи заглянул во двор, где Фоллоуфилд подготавливал к работе только что прибывших полицейских. Снег по-прежнему падал, но вяло, и Пенроуз был доволен, что оперативная группа явилась без промедления: чем быстрее сфотографируют место преступления и заберут трупы на вскрытие, тем лучше. Ему как можно скорее нужны предварительные результаты, чтобы понять, с чем он все-таки имеет дело. Арчи знал, что Спилсбери все сделает быстро и тщательно.