Текст книги "Разнести повсюду весть (ЛП)"

Автор книги: Ник Вилгус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Не вините их за то, что сделали их родители, – парировал я.

– Прошу меня простить, пока моё сердце истекает кровью.

– Тётя Рита, ты говоришь о моих детях, – сказал Джексон, проявляя редкую долю непокорности.

– Подумать только, гомосексуалы “заводят детей”. Что следующее они придумают?

– Не позволяй ей дразнить тебя, Джеки, – предупредила миссис Ледбеттер.

Джексон опустил взгляд в тарелку, выдохнул, будто успокаивая нервы.

– Думаю, то, что они делают, отлично, – сказала Фрида.

– Правда? – спросила Рита. – Однажды они своих детей и грудью кормить будут.

– Что это должно значить? – спросила Фрида.

– Есть причина, по которой мы держим гомосексуалов подальше от детей.

– И какая же? – поинтересовалась Фрида.

– У них нравы однорукой крэковой шлюхи, дорогая. Чего ты ожидаешь от людей, которые определяют себя по своим “сексуальным предпочтениям”? Когда я представляюсь, я не говорю: “О, кстати, я наслаждаюсь хорошим большим членом так же сильно, как и следующей девчонкой”. Упаси Бог, чтобы кто-то у них спрашивал – они натравят на тебя АСЗГС, и в следующий момент они будут на шоу Рэйчел Мэддоу, жалуясь на то, какая ты ханжа.

– Не обращайте на неё внимания, – важно произнесла миссис Ледбеттер. – Есть причина, по которой она дважды разводилась, и дело не в её милом характере.

– И есть причина, по которой у Джеки нет ни братьев, ни сестёр, – ответила Рита.

За столом повисло внезапное напряжение, которое невозможно было упустить.

– Конечно, я удивлена, что ты вообще его родила, со всеми этими твоими абортами, – добавила Рита. – Джеки повезло, что ты первым делом не бросила его в блендер. Возможно, если Джеки и мистеру Утиная Династия надоедят эти дети, они тоже смогут бросить их в блендер. Ты ведь так поступаешь с вещами, которые тебе не нравятся, Юни?

– Вы действительно будете сейчас это делать? – в неверии спросил Джексон.

– Я так же свободна во взглядах, как и либералы, но я знаю меру в разделывании детей и выбрасывании их разделанных тел в мусорку, – сказала Рита.

Миссис Ледбеттер рассмеялась.

– Ты католичка, когда это тебе идёт, Рит. Браво. Мне нравится немного морально насиловать себя время от времени. Эти два твоих брака были как аборты, разве не так? “То, что соединил Бог, не раздели ни один человек” – пока, конечно, ты не встретишь кого-то, у кого больше денег. Твои бедные мужья никогда не узнают, что их сразило.

– Почему вы двое ругаетесь? – спросил Джексон. – В этом есть какой-то смысл, или вы просто пытаетесь вывести из себя остальных?

– Это помогает провести время, дорогой, – сказала миссис Ледбеттер.

– Дай взрослым поговорить, – сказала тётя Рита.

– Я взрослый, – сказал Джексон.

– С умом двенадцатилетнего, – ответила Рита.

– Эта штука с обменом оскорблениями – традиция янки, или я что-то упускаю? – спросил я.

– Нам нравится говорить то, что мы думаем, дорогой, – сказала миссис Ледбеттер. – Ты уже должен знать об этом. Нам нравится держать людей в форме.

– Если не выносишь жары, не выходи на солнце, – добавила Рита.

Я нахмурился и взглянул на Амелию, которая кусала свою нижнюю губу.

– Что ж, – сказал я ей, – сейчас это твоя семья. Разве ты не везучая девочка? Лично я думаю, что они совершенно чокнутые, но я южанин, так что откуда мне знать? Нам придётся научиться лучше обмениваться оскорблениями, так ведь?

Она не ответила, но в её глазах был намёк на что-то. Радость? Уважение?

– Ну, если она будет частью этой семьи, – сказала Рита, – ей придётся сделать что-то со своими волосами. И с этой одеждой. Я никогда не видела, чтобы свитер выглядел таким взбаламученным.

– Мой свитер не взбаламученный, – сказала Амелия.

– Это довольно по—христиански, разве нет? – ответила Рита. – Если бы твой свитер мог говорить, то сказал бы, что он на грани суицида.

– Тётя Рита, я бы оценил, если бы ты не комментировала одежду, которую носят мои дети, – раздражённо произнёс Джексон.

– Ты можешь быть геем, но, очевидно, ничего не знаешь о девчачьей одежде. Она была в «Волмарте»? В этом дело?

– У нас не было времени ходить по магазинам за детской одеждой, – сказал я, начиная злиться. – Янки ещё и детей оскорбляют?

Тётя Рита задрала нос и отвернулась.

– Мы с Амелией собираемся на шоппинг в Нью-Йорк, – сказала миссис Ледбеттер. – Не так ли, милая?

Амелия не ответила.

– Ты просто завидуешь, – сказала миссис Ледбеттер Рите, – потому что твоя дочь так ужасно уродлива. Лицо, как у дикобраза. Она оставалась у нас на одно лето, и повсюду были разбросаны иглы дикобраза. Мы со Стивеном провели чертовски много времени, вытаскивая их из ковров. Всё было так плохо, что в дверях показался офицер службы по отлову бездомных животных, желая узнать, нужна ли нам помощь. Сказал, что ему звонили соседи.

Тётя Рита едва заметно улыбнулась, будто наслаждаясь собой.

Я посмотрел на Джексона, мои глаза полыхали толикой ярости, но он просто пожал плечами – будто обеды с тётей Ритой всегда были и будут такими, будто смысл был быть умной, не обязательно злой, и не обязательно серьёзной.

– Вы понимаете, что вы все совершенно спятившие, – сказал я.

– Поживи немного, – ответила миссис Ледбеттер.

– Плыви по течению, – добавила Рита. – И – вауля! – мы помогли бедной Юни перестать думать о её муже, разве не так? Только представь!

Миссис Ледбеттер, при упоминании её мужа, вдруг, казалось, сдулась.

– Видишь, как это работает? – спросила Рита, глядя на миссис Ледбеттер и хмурясь. – Конечно, вы, южане, любите купаться в страданиях, не так ли? Вы по-прежнему не переступили через Гражданскую войну. Для вас нет ничего лучше, чем стегать дохлую лошадь, чтобы почувствовать себя важными. Скажи мне, Вилли. Сейчас санузел в доме там более распространён? Это гораздо удобнее, мы уж знаем.

– Нет ничего плохого в том, чтобы наложить хорошую кучу в лесу, – сказал я, слова вылетели раньше, чем я смог их остановить.

Я посмотрел на Джексона извиняющимся взглядом.

Амелия фыркнула.

– Не стоит начинать, не придётся и расхлёбывать, – тихо сказал Джексон, умоляя меня взглядом.

– Никто ничего не начинает, – сказала миссис Ледбеттер. – Мы извлекаем лучшее из худшего, ничего более. И я не выношу скучных людей, что моя дорогая невестка очень хорошо знает. Кроме того, когда она рядом, я чувствую себя лучше. Уже поднабрала пару складок, да, Рит?

– Я не жирная! – в ужасе произнесла тётя Рита.

– Мгновение на губах, всю жизнь на бёдрах, – поддевала миссис Ледбеттер. – Я бы дважды подумала о десерте. Кроме того, у нас нет корыта.

– Думаю, вам двоим нужно повзрослеть, – с раздражённым видом сказала Фрида. – Мы здесь для того, чтобы вспомнить дядю Стивена, знаете ли. Разве не так, Джордж? – Она повернулась за поддержкой к своему мужу.

– Конечно, – на автомате сказал Джордж, выглядя очень неловко.

– И ещё мы здесь для того, чтобы провести немного времени с детьми, – добавила Фрида. – Джеки, Вилли, думаю, то, что вы делаете, замечательно, и дети выглядят очень счастливыми. Из вас получается прекрасная семья.

– Спасибо, – ответил Джексон.

– Они ходят в школу? – спросила она.

– О, нам обязательно говорить о детях? – произнесла Рита. – Я твёрдо верю в старую пословицу “детей нужно видеть, но только в открытом гробу”.

– Твои дети приедут на похороны, Рит? – спросила миссис Ледбеттер, криво улыбаясь.

– Ты знаешь, что Аллен Джуниор не разговаривает со мной, – сказала Рита с таким видом, будто её ударили.

– Ох, не могу представить.

– Мам, не надо, – сказал Джексон. – Фрида права – мы здесь для того, чтобы вспомнить папу. Вы, ребята, не помогаете.

– Предоставь мёртвым хоронить своих мертвецов, Джеки, – ответила миссис Ледбеттер. – Кроме того, думаю, публичное выражение скорби – дурной вкус.

– Едва ли мы в общественном месте, – отметил Джексон.

– Чего ты от меня хочешь? – внезапно агрессивным голосом спросила миссис Ледбеттер. – Ты хотел бы видеть, как твоя мать рыдает, как потаскуха на конференции Баптистской Библии? В этом дело? Я не достаточно правильно скорблю? Ты хотел бы, чтобы у меня слёзы текли по сиськам, чтобы от туши оставались следы? Что, Джеки?

Джексон выглядел ошеломлённым этой вспышкой.

– Мы все скорбим по-своему, – сказал я.

– Да, Джеки всё нам об этом рассказал, – ответила миссис Ледбеттер. – Джеки, ты должен благодарить Бога, что я не выжила из ума и не заглатываю виски и не реву, как дура о твоём отце – в отличие от некоторых людей, которых мы знаем.

Глава 72

Семейное сближение

После полуночи меня разбудил странный ворчливый шум. Он доносился из коридора. Я настоял на том, чтобы оставлять нашу дверь открытой на случай, если одному из наших детей мы понадобимся посреди ночи.

Я быстро встал, накинул халат.

– Ааахххххх! Хах! Аааааххххх!

Шум доносился из комнаты Тони.

Я нашёл его лежащим на спине, одеяла спутались вокруг тела, на лице застыла маска ужаса, пока его руки били по воздуху.

– Арррррр! Хах!

Ему снился кошмар.

– Тони! – позвал я, не думая, не помня, что он меня не слышит.

Я сел на кровать, взял его за плечи, чтобы мягко встряхнуть. Он боролся со мной, его тело застыло, он размахивал руками. Он скулил, вопил, стонал.

Он намочил кровать, и та пахла мочой.

– Тони! – снова позвал я.

– В чём дело? – спросил Джексон, вдруг появляясь рядом.

– Ему снится кошмар.

Тони ворчал в странной, болезненной манере, будто даже во сне пытался сформулировать слова, предложение, протест, зов о помощи.

– Тони! – снова произнёс я, тряся его.

После нескольких тревожных мгновений его глаза распахнулись. Увидев меня, он отдёрнулся, на его маленьком, худом лице было выражение чистого ужаса.

– Хахххх! – простонал он, прижимая руки к груди, будто чтобы защититься.

– Тони! – воскликнул я, не зная, что ещё делать.

– Аааааххххххх!

Его рот открылся, вырвался стон, затем он разрыдался – самые несчастные, ужасные, жалостливые слёзы, которые я когда-либо видел, будто бедняжка в безумном ужасе.

– Тони, – снова сказал я, протягивая руки, пытаясь привлечь его внимание.

Он попятился на кровати, упал с другой стороны, скрутился в комочек на полу, обвив руками колени и прижимая их к груди, крепко зажмурив глаза, его стоны и рыдания были полны мучений.

Я поспешил к нему, но он ушёл в своё безопасное место и не обращал на меня никакого внимания.

– Мистер Джек, что случилось? – спросила Амелия с порога.

– Принеси мне полотенце и одеяло, – велел я.

– Мистер Джек?

– Ему снится кошмар, сладкая, – сказал ей Джексон. – Можешь принести полотенце из ванной?

– Он в порядке? – спросила Амелия.

– Он будет в порядке.

Она поспешила уйти и вернулась с полотенцем, которое я обвил вокруг талии и ног Тони, прежде чем завернуть его в одеяло и поднять на руки.

– Что ты собираешься делать? – спросил Джексон, его глаза были полны беспокойства.

– Посижу с ним.

Я понёс его в нашу спальню. Джексон и Амелия шли следом с напуганным видом.

– Эй, вы, всё хорошо, – сказал я, забираясь в кровать с Тони на коленях, держа его как маленького ребёнка. – Я просто посижу с ним, пока он не почувствует себя лучше. Можете идти спать дальше.

– Ты уверен? – спросила Амелия.

– Почему бы тебе не принести ему одного из его мишек? Может, это поможет ему прийти в себя.

Она без слов подчинилась, вернувшись с новым плюшевым медведем, которого мы купили Тони после нашего первого визита. Я коснулся мягкой шерстью руки Тони. Будто чувствуя присутствие мишки, он протянул руку, щупая его, но отказываясь открывать глаза, чтобы посмотреть. Я вложил игрушку ему в руки, и он крепко обнял её, зарываясь лицом в бежевую шерсть.

– Видишь? – сказал я Амелии. – Он будет в порядке.

– Он будет в порядке, мистер Джек? – спросила она, игнорируя меня.

– Конечно, – сказал Джексон. – Почему бы тебе не вернуться в кровать? Тебе что-нибудь нужно?

– Он разбудил меня своим криком.

– Мне жаль.

– Всё нормально.

Она поплелась к двери.

– Мистер Джек?

– Что, сладкая? – спросил он.

– Мне обязательно идти завтра на похороны?

Джексон вздохнул, будто ему напомнили о чём—то, что он отчаянно хотел забыть.

– Нет, если не хочешь, – наконец сказал он.

– Я не могу перестать думать о…

Она вдруг замолчала, застенчиво вытирая глаза.

– Я знаю, – сказал Джексон. – Если не хочешь идти, ты не обязана.

Она развернулась, будто чтобы уйти, но снова задержалась с встревоженным выражением на лице.

– Почему бы тебе не взять одеяло и подушку и не прийти спать с нами? – предложил я. – У нас будет ночёвка.

– Серьёзно? – спросила она, её лицо прояснилось.

– Здесь куча места, и я знаю, что мистер Джек чувствует себя лучше, когда ты рядом. Что скажешь?

– Ну, хорошо.

Она поспешила уйти.

– Ночёвка? – повторил в тишине Джексон.

– Семейное сближение, – сказал я. – Ей тяжело из-за похорон.

– Я знаю.

– Может быть, ей просто нужно почувствовать себя в безопасности, – предположил я. – Как Тони.

Мы посмотрели на Тони, который уже успокоился до тихих рыданий, вцепившись в своего мишку, безопасно устроившись в моих руках.

– Мне не нравится, что они спят в нашей кровати, но, может быть, ты прав.

– Тебе придётся довериться мне, – сказал я.

– Я доверяю, – просто ответил он.

Амелия вернулась довольно быстро.

– Я делаю это только потому, что вы, ребята, такие придурки, – объявила она, забираясь в пустующее пространство между мной и Джексоном, занимая свою территорию и выглядя намного счастливее.

– Мы всё равно тебя любим, – сказал я. – Не так ли, мистер Джек?

– Не знаю, – сказал Джексон. – Если она будет доставлять нам слишком много неприятностей, мы можем попробовать продать её на еВау.

– Вы меня не продадите!

– Мы можем, – поддразнил Джексон. – Но им придётся предложить много денег. Ты ведь не просто какой-то старый ребёнок, которого мы подобрали с улицы или купили в секонд-хэнде. Я считаю, что наш товар…

– Я не ваш товар!

– …вещь первоклассного качества, и им придётся платить сквозь зубы. Но даже тогда, не уверен, что мы бы продали, потому что мне вроде как нравится, когда ты рядом.

– Правда?

– Да, – сказал Джексон. – Я привязался к тебе.

– Мы не можем её продать, – поспорил я. – Сейчас не девятнадцатый век, знаешь ли.

– В девятнадцатом веке продавали детей, мистер Вилли? – поинтересовалась она.

– Их не на самом деле продавали, – ответил я, – но было то, что называли сиротским поездом, и в этот поезд сажали детей, которых никто не хотел, и люди ездили на вокзалы, чтобы посмотреть, понравится ли им кто-то, чтобы забрать его домой. По большей части это были фермеры, которые искали детей для работы на фермах.

– Это правда, мистер Джек? – с выражением ужаса спросила Амелия.

– Я не знаю, – признался Джексон.

– Это правда, – сказал я. – Загугли. Но мы больше этого не делаем, потому что знаем, что детям лучше иметь собственный дом и родителей, которые действительно их хотят. Как мы хотим тебя и Тони. Ты не думаешь, что это лучшее решение?

– Это лучше, чем жить в Канзасе и доить коров, – согласилась она.

– И взбивать масло и разделывать кур, – добавил я.

– Просто отвратительно, – сказала она, корча рожицу.

– Тебе могла бы понравиться жизнь на ферме, – сказал я.

– Ты вырос на ферме?

– Вроде того. Маме нравилось разводить кур и кроликов. И у неё всегда был сад, конечно же. Летом я проводил много времени на солнце, засаживая эти сады, я и мой брат Билли. Мама пыталась заставить меня помочь ей с консервированием, но я ненавидел это.

– Что такое консервирование?

– Это когда ты запасаешь фрукты и овощи. Ты знаешь. Как джем, желе и мочёная окра. Ты закрываешь их в банках.

– Что такое мочёная окра?

– Это самое ужасное, что ты можешь представить, – сказал Джексон.

– Это вкусно! – парировал я. – И не говори ни слова о маминой жареной окре.

– Я не против её жареной окры, но некоторые их этих других вещей просто сумасбродные.

– Например, какие? – спросил я, изображая из себя оскорблённого.

Амелия, казалось, наслаждалась нашей наигранной руганью.

– Вся эта жареная курица, для начала, – сказал Джексон. – Есть и другая еда, знаешь ли.

– Господь изобрёл жареную курицу, и я не буду выслушивать от тебя ни слова против. Ты не помнишь эту историю в Библии о пяти рыбах и трёх куриных ножках, и как он накормил пятитысячную толпу? Это было прямо как KFC, если ты меня спросишь. Только у них тогда не было салата Айсберг. Не думаю, что люди начали есть овощи раньше восьмого века. Все их зубы выпадали от поедания большого количества курицы, а затем появились вегетарианцы, жалуясь на то, что люди едят еду с лицами.

– Это не правда, – сказала Амелия, но в её голосе был намёк на сомнение.

– Загугли, – сказал я. – Думаю, Святой Франциск был первым вегетарианцем. Мать отправила его в курятник, чтобы взять курицу и пожарить, а он вернулся с пустыми руками, и его мама спросила, что случилось, а он рассказал её о разговоре, который произошёл у него с курицей, и что курица умоляла её не разделывать, не резать и не убивать, и что неправильно забирать её от других цыпочек, не тогда, когда они такие молодые и нуждаются в ней.

– Ты врёшь, мистер Вилли, – сердито сказала Амелия.

– Знаешь, он умел разговаривать с животными.

– Не умел!

– А вот и умел! Он сказал, что Бог дал нам губы для того, чтобы мы могли разговаривать друг с другом.

– Ну, у куриц нет губ, – ответила она, будто это всё решало.

– Они не совсем такие, как наши, – допустил я. – В любом случае, когда я рос, у нас была курица, которая умела разговаривать.

– Неправда!

– Несомненно, правда. Её звали Джефферсон. Мы назвали её в честь президента Конфедерации.

– И что он говорил?

– Ну, он умел говорить только одну вещь.

– И что это было?

– Я сдаюсь! Кудах! Я сдаюсь! Кудах-тах-тах!

Джексон рассмеялся.

– Я не понимаю, – сказала Амелия, нахмурившись.

– Немного южного юмора, сладкая. Не бери в голову. Может, нам лечь спать?

– Ты смешно говоришь, мистер Вилли.

– Я с юга, детка. Так мы и делаем.

– Тони в порядке? – спросила она.

Я опустил взгляд на Тони, который уже затих, худшие его слёзы прошли.

– Думаю, он просто иногда пугается. Ему нужно знать, что теперь у него есть друзья, и что мы поможем, когда ему страшно. Вот и всё. Бояться нечего.

– Почему он пугается?

– Не знаю, – признался я. – Думаю, кто-то сделал ему больно.

– Кто?

– Я не знаю. Но мы должны дать ему знать, что не причиним ему боль, и мы больше никогда не позволим кому-то другому причинить ему боль.

– Хочешь сказать, кто-то сделал с ним что-то плохое?

– Что-то вроде того.

– Оу.

Она замолчала, обдумывая это.

– Мне нужно его обмыть, – сказал я.

Я взял свежую пижаму из комнаты Тони, провёл его в ванную. Он ничего не говорил, пока я помогал ему помыться и одеться. Он просто смотрел на меня, его рука снова и снова блуждала по моей бородке, будто она завораживала его.

Когда мы снова вернулись в кровать, Джексон выключил лампу, оставляя нас только с мягким сиянием ночника.

– Всем спокойной ночи, – сказал я.

– Спокойной ночи, мистер Вилли, – сказала Амелия.

– А я не получу спокойной ночи? – спросил Джексон.

– Спокойной ночи, мистер Джек.

– Спокойной ночи, сладкая, – сказал Джексон.

– Я тебе не сладкая!

– Да, сладкая. Ты просто пока этого не знаешь.

– Ну, если я твоя сладкая, то ты мой козявочный зад.

– Хорошо, – просто сказал Джексон.

– Хорошо? – после долгой тишины спросила Амелия.

– Можешь звать меня как хочешь, сладкая. До тех пор, пока ты вовремя зовёшь меня к ужину.

– Очень смешно.

– Засыпай, хорошо?

– Хорошо.

Глава 73

Он в порядке

Я проснулся среди ночи и обнаружил, что Тони исчез.

Я тут же встал с кровати, включил свет.

– Что такое? – спросил Джексон, переворачиваясь и глядя на меня.

– Тони ушёл, – сказал я.

Я поспешил выйти из комнаты, не дожидаясь ответа.

– Тони? – позвал я, нервы брали надо мной верх. Я знал, что он меня не слышит, но не мог ничего с собой поделать. И меня злило, что он меня не слышит. Я злился не на него. Злился на себя. Или злился на жизнь, или на обстоятельства, или на судьбу. Злился, что этот вид общения для него закрыт, что он не слышит, когда люди зовут его, не слышит, что люди заботятся о нём, хотят знать, что он в порядке.

– Тони?

Я прошёл в его комнату, нашёл его на полу, скрутившимся в комочек без одеяла, без подушки, просто скрутился как эмбрион рядом со шкафом, прижимая колени к груди, будто пытаясь спрятаться, по-прежнему сжимая в маленьких ручках плюшевого мишку.

– Тони!

Я опустился на корточки.

– С ним всё хорошо? – спросил Джексон.

– Он в порядке, – на автомате сказал я.

– Я не думаю, что он в порядке.

– Он в порядке, – снова сказал я.

– У него проблемы, Вилли.

– Я это знаю!

Джексон ничего не говорил, пока я брал Тони на руки и поднимал его. Он не очнулся, не замечал меня.

В глазах Джексона был взгляд одновременно оцепенения и смирения.

– С ним все будет хорошо, – сказал я. – Вот увидишь. Ты должен доверять мне.

– Давай вернёмся в кровать.

Глава 74

Говоря пару слов

Панихида по мистеру Ледбеттеру проходила в изящном мавзолее, который больше походил на почтовое отделение для мертвецов, а не на окончательное место упокоения. Он был отделан в успокаивающих цветах – бежевый, бледно-оранжевый и жёлтый – и был просторным, практически роскошным, и всё же у меня оставалось чувство холода, даже холоднее, чем на улице. В высоких стенах были ниши для урн, каждая с маленькой медной пластинкой с именем. Это было как смотреть на ряды почтовых коробок.

Амелия передумала насчёт визита, а Тони, казалось, не совсем ясно представлял, что мы делаем, где мы, или о чём всё это. Присутствие стольких людей заставляло его нервничать, и он крепко держал меня за руку и держался строго рядом со мной.

К счастью, служба была короткой и состояла по большей части из того, что друзья мистера Ледбеттера вставали и говорили пару слов.

Я отчасти удивился, когда Джексон в конце встал и подошёл к трибуне, сам желая сказать несколько слов. Он ничего не говорил о желании произнести речь.

– Мой папа был сложным человеком, – тихим голосом произнёс Джексон. Затем он замолчал, борясь с эмоциями. – Я хотел рассказать вам о нём, каким он был, обо всём хорошем, что он сделал – то, что он никогда никому не рассказывал. Он не хвастался. Он был очень скрытным. Он был…

Джексон снова замолчал, глядя вниз, на трибуну, отказываясь поднять глаза.

Миссис Ледбеттер неудобно ёрзала на скамейке передо мной.

– Просто прямо сейчас я так невероятно зол, – наконец признался Джексон, ещё раз глядя на нас. Я видел в его глазах полыхающий огонь. – Я продолжаю спрашивать себя, почему так злюсь. Я не должен злиться. Мой папа был хорошим человеком. Он помог многим людям. Он хорошо относился к своей семье. Он был хорошим человеком. Но всё, что я чувствую прямо сейчас, – это просто огромное количество злости. Потому что он не слушал. Ему платили, чтобы он слушал. Но он не слушал. Не всегда. Я не знаю, понимаете ли вы. Вы зарабатываете на жизнь, слушая людей и беря плату за это, и вы приходите домой и… не слушаете. Вы не слышите, что говорят. Вы помогаете многим людям пройти через их проблемы, а приходите домой и… не видите то, что у вас перед носом. Я однажды спросил у папы, могу ли я стать одним из его клиентов. Тогда мне было около восемнадцати. Он хотел знать, зачем. Я сказал: “Папа, я хочу, чтобы ты послушал меня”. Он разозлился. Он подумал, что я просто… Я не знаю, что он подумал.

Джексон замолчал.

Это было болезненно неловко, но отчасти трогательно. Джексону нужно было сказать что-то об этом мужчине в присутствии его семьи (такой, какой она была), друзей и коллег, что-то, что хотело вырваться наружу раньше шанса потеряться, что—то, что нужно было сказать, пока люди слушают.

Будто мы слушали.

– Может быть, он был слишком умным, – сказал Джексон, казалось, закрепив свои намерения. – Он видел всё, все возможные исходы любой данной ситуации. Он знал, к чему всё могло привести. Для него всё это было часовым механизмом. Вы делаете это потому, что тот-то и тот-то сделал это, и так всё закрутится. Или иначе. Или, может быть, если вы сделаете это, то произойдёт это. Я с этим вырос. Вы не понимаете? Он узнал всё обо мне раньше, чем я. У меня никогда не было шанса что-то сделать, потому что он уже знал, что из этого выйдет. И он всегда был прав. И он вызывал у меня страх что-то пробовать, потому что он всегда был прав и видел всё насквозь до конца, и он всегда был так уверен, что всё закончится слезами, и я пожалею об этом и никогда не смогу что-то сделать, потому что не знаю, как принимать правильные решения… Не знаю, есть ли в моих словах смысл. Я даже не знаю, должен ли говорить такое. Но он будто обманул меня. Будто я не мог просто жить, и быть, и существовать. У меня должна была быть причина. Всегда нужно было достичь какого-то исхода, нужно было идти к какой-то цели, учитывать какой-то фактор. А я никогда не соответствовал требованиям. Я никогда не знал, как принимать решения, которые сделают его счастливым.

Он вытер глаза, казался невероятно маленьким и уязвимым, пока стоял там.

– Так что я ушёл, – сказал он. – Я сбежал, проехал весь путь до Миссисипи и встретил одного сумасшедшего южного парня, в которого влюбился. Я принял решения, которые мой отец никогда бы не одобрил. И знаете, что? Всё вышло хорошо. Полагаю, мой папа этого не предвидел. И полагаю, что я злюсь из-за того, что мы должны жить своими жизнями. Мы должны жить. Это не просто планирование и приготовление, и А ведёт к Б, которое ведёт к В, Г и Д. Есть всё, что происходит в середине – и это всё, что не видел мой папа. Он упустил это. И я тоже упустил часть этого, потому что так переживал из-за исхода, так был сосредоточен на цели, так занят достижением и делом, и я упустил это. Ежедневные дела. Это будто вы едете куда-то в великолепное путешествие и проводите так много времени, планируя каждую деталь, и не замечаете, как весело планировать, ждать, испытывать предвкушение, думать о том, как это будет, мечтать – вы упускаете всё. Вы так сосредоточены на конечной цели, что не видите всех замечательных вещей, с которыми встречаетесь по пути, добираясь туда. И я хотел бы, чтобы мой папа понял это. Какой смысл быть живым, если вы на самом деле не живы?

С этим отчасти загадочным вопросом Джексон вернулся к скамье и сел рядом со мной, отказываясь встречаться с кем-то из нас взглядом.

Священник, после того, как подождал и посмотрел, хочет ли выйти вперёд кто-то ещё, сказал свои последние слова, и служба закончилась.

Глава 75

День был тяжёлый

– Я не голодна, – сказала миссис Ледбеттер, отодвигая тарелку.

– Мам, тебе нужно поесть, – сказал Джексон.

Это был поздний вечер длинного дня. Днём мы проводили дядю Чарли до аэропорта. Лидия приготовила ужин, но миссис Ледбеттер стала крайне отрешённой в течение дня, и сейчас она вообще едва говорила.

– Думаю, я пойду спать, – объявила она. – Вы останетесь на ночь?

– Конечно, – ответил Джексон.

– Тогда хорошо.

Я смотрел, как она поднимается на ноги и разворачивается. Я никогда не видел её такой разбитой, такой лишённой жизни.

– Бабуля в порядке? – прошептала мне Амелия.

– День был тяжёлый, – ответил я.

– Оу.

Глава 76

Другие варианты

– Ну и как дела? – спросила Хизер.

Это было через четыре дня после похорон. Она пришла в нашу квартиру, чтобы провести первый визит на дому, поэтому чопорно сидела на диване у камина.

– У нас всё в порядке, – сказал я.

– Я не так уверен насчёт этого, – сказал с кресла Джексон.

– Оу? – Хизер приподняла брови.

Я нахмурился.

– У Тони психологические проблемы, – сказал Джексон.

– Да, – сказала Хизер. – Да, я знаю.

– И вы рассказывали нам о них, – продолжил Джексон. – Мы понимаем. И Вилли не переживает об этом, но переживаю я. Я поднимаю эту тему потому, что хочу быть уверенным, что у нас есть все доступные ресурсы, чтобы помочь, что мы ничего не упускаем.

– Например, консультации, вы хотите сказать, – сказала Хизер.

– И лекарства, – добавил Джексон. – Когда я просматривал его досье, видел, что вы пробовали различные препараты.

– Они не особо помогали.

– Но это рабочий вариант, – сказал Джексон. – Мы серьёзно настроены к Тони. Не поймите неправильно, но нам нужно это учитывать. У меня появляется чувство, что Тони подвергался насилию.

– Мать это отрицает, – сказала Хизер.

– Возможно, сексуальному насилию. И когда я читал его досье, там было кое-что, что я посчитал странным.

– Оу? – спросила она.

– У его матери нет ВИЧ.

– Нет, у неё нет.

– Я думал, что ВИЧ ему передался в утробе. Я предположил, точнее.

– Она принимала наркотики внутривенно, повсюду лежали иголки.

– Но Тони могли заразить в результате изнасилования.

– Есть такая возможность, да.

– Нам нужно докопаться до сути, вот о чём я говорю.

– Консультации не очень помогли, – отметила она.

– Я думал о них. Там был переводчик?

– Да.

– Значит, сначала ему пришлось говорить с чужим человеком, и в комнате был ещё один чужой человек, кто-то, кого он не знал?

– Ну, да.

– Но если бы переводчиком был кто-то, кого он знает, например, я или Вилли, возможно, нам повезло бы больше?

– Конечно.

– Значит, я хочу пойти по этому пути.

Я молчал, будучи, честно говоря, удивлённым. И, возможно, я злился. Тони, который сидел у меня на коленях, проводил пальцами по моей бородке, совершенно не обращая ни на что внимания.

Будто чувствуя моё настроение, Джексон сказал:

– Вилли думает по-другому.

– Вы очень тихий, – сказала мне Хизер, ободряюще улыбаясь.

– Джек прав, – признал я. – У Тони есть психологические проблемы, но я не уверен, что консультации и лекарства помогут. Ему нужно знать, что кто-то на его стороне и всегда будет, несмотря ни на что – не важно, каким плохим становится его поведение, не важно, как он злится, не важно, через какое дерьмо он заставляет нас пройти. Ему нужно знать, что он в безопасности, что он может пройти через всё и вывести это из своего организма.

– Но есть вещи, которые мы можем сделать, чтобы помочь, – убедительно произнёс Джексон. – Консультации – хорошее начало. Когда там будешь ты или я, он может немного открыться, и мы можем добраться до сути проблемы.

– Очевидно, кто-то причинил ему боль, – ответил я.

– Но ему нужно выяснить, как справляться с этим. И ещё ему нужно выяснить, что этого не повторится, что он теперь в безопасности. И консультации могут ему помочь.

– Согласен, – сказал я.

– Что ж?

– Я сделаю что угодно, но не откажусь от него.

– И я не хочу, чтобы ты это делал, – твёрдо сказал Джексон. – Я совсем не это имел в виду.

Он на мгновение улыбнулся, посмотрел на Хизер.

– Вы должны понять: Вилли – мама-медведица. То есть, мы говорим об инстинктах яростной мамы-медведицы. И я думаю, он бы прошёл через ад, если бы думал, что его ребёнок в опасности. И я знаю, что в этом смысле он прав. Тони нужно, чтобы за ним присматривала мама-медведица. Но я не думаю, что мы должны исключать другие источники, другие виды помощи. И ещё не думаю, что просить о небольшом совете, – это плохо.