Текст книги "Печаль на двоих"

Автор книги: Николь Апсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

– Не понимаю.

– Не понимаете? – Марта, не в силах справиться с отчаянием, отвернулась. Когда она снова посмотрела на Джозефину, в глазах ее, к изумлению писательницы, стояли слезы, но выглядела Марта уже гораздо спокойнее. – Когда мы с вами в последний раз виделись, у нас не было возможности хорошо узнать друг друга. – Она криво усмехнулась. – Можно сказать, что нам помешали обстоятельства, но не будем говорить о прошлом. Я начинаю новую жизнь и не знаю, будет ли в ней место для Лидии, но надеюсь, что в ней будете вы.

Таксист тактично остановил машину в нескольких ярдах от женщин.

– Вы действительно имеете в виду то, что сказали? – воскликнула Джозефина едва ли не с ужасом.

– Господи, я знала, что все испорчу, сколько бы раз я это ни репетировала.

– Не беспокойтесь, Марта, где ж найти идеальные слова, чтобы обратиться ко мне с просьбой предать того, кто нам обеим дорог? Ну по крайней мере мне дорог.

– Конечно, Лидия мне тоже дорога, но все не так просто. Вы не понимаете.

Охваченная паникой, Джозефина ответила Марте гораздо резче, чем хотелось бы.

– Не смейте говорить со мной покровительственно! Почти два года на моих глазах Лидия пыталась прийти в себя после того, как вы разрушили ее жизнь. Так что я понимаю все, что мне надо понимать.

– А вы, случайно, все это не романтизируете? Я уверена, что, если бы ее карьера была в последнее время успешнее, она бы перенесла мое отсутствие намного легче. – Марта вздохнула. – Простите, я, конечно, не имею права осуждать Лидию, и то, что я сказала, – безобразно.

– Хотя в некотором роде и справедливо, – улыбнулась Джозефина, и обстановка сразу несколько разрядилась. – Я тоже прошу прощения, Марта. Я просто ничего подобного не ожидала.

– Я понимаю. И я не ожидала.

– Вы меня почти не знаете. Когда мы с вами познакомились, вы переживали страшные потрясения, а я случайно оказалась рядом. Я понимаю, почему это тогда для вас было важно. Но мне кажется, сейчас вы в плену иллюзий, что должны в конце концов осознать.

– А кто теперь говорит покровительственным тоном? Послушайте, я и так сказала больше того, что хотела, – призналась Марта. – Я ведь собиралась просто отдать вам вот это. – Она полезла в сумку и вынула из нее конверт. – В последние месяцы я вела дневник. Думала, это поможет мне примириться с тем, что произошло, а потом вдруг осознала, что часто пишу в нем о вас. Я бы хотела, чтобы вы его прочитали.

Джозефина открыла конверт и заглянула внутрь. При свете уличного фонаря она увидела пачку тонких голубых листков, исписанных характерным почерком Марты.

– Возможно, мой дневник лучше объяснит то, что я сейчас пыталась вам объяснить. Я понимаю, что мое неожиданное появление вас шокирует. Но неужели вы искренне считаете, что дело только во мне одной? Неужели это плод моего воображения, что, сложись обстоятельства по-другому, и между нами тоже все могло быть по-другому?

Джозефина задумалась, пытаясь найти честный ответ на этот вопрос, и ее замешательство явно приободрило Марту.

– Джозефина, пожалуйста, подарите мне неделю – неделю вашего времени. Прочитайте и подумайте – это все, о чем я прошу. В следующую пятницу я буду в «Прюнье», и если вы ответите «нет», я не стану оказывать на вас давление и больше никогда не буду вас беспокоить.

– Если я отвечу «нет», как это скажется на Лидии?

– «Если»? – подняла брови Марта, и Джозефина мгновенно залилась краской, сообразив, что своим вопросом дает ей определенную надежду. – Я не могу думать о Лидии, пока не получу от вас ответа. – Джозефина хотела возразить, но Марта протестующим жестом ее остановила. – Простите, если сказанное мной покажется резким, но мне сорок четыре и я уже не в том возрасте, когда можно растрачивать время на благодеяния – пусть даже при этом к черту летят доброта и сочувствие. Если последние месяцы моей жизни чего-то и стоили, то лишь потому, что они дали мне возможность честно задуматься о самой себе и о том, чего именно я хочу. Огромная часть моей жизни растрачена впустую, и, боюсь, из-за этого я стала эгоисткой. – Она наклонилась к Джозефине и нежно поцеловала ее. – Если вы не придете, я пойму, какое вы приняли решение.

Марта подошла к такси и открыла дверцу Джозефине, но та, прежде чем сесть в такси, задержалась.

– А откуда вы узнали, что я в городе?

– Я увидела вас в магазине, когда вы делали покупки, и пошла за вами следом.

– Значит, это вы прислали мне гардению, – сказала Джозефина, все еще ощущая терпкий запах духов Марты.

– Да. Я подумала: лучше уж так, чем просто явиться ни с того ни с сего.

– Надо было бы приложить к ней записку с вашим именем.

– Я думала, этого не требуется, – тихо промолвила Марта. – Похоже, я уже знаю, каков будет ваш ответ.

Когда такси остановилось перед Новым театром, Джозефина, все еще не оправившись от смущения, щедро расплатилась с водителем и успела занять свое место как раз к началу бала у Капулетти. И декорации, и костюмы были сделаны по эскизам Леттис и Ронни, что придавало спектаклю зримую целостность, которой славились все их работы. С узкой полоски неба на заднике струился солнечный свет и тепло, а свисавший с колосников серпантин придавал сцене праздничный вид. В центре сцены красовался балкон. По ходу спектакля быстрой переменой декораций и освещения сцена превращалась то в сад, то в келью монаха, то в спальню Джульетты, то, позднее, в склеп, а яркие поначалу тона костюмов, отражая смену настроения пьесы, постепенно сменились на тусклые, а потом неизбежно – на черные.

Чувствуя себя виноватой перед Лидией, Джозефина была полна решимости осудить исполнение роли Джульетты ее соперницей, но это оказалось совершенно невозможным. Наблюдать легкость и непосредственность игры Пегги, словно сошедшей с полотна Боттичелли, было истинным наслаждением. Дни Ларри в роли Ромео подходили к концу, и хотя поэзия Шекспира, вероятно, приобретет большую благозвучность, когда эта роль перейдет к Джону Терри, Джозефина сомневалась, что самовлюбленный Джонни способен увлечь зрителей так, как сегодня увлек их своей мятежной юношеской страстью Ларри. Непонятно, как ему удавалось, но актер был одновременно нерешительным и пылким, и зрителям не стоило труда вообразить, что он настолько охвачен любовью, что просто не в силах думать о ее последствиях. Джозефине, озабоченной мыслями о Марте, только этого недоставало, и, когда Ромео коснулся рукой балкона с такой нежностью, точно его каменная оболочка была продолжением самой Джульетты, Джозефина почувствовала, что подобное зрелище для нее невыносимо.

Когда актеры в третий раз вышли на поклон, Джозефина встала с места и двинулась к служебному выходу. Ларри уже возвращался из «зеленой комнаты», и она тепло его поздравила.

– Спасибо, Джозефина, – сказал он с той беспутной улыбкой, благодаря которой с таким блеском выступил в роли Ботуэлла в ее пьесе «Королева Шотландии», когда его всего лишь за неделю до премьеры пригласили сыграть в спектакле. – Девочки сказали, что вы, наверное, сегодня придете, и я рад, что вам понравилось. – Ларри скользнул взглядом мимо нее на верхнюю ступеньку лестницы, где, ожидая его, стояла темноволосая женщина, и присущее ему обаяние взмыло до неописуемых высот. – Простите, мне пора идти, но очень рад был снова вас увидеть.

И, перепрыгивая через ступеньку, он ринулся вверх, в то время как Джозефина двинулась вниз по лестнице, чтобы повидаться с Леттис и Ронни.

«Зеленая комната» была, как обычно после спектакля, полна обломков пиршества: пустых винных бокалов, недоеденных блюд, публики, не заботящейся больше о соблюдении приличий. Среди гама и веселой суеты в примерочной Джозефина без труда разыскала Леттис и Ронни.

– Вивьен была абсолютно права, – говорила Ронни в ту самую минуту, когда Джозефина просунула голову в дверь, – сначала на сцену выходит ее косметика, а через три минуты – Хефзибар! – Комната огласилась буйным смехом, а Ронни, заметив Джозефину, тут же вскочила с колен Бенволио, чтобы ее поприветствовать. – Джозефина, черт подери, ну наконец-то! Ты в городе дня два, а то и больше, и от тебя ни звука. Как же ты без нас справлялась?

– Плохо. Почему, вы думаете, я сюда пришла? – Она поочередно обняла сестер, а потом подошла поцеловать жениха Леттис Джорджа, игравшего в спектакле роль Питера. – Изумительный спектакль! Вы все, наверное, страшно довольны.

– Довольны, – подтвердила Леттис. – Но еще больше довольны администрацией. Первый раз в жизни мы получаем свою долю от дохода. С каждого проданного билета по фартингу.

– Так что, Джозефина, пусть они заплатят за ужин, – улыбаясь и кивая на сестер, сказал Джордж.

– А ты разве с нами не пойдешь на ужин?

– Нет, он не пойдет, а вот я пойду, – раздался голос за спиной Джозефины, и кто-то положил ей руки на плечи и поцеловал в затылок.

– Лидия! Вот не ждала… Как я рада тебя видеть! – Джозефина с трудом докончила фразу, надеясь, что она прозвучала достаточно убедительно и не выдала ее истинных чувств.

После того, что случилось перед спектаклем, Джозефине с трудом удалось бы держаться как ни в чем не бывало в присутствии сестер Мотли, ну а при Лидии это было просто невозможно, и, похоже, маска уже постепенно сползала у нее с лица.

– С тобой ничего не случилось? – участливо спросила Леттис. – Ты будто сама не своя.

– Нет-нет, ничего не случилось. Просто я провела день в компании довольно странных субъектов и никак не могу прийти в себя.

– Будешь знать, как останавливаться в женском клубе, – притушив сигарету и потянувшись за пальто, сказала Ронни.

Джозефина рассмеялась.

– Я не имела в виду этих субъектов. Я имела в виду людей, о которых пишу.

– И все равно будь поосторожней. А то и глазом не моргнешь, как превратишься в одну из этих дамочек.

– Мне бы такую компанию, – проговорила Лидия притворно жалобным тоном. – Правда, я теперь уже и не знаю, что с ней делать.

– Нам не пора идти? – как бы невзначай спросила Джозефина.

– Пора, пора. – Леттис посмотрела на часы и на прощание поцеловала Джорджа. – Не хочу, чтобы отдали наш столик кому-нибудь другому. Я умираю с голоду. А поговорить мы можем и по дороге.

Они вышли на Мартинс-лейн, где снег уже ложился на подоконники домов и крыши машин.

– Господи! Марджори еще до сих пор работает! – взглянула Ронни на окна студии. – Может, зайти к ней и сказать, что пора домой? – Она толкнула Джозефину в плечо. – И мы сможем показать тебе твой наряд для гала-представления, поскольку из обитательниц клуба ты, наверное, единственная, кто не переступил сегодня нашего порога.

Не успела Ронни договорить, как свет в окне мастерской погас.

– Похоже, она наконец угомонилась, – сказала Леттис. – Она работала сегодня не покладая рук. Мы покажем Джозефине ее платье завтра, иначе Марджори увидит нас и сочтет, что должна еще задержаться. И не надо, чтобы она думала, будто мы ее проверяем.

Они направились к ресторану; Лидия шла рядом с Джозефиной, оставив сестер наедине – обсуждать работу.

– В трико они оба выглядят просто ужасно, – заявила Лидия. – Ларри в трико худой как щепка, а у Джонни коленки шиворот-навыворот.

Она явно старалась показать, что все происходящее не принимает близко к сердцу, но Джозефина прекрасно знала, как тяжело ей видеть более молодую актрису в роли, которую Лидия так жаждала заполучить, да к тому же в глубине души сознавать, что Джульетту скорее всего ей уже никогда больше не сыграть.

– Джонни пообещал мне, что мы с ним сыграем в этой пьесе еще один раз, а сам, ублюдок, у меня за спиной отдал эту роль Пегги, даже для приличия не объяснив почему. Скажи мне честно, ты ведь не подозревала, что у нас с ней разница в семнадцать лет, правда?

– Конечно же, нет. – Джозефина с болезненной ясностью осознала, что триумф Пегги основывался на том, что в ней, как и положено Джульетте, сочетались молодость и страстность. Писательница вспомнила, сколько раз она видела Лидию на сцене еще задолго до знакомства с ней и как всегда ею восхищалась. По мнению Джозефины, Лидия была утонченней и талантливей своих современниц, но разве это утешение, когда роли уплывают в руки молодых. – Ну ты же знаешь, как это бывает. Всегда и всюду вклинивается политика. Если бы у Джонни не были связаны руки, он бы, конечно, в первую очередь выбрал тебя, но ему стольким людям приходится угождать… Да и у тебя работы по горло.

– Подбирать крохи за Флорой во второсортной пьесе в «Савое»? Разве это сравнимо? Уж скорее бы кончился этот год. У меня такое чувство, что, куда ни кинь, всюду одно разочарование. Господи, хоть бы тридцать шестой был лучше!

– По крайней мере у тебя теперь есть коттедж, – заметила Джозефина, зная, что купленный Лидией после успеха «Ричарда из Бордо» загородный домик был для нее в отсутствие Марты большим утешением.

– Тэгли? О, это божественное место! Ты обязательно должна меня там навестить. Прости, что я веду себя как побитая собака, но от Марты до сих пор никаких вестей. Я втемяшила себе в голову нелепую мысль, что мы вместе с ней проведем в коттедже Рождество, начнем там все сначала. Если уж говорить честно и откровенно, именно для этого я и купила Тэгли, но она не ответила ни на одно мое письмо.

– Появилась кто-то новая? – спросила Джозефина и поспешно добавила: – Я имею в виду у тебя.

– Ничего стоящего. Я теперь просто не в состоянии завести никаких серьезных отношений. Ни за что бы не поверила, что когда-нибудь скажу нечто подобное. – Лидия вздохнула. – Боже мой, полтора года назад у меня было все, чего я хотела. Но ведь все, что тебе дорого, можно потерять в одну минуту, верно?

Джозефина кивнула.

– А если Марта объявится, ты будешь вести себя с ней по-другому?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, после того как она ушла, ты сказала, что, если бы ты обращала на нее больше внимания и придавала большее значение ее чувствам, все могло сложиться по-иному. Так вот, станут теперь ее интересы для тебя важнее твоих собственных? Важнее твоей следующей роли?

– Конечно. – Лидия поймала недоверчивый взгляд Джозефины. – Я постараюсь. Я уговорю себя, что способна на это. Давай смотреть правде в глаза: с годами свободного времени у меня будет больше, а не меньше.

– Похоже, особого выбора у тебя и нет.

– Пожалуй, что так. – Лидия на минуту примолкла. – Но ведь когда-то у нас все получалось, правда? Ты ведь считала, что мы были счастливы?

Джозефина вспомнила то недолгое время, что провела с Лидией и Мартой. Как она завидовала близости и удивившей ее тогда силе их чувств и как в последующие месяцы признавалась себе, что с пугающим постоянством испытывает чувство неприкаянности, которое упорно отказывалась назвать одиночеством. Возможно, именно поэтому Джозефина так рассердилась на Марту: предавая Лидию, она предавала и хрупкую надежду Джозефины на то, что и для нее возможны отношения, основанные на любви, уважении и компромиссах.

– Да, считала, – честно ответила она. – Вы были счастливы так, как это только возможно.

Джозефина вдруг подумала о том, как редко они теперь общаются и как ей не хватает этой дружбы.

Лидия снова вздохнула.

– Возможно, ей лучше найти другую, а мой удел – непритязательные простушки из кордебалета.

– Я ничего такого не имела в виду.

– Я знаю. И не волнуйся, я еще не собираюсь сдаваться.

Они подошли к ресторану, и Джозефина с облегчением открыла дверь и вошла внутрь – ей скорее хотелось занять место за столиком и сменить тему беседы. Она не знала, кого винить больше: Марту, которая поставила ее в такое сложное положение, или себя саму – за то, что Марте это позволила. Но по крайней мере сейчас, пока Джозефина была сердита на Марту, ей не надо всерьез задумываться о своих истинных чувствах к этой женщине.

Помимо того преимущества, что «Руле» находился напротив нового жилища сестер Мотли, он был самым старым рестораном в Лондоне, а для театрального люда нередко и вторым домом. С давних времен его непрестанно посещали самые разные знаменитости – от Диккенса до Эдуарда VII, – и свидетельством тому были красовавшиеся рядами на стенах шаржи и фотографии. Владевшая этим заведением семья создала свою репутацию на традиционной лондонской еде, и ресторан по-прежнему специализировался на дичи, доставляемой из поместья его владельцев. Такого сорта меню в любой другой день обрадовало бы Джозефину, но сегодня она небрежно, только из приличия, взглянула на него и выбрала первое попавшееся блюдо.

– Расскажи нам об этих странных людях, с которыми ты сейчас водишься, – попросила Леттис жизнерадостным тоном, при этом озабоченно глядя на Джозефину и явно подозревая что-то неладное. – Арчи сказал, что речь идет о настоящем преступлении.

– Так оно и есть.

Джозефина рассказала им вкратце историю Сэч и Уолтерс и то, каким образом впоследствии из-за происшествия в Энсти она сама оказалась к ней причастна.

– Я не понимаю, что так расстроило эту девицу. – Ронни запила свой сарказм глотком шампанского. – Мне кажется, ее мамаше пришла в голову потрясающая идея. Однажды подруга попросила меня полчаса присмотреть за ее младенцем, и я теперь считаю, что тридцать фунтов за такое дело – вполне разумная цена.

– Но как эти женщины могли даже подумать, что им все сойдет с рук? – изумленно сказала Леттис. – И почему они хотя бы не действовали осторожнее?

– И к тому же, я думаю, защита должна была подготовить аргументы разумнее, чем «мы не убивали никаких таких младенцев». – Последнюю фразу Ронни произнесла, поразительно точно имитируя акцент кокни, и Лидия не смогла сдержать улыбки. – Однако если говорить серьезно, – продолжала Ронни, отодвигаясь от стола, чтобы официант мог поставить перед ней огромную тарелку с устрицами, – разве предстоящее гала-представление не связано каким-то образом с благотворительностью для детей, помимо того что оно для вашего клуба?

– Да, деньги собираются еще и для актерского детского приюта. Это детище Ноэла, а его тетя в комитете клуба.

– Наводит на мысли, а?

– На какие такие мысли? – раздраженно спросила Леттис, которая терпеть не могла, когда ее сестра говорила намеками.

– Ну, на дворе уже тридцать пятый год, а мы все еще должны собирать деньги для нежеланных детей, чтобы они скорее всего росли в заведениях довольно-таки малоприятных, несмотря даже на то что их патронирует король лондонской сцены. Возможно, все это и законно, но вряд ли можно назвать прогрессом.

– Забавно, но когда я впервые увидела Гертруду на сцене, она была настолько беременная, что едва влезала в свой костюм, – сказала Лидия, протягивая руку захлебом. – Это происходило сразу после войны, и, кажется, накануне родов она выступила и в дневном и вечернем представлениях. Разумеется, Гертруда провалилась. И если бы у нее не было матери, которой она и подкинула своего ребенка, девочка оказалась бы в сиротском приюте.

– Ты уверена, что сборы пойдут на благотворительность? – с бесовским огоньком в глазах спросила Джозефину Ронни. – Я бы на твоем месте это тщательно проверила. Не начнется ли эта благотворительность с мисс Лоуренс? Неприятностей у нее хоть отбавляй.

– Слушай, прекрати! – неодобрительно произнесла Леттис. – Все это уже позади. Гертруда сейчас выплачивает свои долги – по пятьдесят фунтов в неделю. И она уже больше не банкрот.

– Банкрот?! – воскликнула Джозефина.

– Боже мой, где ты была, дорогуша? – усмехнулась Ронни. – Разве в Инвернесс не приходят газеты? Пресса месяцами муссировала финансовый крах мисс Лоуренс. Судя по всему, она настолько увлеклась покупкой цветов и новых автомобилей, что совершенно забыла о счетах от прачек. Что ж, наверное, такое случается.

– Все это было для нее просто ужасно, – промолвила Леттис, раскладывая жареный картофель вдоль кромки пирога с мясом и почками. – И она, и ее служанка, и даже ее собака все оказались на улице. Но ее импресарио в конце концов приютил их.

– Хорошо, что импресарио хоть на что-то годятся, – с горечью произнесла Лидия. – Правда, я не заметила, чтобы сейчас, когда Герти едва сводит концы с концами, она умерила свои аппетиты.

– Нет, Герти заявила, что не собирается себя ни в чем ограничивать. – Леттис славилась своими легендарными познаниями о подробностях жизни знаменитостей, так что Джозефину ничуть не удивила ее осведомленность в финансовых делах Гертруды Лоуренс. – Она сказала, что заплатит все до последнего пенни, снимаясь в кинофильмах и выступая в кабаре.

– И в благотворительных гала-представлениях.

Сестры Мотли продолжали беззлобно пикироваться, а Джозефина, наблюдая за Лидией и замечая, что лицо ее то и дело грустнеет, чувствовала себя все хуже и хуже. Если она здесь хоть ненадолго задержится, то скорее всего не выдержит и, потихоньку уведя Лидию из зала, расскажет о своем разговоре с Мартой, что, пожалуй, только усугубит ситуацию.

– Боюсь, что мне пора, – дождавшись паузы в перебранке, сказала Джозефина. – Завтра с утра снова приниматься за губительниц младенцев, так что надо идти домой.

– Но ты не уйдешь так рано? – всполошилась Леттис. – Ты ведь дождешься десерта?

– Нет, не дождусь, но обещаю, что завтра загляну в студию посмотреть на свой наряд. Арчи уверял меня, что его стоит примерить. Так что до завтра. Около трех, хорошо?

Женщины кивнули в знак согласия и отпустили ее без всяких дальнейших возражений. Выйдя на улицу, Джозефина облегченно вздохнула и бросила взгляд на окно Арчи, но свет в нем не горел. Огорчившись, что его нет дома, она пошла по Мэйден-лейн в надежде, что ей повезет и удастся поймать такси на Бедфорд-стрит, но не успела пройти и нескольких шагов, как ее кто-то окликнул.

– Я просто не могла отпустить тебя, не поговорив, – догоняя ее, сказала Леттис. – Ты весь вечер сидела расстроенная. Джозефина, что случилось? Ты поссорилась с Арчи?

– Вовсе даже нет. Просто я не ожидала увидеть сегодня Лидию, и получилось как-то неловко.

– Боже мой! Ты знаешь что-то о Марте, верно? Она связалась с тобой?

Джозефина кивнула.

– И судя по твоему виду, она не готова к счастливому воссоединению?

– Нет, еще не готова. А может, и вовсе его не захочет.

– А ты не думаешь, что стоит сказать об этом Лидии?

– Стоит, но сначала я должна тщательно продумать, что именно ей сказать.

– Ты всегда нравилась Марте, правда же? – Леттис пристально посмотрела на Джозефину, и та поняла, какие мысли промелькнули в голове у ее подруги, однако у Леттис хватило такта ни о чем ее больше не расспрашивать. – Я уверена, ты сама во всем разберешься. Но если тебе понадобится помощь, ты знаешь, где меня найти. И никому больше знать об этом не нужно.

Джозефина благодарно улыбнулась.

– А что ты скажешь остальным? Они ведь захотят узнать, с какой стати ты пустилась за мной вдогонку.

– Не захотят. Они думают, что я нашла под столом твою перчатку. – Леттис нежно сжала руку Джозефины. – Все уладится. Увидимся завтра.

Когда Марджори пришла в себя, то поняла, что лежит на полу в мастерской. Главное освещение в студии оказалось выключено, и свет исходил только от лампы на столе Хильды Ридер. Марджори было ужасно холодно, и она попыталась сесть, но тело ее отяжелело и к тому же головокружение и тошнота настолько мучили ее, что удалось присесть лишь на несколько секунд. Голова Марджори упала на дощатый пол. Она молча лежала на спине, ожидая, что неприятные ощущения вот-вот пройдут, и пыталась понять, что с ней случилось. В комнате было так тихо, что Марджори решила, будто уже никого нет, но ее заблуждение длилось недолго – где-то послышался шорох, словно из бутылочки высыпали таблетки, и, прислушавшись повнимательней, она поняла, что кто-то вкрадчивыми шагами бродит по комнате. От этих неспешных шагов сердце ее сжалось. И Марджори снова потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, то смутно почувствовала, что над ней кто-то склонился, и тут же этот кто-то схватил ее под мышки и, как инвалида, потащил к столу главной закройщицы. Ее резко водрузили на стул и куском материи завязали за спиной руки. Марджори попыталась было сопротивляться, но язык ее едва ворочался и из гортани вырывались лишь странные, незнакомые ей самой звуки. Лицо и ладони покрылись холодным потом, и хотя она поначалу сообразила, что этот пот выступил из-за того, что ее чем-то одурманили, девушке тут же стало казаться, будто дело вовсе не в дурмане, а в страхе, который медленно, но неотвратимо расползался по всему телу. Марджори отчаянно пыталась осмыслить происходящее, но между ней и лампой пролегла тень, и лишь когда эта тень отодвинулась в сторону, девушка поняла: то, что ей сейчас пришлось пережить, ничто по сравнению с тем, что ее ожидало. Свет от лампы падал на иглу, но не на тонкую, какие обычно лежали на столе Хильды Ридер, а толстую, рогожную, знакомую Марджори по тюремным временам. Рядом с иглой – по-прежнему в коробке – лежал купленный ею утром стеклярус. Коробку неторопливо подняли, открыли, и снова послышался тот самый звук, который она приняла за пересыпание таблеток, и Марджори в ужасе увидела, как перед ней на стол выплеснулась россыпь острых черных стекляшек.

Ожидание казалось невыносимым и облегчалось лишь тем, что она была безумно измождена. Больше всего ей теперь хотелось лечь и впасть в забытье, но Марджори привязали к стулу, а еще теплившееся в ней стремление выжить подсказывало, что она не должна терять сознание. Дышала Марджори теперь глубокими прерывистыми вздохами, и все же решила попытаться взглянуть этому кошмару прямо в лицо. То был ее последний вызов судьбе.

Руки, коснувшись ее лица, вдруг раздвинул и ей рот и стали запихивать в него горсть за горстью стеклярус. Острие бус резало ей язык, стекло скрежетало на зубах, и рот начал наполняться кровью. Марджори пыталась выплюнуть стекло, пока оно не успело пройти в горло, но крепкие пальцы сжали ей нос, и теперь, когда она могла дышать только ртом, девушка волей-неволей проглатывала стеклярус, чувствуя, как смерть расползается по всему ее нутру. На секунду руки отодвинулись, и она смогла вдохнуть воздух, но с этим вдохом вторжение стекла только усилилось; Марджори беспомощно закашлялась, и тут же пытка началась сначала. Ее голову отдернули назад, и, яростно разрывая ткань, в кожу ей воткнулась игла, поразив такой болью, перед которой все остальное вмиг померкло. Она почувствовала, как губы прошиваются ниткой, и ее стало тошнить, но рвоте некуда было вытечь, кроме как в нос и горло. Марджори ощущала, что постепенно теряет дыхание, и ноги ее стали бессмысленно биться об пол, отсчитывая последние минуты жизни. Но не успела она еще закрыть глаза, как у нее перед лицом снова появились руки, но уже не для физических мучений. Не в силах сопротивляться, Марджори, поддаваясь движению этих рук, повернула голову вправо и в подставленное ей зеркало узрела страшное, унизительное уродство собственной смерти.