Текст книги "Истинная на сдачу, дракон в комплекте (СИ)"

Автор книги: Ника Калиновская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

Глава 31. Мы снова вместе

Проснулась я неожиданно легко, будто небо за окном само разбудило – мягким светом, тёплым воздухом и тихой уверенностью: новый день будет хорошим. Потянувшись, я зевнула и сразу же спрыгнула с кровати, в уме перебирая, что можно надеть. Бежевое платье, привычное и удобное, постирала ещё вчера, так что сегодня выбор пал на изумрудное – чуть более нарядное, чуть непривычное, но именно оно казалось сейчас правильным.

В нём я чувствовала себя чуть-чуть увереннее, чуть красивее, как будто внутри расправлялись крылья. Может быть, кто-то это заметит. Может быть… он.

Я быстро заплела волосы, пригладила упрямую прядь, что каждый раз выбивается, словно наперекор, взглянула в мутноватое зеркало – и позволила себе лёгкую, почти заговорщическую улыбку. Сегодня я хотела нравиться. Хотела светиться. Хотела быть замеченной.

В коридоре на мгновение задержалась неподалеку от его спальни. Тихо. Ни шагов, ни голосов, ни характерного звука чашки о дерево. Может, Его Светлость уже спустился? Или он в саду? Я постояла ещё чуть-чуть, совсем немного, и развернулась, прикусив губу. Лестницу пролетела почти бегом, едва не запутавшись в подоле, но остановиться не смогла – по дому уже расплывались ароматы. Тёплые, щекочущие и обещающие уют.

На первом этаже пахло так, что хотелось закрыть глаза и просто идти на запах. Свежий хлеб, обжаренные специи, чуть карамельный лук, горьковатый травяной отвар. Я прошла в сторону кухни, с каждым шагом чувствуя, как тает тревога, растворяясь в этих повседневных, почти домашних запахах.

Кухня встретила меня привычным уютом – и неожиданной тишиной. За столом был только Орлин. Один. Я даже на миг растерялась, словно ожидала, что кто-то ещё обязательно будет здесь – привычно, как деталь интерьера. Но тут же собралась, выпрямилась и улыбнулась, будто всё именно так и должно быть.

– Доброе утро, – поздоровалась, стараясь, чтобы голос звучал обыденно. Без лишней ноты.

Старик, не оборачиваясь, махнул рукой на стол:

– Утро доброе. Садись, каша уже готова, чай вот-вот подоспеет.

Я опустилась на стул, краем глаза всё ещё поглядывая на дверь – вдруг он появится? С чашкой, с полурасстёгнутой рубашкой, с той своей спокойной усмешкой, в которой всегда спрятано что-то большее. Но дверь так и не открылась.

– А Кристиан?.. – спросила я небрежно, как бы мимоходом, отламывая ломтик хлеба.

Мой напарник по огородным делам поставил передо мной кружку, вдохнул аромат, и только тогда ответил:

– Ушёл с рассветом в ущелье.

Я замерла. Не от испуга – но внутри что-то коротко сжалось, будто сердце сделало лишний удар.

– Один? Опять? – спросила уже тише, и чашка, которую я держала, неожиданно громко коснулась стола.

– Как всегда, – спокойно ответил Орлин, взглянув на меня мимолётом. – Говорил, времени мало, надо собрать всё, пока сроки не вышли. Плату тоже обещали, так что… работа.

Я кивнула, будто всё поняла, и, правда, понимала, но от этого легче не стало. Я взглянула на старика, словно ожидая от него подтверждения – что он спокоен, значит, всё в порядке. И да, он уже вернулся к своим делам: разбирал какие-то травы, поправлял полотенце на ручке печки. Это и правда немного успокоило. Раз он не волнуется – значит, не стоит и мне.

– Раз он за нас трудится, – тихо пробормотала я, – будем работать и мы.

– Я как раз хотел предложить, – кивнул Орлин. – После дождя земля мягкая, грядки как раз к прополке. А наши пернатые уже пасутся рядом, будто ждут урожай со дня на день.

– И их нужно покормить, – добавила я, сдвигая пустую миску. – Вчера они смели всё в рекордные сроки. Даже дракончик отстаивал свою порцию с таким видом, будто родился с короной на голове.

– А как же, – усмехнулся старик. – Он у нас теперь вожак и следит за порядком.

– Порядок… – фыркнула я. – Вчера он целиком нырнул в кадку с морковкой. Гусь потом час чесался.

Мы смеялись, и смех этот был лёгким и тёплым – настоящим. И всё же, когда мы с Орлином вышли во двор, взяв корзины и ведро с кормом, я чувствовала, как невысказанная тревога всё ещё прячется где-то под ребрами.

Наше крылатое воинство, конечно, уже ждало. Гусята расхаживали важно, цыплята суетились, лезли под ноги, дрались за щепоть зерна. Их жёлтый пушок начал уступать место настоящим перьям – белым, рыжим, пёстрым. Они уже были не малыши. Почти взрослые. Особенно если не смотреть, как один цыплёнок гоняет за хвост другого.

Драконёнок, как всегда, вышёл последним из-за сарая. Потягивался, щурился на солнце, будто и не он вчера устроил беготню по двору. Спина у него окрепла, крылья стали шире, глаза – умнее. Он по-прежнему держался в стороне, но уже не прятался. Он наблюдал. Внимательно, почти как… хозяин.

Пока Орлин ушёл за лопатой, я осталась на грядках. Земля была влажной, мягкой, и в ней уже поднимались первые ростки – живые, упрямые и зелёные. Мы сажали их вдвоём, и в каждом крошечном листике чувствовалось что-то личное. И всё-таки я всё чаще поднимала голову, смотрела на дорогу… и ждала.

С каждым разом это стало происходить всё чаще. Взгляд сам собой тянулся к калитке. Я убеждала себя, что всё хорошо, что он справится. Что он сильный. Но беспокойство росло: тихо, капля за каплей, как дождь, собирающийся в лужу.

– Всё, не могу, – шепнула я себе, выпрямляясь.

Вышло будто случайно.

– Просто выгляну и посмотрю, может, он уже рядом. Может, телега едет. – Я отряхнула руки о фартук, бросила взгляд на грядки и пошла к воротам. Медленно, но решительно.

Калитка скрипнула, и этот звук почему-то прозвучал слишком громко. Я вышла за двор и остановилась у тропы, вглядываясь вдаль.

Воздух был тёплым, пах травами и пылью. Всё было тихо, слишком тихо. Я остановилась и начала вглядываться в горизонт. Потом шагнула вперёд, затем ещё шаг. И даже не заметила, как остановилась у кромки поля, сжимая в пальцах подол платья. Сердце билось слишком быстро. В горле встал ком, как будто что-то не давало дышать свободно.

И вдруг я увидела – движение. Сначала лёгкий вихрь пыли, потом – стук копыт, уже знакомый, чуть сбивчивый, и всё внутри рвануло навстречу. Я сделала шаг, потом другой, вглядываясь – и наконец различила его. Возница, телега, и он. Уставший, пыльный, с опущенным взглядом, но целый. Живой. Едущий домой.

Я не пошла ему навстречу. Просто стояла. И только тогда впервые за весь день по-настоящему выдохнула. Кристиан поднял глаза, встретился со мной взглядом, и я не улыбнулась сразу – внутри всё было слишком наэлектризовано, слишком живо. А потом… я увидела его улыбку и ответипа мужчине тем же. По-настоящему. С облегчением.

Мой герцог вернулся. А я – всё ещё здесь и жду.

– Вы ведь обещали не рисковать! – вспыхнула я, едва возница увёл лошадей, оставив нас с Кристианом наедине у распахнутой калитки. Слова вылетели сами – быстрые, слишком громкие, почти обвиняющие. Я не собиралась нападать, не планировала устраивать разборки, но всё, что копилось с утра, просто вырвалось наружу. – И даже не сказали, куда идёте! А что, если бы… – я осеклась, не договорив. Просто не смогла.

Кристиан остановился, задержал взгляд на моём лице, словно пытался прочитать между строк и боль, и тревогу, и то, чего я сама не хотела признавать. Затем сделал пару шагов навстречу – неторопливо, спокойно и уверенно.

– Но я ведь вернулся, – проговорил тихо, почти с упрёком, но мягко. – Всё хорошо. Я в полном порядке, как видишь.

Его голос был ровным, но в нём звучала та особенная интонация, от которой внутри всё вдруг пошло вразнос. А когда герцог улыбнулся, эта самая канарейка, что с самого утра ёрзала где-то в груди, как будто взлетела и со всего маху ударилась о рёбра. Он стоял так близко, что я чувствовала запах дороги, чуть прелых трав, солнца на коже. И смотрел… прямо. Честно. Не отводя взгляда.

Я опустила глаза всего на секунду, чтобы не выдать себя, но тут же снова подняла их – упрямо, как будто хотела напомнить: я тоже умею держаться. Вот только голос всё же предал:

– В следующий раз… делитесь со мной своими планами. Пожалуйста.

Мужчина кивнул, чуть смягчившись. А я всё ещё не могла понять – злюсь ли я на него, или просто боюсь, что он однажды не вернётся. Кристиан молча кивнул на мои слова – не из вежливости и не ради формальности, а по-настоящему, с той самой спокойной уверенностью, которую не нужно доказывать словами. Его взгляд оставался мягким, внимательным, и в нём читалось нечто большее, чем просто согласие.

А потом он протянул руку. Без пафоса, без резких движений, почти как бы между делом – просто коснулся моих пальцев, осторожно, словно проверяя, позволю ли я, не отдёрну ли руку. Но я не отдёрнула. И не потому, что растерялась – просто в этом жесте было что-то настолько естественное и правильное, что любое сопротивление показалось бы фальшивкой.

Его ладонь была тёплой, чуть шершавой, с едва заметными следами работы, и прикосновение оказалось удивительно спокойным – не напористым или настойчивым, а уверенным в самом главном: в присутствии. В реальности этого момента. И в этом простом касании было больше, чем во всех словах, что мы сказали – и, возможно, скажем когда-либо.

Я осталась стоять, не двигаясь и чувствуя, как пальцы чуть подрагивают, и в груди поднимается тепло – то самое, которое приходит не от солнца, а от чьего-то тихого, честного присутствия рядом. Он не сжимал мою руку, не тянул к себе, просто держал – легко, но с тем особым вниманием, которое невозможно подделать.

И в этой тишине, нарушаемой лишь шумом ветра и далёким гулом все еще работающих на поле крестьян, в этом взгляде и в этом молчаливом прикосновении было что-то удивительно личное – слишком тонкое, чтобы описывать словами, но достаточно сильное, чтобы я не могла не почувствовать.

– Вы ведь… правда в порядке? – спросила негромко, словно не хотела спугнуть то хрупкое, что возникло между нами, и всё же не могла удержаться от желания услышать подтверждение.

Мой собеседник ответил не сразу, чуть наклонив голову, но потом всё же заговорил, так же тихо, как и я.

– Сейчас – да. Потому что вернулся.

Я улыбнулась – не потому что так нужно, а потому что иначе уже не могла. Улыбка вышла мягкой, чуть грустной, но настоящей, и в ней, как и в его прикосновении, было гораздо больше, чем можно объяснить.

В этой уютной тишине Кристиан все же медленно убрал руку, но наши пальцы задержались на мгновение, словно не спешили отпускать. И этого короткого прикосновения, этой секунды понимания между нами оказалось достаточно, чтобы что-то поменялось. Незаметно. Навсегда.

Мы стояли молча, ещё несколько секунд, не торопясь возвращаться, словно оба понимали, что вот этот момент – между тишиной и шагом – важнее любого следующего. Но жизнь, как всегда, шла своим чередом, и со двора уже доносились звуки, которым было совершенно всё равно, что происходит в душе у герцога и простой девушки.

– Пора, – негромко сказала я, чуть понизив голос, чтобы вернуть себе привычное дыхание.

Мужчина рядом со мной кивнул, и мы вместе направились к калитке, не торопясь, будто каждый шаг по этой дороге уже был не совсем таким, как раньше. Мы шли молча – не потому что не о чем было говорить, а потому что и без слов всё было сказано.

Когда мы вошли во двор, нас тут же встретила делегация в полном составе: гуси гордо вытянули шеи, в ожидании корма уткнувшись в воздух, цыплята суетливо заметались у ног, один из них почти врезался в подол моего платья, но сразу же важно убежал, словно ни при чём. Где-то сбоку щёлкнуло крыло – это драконёнок, из своей тени, важно наблюдал за возвращением, склонив голову на бок и чуть прищурив один глаз, будто собирался потом обсудить всё с кем-то своим.

Орлин стоял у грядок, с ведром и лопатой, и, заметив нас, только фыркнул в усы и театрально буркнул:

– Во как. Вернулся. И даже не с пустыми руками.

Он перевёл взгляд на меня, потом снова на Кристиана, но ничего больше не сказал, только продолжил копать землю, делая вид, что всё, что происходит вокруг, не имеет к нему ни малейшего отношения.

А я в этот момент почувствовала, как странно спокойно мне стало. Как будто что-то выровнялось внутри, как будто я долго держала равновесие на узкой доске – и наконец ступила на землю. Мы были дома. Втроём. С драконёнком, гусями и этой смешной, пахнущей хлебом и свежей травой реальностью, которую мы почему-то строили вместе.

– Пойду помогу Орлину, – сказала, уже направляясь к грядкам, но всё ещё чувствуя на себе теплый взгляд. И не оборачивалась – просто знала, что он смотрит. Так же внимательно. И чуть иначе, чем раньше.

Кристиан Виери

Я и представить не мог, что моё утреннее исчезновение вызовет у неё такую реакцию. В словах – возмущение, в голосе – тревога, но всё это легко читалось между строк: Саша переживала. Не из-за формальностей или приличий, а по-настоящему – и это удивляло больше, чем всё остальное. Хотя… ещё сильнее удивила та самая искра в её взгляде, когда девушка меня увидела. В ней не было обиды – только облегчение. И, если быть честным, эта искра засела где-то глубже, чем мне бы хотелось признать.

Александра, будто отмахнувшись от всей сцены, поспешила к грядкам, бросив через плечо:

– Ужин будет через полчаса. Если, конечно, наши гуси снова не вздумают забастовку.

Я усмехнулся, не ответив, и остался во дворе, наблюдая, как эта заноза в моем сердце вместе с Орлином снова берётся за дело. В ней удивительным образом уживались лёгкость и упрямство – только что спорила со мной, а теперь, будто ничего и не было, уже стояла по колено в зелени и тёрла ладони от земли.

Полчаса. Этого вполне хватит.

Я поднялся в свою комнату, сбросил дорожную одежду, сполоснул руки и лицо, стряхнул с себя пыль дороги. После всего – захотелось просто немного тишины. Не для отдыха, а чтобы собраться с мыслями и… с благодарностью рассмотреть свою находку.

Пара кустиков эринея лежали на столе, словно маленький трофей. Листья были свежие, тугие, с ровными прожилками и чуть сизым оттенком по краям. Не цветущий, конечно, но всё же – достойный. Вполне пригодный для заварки.

Я аккуратно разложил побеги, достал нож и начал их измельчать – не спеша, почти ритуально. Эти травы требовали уважения. Если всё пойдёт по плану, через два-три дня сырьё будет полностью готово. Тогда я смогу доставить маркизе первую партию – и, по крайней мере, вернуть долг за аванс. Уже неплохо.

Придётся, конечно, предупредить её, что один из компонентов – в процессе подготовки. Не стану вдаваться в подробности: всё, что касается цветущего эринея, всегда было частью нашего семейного знания. Пусть это и не официальная тайна, но раскрывать секрет – всё равно что обесценить саму суть. Скажу проще: если повезёт, следующая партия может быть... элитной. Так и звучит убедительнее, и обещание лучше воспринимается, когда подкреплено делом.

Я откинулся на спинку стула, посмотрел на сушильную решётку, где аккуратными рядами уже выложены подготовленные травы, и впервые за день позволил себе остановиться – просто замереть, на миг отключиться от дел.

Снаружи доносились голоса, гогот гусей и чирикание птиц в саду. Жизнь шла своим чередом. Я снова был дома, и впервые за долгое время – для меня это действительно что-то значило.

* * *

Ужин прошёл в тёплой, почти домашней обстановке. На столе было простые, но вкусные тушёные овощи с пряной зеленью, немного хлеба, заварной отвар, в котором угадывался тимьян и мята. Всё приготовлено Александрой и Орлином – со вкусом, заботой и, как ни странно, с какой-то лёгкой радостью. Возможно, оттого, что мы снова за одним столом. Возможно, потому что я всё-таки вернулся.

Я рассказал о сборе трав – об эринее, жёлтолистах, даже упомянул редкую бельтру. Показал высушенные образцы, и Орлин, при всей своей внешней ворчливости, одобрительно кивнул. О встрече с ржанниками я, разумеется, умолчал. Незачем тревожить близких тем, что уже позади. Особенно если это ничем не изменит сути.

После ужина мы ещё долго сидели на кухне, лениво обсуждая, что делать с нашим крылатым полком. Цыплята и гусята росли на удивление быстро. Уже начали линять, пушок сменялся пером, а драконёнок с каждым днём становился всё более независимым и, если быть честным, всё более наглым.

– С такими темпами роста мы вряд ли сможем прокормить их всех к зиме, – проговорил я, поглаживая виски. – Даже если учесть, что крестьяне принесут десятину… зерна хватит, может быть, до середины зимы. А дальше – вопрос.

Я не стал добавлять, что сам дом всё ещё заложен, долги висят как заноза под ногтем, и каждое новое приобретение – это ставка на завтра. Что я в буквальном смысле работаю, чтобы выкупить наследие. Зачем? Чтобы не перегружать ужин отчётами. Но вопрос остался в воздухе.

– У меня есть одна мысль… но я не уверена, что вы её оцените, – негромко подала голос Александра. Мы оба с Орлином повернулись к девушке почти одновременно, и она, не выдержав взгляда старика, чуть смущённо усмехнулась: – Я не знаю, везде ли у вас так… но подушки очень жёсткие.

Я едва не поперхнулся от неожиданности. Орлин удивлённо хмыкнул и почесал затылок:

– Мы их сеном набиваем, – почесал затылок Орлин. – Проще и дешевле. На шерсть средств нет, да и морианский мягкий мох, что на подушках у знати, у нас не растёт. Его только из-за моря и возят – а стоит он как крыло от дракона. А можно, по-вашему, как-то иначе?

Александра кивнула, и на её лице появилась лёгкая улыбка:

– Конечно. Сейчас, когда наши «крохи» линяют, пушок начинает сыпаться. Его можно аккуратно собирать. А к осени и перья начнут выпадать. Из этого можно шить подушки, матрацы, даже одеяла. Если подкупить немного ткани и собрать материал у крестьян – можно будет сшить не только для нас, но и попробовать продать.

Я смотрел на неё – и, чем больше слушал, тем отчётливее понимал: это звучит… не просто разумно, а вполне осуществимо. Это идея, у которой есть ноги, крылья и даже перья.

– А если я предоставлю материал прямо сейчас, – осторожно спросил я, – вы бы смогли попробовать сшить что-то в ближайшие дни?

Мы с Орлином переглянулись. Он прекрасно знал, о чём я. У матери сохранился сундук с тканями. Купленные ею ещё до болезни, с любовью подобранные, но так и не использованные.

– Можно попробовать сделать пару декоративных подушек, – уверенно сказала Александра. – Мне нужно посмотреть на ткани… и, конечно, нужны иглы, нитки, шило. Хотя бы базовый набор.

Я усмехнулся. Элианна Виери собирала рукодельные принадлежности с той же страстью, с какой я когда-то собирал карты. В её комнате наверняка всё сохранилось – благодаря старому защитному заклинанию, которое мы с отцом вложили в сундук много лет назад.

– Пойдём, – кивнул я.

Девушка встала, немного удивлённая, но поспешила за мной. Мы поднялись на второй этаж, в ту самую комнату, куда давно никто не входил. Я открыл дверь – и Александра замерла на пороге, будто вошла в храм. Шагнула осторожно, взглядом скользя по вещам, по стенам, по покрывалу на кресле у окна. Тихо. Почтительно.

– Это была её комната, – сказал я просто. – Здесь почти ничего не изменилось.

В дальнем углу стоял сундук. Тот самый. Над ним мерцало старое плетение – заклинание сохранности, сотканное в полголоса, почти на выдохе, из тех, что держатся не силой, а памятью. Я коснулся его ладонью, и чары мягко разошлись.

Крышка открылась с лёгким скрипом, и внутри нас встретил запах – не времени, а чего-то... родного. Ткани были сложены аккуратно: бархат, хлопок, лен, даже немного шёлка. Все – целые, чистые, как будто их только вчера купили.

Саш ахнула. Тихо, с искренним восторгом.

– Они… идеально сохранились.

Сзади послышалось ворчание:

– Ну наконец-то хоть пуху, что у нас по двору летает, найдётся применение, – Орлин, появившийся на пороге, хмыкнул, почесал подбородок и добавил: – А то уже, честно говоря, как в курятнике сплю. Подушка шуршит, как стог.

Я рассмеялся. Тихо. И вдруг почувствовал, что в этом странном вечере – с подушками, сундуком, тканями и драконами – впервые за долгое время стало по-настоящему тепло. Мы были разные и не были семьёй. И всё же… было ощущение, что мы строим что-то общее.

Глава 32. Там, где сердца бьются в унисон

Александра

Я осторожно наклонилась к сундуку, пальцами проводя по краям сложенных отрезов. Материю подбирали с любовью – это чувствовалось. Каждый кусок был особенным: плотный лён с мелким тиснением, мягкий хлопок приглушённых тонов, светлый сатин, который наверняка когда-то предназначался для чего-то нарядного. Я выбрала лишь несколько – тех, что точно могли подойти для дела, не самые дорогие, но крепкие и добротные. Взяла нитки, иглы, крючок, пару деревянных пялец и портновскую ленту. Всё по делу. Всё – с мыслями о том, как не ошибиться.

Пока я собирала вещи, меня не покидало чувство, что в этот момент мне доверяют не просто ткани и иголки. Кристиан позволил прикоснуться к тому, что связывало его с матерью. А такие вещи не передают просто так. Это был не сундук с запасами – это была часть памяти, часть сердца, которую он открывал без слов. И я не имела права обесценить этот жест.

Сложив всё в корзину, я сдержанно поблагодарила и, прижимая её к груди, вышла из комнаты. Мужчина не сказал ни слова, но взгляд его был внимательным, чуть серьёзнее обычного. Я поняла: он всё понял и тоже доверился.

В своей комнате я аккуратно разложила ткани на столе, развязала пучки ниток, разложила крючки и иголки, осматривая, что к чему. Всё целое, надёжное и прочное – как надо. Я провела пальцами по краю одного отреза, прикидывая, с чего начну, и уже в голове начали выстраиваться выкройки. Но…

Сквозь окно уже ложились вечерние тени. День незаметно подошёл к концу. На дворе темнело, и с участка донёсся гул гусей, уже затихающих в ночной загон. Я откинулась на спинку стула и вздохнула. Сейчас браться за иглу было бы глупо.

Пух нужно собирать днём, когда светло и когда пернатые сыты и не носятся во все стороны. Вечером, если начать их будить – они поднимут такую бурю, что уснёт только Орлин, и то, наверное, из упрямства.

Я осторожно сложила всё обратно в корзину и убрала её в угол. Завтра. Завтра я всё начну. А сейчас – просто позволю себе немного посидеть в тишине и подумать, как из простых перьев и старых тканей родить что-то новое. Что-то полезное. Что-то наше.

Ночь опустилась быстро. В окне сгущалась темнота, воздух стал прохладнее, и даже гуси наконец утихли, лишь драконёнок пару раз соскреб по полу когтем, устраиваясь поудобнее где-то у дверей сарая. Я задула свечу, прижала подбородком край одеяла и уже почти легла, когда взгляд снова скользнул к окну.

За окном, в соседнем крыле, всё ещё горел свет. Комната Кристиана. Я прищурилась – не потому что хотелось видеть больше, а чтобы как будто лучше прочувствовать: он дома. Всё ещё дома. Это знание неожиданно согрело даже не потому, что я волновалась – просто... теперь мне было не всё равно.

Я уснула не сразу. То переворачивалась с боку на бок, то прислушивалась к звукам в доме – к скрипу половиц, к дуновению сквозняка, к каждому щелчку дерева. Почему-то не отпускала глупая мысль: а вдруг он снова уйдёт? Хоть и обещал остаться. Хоть и говорил, что всё в порядке.

А проснулась ещё до рассвета – так рано, что за окном лишь начинало сереть, и звёзды не исчезли окончательно. Сердце билось как-то сбивчиво, будто чувствовало, что приближается что-то важное. Я лежала, уставившись в потолок, напряжённо прислушиваясь, пытаясь уловить хоть один шаг.

И шаги пришли. Скрипнула доска где-то в коридоре, и я тут же соскочила с постели, босиком добежала до двери и выскользнула наружу, врезавшись… прямо в него.

Кристиан шёл как раз в сторону моей комнаты, застёгивая на ходу рубашку, волосы чуть растрёпанные, взгляд сосредоточенный – явно не ожидал столкнуться со мной в этот час. Он резко остановился, поймав мою руку, чтобы я не отлетела назад, и с лёгким удивлением, но всё тем же спокойствием сказал:

– Вы уже проснулись…

– А я к вам, – усмехнулась в ответ, слегка запыхавшись. Голос звучал будто бы спокойно, но руки всё ещё дрожали от неожиданности.

Неловкая тишина повисла на мгновение, а потом – мягкий, совсем короткий взгляд. Как будто оба одновременно поняли, что хотели одного и того же: просто убедиться, что другой рядом.

– Я же обещал, что никуда не уйду, – тихо сказал он, и голос прозвучал особенно мягко в этой предрассветной тишине. Герцог стоял совсем близко, настолько, что тепло от его ладони будто почувствовалось ещё до того, как он коснулся меня.

Пальцы Кристиана аккуратно убрали выбившуюся прядь с моего лба, и это движение вышло таким бережным, почти домашним, что я вдруг осознала – не дышу. Просто смотрю. Просто стою.

– И выполню данное вам слово, – добавил он, чуть склонив голову набок, и его ладонь скользнула к моей щеке, лишь слегка коснувшись кожи.

Жар окутал меня мгновенно: щёки вспыхнули, как в детстве, когда меня ловили на чём-то, о чём я сама себе не хотела признаваться. Но я не отступила. Не сделала ни шага назад. Просто осталась на месте и позволила ему тоже быть рядом.

Касание было лёгким, почти невесомым, но в нём чувствовалось куда больше, чем можно было бы прочесть в сотне слов. Оно не требовало ничего, не навязывало. Просто было – как факт, как точка опоры, как момент, в котором наконец не нужно было притворяться чужими.

Мы молча спустились по лестнице, стараясь не разбудить ни людей, ни птиц, ни этот ещё спящий дом. Шаги почти не звучали – будто сами затихали, чувствуя, что сейчас нарушать тишину не хочется.

Кухня встретила нас прохладой и уютом, перемешанными ароматами вчерашнего чая, сушёных трав и старого дерева. Мы разожгли плиту, заварили чай – из нового сбора, ещё ароматного, с ноткой свежесорванной мяты – и сели за стол. Без слов, без спешки и неловкости. Просто сидели и пили, иногда перекидываясь тихими фразами, которые касались самых простых вещей – грядок, погоды, крыльев дракончика, что с каждым днём становились всё крепче.

Но именно в этой простоте что-то внутри согревалось особенно сильно. Казалось, будто всё всегда было так. Будто этот дом всегда был моим, будто я всегда просыпалась раньше рассвета, чтобы заварить чай в этой старой глиняной кружке. И этот мужчина… словно всегда сидел напротив. Просто был.

Я взглянула на него. Кристиан что-то рассказывал вполголоса, делился мыслями о травяных смесях, но взгляд его то и дело возвращался ко мне – спокойный, внимательный, и чуть теплее, чем должен быть в такой ранний час. И в какой-то момент я поймала себя на мысли, что мне не хочется, чтобы это заканчивалось.

– Вот вы где, – голос Орлина прозвучал неожиданно, и я вздрогнула.

Старик появился в дверях, оглядел нас, задержался взглядом чуть дольше, чем обычно, а потом обошёл наш стол, хмыкнул себе под нос, будто вспомнил что-то очень личное и давнее… и, как ни в чём не бывало, начал доставать миски, нож, заварник, продукты.

– А я, гляжу, чайник пустой – думаю, не рановато ли? А тут, оказывается, уже утренняя смена.

Старик возился с завтраком, шуршал и гремел посудой, не задавал лишних вопросов и не бросал ни намёков, ни взглядов. Только уголки его губ едва заметно дёрнулись – и это был тот редкий случай, когда я была почти уверена: Орлин всё понял.

И, как настоящий джентльмен… решил просто не мешать.

Завтрак протекал спокойно, почти умиротворённо. Всё было просто: горячая каша, мятный отвар, свежий хлеб. Никто не торопился, не спешил вставать, не пытался заново запускать суету дня – наоборот, каждый как будто берёг эту редкую тишину.

Я уже доела, лениво ковыряя ложкой стенки кружки, когда заметила, как Кристиан чуть поёрзал на месте, опустил взгляд и начал что-то теребить во внутреннем кармане жилета. Он заметно колебался – будто не был уверен, стоит ли. Но в конце концов, с едва заметным выдохом достал свёрток, на пергаменте которого темнели пятна.

– Вот… это вам, – проговорил он тихо, почти неуверенно, протягивая пакетик. – Я долго не решался… вдруг вам не понравится… Может, вы вообще такое не любите…

Мужчина смотрел не на меня, а на свою кружку, и голос его звучал так, будто он не подарок вручал, а признавался в преступлении. Я с удивлением потянулась к неожиданному презенту, осторожно взяла свёрток – тёплый, немного липкий и слегка помятый.

– Что это?

Кристиан чуть сжал губы, но ответил:

– Шоколад.

Я уставилась на него с самым искренним изумлением, какое только могла изобразить утром с ложкой в руке.

– Шоколад? – переспросила, будто не поверила своим ушам. – Вы… никогда его не пробовали?

Мой собеседник покачал головой, чуть смущённо усмехнувшись, как будто в этом признании было что-то постыдное.

– Нет. Но слышал… девушки его любят, – добавил с тем самым осторожным сомнением, которое делает даже герцогов похожими на мальчишек, впервые принесших подарок.

Я смотрела на него пару секунд, потом уверенно отложила ложку и начала разворачивать свёрток.

– Это срочно нужно исправлять, – твёрдо заявила я.

Конечно, шоколад подтаял. Конечно, на вид он был… ну, скажем так, не парадный. Но шоколаду, как и добрым поступкам, внешний вид – не главное.

– Только аккуратно, – сказала. – Сначала может показаться странным. А потом – захочется ещё.

Я отломила небольшой кусочек, быстро прикинула, где поменьше подтёков, и вложила его в ладонь Кристиана. Он посмотрел на меня так, словно собирался принять участие в странном магическом ритуале, но всё-таки шоколад поднёс к губам и, немного помедлив, попробовал.

Сначала ничего не произошло. Он просто жевал – сосредоточенно, без особых эмоций. Но потом брови чуть приподнялись, взгляд стал чуть расфокусированным, будто он пытался осмыслить, что именно с ним сейчас происходит, и через мгновение он очень серьёзно произнёс:

– Это… странно. Сначала – горчит, потом – сладко, потом опять горчит… но приятно.

– Привыкаешь быстро, – усмехнулась я, отламывая кусочек себе.

– А что это вообще такое? – вдруг вмешался Орлин, с подозрением глядя на свёрток. – И с каких это пор у нас за столом едят что-то, что выглядит как слипшийся кусок грязи?

– Это шоколад, – гордо пояснила я, – десерт, который делают из какао-бобов. Штука не дешевая и заморская, но очень популярная.

– Понятно, – буркнул старик, – всякое из заморья нынче хвалят. Один раз ел заморское варенье – потом неделю красным пятнами ходил. Но ради науки…

Я, не дожидаясь, сама протянула ему кусочек. Мой напарник по огородным делам жевал осторожно, как будто шоколад мог внезапно укусить его в ответ. Морщился сначала, потом замер. Подозрительно.

– Ммм… хм… Мда… Странно. Вроде ничего… Хотя, если его растопить и с хлебом… – он вдруг хитро прищурился. – Или к каше вместо мёда. А может, и пирог можно попробовать…