Текст книги "Когда порвется нить"

Автор книги: Никки Эрлик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Эми тоже хотела быть сильной. Она не хотела быть трусихой, эгоисткой, лицемеркой. Она не хотела быть одной из тех, о ком писал Бен, кто оттесняет коротконитных на обочину, заставляет их чувствовать себя нелюбимыми. Не хотела быть одной из тех, из-за кого тысячи людей вышли на улицы в знак протеста.

Если бы все было так просто, как казалось ее сестре: просто рискни. Посмотрим, что из этого выйдет. Что ты теряешь?

«Всё», – подумала Эми.

Как Нина это сделала?

И более того, как Бен, Мора и все остальные коротконитные с этим справлялись? Как они находили в себе силы каждый день?

Эми вспомнила, что однажды сказала ей Нина: «Ты не знаешь, на что ты способна». И возможно, Нина была права. Но все вокруг казались Эми гораздо более сильными. А она даже не могла открыть свою коробку.

Эми подтянула колени к груди – синяя ткань платья небрежно заструилась по ногам, едва не задев тротуар, – и обняла руками согнутые колени, пытаясь решить, что делать.

И тогда она услышала голос.

Сначала слабый, но потом все громче. Он возникал из обволакивающей ее тишины.

Когда я была маленькой девочкой,

Я спросила маму: «Кем я буду?»

– Не может быть, – прошептала Эми, не веря своим ушам.

Она быстро встала, пытаясь найти источник музыки.

«Буду ли я красивой, буду ли я богатой?» —

Вот что она мне ответила.

Мелодия доносилась с другого конца квартала. Эми побежала на звук, и ее каблуки застучали по тротуару. Она добежала до угла как раз вовремя, чтобы заметить спину велосипедиста, который крутил педали, удаляясь от нее, и его фиолетовая куртка слегка раздувалась на ветру.

Que será, será,

Что будет, то будет.

Будущее нам видеть не дано,

Que será, será.

Эми стояла на углу, ошеломленная и запыхавшаяся.

А потом она засмеялась. Эми смеялась все громче, пока не почувствовала себя неловко, несмотря на то что была одна.

Когда она пришла в себя, порыв холодного ветра пронесся мимо, подняв края ее платья, и она почувствовала себя бодрой, проснувшейся.

Эми знала, что ей нужно вернуться в зал. И найти Бена.

Что будет, то будет.

ЭНТОНИ

Энтони и Кэтрин покинули здание последними. Они встречались с мэром в его офисе в мэрии в рамках краткой предвыборной поездки в Нью-Йорк, пытаясь минимизировать ущерб после выходки Джека.

После того инцидента запись с речью Джека распространилась в интернете, ее даже показали по телевидению, а изображения кипящего гневом лица Энтони породили десятки досадных мемов. Роллинзы готовились к тому, что месяц будет, мягко говоря, провальным. Но почти у каждого политика или богатого спонсора избирательной кампании была в запасе удивительно похожая история о черной овце в семье, о том, как дети или внуки бросали родственников и вставали на сторону противников. («Вы бы слышали, что обо мне говорят мои племянники и племянницы», – со смехом повторяли эти господа.) И хотя скороспелый бунт Джека, возможно, нашел отклик у некоторых неопределившихся избирателей, которым еще не исполнилось тридцати лет, в конечном счете он оказал весьма незначительное влияние на большую часть тех, кто поддерживал Энтони: пожилых, взволнованных американцев, которые чувствовали, что их спокойной, размеренной жизни угрожают тот самый гнев и иррациональность, которые Джек и продемонстрировал на сцене.

В надежде, что на них не набросятся толпой фанаты, жаждущие сфотографироваться, или протестующие, ищущие драки, Энтони и Кэтрин назначили встречу в мэрии на пять часов вечера, чтобы выйти из офиса после того, как большинство сотрудников уйдут домой.

В этой части города улицы опустели после наступления сумерек, и когда они вышли к машине, то увидели только одного человека – молодую женщину в голубом платье и в туфлях на каблуках, задумчиво сидящую на обочине. Кэтрин вслух подумала, не обманули ли бедняжку, позвав на свидание, а может быть, бросили во время ужина неподалеку. К счастью, женщина, похоже, их не узнала.

Машина опаздывала, и они ждали за углом, слегка расстроенные, когда на экране телефона Энтони высветилась предварительная копия новостей следующего дня. Его показатели снизились впервые с июня.

Кэтрин заметила, как муж недовольно поджал губы.

– В чем дело? – спросила она, пытаясь прочитать новости через его плечо.

– Ничего страшного, – ответил Энтони. – Небольшое колебание в нашей статистике.

– Это та самая дрянь из «Твиттера», да? – продолжала Кэтрин. – То, что было в речи девушки? Они называют это каким-то движением.

– Хештег – это не движение, – сказал Энтони. – Нет никакой организации, просто куча душещипательных историй в интернете.

– Кажется, они провели несколько митингов, – напомнила Кэтрин. – А теперь ходят слухи о планах по организации Всемирного дня… осведомленности о коротких нитях или что-то в этом роде.

– Несколько разрозненных протестов и выступление какого-нибудь ребенка не избавят людей от глубинных страхов, – сказал Энтони. – Съезд партии состоится совсем скоро. Едва ли нашим противникам хватит времени для настоящего наступления.

Энтони бегло просмотрел остальные новости. Поддержка сенатора Джонсона, очевидно, выросла впервые с момента обнародования его короткой нити в сентябре, хотя его показатели оставались ниже, чем до осеннего пика.

– Смотри, – указал Энтони на цитату из интервью.

Конечно, инцидент на сцене с племянником Роллинза вселяет тревогу, но это не отменяет той работы, которую он проделал. И честно говоря, этот эпизод просто показывает, с чем мы имеем дело.

Энтони улыбнулся.

– Я уверен, что очень многие чувствуют то же самое, даже если не говорят об этом. Мы оба знаем, что то, что люди пишут в Сети и рассказывают своим друзьям, не всегда совпадает с тем, как они голосуют, оставшись в избирательной кабинке один на один с бюллетенем.

Энтони и Кэтрин уже почти успокоились, когда до них донеслась знакомая мелодия:

Когда я выросла и влюбилась,

Я спросила своего возлюбленного:

«Что ждет нас впереди,

Будет ли у нас радуга день за днем?»

Вот что ответил мой возлюбленный…

Они догадались, что музыка исходит от велосипедиста, который ехал в их сторону с прикрепленной к велосипеду стереосистемой.

– Нью-Йорк – очень странный город, – усмехнулась Кэтрин.

Но Энтони был уверен, что его триумф близок. Кому какое дело до того, что написали в какой-то статье? Он уже приближался к солнцу, но не боялся упасть – его крылья были сделаны из более крепкого материала.

Он протянул жене руку.

– Потанцуем? – спросил он.

– Ты с ума сошел? Мы на улице.

– Надо готовиться к инаугурационному балу.

Кэтрин с улыбкой согласилась и приняла руку мужа как раз в тот момент, когда велосипедист пронесся мимо, салютуя им, сняв невидимую шляпу.

Que será, será,

Что будет, то будет.

Будущее нам видеть не дано,

Que será, será.

– Мы будем выглядеть намного лучше, чем предыдущие президентские пары, – с ликованием воскликнула Кэтрин, делая пируэт в объятиях мужа. – Ты помнишь, какое ужасное платье было на первой леди?

Что будет, то будет.

ДЖЕК

Они уже семь месяцев как окончили колледж, но почти все на новогодней вечеринке по-прежнему напивались дешевым пивом, как и последние четыре года. Только на этот раз на них были блестящие очки и праздничные шляпы.

Стоя в гостиной квартиры их друга в Вашингтоне, Джек и Хави находились вместе под одной крышей впервые с тех пор, как Хави уехал в Алабаму, и Джек сразу же почувствовал, как он изменился.

Хави выглядел уверенным и даже самоуверенным, рассказывая окружившим его знакомым истории из первых месяцев своей авиационной подготовки. Он даже выглядел выше, чем Джек помнил.

– А потом без предупреждения пилот переворачивает самолет вверх дном и делает два вращения подряд. Парня рядом со мной вырвало, а я не мог ничего есть до самого вечера. – Хави засмеялся. – Но, видимо, мы к этому привыкнем.

Джек был поражен тем, насколько изменилась жизнь Хавьера. Его друг летал по небу, обучаясь выполнению опасных заданий, а Джек работал на безопасной работе в кибероперациях (хотя его ежедневные задачи казались скорее административными, чем оперативными, а его короткая нить была препятствием для любого допуска высокого уровня).

– Эй! – прервал группу один из гостей, глядя в свой телефон. – Уэс Джонсон только что выпустил новое видео.

– Он выбывает из гонки? – спросила девушка.

– Зачем ему выбывать сейчас?

– Он все еще отстает от Роллинза.

– Да, но многие очень злы на Роллинза. – Парень поднял глаза на Джека, вдруг вспомнив о его семье. – Без обид, чувак.

Джек отмахнулся от него.

– Я подключился к сайту его избирательной кампании, – сказал другой гость. Джек и Хави присоединились к группе, собравшейся посмотреть видео.

Уэс Джонсон сидел в кожаном кресле в своем домашнем кабинете, украшенном семейными фотографиями, дипломами в рамках и книжными полками, заставленными биографиями великих людей.

– Я буду краток, чтобы все могли вернуться к праздничному веселью, – говорил Джонсон. – Я знаю, что меня призывают снять свою кандидатуру, но я здесь, чтобы заверить вас, что я по-прежнему намерен идти до конца. В последнее время я открыл для себя новое важное дело, и я обещаю, что никогда не перестану бороться за всех американцев с короткими нитями и за тех, с кем обращаются несправедливо власть имущие.

Он наклонился вперед, став ближе к камере.

– Я знаю, что, с тех пор как появились коробки, часто кажется, что мы движемся назад, но причина, по которой я хотел сказать несколько слов сегодня вечером, заключается в том, что этот момент, на пороге будущего года, – единственное время, когда весь мир собирается вместе в надежде на новое начало и лучшее завтра. И я как никогда надеюсь на народ нашей великой страны. Я тоже слежу за многочисленными историями и голосами движения #СплетенныеВместе, и я приглашаю вас вложить всю энергию, сострадание, храбрость и, самое главное, надежду в эту кампанию. Я обещаю, что борьба еще не закончена.

После заявления Джонсона толпа еще больше увеличилась, пока один из самых пьяных гостей вечеринки не пробормотал:

– Черт возьми, он классный парень!

– Но, похоже, он знает, что проигрывает.

– Ничего подобного! Разве вы не слышали об огромном мероприятии #СплетенныеВместе в следующем месяце? Говорят, оно пройдет по всему миру. Я слышал, что Джонсон тоже примет участие.

– Это больше похоже на большой пиар-трюк для коротконитных. – Кто-то закатил глаза. – Много шумихи, и все впустую.

– Это намного больше. Сами увидите.

– Не знаю, – протянул парень, повернувшись к Джеку. – Твой дядя, может, и сукин сын, но он, по крайней мере, крут. Он действительно может довести дело до конца. К тому же он до жестокости честен. Это достойно уважения.

Джек неловко переступил с ноги на ногу и с благодарностью отвернулся, отвечая на призыв «Кому текилы?!» из другого конца комнаты. Беседа о политике на этом завершилась.

Прошло несколько недель с тех пор, как Джек в последний раз присутствовал на мероприятиях предвыборной кампании. Тетя лично сообщила ему эту новость, отстранив Джека от участия во всех будущих мероприятиях и предрешив его судьбу неудачника. Отца Джек изредка видел – пока Энтони не было рядом, – но он начал понимать, что семья, которую он теряет сейчас, не стоит того, чтобы по ней тосковать. По крайней мере, больше не стоит. Может быть, когда дедушка Кэл был жив, Хантеры еще выступали за храбрость и страну, но с Энтони и Кэтрин у руля это был чистый эгоизм, победа любой ценой. Хавьер был единственным, кто действительно достойно продолжал наследие Хантеров, посвятив всю свою жизнь служению, несмотря на несправедливость короткой нити.

Перед тем как покинуть квартиру Джека в последний раз, Кэтрин даже попыталась оправдать своего мужа.

– Послушай, Джек, я знаю, что тебе невероятно тяжело, – сказала она. – Но ты должен мне поверить, твой дядя знает, что не все коротконитные плохи. Он просто пытается защитить нас от тех, кто опасен.

Защитник Энтони. Хранитель длиннонитных. Человек, который будет оберегать Америку и будет править железной рукой.

В последнее время кое-что изменилось, отрицать это было невозможно. И быть может, то, что Джек прервал митинг своего дяди, сыграло в этом не последнюю роль. «Но Энтони по-прежнему не остановить, – думал Джек, – сколько бы раз ни набирали на клавиатуре #СплетенныеВместе, каким бы масштабным ни было это загадочное событие, какие бы надежды ни питал Джонсон».

И все же невероятно, что одно подлое, но умно построенное выступление – речь Энтони со своей нитью в июне – за последние полгода создало невероятный ажиотаж. А тем временем перестрелки и взрывы пугали людей, показывая, что никто не может чувствовать себя в безопасности, когда неудавшаяся стрельба на Манхэттене превратила Энтони в героя, когда короткая нить Уэса Джонсона сделала его слабым в глазах избирателей и когда многие из обиженных жизнью длиннонитных послушали Энтони и наконец-то почувствовали себя сильнее за счет своих братьев-коротконитных.

Разве сможет это новое движение, только набирающее силу, обратить эту волну вспять?

Когда все гости вечеринки выпили по рюмке текилы, Джек и Хави остались одни.

– Я собирался позвонить, – сказал Хави. – Но нас так завалили учебой. Это мой первый отпуск за несколько месяцев.

– Похоже, все идет очень хорошо, – заметил Джек.

– Так и есть, – улыбнулся Хави. – Ну и как, сильно разозлился твой дядя после того, что ты сделал?

– Я думаю, он полностью отказался от меня как от своего племянника, – сказал Джек. – Но, по крайней мере, он перестал говорить о моей нити.

Хави кивнул.

– Знаешь, однажды ты сказал мне, что я в два раза лучше тебя, но для того, что ты сделал, бесспорно, нужны стальные нервы, – проговорил он, смеясь.

Отголоски их ссоры все еще витали в воздухе, придавая словам оттенки неловкости, которой раньше не было, и Джек задавался вопросом, вернется ли когда-нибудь все на круги своя, к той гладкости и легкости, которая возникла между ними в первые дни дружбы.

– Слушай, а тот старый бар для ветеранов не где-то здесь? – спросил Джек. – Не хочешь выпить пива?

Они незаметно взяли свои пальто и выскользнули через парадную дверь.

Всего в нескольких кварталах находилась старинная пивная, со стенами из темного дерева, темно-зелеными кабинами и всевозможной военной атрибутикой, свисающей с потолка. Заведение посещали почти исключительно ветераны боевых действий, и всякий раз, когда Джек и Хави входили в бар в своей форме или в старом облачении, еще с академии, их приветствовали, приподнимая фуражки и поднимая кружки. Хави был в своей армейской куртке, так что сегодняшний вечер не станет исключением.

Толпа в баре была меньше, чем обычно, в основном собрались крепкие мужчины в фуражках с символами войск, побывавших во Вьетнаме или Корее, и несколько молодых солдат в камуфляже.

На экранах телевизоров, расположенных над головами, известные личности размышляли о завершающемся годе.

– Ну, сказать, что этот год был знаменательным, было бы преуменьшением, – пошутил один из хорошо одетых мужчин. – Будем надеяться, что следующий не принесет никаких новых сюрпризов.

Джек и Хави устроились в кабинке и провели следующий час, вспоминая студенческие годы: экзамены, которые они чуть не провалили, девушек, которых они должны были пригласить на свидание, дни тренировок, когда им надрали задницы так сильно, что больно было сидеть и вставать. Воспоминания почему-то казались более далеким прошлым, чем было на самом деле, и Джек решил, что это и есть взрослая жизнь, потому что жизнь течет гораздо быстрее, когда взрослеешь.

В конце концов именно Джек заговорил о последней ссоре.

– Мне жаль, что я так долго не мог ничего сделать, – сказал он. – Я очень хотел сделать хоть что-нибудь.

– И многое еще предстоит сделать, – ответил Хави. – Но я набросился на тебя по многим причинам, обидел тебя, и, наверное, не совсем справедливо. Возможно, мне следовало бы взять на себя больше ответственности за подмену и давление, которое она оказала на нас обоих. Ты же не заставлял меня это делать. Желание было взаимным.

– Но ты об этом не жалеешь? – спросил Джек.

Хави сделал глоток пива, обдумывая вопрос.

– Мне нравятся ребята, с которыми я учусь, и я очень уважаю офицеров, поэтому мне очень трудно продолжать им лгать. Но без этого меня бы там не было, – сказал Хави. – Я бы не смог спасать жизни людей, когда-нибудь… – Он улыбнулся и покачал головой, как будто едва верил своим словам. – И что бы ни случилось после подмены, думаю, я всегда буду благодарен тебе за это.

– Как ты сам и сказал, в этом участвовали двое. По обоюдному согласию.

Бармен в конце концов закричал на весь зал:

– Десять! Девять! Восемь! Семь!

Дюжина или около того незнакомцев в баре обменялись нетерпеливыми взглядами, присоединяясь к счету.

– Шесть! Пять! Четыре!

Джек потянулся в карман за двумя маленькими игрушечными трубочками, которые он украл с предыдущей вечеринки, и протянул одну из них Хави.

– Три! Два! Один!

Друзья изо всех сил дули в своих мини-трубы, а толпа радостно кричала в один голос:

– С Новым годом!

Потом в самом дальнем конце бара один из самых пожилых джентльменов начал петь, робко и неумело, но с искренностью, которая привлекла всеобщее внимание.

Забыть ли старую любовь

И не грустить о ней?

^[29]

И вскоре запели все в баре.

Забыть ли старую любовь

И дружбу прежних дней?

Распевая со всеми старинную балладу, Джек думал о своих тете и дяде, которые, без сомнения, звенели фужерами с шампанским в особняке всего в нескольких милях от него, и об Уэсе Джонсоне, который, возможно, дома со своей семьей, отдыхая после нескольких месяцев в дороге, размышлял, есть ли у него шансы победить.

Переплывали мы не раз

С тобой через ручей.

Но море разделило нас,

Товарищ юных дней…

А Джек думал о своем лучшем друге Хавьере, превосходно напевающем мелодию в тех местах, где не знал слов, и поднимающем тост за рассвет нового года, даже когда течение времени, быть может, и не следует праздновать.

Джек не знал, простил ли его Хави, или его слова на той сцене были сказаны слишком поздно, чтобы заслужить прощение. Пока Джек не спрашивал, ему не нужно было знать ответ. Все, что Джек мог сделать сейчас, – это надеяться, что Хави понимает, как ему жаль, и знает, что он старается все исправить.

С тобой мы выпьем, старина,

За счастье прежних дней.

БЕН

Казалось, на встречу собрались всем миром.

Все ждали, что произойдет в этот момент, о котором говорили, писали в «Твиттере» и гадали несколько недель.

Места проведения были объявлены всего за три дня до этого: центры в двух десятках стран, как карта в доме путешественника, с прикрепленными к ней флажками почти на каждом континенте. Впервые разрозненные голоса #СплетенныхВместе, очевидно, смогли сойтись, спеть одним огромным хором, и все хотели знать, кто стоит за этим, но организаторы по-прежнему оставались неизвестными. Имена инвесторов Кремниевой долины и знаменитостей произносились шепотом наряду с известными неправительственными организациями, местными мэрами и «белыми хакерами». Многие задавались вопросом: помог ли чем-нибудь Уэс Джонсон? А как насчет той девушки из вирусного видео? Секретность только усиливала напряжение.

В тот день вся группа поддержки Бена, а с ними и Нина, Эми и друг Нихала стояли плечом к плечу на Таймс-сквер, где город всего несколько недель назад весело праздновал Новый год. Было холодно, но никто, казалось, не сердился на погоду, никому не хотелось показать себя слабаком в присутствии тысяч единомышленников, дышащих в сомкнутые ладони и нетерпеливо постукивающих ногами.

Это началось в одну минуту десятого утра в Нью-Йорке – в Америке было утро, в Европе и Африке – полдень, а в Азиатско-Тихоокеанском регионе – вечер. Все экраны на Таймс-сквер погасли, а затем на них появились слова «Сплетенные Вместе». Толпа разразилась аплодисментами.

Наблюдая за тем, как начинается показ на Манхэттене, Бен мимолетно задумался о других странах, не зная, что все смотрят один и тот же видеоролик. Одни и те же кадры показывали на светодиодных рекламных щитах на лондонской Пикадилли, на токийском Сибуя-Кроссинг, на площади Янг-Дандас в Торонто. Проецировали на экраны и фасады зданий на площади Сокало в Мехико, площади Гринмаркет в Кейптауне и площади Бастилии в Париже. Шла прямая трансляция, без задержек, в популярных социальных сетях. Даже главная страница «Гугла» была захвачена: буквы радужного логотипа соединили две извилистые нити.

«Сегодня во всем мире мы чествуем вклад тех, у кого короткие нити, – появилась надпись на экране, четкие белые слова сияли, как звезды на ночном небе. – Это лишь некоторые из них».

«Спасла двести жизней во время операций».

«Самостоятельно воспитала троих детей».

«Сняла фильм, получивший премию “Оскар”».

«Получила две докторские степени».

«Создал приложение для айфона».

С каждой данью уважения, с каждым триумфом аплодисменты становились все громче.

«Женился на своей школьной возлюбленной».

«Написал роман».

«Защищал нашу страну».

«Баллотировался в президенты».

Бен оглядел членов своей группы и задумался о том, что можно сказать о каждом из них. Нихал был лучшим выпускником своей школы, Мора недавно вышла замуж, Карл стал дядей, Леа носила детей своего брата, Террелл продюсировал бродвейское шоу, а Челси всех веселила. Хэнк, конечно же, был целителем. И можно рассказать еще миллион других историй, которых Бен до сих пор не знал о своих знакомых, несмотря на все то время, которое они провели вместе в классной комнате 204. Каждый из них влюблялся и расставался с возлюбленными, занимался скучной и интересной работой. Они были сыновьями и дочерьми, братьями и сестрами. Они были друзьями.

– Мы любим вас! – крикнул кто-то рядом с Беном.

– «Сплетенные Вместе»! – крикнул другой.

Такого Бен не ожидал.

Он предполагал, что услышит банальности от чиновников или актеров. Предполагал, что они будут умолять общество о терпимости. Возможно, они покажут фотографии уже погибших коротконитных. Ожидал, что день будет тяжелым и печальным, затянувшейся минутой молчания. Как одна большая поминальная служба.

Но все оказалось совсем не так.

Было шумно, буйно и радостно. Праздник жизни. Час нетронутого единства. В каждом городе, в каждой стране, на каждой площади люди высовывались из окон, выходили на балконы, забирались на крыши, хлопали, кричали и стучали по перилам.

Для нации, для мира, которому не составляет труда развязывать войны, нагнетать страхи и держаться в стороне, они не разучились собираться вместе.

МОРА

Позже, на следующее утро, Мора поймет, что это случилось идеально, почти смехотворно, вовремя. Что-то, возможно судьба, позволило им насладиться минутами единения на Таймс-сквер, блаженно и восхищенно, прежде чем началась паника.

Видео закончилось всего за несколько минут до этого, и люди на улице и в окнах наверху еще кричали и ликовали, когда лицо Леа стало пепельным.

– Ты в порядке? – спросила ее Мора.

– Похоже, у меня только что отошли воды.

В считаные секунды Мора сплотила группу, образовав вокруг Леа круговой щит и протискиваясь сквозь людские заросли. Но толпа была плотной, празднующие ни на кого не обращали внимания, и двигались они невыносимо медленно. Бен торопливо набирал номер брата и родителей Леа, а Мора не сводила глаз со своей бедной беременной подруги, которая пыталась держать себя в руках, пока схватки пульсировали в ее теле.

– Пожалуйста, вытащите меня отсюда! – взмолилась Леа. – Я не хочу рожать в кафе «Хард-рок»!

– Всем вперед! – крикнула Мора. – Она рожает!

После мучительно долгих минут – потом они будут спорить о том, сколько времени простояли на Таймс-сквер, – они пробились на край толпы, и Карл поймал такси.

Когда рядом с ними остановилась машина, Бен и Террелл осторожно усадили Леа на заднее сиденье.

– Я не могу поехать одна! – крикнула она.

Члены группы обменялись быстрыми взглядами, прежде чем Мора, увидев брезгливо искривленные губы и испуганные глаза своих друзей, быстро проскользнула на заднее сиденье такси, давая указания водителю.

Большую часть поездки Леа пыталась заглушить крики, пряди волос уже прилипли к мокрому от пота лбу. Без косметики, с румяными щеками, Леа выглядела такой юной, подумала Мора. Совсем девчонка. Казалось почти несправедливым подвергать ее такой боли.

– Просто дыши, – спокойно сказала Мора, не совсем уверенная в том, что это правильно.

– Кто-то звонил мне… ах, – слова Леа утонули в стонах.

– Вся твоя семья уже в пути, – ответила Мора, потирая руку Леа с побелевшими костяшками пальцев, которая, казалось, навсегда прикипела к ремню безопасности.

– Все это забудется, зато они появятся на свет, – стонала Леа, положив руки на живот. – И мы будем их очень любить.

Мору на удивление тронула уверенность девушки, любовь, которая уже струилась из нее. Ничто в нынешних страданиях Леа нельзя было назвать привлекательным, но странная мысль все же мелькнула в голове Моры. Что, если они с Ниной кое-что упустили?

В редкую минуту передышки от боли Леа прошептала:

– Я так счастлива, что могу сделать это для своего брата. Он всегда был так добр ко мне и… из него получится отличный отец. Они оба такие. И несмотря ни на что… – Леа наклонила голову к животу, – я навсегда останусь в их семье.

Но красоту момента разрушила новая схватка, во время которой Леа сжала руку Моры.

– Мы почти приехали, – сказала Мора. – Тебе скоро дадут обезболивающие.

Леа энергично покачала головой.

– Никаких обезболивающих.

– Ты с ума сошла?

– Я хочу почувствовать его, – задыхаясь, сказала Леа.

– Но ты собираешься вытолкнуть из своего тела двух младенцев!

– Я просто хочу знать, правда ли это.

– Правда ли, что это больно? – спросила Мора. – Думаю, ты уже получила ответ.

Леа наконец-то улыбнулась, ее губы потрескались.

– Правда, что я слышала, – сказала она, – что это чертовски больно, когда все происходит, но, когда все закончится, боль мгновенно забывается.

К тому времени, когда Леа и Мора приехали в больницу, родные Леа, к счастью, уже были там, освободив руку Моры от дальнейшего сдавливания. Пройдя в приемную, массируя ожившие пальцы, Мора в ошеломлении увидела всю группу поддержки в сборе. Челси сидела рядом с Шоном, ее тушь слегка размазалась. Терреллу каким-то образом удалось пронести бутылку шампанского, и теперь он хвастался перед Нихалом своими подвигами. Появился даже ворчливый Карл.

И Мора присоединилась к своей супруге, стоя теперь рядом с Беном и Эми, все трое все еще трепетали от восторга после утреннего события.

– День превращается в настоящий праздник, – сказала Нина.

– Как дела у Леа? – спросил Бен.

– Самое главное ей еще предстоит, – ответила Мора, – но она сильнее, чем ты думаешь.

В последующие часы они колебались между кофеиновым возбуждением и странной смесью тревоги и утомления.

Когда в приемной наконец раздались вопли, Мора возвращалась из кафе с двумя чашками кофе и остановилась, увидев происходящее: Террелл наливал шампанское в бумажные стаканчики. Шон и Нихал поздравляли друг друга. Челси прыгала вверх-вниз, ее сапожки на каблуках громко цокали по полу.

Именно тогда Мора поняла, что группа незнакомцев удивительным образом превратилась в семью. Они вместе оплакивали смерть Хэнка и вместе радовались, когда Леа принесла в мир две жизни.

Мора поставила кофе на соседний столик и подкралась к Нине сзади, обняла ее и поцеловала в шею, радуясь родному теплу.

– Вот ты где! – Нина улыбнулась. – Ты чуть не пропустила самое главное.

Но Мора ничего не пропустила. То, чему она была свидетелем в такси, то, что Леа чувствовала к своим детям, было самой чистой и прекрасной любовью. И Мора не упустила этого. Ее руки, все еще наполненные энергией, были далеко не пустыми, так как обвивали Нину.

Через несколько минут двери распахнулись, и вышел брат Леа.

– Мальчик и девочка! – объявил он, потрясенный этим фактом.

«Как удачно, – думала Мора, – родиться в этот день, когда весь мир собрался вместе на одно короткое светлое мгновение».

И группа людей в зале ожидания, захмелевшая от восторга и легкой выпивки, приветствовала новорожденных близнецов в своем кругу, радовалась появлению новых жителей Земли, новейших членов в мире невообразимой боли и непостижимой радости, два полюса которого никогда не были так далеки друг от друга.

Когда Мора смогла зайти в палату Леа, та подняла на нее глаза, в которых светилась радость.

– Спасибо, что была рядом, – сказала она.

– Рада помочь, – ответила Мора, наблюдая за тем, как один из близнецов отдыхает на руке Леа; оба они были одинаково измучены и одинаково спокойны. Мора могла бы прочитать ответ в изгибах тела Леа, склонившейся к ребенку, но все же ей было любопытно.

– Это правда? – спросила Мора.

А Леа только хитро улыбнулась, как будто была посвящена в величайшую тайну.

Весна

ЭМИ

Эми всю жизнь читала романтические романы, фантазируя о любви. Но встреча с Беном на свадебном торжестве Нины и Моры напомнила ей, что жизнь никогда не бывает такой простой, как в книгах или в мечтах. И она просто не могла отвернуться от Бена, не задаваясь вопросом, что могло бы произойти.

Даже сейчас, спустя несколько месяцев, она помнила их встречу до мелочей. Бен снова пригласил ее на свидание всего через несколько дней после свадьбы, и Эми согласилась. Они встретились на юго-восточном углу Центрального парка, где еще не выпал первый снег, и пошли на север мимо пруда и зоопарка, постепенно поворачивая на запад к озеру. Это был один из тех редких дней в начале зимы, солнечных и безветренных, и Эми с Беном почти не чувствовали холода, сидя на скамейке у воды и глядя на возвышающиеся над голыми деревьями двойные башни Сан-Ремо, которые Эми назвала одним из самых красивых зданий в городе.

– Коринфские храмы на вершине башен на самом деле были вдохновлены памятником в Афинах, – объяснял Бен.

– У тебя на все случаи жизни есть интересный факт, – улыбнулась Эми.

– В основном из области архитектуры, – сказал Бен. Подавшись вперед, он по-профессорски поднял указательный палец и произнес с британским акцентом: – Знаете ли вы, что в Центральном парке около десяти тысяч скамеек? И примерно половина из них усыновлена.

– Я полагаю, что «усыновление» скамейки требует значительного пожертвования в пользу парка? – спросила Эми.

– Около десяти тысяч долларов. – Бен засмеялся. – Но за этот взнос ты сможешь повесить на скамейку табличку с любой надписью, что довольно круто.

Эми обернулась, чтобы посмотреть, украшена ли их скамейка мемориальной доской.

– О, эти скамейки у озера были одними из самых популярных, – заметил Бен. – Они были распроданы много лет назад.

И действительно, Эми нашла слова Э. Б. Уайта, выгравированные на тонком листе металла, прикрученного к деревянной панели позади нее: «Я встаю по утрам, разрываясь между желанием спасти мир и желанием наслаждаться миром. С таким настроением трудно строить планы на день».