Текст книги "Печаль на двоих"

Автор книги: Николь Апсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

Снизу послышались голоса, показались Джозефина и сестры Мотли. Селия приветливо с ними поздоровалась.

– Надеюсь, что после такого ужасного дня хотя бы ваш вечер был мирным.

– Далеко не мирным, – усмехнулась Джозефина. – Мы объехали все Шотландское высокогорье и наблюдали перестрелку в лондонском «Палладиуме».

– Мы ходили смотреть новый фильм Хичкока, – пояснила Леттис. – Безумно занятный.

– Я, правда, не уверена, что исполнение Пегги роли плотоядной жены фермера можно счесть блистательным, – сказала Ронни, а затем продолжила с ужасным шотландским акцентом: – «Если бы вы только видели Сокихолл-стрит со всеми ее прелестными магазинчиками». Лидия, когда увидит этот фильм, умрет со смеху.

– А мне показалось, что она хорошо сыграла. Правда, Джозефина?

– Совсем неплохо для того, чья нога ни разу в жизни не ступала севернее Кэмдена. Но я думаю, если бы сейчас Лидию пригласили сниматься в кино, она с радостью согласилась бы и на роль фермера. Так что я бы советовала об этом фильме при ней даже не упоминать.

Селия проводила их по коридору до самой гостиной.

– Чувствуйте себя как дома. Сейчас сюда принесут горячее какао.

– К черту горячее какао! – скривившись, сказала Ронни. – После бодрящего шотландского воздуха мне нужно нечто покрепче.

Селия рассмеялась:

– Тогда рассаживайтесь, и я для вас что-нибудь закажу. Всем по стаканчику бренди?

– Замечательно! И спасибо, что предоставили нам комнату для работы. Честно говоря, просто не представляю, что бы мы без вас делали.

– Глупости. Это я должна вас благодарить за то, что вы делаете для клуба, – особенно после случившегося несчастья. Я знаю, что значит нести ответственность за своих работников, а Марджори, судя по всему, была для студии Мотли просто находкой.

– Что верно, то верно, и найти ей замену будет весьма нелегко, – сказала Леттис. – Но мы полны решимости сделать все возможное для успеха гала-представления хотя бы для того, чтобы почтить память Марджори.

Леттис и Ронни уселись в кресла возле окна, а Джозефина задержалась на минуту у двери.

– Я очень расстроена тем, что произошло сегодня, – сказала она Селии. – И чувствую себя виноватой за вашу перепалку с Джеральдин. Вы уже пришли в себя?

– Разумеется, – произнесла та уверенным тоном, хотя на самом деле вовсе не была в этом уверена. – Джозефина, пожалуйста, не думайте больше об этом. Наслаждайтесь компанией своих друзей, а я позднее тоже выпью с вами по рюмочке.

Селия, вернувшись к лестнице, наблюдала, как Люси сосредоточенно поднимается наверх с огромным подносом, уставленным чашками с какао, изо всех сил стараясь не пролить ни капли жидкости себе на ноги. Такого рода сцена в тюрьме, возможно, казалась совершенно обыденной, но в «Клубе Каудрей» выглядела не слишком пристойно. Поднос был тяжелый, нести его было неудобно, и Селия ободряюще улыбнулась Люси.

– Осторожнее, милочка. Смотрите не обожгитесь. – И, подождав, пока Люси оставалось всего несколько ступеней до конца лестницы, она добавила: – Между прочим, я забыла сказать вам: эту маленькую дрянь Марджори убили.

Увидев растерянность и ужас в глазах девушки, Селия поняла, что преимущество теперь явно на ее стороне. Люси потеряла всякую бдительность, а Селия, дотянувшись ногой до края подноса, толкнула его изо всей силы. Ее расчет оказался верным. Люси, потеряв равновесие, упала навзничь на ступени, и горячая жидкость с подноса облила ее с головы до пояса. Какао из опрокинутых чашек залило все вокруг, и сладкая жидкость точно новым слоем кожи облепила лицо и шею Люси, прожигая ей тело и заливая глаза. Девушка, неуклюже приземлившись на площадке лестницы рядом со свалившимся туда же подносом, к ужасу Селии, оставалась в сознании, и тут раздался дикий, нечеловеческий крик, вопль животного, молящего о смерти, пронзительный крик, возвещавший о мучительной физической пытке – пытке, которая прежде раздирала ей только душу.

Минута-другая, и на лестнице соберется толпа. Селия кинулась к девушке и с удивлением и ужасом обнаружила, что, хотя тело ее извивалось в агонии, она все еще сражалась за жизнь. Селия поняла, что у нее осталось всего несколько секунд завершить задуманное, и ее охватила паника. Руки Бэннерман машинально потянулись к покрасневшей и уже покрытой волдырями шее Люси, но она вовремя себя остановила. Все должно выглядеть как несчастный случай. И тогда Селия, чтобы приглушить крики Люси, схватила ее за волосы и со всего маху ударила головой о каменную стену вдоль ступеней. От удара изящные настенные росписи покрылись пятнами какао, но девушка наконец-то замолкла, и Селия, потянувшись проверить ее пульс, вдруг обнаружила, что у нее самой руки обожжены брызгами какао.

Люси все еще была жива, но жизнь в ней едва теплилась, и Селия знала, что не пройдет и нескольких часов, как ожоги сделают свое дело и девушка умрет, так и не придя в сознание. Паника понемногу отступила, мысли прояснились, и Селия, потянувшись к ноге Люси, развязала ей шнурок. Позади нее послышались торопливые шаги из вестибюля и гостиной, и она, уверенная, что любая помощь теперь бесполезна, обернулась и закричала, чтобы немедленно кого-то позвали из колледжа медсестер.

– Что случилось после казни Амелии Сэч? – спросил Пенроуз. – Куда вы уехали?

– Поначалу мы без конца переезжали – Килберн, Стокуэлл, Ист-Энд, – но люди откуда-то узнавали, кто мы такие или по крайней мере кто такой Джейкоб. Похоже, все вокруг знали про этот суд, и над Джейкобом издевались, будто он был во всем виноват. Ему угрожали на улицах, выпихивали его с работы, за какую бы он ни брался. Иногда даже подбрасывали нам в дом детскую одежду и старые газеты. Однажды возвращаемся мы из таверны, а на крыльце у нас тряпичная кукла с петлей на шее. И все из-за того, что эта стерва не ценила, что имела, – ей всего было мало. С годами люди про нас забыли и перекинулись на других несчастных выродков. Жизнь наша стала полегче, но она уже была порченая.

– А какое участие во всем этом деле принимал Джейкоб?

– Никакого, – поспешно ответила Мария. – Он, конечно, знал, что происходит, – не дурак был. Но, как я уже сказала, Джейкоб любил Амелию. Когда он увидел, что не может ее остановить, то просто устранился. Большинство мужчин не спустили бы ей этого, заставили бы делать то, что они велят, поставили бы ее на место, но Джейкоб был не такой. Он всю свою ненависть повернул на себя самого. Иногда я думаю, что Джейкоб и меня-то взял себе в наказание – второсортную замену тому, что он потерял.

– Почему же вы с ним остались?

– А какой у меня, вы думаете, был выбор? Мне было девятнадцать, я была незамужняя и с незаконнорожденным ребенком на руках – из тех дурочек, благодаря которым процветали такие, как Амелия Сэч. А скоро он меня еще и оседлал – наградил целым выводком, чтоб никуда от него не делась.

Нора Эдвардс говорила обо всем этом презрительным тоном, но вдруг неожиданно смягчилась.

– Ничего тут не попишешь – прошли годы, прежде чем я разобралась, что к чему. Пока ты молода, что ты во всем этом понимаешь? Тем, что случилось в Финчли, мы с ним были повязаны, будь то в радости или в печали. – Она горько рассмеялась. – И скорее в болезни, чем в здравии. [18]18
  Намек на слова, которые произносит священник, обращаясь к жениху и невесте в христианском обряде венчания.


[Закрыть]Я-то думала, что люблю его.

– Поэтому вы и дали такие уничтожающие показания против его жены?

Она бросила на него злобный взгляд, но промолчала.

– И конечно, то, что вы сказали о Джейкобе, относится и к вам, мисс Эдвардс? Вы ведь тоже не были глупы. Вы наверняка знали, каким образом Амелия Сэч зарабатывает деньги.

– За какое же преступление, инспектор, вы собираетесь меня притянуть к суду?

Ее вопрос был, конечно, справедливым, но Пенроуз не сдавался.

– Я не собираюсь притягивать вас к суду, мисс Эдвардс. Я лишь пытаюсь разобраться в том, что тогда произошло, и понять, имеют ли события тех лет отношение к нашему расследованию. Марджори о чем-то узнала, из-за чего ее и убили. Нам рассказали, что сведения эти она получила от своего отца, сама их проверила и убедилась, что они правдивы. Поэтому вполне естественно предположить, что тайна, которая подвергла ее опасности, каким-то образом связана с прошлым вашей семьи, и, по-моему, вы – единственный человек, для которого сейчас важно эту тайну сохранить.

Пенроуз умолк, и мисс Эдвардс дерзко на него уставилась, но не произнесла ни слова.

– Вы говорите, что невиновны, поэтому теперь мне нужно заново рассмотреть все факты, чтобы понять, кто еще мог убить Марджори, дабы тайна не вышла наружу. Дочь Джейкоба Лиззи… Ее ведь взяла на воспитание какая-то чета из Сассекса?

Она пожала плечами:

– Я не знаю, кто они были такие. Все сделали в такой спешке, да и Джейкоб хотел начать новую жизнь и потому знать не желал никаких подробностей. Все это организовала какая-то надзирательница.

– Та же самая надзирательница, что пришла к вам во время войны сказать, что Лиззи умерла.

– Лиззи умерла?!

Эдвардс, казалось, была не только потрясена этим известием, но и расстроена, и Пенроуза поразило, как по-разному она отнеслась к известиям о смерти Лиззи и смерти Марджори.

– Вы же знаете об этом, – сказал он, немного сбитый столку. – Селия Бэннерман рассказала вам о смерти Лиззи, когда вы жили в Эссексе.

– Я не понимаю, о чем вы говорите. Нам никто ничего о Лиззи не рассказывал с тех пор, как ее у нас забрали.

– Она, наверное, сказала об этом Джейкобу, а он это от вас скрыл.

– Зачем ему было такое скрывать? Я говорю вам: Бэннерман никогда к нам не приходила. И потом, мы во время войны в Эссексе не жили.

Возвращаясь мысленно к разговору с Бэннерман, Пенроуз вспомнил, что это он сам упомянул Эссекс, а Селия его не поправила. Может, она не расслышала или не сочла это существенным. Но так или иначе, непонятно было, что выигрывала от такой лжи Нора Эдвардс.

– А когда вы переехали в Эссекс?

– В январе девятнадцатого, когда Джейкоб вышел из Пентонвилльской тюрьмы. [19]19
  Находится в Лондоне.


[Закрыть]Он отсидел там четыре года за дебоширство, что очень удачно совпало с войной. Для сражений Джейкоб был уже староват, но положение в стране выглядело отчаянным, так что он решил действовать наверняка.

«Спутать Пентонвилльскую тюрьму с Эссексом невозможно, – подумал Пенроуз, – но для чего Бэннерман лгать, тоже непонятно. Рассказала она отцу Лиззи о смерти его дочери или нет, особого значения в общем-то не имело, разве что для ее совести».

– А вы можете вспомнить кого-нибудь еще, кто знал историю вашей семьи?

– Нет, не помню. Из опыта скажу: стоило людям узнать про нас, как они тут же швыряли нам это в лицо. Так что я бы уж их знала.

– А ваш первый ребенок? Что с ней случилось?

– С ним, – поправила инспектора Эдвардс.

И Пенроузу стало неловко – он напрочь забыл, что в рукописи Джозефины не все соответствовало действительности.

– Я не знаю. Джейкоб заставил меня отдать его на воспитание. Он сказал: «Мы начнем новую жизнь».

Говорила ли Эдвардс всю правду или нет, но Пенроуз теперь понимал, почему она так ожесточена. Ей пришлось отстаивать своего мальчика под натиском Сэч и Уолтерс и подвергаться остракизму в качестве незамужней матери – и все это для того, чтобы в конце концов бросить ребенка из-за эгоизма теперь уже другого мужчины. Может быть, именно поэтому ее отношения с детьми были такими напряженными? – подумалось ему. Дети напоминали ей о ребенке, от которого ей пришлось отказаться.

Арчи уже собрался задать следующий вопрос, как в дверь постучали.

– Простите, сэр, что прерываю, – взволнованно произнес Уодинэм, – но вам срочно звонят. О Люси Питерс.

– Не так, черт побери, это важно, – раздраженно сказал Пенроуз. – Сержант Фоллоуфилд мне уже передал сообщение о ней полчаса назад.

– Нет, сэр, это уже другое. С ней случилось какое-то несчастье на лестнице, и неясно, выживет она или нет.

ГЛАВА 12

К тому времени как Пенроуз и Фоллоуфилд прибыли в «Клуб Каудрей», Люси уже поместили в одну из лечебных комнат на втором этаже. Не ожидая приглашения, они прошли через вестибюль к лестнице в холле. Две горничные не покладая рук безуспешно старались привести в порядок лестницу, но следов несчастного случая оставалось еще столько, что Пенроузу нетрудно было догадаться о серьезности ожогов.

– Вели им прекратить уборку, пока мы не установим, что именно здесь произошло, – негромко попросил он Фоллоуфилда, – а комнату Питерс запри на ключ. Потом сними показания у всех, кто был поблизости, когда Люси упала. Я пойду узнать, как она. – Арчи повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился и добавил: – Если мои кузины и мисс Тэй здесь, пожалуйста, Билл, удостоверьтесь, что с ними все в порядке, хорошо? Ронни и Леттис только не хватало нового шока.

В приемной его уже ждала медсестра, чтобы провести в колледж.

– Разве не следовало отвезти мисс Питерс сразу в больницу? – спросил он, следуя за ней по короткому коридору, мимо столовой и вверх по другой лестнице, менее внушительной, но не менее элегантной.

Новое здание, в котором располагался колледж, было тщательно спланировано, чтобы соответствовать старому, с которым его соединили. Архитектор достиг своей цели с таким изяществом, что посетитель переходил из одного дома в другой, порой этого даже не сознавая.

Сопровождавшая Пенроуза медсестра одарила его самой что ни на есть оптимистической улыбкой.

– Лучшего ухода, чем здесь, просто нигде не найти. Человека с такими травмами, как у этой девушки, следует перемещать как можно меньше. И чем скорее начать лечение ожогов, тем больше у нее надежды на поправку.

– И у вас есть нужное помещение и оборудование?

– О да. Конечно, у нас тут все без особого размаха, но колледж экипирован по высшему разряду, и такой концентрации специалистов нет нигде больше в стране. Я имею в виду медсестер с добротными практическими знаниями, и это именно то, что в данном случае нужно. Мы не делаем серьезных операций, но промывать раны, предотвращать инфекцию, наблюдать за состоянием кровообращения и облегчать боли, насколько возможно, – в этом здесь каждый мастак, и к тому же у нас налажены контакты с местными больницами. За девушкой будет постоянно наблюдать врач, и он же будет руководить ее лечением. Не думайте, пожалуйста, инспектор, что я пытаюсь преуменьшить случившееся несчастье, но если бы я вдруг так обожглась, то предпочла бы, чтобы меня лечили здесь, а не где-то в другом месте.

– Насколько серьезны ее травмы?

– Чрезвычайно серьезны. Но мисс Шарп сама вам все объяснит. Подождите, пожалуйста, за дверью. Я скажу ей, что вы пришли.

Оставшись один в длинном, со сводчатыми потолками коридоре, Пенроуз через стеклянную дверь заглянул в комнату и увидел на больничной койке Люси Питерс. Ее увечья были скрыты матерчатым навесом, натянутым над верхней частью тела и предохранявшим кожу от прикосновения простыни и одеяла для того, чтобы ожоговые раны были защищены и в то же время подвержены воздействию воздуха. Рядом с ее кроватью стояли три медсестры, на одной из них – очевидно, мисс Шарп – была форма старшей медсестры. Селии Бэннерман поблизости не оказалось.

Пенроуз с уважением наблюдал, как мисс Шарп спокойно приподняла простыню, чтобы осмотреть тело Люси, и тут же прошептала какие-то указания одной из стоявших рядом с ней женщин. Потом она вышла к инспектору и, не произнеся ни слова, жестом указала на уголок в конце коридора, меблированный в виде гостиной – с обитыми гобеленовой тканью креслами и книжным шкафом в стиле «шератон». Когда она заговорила, речь ее была столь же экономной, как и жесты.

– Чем помогу помочь, инспектор? – спросила она с певучим йоркширским акцентом.

– Я собирался прийти сюда сегодня вечером поговорить с Люси Питерс по поводу убийства Марджори Бейкер, – начал Пенроуз, радуясь, что их беседа вряд ли будет перемежаться ненужными формальностями. – Но события, похоже, меня опередили. В каком состоянии мисс Питерс?

– В критическом. При падении она удивительным образом избежала серьезных травм – за исключением удара головой, – но на ее лице, шее и груди обширные, глубокие ожоги, особенно на груди, где какао пропитало одежду и находилось в более продолжительном контакте с кожей. Мы промыли раны, вскрыли ожоговые пузыри и срезали лохмотья кожи, но девушка все еще в состоянии шока и ее кровяное давление на критически низком уровне. Ближайшие два часа – самые важные, но даже если она переживет их, состоянию ее по-прежнему будет грозить опасность вторичного шока, анемии, инфекции. Боюсь, что в настоящее время я не могу вам гарантировать ничего, кроме хорошего ухода.

Не было никакого смысла ходить вокруг да около.

– При самых благоприятных обстоятельствах, когда бы я смог с ней поговорить?

– Не в ближайшее время. Если Люси придет в сознание – я подчеркиваю: если, – то все равно не будет в состоянии давать показания полиции. Один лишь стресс, вызванный подобным разговором, может ее убить, и я ни в коем случае этого не позволю. Кроме всего прочего, у нее обширные ожоги на губах и языке, и из-за них говорить ей будет очень болезненно, а может быть, и просто невозможно.

– Вы могли бы рассказать мне, что случилось?

– Меня при этом не было, но, насколько мне известно, Люси несла по лестнице поднос с горячей жидкостью, споткнулась и упала. Я вообще не понимаю, как такое могло произойти. Управление «Клубом Каудрей» целиком и полностью в руках Селии Бэннерман, и если вы не прочь узнать у нее, какого черта она допускает подобного сорта происшествия, я за это руками и ногами. У моих девочек на работе и так дел по горло – почему они должны тратить свое время на несчастные случаи, которых, при здравом подходе, вполне можно избежать?!

В этом взрыве возмущения Пенроуз почувствовал неприязнь, похоже, зародившуюся задолго до происшествия с Люси.

– А где сейчас мисс Бэннерман?

– Ей обрабатывают ее собственные раны.

– То есть?..

– Небольшие ожоги на руках – она заполучила их, когда пыталась помочь девушке. Я ей посоветовала после этого пойти к себе в комнату и отдохнуть – она сама была в шоке.

– Мисс Бэннерман первая прибыла на место происшествия?

– Насколько я понимаю, через несколько секунд. Хорошо, что это оказалась она, – тот, у кого нет медицинского опыта, мог не помочь, а только навредить. Селия уже годами занимается административной работой, но практические навыки никогда не забываются.

– Мне надо поговорить с ней, как только она освободится, но у вас есть время ответить мне еще на несколько вопросов? Я не стал бы вас задерживать, если бы не считал, что это важно.

Мириам Шарп кивнула.

– Вы знали Марджори Бейкер?

– Я встречала ее раз или два. Этот чертов цирк в понедельник вечером мне просто навязали. Была бы моя воля, я бы его вообще не затевала, но, поскольку он состоится в честь возглавляемого мною колледжа, я чувствую себя обязанной принять в нем участие. Так вот, я встречала мисс Бейкер в модном ателье. Она помогала с примерками. Вы ведь не хотите сказать, что Люси Питерс подозревается в ее убийстве?

– Вам это кажется невероятным?

– Если по-честному, инспектор, мне это кажется ужасным. Я уверена, что вы знаете о недавних постыдных событиях в «Клубе Каудрей», расследуемых полицией, и события эти, несомненно, отразятся на репутации нашего колледжа. Если же вы мне теперь скажете, что одна из работниц клуба подозревается в убийстве, мне, пожалуй, лучше сразу же подавать в отставку. Нашим двум организациям надлежит заботиться о больных и о профессиональных нуждах тех, кто за ними ухаживает. Мы призваны продлевать жизнь, а не отбирать ее.

Пенроуз подумал о Сэч, Уолтерс и им подобных: интересно, как, по мнению мисс Шарп, вписываются в ее профессию их преступления?

– Но ведь мисс Питерс не медсестра.

– Стоит появиться заголовку «В главном клубе медсестер арестована убийца», и никому до этого уже не будет дела. Но вы не ответили на мой вопрос: она подозреваемая? Я имею право знать, сколько позора обрушится на нас из-за Селии Бэннерман, хотя бы для того чтобы как-то ограничить нанесенный ею ущерб.

Антагонизм между ними снова был налицо, но Пенроузу показалось занятным, что Мириам Шарп даже не пыталась его скрыть. Однако она говорила правду: газеты не преминут выставить эту историю во всей ее красе.

– На данную минуту я не исключаю ни единой возможности, – осторожно произнес Арчи. – Но с Люси Питерс я хотел бы поговорить в основном потому, что она подруга Марджори и, я надеюсь, сможет мне рассказать о подробностях жизни убитой девушки, о которых никто не знает. Пока это все.

Пенроуз умолк, неожиданно вспомнив о фотографии из журнала «Татлер», которую снова собирался обсудить с Норой Эдвардс. На этом снимке была и Мириам Шарп, и если Бэннерман не ошибается, ее путь, возможно, пересекался с Амелией Сэч.

– Вы, кажется, когда-то работали в больнице Сент-Томас?

Ее явно удивило, что Пенроуз так неожиданно сменил тему беседы.

– Работала. Я там проходила свой испытательный срок, а потом осталась там и работала сначала медсестрой, а потом старшей медсестрой.

– А когда это было?

– С 1896 по 1916 год, когда основали колледж. Почему вы об этом спрашиваете?

– Вы знали Амелию Сэч и Энни Уолтерс?

– А они тут при чем?

Инспектор повторил вопрос, хотя выражение ее лица уже было ему ответом, и, поскольку она никак не отреагировала, добавил:

– Отец Марджори Бейкер, которого вчера вечером тоже нашли мертвым, – Джейкоб Сэч, муж Амелии. Я считаю, что убийство Марджори связано с преступлениями и казнью упомянутых двух женщин. Все, что вы о них знаете – каким бы несущественным это ни казалось, – может помочь расследованию.

– Про Амелию Сэч я только слышала. Что же касается Энни Уолтерс, то с ней мы какое-то время вместе работали. Судя по вашему вопросу, вам известно, что встретились они в больнице Сент-Томас?

– Да, мне об этом рассказали.

– Они обе выучились на акушерок. Сэч, насколько я знаю, была молодая и честолюбивая, а Уолтерс – старой выучки, тех времен, когда забота о пациентах не считалась такой важной, как сейчас. Некоторые могут сказать вам, инспектор, что и я принадлежу к этой школе, но они путают дисциплину с жестокосердием, и второе вовсе не обязательно проистекает из первого.

Пенроуз кивнул: он уже обратил внимание на стиль Мириам Шарп и понимал, что она имела в виду, но ему интересно было, куда она клонит.

– Уолтерс была продуктом практики, воспитывающей в медсестрах некую бесчувственность: женщин тогда учили быть сильными духом и твердыми, особенно когда дело касалось их пациентов. Я не ищу оправдания ее преступлению – многих медсестер учили так же, – но, насколько мне известно, очень мало кто из них стал убийцей. Однако, когда человек с определенным образом мышления попадает в подобного рода среду, результат выходит самый что ни на есть печальный. В конце 1890-х годов у нас в Сент-Томас было несколько случаев мертворождения, что в общем-то являлось делом обычным, но число их стало расти и расти, и руководство больницей взялось за расследование. Уолтерс принимала участие почти во всех этих родах, и поползли слухи, что она, возможно, за те смерти ответственна.

– Каким же образом?

– Если во время родов младенца придушить до того, как он успел издать первый крик, его можно выдать за мертворожденного. Одна из ее коллег донесла на Уолтерс, но доказательств у нее не имелось, а Уолтерс, разумеется, все отрицала. Ее уволили, но обвинений в преступлении выдвинуто не было, поскольку доказательств так и не нашлось. Как вы догадываетесь, сплетни среди медсестер – дело обычное, поэтому у меня нет никаких сомнений, что Сэч об этом прослышала. Вскоре и она сама ушла с работы, так как ждала ребенка, но я часто задумываюсь: а вдруг именно эта история положила начало убийствам младенцев? Знаете, инспектор, ведь это я была той медсестрой, которая доложила начальству об Энни Уолтерс, а оно уже приняло надлежащие меры. Теперь я считаю: с этого все и началось, что и не дает мне покоя.

– Но разве вы могли молчать? Кто знает, сколько еще жизней было бы загублено? Скорее всего больше, чем пострадало от рук Сэч и Уолтерс.

– О, у меня нет сомнений, что я поступила правильно. Но меньшее из двух зол все равно зло, инспектор. Вам наверняка это известно лучше, чем кому бы то ни было.

Пенроуз кивнул. Он был заинтригован неожиданной связью мисс Шарп с событиями прошлого, связью, о которой Арчи, конечно, и не подозревал, но пока не мог понять, каким образом данные сведения могут оказаться полезными для его расследования.

– Поверьте, мисс Шарп, мне это хорошо известно, и благодарю вас за откровенность. А теперь я хотел бы осмотреть комнату Люси Питерс.

– Я попрошу кого-нибудь вас туда проводить.

– Пожалуйста, не беспокойтесь. Я все равно должен вернуться в приемную, и мне там подскажут, что и как.

Фоллоуфилда в вестибюле не было, и, взяв ключи от комнаты Люси у ночного дежурного, Пенроуз, следуя его указаниям, отправился на третий этаж, где располагались помещения для прислуги.

Комната Люси оказалась в том же коридоре, что и спальня Джозефины, но находилась в задней части дома и была лишена привлекательного вида на Кавендиш-сквер. Из-за своей тесноты комната производила мрачное, гнетущее впечатление, и Пенроуз, разглядывая узкую кровать Люси и простенькую мебель, с горечью подумал, что обстановка не сильно отличается от ее жилья в «Холлоуэе».

Очень скоро Пенроуз понял, что ни в платяном шкафу, ни в стоявшей рядом с кроватью тумбочке нет для него ничего привлекательного. Оставалось осмотреть только кровать, и тут ему повезло намного больше: под одеялом, спрятанная за подушку так, чтобы не попадаться на глаза, лежала самая ценная из всех вещей Люси – фотокамера «Брауни». Он с удивлением взял ее в руки, раздумывая, приобрела ли Люси фотокамеру честным путем или в клубе обнаружится еще одна пропажа. Так или иначе, он довольно быстро поймет, есть ли в ней для него что-то ценное.

Арчи проверил остальную часть кровати, полез под подушку и вытащил оттуда две открытки: на одной был изображен ряд домишек на берегу моря и дюны, на другой – маяк. Ни одна из открыток не была использованной, и Пенроуз предположил, что Люси либо купила их, либо получила от кого-то в подарок как сувенир. Он посмотрел на обратную сторону открыток и обнаружил, что обе они были снимками побережья в Саффолке, первая – в Уолберсуике, вторая – в Саутуолде. За последние несколько часов Уолберсуик попался ему на глаза уже во второй раз. В первый – он упоминался в адресе Этель Стьюк, и это совпадение вряд ли было случайностью.

Пенроуз положил открытки в карман пиджака и взял в руки фотокамеру. Он уже собрался уходить, как открылась дверь и, к его удивлению, в комнату вошла Селия Бэннерман. Поначалу Арчи решил, что она явилась сюда, узнав, что он хотел с ней побеседовать, но написанное на ее лице изумление явно говорило: привело ее сюда не его присутствие.

– Простите за вторжение, инспектор, – произнесла она взволнованно, – но я никак не ожидала здесь кого-то встретить.

– А можно вас спросить: зачем вы сюда пришли?

– Наверное, это звучит глупо, но я подумала, что Люси, когда придет в себя, приятно будет увидеть рядом с собой какие-нибудь знакомые вещи.

Пенроуз обвел взглядом пустые стены и пустую тумбочку.

– Непохоже, чтобы у нее был богатый выбор, – проговорил он язвительно. – И насколько я понимаю, она вряд ли придет в сознание.

Селия смерила его дерзким взглядом и как будто пришла в себя.

– Мой опыт подсказывает, что всегда следует сохранять оптимизм. – Она указала на фотокамеру, и Пенроуз заметил, что руки ее перевязаны бинтами. – Я вижу, вы нашли эту штуку. Хозяйка с радостью примет ее обратно.

– Все в свое время, мисс Бэннерман. Пока что я подержу ее у себя. Кстати, это весьма удачно, что вы оказались здесь: я хотел задать вам несколько вопросов по поводу несчастного случая с Люси. Вы видели, как это произошло?

– Нет, я вышла из гостиной, шла по коридору к лестнице и вдруг услышала ее крик. Я немедленно ринулась к лестнице, но она уже лежала на ступенях.

У нее хватает ума не отвечать на вопросы, которые ей не задают, заметил Пенроуз.

– И вы предположили, что она упала?

– Я сначала вообще ничего не предположила: просто ринулась ей помочь. Но потом, разумеется, именно это я и подумала. А какое еще может быть тут объяснение? У нее был развязан шнурок ботинка, и она скорее всего споткнулась, поднимаясь по лестнице, или потеряла равновесие из-за тяжести подноса. Люси ни в коем случае не следовало нести по лестнице такую тяжесть самой, – добавила она то, что Пенроуз уже собирался сказать. – Но лифт не работает, и она, очевидно, считала, что у нее нет выхода.

– А вы сами дотрагивались до подноса?

– Я отодвинула его, когда пришла ей на помощь. Я виню себя за то, что случилось. Боюсь, что мне следовало быть более бдительной.

– Почему вы не позвонили мне, как только Люси вернулась в клуб?

Увидев, что Пенроуз не проявляет никакого сочувствия к ее самообвинениям, Селия тут же переменила тон.

– Я, как вы мне велели, инспектор, оставила вам сообщение, так что имейте мужество признать ваши недочеты – я ведь признала свои. Мы не можем остановить все дела в «Клубе Каудрей» из-за того, что в Скотленд-Ярде левая рука не знает, что делает правая.

– Конечно же, нет, мисс Бэннерман. Одну девушку убили, вторая – на грани смерти, но вечернее какао должно быть во что бы то ни стало сервировано. – Он вышел вместе с Селией в коридор и запер за собой дверь. – Пока Люси не придет в сознание, у ее дверей будет дежурить полиция, – сказал Пенроуз, шагая рядом с ней к лестнице. – Я воспользуюсь вашим советом и буду сохранять оптимизм: надеюсь, что мы очень скоро сможем с Люси поговорить. У меня нет никаких сомнений, что именно у нее ключ к разгадке тайны убийства Марджори.

Он сказал это с уверенностью, которой, конечно, не чувствовал, но ему показалось, как в глазах Селии Бэннерман на мгновение промелькнул страх. Каждое из ее лживых утверждений само по себе ничего особенного не значило, но все вместе они рисовали уже совсем иную картину, и не было почти никакой вероятности, что она всего лишь допускала ошибки. Арчи подумал: не стоит ли потребовать у нее объяснений прямо сейчас? Но у него не было никаких доказательств того, что ее ложь напрямую связана с убийством Марджори. Нет, прежде чем снова заговорить с Селией Бэннерман, он должен узнать, ездили ли Марджори и Люси повидаться с Этель Стьюк, и если да, то выяснить, что именно она им рассказала.

Внизу он столкнулся с Фоллоуфилдом, который только что вернулся из кухни.

– Узнали что-нибудь стоящее? – спросил Пенроуз, рассказав ему о Мириам Шарп и Селии Бэннерман.

– Нет, сэр. Никто не видел, как это случилось. Видели лишь, как мисс Бэннерман старалась помочь Люси и как ее переносили наверх.