Текст книги "Разнести повсюду весть (ЛП)"

Автор книги: Ник Вилгус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

– Я думала, ты сказал, что вы будете честными со мной, – сказала она. – Я думала, ты сказал, что мы всегда будем говорить правду и не будем врать.

Джексон вздохнул с долей отчаяния.

– Так он будет в порядке? – спросила она, глядя на меня.

– Лучше бы ему быть, – сказал я, стараясь всё сгладить. – Но мы бы соврали, если бы сказали, что это несерьёзно.

– В любом случае, когда ты в больнице, это серьёзно, дорогой, – вмешалась миссис Ледбеттер. – Но Бостонская детская больница – одна из лучших детских больниц в мире, и Тони получает наилучший уход, и есть все основания полагать, что он будет в полном порядке. А теперь не накручивай себя.

– Но ба!

– В этом тебе придётся мне довериться, – сказала миссис Ледбеттер. – И твои папочка и папа прямо сейчас оба расстроены, так что мы не будем делать хуже, правда, дорогая?

Амелия уязвлённо замолчала.

– Сейчас слишком много людей в палате, – тихо произнёс Джексон. – Медсёстры нас прогонят. Вилли, почему бы мне не посидеть с ним, пока вы, ребята, пойдёте наверстаете упущенное?

Джексон по-своему прогонял нас из палаты. Так как он был одет в униформу, я не мог сказать, на смене он или нет.

– Ты хочешь есть, мама? – спросил я.

– Я думала, в самолётах разносят еду, – сказала она, натягивая недовольное выражение лица. – Эта дама подошла и дала мне пакет арахиса. Арахиса, Вилли! Что я должна делать с пакетиком арахиса? Я так торопилась попасть в Мемфис, что не подумала остановиться и перекусить.

– Мы отведём вас в кафетерий, дорогая, – сказала миссис Ледбеттер, беря мою маму под руку. – У них здесь чудесный выбор абсолютной дряни. Можно отправиться и прямо из кафетерия поехать в реанимацию, здесь это одно из самых приятных мест. Рвота фонтаном в этом конкретном кафетерии точно не редкость и, что самое важное, это чуть ли не характерная особенность данного заведения. Меня саму чуть не вырвало фонтаном, когда я впервые ела их ужасную еду, но я сильная женщина. Уверена, у них прямо за дверьми кафетерия есть ряд носилок для тех, у кого организмы слабее. Джеки, дорогой, я права?

– Думаю, ты преувеличиваешь, мам.

– Идёмте, – велела миссис Ледбеттер, взяв всё под свой контроль. – Проверим, насколько там плохо.

Глава 90

Если план А не работает…

– Ты смешно говоришь, миссис бабуля, – сказала Амелия, пока мы ели поздний ланч в кафетерии больницы.

– Просто бабуля, – объяснила мама. – Это южный способ сказать бабушка. И Амелия… какое хорошенькое имя для хорошенькой девочки. Вилли прислал мне несколько фотографий, но они меркнут в сравнении действительностью. Ты такая милашка.

Амелия покраснела.

– Мне было жаль услышать, что твоя мама умерла, – добавила мама.

Амелия нахмурилась при упоминании её матери.

– Уверена, она бы очень гордилась, если бы увидела, как хорошо ты справляешься. И так много людей хочет с тобой познакомиться!

– Серьёзно? – произнесла Амелия.

– Ох, конечно, дорогая. Есть твой дядя Билли и твоя тётя Шелли. Это брат твоего отца и его жена. И их дети, конечно – Мэри, Эли и Джош. Мэри в Нэшвилле, но она будет на вечеринке четвёртого июля, и ты сможешь с ней познакомиться. Эли и Джош сейчас в колледже. Боже, как они повзрослели. Они твои кузены, ты знаешь. А ещё я рассказывала о тебе некоторым дамам из церкви Святого Франциска. Конечно, они все знают Вилли. Уверена, они были бы очень рады с тобой познакомиться.

– Я хочу, чтобы она познакомилась с Тоней и Кики, – сказал я.

– Кто они? – спросила Амелия.

– Тоня моя лучшая подруга, а Кики её дочь. Она глухая. Как Ной. Знаешь, они были лучшими друзьями, Ной и Кики. Что они творили! Кики заплетала его волосы в африканские косички. Требовалось чертовски много времени, чтобы их распутать.

– Как Кики? – спросила мама.

– Она уже почти закончила первый год в колледже. Тоня недавно рассказывала, что у неё средний балл четвёрка.

– У неё тоже все пятёрки? – спросила Амелия.

– Полагаю, да, – сказал я.

– Вилли говорил мне, что ты круглая отличница, – сказала мама.

Амелия сияла от удовольствия.

– Вы, должно быть, устали от перелёта, – сказала маме миссис Ледбеттер. – Я попросила Лидию приготовить для вас комнату. Вам лучше остановиться у меня.

– Я не хочу навязываться, – ответила мама. – Я могу просто остаться здесь, в больнице, с Вилли. Не стоит беспокоиться.

– Чепуха, – сказала в ответ миссис Ледбеттер. – Мне не помешает компания. Этот большой старый дом теперь кажется пустым, когда по нему бродит только моя печальная старая фигура. Я говорила Вилли, что подумываю пойти жить с ним и детьми.

– Мы бы с радостью вас приняли, – сказал я.

– Видишь, как легко он врёт?

– Я не вру, – сказал я в свою защиту. – Кроме того, в квартире три этажа, так что я всегда могу спрятаться наверху, когда вы будете действовать мне на нервы.

– А я никогда бы этого не сделала, так ведь? – спросила миссис Ледбеттер, делая затяжку электронной сигареты и улыбаясь.

– Иногда вы меня раздражаете, – признал я. – Но, думаю, я к вам привык. В любом случае, до сих пор я не попал в тюрьму за убийство, так что, думаю, вы нормальная. И вы знаете, что говорят о членах семьи…

– Нельзя их убивать, потому что затупится лезвие топора? – произнесла она.

– Удушение – это, наверное, лучший способ справляться со старыми, надоедливыми дамами, – добавил я.

– Вилли, ты не должен так разговаривать со своей тёщей, – сердито сказала мама.

– Мы с миссис Л. понимаем друг друга. И дело ведь не в том, что я не раздражаю её до смерти. Так, миссис Л.?

– Вайлис, давай просто скажем, что ты похож на козий зельц. Отвратительно ужасный для непосвящённых.

Амелия изобразила на лице отвращение.

– Итак, – произнесла мама, глядя на меня, в её глазах мелькали вопросы, – как Тони? Я имею в виду, серьёзно? Без ерунды.

Я вздохнул, отодвинул рыбу, которую пытался съесть. Аппетит пропал.

– Всё не так плохо, – сказала миссис Ледбеттер. – Но серьёзно. Джеки сказал, что следующие пару часов – критические. Если антибиотики не сработают, мы узнаем. И если они не сработают… что ж, могут быть проблемы.

– Мы пойдём в часовню и помолимся, – сказала мама.

– Не думаю, что молитвы помогут, – ответил я.

– Я знаю, ты больше не ходишь на мессы и всё такое, но мы все помолимся. Только то, что ты не веришь в Бога, не значит, что он перестал верить в тебя.

– Я по-прежнему верю в Бога.

– Ты просто не ходишь на мессы.

– Я устал от того, что люди на меня смотрят.

– Ты получаешь такое внимание, когда устраиваешь спектакль.

– Я не помню, чтобы устраивал спектакль.

– Я приехала сюда не спорить, Вилли. И если ты не хочешь помолиться с…

– Я помолюсь с тобой, бабуля, – сказала Амелия.

– Правда? Ох, ну что ты за лапочка.

– Тони мой брат, – сказала она, будто это было единственным нужным объяснением.

– Где был Бог, когда Ной в нём нуждался? – спросил я, зная, что не должен, но не в силах ничего поделать.

Мама нахмурилась.

– Ну, как говорят, – сказала миссис Ледбеттер, – если план А не работает, в алфавите есть ещё тридцать одна буква на выбор.

Глава 91

Всё сложно

Я сидел в конце молельни.

Мама стояла на коленях на одной из скамеек впереди. Амелия присоединилась к ней. Семья Амелии не ходила в церковь, не “молилась”, не была знакома со всей этой религиозной тарабарщиной, с которой я рос. Я думал о том, чтобы взять детей на мессу, но передумал. Я не мог объяснить себе, почему. Дело было не только в моём опыте сексуального насилия от рук отца Майкла, когда я ходил в начальную школу, хотя это определённо окрасило моё восприятие. Было что-то за гранью этого, что-то глубже. Что-то, что я не мог понять. Какая-то потеря веры, потеря способности верить.

Произнеся несколько молитв с мамой, Амелия вернулась назад и села рядом со мной.

– Бабуля говорит, ты больше не молишься, – прошептала она.

– Мы с Богом сейчас не ладим.

– Почему нет?

– Всё сложно.

– Ты можешь мне рассказать. Я не ребёнок.

– Это долгая история.

– Ты буддист, как папа?

– Он снова болтал о Далай Ламе?

– Кто такой Далай Лама?

– Один парень, – сказал я. – Он говорит что-то типа “моя религия – доброта”. Я не знаю, что это должно значить, но Джек считает, что это круто.

– Папа говорит, что мы сами создаём свои страдания.

– Правда?

– Так он говорит. И он говорит, что мы перестаём страдать, когда учимся принимать хорошие решения.

– Звучит похоже на него.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– О чём?

– Почему вы с Богом больше не ладите? Ты зол на него?

– Не совсем.

– Он зол на тебя?

– Возможно.

– Почему?

– Это долгая история.

– Хотела бы я, чтобы вы перестали так говорить!

– Ну, так и есть, тыковка.

– Я не маленькая.

– Иногда мне хотелось бы, чтобы ты такой была.

– Почему? – спросила она, нахмурившись.

– В мире много уродливых вещей. Таких вещей, о которых я не хочу, чтобы ты знала.

– Каких вещей?

– Библия, к примеру.

– Что плохого в Библии?

– В ней говорится, что гомосексуальные люди, как я, плохие.

– Это неправда!

– Так там говорится.

– Почему?

– Полагаю, люди, которые написали её, не любили гомосексуальных людей.

– Ну, это глупо.

– Как есть, так есть, тыковка. Теперь имей в виду, что это та же книга, которая говорит, что отцы могут продавать своих маленьких девочек за три козла, и что непослушных сыновей нужно убивать, и всякое такое прочее.

– Серьёзно?

– Как я и сказал: всё сложно. Может быть, что-то из этого имело смысл для них, тысячи лет назад, когда они это писали, но это определённо не имеет никакого смысла сейчас. Тяжело спорить об этом, потому что некоторые люди считают, что это истинная правда Бога, и что каждое слово в Библии – буквальная правда.

– Так поэтому ты злишься на Бога?

– Я не злюсь на Бога.

– Злишься.

– Что заставляет тебя так говорить?

– Бабуля говорит, что раньше ты постоянно ходил в церковь. Ты и Ной. Она говорит, что вы никогда не пропускали мессы. Ты, должно быть, из—за чего—то злишься, если не хочешь больше ходить.

Я вздохнул.

– Я не злюсь, – снова сказал я.

– Ты злишься из-за того, что Бог забрал твоего сына? – спросила она.

Я почувствовал, как что-то перехватило в груди.

– Всё не так, – сказал я. – Кроме того, всё работает не так. Бог не забирает людей. Он не сидит там и не решает, кто будет жить, а кто умрёт. Это чепуха. Вещи случаются, вот и всё. Мы бы хотели знать, почему, но не знаем. Может быть, из—за этого я злюсь.

– Я не понимаю.

– Ну, Библия должна быть большой книгой, замечательной книгой, где есть все ответы, и она должна быть такой умной и такой мудрой, но, в конце концов, там нет никаких ответов. Не совсем. Она не говорит нам, почему случается так много плохих вещей, почему так много людей страдает, почему в мире так много ненависти и так много плохих людей делают плохие вещи. Она не объясняет, почему так много детей голодают, почему у них нет мам и пап. Она не объясняет, почему так много детей умирает от рака и других болезней, или почему дети умирают от голода. От голода! В мире так много еды, но дети всё равно умирают от голода. Как это происходит? Библия пытается ответить на эти вопросы, конечно, и там говорится, что все мы грешники, и Иисус пришёл спасти нас. И, возможно, нас нужно спасать. Но она не говорит нам, почему так много страданий. Мы просто должны улыбаться и терпеть это и надеяться, что попадём в рай, где всё будет хорошо и замечательно. Но мы даже не знаем, есть ли рай. Я не знаю, тыковка. Всё сложно.

Она вздохнула в манере, очень свойственной взрослым.

– Ты не должна переживать о таких вещах, – сказал я.

– Думаешь, с Тони всё будет хорошо?

– Я надеюсь на это.

– Я тоже.

Она потянулась и взяла меня за руку.

Глава 92

Что-то не в порядке

Как ты, малыш Т.?

Он смотрел на меня тёмным, нечитаемым взглядом.

Тебе хорошо спалось?

Он огляделся в пластмассовой палатке, казалось, в замешательстве, неуверенный, где он.

Сейчас был поздний вечер. Часы посещения скоро закончатся, и в коридоре снаружи стало намного тише. Джексон отвёз остальных домой, чтобы умыться и перекусить. Я остался, сидел рядом с кроватью Тони, наблюдая за ним, пока он спал. Днём его температура снизилась до тридцати восьми и трёх, но сейчас монитор показывал тридцать восемь и восемь.

Я скажу Джею привезти твоего мишку. Хочешь?

Он не ответил, казалось, не понимая меня. Его глаза были полны боли.

Я просунул руку в отверстие с перчаткой на конце, взял руку Тони в свою, помня о его капельнице – иголке, которая торчала в тыльной стороне его ладони, и была прочно приклеена. Он поднял взгляд на меня, попытался повернуться на бок, чтобы быть ближе, но его тело, казалось, не хотело сотрудничать.

С раздражением он расплакался.

Я поправил на нем одеяло.

Его слёзы разрывали меня. Это были слёзы измождения, слёзы боли, несчастья, дискомфорта.

Мне хотелось поговорить с ним, сказать ему, что всё будет в порядке. Мне хотелось, чтобы он успокоился, слыша, как кто-то говорит, что всё нормально, что о нём заботятся, что он пройдёт через это.

Вместо этого была тишина.

Он снова попытался перекатиться на бок, чтобы быть ближе ко мне. Я притянул его к своей стороне кровати. Он, казалось, практически ничего не весил, просто оболочка ребёнка. Он просто смотрел на меня, разинув рот в несчастье, и тянулся к пластиковой палатке, будто чтобы просунуть руку сквозь неё.

Я ответил ему грустным выражением лица, чтобы показать, что чувствую то же самое, что мне тоже грустно, раз грустно ему.

Он снова потянулся рукой к стенке палатки. Она дрожала, и, казалось, требовалось много усилий с его стороны, чтобы сдвинуть её. Я взял его руку, положил её обратно на его грудь, побуждая его не напрягаться.

– Аааххх, – произнёс он, с ворчанием открыв рот, а затем сжал зубы.

Его тело вдруг замерло, глаза закатились.

– Тони! – встревожено позвал я.

– Ааах! – снова простонал он. Затем он начал скулить и выть, его спина была прямой как доска, ноги пинали одеяло.

Что-то в его поведении было не так. Казалось, у него снова начинались судороги.

– Эй! – крикнул я в коридор, надеясь, что медсестра снаружи. – Эй!

Тони застонал.

Жутко испугавшись, я поспешил на выход из палаты и помчался вниз по коридору к стойке медсестры.

Глава 93

Дела идут не особо хорошо

– Дела у него не особо хорошо, – сухим тоном голоса произнёс доктор Коли, когда мы собрались вокруг. У него была нервная привычка моргать. Казалось, он разделял предложения морганием, моргая по несколько раз друг за другом каждый раз, когда делал паузу.

Возможно, мужчина просто устал. Бедный.

Была почти полночь, и в зале ожидания было немноголюдно. Мама, миссис Ледбеттер, Джексон, Амелия и я сидели, казалось, несколько часов, ожидая, когда доктор скажет нам новости после того, как забрал Тони в ОИТ* (прим.: *ОИТ – отделение интенсивной терапии).

– С ним всё будет хорошо? – спросил я.

– Он перестал отвечать на антибиотики, – сказал доктор Коли, моргнув несколько раз. – Мы начали новый курс, с другим, более сильным антибиотиком, но это рискованно. И это требует времени. Его тело может принять только это. Мы пытаемся его стабилизировать, сохранять в комфорте. К утру мы узнаем больше. Я определённо не сдаюсь, но вам нужно учитывать возможность, что эти новые антибиотики могут не сработать. Конечно, мы сделаем всё, что можем, и он может справиться, но я совру, если скажу, что это точно. Прямо сейчас мы, наконец, довели его до точки, когда он может отдохнуть, так что мы дадим ему отдохнуть.

– Мы можем его увидеть? – спросил я.

– Вы или Джексон можете посидеть с ним. Он под успокоительным, так что не придёт в себя некоторое время, но вы можете с ним посидеть. Но больше никто, пожалуйста. Нам нужно дать ему отдохнуть, пока он может. Ему нужно восстановить силы.

– Значит, остальные не могут его увидеть? – спросила миссис Ледбеттер.

– Вы можете поехать домой, отдохнуть и вернуться утром.

– Он может умереть к утру! – огрызнулась она.

– Я так не думаю, – сказал доктор Коли. – Если этот курс антибиотиков не поможет, есть другие, но дальше всё становится рискованнее. Пожалуйста, народ. Я не думаю, что он в непосредственной опасности. Возможно, вы хотите отдохнуть, пока есть такая возможность, и вернуться утром, и у нас будет более ясная картина того, на каком мы этапе.

Он извинился и исчез за ближайшей дверью.

– Я останусь с ним, – сказал я. – Джек, ты должен отвезти их домой. Но когда вернёшься, можешь захватить одного из его мишек? И его книгу о динозаврах?

– С тобой самим всё будет хорошо? – спросил Джексон, его уставшие глаза смотрели обеспокоенно.

– Я буду в порядке, – сказал я. – Мама, ты должна пойти и поспать.

– Как я буду спать? – спросила мама. – Я буду ждать тебя здесь, на случай, если тебе что-то понадобится.

– Нет, ты должна идти, мама.

– Не говори мне, что я должна, а что не должна делать, юноша, – огрызнулась мама. – Я сказала, что остаюсь, и я останусь.

– Миссис Кантрелл, я привезу вам косметичку, – сказал Джексон. – Вы сможете освежиться.

– Это было бы очень мило, дорогой, – сказала мама.

– Я хочу остаться с папочкой, – сказала Амелия.

– Нам нужно отдохнуть, милая, – строго произнёс Джексон. – Мы встанем пораньше и вернёмся сюда утром, раньше, чем доктора делают обходы. А теперь поцелуй своего папочку, и мы пойдём.

Амелия подошла ко мне, сильно нахмурив маленькое личико. Она поцеловала меня в щёку, затем прошептала на ухо:

– Не злись на Бога. Хорошо?

– Я постараюсь, – пообещал я.

– Нет, папочка. Я серьёзно. Он тебе не поможет, если ты на него злишься.

– А ты умная девочка, да?

– Обещаешь мне?

– Обещаю.

– Я привезу его мишку и ту книгу про динозавров, которая ему так сильно нравится.

– Спасибо, тыковка.

Пока мы смотрели, как они уходят, я сказал:

– Мама, ты уверена, что не хочешь пойти отдохнуть?

– У тебя, должно быть, в ушах кукурузные початки. Честное слово.

– Я рад, что ты приехала.

– Я тоже, Вилли.

Глава 94

Я не приму этого

– Не бросай меня, – сказал я, глядя на Тони в мягком свечении тусклых ламп. Он лежал на спине, согнув руки и ноги, его грудь равномерно поднималась и опускалась.

Почти два часа я наблюдал в тишине, стараясь не плакать, не всегда преуспевая в этом, стараясь не злиться, стараясь и терпя неудачу.

– Не бросай меня, малыш Т. Слышишь? Я знаю, что ты меня слышишь. Я знаю, что где-то внутри тебя есть маленький мальчик, который меня слышит. И если ты думаешь сейчас сдаться, лучше хорошенько подумай ещё раз, потому что я не стану этого терпеть. Ты меня слышишь, малыш Т.? Твой папочка этого не примет. Нет, сэр. И ты возьмёшь себя в руки и вытащишь свой зад из этой кровати и поступишь по отношению ко мне правильно.

Он не ответил.

На заднем плане тихо пищал кардиомонитор.

Бип… бип… бип…

Цифровой счётчик на мониторе показывал, что его температура снова снизилась до тридцати восьми и трёх.

– Мы только начали, – объяснил я. – Разве ты не понимаешь, сладкий? Ты почти закончил первый год в школе. Скоро наступят летние каникулы. Мы навестим мою семью на юге. Разве ты не хочешь познакомиться со своими кузенами, с дядей Билли, с тётей Шелли? И твой папа хочет поехать в «Дисней Ворлд». Не могу поверить, что ты захотел бы пропустить «Дисней Ворлд». Я хочу сказать, я никогда не был там сам, но слышал, что это крутое место. Адски дорого, но твой папа сказал не переживать о деньгах. Конечно, он может позволить себе говорить такие вещи. Если бы ты видел мой последний гонорар за книги, то понял бы, что я имею в виду. Если бы нас содержал я, мы бы вернулись на купоны на еду и в «Волмарте» платили бы карточкой для пособий, и вырезали бы купоны и подтирали бы зад кукурузными початками и… ты меня слушаешь? Ты не можешь так со мной поступить. Ты слышишь? Не можешь. Я тебе не позволю.

Бип… бип… бип…

– Знаешь, это не первое моё родео, – сказал я, пытаясь взять себя в руки. – Я раньше видел эти песни и пляски. Теперь я знаю, что тебе не нравится тот урок речевой терапии, но это не ответ, приятель. Это не помогает. Мы не так справляемся с проблемами. Ты теперь Кантреллы, а у Кантреллов есть яйца, разве не так? Мы не бежим от проблем. Мы выставляем их на переднее крыльцо и даём им развлекать нашу родню. Вот, что мы делаем. И Бог Свидетель, они развлекаются. Мы не страдаем от сумасшествия, мальчик. Мы наслаждаемся им. Так что, если ты думаешь, что увильнёшь от урока речевой терапии с помощью этого своего маленького спектакля, лучше подумай ещё раз.

Казалось, этот ход рассуждений не впечатлил Тони.

– Но если ты должен уйти, то я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал, – сказал я после долгой паузы. – Я хочу, чтобы ты пообещал, что не забудешь нас. Знаю, знаю, ты будешь там полировать нимб Иисуса или сидеть на облаке, или, может быть, он назначит тебя ответственным за пыльцу фей или что-то ещё, но я хочу, чтобы ты пообещал мне, что не забудешь о нас, когда попадёшь туда, наверх. Потому что мы не забудем о тебе, малыш Т. Ни на минуту. И думать не смей, что забудем.

Бип… бип… бип…

Глава 95

Меня зовут отец Джеймс

Я опустил голову на перила кровати, казалось, всего на мгновение или два, но, должно быть, это продлилось дольше, потому что я вдруг почувствовал, как кто—то трясёт меня за плечо.

– Мистер Кантрелл?

Мои глаза распахнулись.

– Меня зовут отец Джеймс, – сказал мужчина. – Я не хочу навязываться.

Я вытер глаза, в замешательстве от этого гостя, и запутавшись. Я не просил встречи со священником, не хотел видеть священника. На самом деле, священник был последним человеком, которого я хотел видеть, и я говорил медсестре, спрашивающей об этом. Нет, я не хочу поболтать со священником, спасибо вам большое.

Однако, вот он здесь.

– Я, должно быть, уснул, – сказал я, пытаясь не забывать о манерах.

Я встал, пожал мужчине руку.

Он был пожилым мужчиной. Редкие седые волосы коротко подстрижены, он был разодет: колоратка, чёрная рубашка и чёрные брюки, весь с иголочки. Я был удивлён, что на нём не ряса и забавная шапка.

Он просто посмотрел на меня, улыбнулся.

– Я могу вам помочь, отец? – спросил я.

– Не уверен, что помощь нужна мне, Вилли.

– Откуда вы знаете моё имя?

– Ты его отец, разве нет?

– Да.

– Он держится?

– Кажется. Разве не поздновато для ваших обходов?

– Я не мог заснуть.

– Значит, вы просто брели по коридору и случайно нашли эту палату?

Он улыбнулся улыбкой милого старика, полной знания, полной хорошего юмора.

– Мне говорили, что ты будешь трудной задачей. Мне бы не помешал вызов, знаешь ли. Работа священника… это проще пареной репы. Люди умирают. Конечно, они хотят поговорить со мной. Чёрт побери. На этом этапе они бы поговорили и с томатом в горшке. Более интересны люди, которые не хотят разговаривать со мной.

Я ничего не ответил на это.

– Знаешь, я прочёл твою книгу, – сказал он. – На самом деле, обе. Пути Господни неисповедимы, так ведь? “Господь даёт, Господь забирает. Благослови Господи!” Но я не думаю, что ты веришь во всё это.

– Я могу что-нибудь для вас сделать?

– Знаешь, чего я никогда не понимал?

– Чего?

– Почему ты назвал её “Крэковый малыш”? Кажется, грубо называть так своего ребёнка.

– Я в то время очень любил правду. Думал, буду говорить всё как есть и резать правду-матку. Не хотел слишком много льстить.

– Но он не был крэковым малышом.

– Он был метамфетаминовым малышом. Но крэковый малыш ассоциируется с родителями и окружением, в котором воспитывался ребёнок.

– Именно, – сказал он, кивая. – Если и есть правда в твоей книге, так это то, что Ной не воспитывался в таком окружении, поэтому мне всегда было интересно, почему «Крэковый малыш»?

Мне хотелось выгнать этого человека из палаты, и всё же… и всё же мне хотелось услышать, что он хочет сказать. Без сомнений, мама позвонила в одну из церквей и попросила, чтобы меня пришёл навестить священник. Мама очень это любила.

– У вас есть цель? – спросил я.

– Есть, Вилли. О, действительно есть! Но мне может потребоваться время, чтобы до неё добраться, потому что я стар. Так мы делаем, когда стареем. Мы не торопимся. Видишь ли, время – это всё, что у нас есть.

– Это… увлекательно, но я действительно думаю, что вам пора идти.

– Я уйду. Если ты хочешь. Я здесь не для того, чтобы навязываться…

– Почему вы здесь?

– Давным-давно один из моих коллег – и я использую это выражение очень условно в данном случае – пришёл и сделал с тобой что-то, на что не имел право. Так что давай просто скажем, что я пытаюсь исправить его ошибку.

– Священник, страдающий от чувства католической вины. Это интересно.

– Тебе, возможно. Но не я страдаю от чувства вины, так ведь? – Он одарил меня странным взглядом. – Мне интересно, кого ты на самом деле пытаешься спасти. Это твой сын, Ной? Это этот мальчик, которого ты опекаешь? Или это… ну, или это ты, Вилли? Знаешь, нужно приглядывать за спасателями, потому что очень часто тонут именно они. Они хотят хорошего, конечно, но они такие ведомые. Такие отчаянные. Они, кажется, думают, что судьба других в их руках, что они могут каким-то образом, даже если исключительно силой своего желания, манипулировать и контролировать судьбы других и делать их жизнь такой, какой хотят. Просто взмахнуть волшебной палочкой и заставить исчезнуть все ошибки и страдания. Всё исправить. Будто Бог на самом деле ничего не контролирует и понятия не имеет, что делает. Я нахожу это очень любопытным.

– Вы серьёзно?

– Да, – сказал он.

– Не кормите меня этим: “Бог в ответе за всё”, не когда так много малышей умирают от голода по всему земному шару, не когда вокруг так много зла и происходит так много ужасных вещей, и умирает так много людей, так много детей нуждается в доме, так много лжи и херни во всех уголках планеты. Если Бог в ответе за всё, почему он ничего не делает?

– Что заставляет тебя думать, что не делает?

– На мой взгляд, он дерьмово исполняет свою работу – и это я ещё вежливо.

– На твой взгляд, возможно. Уверен, ты слышал историю о человеке, который жаловался Богу. “Боже, почему ты ничего не делаешь?” – спрашивал человек. И Бог ответил: “Почему не делаешь ты?” Бог уже сделал работу, видишь ли. Он воздвиг свою церковь. Он показал путь. Он всё ясно изложил. И ещё, дело в том, что у Бога нет рук. И ног. Бог – это дух. Без нас Бог не может сделать ничего. Когда-нибудь думал об этом?

– У вас есть цель, или вы просто пытаетесь меня разозлить?

– И то, и другое.

– Ну?

– Ты умный человек, Вилли. Ты знаешь, что нет смысла злиться на Бога. Бог не забирал твоего мальчика. Он не забирает этого мальчика. Жизнь такая, какая есть. Вещи случаются. Люди свободны делать то, что им нравится, и очень часто они делают, а тебе нужно только оглядеться вокруг, чтобы увидеть, куда это привело. Удивительная неразбериха, не правда ли? Но каким-то образом, каким-то путём, в этом есть красота. Это создал Бог, и Бог видел, что это было хорошо. Ты когда-нибудь думал об этих словах?

– Боюсь, вы не хотите знать, что я думаю о Библии.

– Ты будешь удивлён тем, что там есть, когда научишься смотреть на неё метафорически.

– Даже метафорически, меня от неё тошнит.

– Тебе нужно понять контекст.

– Пожалуйста – Господи! – скажите мне, что вы не будете читать проповедь.

– Боже, нет. Последний раз, когда я читал проповедь, у меня ещё были волосы и большая часть зубов, и мне не приходилось проводить по полчаса утром на унитазе, пытаясь опорожниться. Боюсь, мои дни проповедей прошли.

– Вы не выглядите таким старым, – сказал я. – Мама звонила в ваш приход, сказала вам навестить меня?

– Мама?

– Моя мать, – сказал я.

– Я не знал, что твоя мать живёт в Бостоне.

– Она не живёт. Она в гостях.

– Что ж, нет, никто мне не звонил, и определённо не твоя мать. Думаю, я бы это запомнил – я определённо помню о ней достаточно из «Крэкового малыша». Я удивлён, что она всё ещё разговаривает с тобой.

Я нервно сложил руки вместе.

Какого чёрта хотел этот человек?

– Так кто вам звонил? – спросил я.

– Ты.

– Простите?

– Ты не слышал пословицу о том, что когда ученик готов, придёт наставник?

– Придёт “наставник”? В английском это значит…

– Ты действительно враждебно настроен, да?

– Я специально сказал медсестре, что не хочу видеть священника. И если бы вы были каким-то другим священником, а не католическим, я бы вышвырнул вашу задницу в мгновение ока. Я хочу сказать, если бы вы пришли сюда, стуча Библией, или в тюрбане, или если бы у вас до груди свисали пейсы, вас бы здесь не было. Но у меня есть слабость к священникам. Бог знает, почему. Я не знаю. И… я не хочу быть грубым, отец, но самый последний человек, с которым я хочу разговаривать, – это католический священник. Если не возражаете, я скажу, что думаю – вы все кучка грёбаных лунатиков, и простите мои манеры

Он рассмеялся.

– Это смешно? – спросил я.

– Конечно. Это похоже на то, что ты говоришь в своих книгах – это так… по-твоему. И конечно, я лунатик. В этом и состоит работа священника. Без ума от Бога. Я считаю это комплиментом.

– Вам повысили дозу лекарств, да?

– Я под воздействием Бога.

– Ага, что ж, как говорят в “Стар Треке”, мне не нужен трикодер, чтобы понять, когда я застрял до подмышек в полном дерьме.

Его смех слетел с губ с радостной непринуждённостью, будто мы не стояли в больничной палате, будто мой сын не был болен и не, возможно, умирал в кровати рядом со мной.

– Вы уберётесь из моей палаты? – произнёс я, двигаясь вперёд, чтобы встать между кроватью и этим человеком.

– Подумай о том, что я сказал, – ответил он. – Прекрати бороться. Это послание, Вилли.

– Прекратить бороться?

– Мы боремся, когда нам нужно выжить, но настаёт время, когда борьба больше не помогает. Я тебе не враг. Как и жизнь. Как и Бог.

– Это замечательно, – сказал я. – Раз Бог такой шикарный, может, он мог бы помочь моему сыну? Что насчёт этого?

– Так ты думаешь, что Бог – это банкомат? Нажмёшь пару кнопок и получишь то, что хочешь?

– Вам кто-нибудь говорил, что вы не на шутку раздражающий?

– Я однажды видел, как машина сбила собаку, – ответил он, уделяя мне каплю внимания. – Просто нежданно-негаданно. Бам! Бедняжка упала на дороге, а водитель поспешил уехать. Так что я подошёл посмотреть, могу ли помочь собаке. Знаешь, что она сделала?

– Подписалась за реформу здравоохранения Обамы?

– Нет. Она укусила меня. Но я не злился на собаку, потому что она была напугана. Она была ужасно, ужасно напугана. И ранена. И испытывала боль. И после того, как укусила меня, она просто смотрела на меня и будто говорила: “Так что ты теперь будешь делать?” И я улыбнулся, пожал плечами и взял её на руки. И после этого мы стали очень хорошими друзьями. Ну, по крайней мере, на чуть-чуть. Бедняжка была так сильно ранена, что ветеринар мало что мог сделать. Но я оставался с ней до конца и продолжал поглаживать и говорить, пытался подбодрить, потому что хотел, чтобы у нее там, в конце, было приятное воспоминание. Я не хотел, чтобы она умирала с плохим чувством из-за того, что укусила кого-то. Я не хотел, чтобы её последним воспоминанием был акт жестокости. Я хотел, чтобы она знала, что прощена. Что всё нормально. Что…