Текст книги "Когда порвется нить"

Автор книги: Никки Эрлик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Я до сих пор не посмотрела на свою нить, – сказала она, как будто Бен высказал свои размышления вслух. – Сначала, до того как я узнала об операции, я слишком боялась смотреть и заставила всю свою семью поклясться, что они не откроют мою коробку. Но теперь каждый день кажется священным, и неважно, какой длины моя нить. Я не хочу тратить время на грусть и рассеянность. Я просто хочу быть благодарной. И прожить как можно более полную жизнь.

Женщина разговаривала с Беном, но больше не смотрела на него. Она следила взглядом за другими прохожими в парке: за парой, мило разливавшей бутылку вина по бокалам на поляне; за бегуном, свернувшимся калачиком у фонтана; за подростком, читающим у подножия дерева.

У женщины в сумочке внезапно зазвонил телефон, и она посмотрела на экран.

– О, простите, мне нужно бежать, – извинилась она. Но тут ее губы раздвинулись в неожиданной усмешке, и она подняла глаза на Бена. – Знаете, я раньше я не могла бегать, буквально задыхалась. Мне только что позвонила подруга, – сообщила она. – Теперь, когда прошло два месяца после операции, мы собираемся начать с ней вместе гулять, а потом начнем бегать. А в следующем году я собираюсь пробежать полумарафон.

Бен улыбнулся тому, как девушка была уверена в своих планах.

– Удачи, – пожелал он ей.

Когда девушка ушла, Бен опустил взгляд на розы персикового цвета, которые она положила на землю. Сколько прохожих увидят цветы и задумаются, почему они здесь, кому предназначены? Возможно, некоторые вспомнят Хэнка.

Выходя из парка и возвращаясь к метро, Бен прошел мимо той же черно-белой фрески, но на этот раз не побоялся подойти ближе. Глядя на расстроенное лицо Пандоры и пустую коробку в ее руках, он заметил, что поверх фрески было нарисовано что-то, чего он не увидел издалека. «Должно быть, это добавил другой художник, – рассудил Бен, – взяв ярко-синюю краску и более тонкую кисть».

Ящик Пандоры был лишь отчасти виден снаружи, но именно здесь, в темном углу сундука, второй художник и начертал только одно слово: «Надежда».

ЭМИ

В понедельник утром Эми нашла в своей классной комнате письмо.

Увидев, что письмо адресовано ей и ее имя написано целиком, она оторопела. Изумленно пытаясь вспомнить, не подписалась ли она случайно своим полным именем в предыдущей записке, она перевернула страницу и увидела, что автор тоже написал свое имя полностью.

Дорогая Эми,

однажды я услышал об отдаленном острове на Галапагосах, где сегодня проживает всего сто человек, но еще в XVIII веке несколько китобоев поставили там на берегу пустую бочку, которая служила импровизированным почтовым отделением. Они завели традицию, согласно которой все суда, проходящие через эту землю, забирали письма из бочки и отвозили их в Англию, Америку или куда бы то ни было, доставляя почту от имени своих собратьев-моряков. И по сей день путешественники оставляют в бочке открытки или письма – марки не требуются – в обмен на то, что они заберут чужое письмо и пообещают доставить его законному получателю. Я не видел никакой статистики, но предполагается, что система работает на удивление слаженно.

Не знаю точно, зачем я тебе это рассказываю, может быть, эта история подтверждает, что даже при самых странных обстоятельствах письмо может попасть к нужному человеку.

Каким-то образом несколько месяцев назад мое письмо попало к тебе.

И как бы безумно это ни звучало, мы действительно нашли путь друг к другу, и я понял, что ты работаешь в той самой школе, где я с апреля бываю раз в неделю в группе поддержки для коротконитных. (В этой группе я познакомился с Морой, но не рассказывал ей ни об этих письмах, ни о тебе.)

Я провел большую часть третьего десятилетия своей жизни, беспокоясь о том, как начальник оценит мои чертежи, или о том, зарабатываю ли я столько денег, сколько должен, или о том, что у меня наконец-то началась жизнь, которая заставит моих бывших одноклассников увидеть во мне кого-то больше и сильнее, чем школьного ботаника. Конечно, все это – карьера, деньги – все еще важно, но не только они имеют значение. Нити показали это яснее, чем когда-либо.

Сейчас, повзрослев, я понимаю, что родители сделали мне два замечательных подарка: они показали, как выглядит настоящая, любящая семья, и подарили мне детство, в котором я всегда чувствовал себя в безопасности и защищенным, никогда ничего не боялся.

Думаю, я тоже смогу это сделать. Смогу стать хорошим мужем для женщины, которую люблю, и передать своим детям величайшее наследие моих родителей.

Прости меня, Эми. Прости за изумление, в которое приведет тебя это письмо, и прости за то, что однажды ты попросила меня писать о мелочах, а это, возможно, самая большая мелочь из всех. Но ты также сказала, что каждый из нас может найти собственную меру счастья.

Недавно одна незнакомка сообщила мне, что не хочет тратить время на грусть. Она просто хочет прожить как можно более полную жизнь. И я думаю, что это самый лучший показатель.

Спасибо тебе за все,

Бен

Эми медленно выпустила письмо, его края были влажными от ее вспотевших рук.

Все это время ей писал Бен. Бена она утешала, и он обращался за утешением к ней.

У Бена была короткая нить.

P. S. В поисках полной жизни и погони за исполнением желаний я бы хотел увидеть тебя снова. Больше никаких секретов.

Эми стало жарко, у нее закружилась голова, на глаза навернулись слезы. Ей нужно было время, чтобы подумать, чтобы во всем разобраться. Ее последний урок закончился, поэтому она ушла из школы пораньше и села в первый попавшийся автобус.

Эми откинулась на сиденье, стараясь сохранять спокойствие, но непрошеной волной накатила тошнота. Она закрыла глаза и дальше ехала, не глядя в окно, автобус медленно пробирался сквозь пробки, пока не дополз до ее остановки. Тогда она вскочила со своего места и помчалась вверх по лестнице, радуясь, что вернулась к себе в квартиру.

Эми сохранила все письма Бена, то есть письма незнакомца, только сегодня сообщившего свое имя, и теперь вытащила все до единого из ящика комода, перечитывая каждое по очереди. Она сидела, скрестив ноги, на полу спальни и смотрела на листы, разложенные веером на ковре. Все страницы были исписана аккуратным почерком Бена, каждая буква была выведена темно-синими чернилами.

Возможно ли, что она увидела в Бене что-то знакомое, что-то из этих писем?

Быть может, именно поэтому она не сдерживалась на свиданиях, так стремилась вперед. Ведь она сразу же ощутила особую теплоту близости, для появления которой обычно требовалось гораздо больше времени. Она даже настояла на том, чтобы вернуться в его квартиру уже через несколько дней, гораздо быстрее, чем обычно в подобных случаях.

Неужели из-за этого Бен все откладывал той ночью? Чтобы сначала рассказать ей правду?

Эми знала, что ее тянет к Бену. Ее тянуло к нему даже тогда, когда он был лишь безымянной тенью за исписанными страницами. Но ему оставалось всего четырнадцать лет. Однажды он написал это число, и Эми никогда его не забывала.

Ей нужно было поговорить с Беном, но она еще не была готова. Живот скрутило, внутри все завязалось в узлы. Ей хотелось кричать, плакать, хотелось, чтобы Б. оставался анонимным голосом, к которому она могла бы обратиться сейчас за советом.

Просматривая разбросанные по полу письма, Эми увидела самое первое письмо, которое Бен написал ей. Только на самом деле он писал не ей. Тогда он просто отправил сообщение во вселенную, а она решила ответить.

Почему она ответила ему тогда, так давно? Ответа на этот вопрос она не знала ни тогда, ни сейчас. Что-то будто бы поймало ее в сети и не выпускало.

Она уставилась на первое письмо, потом подняла телефонную трубку и нашла номер Музея Второй мировой войны.

– Здравствуйте, меня зовут Эми Уилсон, я учительница в Нью-Йорке, и я хотела бы получить дополнительную информацию об одном письме из вашей коллекции, если можно.

– Конечно, это для урока? – спросил администратор.

Эми ненавидела лгать, но не знала, как сказать правду.

– Да, – ответила она. – Мы обсуждаем тему о женщинах во время войны.

Когда ее соединили с куратором, Эми пересказала письмо.

– В нем солдат просит мать передать Гертруде: «Что бы ни случилось, мои чувства неизменны». И я бы хотела узнать, что случилось с тем солдатом и девушкой.

– Да, прекрасное письмо, – сказала куратор с мягкой южной интонацией. – Позвольте, я кое-что уточню. Вы не возражаете, если я попрошу вас подождать на линии?

Эми подождала минуту, потом еще одну, не зная, что она вообще хочет услышать. Она просто чувствовала, что не может принимать никаких решений о собственной жизни, пока не узнает, что случилось с Гертрудой.

– Здравствуйте, вы не повесили трубку? – спросила куратор. – Я нашла то самое письмо. И к сожалению, солдата, написавшего его, Саймона Старра, так и не дождались дома. Он погиб во Франции в 1945 году. Гертруда Халперн была его невестой, они обручились до того, как он ушел на фронт. Она жила в Пенсильвании и умерла в возрасте восьмидесяти шести лет. Похоже, она так и не вышла замуж.

Эми выдохнула.

– У меня есть подобные истории о дюжине других писем, – сказала куратор. – Хотите, я пришлю вам некоторые, чтобы вы могли поделиться ими со своими учениками?

Эми вежливо согласилась, заученно повторяя адрес своей электронной почты, но мысли ее были уже далеко, она размышляла, стоит ли рассказать Бену правду о Гертруде и ее солдате.

После бессонной ночи Эми поняла, что не может разобраться во всем сама. Ей нужна была помощь сестры. Эми уже писала Нине в Италию, рассказывала о мужчине, которого встретила в ее квартире и о котором с тех пор не переставала думать.

Бен по-прежнему занимал ее мысли, но уже по другой причине. Эми опасалась разговаривать в доме Нины, боясь, что Мора услышит, но, к счастью, Нина сама позвонила в то утро и спросила, может ли она зайти к Эми после работы.

Когда Нина приехала, она едва успела войти в квартиру, как из Эми потоком хлынули слова.

– Мне не терпится узнать, как вы съездили, – задыхаясь, проговорила она, – но со мной произошло нечто поистине невероятное. Ты ни за что не поверишь. Человек, которому я писала письма последние несколько месяцев, помнишь, я тебе о нем рассказывала? Оказывается, это друг Моры, Бен. Тот самый, которого я встретила в твоей квартире. Парень, с которым я только что начала встречаться.

Эми осталась стоять, а Нина опустилась на стул у кухонного стола, в раздумье наморщив лоб.

– Тот, кто нарисовал для нас эти эскизы? – спросила Нина. – Я… м-м… Ты уверена? Откуда ты знаешь, что это он?

– Он сам признался, – выпалила Эми. – В письме.

– Боже мой, правда? Как это вообще произошло?

– Группа поддержки, в которой он состоит вместе с Морой, – объяснила Эми, – проводит встречи в моей школе.

Нина медленно кивнула.

– Знаешь, ты могла бы сказать мне, что именно так он и Мора познакомились, когда я впервые написала тебе о нем, – голос Эми был с оттенком обвинения.

– Ты всего лишь сказала, что столкнулась с другом Моры у нас в квартире и пошла с ним в бар, – ответила Нина. – Ты не сказала, что влюбилась в него!

– Я не… Я не знаю, любовь ли это, – защищаясь, проговорила Эми, крепко скрестив руки на груди. – Это просто письма.

– Слушай, даже если бы я знала всю историю от начала до конца, я вряд ли смогла бы поделиться чужим секретом, – заметила Нина. – Если бы я стала рассказывать, что у Бена короткая нить, то выглядела бы не лучше тех девчонок, которые всем рассказывали обо мне в школе.

Эми уперлась руками в бока.

– Терпеть не могу, когда ты права.

– Ты поговорила обо всем этом с Беном?

Эми покачала головой, прислонившись к кухонной столешнице.

– Я не знаю, что сказать. Я схожу с ума. Как ты думаешь, что мне делать?

– Я ничего не могу тебе сказать.

– Да ладно, Нина! Если бы мы еще учились в школе и я пришла к тебе за советом, ты сразу же сказала бы мне, что делать.

– Тогда были советы о всяких глупостях. Например, на какой урок физкультуры лучше не записываться. Сейчас все гораздо серьезнее.

– Я знаю, что все серьезнее! – воскликнула Эми и прижала руки к щекам. В волнении она всегда теряла контроль над своими конечностями. – Вот почему я не думаю, что мне стоит продолжать с ним общаться, – сказала она. – Ни лично, ни в письмах…

Нина изумленно округлила глаза.

– Ты серьезно?

Эми уставилась в пол, не в силах встретить взгляд Нины.

– Просто в своем последнем письме он так серьезно написал о важном, о том, как быть хорошим мужем и растить детей. – Эми медленно вздохнула. – И я знаю, что тоже хочу всего этого и мне нравится Бен, – продолжила она. – Но я не знаю, смогу ли я быть той, кто ему нужна.

Нина уперлась лбом в ладони, потирая большими пальцами виски.

– Пожалуйста, скажи что-нибудь, – умоляюще проговорила Эми.

– Я просто не ожидала услышать такое, – сказала Нина. – Я пришла к тебе, потому что хочу сообщить нечто важное.

– Ох, – вздохнула Эми. – Что важное?

– Честно говоря, я не совсем так планировала этим с тобой поделиться.

Голос Нины дрогнул. Новость о ее предложении руки и сердца должна была стать приятным сюрпризом, но в том состоянии, в котором она обнаружила Эми, сюрприз грозил повергнуть ее в шок.

– Мы с Морой собираемся пожениться, – сказала Нина.

Эми изумленно застыла.

– Вы… что?

– Я сделала ей предложение, когда мы были в Вероне, и мы решили, что нет смысла долго ждать, – объяснила Нина. – Мы поженимся через два месяца.

– Нина! Два месяца? Это очень скоро. – Эми начала нервно вышагивать по комнате. – А мама с папой знают?

– Я позвоню им сегодня вечером, – сказала Нина. – Хотела сначала сообщить тебе!

– Но… ты уверена, что все обдумала? – спросила Эми.

– Я знаю, тебе это кажется неожиданным, но я действительно этого хочу, – ответила Нина. – Мы этого хотим.

Побледневшая Эми печально смотрела на сестру.

– Тебе не кажется, что лучше все-таки повременить?

– О чем ты говоришь? – ахнула Нина. – Мы вместе уже больше двух лет. А ты думала, к чему это приведет?

– Ты никогда не говорила, что планируешь сделать ей предложение! И я не думала, что Мора тоже планирует заключить брак. Особенно с вашими нитями. – Эми поморщилась, понимая, что ее слова, должно быть, задели сестру за живое.

– Это не было запланировано, – холодно отчеканила Нина. – Это просто случилось. Но ты, очевидно, и так расстроена из-за Бена, поэтому, возможно, сейчас не лучшее время обсуждать мои планы.

– Ты знаешь, я люблю Мору, но все происходит так быстро, – забормотала Эми. – Я просто хочу убедиться, что у тебя есть время все обдумать, прежде чем вступать в брак.

– Это не какая-то незнакомка, которую я встретила в Вегасе, Эми. Это женщина, которую я люблю.

– И я не советую тебе ее бросить! – Эми видела, что ее паническое вышагивание начинает раздражать Нину, поэтому она наконец замерла на месте. – Просто брак – это очень важное дело. А жениться на женщине, которая скоро умрет, – это, черт подери, очень важное дело!

Эми прикусила губу сразу после того, как эти слова сорвались с ее губ. Она редко ругалась и, честно говоря, не собиралась произносить ничего такого, просто слова вырвались сами собой. Но это было похоже на пощечину обеим сестрам.

– Я знаю, что это чертовски важно, – проворчала Нина. – И она не собирается умирать завтра. У нас, может быть, еще восемь лет, чтобы прожить их вместе.

Эми знала, что ее сестра всегда была очень рациональной, рассудительной. И Эми отчаянно хотела образумить ее сейчас, помочь Нине понять мучившие ее страхи.

– Я просто беспокоюсь. Вы так уверены в том, что до этого еще много лет, что сейчас будущее не кажется вам реальным, – объяснила Эми. – Ты не думаешь о том, как это будет на самом деле, когда это случится. Ты останешься вдовой в тридцать с чем-то лет!

Нина холодно посмотрела на сестру.

– Я думала об этом каждый день с тех пор, как мы открыли наши коробки.

– Хорошо, а как насчет детей? – спросила Эми.

– Ты же знаешь, что мы не хотим детей.

– Я знаю, что сейчас ты так считаешь, но ты еще можешь передумать. А когда тебе будет почти сорок и ты останешься одна…

– Это жизнь! – крикнула Нина. – До появления нитей все знали, что всегда есть риск, когда женишься или появляются дети. Гарантий не было. Но мы все равно клялись быть вместе в болезни и здравии, не зная, что из этого получится, и все равно обещали жить счастливо, пока смерть не разлучит нас, не зная, когда это произойдет. – Нина помолчала. – Но теперь, когда у нас есть нити, риск, на который раньше соглашалась каждая пара, внезапно превратился в нечто невообразимое?

Нина была права, Эми знала это. И она знала, что заварила кашу, но уже не могла отступить. Она слишком глубоко провалилась в яму собственной неуверенности, убежденная, что сестра нуждается в ней.

– Я просто пытаюсь защитить тебя! – настаивала она.

– Ты не обязана этого делать, – строго сказала Нина. – Я никогда тебя об этом не просила.

– Ну же, Нина! Ты не единственная, кто беспокоится о людях и хочет их защитить. Ты всегда так поступала со мной, и, видит бог, ты так поступала и с Морой, и мы иногда тоже хотим тебя уберечь! – Эми тяжело дышала.

– Это другое, – сказала Нина, сурово глядя на сестру блестящими глазами. – И знаешь что? Я даже не думаю, что дело во мне. Дело в Бене и в том, что ты чертова лицемерка. Ты месяцами пишешь ему все эти тайные любовные письма, потом начинаешь влюбляться в него в реальной жизни, а теперь даже не даешь ему ни единого шанса! И все потому, что ты боишься его нити.

– Это несправедливо, – тихо произнесла Эми.

«Нина неправа, – подумала она. – Дело не в Бене. Этого не может быть».

– Я просто не хочу смотреть, как ты страдаешь, – добавила Эми. – Ты моя сестра!

Но для Нины обсуждение закончилось. Она порывисто встала, ножки стула скрипнули о пол.

– Только потому, что ты трусиха, которая предпочитает защитить себя, вместо того чтобы рискнуть с кем-то вместе, я не должна сделать такой же эгоистичный выбор, – с горечью сказала Нина. – Я все решила.

Эми понимала, что спор окончен. Нина сказала все, что считала нужным.

Ее голос звучал резко, а лицо стало мрачным и неподвижным.

– И если мой брак тебя так расстраивает, – сказала Нина, – то на свадьбу можешь не приходить.

Уходя, она захлопнула за собой дверь.

Эми застыла на минуту, глядя на закрытую дверь и раздумывая, не побежать ли за Ниной. Но она не могла бежать. Она едва могла двигаться. Ноги подкосились, и она тяжело опустилась на стул, с которого только что встала ее сестра.

И тогда она наконец расплакалась.

Зима

ДЖЕК

Джек ковырялся в тарелке с креветками в углу номера люкс корпоративного отеля в окружении бежевой мебели разных оттенков, пытаясь подготовиться.

Костюм сидел на нем немного свободнее; он потерял на удивление много мышечной массы за те месяцы, когда перестал тренироваться в спортзале. Через окно он мог видеть рой протестующих, собравшихся у отеля, с табличками «Поддержим коротконитных!» и «Остановите Роллинза!».

Через несколько минут Джек будет стоять на сцене под аркой из красных и синих воздушных шаров, пока его дядя произносит речь о будущем нации, а тетя машет толпе, которая, казалось, становится все больше и громче с каждым митингом. Сегодняшнее мероприятие, самое крупное за все время, транслировалось по телевидению на всю страну.

Джек посмотрел на отца, который читал, сидя в соседнем кресле, и слабо улыбнулся ему.

– Тебе лучше отточить эту ухмылку перед съемками, – сказал его отец, перелистывая страницу газеты. – И может быть, тебе стоит просто сесть и расслабиться, пока мы не понадобимся. Хватит корпеть над едой.

Когда отец Джека впервые услышал о том, что Джек и Хавьер поменялись нитями, он, конечно, испытал облегчение и благодарность за то, что его ребенка ждет долгая жизнь. Но в то же время пришел в ужас от поступка мальчиков. Он часами ругал Джека, потрясенный тем, что сын поставил под угрозу наследие Хантеров и пошел на такой обман. Это продолжалось до тех пор, пока Джек не напомнил отцу о рассказах дедушки Кэла о службе в армии. Дед всегда восхищался солдатским братством, верностью товарищей. Джек сообщил отцу, что Хавьер мечтал поменяться с ним местами и они так и сделали. Его отец никогда не узнает правды.

Джек знал, что отца до сих пор мучат кошмары о том, что его обман будет разоблачен и поставит под угрозу репутацию всей семьи.

– Только три человека в мире знают об этом, – снова и снова заверял его Джек. – Только я, ты и Хави. Вот и все. И никто из нас не расскажет.

Однако свет софитов все ярче освещал Кэтрин и Энтони, и отцу Джека было трудно не испытывать беспокойства. Он с ужасом ожидал того дня, когда в недалеком будущем правда неизбежно выплывет наружу.

Джек наконец-то понял, почему его воспитывали таким одиноким. Его научили заботиться о себе в надежде, что, когда придет время, Джек справится с любыми трудностями.

Сегодня Джеку оставалось только стоять в углу сцены и изображать поддержку членов семьи. Однако у него был другой план.

Джек знал: что бы он ни сделал сейчас, это не отменит его эгоистичных мотивов, побудивших его пойти на обман в июне; какие бы слова он ни произнес сегодня вечером, это не изменит его многомесячного молчания. Но, возможно, этого все же будет достаточно, чтобы выполнить обещание, данное Хавьеру.

Высокий охранник в солнцезащитных очках заглянул в комнату.

– Мистер Хантер, Джек, ваш выход.

Отец Джека встал с кресла.

– Как мой костюм? – спросил он Джека. – Не помялся?

– Нет, сэр, – сказал Джек, и удовольствие, с которым он отвечал на просьбы отца, даже такие незначительные, едва не заставило Джека отказаться от своего плана, тем более он знал, что вина отчасти ляжет и на его отца. Но он зашел слишком далеко, чтобы отступать.

В лифте Джек думал о демонстрантах у отеля, которые до сих пор скандировали свои лозунги. Он думал о митинге в августе, где человек по имени Хэнк расстался с жизнью во время протеста. И он думал о неизбежной смерти Хавьера, солдата, которым он всегда хотел быть, а ему чуть было не сломали судьбу. Когда-нибудь об этом тоже будут говорить протестующие.

У Джека была длинная нить, гораздо длиннее, чем у Хэнка или Хавьера. Самое меньшее, что он мог сделать, – это присоединиться к ним сейчас. Увидеть несправедливость и не отворачиваться. Как сказала ему та женщина, Леа. Он был так поглощен своим противостоянием с Хави, что больше ничего не видел. Но эта битва была не просто между Энтони и Джеком, Хавьером, или Хэнком, или человеком с планшетом и парнями в Нью-Йорке. Это было важнее, чем все они, вместе взятые.

Джек с отцом вышли из лифта, чтобы присоединиться к ожидающему их распорядителю сцены. Джек сунул пальцы в карман и осторожно вытащил маленькую золотую булавку с двумя переплетенными нитями. Он вертел ее в потной ладони, следуя за распорядителем по коридору, и наконец прижал к лацкану, когда его ослепили огни сцены.

Энтони готовился через несколько минут начинать приветственную речь, когда произошло нечто неожиданное.

Джек стремительно шагнул вперед, выхватил микрофон из рук дяди, шокируя всех на сцене и в зале и даже немного удивляясь самому себе. Как только микрофон оказался в его руках, все на мгновение замерло, застыло на две секунды – весь зал ждал продолжения.

Энтони, казалось, тоже ждал. И он, и Кэтрин, и отец Джека замерли в замешательстве, не зная, как реагировать. И пока все пытались осмыслить разворачивающееся перед ними действие, Джек заговорил.

– Я племянник Энтони, – сказал он. – Солдат с короткой нитью, о котором он вам рассказывал.

Фразы одна за другой вылетали у Джека изо рта, поскольку он пытался сказать как можно больше, прежде чем кто-то неизбежно заставит его замолчать. Энтони и Кэтрин все еще смотрели на него, потеряв дар речи. Возможно, они надеялись избежать унизительной сцены, позволив ему высказываться хотя бы минуту, притворившись, что это не спонтанный переворот.

– Но правда в том, что моему дяде на самом деле наплевать на меня и на всех коротконитных! – заявил Джек. – И нам пора набраться храбрости, чтобы противостоять ему! Никто не отличается от других из-за своей нити. Ничья жизнь не имеет меньшего значения. Мы все люди, не так ли? – Джек практически умолял толпу прислушаться. – Энтони Роллинз заботится только о победе! Не позволяйте ему вас запугивать! Не позволяйте ему развращать…

И тут Джека отбросили от микрофонной стойки, его руки чудом не вывалились из суставов, когда телохранитель утащил его со сцены, а над аудиторией повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь скрипом лакированных туфель Джека, волочащихся по полированному полу.

Двадцать минут спустя Джек сидел на стуле за кулисами под охраной двух членов команды безопасности Энтони, как наказанный ребенок.

На мониторе под потолком Джек видел, как Энтони извинился за прерванное выступление, закончил свою речь и ушел со сцены вместе с женой, сказав зрителям «спасибо».

Откинувшись в кресле набок, Джек заметил, как его тетя и дядя появились за кулисами, прежде чем они смогли увидеть его. Отец Джека шел позади них.

Менеджер избирательной кампании Энтони встретил их натянутой улыбкой.

– Вы оба выглядели великолепно. Речь прозвучала прекрасно. Вы справились с ситуацией как профессионалы.

Но как только Энтони отошел от камер, его лицо исказилось в яростной гримасе.

– Где он, черт подери?

– Мы оставили его за кулисами, – сказал менеджер.

Энтони резко повернулся к Кэтрин и своему шурину:

– Кто-нибудь из вас знал об этом?

– Нет. Конечно, нет! – запротестовала Кэтрин. Отец Джека энергично покачал головой.

– Он что, совсем спятил? – крикнул Энтони.

– Я не… я не знаю, – заикаясь, проговорила Кэтрин. – Может быть, он просто хотел сказать, что это способ идентифицировать себя с другими коротконитными.

Глаза Энтони сузились, и он направился к Джеку, а Кэтрин, отец Джека и менеджер избирательной кампании заторопились следом.

Увидев приближающегося дядю, Джек встал со стула, золотая булавка на его пиджаке сверкнула под светом кулис.

Энтони подбежал к Джеку, схватил его за лацкан и сильно встряхнул.

– Да что с тобой такое? – закричал он, брызгая слюной Джеку в лицо.

Какофония испуганных криков вырвалась у Кэтрин, отца Джека и менеджера одновременно.

– Энтони!

– Оставь его в покое!

– Пожалуйста, успокойтесь, сэр.

Только Джек молчал, глядя в яростные глаза дяди, его сердце гулко стучало в барабанных перепонках. Он думал, что Энтони может даже ударить его, пока отец и тетя Джека не оттащили его, пытаясь успокоить.

Отец Джека выпрямил спину, став на дюйм выше Энтони.

– Это мой сын, – прорычал он.

– Да? Его чертова речь может стоить мне Белого дома! – бушевал Энтони.

– И мне не нужно напоминать тебе о той роли, которую мы, Хантеры, сыграли в попытке доставить тебя туда, – сказал отец Джека. – Так что попрошу тебя держать руки подальше от любого члена нашей семьи.

Энтони посмотрел на отца Джека, не желая чувствовать себя приниженным.

– Кроме того, возможно, мы все слишком остро реагируем, – добавил отец Джека. – Зрители знают, что у Джека короткая нить и стресс от этого может свести с ума любого. Я уверен, что они поймут.

Кэтрин положила руку на грудь мужа и обиженно взглянула на племянника.

– Почему ты сказал такие ужасные вещи, Джек?

Джек знал, что в этот момент его тетя выбрала свою сторону, но он почувствовал прилив уверенности.

– Я думал, ты хочешь, чтобы весь мир знал, что у меня короткая нить, – вызывающе глядя на Энтони, произнес Джек.

Менеджер избирательной кампании ловко вмешался, прежде чем Энтони успел ответить.

– Сэр, нам пора, больше ждать нельзя. У нас запланировано три интервью, и мы уже опаздываем.

– Ладно. – Энтони практически выплюнул это слово, прежде чем в последний раз бросить мрачный взгляд на племянника. – Но я хочу, чтобы он убрался отсюда. Немедленно.

ЭМИ

Эми никогда не чувствовала себя такой одинокой.

Она никогда так ужасно не ссорилась с Ниной, и никогда они так подолгу не сторонились друг друга. С той ночи на кухне прошел месяц, свадьба Нины приближалась, и Эми мечтала поговорить с кем-нибудь, с кем угодно, чтобы объяснить свой взгляд на события. Но ей было слишком стыдно разглашать подробности, особенно перед родителями, которые могли посмотреть на трагедию сквозь пальцы и увидеть огромный дар: их старший ребенок встретил свою любовь и был сильно любим в ответ. К счастью, Нина, похоже, тоже никому не рассказала об их споре, поскольку никто из членов семьи не спросил Эми, почему ее не пригласили на свадьбу. (В том году Нина провела День благодарения с родителями Моры, оставив Эми наедине с кузенами.)

Сидя за учительским столом в школе, Эми постоянно слышала слова сестры. В те часы, когда она не вела уроки, класс казался ей давящим и душным, и она не могла ничего есть без того, чтобы желудок не взбунтовался. Казалось, что-то грызет ее изнутри, и ей хотелось, чтобы это были просто остатки гнева после ссоры, но она знала, что это нечто большее.

Это было чувство вины.

Даже после всех оскорблений, которые они бросали друг другу, Нина оставалась ее единственной сестрой, старшей подругой, самым большим доверенным лицом и советчиком. А теперь она выходила замуж. И Эми не будет на церемонии.

Как она могла жить в мире с собой, зная, что пропускает один из самых важных дней в жизни Нины? Зная, что своими словами она все испортила?

Она вспомнила тот день, когда Нина пришла домой в слезах из школы и закрылась в спальне с матерью, а Эми сидела на ковре за закрытой дверью, прислонившись спиной к стене, и ждала, когда сестра выйдет. Она зажмурила глаза, молясь о том, чтобы Нина не страдала, и представляя, как будет мстить всем девочкам, которые причинили ей боль.

Когда Нина окончательно успокоилась в тот вечер, Эми сказала ей, что она не должна ничего объяснять.

– Важно только то, что ты моя сестра и я люблю тебя, – говорила Эми. – Это ничего не меняет между нами. Мне просто жаль, что тебе пришлось пройти через это одной и что это может усложнить твою жизнь. Я думаю, это уже произошло.

Кожа Нины была красной и воспаленной, но ее лицо выглядело спокойным и решительным.

– Может быть, это будет труднее, – сказала она. – Но, по крайней мере, это будет правильно.

Эми было так легко поддержать Нину тогда, встать на ее сторону без малейших сомнений. Почему она не могла сделать это сейчас?

Возможно, обвинения Нины были верны и дело было не в ней.

Возможно, чувство вины, которое захватило Эми, было больше связано с Беном.

Она уже несколько недель не отвечала на его последнее письмо. Бен, должно быть, ненавидит ее, подумала она. Ей отчаянно хотелось написать ему, но она не знала, что сказать, и боялась поспешить с ответом, окончательно испортить ту связь, которая между ними возникла.